Примечания 2 страница

– Не сердись, любимый. – Тихо и ласково сказала Агата, обхватывая и как бы успокаивая своего мужа. – Вспомни себя в его возрасте. Разве ты не был таким же?

– Да, безусловно, но всё же… По крайней мере, у нас было больше уважения к старшим! К тому же, вот ты помнишь… – Он не успел договорить, как прямо за его спиной окно распахнулось с такой силой, что казалось, будто оно разбилось. Из него выглянула одна из служанок.

– Господин Альдус! Господин Альдус! – Закричала она, увидев растерянного такой неожиданностью старика. – Барон Клеменс фон Шульце только что приехал и просит Вас немедленно к себе.

– Неужели уже обед… – проговорил себе под нос старый барон, вновь нервно доставая часы и удивляясь им, как будто и не знал вовсе времени. Осмотрев всех вокруг, Альдус начал властно отдавать приказы. – Агата, отправляйся в комнату, готовься к приёму важных гостей. Вы, – Он обратился к слугам. – Встретьте барона и помогите ему разгрузить багаж. А ты, – На этот раз он метнул взгляд к служанке в окне. – Лучше бы следила за обедом, чем разевала здесь клюв.

– Так, вы все, марш по своим делам! – Сказал он после минутного молчания суровым голосом и сам, чуть не строевым шагом, отправился вон из сада к выходу, чтобы встретить долгожданного гостя.

III

Нельзя сказать, что Александр Кемерскай, виновник безуспешных поисков Габриэля, был неизвестной в городе фигурой. На самом деле, он сам и его семейство в прошлое время были очень почитаемы на всём континенте, и их фамилия была известна каждому грифону.

Его отец, Альдус Кемерскай, в одно время владел обширными площадями земель и поместий по всей стране. Под его руководством и опекой числилась пара деревень в Клаудбьюри, пара поместий Энгривере, земли близ Гриффенхейма и, даже, по некоторым слухам, имение в землях далёкой южной Вингбардии. В свою очередь, его отец, Вольфганг, получается, дед Александра, в своё время был особой, приближенной к императорской семье и лично к Гроверу III, и неоднократно присутствовал на торжественных обедах.

После его смерти всё управление землями перешло его старшему сыну Альдусу, который всю жизнь посвятил военному делу и мало что соображал в делах экономического управления. Распродав практически все земельные наделы за пределами Герцланда, он спокойно обустроился в Виннине, где и начал тихую, спокойную, размеренную семейную жизнь. В солнечный летний день, 17 числа июля, в семье произошло пополнение – у Альдуса родился первенец, которого решили назвать Александром в честь основателя рода, жившего ещё до династии Гроверов. Маленький Алекс рано начал проявлять интерес к тому, чем занимался его отец – он часто присутствовал зрителем на парадах, учениях. Уже с девяти лет его начали обучать военному делу, так как птенец подавал большие успехи. В то же время, на удивление всем, в юном Александре открылся талант к музыке. Во многом развитию этих увлечений способствовала мать Кемерская, Агата, которая в свободное время занималась с сыном музицированием.

Но, к сожалению всей семьи и особенно Александра, такой беззаботной жизни пришёл конец, ведь мальчика по указанию отца пришлось отдать в военную академию, чтоб тот продолжил его дело. Конечно, вначале всем было неприятно расставаться, но, в отличие от родственников, разочарование Кемерская было недолгим. Быстро освоившись в академии, он вкусил доныне невиданную им свободу действий, почувствовал жизнь. Это, что закономерно, плохо сказалось на его успеваемости, поведении и общем укладе жизни. Всё чаще его стали замечать в барах, дорогих ресторанах, игорных домах, где он нещадно транжирил выданные родителями деньги, уверяя их, что всё хорошо.

После того, как Александр загремел в полицию за пьяный разбой, родители прекратили всякую финансовую помощь сыну, аргументируя тем, что «он уже достаточно взрослый, чтобы самому зарабатывать». Проболтавшись некоторое время на помощи друзей и знакомых, он не нашёл ничего лучше, как, воспользовавшись навыками, данными матерью, играть на тромбоне в увеселительных заведениях, где заработанные деньги тут же и пропивались. После каждого такого «круга» Кемерскай попрекал себя в своей безответственности, слабости характера и Борей знает в чём, но всё равно продолжал, продолжал и продолжал. Разве что, с каждой платы он стал откладывать пару марок, чтобы в конечном итоге выкупить снимаемую им квартиру и организовать собственную музыкальную группу…

* * *

Габриэль Оствинд летел что было сил подальше от злополучного дома. Постоянно оглядываясь назад, нервно бегая глазами, он искал возможную погоню, которой, слава Богам, не было.

Отлетев на приличное расстояние и поняв, что ему ничего не угрожает, он приземлился, чтобы перевести дух. В его голове всё ещё проматывался произошедший ранее диалог. Оглядевшись по сторонам, он понял, что снова попал в черту города, в торговый сектор. Чтобы отдохнуть и привести себя в порядок, он выбрал ближайшую свободную лавку и сел на неё. Конечно, его встрёпанный вид удивлял прохожих, но Габриэля сейчас заботило совсем другое.

Немного успокоившись, он собрался с мыслями, обдумывая то, что только что произошло. Итак, двумя часами ранее Алекс пошёл к нему, да не просто так, а с какой-то важной новостью, если верить словам его отца. Скорее всего, Габриэль где-то разминулся с другом, упустил его из виду. В таком случае, Кемерскай, не найдя друга дома, скорее всего, не отправился бы на его поиски; это было не в его духе. Тогда у Габриэля созрел новый вопрос: где же мог быть его друг прямо сейчас? Было всего два варианта: либо на берегу любимой им реки, либо в баре. Прикинув время, Габриэль решил, что первый вариант наиболее возможный, а потому, рассмотрев ещё раз знакомую улицу и поняв, в каком направлении ему надо двигаться, он встал с лавки, поправил свой порядком измятый в полёте костюм, отряхнулся и направился к реке.

Габриэль долго бродил по хоть и ярко освящённым, но всё-таки по-весеннему пыльным и грязным улицам города. Как это обычно бывает, мысли роились в его голове бесформенным потоком, ежесекундно меняясь, продолжаясь, изменяясь. Он шёл, машинально, механически переставляя вдруг ставшие столь тяжёлыми, лапы. В голову к нему, как тёмная искра, как крупица мглы прокралась очень нехорошая мысль. Она росла, ширилась. Габриэль уже не мог её игнорировать, забыть: она занимала всё большую и большую часть его сознания, вызывая тревогу, неизвестную, столь тягостную и томительную тревогу. А что, если повторится та же история, что и с его отцом. Что, если его маленький птенчик…

Габриэль, поняв, что мысли такой не место в его голове в столь хороший день, встряхнулся, и зашагал быстрее к реке, желая найти там умиротворения и тёплой беседы с лучшим другом, как вдруг остановился в ступоре. До его уха донеслись столь знакомые мотивы. Известная мелодия, сыгранная не менее известной техникой, лилась откуда-то слева, обволакивая всю улицу пьянящим звуком. Слышны были плавные переливы нот, они так и лезли в голову. Да, это было оно самое. Габриэль слышал уже не раз и эту мелодию, и эту технику. Да, это не могло быть ничто иное. Александр где-то рядом, прямо сейчас играет где-то на тромбоне.

Габриэль немедленно оглянулся на звук и тут же синхронно пошёл на него. Пришлось свернуть через пару улиц и переулков. Этот Кемерскай умел на удивление громко и заманчиво играть, привлекая всё новых слушателей.

Звуки становились всё громче и яснее, теперь уже точно не могло быть никаких сомнений. Самое главное, чтобы игра не прекратилась, иначе бы Габриэль просто потерял путеводную нить. Но, к счастью, музыка неустанно продолжалась, а Оствинд так же неустанно шёл на неё.

Спустя около десяти минут блужданий он, наконец, остановился перед источником звука. Перед ним стояло довольно старое, неухоженное, но по-своему красивое и милое здание. В его первом этаже помещалось заведение, откуда и доносилась музыка. Над входом, дверью, сделанной из довольно дорого дерева, красовалась вывеска «Rote Ecke». Габриэль уже знал об этом баре, слышал много упоминаний от знакомых, даже проходил мимо него несколько раз, когда путал улицы, но никогда в него не заходил и не интересовался, что там происходит. Что же, видимо, настал этот первый раз, ведь именно оттуда, насколько он мог догадываться, доносились звуки игры друга.

Габриэль хотел уже было легонько приоткрыть дверь, как вдруг она сама распахнулась под натиском толпы из нескольких грифонов, что под сопровождением весёлого разговора и песни вывалились из бара. Оствинд проводил развеселённую компанию взглядом и проскочил в пока ещё открытую дверь.

На самом деле, Габриэль не особо часто бывал в подобного рода заведениях, ссылаясь на неблагоприятную атмосферу и большие риски не менее больших проблем. Когда он зашёл в помещение, первым делом ему бросился в клюв не совсем приятный запах: он вобрал в себя пары десятков видов спиртных напитков, сырость, плесень, пот и слёзы существ, а также прочие не самые хорошие ароматы. На самом деле, Габриэль ожидал куда более плохой ситуации, но, к его удивлению, всё было более-менее спокойно и даже в некоторой степени приятно. За столами и стойками сидели грифоны, пони, и даже чейнджлинги; кто парами и компаниями, обсуждая в полголоса что-то, кто в одиночестве, погружённые в собственные мысли. Большая же часть народа, как и предполагал Оствинд, собралась у импровизированной сцены в дальнем углу комнаты, где под светом фонаря выступал Кемерскай в дуэте с каким-то барабанщиком. Было видно, что публике нравилось: слышались довольно бурные овации и восклицания, в сторону музыкантов летели монеты и купюры, слышался свист. Габриэль подошёл поближе и смешался с толпой слушателей.

Не отрывая глаз от друга, Габриэль смотрел за выступлением. Кемерскай, полностью отдаваясь музыке, играл с закрытыми глазами, не обращая внимания на окружающий его шум и овации. Казалось, что он стал одним целым с мелодией, двигался и извивался в такт ей.

Наконец, под громкий аккомпанемент ударных, музыка резко прервалась, вызвав настоящий взрыв аплодисментов. Алекс оторвался от трубы, открыл глаза и оглядел толпу. Он чувствовал, что был звездой этого вечера, и, по-видимому, ему это нравилось. Он с удовольствием принимал монеты, марки, цветы, другие подарки; с радостью подписывал все те бумажки, что вручали ему его преданные фанаты.

Он хотел было сыграть на бис, но тут заметил среди толпы зрителей Габриэля, который с некоторой усмешкой наблюдал за музыкантом. Поймав на себе, наконец, взгляд друга, Оствинд лёгким движением глаз намекнул другу, что следовало бы выйти. Кемерскай тут же всё понял и заторопился вон со сцены.

– Простите, простите, представление на сегодня закончено. – Говорил он. – Я здесь не в последний раз.

Пожимая всем лапы, прощаясь со всеми, принимая подарки, Кемерскай, наконец, смог выбраться из толпы, и, успев захватить пальто и чехол от тромбона, вывалился на улицу, где его уже ждал Габриэль.

– Ну и ну, – Удивился тот. – Обычно я нахожу тебя в баре совсем в другом состоянии.

– Можешь оставить свои шуточки, Габби, – Отвечал тот, поправляя наспех надетое пальто. – Сегодня было самое успешное моё выступление за последний месяц. Ты только посмотри, сколько я сегодня заработал… – Он горделиво похлопал по карману брюк, плотно набитому купюрами.

– Я, конечно рад за тебя, но я вот по какому делу… – Перебил собеседника Оствинд. – Сегодня с утра я хотел навестить тебя, но… произошёл небольшой казус. Как оказалось, ты искал меня ещё ранее, чтобы что-то сообщить. И, видимо, очень торопился, потому что вылетел довольно рано.

– Точно! – Воскликнул Кемерскай. – У меня же есть для тебя важное сообщение, как и у тебя для меня, собственно. Я бы с удовольствием обсудил их оба, но для начала неплохо было чего-нибудь съесть, а то, увлёкшись игрой, я остался без обеда.

– Аналогичная ситуация. – Заметил Габриэль.

К счастью, идти пришлось недолго, ведь бар, где Габриэль возымел счастье найти своего товарища, уже находился в жилой зоне, а это означало, что где-то неподалёку обязательно должен был находиться какой-нибудь небольшой частный продуктовый магазинчик, лавка, кафе, ресторан или что-то в этом духе.

Яркое, но, несмотря на уже начавшуюся весну, всё ещё по-зимнему холодное солнце лениво перекатывалось через зенит, знаменуя собой начало послеобеденного времени. Идя по грязно-пыльным тротуарам и пронизывая взглядами все встречные вывески, два друга беседовали на всевозможные темы, кроме тех самых двух, что и заставили их искать друг друга с самого утра. И хоть оба грифона держали их где-то близко к подсознанию и изнывали от любопытства и нетерпения узнать поскорее, что же приготовил один для другого, всё же они терпели и ждали подходящего времени, или, сказать точнее, обстановки, которая бы благоволила вполне серьёзному и долгому диалогу. И Габриэль, и Александр это прекрасно понимали, а поэтому старались избегать смежных тем и не показывать своей заинтересованности, невозмутимо говоря о постороннем.

– Где-то тут, – Рассказывал другу Александр. – Должно быть одно замечательное кафе. Я узнал о нём совсем недавно, и очень себя корю за то, что не знал раньше. Это именно то место, где я бы хотел проводить тихие вечера или серьёзные беседы.

– Хах, и почему же именно на нём ты остановил свой выбор? – Язвил Габриэль. – Вон, ресторан Мазалья, прекрасное заведение. – Он кивнул головой направо, туда, где, минуя пару улиц, находилось означенное место. – Почему бы нам не пойти туда?

– Ах, нет и ещё раз нет, Габби. – Убеждал Кемерскай. – Побывав однажды «У Сноустрим» ты раз и навсегда забудешь про остальных. Поверь, это то, что надо всем – комфорт, уют, атмосфера, а главное, – Александр повторно хлопнул себя по карману. – Выгода. Тем более, я лично знаком с главой заведения, так что нам будут оказаны максимальные удобства.

Габриэль с некоторым недоверием обвёл глазами своего собеседника. В самом деле, он не особо любил открытия и всякого рода контакты, но, раз друг настаивает, почему бы и не посетить новое место, вдруг оно и в правду того стоит.

Спустя минут пятнадцать прогулки, Габриэль и Кемерскай добрались до означенного последним места. Это было скромное здание, говоря точнее, часть здания на углу улицы, на одной стороне которого красовалась вывеска с названием, правда, написанная довольно трудночитаемым шрифтом.

– Странно. – Проговорил Александр. – Обычно здесь куда больше народа.

Последние слова он произнёс с некоторой дрожью, и, не обращаясь уже к другу, а говоря их как будто в общем виде, направляя вообще всему вокруг, в частности себе, он быстрыми шагами пошёл к дверям. Приблизившись к ним, на верхней их половине он увидел небрежно прибитую табличку, надпись на которой гласила: «Полное закрытие сегодня, в 23: 00». Кемерскай некоторое время пристально разглядывал эту деревяшку и слова на ней, написанные, к слову, на ломаном герцландском, с многочисленными ошибками, даже, казалось бы, в такой простой фразе. После минутного оцепенения, он, наконец, слегка вздрогнув, пришёл в себя и смело открыл дверь. Тут же послышался звон наддверных колокольчиков, бережно привязанных к потолку у самой двери. После этого звона, где-то за дверью, находившейся за стойкой заказов, послышался некоторый шум и, и через полминуты оттуда неловко, немного торопясь, вышла скромного вида единорожка серого цвета. Грива её, аккуратно уложенная, переливалась чуть более светлыми и тёмными тонами, отличными от тела. На ней был дешёвый, но в то же время делового вида костюм, а на груди красовался бейдж с именем: «Мэри Сноустрим»^*.

Только показавшись из-за двери, она заметила, и, конечно же, узнала Александра. На мгновение Мэри вся как будто вспыхнуло, в глазах блеснул какой-то непонятный огонёк, а нос непроизвольно легонько дёрнулся.

– Привет, Алекс. – Начала она, но тут заметила спутника своего знакомого, и вся минутная живость, весь мгновенный пыл испарился столь же неожиданно, как и появился.

– Добрый вечер, Сноустрим. – Поприветствовался в ответ Кемерскай.

– Я знаю, о чём ты сейчас спросишь. – Пони осторожно чуть-чуть подалась вперёд, буквально на полшага. – Да, мы закрываемся…

На последних словах в её тихом, но чётком голосе что-то дрогнуло, будто порвалась та лёгкая струна, что даёт голосу привычное звучание. Было понятно, что она может разрыдаться в любой момент, но также было видно, что она держала себя в копытах. Возможно, это было связано с тем, что Мэри не хотела показывать себя такой перед знакомыми Александра, возможно, ей просто нужно было держать крепость духа.

– Успокойся, успокойся… – Александр, опережая мысли и желания, подошёл и легонько приобнял её. – Что бы это ни было, я всё пойму…

– Моя мать, она… – Голос Сноустрим задрожал ещё больше, а глаза, если посмотреть на них на свету, стали блестеть больше обычного, а шерсть под ними стала влажной.

Габриэль всё это время молча стоял прямо у входной двери, наблюдая, не вмешиваясь, за всей развивавшейся трагедией. Признаться, его мало это занимало, так что он решил было заняться изучением интерьера помещения, но быстро понял, что это не многим интереснее прослушивания чужих трагедий – помещение было столь просто, что глазу было не за что зацепиться. Хотя, признавался сам себе Габриэль, в чём-то Александр был прав – это заведение определённо имело что-то такое, что, несмотря на простоту и предсказуемость, в нём хочется остаться, приходить сюда раз за разом.

– Вчера вечером я получила телеграмму от своего отца. – Продолжала тем временем пони. – Он писал, что моя мать заболела, очень сильно. Уже третий день она не встаёт с кровати и только и говорит обо мне. Заработанных денег должно хватить на обратный путь в Эквестрию и на лечение, если это возможно. Вряд ли я вернусь когда-либо сюда.

Кемерскай внимательно и с видимым сочувствием и пониманием выслушивал кобылку, изредка поглаживая её по плечу, доставая иногда до гривы.

– Ты приняла правильное решение. – Сказал вдруг он сиплым полушепотом, как будто стесняясь своих слов. – Это дело первостепенной важности, и, будь я на твоём месте, я вряд ли бы поступил иначе. Я мог бы даже дать тебе часть своих сбережений, в том числе и заработанных сегодня, но…

– Но это вовсе не нужно. – Перебила его пони, и, сама испугавшись силы своего голоса, поникла ещё больше. – Прости, но это и вправду будет лишним. Средств более чем достаточно…

– Кхм-кхм. – Послышалось откуда-то сбоку. – Не хотелось бы прерывать ваших душеизлияний, но, поверьте, вы могли бы встретится и обсудить всё это в более личной обстановке, а то я начинаю чувствовать, что мешаю вам двоим. – Габриэль всё ещё стоял около у двери, с небольшим презрением, смешанным с долькой непонимания, осматривая сложившуюся перед его глазами ситуацию. – Может, познакомишь нас, наконец, Алекс?

Александр встрепенулся, словно вспомнив о чём-то. Он немножко грубо встал и отошёл, остановившись между грифоном и пони.

– Ах да, чуть было не забыл. – Начал он. – Габриэль, знакомься, это Сноустрим, владелица этого кафе; Сноустрим, знакомься, это Габриэль Оствинд, мой хороший друг и сослуживец. – Протараторил быстро он, давая, отходя на два шага в сторону, друзьям сойтись и пожать лапы.

– Очень приятно. – Процедил сквозь клюв Габриэль, смотря сверху вниз на кобылку.

– Взаимно. – С видимой долей некоего страха ответила она.

– Может быть, оно и приятно, – Обратился Кемерскай к другу. – Но, как сам видишь, недолговечно. Во всяком случае, я рад, Габриэль, что ты её вообще встретил.

– Расскажешь, как вы познакомились? – Сказал Габриэль и только спустя пару мгновений понял, что это прозвучало чересчур дерзко и грубо.

– Расскажу обязательно, но потом. – Бросил необдуманный ответ Александр, уже отворачиваясь от Габби и обращаясь уже к пони.

– Раз это, наверное, наша последняя встреча, может быть, угостишь меня и моего друга чем-нибудь особым напоследок? – Ласково, даже слишком, спросил он.

– Да, почему бы и нет. – Ответила она, бросив взгляд на часы. – Подождите, сейчас я принесу меню. Просто, я не ожидала уже посетителей сегодня и потому убрала его.

Кемерскай услужливо кивнул в знак согласия и направился занимать место, жестом зовя друга за собой. Он аккуратно присел за столик, располагавшийся около окна, украшенного ажурными зановесями. Сам столик хоть и был широк и неуклюж, но был удобен и приятен на вид. Его украшала скатерть, ваза с цветами, успевшими слегка увянуть за день и коробочкой салфеток. Габриэль проследовал за ним и сел за противоположную сторону стола. Так они просидели несколько минут. Габриэль сначала посмотрел в окно, наблюдая яркий, багрово-красный закат, бросающий последние яркие лучи на землю, плывущие в небе лёгкие облака, по-дневному яркие со стороны, обращённой к закату, и по-ночному хмурые и мрачные с обратной. Полицейский патрулировал улицу, важно, раскачиваясь из стороны в сторону, неспешно идя вниз по тротуару. Грифоны то и дело сновали то туда, то сюда; кто быстрее, кто медленней, некоторые даже летали.

Из верхнего угла окна, в котором располагалась небольшая паутинка, которую, по-видимому, забыли смахнуть во время уборки, на ниточке спустился паук, остановившись прямо перед глазами Габриэля. Оствинд перевёл взгляд на него, что сделало город на фоне размытым и нечётким, превратило картину в месиво серых, красных, жёлтых красок. Он очнулся от оцепенения, вызванного наблюдением за вечерним городом, который вот-вот покроется ночной тьмою. Он перевёл взгляд на друга, сидевшего напротив.

Кемерскай точно так же, задумчиво, почти не моргая, смотрел в окно. Глаза его, хоть и бегали по окну, изредка останавливаясь на событиях, происходящих за его стеклом, смотрели будто бы насквозь, беспричинно. Тут Габриэль понял, что всё это было довольно странно – обычно заносчивый и одиозный, его друг был в этот вечер какой-то слишком спокойный и уравновешенный. От здания, от стойкого, ещё не выветрившегося аромата свежего хлеба, от тёплого и приятного света, от Александра, сидевшего, не шевелясь, у окна – от всей этой атмосферы веяло меланхолией, тоской. В воздухе витала некоторая недосказанность, но оба приятеля в душе понимали, что сейчас не время для серьёзных диалогов.

Оствинд вновь нашёл всё в том же углу того паука, которому сегодня повезло – в его сети попала муха, до этого летавшая вокруг и нарушавшая общую тишину. Паук ловко обмотал её паутиной, так что та не успела и вздрогнуть, и утащил глубже в угол.

Габриэль понимал, или, как было на самом деле, лишь предполагал, почему Кемерскай находится в таком расположении духа. Расставание, пусть и после непродолжительного, но очень сильного знакомства, всегда неприятно. Оствинд осознавал, что в тот миг, когда Александр всё узнал, как будто кто-то забрал у него кусок жизни, пусть и несравнимо малый и на первый взгляд бессмысленный – но всё же важный и по-своему ценный. Габриэля вновь начали одолевать те мысли, что поймали его разум тогда, с утра, на мостовой. Страшное предчувствие чего-то непонятного, но ужасающего, невидимой клешнёй крепко схватило его сердце, сжало его со всех сил.

Видя, как в домах по соседству уже начинают загораться огоньки света, Габриэль начал скучать и хотел уже было предложить другу встать и отправиться в другое место, но не успел, ведь дверь сбоку, наконец, открылась, и оттуда вышла Сноустрим, магией неся два плотных листка, изрядно потрёпанных временем.

– Фух, еле нашла среди коробок. – Проговорила она, кладя листы на стол. – Они немного помялись, но сейчас это не так уж и важно.

Оба друга встрепенулись и, как ни в чём бывало, взяли по листу и стали пристально их рассматривать.

Меню было самым что ни на есть обычным: названия блюд (к слову, большая часть из них были из эквестрийской народной кухни), расставленные по категориям, ценники на них, напитки, закуски. Габриэль даже подумал, что для столь скромного заведения меню было слишком объёмным. К тому же, описания блюд были украшены иллюстрациями, нарисованными, видимо, самой Сноустрим.

– К сожалению, кое-что из этого в данный момент отсутствует. – Стараясь разредить нависшую тишину, проговорила пони. – Но что-нибудь я постараюсь сообразить.

– Хм… – Задумчиво промычал Кемерскай, старательно разглядывая уже знакомую бумагу. – Давайте тогда… яблочный пирог… он ведь есть?

– Да, у нас остались ещё яблоки. – Воодушевлённо ответила кобылка.

– Отлично, тогда ещё и кофе, пожалуйста. – Закончил Кемерскай, кладя меню на стол.

– Хорошо. – Ответила Сноустрим. – А вы чего пожелаете, господин Оствинд? – Обратилась она уже к Оствинду, несколько пугливо.

– То же самое, только вместо кофе чай. – Невнятно проговорил Габриэль, уже занятый своими мыслями.

– Отлично, ждите. – Сказала Сноустрим и, забрав меню, несвойственно быстро для неё, вновь пропала за дверью.

Вновь установилась тишина. Даже шум улицы, до этого хоть как-то её разбавлявший, утих. Работники уже зажигали уличные фонари, а в небе загорелась яркой белой точкой первая звезда.

Сорок минут тянулись томительно долго; наслаждаясь красотой и тишиной спокойного весеннего вечера, ни один из друзей не хотел начинать разговор, душой чувствуя и боясь нарушать это царство покоя. Все слова были излишни на данный момент, всё, что сейчас занимает их – красота уходящего дня.

Когда на улице прилично стемнело, дверь, наконец, распахнулась, и из той комнаты вышла уже известная фигура. На этот раз она несла поднос с двумя тарелками, чашками и столовыми приборами.

Вся комната тут же наполнилась ароматом яблочного пирога, что вынесла кобылка. Двое друзей, которые весь день, по сути, не ели, несколько оживились. Меланхоличная и местами тоскливая тишина испарилась, как будто её и не было, а атмосфера молчания и недоговаривания растворилась в этом дурманящем сладком запахе.

Приступив к трапезе, Кемерскай, недолго думая, пригласил за стол и саму Сноустрим, которая уже собралась отойти к соседнему столику. Та, конечно же, согласилась.

– Я же говорил тебе, Габриэль, что еда здесь просто восхитительная! – Вновь радостно и воодушевлённо заметил Кемерскай, вытирая когти о салфетку, лежавшую рядом.

– Да, в самом деле... Не помню, где я последний раз ел такой хороший пирог. – ответил Габриэль, устало отрезая ножом новый кусочек пирога.

– Спасибо большое, я старалась. – вежливо и с чувством гордости ответила Сноустрим, видя, что её гостям искренне нравится. Она также аккуратно отрезала кусочек, чтобы отведать самой.

– Я же могу забрать часть с собой? – спросил Кемерскай. Было видно, пошёл он именно сюда не столько за тем, чтобы наесться, сколько за тем, чтобы ещё раз встретиться со Сноустрим.

– Да, конечно, почему бы и нет. – услужливо ответила кобылка.

– Я тогда схожу на улицу за газетой. – вдруг сказал Габриэль, и, резко встав и на ходу накинув пальто, вышел из здания.

Попав из отопленного помещения на улицу, поток свежего воздуха тут же окутал его лицо. «Нет. – думал Габриэль. – Там определённо что-то есть, и лучше оставить их наедине хоть немного. Так будет лучше».

Как это обычно бывает, весенняя ночь холоднее дня, и этот самый холод чувствовался уже повсюду. Из клюва шла лёгкая испарина, а в воздухе чувствовалась изморозь. На улицах было уже довольно пусто, а в домах, ровным строем стоящих вдоль дорог, уже горели огни и копошились тени. Габриэль задрал голову к верху, случайно обнажив шею, которую тут же обхватили леденящие объятия холодного воздуха. Всё небо было усыпано мириадами звёзд: ярких, тусклых, белых, синих, красных. Туна и Фарвеса, одна чуть больше другой, висели в небе, отражая последние лучи солнца. Огромным еле различимым поясом, как будто туманными кусками белёсого песка, небо порезал пояс галактики. Всевозможные переливы и сочетания предстали пред его глазами. От тяжести и масштабности созерцаемого пространства у Габриэля подкосились лапы, и он чуть было не упал. Отведя взгляд от бесконечно глубокого сине-чёрного звёздного неба, Габриэль огляделся по сторонам. Решительно ничего не изменилось. Всё те же пустые чернеющие улицы, всё та же весенняя грязь. Подув на лапы, он потёр ими шею. «Надо было с утра взять шарф» – подумалось ему, но тут вновь, как в обед, до его ушей донеслась музыка. Та самая, по которой он нашёл друга. По-видимому, играла она уже давно, но, ввиду того, что мелодия слилась с процессом наблюдения звёзд, Габриэль заметил её только сейчас. Он обернулся и зашагал обратно в сторону входа.

Зайдя в Кафе и отряхнув лапы, Габриэль увидел интересную картину. Кемерскай, стоя на столе на задних лапах, играл на тромбоне, а Сноустрим, легонько посасывая чай, сидела в расслабленной позе за соседним столиком, жадно внемля каждому исходящему от грифона звуку. Резкий хлопок входной двери и повеявший с улицы холод прервал музицирование и заметно расстроил компанию.

– Ах, ты уже вернулся. – сказал Кемерскай, слезая со стола. – А я вот тут решил дать последнее выступление в этом заведении, ознаменовывая его закрытие.

– Ничего, не переживай за меня, продолжай, я не помешаю. – отнекивался Габриэль, садясь за стол.

– На самом деле, я уже заканчивал. – проговорил Александр, укладывая тромбон обратно в футляр. – концерт для одного не должен был длинным, равно как и прощание.

– Печально, я бы послушал. – с наигранной грустью в голосе сказал Габриэль.

– Послушаешь, и ещё не раз. – с долей уязвления и раздражения пробубнил Кемерскай. – Кстати, где газеты? – сказал он уже более добродушным тоном, стараясь увести тему разговора.

– Ах да, газеты, точно… – медленно протянул Оствинд, вспоминая, что выходил он, на самом деле, именно за ними. – Они… кончились.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 Следующая ⇒