ЗОЯ ИДЕТ НА ЗАДАНИЕ. Здравствуй, Беларусь!

ЗОЯ ИДЕТ НА ЗАДАНИЕ

Партизанская база — путевая пристань бойца! О ней — о теплых ее комнатах, о мягком соломенном матрасе — не раз вспомнят добрым словом на ночном лесном привале.

Крайновцы жили в зеленых дачах близ Кунцева. Участникам первого похода предоставили выбор: кто желает, может перейти на другую, менее опасную работу. Но никто не изменил партизанской судьбе.

На людей, побывавших «на той стороне», с завистью и тайным уважением смотрели новички. Среди них была смуглая, тоненькая девушка в шерстяной зеленой кофточке. Звали девушку Зоей Космодемьянской.

В жизни случается так: живет рядом человек — скромный, незаметный; без шума делает свое дело, — и никто не присматривается, не обращает на него внимания. А после, когда человек сделает что-то яркое, необыкновенное, удивляются: «Неужели это тот самый, наш товарищ? »

На первый взгляд, недавняя московская школьница Зоя отличалась от подруг только одним — замкнутостью. И верно — она не из тех, кто в три минуты успеет рассказать и всю свою жизнь, и все свои планы по меньшей мере на десять лет вперед. Не сразу сходилась Зоя с девчатами, но и у нее были задушевные подруги: студентка Женя Полтавская — девушка постарше Зои — и шестнадцатилетняя Тамара Маханько, прозванная Рыбочкой. Что связывало их — трудно и уже невозможно сказать. Трех подруг нет в живых. Крайновцы помнят лишь, как Женя Полтавская и Зоя прощались перед уходом на задание. Взявшись за руки, они долго и оживленно говорили; обе в приподнятом настроении. А вскоре пришло страшное известие: Женя и семь ее товарищей-партизан повешены гитлеровцами в Волоколамске. Зоя ходила нахмуренная, с плотно сжатыми губами и долго отмалчивалась, когда к ней обращались товарищи.

Пожалуй, ближе других к Зое была Клава Милорадова, в прошлом учительница. Это обстоятельство всегда несколько смущало Зою, хотя разница в годах у девушек и не так уж велика. Зоя не раз сознавалась:

— Не могу говорить учительнице — «ты».

— Сейчас все мы — бойцы! И, значит, близкие товарищи!

Клава помнит несколько мелких случаев, в которых угадывался характер Зои. Как-то седой, сутулый капитан показывал девчатам, как обращаться с личным оружием. У Зои не ладилось со сборкой нагана: только, кажется, все части уложены на место, как вдруг они рассыпались на ладони. Дело было вечером, девчата проголодались и посматривали на часы: скоро ли ужин? Капитан скомандовал:

— Закончить занятие!

Все повскакали с мест и шумно направились к выходу, а Зоя, насупившись, сказала:

— Не пойду ужинать, пока не научусь разбирать и собирать наган!

И добилась своего! Но этого показалось ей мало. Перед самым сном Зоя вдруг заявила подругам:

— Я должна научиться разбирать наган с закрытыми глазами.

Посмеялись над ней, а Зоя, вытянув руки, как это делают слепые, стала медленно раскладывать на столе части нагана. Девчата следили: не подсматривает ли она? Вдруг один винтик выпал из пальцев и покатился, Зоя махнула рукой — и винтик очутился на полу. Искала долго, ползала под койку. Подруги помогали ей.

Ну, думали, после этого Зоя угомонится. Не тут-то было! Разыскав злополучный винтик, она все повторила сначала, а через полчаса, веселая, показывала собранный наган.

Зоя еще в школе привыкла аккуратно записывать свои впечатления за день. Сначала ей казалось, что дневник никому не помешает и в партизанском отряде. Тайком от всех, страничку за страничкой заполняла она блокнот своими записями. Но когда бывалые партизаны сказали ей, что эта маленькая книжечка может стать уликой при провале и погубит ее и товарищей, Зоя уничтожила свой дневник.

Однажды утром партизаны проснулись и не узнали своей базы: все было покрыто пушистым чистым снегом, причудливые белые гирлянды свешивались с деревьев. И снег использовали для подготовки к походу: несколько часов в день тренировались в ходьбе на лыжах по пересеченной местности. На занятиях познакомились с новым оружием — с действием горючей смеси и термитных шаров. Бойцам объяснили, что во втором походе задача будет иная — устраивать пожары в местах расположения гитлеровцев, чтобы давать ориентиры для наших бомбардировщиков и просто выкуривать непрошенных гостей на мороз.

Однажды, в середине ноября 1941 года, в комнату, где жили девушки-партизанки, вошли двое: один — среднего роста, стройный, с фигурой спортсмена, другой — невысокий, плотный, широкоплечий. Первый был Борис Крайнов, второй — Павел Проворов. Они зачитали список людей, которые выделяются на задание. Обе группы снаряжались в район Вереи.

Через некоторое время подали две автомашины: на первой должна ехать группа Крайнова, на второй — Павла Проворова.

Своим пышным чубом и блестящими при улыбке крупными зубами Павел очень напоминал артиста Баталова из кинокартины «Путевка в жизнь». Казалось, это впечатление он старался подчеркнуть. По-видимому, Проворов очень любил кино и в каждом человеке искал сходство с героем какого-либо фильма. Вот и сейчас, широко улыбаясь, он подошел к девчатам и весело сказал:

— Ну, «фронтовые подруга», по машинам?

Он намекал на популярную в те годы кинокартину.

Партизаны улеглись на солому, настланную в кузове; машины тронулись.

Вера Волошина, высокая, стройная сибирячка из Кемерова, вместе с Наташей Обуховской были в отряде новичками, но раньше совершили смелый рейд в районе Калинина. Они держались вдвоем. Вера встала лицом по ходу машины, навстречу ветру, облокотилась на кабину и задумчиво глядела вперед на дорогу. Лицо ее разрумянилось. Пушистые, светло-золотистые волосы выбились из-под шапки. Все невольно любовались красавицей-сибирячкой.

В этом походе партизаны были одеты в шинели. Зоя осталась в своем коричневом пальто. От шинели она решительно отказалась: «Не хочу быть мишенью! » Не захотела надеть и валенки, тяжелые, зеленоватого цвета, которые партизаны в шутку окрестили «водонепроницаемыми». Однако в сапогах Зоя мерзла, и Борис учил ее солдатской науке — обращаться с портянками.

Сам Крайнов выглядел подтянутым и воинственным: на плече — автомат, на поясе — пистолет.

Приехали в деревню Обухово. Здесь занимала оборону 27-я Дальневосточная Краснознаменная дивизия, прибывшая на защиту Москвы. Партизанам отвели домик. Местные жители покинули деревню, и дома начали приобретать нежилой вид. Затопили печь. Огонь разгорелся ярким пламенем, но изба не нагревалась: дуло изо всех щелей и разбитых окон, заткнутых соломой. Красные отсветы бродили по сосредоточенным лицам бойцов. Распахнулась дверь, и в помещение вошел сопровождавший офицер с бойцами — полковыми разведчиками. Они-то и должны провести партизан через линию фронта.

Стемнело, когда вышли из дома. Все вокруг покрыто снегом. Справа темнел лес, впереди расстилалось поле. Оно заминировано. Единственная дорога в тыл врага — через мостик, но путь этот опасен. Обе группы решили пробиваться вместе. Командование над обоими отрядами принимает Борис, а Павел Проворов становится заместителем.

Шли осторожно, цепочкой. Впереди — Борис Крайнов, замыкал шествие Павел Проворов. Он хорошо дополнял несколько суровый характер Бориса. Павел умел каждого поддержать веселой шуткой. А во властном голосе Бориса, в его четких, безоговорочных приказах чувствовался волевой командир. Вот он, заметив что-то неладное, остановил отряд и ушел с разведчиками вперед. Со стороны врага полетел рой светлячков — трассирующих пуль. Страшно и красиво. Казалось, вот протянешь руку, и в ней забьется живой зеленоватый огонек. Но это длинными очередями возле моста стреляла «кукушка». Бойцы долго лежали на мерзлой земле. Мимо них пронесли раненого проводника. Он тихо стонал. Его перевязала Аля Воронина.

Кто снял «кукушку», партизаны не заметили. Когда перешли мост, увидели у развесистого дерева безжизненное тело автоматчика.

Впереди метров на сто шли головные разведчики Вера Волошина и Наташа Самойлович. Партизаны углубились в лес. Рассвет застал их далеко за линией фронта.

Борис выбрал густые заросли молодого ельника, расставил часовых, послал четырех девушек в разведку. Остальные партизаны поели всухомятку и легли спать.

Это была первая разведка Зои Космодемьянской. Она шла в паре с Клавой Милорадовой. Хотя внешне Зоя по-прежнему ничем не выделялась. Клава запомнила ее особую сосредоточенность, стремление тщательно выполнить первое задание. Девушки обошли лес — повсюду тишина и безлюдье. Когда вернулись, доложили обстановку командиру. Он коротко сказал:

— Спасибо! Закусите — и спать!

Застывшими руками резали хлеб. На морозе он затвердел, как камень. Масло не намазывалось, а рассыпалось на мелкие куски. Вот тут-то и вспомнили кунцевскую базу!

Партизаны шли днем и ночью, останавливаясь только на короткие привалы, наскоро ели и засыпали мертвым сном.

Крайнов поддерживал строгую дисциплину в отряде. Клава Милорадова рассказывает о командире:

— Борис учил нас каждую разведку доводить до конца. «Плохо проверишь — товарищей подведешь», — говорил он, давая задание. Сам Крайнов обладал огромной выдержкой и силой. Когда Борис спал, не знаю! Когда я засыпала, он что-то проверял по компасу, по карте. Нас будили — он стоял уже наготове и ждал, когда мы выстроимся.

Стояли крепкие морозы, но снегу не было. Ручьи и речки вымерзли. Бойцов мучила жажда. В одном месте сумели кинжалами продолбить лед в ручье и ложками напились горьковатой воды.

В каком бы положении ни находился отряд, у командира всегда был незаменимый помощник — Павел Проворов. Он не терял бодрости и хорошего настроения. Если Борису Крайнову почему-либо приходилось оставаться с группой, он посылал в разведку Павла и знал, что на него можно положиться, как на самого себя. Несколько дней жили партизаны в тылу врага, но ничего еще не успели сделать. Правда, по пути рвали связь, но главная задача — устроить пожар в расположении крупной части — оставалась невыполненной. Немцы выселили из прилегающих к фронту селений всех мирных жителей, патрулировали дороги, прочесывали леса. Они ходили по пятам партизан, стараясь выловить их. Второй поход оказался значительно труднее первого. Именно в эти дни Подмосковье было покрыто виселицами. Народных мстителей на каждом шагу могла ожидать засада.

Партизанская судьба обманчива: стремишься иногда поймать врага в ловушку, а попадешь в нее сам. В таком положении и оказался отряд Крайнова на третьи сутки похода.

Ночь. Деревня далеко. Партизаны вышли из лесу и хотели перейти поляну. Здесь их ждала засада. Когда выбрались на бугор, со всех сторон началась стрельба. Борис вполголоса крикнул: «Перебежкой за мной! » Клава и Зоя бежали следом за командиром. Поляна казалась бесконечной. Когда добрались до леса, не досчитали десяти человек: иные погибли, иные ушли в другую сторону.

В «Литературной газете» от 11 декабря 1956 года я писал, что во время этой засады была сражена пулей сибирячка Вера Волошина. Оказывается, она погибла позднее. В самые последние дни, когда писался этот очерк, я получил письма из Калинина от Наташи Обуховской и из Москвы от Али Ворониной. Они поправили меня и сообщили новые данные о судьбе Веры Волошиной.

Девушка-сибирячка и несколько партизан во время внезапного обстрела бросились в сторону и залегли. Вот как описывает Аля Воронина дальнейшие события:

— Спасенье было только в лесу. Когда я добежала до опушки, увидела троих ребят-новичков. Пулемет замолк. Стало сразу очень тихо, но за каждым кустом нам грозила опасность. Сказав ребятам, чтобы они не расходились, я отправилась на поиски других товарищей. Шла около часа. Услышала шорох шагов: навстречу идет человек. Я взвела курок нагана. Кто это — наш или немец? Какова была радость, когда увидела одного из наших бойцов! Вместе с ним нашли еще несколько человек, в том числе Веру Волошину и мою задушевную подругу Наташу Самойлович. Но где остальные? Где наши командиры? Мы остались без карты. Что делать?

Алексей Голубев, бывший раньше заместителем Павла Проворова, стал командиром нашей небольшой группы. В поисках отряда долго бродили по лесам и проселочным дорогам, послали разведку в одну деревушку. Заночевали в густом кустарнике. Утром продолжали поиски, но кругом ничто не напоминало о присутствии партизан. Когда поняли: найти отряд невозможно — заколебались. Наташа настаивала на выполнении задания, Голубев считал необходимым возвратиться. Парни поддерживали Алексея, девушки — Наташу. Уходить, не выполнив задания, обидно! Поэтому все-таки попробовали действовать — подожгли стога сена на околице деревни Болдино. Думали, что пламя перебросится на ближние дома. На задание ходили трое, а другие держали наготове гранаты.

Еще миновал один безрадостный день. Утром заметили в лесу группу людей. Издали трудно различить, кто они. Заметили их поздно, скрыться уже невозможно. Мгновенно вытащили оружие и стали плотным кольцом. Когда люди не спеша приблизились, мы узнали в них советских бойцов. Сначала обрадовались этой встрече. Потом поняли, какая тяжелая обуза свалилась на нас! В этой группе было, примерно, десять человек, вышедших из окружения. Шли они много дней. Некоторые до трех-четырех раз пытались перейти через линию фронта. Голодные, грязные, они утратили надежду попасть к своим, а вместе с этим потеряли, видимо, и остатки воли. Группа двигалась за нами по пятам. В таких условиях мы не могли организовать настоящей разведки, о выполнении задания больше не было и речи. Окруженцы часто нарушали правила движения: стараясь не оторваться от нас, не соблюдали интервалы; при внезапной остановке шарахались в сторону. Отряд приуныл. Нас повсюду, преследовали голодные взгляды несчастных людей. Мы поделились с ними остатками своих продуктов, но разве для истощенных мужчин этого было достаточно?

Уже не слышно на привалах ни шуток, ни смеха. Замолчала обычно жизнерадостная Вера Волошина. Потухли ее веселые глаза. В эти дни она очень изменилась, красивое лицо ее осунулось. Говорила, что нездоровится. В отряде не хватало твердой воли командира. Сколько раз вспоминали мы нашего умного и отважного Бориса Крайнова! Где-то Борис? Где наши товарищи? Живы ли они?

Группа ночью пошла в сторону фронта, на восток, миновала хорошо накатанную дорогу, очутилась в молодом леске. Снег между елочками был хорошо утоптан. Это обстоятельство вспомнили только позже. Впереди шел молодой танкист-окруженец, смелый человек, за ним — Голубев, Наташа, Вера и все остальные. Не успели отойти и ста метров от дороги, как затрещал автомат. Немецкий автоматчик стрелял совсем близко от нас. Все бросились в сторону. Я заметила, что упал танкист, а после — Вера Волошина. Я споткнулась и утонула в сугробе. Один валенок соскочил с ноги, в темноте никак не могла его найти, да и долго искать нельзя. Отряд отошел в глубь леса. Остановились. Два человека пошли обратно, чтобы попробовать унести погибших товарищей. Разведчики рассказали, что на поляне лежал лишь труп танкиста, а Веры нигде нет. Гибель товарищей потрясла нас. Двинулись дальше. Наташа надела на мою ногу варежку и наскоро замотала ее носком. Не прошло и двух-трех часов — опять натолкнулись на огневую точку. Снова автоматная очередь. На этот раз — без жертв. Под утро на опушке леса отряд обстреляли в третий раз. На пути встречались дороги: по ним сновали автомашины, ехали повозки, куда-то спешили люди, а мы таились в кустах. Очень хотелось пить. Развели небольшой костер, в котелке растопили снег. С большим удовольствием пили потом слегка тепловатую мутную воду. Наташа с сестринской нежностью ухаживала за мной: заставляла разуваться, натирала ногу спиртом, а затем смазывала жиром. Иногда так не хотелось разуваться на морозе. Но Наташа неумолима. Благодаря ее заботам я не обморозилась.

Привал уже длился два или три часа. Мы с Наташей захотели осмотреть местность и недалеко, под елью, кашли человека. Это был наш военный, кадровый командир-лейтенант, пробиравшийся из окружения. Он прошел большой путь, несколько дней ничего не ел. Силы совсем покинули его, дальше он идти не мог. Командир имел с собой топографическую карту. Напоив и накормив командира, мы рассказали ему о наших неудачах. Он посоветовал разведать лесные дороги. Промелькнула еще ночь. Утром лейтенанту стало значительно легче. У нас имелся белый материал. Лейтенант предложил сшить из него маскировочные халаты. И работа началась. Мы с Наташей шили несколько часов. От холода материал затвердел, иголка с трудом протыкала его. К ночи работу закончили. В белых накидках чувствовали себя более спокойно. К тому же повалил густой снег. Крупные хлопья устилали землю. Лейтенант приказал идти по одному, строго соблюдая дистанцию в десять-двадцать метров. Первой со стоянки вышла Наташа, следующая очередь — моя. Впереди сквозь пелену снега я отчетливо видела фигурку Наташи. Обернулась назад: от опушки отошел командир, а за ним потянулись и все остальные.

Впереди горели стога сена, подожженные снарядами. Мы свернули на большое озеро, а после двигались по какой-то глубокой канаве. Вдруг небо озарилось ярким светом. Что-то похожее на сказочную жар-птицу перелетело через наши головы. Это стреляла советская родная «катюша». Теперь мы точно определили, где наши. Снова шли по льду озера. Немцы обстреляли нас трассирующими пулями, но они пролетели мимо. В конце озера путь преградила колючая проволока в несколько рядов. Нам удалось, однако, найти проход. Командир выдвинулся вперед, а мы залегли. За проволокой навстречу командиру двигался человек. С замиранием сердца мы ждали окрика. И наконец охрипший, простуженный голос спросил: «Стой! Кто идет? »... Мы — у своих!

... Вот что рассказала Аля Воронина, ныне работающая научным сотрудником в Московском государственном университете на геофаке.

После опубликования моего очерка «В их отряде сражалась Зоя» судьбой партизанки Веры Волошиной, исчезнувшей в тылу врага, заинтересовались студенты и преподаватели Московского института народного хозяйства имени Г. В. Плеханова. Здесь до войны три года училась Вера. По совету товарищей молодой журналист, сотрудник многотиражной газеты института Георгий Фролов сделал попытку уточнить обстоятельства гибели партизанки. О своих поисках он рассказал на страницах газеты «Советская торговля» 1 октября 1957 года:

«В одно из воскресений, — пишет Г. Фролов, — мы отправились на место минувших боев с надеждой узнать, где погибла Вера, и, может быть, найти ее могилу. На руках был план — маршрут отряда, вычерченный бывшей партизанкой Алей Ворониной. От 74-го километра шоссе Москва — Минск влево уходит проселочная дорога. Вдали, за лесом поблескивают Нарские пруды, по которым тогда проходила линия фронта. На пригорке раскинулось Якшино... Вот навстречу с ведрами идет пожилая женщина. Разговорились с ней:

— Скажите, не хоронили у вас девушку-партизанку зимой 1941 года?

Женщина задумалась, припоминая.

— Нет, у нас не хоронили. Вот в Головкове, в четырех километрах отсюда, фашисты повесили девушку. Никто не знает ее имени. Сходите в совхоз. — Прощаясь, женщина добавила: — Найдите Новикову. Там ее «тетей Сашей» кличут. Она вам все расскажет...

Вот и совхоз. Разыскали «тетю Сашу», просим рассказать о девушке, которую казнили гитлеровцы. И вот что мы узнали.

Когда фашисты осенью 1941 года занимали совхоз, жители ушли в лес. Тех, кто не скрылся, угнали в концлагеря. В Головкове расположился штаб крупной воинской части. А жители остались в лесу. Их мучил голод. Однажды, когда женщины и ребятишки крались на рассвете к совхозу, надеясь раздобыть какие-нибудь продукты, они вдруг увидели на придорожной иве повешенную девушку. Белокурые, коротко остриженные волосы развевал холодный ветер. На девушке осталось лишь мужское нательное белье, — значит, она партизанка. На груди — сквозная огнестрельная рана. Девушку признали за Ксению Морозову из Головкова. Но Ксению угнали гитлеровцы, она вскоре бежала от них и пришла в лес. Сейчас она работает в совхозе.

Кто же та девушка, отдавшая жизнь за Родину?

Вскоре фашисты, битые под Москвой, оставили Головково. Местные жители похоронили девушку здесь же у ивы. Позднее тело партизанки перевезли в село Крюково, в братскую могилу. Так и не знал никто ее имени. И по сей день вспоминают ее в совхозе: «Наша партизанка».

Рассказ «тети Саши» дополнили многие очевидцы. Пришла и Ксения Морозова. Хотя минуло полтора десятка лет, она очень похожа на Веру Волошину, образ которой сложился у нас по многим фотографиям. К сожалению, в этот раз мы не захватили их.

Через неделю снова побывали в Головкове. Собралось много жителей. Показываем фотографию, где Вера снята среди подруг. Просим найти ту, которую повесили фашисты:

— Вот эта! — все показывают на Веру, узнали в ней «нашу партизанку»!

— Я и раньше знал, что это Вера Волошина, — говорит юный тракторист Михаил Демидов. — В газетах был надпечатан ее портрет. Я участвовал в похоронах партизанки, хорошо помню ее лицо…»

Очевидно, делает заключение автор статьи, Веру Волошину захватили раненой и после бесплодного допроса повесили. Так ли это на самом деле — трудно сказать, но смелое утверждение молодого журналиста не лишено интереса и правдоподобия, тем более, что партизаны, бывшие в последний момент с Верой, видели только, как она упала, сраженная пулей в грудь, и несколько позднее не нашли ее трупа.

... Но вернемся к отряду Крайнова. Неудача и потеря товарищей не вызвали паники. Как политрук, Павел Проворов задушевно поговорил с партизанами. Они решили не отступать от маршрута. А вскоре узнали, что в деревне Петрищеве располагается крупный немецкий штаб. Как стало известно после, это был штаб 332-го пехотного полка 197-й дивизии. Туда и спешили комсомольцы.

Ночи, проведенные на мерзлой земле, сказались на здоровье партизан: Павел Проворов сильно заболел, у него распухло горло, поднялась температура. «Не вовремя! » — сердился он на себя, но никому не говорил, как тяжело ему передвигать свинцовые ноги, как жжет грудь, не хватает дыхания. Выдал лихорадочный блеск глаз... Борис долго присматривался к своему помощнику, отозвал его в сторону:

— Паша, что с тобой?

Борис заметил, что у многих товарищей пропал аппетит, что они стали с трудом отрываться от земли после привала; глухо, прерывисто кашляли, но никто не вымолвил слова о болезни. Шинели у костров прогорели, валенки развалились, из них торчали портянки. Все чаше и чаще отряду приходилось уходить из-под обстрела. Снова были моменты, когда партизаны оказывались в тесном кольце врагов.

Вести на задание больных Борис не решился. Посоветовавшись с Павлом, командир приказал им сдать бутылки с горючей смесью, термитные шары и собираться в обратный путь. Здоровье Павла было уже настолько слабым, что сопровождать больных Крайнов поручил одной девушке — Наташе Обуховской. Перед расставанием бойцы молча обнялись. Борис с небольшой группой, в которой находилась и Зоя Космодемьянская, ушел в сторону Петрищева. А в другую сторону, на восток, медленно, часто останавливаясь на отдых, двигалась группа исхудалых, измученных людей. Наташа Обуховская зорко следила, чтобы не столкнуться с врагом, тщательно разведывала дорогу, выбирала более удобные ночлеги в лесу. Разгоряченные от тяжелой дороги и воспаленные от простуды, люди валились на мерзлую землю, но долго спать Наташа не разрешала, иначе — гибель... При переходе фронта партизаны, однако, попали на минное поле и один товарищ был ранен, но все остались живы.

Гитлеровцы искали народных мстителей, искали особенно настойчиво потому, что партизаны мешали их натиску на советскую столицу. Много таких групп, как группа Крайнова, действовало тогда в лесах Подмосковья, нанося неожиданные удары по врагу.

Впереди группы теперь шли Клава Милорадова и Зоя Космодемьянская. Каждый раз после привала Борис подзывал их к себе, доставал карту, по компасу намечал ориентир и коротко говорил:

— Старайтесь не отклоняться!

Как-то Клава заметила лежавшего на земле человека. Она подала знак. Группа залегла. Борис подошел к Клаве и стал наблюдать. Опытным взглядом он сразу определил, что человек мертв. При осмотре его в боковом кармане гимнастерки нашли только заявление на тетрадном листке: «От лейтенанта истребительного батальона Родионова. Иду в бой, прошу считать меня коммунистом».

Бойцы засыпали тело лейтенанта еловыми ветвями.

Однажды после тяжелого перехода отряд остановился на привал. Только присели отдохнуть, — Борис подозвал к себе Лиду Булгину и Клаву Милорадову.

— Ну как, девчата, очень устали? — спросил он. — Надо идти в разведку.

Партизанки, оставив свои вещевые мешки и сунув по сухарю в карман, отправились разведывать дорогу. С пол-километра они прошли спокойно и уже начали подумывать о возвращении, как вдруг из-за кустов девчат осветили карманным фонариком-«жимкой». Они бросились в ельник, но и там услышали звук фонарика. В темноте метались из стороны в сторону. Вероятно, гитлеровцев было немного и они хотели взять разведчиц живыми. Лиде и Клаве оставалось только одно — уходить как можно дальше от отряда, спасать его. Еще двух бойцов недосчитались крайновцы.

Девчата, питаясь мерзлой клюквой, в течение нескольких дней пробирались к фронту и благополучно перешли линию обороны.

Темным вечером 28-го ноября 1941 года Борис Крайнов и Зоя Космодемьянская осторожно поползли к Петрищеву. Наготове были бутылки с горючей смесью. Вот незаметно миновали часовых. Риск огромный. Борис указал Зое на конюшню, что располагалась на околице, а сам пополз дальше, к дому, где слышались за окнами немецкие возгласы. У крыльца стоял часовой заслонясь от ветра воротником. Пламя быстро охватило дом. Громко ругаясь, на улицу высыпали немцы. Почти у всех в руках было оружие.

Под прикрытием темноты Борис добрался до леса, где они условились встретиться с Зоей. Но она так и не вернулась из Петрищева...

Неизвестно, что думала Зоя в ночь перед казнью, но не будет вымыслом сказать, что в последние минуты своей жизни она помнила о словах Бориса, который говорил бойцам перед заданием:

— Попал в лапы к врагу — умей умереть по-комсомольски!

* * *

«Много исхожено дорог вместе с Крайновым, — вспоминает Клавдия Милорадова. — Мы получили от него хорошую закалку, умение решить вопрос быстро, на ходу взвешивать все обстоятельства. И впоследствии, когда мне приходилось работать уже самостоятельно, всегда звучал в ушах резковатый голос Бориса:

— Из любого положения есть выход, и он должен быть только в нашу пользу! »

На партизанской базе бойцов из отряда давно уже с оттенком гордости называли «крайновцами».

Павла Проворова отправили в военный госпиталь. Лучший друг и помощник Бориса скоро вылечился. Ему предоставили отпуск, но куда ехать? Детский дом в Ярославле расформирован. И Павел решил не отдыхать, а вернуться в партизанскую часть. Тепло, по-братски встретились они с Крайновым. Хотя прошло уже немало времени, но Павел прежде всего спросил о судьбе товарищей Борис рассказал и намекнул, что недавно по болезни ушли из отряда Наташа Самойлович и Аля Воронина. Они поступили работать в госпиталь.

— Что будешь делать, Паша? — спросил командир.

— А что бы ты стал делать? — вопросом ответил его заместитель. И снова начались партизанские будни, полные тревог и опасностей...

Первые трудные месяцы партизанской борьбы, ошибки и неудачи остались позади. Более зрелыми стали решения и боевые действия командира отряда. Его смелая группа не давала покоя врагу в окрестностях Рузы, а потом в Кармановском районе на Смоленщине. Были моменты, когда не партизаны скрывались от фашистов, а гитлеровцы бежали от народных мстителей. В это время Советская Армия нанесла вражеским полчищам сокрушительный удар под стенами Москвы. Партизаны то и дело оказывались в нашем тылу и каждую ночь переходили заново через передовую, а на утро фронт снова уходил далеко на запад.

Внешне, казалось, все походы одинаковы. Неизменно жизнь была на волоске от смерти. Провожая в путь, товарищи на партизанской базе шутили, давали веселые напутствия, а глаза говорили о другом: «Вернетесь ли вы, друзья? » Об этом говорила и любимая песня. Ее сочинили сами бойцы, сами напели мелодию. Кто-нибудь из парней затягивал громко, сильно:

Слушают отряды песню фронтовую.

Сдвинутые брови, твердые сердца.

Родина послала в бурю огневую,

К бою снарядила верного бойца.

И девичий задушевный, негромкий голос подхватывал:

На прощанье сына мать поцеловала,

На прощанье мужа обняла жена.

Долго не сходила с мостика вокзала,

Взглядом провожала милого она.

И снова грубоватые мужские басы, заглушая тоску, выводили:

Вот они, тревоги, в зареве дороги,

У бойца на сердце спрятано письмо:

«Лучше смерть на поле,

Чем позор в неволе.

Лучше злая пуля, чем раба клеймо».

А зимний вечер перехватывает дыхание, и песня звучит глуше:

Бомба разорвется, почва затрясется,

Но трястись от бомбы смелым не к лицу.

Бомба разорвется, облако взовьется.

Перейдет винтовка к новому бойцу...

Композитор С. Разоренов написал «Симфонию-легенду памяти Зои Космодемьянской». В этой симфонии звучит кусочек партизанской песни, когда отряд уходит на задание.

На фронте в январе сорок второго года свирепствовал «генерал Мороз». Отступавшие гитлеровцы все неудачи сваливали на него. Но разве этот генерал щадил «своих»? Термометр показывал больше сорока, когда крайновская группа получила задание: перейти линию фронта, достичь селения Пустой Вторник на Смоленщине и устроить «фейерверк». Выдали тол. Нагруженные ползли партизаны через передовую. Они толкали перед собой лыжи, упираясь руками в снег. Многие поморозили пальцы, а в рост вставать нельзя!

С гадливым стоном над головой пролетали мины. Некоторые рвались рядом, взметая снег. Но вот партизаны достигли большого соснового леса. Вверху деревья смыкаются, закрывая небо. В лесу — как в просторной комнате. Борис подал команду: «Смазать лыжи! » Чтобы хорошо смазать лыжи, надо их сначала как следует прогреть. Выручили коробочки с сухим спиртом. Он горит бездымно, только над спиртовкой еле заметно колышется что-то синеватое.

Трое суток провели крайновцы на невыносимом морозе. Пакеты для обогревания спасали плохо. Наоборот, у многих на теле появились волдыри от ожогов, а руки и ноги застывали.

Усталые, с залубеневшими лицами в темноте вышли к Пустому Вторнику. От большого села осталось четыре дома. Остановились на поляне, где росли осыпанные инеем елочки и тонкие рябинки. В кустарнике начали пощелкивать. Вражеский пост! У заместителя командира отряда Павла Проворова был ручной пулемет. Павел выдвинулся вперед, дал очередь. Быстро вскочив на ноги, отбежал в сторону и снова выстрелил. За несколько минут он объехал на лыжах всю опушку, стреляя из разных мест. Создавалось впечатление, будто целый отряд пулеметчиков ведет огонь из кустов. Гитлеровцы и не подозревали, что вся группа, оказавшаяся в их тылу, состоит из двадцати человек. Партизаны разбрасывали горящий тол — издалека казалось, что рвутся гранаты.

К месту действия крайновцев немецкое командование двинуло большую группу солдат. Силы столкнулись неравные. Партизаны попали в кольцо, но спас отряд от разгрома Павел Проворов. Он снова обманул фашистских солдат. Отвлекая внимание от группы. Павел на лыжах пересек открытую поляну и в стороне начал вести интенсивный пулеметный огонь. Думая, что именно там находятся главные силы противника, немцы бросились к Павлу. Воспользовавшись суматохой, крайновцы проскочили через вражескую цепь и в темноте вышли из окружения.

Вылазка крайновцев достигла цели. Наши части на передовой пошли в атаку, а гитлеровцы, слыша стрельбу и видя огневые вспышки за спиной, решили что они окружены, в панике покинули свои укрепления и спасались бегством. Фронт на этом участке прорвали. Только не стало любимца партизан Павла Проворова. Он погиб героем.

О Павле Проворове известно так мало! Не удалось установить, в каком детском доме он воспитывался, где работал в Ярославле перед войной. Не осталось ни одной фотокарточки этого замечательного храброго человека, но имя Павла Проворова достойно того, чтобы его знали наши советские люди.

Партизанская звезда Бориса Крайнова была более счастливой. Но он тоже не выбирал легких путей. Вот что рассказывает о нем Наташа Обуховская:

— Борис был требовательным командиром и беспощадным к себе. Его любили за то, что он незаметно брал на себя самое трудное дело. Например, при распределений дежурств у костра ночью выбирал себе самое тяжелое время, когда сон сваливал с ног. Если путь отряда проходил через глубокий снег, Борис шел первым и прокладывал лыжню, а ведь это очень и очень нелегко!

Ему был дорог каждый человек, но особенно глубоко Борис переживал гибель Павла Проворова.

Крайнов на несколько дней получил отпуск в Ярославль. В полушубке, перетянутом ремнями, он шагал по знакомым притихшим улицам. Угадывалось, что в городе много госпиталей. Навстречу партизану то и дело попадались раненые: одни — с пустым рукавом, другие — на костылях. Резкий ветер заставлял прохожих прятать лицо в воротник, гнал по мостовой снежную крупу. Что-то фронтовое, настороженное запечатлелось в облике когда-то веселого, оживленного города. На Суздальский поселок с Московского шоссе вела узкая протоптанная тропинка. Борис спешил увидеть мать, братьев. Александра Васильевна прослезилась, когда на пороге появился ее красавец Боря. Он возмужал, совсем стал взрослым.

Борис в этот же день помчался навестить друзей в горкоме комсомола и комитете физкультуры. И когда один старый товарищ спросил, как идут партизанские дела, Крайнов ответил:

— Плохо. Потерял я самого близкого человека. — Он молча повернулся и вышел из комнаты, чтобы скрыть слезы.

— Всё, — говорил после Крайнов, — теперь пойду в тыл только один, с индивидуальным заданием.

Но ему вскоре пришлось отказаться от своих слов. Быстро пролетели дни короткого отпуска. В партизанской части Крайнова заинтересовали новой, еще более опасной работой...

Тогда уже ходили легенды о партизанском крае в белорусских лесах, в районе Полоцка — Витебска — Невеля. В тылу у немцев были отвоеваны не только отдельные селения, но и целые административные районы. Туда и посылали Крайнова. Борис командовал небольшой специальной группой, выполнявшей задания штаба Западного фронта.

––––––

Здравствуй, Беларусь!

— Прыгал с парашютом?

— А как же!

— Сколько раз?

— Семь.

— С самолета?

— Нет, с вышки…

— Думаю, хлопче, ты ни разу не прыгал.

— Точно...

— Ну, значит, прыгнешь! Зачисляю в группу.

Командир части Артур Карлович Спрогис вносит в список новичка, московского парня Георгия Курбатова. Командира осаждают добровольцы. Одни приходят с путевками райкомов комсомола, написанными от руки, другие самовольно пробираются неведомыми путями мимо часового в дом № 14 на Красноказарменной улице в Москве.

…В части славилась группа Корнеева. Бывшие десантники, корнеевцы не раз летали в тыл, им завидовали. Новичкам очень хотелось вступить в эту группу, в том числе и Георгию (его партизаны называли Юрием, и я в дальнейшем буду называть так). Вопреки ожиданию, Курбатова зачислили в группу Крайнова, который ни разу в жизни не поднимался в воздух, а только мечтал об этом в Ярославле. Юрий скорчил кислую мину, однако один из ветеранов части заметил:

— Ты, парень, чем морду кривить, подумал бы: вышел ли костью, чтоб воевать с Крайновым?

Первая встреча новичка и командира получилась сухой. Борис осмотрел его, что-то буркнул и прошел мимо, приподняв правое плечо и спрятав левую руку в карман. Запомнился Юрию лишь массивный, выдвинутый вперед, «наполеоновский» подбородок. В душе паренька зародилось что-то недоброе к командиру. Некоторые партизаны, которых новичок встречал в части и про себя называл «настоящими», ходили, расстегнув ворот, с засученными рукавами, с отвернутыми голенищами сапог, подчеркивая этим свою бесшабашную удаль. Юноше они нравились. И вдруг Крайнов — командир, с которым лететь в тыл врага, — «страшно» подтянутый, «страшно» аккуратный. Серая коверкотовая пилотка, такая же гимнастерка с безукоризненно чистым подворотничком, темно-синие галифе, до блеска начищенные сапоги. И все это ладно сидит на нем, все заправлено, ремни скрипят. В голове мелькнула мысль: «Какой к черту боевой командир, скорее штабник! » А Борис подумал о Курбатове: «Ну и удружил Спрогис! Что у меня — спецгруппа или детский сад? »

В этих мыслях они признались друг другу позже, за линией фронта, когда партизан скрепила хорошая боевая дружба.

Вылет в тыл назначен на 1 июня 1942 года, но вдруг зарядили дожди, наступило томительное ожидание летной погоды. Все это время партизаны коротали в Москве.

Седьмого числа солнце пробило тучи и быстро высушило землю. Бойцы поняли: завтра в дорогу! Куда? Никто еще не знал.

Командир части собрал всю крайновскую группу в отдельной комнате. Вокруг стола со свиной тушенкой, свежей редиской и бутылками с водкой расселись бойцы. Борис Крайнов осмотрел тех, кто полетит с ним. Вот этот долговязый — новичок, а вот бывалый партизан земляк Владимир Прохоров, он тоже высокий и нескладный в своем военном костюме. Рядом сидят два украинца — неповоротливый, угрюмый Иван Нагорный и щеголеватый Николай Мирошниченко; шумливый и говорливый Виктор Шитман —заместитель командира отряда. Борис с грустью подумал: «А ведь на его месте всегда был Павел? »

За столом о предстоящем задании — ни слова. Крайнов получил все необходимые инструкции и передаст их товарищам перед самым прыжком.

Поднимая стакан, командир части желает доброго пути. Юрий с ужасом смотрит на свою чашку — первая водка в жизни! За столом шумят, чокаются, пьют. Слышен ехидный голос Ивана Нагорного:

— Хлопцы, гляньте, новенький уже такой, что и без парашюта прыгнет!

В голове чуть-чуть шумит, глаза горят. Через полчаса началась погрузка. В автомашину укладывают восемь сигарообразных тяжелых мешков. В них тол, патроны, бинты, махорка, сухари и много разной снеди. К одному из мешков приторочен немецкий пулемет «МГ-34», сверху навалены вещевые мешки, парашюты. Партизаны вооружены немецкими карабинами, и только у Крайнова автомат «ППД» (№ СЕ-187). У Прохорова — автомат «ППШ» и у Скобло — трехлинейная русская винтовка.

Ребята из части обступили машину, жмут руки. Кто-то дарит своему другу диск от автомата. Так же, как перед экзаменом напутствуют школьников: «Ни пуха, ни пера! », партизан говорит:

— Возвращайся, а то диск пропадет!

И вот машина тронулась. Крайновцы, придерживая рукой пилотки, жадно всматриваются во встречные дома. Улицы Москвы суровы, малолюдны, почти не видно детей. Над скверами «отдыхают» аэростаты.

На солнечном, теплом аэродроме партизан ждет «Дуглас». Ярко блестит чистая после дождей, подстриженная трава, в тени самолета она темная, бархатистая. Экипаж «Дугласа» не обращает внимания на прибывших: люди с голубыми петлицами озабоченно готовят самолет к вылету. В ожидании крайновцы расселись на траве. Сопровождающий офицер — «толкач» Петров еще раз объясняет, как вести себя в воздухе во время прыжка.

Подана команда подыматься в самолет. Бойцы надевают парашюты и вещевые мешки: парашют — сзади, мешок — спереди. Взревели винты. Командир части Спрогис кричит крайновцам, но в шуме моторов не разберешь слов, понятно только: это что-то теплое, хорошее, напутственное.

Незаметно самолет оторвался от земли. Только поплыли, замелькали за окнами строения, на глазах превращаясь в спичечные коробки.

Борис подходит к Курбатову, спрашивает, как тот себя чувствует.

Юрий обидчиво думает: «Какого лешего ему нужно! »

... В воздухе замечен «мессершмитт». Тревога! Внизу еще своя территория, но встреча с истребителем не сулит ничего доброго. Стрелок-радист крутит стеклянный колпак с пулеметом. Все насторожены, все смотрят на ноги стрелка, который орудует под самым потолком. Сейчас от этих ног, кажется, зависит вся их судьба. Тревога оказалась напрасной. «Мессершмитт» не заметил самолета. Пристроив поудобнее парашюты за спиной, партизаны улеглись спать.

Над линией фронта Борис будит людей. Все заглядывают в окна: какова она, эта линия, с воздуха? Ничего особенного, только в разных местах что-то пылает. О бока самолета лязгают осколки зенитных снарядов.

Борис встает и во всю силу своих легких запевает: «Из-за острова на стрежень... » Партизаны подхватывают. Сопровождающий офицер — «толкач» Петров пожимает плечами и кричит:

— Черт бы вас побрал, ребята!

Допели песню и замолчали как-то особенно томительно. Каждый думает о своем. Юрий Курбатов раскаивается, что перед вылетом обманул мать; не сказал, что летит в тыл врага, думал — не отпустит, да и не хотел расстраивать.

Группу Крайнова на месте ее высадки должен ждать отряд Григория Герчика. Однако на земле в заданном квадрате костров не видно. Самолет прошел дальше, на мелькнувшие впереди огни. По карте определили — горит местечко Полота.

Летчик вышел из кабины и предложил Борису возвратиться на аэродром: условного сигнала нет — значит, не ждут! Борис нахмурился:

— Что же, будем зря бензин жечь? Приготовиться к прыжку!

Как выяснили впоследствии, группе Герчика был навязан бой, и она не могла встретить крайновцев.

Раздался вой сирены — сигнал к прыжку. Самолет сбавляет скорость, открываются обе дверки. Кто-то вспомнил слова партизана Кости Островского из группы Корнеева: «Десантник проверяет себя с прыжка. Если оттолкнется ногами от борта самолета, значит — парень, если нет — дрянь! » Конечно, это шутка, но ее принимают сейчас всерьез.

Около левой двери выстроились Шитман, Мирошниченко, Прохоров и Крайнов, около правой — Скобло, Нагорный. Огородников и Курбатов. Искры от моторов стремительно чертит поперек открытой дверки. В горле сухо, дыхание вырывается со свистом.

«Толкач» Петров ловко привязал «карабины» под потолком — так парашют раскроется автоматически, не нужно дергать за кольцо.

Снова гудит сирена.

— Пошел! — кричит Петров.

Скобло задержался, не решаясь прыгать. Нагорный толкает его в спину, затем исчезает сам. За ним вываливается Огородников. Курбатов делает два шага. Ревущий за бортом вихрь выхватывает его и стремительно бросает вниз. Толчок, другой — и над головой раскрылся зонт парашюта. Внизу кустарник, лес и освещенное луной озеро. Слышно, где-то лают собаки.

Юрия Курбатова вдруг охватывает беспокойство: ему кажется, что купол неподвижен. «Может быть, я не вышел весом и потому повис в воздухе? » Собирает рукой несколько строп, — парашют быстро снижается. Не успел глянуть вниз — земля! Парашют перекинуло через елку. Юрий освобождается от подвесной системы, стаскивает парашют с веток, финкой перерезает стропы и прячет все это шелковое хозяйство под дерево.

Надо искать своих. Над головой развернулся «Дуглас» и на прощанье помахал крыльями.

Совсем рядом трещат сучья. Это Лев Огородников прячет парашют. Оба товарища выходят на большак. Видно, что дорога наезженная. Надо быть начеку! Постепенно собираются все вместе. Нет только Шитмана и Скобло. Крайнов сообщает, что Шитман неудачно приземлился и растянул себе ногу, а Скобло оставлен охранять больного. Товарищи сразу начинают узнавать цену Крайнову. У него необыкновенная способность ориентироваться. Еще в воздухе, во время своего первого в жизни прыжка, он меньше всего отдавался эмоциям, а зорко подмечал, куда опускаются мешки с оружием и продовольствием, где приземляются его бойцы.

На пригорке у леса стояли две избенки. Борис уже побывал там и узнал, что они пусты. До утра, проваливаясь по колено в болото, партизаны перетаскивали мешки с грузом в лес, маскировали их. Все работали в полную силу, дружно. По спине лил пот, горло пересыхало от жажды, но до рассвета нужно управиться со всеми делами. Наконец вещи спрятаны. Ожидали, что Борис выставит часовых и даст группе отдохнуть. Не тут-то было! Высадку могли заметить, значит, надо уйти от этого места подальше, и Крайнов уводит партизан на берег озера Тросно. В густом кустарнике легли спать. Первым часовым встает Владимир Прохоров.

Не отдохнув, Борис вместе с Нагорным уходит искать группу Герчика, которая ночью не встретила отряд. Они пропадали три дня. За это время Прохоров, Курбатов и Огородников разведали окрестности лагеря. Ближайший немецкий гарнизон располагался в местечке Полота, в восьми километрах от стоянки партизан.

Ребята вели себя настороженно, но без нервозности.

Однажды ночью слышали перестрелку на железной дороге Полоцк — Невель. В тех краях как раз находились Крайнов и Нагорный. Что с ними? Пошли в разведку, добрались до деревни Залядье, что в пятистах метрах от Полоты, и напоролись на полицейских. Короткая перестрелка. В Полоте затрещали мотоциклы, загудели машины. Партизаны отходили напрямик, через болото, по пояс в воде. Так начиналась дружба с белорусскими лесами, которые всегда укрывали партизан от врага.

Из разведки вернулись усталые, голодные, мокрые, хотелось курить. Не успели додымить до конца, из кустов внезапно появились Борис и Нагорный. Борис выглядел чумазым, на лице радость встречи, в глазах играют озорные искры. И все заметили: в нем еще много мальчишества. Расселись на болотных кочках, завернули новые «козьи ножки». Борис тогда только начинал курить.

— Дай зеркальце, — просит он у соседа, берет осколок стекла и отстраняет его на расстояние. Курит перед зеркалом.

— Слушай, как лучше: в левой руке держать папироску или совсем не вынимать изо рта?

Он выпускает струю дыма и любуется, как голубоватый клуб тает в воздухе.

— А как пускать дым кольцами?

Партизаны нетерпеливо спрашивают Бориса, что он узнал нового, а тот словно не замечает их любопытства. Но вот он бросил недокуренную папироску и сообщил, что одна колея железной дороги Полоцк — Невель на всем протяжении загромождена вагонами, не работает. Движение идет только по одной колее и то с перебоями. Есть смысл действовать в другом районе — под Витебском. Борис рассказал также, что группа Герчика находится в 20 километрах от лагеря, а их ближайшие соседи — местный партизанский отряд Сташкевича.

Недалеко от железной дороги Полоцк — Невель Борису повстречался маленький оборванный человек. Лицо его было обтянуто желтой кожей, резко выделялись скулы. Человек еле передвигался. Его вид тронул сердце отзывчивого Бориса.

— Откуда ты?

Прежде чем рассказать, путник попросил корку хлеба. У Бориса хлеба с собой не было.

— Тогда дай закурить!

И вот Крайнов слушает рассказ пленника. Бывшего красноармейца Михаила Цветкова, как и других, в концлагере морили голодом. Был случай: повар выбросил в уборную требуху от убитой лошади. Это заметили узники. Они подобрали кишки. Обмыть их не могли — не было воды. И вот вонючие, грязные кишки обтерли тряпкой и сырыми съели.

— Так жить больше нельзя! — говорил Цветков своему товарищу по лагерю — сибиряку Василию. — Убежим...

— Штыком приколют.

— Ну хоть умрем по-человечески!

Василию помешали бежать, а Михаил Цветков удрал из лагеря. Несколько дней он скитался по лесам, боясь заходить в деревни, и совершенно обессилел. Таким его и встретил Борис. Он не решился сразу послать незнакомого человека в отряд. Крайнов указал на топографическую вышку и махнул в её сторону рукой:

— Иди, там подождешь! А по пути заверни в деревню: узнай, нет ли фрицев!

Цветков понимал: ему дают проверочное задание. Направился к околице. Тут его и задержали партизаны из отряда Статкевича.

Пленника увели на базу и учинили ему строгий допрос. В отличие от Бориса, тут не поверили Цветкову и пригрозили расстрелом. Задержанный мрачно попросил:

— Ладно, убейте, только накормите досыта!

Вечером Борис был в отряде Статкевича. Ему сообщили, что задержали... полицая. Борис захотел увидеть его и встретил старого знакомого.

— Я возьму его с собой!

Так Михаил Цветков очутился в крайновской группе. Новому партизану было 36 лет, в Москве у него осталась семья, двое детей. Ни у кого из крайновцев не было своих семей, поэтому они проявили настоящую заботу о дяде Мише, как стали звать в отряде Цветкова. Юрий Курбатов предложил ему свой паек и недели две подкармливал пленника.

Особенно обрадовало партизан то, что дядя Миша оказался неплохим кулинаром. Все поварское хозяйство перешло в его руки. Кстати, как раз кухонных принадлежностей и не захватили с собой крайновцы. Дядя Миша где-то достал котел и готовил горячую пищу.

Однажды в своем рвении сберечь общественное добро дядя Миша здорово перестарался. Его очень беспокоило отсутствие замка на «продовольственном складе». И Цветков решил... заминировать дорогу, ведущую к хранилищу продуктов.

Как-то один партизан утром подошел к Цветкову и спросил, где у него лежит табак.

— Я схожу, возьму немного!

— Постой, постой! — как на угольях, завертелся дядя Миша. — Надо сначала мину вынуть.

— Какую мину, чего ты болтаешь?

И перед изумленными партизанами дядя Миша извлек настоящую противопехотную мину. Он знал, что танк сюда не сунется!

История с миной и насмешила, и опечалила партизан. Дядя Миша пересолил, но он не желал зла людям, просто хотел надежнее сохранить добро группы. Но уже после этого случая, действительно, к складу и подходить боялись. Мало ли что еще выкинет фантазер-повар!

В районе озера Троено делать было нечего: дорога Полоцк — Невель почти бездействовала. Кроме того, здесь давно находилась группа Герчика. Крайнов решил перебраться ближе к магистрали Полоцк — Витебск. Снялись с лагеря у озера Троено, оставив там в укрытии запасы тола, и направились в лесной массив к деревне Лысая Гора. 18 июня 1942 года недалеко от переезда Глушанино крайновцы пустили под откос первый эшелон, шедший на фронт с военными грузами.

Бориса на первом задании не было. Вместе с Миколой Мирошниченко он уехал вербовать людей для создания новой партизанской бригады. Надо упомянуть, что в задание группы Крайнова входило: подрывная работа на железной и шоссейной дорогах; разведка коммуникаций и дислокаций противника; организация партизанских отрядов.

Первый эшелон был подорван утром. Из лесу к железной дороге партизан провели местные жители Старовойтов и Жигарев, знавшие, где стоят немецкие посты. К полотну приблизились скрытно. Владимир Прохоров был старшим.

— Кто пойдет ставить мину? — спросил он.

Юрий Курбатов торопливо согласился:

— Я пойду!

Ему, самому младшему в отряде, очень хотелось завоевать авторитет товарищей, уже имевших боевой опыт.

В это время вдали раздалось постукивание поезда. Прохоров и Курбатов быстро выскочили на насыпь и установили под рельсом мину с часовым механизмом. Толу постарались для верности положить побольше, килограммов восемь, хотя потом, когда накопился опыт, на один эшелон никогда не тратили более четырех-пяти килограммов.

Стрелочник в будке заметил подозрительные действия каких-то людей на полотне, поднялся на насыпь и стал размахивать красным флажком. Машинист увидел сигнал. Поезд остановился. Паровоз встал на том месте, где была заложена мина. Взрыва не последовало, так как для этого нужно сотрясение мины. О часовых минах тогда еще не знали. Машинист, обойдя паровоз, решил, что тревога ложная, поднялся по железной лесенке и потянул рычаг управления. Тут и грохнул взрыв. Восемнадцать вагонов рухнули под откос.

От железной дороги в глубь леса, запутывая следы, уходили Прохоров, Курбатов, Стрельцов, Нагорный, Скобло, Старовойтов и Жигарев. Особенно радостно было Курбатову — это первый вражеский эшелон, слетевший под откос от мины, установленный его руками.

О мужественных действиях новичка Прохоров доложил Крайнову, тот дружески похлопал Юрия по плечу и взял его на новое опасное задание. Командир решил сделать налет на Демонские хутора, где жили полицаи, издевавшиеся над бывшими колхозниками-активистами. Особенно прославился своими зверствами староста, выдававший гитлеровцам раненых советских военнослужащих, скрывавшихся в деревнях. Когда Крайнов и Курбатов вошли в дом старосты, тот не стал притворяться и просить пощады. Он злобно выкрикивал:

— Бандиты, ваши головы все равно будут в петле!

Предателя увели в лес. Там Борис сказал Курбатову, еще раз испытывая его волю:

— Ты расстреляешь старосту!

Изменник родины был сурово наказан.

В районе станции Горяны находилось бензохранилище. По всей округе были расставлены посты, часовые зорко охраняли местность. Но Крайнов именно здесь, под носом врага, решил совершить вторую диверсию. Опять рядом с ним на полотне железной дороги очутился Юрий Курбатов.

Поставленная близ Горян мина взорвалась раньше, чем подошел поезд: на нее наскочил отряд вражеских патрулей, от взрыва погибло четырнадцать гитлеровцев.

Кранновцы открыли свой боевой счет в оккупированной Белоруссии.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 Следующая ⇒