ЛЕДЯНАЯ КУПЕЛЬ

В досчатом, тесно набитом вокзале станции Всполье ярославские комсомольцы дожидались поезда. Их было человек пятьдесят: крепкие рабочие парни-добровольцы. Ребят пришли проводить матери и застенчивые девушки, неловко теребившие в руках смятые косынки.

Среди товарищей выделялся своей цыганской внешностью Павел Проворов: черные смолистые волосы, блестящие лукавые глаза. С ним стояли два паренька в рабочих спецовках — они забежали по пути с завода, чтобы перед отъездом пожать Павлу руку. И, хотя приятно было чувствовать дружескую поддержку, сердце кольнуло сознание: к нему не могли прийти ни мать, ни отец. Рано он потерял родителей.

Ветхий вокзал сотрясался от проходивших поездов. Ожидание было томительным. Павел невольно приглядывался к своим незнакомым товарищам. Старшим в группе был секретарь горкома комсомола Борис Крайнов, в отличие от Павла совершенно белесый, голубоглазый. Если бы он не был так молод, можно бы подумать — седой. Но Борису, как и Павлу, шел девятнадцатый год. Немногим старше были и остальные. Борис не сидел на месте: то бегал к дежурному по станции, то кричал ребятам, чтоб не расходились и готовились к посадке. Он запретил разговаривать в пути о том, куда и зачем они едут.

В те первые военные месяцы дорога жила напряженно, понятия о расписаниях изменились. Поезда приходили в тот момент, когда терпение у людей иссякало и, казалось, уехать невозможно. Так и в этот раз. Вечером у темного перрона остановился молчаливый состав. Запыхавшийся Борис прибежал и скомандовал: «На посадку! » Проталкиваясь через толпу народа, перешагивая через чьи-то ноги и чемоданы, комсомольцы высыпали на перрон. У вагонов стояли толпы пассажиров, но патрули пропустили будущих партизан вне очереди.

В поезде, как и на вокзале, было тесно, душно. Когда разместились, запели, не сговариваясь, любимую песню:

Дан приказ — ему на запад,

Ей — в другую сторону...

Павел Проворов оказался на одной лавке с Борисом Крайновым и Иваном Колесниковым — бывшим пожарным. Говорили вполголоса, вспоминали только что скрывшийся из виду город.

— Мне велели вернуться в Ярославль, а так не хочется! — признался Борис. — Буду проситься, чтобы и меня послали в партизанский отряд.

Пели песни о войне, а мысли возвращались домой. Когда внизу, под насыпью, сверкала речка, вспоминали родную Волгу. На ее берегах у многих прошли детство и юность. Веселый, непоседливый паренек Ваня Смирнов рассказывал, как придирчиво выспрашивал его секретарь Рыбинского райкома комсомола, прежде чем выписать путевку в Ярославль. У окна, нахмурившись, словно прощаясь с пробегавшими мимо березками, сидел Алексей Голосов. Он вспоминал деревню Олехово, своих товарищей по Малаховской школе. Старше всех ребят казался Валентин Баскаков. Держался он солидно. Прежде чем ответить кому-нибудь, морщил лоб. Но его важности хватило ненадолго. И скоро на лавке вокруг Валентина раздавались взрывы хохота.

Поезд шел медленно, останавливаясь чуть ли не у каждого столба. Только через день он прибыл на Северный вокзал в Москву. Прямо с поезда ярославцы направились в Центральный Комитет комсомола. Их встретил заведующий военно-физкультурным отделом Александр Шелепин.

«В беседе с нами, — вспоминает Иван Колесников, — Шелепин обратил внимание на то, что работа в тылу врага — серьезное и опасное дело. ЦК посылает только тех, кто идет добровольно. Пока не поздно, можно отказаться. Мы все, кто приехал из Ярославля, без колебаний согласились идти в тыл врага. Остался с нами, с разрешения ЦК, и Борис Крайнов».

К сожалению, не известны имена всех первых добровольцев — наших земляков. Между собой они были знакомы короткое время — в пути от Ярославля до Москвы. В части их распределили по разным группам, отрядам. Не вместе с Борисом Крайновым воевали Иван Колесников и Алексей Голосов. Но все ярославцы оправдали доверие земляков, а многие сложили головы, защищая сердце Родины — Москву.

Из ЦК комсомола будущих партизан повезли за город, на станцию Жаворонки. Многие ребята были в Москве впервые и с интересом поглядывали по сторонам. Но от ласковой и приветливой Москвы мирного времени ничего не осталось. Город выглядел по-военному, мужественно: на многих крышах домов установлены зенитки; еще в городской черте, в самом начале Можайского шоссе путь преграждали огромные «ежи». Слышалась глухая отдаленная канонада, и, казалось, земля подрагивала. Чем дальше отъезжали от города, тем отчетливее виднелись признаки близкого фронта: противотанковые рвы, проволочные заграждения, завалы деревьев. Громче раздавалась артиллерийская стрельба. Вдали показалась станция Жаворонки. Неприютно выглядели когда-то веселые дачные домики с заколоченными окнами и дверьми. Некоторые дачи занимали военные.

Комсомольцев разместили в пустом здании бывшего детского дома. Сразу же началась учеба. С утра ухолили на полигон: стреляли из винтовки и нагана, бросали гранаты. С особенным вниманием овладевали «чисто партизанским оружием»: ползая по затвердевшей, шершавой земле, устанавливали в поле толовые шашки, протягивали бикфордов шнур, поджигали его и с замиранием сердца ждали взрыва. Будущие бойцы подолгу склонялись над миной с часовым механизмом, стараясь постигнуть ее секреты. Через неделю учеба закончилась. Враг находился близко, медлить нельзя!

16 октября 1941 года Бориса Крайнова и еще нескольких человек вызвали к командиру части майору Спрогису. Этот плотный, невысокий военный сражался с фашистами еще в Испании, и будущие партизаны внимательно прислушивались к его словам. Вызванных к себе майор назначил командирами групп и поставил первую боевую задачу: пройти в тыл врага и всеми возможными средствами мешать продвижению немцев к Москве. В этот же вечер сформировали несколько отрядов по 10 — 15 человек.

— Тогда и был представлен отряду наш командир Борис Крайнов, — вспоминает партизанка Аля Воронина. — Худощавый, среднего роста молодой человек с голубыми глазами и плотно сжатыми губами стоял перед нами. Мы думали увидеть грозного командира, умудренного жизненным опытом, а увидели юношу наших же лет.

В состав отряда вошли шесть девушек и четверо парней. Помимо Крайнова, в группе было ещё три ярославца: Иван Смирнов, Валентин Баскаков и Николай Масин. Своих земляков Борис заранее уговорил пойти вместе.

Кто воевал, согласится с Крайновым. Как бывало радостно встретить человека из родного города где-нибудь на затерянной фронтовой дороге! Поговоришь — и словно побываешь дома!

Перед самыми сборами в путь снова начались вызовы к командиру части, снова прямой вопрос:

— Не раздумали? Надеетесь на себя? Еще не поздно — есть время отказаться.

С волнением укладывали партизаны свои вещевые мешки: вместе с сухарями положили тол, проволочные рогатки, гранаты. Наконец Борис скомандовал:

— Сдайте документы, фотокарточки, письма! И запомните задание...

Уместились в кузове грузовика. Машина тронулась. Навстречу по дороге шли беженцы, тащились подводы с ранеными красноармейцами. На сердце становилось тревожно. Партизан сопровождал командир из воинской части. Он должен был доставить отряд к месту, где можно перейти фронт.

Первую остановку сделали в деревне Дорохово. Ночевали в сарае. Девушки жались в одном углу, ребята — в другом. Среди ночи подняли тревогу: кто-то стрелял. До утра уже не спали, сбились в одну кучку и тихо переговаривались. За эту ночь партизаны лучше узнали друг друга, каждый старался рассказать о себе, вспомнить свою короткую жизнь. Нахохлившись, подобрав ноги под себя, сидела рядом с Ваней Смирновым круглолицая, светловолосая Маша Кузьмина. Все в ней казалось пареньку особенным: и кожаный шлем на голове, и старенькое коричневого цвета зимнее пальто. И невольно он разоткровенничался, поведал, что его детство прошло на Волге, в знаменитом селе Песочном, где делают лучшую в мире фаянсовую посуду. Там он учился в средней школе, а в начале воины по призыву райкома комсомола приехал в Рыбинск, окончил школу снайперов.

— Держись меня, Маша, я метко стреляю, обидеть тебя не дам.

А что было рассказать Маше? Нет, она впервые сжимала в руках оружие. Вот дядя у нее — военный летчик в Москве, вернемся из тыла — обязательно познакомлю…

Ваня про себя отметил, что Машин кожаный шлем — подарок дяди. Так оно и было. Из немногословного рассказа девушки паренек узнал, что она еще несколько недель тому назад училась в Московском педагогическом институте, а где-то в оккупированной Смоленщине, в сельской местности, жили ее родители. Ничего особенного не было сказано, а Ваня уже скучал, когда Маша повернулась к подругам и замолчала, слушая их беседу.

С рассветом отправились дальше. В деревне Шаликово жителей уже не было. На огородах сиротливо торчали неубранные кочаны капусты. Из крайнего дома вышел старик. Он добродушно предложил:

— Слезайте-ка с машины... Я вас чаем напою, а дальше ехать не следует. Ночью наши отошли.

Не успел дед разогреть большой самовар, как часовой сообщил о приближении врага. Внезапно деревню обстреляли из минометов. Под огнем быстро сели на автомашину и поехали обратно к Дорохову. Горечь отступления томила душу, все молчали. Достигнув перекрестка дорог, свернули на Верейское шоссе, еще свободное от немцев. Густой лес подступил к дороге. Проехав километров пять, машина остановилась на высоком, месте. Шоссе серой змейкой спускалось вниз. Справа за деревьями проглядывала небольшая поляна, за ней виднелся низкий осиновый лесок. В нем и решили остаться;

Партизаны простились с провожавшим командиром. Надели рюкзаки. С непривычки они показались очень тяжелыми. Пустая машина помчалась к Москве. Партизаны остались одни. Беспокойное чувство охватило их, но раздумывать некогда. Далеко внизу, на шоссе, уже появились немецкие части.

Партизаны, перескакивая с кочки на кочку, забрели в болото. Полные рюкзаки оттягивали плечи назад. Силы быстро таяли, и Борис приказал остановиться. Через лесную просеку увидели на шоссе серо-зеленую массу чужих шинелей. Место, где комсомольцы недавно слезли с автомашины, уже было занято немцами. Они стреляли без цели по опушке леса из пулеметов, установленных на мотоциклах. Низко над головой пролетели самолеты с черными крестами. В небе гудел воздушный бой. Из расположенной за леском деревни Грибцово доносились крики людей, плач и неистовый рев коров. Туда ворвались фашистские громилы. А молодые партизаны угрюмо думали: «Вот мы, горсточка русских людей, должны прятаться в лесу, а чужие пришельцы топчут нашу родную землю! »

До вечера сидели на болотных кочках, в воде. Надвинулась темнота. С непривычки в лесу нелегко заснуть. Среди ночи Борис поднял партизан и, чтобы согреться, заставил их сделать физкультурную зарядку. Здесь-то многие и узнали, что их командир до войны был преподавателем физкультуры.

После неспокойной ночи Крайнов выслал разведку. Настала пора действовать!

Борис вывел товарищей на Верейское шоссе. Утром оно было пустынно. Что же, можно поставить первые мины! Борис приказывает занять оборону в кювете и зорко смотреть по сторонам. Оружие у всех наготове. Трое парней развязывают вещевые мешки и достают свертки с минами; оглядываясь, подымаются на полотно дороги. Выворотили несколько булыжников и ножом углубили ямки. Осторожно вставляют взрыватели, сверху мины засыпают землей. Кто-то шутит:

— Ни пуха, ни пера!

— Да, если наступишь, — смеется Борис.

Отряд быстро скрылся в лесу. И вовремя: из-за поворота дороги показалась группа солдат. Борис понимал, что днем действовать опасно, нужно менять тактику: с рассветом укрываться в лесу и отдыхать, а ночью двигаться вперед. На марше строго придерживались такого порядка: впереди шло боевое охранение из двух-трех человек, за ним — командир, а следом — остальные.

Крайнов распорядился тщательно обвязать и проложить мягкими предметами все вещи, которые могут греметь при ходьбе. Нужно было передвигаться так, чтобы ни одна ветка не хрустнула. Как этого добиться? Появилась особая, партизанская походка: ногу ставили на пятку, а «отталкивались» от земли носком. На ходу часто останавливались и прислушивались к шорохам, рукою старались чувствовать плечо идущего впереди. При внезапной остановке соседа мгновенно застывали на месте. Громких команд не подавали.

Кончалась ночь, и отряд отдыхал. Днем девушки ходили в разведку, выясняли названия населённых пунктов, что нужно было для ориентировки в незнакомой местности. Узнавали и расположение немецких воинских частей.

В деревнях обычно заходили в крайние дома и просили воды. Завязывался разговор. Партизанки рассказывали выдуманную на ходу историю о своем возвращении с трудового фронта: рыли, мол, окопы под Вязьмой или еще где-нибудь да не успели уехать. Местные жители, которым и самим тяжело жилось, встречали девушек ласково, угощали их последним куском хлеба. Часть этого угощения они приносили ожидавшим в лесу товарищам. Радостно встречали ребята разведчиц где-нибудь на опушке, в кустарнике. Всегда выдержанный и даже внешне холодноватый Борис глубоко переживал каждую разведку, болел душой за девчат.

Лида Булгина вспоминает такой случай:

— Однажды командир послал осмотреть дорогу меня и Машу Кузьмину. Мы перешли ее и углубились в лес, а когда вернулись — на большаке показался обоз. Маша успела перебежать, а я осталась на той стороне. Спустя некоторое время пришла на место нашей стоянки, но там никого уже не было. Однако Борис не забыл обо мне. Часа три блуждала я по лесу, пока не встретилась с ним. В это время он тоже искал меня...

Самое страшное для партизана — потерять отряд, остаться одному в лесу. Небольшой клочок карты был только у Бориса Крайнова, у остальных — компасы. Чтобы не заблудиться, командир части сверял путь отряда с картой, но иногда появлялась потребность уточнить название того или иного населенного пункта. Опасное задание! Недаром многие участники похода помнят до мельчайших деталей, как они с замирающим сердцем входили в деревни, где на каждом шагу могли попасть в лапы врага.

Вот что рассказала Аля Воронина:

— Осенние дни коротки. Уже начало смеркаться, когда я подходила к небольшой деревне. Она располагалась прямо в лесу. Вошла в крайний дом. Он был полон народа. Немцы заняли несколько домов, и жителям пришлось сильно потесниться. Я рассказала выдуманную историю о своих скитаниях, узнала название деревни, попросила показать путь на ближайшее селение. Хозяйка угостила меня горячими щами, кашей, а на дорогу дала несколько лепешек, испеченных из картофеля с мукой. Она долго уговаривала остаться ночевать: «Куда ты пойдешь, голубушка? В такую пору опасно! » И, верно, — становилось все темнее и темнее, но пора возвращаться к своим. Поклонившись хозяевам, я покинула теплый и гостеприимный дом.

При выходе из деревни натолкнулась на солдатский патруль. Немцы громко разговаривали. Быстро свернула на лесную поляну и вошла в кустарник. В густом темном лесу тихо, лишь изредка раздавались ночные шорохи. Я мучительно всматривалась в темноту, все время поглядывая на поблескивающие стрелки компаса. Ветки больно хлестали по лицу. Шла я долго, и мне казалось даже, что очень долго. Но признаков близости отряда не видно. По моим подсчетам, я уже должна прийти на место. На душе — тревога. Неужели заблудилась? От мысли остаться в лесу одной пробегали по телу мурашки. Прошло еще около часа. Вдруг между деревьями блеснул огонек. Я поспешила к нему. Велика была моя радость, когда я увидела дорогие лица товарищей. Я чувствовала себя так, будто попала в родную семью, вошла в московскую квартиру. Принесенные мною лепешки тотчас разделили. Ребята весело ели и хвалили добрую хозяйку.

... Отряд жил дружно. Все быстро привязались друг к другу. На стоянках старались в короткий срок приготовить пищу и — отдыхать! Девушки обычно разжигали костер, готовили обед, ребята заготовляли хворост. Они заметили, что Ваня Смирнов больше всего беспокоился, когда в разведку уходила Маша Кузьмина. И на привалах новые друзья не разлучались: ели консервы из одной банки, вместе пили пахнущий хвоей чай и не могли наговориться. Однажды — открою давний секрет! — Ваня объяснился с девушкой. Маша вскинула на него свои длинные красивые ресницы — и столько грусти увидел паренек в любимых глазах! Маша взяла его руку и по-девичьи нежно погладила шершавой огрубевшей ладонью.

— Все это будет после войны, дорогой мой, когда победим! — вздохнула она.

С этого дня они еще больше заботились и помогали друг другу. Никто не оскорбил первого чувства двух партизан. Даже суровый Борис, который все еще по-мальчишески не признавал любви, не осудил их.

Маша очень грустила о родном доме, тревожилась об отце. Как-то она сказала Смирнову:

— Поговори с Борисом. Вот выполним задание и вместо Москвы всем отрядом махнем на Смоленщину партизанить. Те места мне знакомы...

Паренек постарался разубедить Машу. Он был уверен, что Крайнов никогда не согласится на такой самовольный поступок.

Да они и партизаны-то пока неопытные. Кто же кладет сухари рядом с толом? От такой близости сухари стали совершенно горькими. Девчата часто вспоминали магазин восточных сладостей, что располагался на Чистых Прудах в Москве, и с усмешкой подтрунивали над своими мечтами. Когда все продукты вышли, попробовали копать замерзший картофель, но сладкий крахмал не утолял голода.

Если бы до войны кому-нибудь из этих комсомольцев сказали: — Вам придется спать зимой в лесу! — вряд ли они ответили бы, что сумеют выдержать такие условия. Подумать только: ни одеял, ни спальных мешков! Но, когда человек знает, во имя какой цели он переживает лишения, — трудности становятся легче и, пожалуй, менее заметней. Выбрав в лесном затишье место для ночлега, крайновцы очищали полянку от сучьев, разводили костер. Вокруг него, так, чтобы не коснулось пламя, укладывали еловые ветки. Получалась пышная и даже мягкая постель, только иногда какой-нибудь острый сучок упирался в спину, нужно было поворачиваться и обламывать его.

У костра дежурили двое дневальных. Товарищи поручали им сушить мокрую одежду. Обычно во время сна незаметно подгорали то носки, то подметки сапог: холод заставлял двигаться все ближе и ближе к огню. Утром с большим огорчением замечали, что на полах пальто и шинелей красуются круглые опаленные дырки.

Спали неспокойно. Иногда, чтобы согреться, кто-нибудь вставал, прыгал, перебрасывался несколькими словами с дремлющими дневальными и снова ложился. Конечно, крайновцы редко высыпались по-настоящему, сон и днем смежал глаза, и человек вдруг начинал двигаться в сторону от дороги, пока не проваливался в какую-нибудь яму.

Так прошло несколько дней. Позади остались деревни Пушкино, Грачево, Бугайлово. И тут партизаны с благодарностью вспомнили внезапно оборвавшиеся морозные дни. Ни с того ни с сего разразился осенний колючий дождь. Костер потух. Отряд находился у деревни Коровино в небольшом лесочке на склоне оврага. Когда рассвело, с пригорка просматривалась вся деревня. Там царило необычное оживление. Солдаты, размахивая руками и что-то выкрикивая, сгоняли крестьян на центральную площадку. Вскоре туда под конвоем провели мужчину в гражданском костюме. В полной тишине офицер зачитал приказ. Люди молчали. Раздался ружейный залп. Гитлеровцы расстреляли советского патриота, не захотевшего подчиниться «новому порядку». Если бы поглядеть тогда на крайновцев: как сурово сдвинуты брови, как сжаты побледневшие губы! Но нужно таиться, нужно уходить из этого леска: на опушке показались мотоциклисты. Они, видимо, намеревались проводить занятия. Партизаны спустились на дно оврага, к ручью, перешли его и мелким кустарником пробрались в соседний лес.

Отряд миновал несколько населенных пунктов. В одном месте путь преграждала речка, а единственный мост через нее находился в соседней деревушке. Дожидались темноты. К ночи ударил мороз, дороги и одежда обледенели. Плащ палатки на ходу гремели, как деревянные колокола. Ярко светила луна. Идти в деревню, где ночевали немецкие солдаты, прямо сказать, страшновато. Мимо заборов и темных окон люди двигались молча, словно тени. Никто их не заметил. Лишь при выходе из деревни собаки учуяли посторонних и подняли лай, но впереди уже виднелся спасительный кустарник.

Если лес партизаны считали лучшим другом, то речки и ручьи относили к числу своих врагов. Однажды отряд двигался по берегу Протвы. Неожиданно сзади послышался конский топот. Из-за поворота показались всадники. Раздумывать в таких случаях нельзя. Крайнов быстро подал команду переходить реку вброд. Бросились в холодную воду и внезапно почувствовали большую глубину. Вода — по грудь! Шли, подняв над головой оружие и вещевые мешки. Ледяная вода сжимала тело, словно тиски. Наконец выбрались на противоположный берег и спрятались в кустах. Конный отряд не заметил переправы, проскакал мимо съежившихся от холода мокрых людей. Обсушиваться некогда. Побежали в сторону синевшего леса, без дороги, по свежевспаханной земле. Тяжелые комки прилипали к сапогам. От мокрой одежды струился легкий пар. Когда бежали, было тепло: остановились — холод схватил с новой, ожесточенной силой. Лес оказался небольшим. Оставаться в нем опасно. Но что поделаешь, если идти дальше невозможно? Развели костер, выжали мокрую одежду, вылили воду из сапог. Немного согрелись. Высушить всю одежду, конечно, не удалось. Надо уходить подальше от переправы. Только позже, когда далеко отошли от берега, по-настоящему поняли, какая опасность грозила отряду и как решительно и умело поступил командир.

Промелькнуло еще несколько дней. Отряд продолжал свою работу в тылу врага. Девушки разбрасывали проволочные рогатки, ребята ставили мины. Десятки автомашин с грузами и боеприпасами терпели аварии, а то и навсегда выходили из строя.

С опасным оружием в руках не раз ходили на ночные проселки Валентин Баскаков и Иван Смирнов.

Между прочим, Иван Григорьевич Смирнов в настоящее время работает в Ленинграде прокатчиком на листопрокатном заводе. В одном письме он рассказывает о своем товарище Валентине Баскакове: «Мне пришлось с ним минировать оживленную проселочную дорогу, по которой, маскируясь от налетов нашей авиации, то и дело проезжали груженые немецкие автомашины. Каждую минуту наше присутствие могли обнаружить, а с миной нужно обращаться не спеша. Сколько хладнокровия и выдержки было у Валентина! Я не могу не вспомнить о нем с уважением и любовью. К сожалению, о судьбе Баскакова ничего не известно».

Иван Смирнов напомнил примечательный эпизод из жизни отряда. Борис Крайнов строго приказал беречь продукты, взятые с базы, а они быстро убывали. В лесах партизаны встречали немало бойцов и офицеров, пробиравшихся из окружения. Сердобольные девчата щедро делились с ними сухарями и сахаром. Об этом узнал Борис. Кого-то из девушек он очень ругал за такую доброту. Крайнов говорил:

— Наша группа пришла в тыл для выполнения боевого задания. По лесам идут сотни людей, и мы не можем всех накормить. Иначе из боевого отряда мы скоро превратимся в обыкновенных побирушек!

Вскоре партизаны убедились: командир прав! Наступил день, когда кончились продукты. Теперь разведчиц с гостинцами встречали особенно радостно. Однажды Борис и Наташа Самойлович — насупленная, молчаливая девушка, выглядевшая старше своих подруг, — принесли на стоянку несколько кусков свежего мяса. Они попросили Алю Воронину и Лиду Булгину сходить еще раз вместе с ними.

— Мы убили старую корову, — шепнул Борис.

Каково же было удивление девушек, когда, выйдя на опушку, они вместо коровы увидели оскаленную голову лошади! Борис посоветовал растерявшимся партизанкам не огорчать товарищей и не говорить им, какое они будут есть мясо. Кониной набили и котелки, и вещевые мешки. Разрезав мясо на мелкие кусочки и нанизав их на палочки, партизаны приготовили «лесной шашлык». Думалось: прекраснее этого кушанья не существует на свете.

Отряд резко менял направление, чтобы запутать за собой следы.

«Меня очень удивляло, — рассказывает бывший партизан Иван Григорьевич Смирнов, — откуда у Бориса Крайнова, никогда не служившего в армии, столько умения ориентироваться на местности по компасу? Я с уверенностью могу сказать: ходить так по азимуту, как это делал Борис, может не каждый кадровый военный. Мы были уверены в своем командире и готовы идти за ним куда угодно».

Вот приблизились к селу Борисову, раскинувшемуся по обе стороны грейдера. Из-за кустов стали наблюдать. По дороге с большой скоростью мчались семитонные грузовики, ехали санитарные машины, повозки. Крайнов и его товарищи понимали: близко располагается крупное немецкое соединение.

Нужно представить особенности партизанской борьбы под Москвой: находившиеся в тылу врага прежде всего должны были уметь скрывать следы, не выдавать своего присутствия, ибо на каждом шагу их могли схватить. По сути дела партизаны постоянно находились в расположении немецких частей; если можно так выразиться, «играли в прятки» с вражескими постами.

«Ни шагу без разведки! » — такого правила придерживался Крайнов. От разведчиков зависела жизнь товарищей. И это опасное дело всегда выпадало девушкам: их меньше подозревали в связях с партизанами. Узнать обстановку в селе Борисове командир поручил Маше Кузьминой и Але Ворониной. На полях, по обочинам дороги они видели припорошенные серым снегом трупы. Видимо, недавно здесь была жестокая схватка.

Из села выскочили два всадника. У девчат захолонуло сердце. Конники придержали лошадей, внимательно осмотрели путниц, но ничего подозрительного не заметили — так спокойно держали себя комсомолки под острым взглядом врага. У крайнего дома, сидя на куче домашнего скарба, причитала старуха. Гитлеровцы, заняв ее дом, выгнали хозяйку на улицу. Расспросив эту убитую горем женщину, девушки попытались утешить ее, но разве могли тут помочь слова! Испортилось настроение и у разведчиц. По-хозяйски расположились вокруг пришельцы. Из дома в дом перетаскивали они нехитрую мебель: столы, тесовые скамейки, шомполами выбивали пыль из матрасов. Идя по улице среди чужих, девчата возле церкви заметили пушки. Толстоногие артиллерийские копи трясли длинными гривами. Остро примечалась каждая мелочь, вплоть до безразличных к окружающему воробьев, копошившихся под лошадьми. Ко многим домам тянулись цветные провода. Нетрудно догадаться: село Борисово превратилось в артиллерийский штаб. Задача выполнена! Девчата повернули к реке и окружным путем вернулись к своим.

Борис повел отряд в сторону Вереи. Перед этим заминировали один из участков Верейского грейдера. После дождей полотно дороги развезло, оно еще не успело замерзнуть. Мины пришлось ставить прямо в грязь. Руками разрывали ямки в земле и в них закладывали противотанковые мины. На этот раз крайновцам очень повезло. Не успели они отойти от грейдера и двух километров, раздались оглушительные взрывы. На минах подорвались танки, шедшие в строну фронта. Партизаны весело, по-мальчишески спорили: на чьих минах подорвались вражеские машины? Оживленные и возбужденные удачей комсомольцы спешили спрягаться в лесу. Усталые, бросились на землю. Но спокойно отдохнуть не удалось. В лесу раздался собачий лай. Пришлось пойти на «самую тяжелую» операцию: парни собрали весь оставшийся табак и стали рассыпать его на подступах к своему укрытию.

Задористые молодые партизаны готовы были вступить в бой с преследователями и предлагали командиру «всыпать им по первое число». Но Борис помнил о приказе: избегать открытых боев, завязывать перестрелку только в случае защиты! А пока не обнаружены — таись, береги себя, ты еще пригодишься!

Махорка помогла: собаки не нашли следов отряда.

Не все шло удачно. Большое несчастье случилось у партизан на подходе к Верее. Вечером они остановились в овраге. Место показалось безопасным для ночлега: глубокий ров, кругом лес. Развели костер. Потолкались вокруг него — тесновато, не согреешься. Развели другой. У маленького костра сидели Борис, Наташа Самойлович, Лида Булгина и Валентин Баскаков. Борис проверял путь по карте, намечал маршрут. Командир позвал к себе Соню Мартынову и Машу Коровину. Он стал объяснять им задание: пойти на большак и поставить мины. Девушки собрались в дорогу, но Соня попросила свою подругу Машу Кузьмину еще раз показать, как заряжают мину. Маша ей рассказала, Соня хотела проверить свои знания: подключила детонатор и — раздался взрыв! Оба костра погасли. В темноте Борис крикнул:

— Стойте и не двигайтесь с места!

Он стал разжигать огонь. Машу Коровину ранило в щеку, Наташе осколком повредило левую руку. У Сони взрывом оторвало ноги. Искали Машу Кузьмину. Она застонала в кустах. Руки и ноги девушки были сломаны, глаза вытекли. Машу перевязали, она сквозь зубы выдавила:

Пристрелите меня!

Подруги успокаивали Машу. Она спрашивала, почему ничего не видит, но никто не сказал правду. Соню Борис не разрешил трогать. Ее часы были сочтены. Она умирала в полном сознании от потери крови, положив голову на колени Лиды Булгиной. Мысли ее были обращены к матери, оставшейся в Москве. Девушку беспокоило, что мать одинока и лишается своей единственной дочери. Через два часа Сони не стало.

Жуткая ночь. Маша, стиснув зубы, тихонько стонала. От нее не отходил Ваня Смирнов, но ничего не мог сделать для любимой девушки.

Партизанки поили подругу чаем, кутали в свои пальто, перевязывали остальных раненых. Кроме индивидуальных пакетов, они ничего не имели. Борис поручил Але Ворониной устроить Машу в ближайшей деревне. Вот рассказ партизанки об этом тяжелом задании:

— С первыми проблесками рассвета я отправилась в путь. Шла лесной дорогой. Два раза встречались люди, очевидно, вышедшие из окружения. Первый из них, выросший внезапно, как из-под земли, взглянул на меня испуганно-тревожными глазами и спросил, не слышала ли я ночью сильного взрыва. Я промолчала. Дорога вывела из лесу на большое поле, за ним чернела деревня, название которой не помню. Вошла в первый дом, попросила напиться. Выяснила, что деревня располагается на проезжей дороге, почти каждый день сюда заходят немцы. Оставить здесь нашего человека рискованно. Зашла еще в два дома. Мне рассказали: недавно гитлеровцы расстреляли целую семью, скрывавшую раненую медицинскую сестру. Вторая деревушка, за три-четыре километра от первой, располагалась на краю леса. В первом же доме я нашла отзывчивых людей. Они накормили меня лепёшками, дали и на дорогу. Я выдумала очередную историю о своем якобы возвращении с оборонных работ в районе Вязьмы, о ночной бомбежке, о смерти и ранении подруг. Жители слышали ночной взрыв, посочувствовали мне, но принять раненую девушку отказались, сославшись на расстрелы в соседней деревне. Они уверяли — и это правда, — что староста в деревне — лютый человек, от него, ничего не скроешь. Тогда я попросила лопату, обещала ее вернуть.

Опечаленная отказом, с лопатой в руках и лепешками в кармане я вышла из деревни. Почти по краю леса протекал ручей, через него переброшен мост. Я поднялась на мост и только тогда услышала топот сапог и крик «Стой! » Обернувшись, увидела пожилого мужчину, догонявшего меня. По описанию крестьян, это и был староста. Мною овладел страх, и я побежала. Сзади хлопнули выстрелы, но я уже скрылась в лесу. В ушах все еще раздавался глухой стук сапог по деревянному настилу моста. Я не останавливалась, ветки секли лицо. Наконец прислонилась к высокой сосне, перевела дух. Кругом тихо. Я слышала сильное биение своего сердца.

Долго еще бродила по лесу, пока по запаху гари нашла отряд. Маша лежала без сознания. Пульс еле прощупывался. Она умирала. Выслушав мой рассказ, Борис нахмурился. За одну ночь он сильно изменился. Его худощавое лицо еще больше вытянулось. Отряду грозила гибель. Необходимо срочно менять лесную стоянку. И вот — похоронили Соню и Машу. Угрюмые, тронулись в путь. Страшный овраг с дорогими товарищами остался позади.

... В те трудные дни Борис Крайнов показал исключительную выдержку. Он помогал уставшим бойцам вести разведку и подрывную работу, заботился о раненых, подбадривал приунывших.

До этого отряд двигался на запад, но командир резко сменил направление на восточное, в сторону Наро-Фоминска. Походы удлинились, ночи не хватало, и в безопасных местах шли днем. Ни на минуту не забывали о боевой задаче: минировали дороги, взорвали небольшой склад. Совсем притупилось чувство страха, и люди готовы были вступить в бой с каждым встречным гитлеровцем, но командир отряда стал еще более требовательным, жестким: нужно было сохранить своих людей для новых, еще более трудных походов!

Как-то ночью рядом с дорогой обнаружили провода прямой связи. Впереди, в деревне, располагался вражеский штаб. Нарушение связи входило в обязанности партизан, и они ножами кусок за куском вырубали провод.

Дорога вывела на просторное поле. На бугре возвышалась большая деревня. К ней и тянулись нити проводов. Кто-то вскричал:

— Посмотрите!

От деревни в разных направлениях двигались светящиеся точки. Вскоре партизаны увидели всадников с ручными прожекторами. Значит, нарушение связи уже заметили. Немцы искали тех, кто это сделал. Всякий раз, когда всадники проезжали близко от крайновцев, они ложились. Иногда храп лошади слышался совсем рядом.

Партизаны вскакивали, бежали и снова ложились. Борис поторапливал: ночь кончалась, брезжил рассвет. День застал их в лесу. Вконец измученные ночной гонкой, повалились спать.

Прошло еще несколько томительных дней в тылу врага. Партизаны израсходовали все мины, разбросали на дорогах все проволочные колючки.

Приближался праздник — 7 ноября. Выполнив задание, группа решила выходить к своим. Направились в сторону передовой. Близость линии фронта не позволяла разводить костры. Некоторые бойцы обморозили пальцы на ногах и еле-еле передвигались. Новые силы вливала лишь надежда, что скоро они будут дома. У самого переднего края обороны, осторожно пробираясь лесом, партизаны заметили на поляне отдыхавших красноармейцев. Какова была радость: удачно перешли к своим! Но радовались преждевременно. Оказалось, встреченные бойцы выходили из окружения из-под Ельни. Они сами мечтали о советской стороне. Борис Крайнов уговорился с бойцами вместе пробиваться через линию фронта, которая проходила по реке Наре.

В ночь на 7 ноября пошел колючий снег с дождем. Дед на реке еще не окреп, ломался под ногами, — ни плыть, ни идти. Начали плести маты из ветвей и бросать их перед собой — затея не удалась, но шум, поднятый партизанами при заготовке сучьев, обратил внимание нашего пулеметчика. По партизанам хлестнула свинцовая струя. К счастью, пули прошли над головой. Заметили партизан и гитлеровцы. Бойцы стали рубить лед, чтобы переправиться вплавь. Аля Воронина не умела плавать, а у Наташи Самойлович почти не действовала рука. Но Наташа, приземистая, курносая девушка, обратилась к подругам: «Поплывем! »

К этому времени двое бойцов уже переплыли реку и побежали в сторону пулеметчика с криком: «Не стреляйте, свои! »

На пронизывающем ветру разделись и девчата. Снег падал на голые плечи... Белье связали плащпалаткой. Наташа Самойлович гребла одной рукой, то и дело погружаясь в воду, подругу поддерживала Лида. Немецкие пули ложились рядом, но не задели никого. Перебравшиеся первыми красноармейцы подали девушкам шесты.

На вражеском берегу остались раненые красноармейцы, неумевшая плавать Аля Воронина и командир отряда. Крайнов не захотел оставить их в беде. Они стали ждать лодку. И эта помощь пришла с советской стороны. Под огнем Борис и его товарищи пересекли реку. Недалеко от берега лодка покачнулась, зачерпнула бортом воду и стала тонуть. Аля, Борис и раненые красноармейцы не избежали ледяной купели. Вымокших, голодных партизан радушно встретили, проводили в теплую землянку и, по случаю праздника, угостили чаркой водки.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 Следующая ⇒