Ёсида Канэёси 7 страница

Мнение это достойно уважения и восхищения. Верно сказано, что учителя должны опасаться учеников.

По другому случаю знаменитый флейтист Ога Кагэмоти сказал: «Когда играешь на свирели, нужно просто дуть, вот и всё. Когда же играешь на флейте, следует регулировать высоту звука дыханием. Причём это касается не только пятого отверстия — на каждое отверстие есть свой секрет, как сделать так, чтобы звук был на особицу. Дело не только в том, чтобы вовремя отнимать флейту от губ. Будешь дуть не как надо, любое отверстие зазвучит плохо. У настоящего мастера любой звук вливается в мелодию. А если мелодия не складывается, дело не в инструменте, а в человеке».

Я заметил однажды: «В провинции всё грубо и лишено вкуса. И только музыканты из храма Тэннодзи не уступают столичным». На что музыкант из Тэннодзи отвечал: «Дело в том, что инструменты у нас настроены правильно, вот и музыка хороша — лучше, чем у других выходит. А получилось так потому, что мы берём за образец то, что заповедал принц Сётоку. Камертоном нам служит колокол, повешенный перед часовней Рокудзи. Его звук соответствует ноте „осики“. Высота звука меняется от жары и холода, а мы берём за образец звук, который издаёт этот колокол между днями поминовения Будды и принца Сётоку. В этом и состоит секрет. По звуку этого колокола мы и настраиваем все инструменты».

Звук колокола должен соответствовать ноте «осики». Эта нота передаёт зыбкость бытия. Перед часовней Мудзё, что в монастыре Гион, висит именно такой колокол. В храме Сайондзи хотели отлить такой же, но сколько раз ни отливали, ничего не получалось, так что пришлось везти колокол издалека. А вот колокол перед часовней Дзёконго звучит как надо.

Пожилые люди, служившие в государевом сыске, до сих пор рассказывают: «В годы Кэндзи и Коан, во время праздника Камо, к одежде охранников, которые сопровождали процессию, цепляли смешных лошадок. „Шкуру“ шили из тёмно-синего холста, на хвост и гриву шли фитили от светильников. На накидках охранников рисовали паутину. Они шли и распевали песни. Смотреть на них было очень забавно».

В последнее время одежды охранников становятся всё тяжелее. На них нацепляют самые разные побрякушки, так что другим приходится поддерживать рукава их одежд. У самого же охранника даже копья нет, плетётся еле-еле, дышит едва-едва — смотреть противно.

Годы Кэндзи — 1275–1278, Коан — 1278–1288.

Когда монах Дзёган из Такэдани посетил принявшую постриг государыню Кинко, она спросила его: «Из заупокойных служб какая самая лучшая? » Дзёган отвечал: «Следует читать молитвы „Комё Сингон“ и „Хокёин дарани“». Впоследствии ученики пеняли ему: «Зачем ты сказал ей так? Сам же говоришь, что нет ничего лучше, как повторять имя будды Амида». Дзёган сказал: «Вы правы, в нашей школе именно так и считается. Но только сколько я ни старался найти сутру, в которой говорится, что возглашение имени будды Амида поможет покойному, найти так и не смог. А если бы Кинко спросила меня, на каком основании возглашение имени Будды сможет помочь покойному? А вот молитвы, что я назвал, в сутрах поминаются».

Детское имя Тадзу-министра — Тадзукими, Господин Журавль. И совершенно неверно полагать, что министр получил своё имя оттого, что разводил журавлей.

Вступивший на путь Будды гадатель Аримунэ пришёл из Камакура в столицу. Навестил он и меня. Пройдя в дом, он принялся упрекать меня: «Сад у тебя большой, а проку в нём нет, смотреть противно. Тот, кто вступил на Путь, должен выращивать полезные растения. Оставь только узенькую дорожку, а остальное овощами засей».

Он прав. Нехорошо оставлять в праздности даже клочок земли. Надо засадить его съедобными растениями и лекарственными травами.

Придворный музыкант Оно Хисасукэ рассказывал, что вступивший на путь Будды Фудзивара Митинори в своё время научил женщину, известную как монахиня Исо, самым интересным танцам. Она выступала в белой накидке, мужской шляпе, а за поясом у неё был кинжал. Поэтому её танец называли «мужским». Она передала своё искусство женщине по имени Сидзука. Это и было началом представлений сирабёси — «женщин в белом одеянии». Они распевали предания о буддах и богах. Впоследствии Минамото Мицуюки сочинил много таких песен. Государь Готоба тоже сочинил несколько песен. Говорят, что он научил им свою любимую танцовщицу Камэкику.

Во времена правления государя Готоба славился своей учёностью Накаяма Юкинага, бывший управитель провинции Синано. Как-то раз его призвали ко двору поучаствовать в обсуждении китайской поэзии. Поскольку он забыл упомянуть две из семи добродетелей государя, которые воспеваются в сборнике «Танцы семи добродетелей», его прозвали «пятидобродетельным юнцом». Юкинага настолько расстроился, что бросил свои учёные занятия и принял постриг. Преподобный Дзиэн славился тем, что набирал себе в услужение людей, которые были искусны в каком-нибудь деле. Он обращался с ними ласково. Взял он к себе и Юкинага.

Этот Юкинага сочинил «Сказание о доме Тайра» и научил ему слепца по имени Сёбуцу, который и стал распевать его. В «Сказании» много говорится о храме Энрякудзи на горе Хиэй, о Минамото Ёсицунэ написано в подробностях и со знанием дела. Что до Минамото Нориёри, то о нём написано немного — видимо потому, что Юкинага знал про него мало. Сёбуцу был выходцем из восточных провинций, он расспрашивал воинов об их делах и умениях, а потом рассказывал о том Юкинага. Нынешние сказители, которые распевают «Сказание о доме Тайра» под звуки лютни, подражают голосу Сёбуцу.

«Сказание о доме Тайра» («Хэйкэ моногатари») — эпическое повествование о противостоянии родов Минамото и Тайра. Версия об авторстве Юкинага подвергается сомнениям.

Славословия будде Амида, которые следует возглашать шесть раз в день, были составлены на основании разных сутр монахом Анраку, учеником святого Хонэна. Впоследствии монах Дзэнкан из Удзумаса положил их на музыку, и славословия эти стали распевать. Это песнопение послужило предшественником для нынешнего славословия «О досточтимый будда Амида! » Начало его относится к правлению государя Госага. Дзэнкан сочинил и распев, восхваляющий праведников, переродившихся в райской Чистой Земле.

Обряд возглашения имени будды Амида в столичном храме Сэнбон восходит к годам Бунъэй, а начал отправлять его святой Нёрин.

Годы Бунъэй — 1264–1275.

Считается, что резчик не должен пользоваться слишком острым резцом. Резец знаменитого Мёкаку был туповат.

Во дворце Годзё завелось привидение. Старший государственный советник Фудзивара Тамэудзи рассказывал, что, когда придворные играли в шахматы в Чёрной комнате, некто поднял бамбуковые занавески и заглянул в помещение. С воплями «Кто там? » бросились к занавеске и обнаружили за ней лисицу, которая расселась там совсем по-человечески и подглядывала. Люди закричали: «Лисица! Лисица! » Она испугалась и убежала. Верно, это была ещё неопытная лиса, вреда она не сделала никакого.

Вступивший на путь Будды начальник государева сыска Фудзивара Мотофудзи был непревзойдённым поваром. Когда одному человеку доставили великолепного карпа, все в один голос заявили, что хотели бы видеть, как Мотофудзи станет разделывать его, однако сомневались в том, согласится ли он. Но Мотофудзи сказал: «Я уж сто дней подряд как карпов разделываю, зачем мне сегодняшний день пропускать? Так что и с вашей рыбиной непременно разделаюсь». Людям его слова показались весьма любопытными и уместными. Но когда рассказали о том вступившему на путь Будды главному министру Сайондзи Санэканэ, тот заметил: «Нет, мне его слова совсем не нравятся. Он бы должен сказать: „Раз нет никого, кто мог бы разделать карпа, тогда я согласен“. Сто дней подряд карпов резать — нелепость какая-то». Человек, который поведал мне эту историю, нашёл слова министра весьма занимательными. Это и вправду так.

Чем вести себя вызывающе, лучше выказать скромность и проявить сдержанность. Очень хорошо, когда человека угощают как редкостного гостя, но ещё лучше, когда его привечают без всякой суеты. Когда делаешь подарок без особого повода, просто скажи: «Вот мой скромный подарок». Именно так поступает настоящий друг. Неприятно, когда у дарящего такой вид, будто подарок у него выклянчили и ему жалко расстаться с ним. Нехорошо и когда поставят на кон вещь, и она переходит из рук в руки.

Не выставляй напоказ свои знания и умения.

У одного человека был сын весьма недурной наружности. И вот, разговаривая с людьми в присутствии отца, он стал приводить на память отрывки из китайских исторических сочинений. Он выглядел очень начитанным, но в присутствии старших ему следовало бы помалкивать.

А ещё был такой случай. В одном доме захотели послушать сказителей. Вот принесли лютню, но оказалось, что одного колка не хватает. Хозяин сказал: «Придумайте что-нибудь! » Один из молодых гостей, который выглядел вполне прилично, спросил: «Нет ли у вас ручки от какого-нибудь старого ковшика? » Судя по его длинным ногтям, он с лютней был знаком не понаслышке. Но лучше бы он не стал говорить о чужой лютне. Было неприятно смотреть, как он старается произвести впечатление своими познаниями. Кроме того, один человек заметил ему, что ручка ковша делается из дрянного кипарисовика, а потому для лютни не годится.

Даже по таким мелочам можно судить о том, насколько хорош молодой человек или плох.

Хочешь избежать упрёков — будь добросердечен, ко всем людям относись ровно, словами не сори. Для мужчины и женщины, для старого и малого важно, чтобы речь его была такой, как надо, но когда она такова у человека молодого и красивого, это производит неизгладимое и незабываемое впечатление. Впросак попадаешь, когда прикидываешься человеком бывалым и знающим, а на других смотришь свысока.

Когда тебя попросят рассказать о каком-нибудь происшествии, не отвечай: «Как! Разве ты не слышал? » Такой ответ неуместен, ибо он смутит собеседника, а значит, и ответ нехорош. Может, тому человеку кое-что и известно, но он хочет узнать подробности. А может, он и вправду ничего не слышал. Так что лучше всего спокойно рассказать о том, что тебе известно.

Вот ты услышал о каком-то происшествии и пишешь письмо человеку, которому ещё ничего не известно: «А этот-то как влип! » А он тебе в ответ: «Куда влип? » Неудобно получится. Всегда сыщется человек, который не слыхал о том, что давным-давно известно всем. И потому нет ничего плохого в том, чтобы ясно написать о том, что случилось. А по-другому поступают только люди неотёсанные.

В дом, у которого есть хозяин, человек без дела по своему хотению заходить не станет. В дом заброшенный без стеснения заходят путники, там, в отсутствие человечьего духа, сами собой поселяются лисы и совы, туда являются духи деревьев и чудища.

А вот в зеркале нет ничего своего. В нём есть только отражение другого. Если бы в зеркале было своё, оно не могло бы отражать.

Пустота с лёгкостью впускает в себя вещи. В сердце наше по своему хотению проникает многое. Означает ли это, что сердце пусто? Если бы у сердца был хозяин, живущий в нём, то и не проникало бы в него ничего.

В провинции Тамба есть местечко под названием Идзумо. Там стоит великолепный храм, воздвигнутый в подражание знаменитому Великому святилищу в провинции Идзумо. Хозяином этого места является некий Сида. Как-то осенью он пригласил к себе многих людей, включая и святого Сёкай. «Давайте отправимся на поклонение в наш храм. Заодно и еды деревенской отведаем», — предложил Сида. Все вместе они отправились в святилище, помолились там, набожностью наполнились великой.

Перед святилищем стояли статуи льва и собаки, но не лицом друг к другу, как положено, а отвернувшись. Святой Сёкай пришёл в возбуждение большое и сказал: «Вот чудеса! Лев и собака в разные стороны глядят! Наверное, тому должно сыскаться основание веское». Расчувствовавшись, он тут же и прослезился. «Господа! Разве не заметили вы чудо дивное? Вот тупицы! » Паломникам ничего другого не оставалось, как тоже подивиться: «Никогда такого не видели! Когда в столицу вернёмся, обязательно всем расскажем! »

Пребывая в возбуждении, Сёкай обратился к местному пожилому священнику. Вид у него был знающий. «Уверен, что существует старинное предание, отчего в вашем храме лев с собакой не глядят друг на друга. Не изволите ли поведать его нам? » Тот пробурчал: «Чего? Лев с собакой? Да это мальчишки снова озорничают. Вот позорище-то! » С этими словами священник подошёл к статуям и повернул их мордами друг к другу.

Выходит, что святой зря свои слёзы лил.

Как класть вещь на столик из ивовых прутьев — вдоль или поперёк — зависит от того, что кладут. Так ли это? Правый министр Сандзё говорил: «Свиток следует класть вдоль. При этом бумажную верёвку пропускают между прутьев и так закрепляют свиток. Тушечницу тоже кладут вдоль — чтобы кисточки на пол не скатились». Однако каллиграфы из дома Кадэнокодзи никогда так тушечницу не кладут. Они всегда кладут её поперёк.

Государев охранник Накахара Тикамото составил перечень из семи статей, где он предаётся самовосхвалению. Все они относятся к лошадям и большого интереса не имеют. В подражание ему я тоже набросал семь статей, в которых хвалю сам себя.

1. Однажды вместе со многими людьми я отправился полюбоваться цветением сакуры. Неподалёку от храма Сайсёко мы увидели некоего человека, который упражнялся в верховой езде. Я сказал: «Если всадник ещё разок проскачет перед нами, конь упадёт, а сам он вывалится из седла. Смотрите внимательно». И вот всадник поскакал снова и осадил коня. Конь упал, а сам он покатился в грязь. Все были поражены, как мне удалось угадать, что случится.

2. Когда нынешний государь был ещё принцем, он проживал во дворце Мадэнокодзи. У меня были дела к старшему государственному советнику Фудзивара Моронобу, и я зашёл к нему. Перед ним были развёрнуты четвёртый, пятый и шестой свитки «Луньюй». Он сказал: «Я только что был у наследного принца. Он хотел взглянуть на тот отрывок, где говорится: „Не люблю фиолетовый цвет, поскольку он затмевает красный“. Но сколько ни искал, найти не смог. Поэтому он велел мне поискать хорошенько». Я немедленно указал, что отрывок этот помещён в таком-то месте девятого свитка. Советник очень обрадовался и отправился к принцу. Такое задание даже младенцу под силу, но в прежние времена люди сильно гордились даже такими малостями.

Государь Готоба как-то спросил стихотворца Фудзивара Тэйка: «Наверное, это нехорошо, что в моём стихотворении встречаются слова „рука“ и „рукав“? » Тот отвечал: «Отчего же? Ведь есть же вот такое стихотворение:

В поле осеннем

Метёлки мисканта

Руками машут. Будто

Ты своим рукавом

Призываешь меня».

Тэйка потом похвалялся: «Вот ведь оно как! Как вовремя я вспомнил это стихотворение! Это боги поэзии мне покровительствуют! Как счастлив мой удел! »

И главный министр Фудзивара Корэмити в своей докладной записке государю хвалил себя и перечислял свои заслуги, хотя особых достоинств за ним не водилось.

3. Надпись на колоколе в храме Дзёдзайко придумал Сугавара Ариканэ. Фудзивара Юкифуса перебелил её. Когда уже собирались отливать колокол, монах-литейщик показал бумагу мне. Там, в частности, было сказано:

Туда, где цветущее поле кончается,

Звон вечерний долетает за сто ри.

Я заметил: «Эти сто ри здесь не к месту, в рифму не ложатся». Литейщик обрадовался: «Как хорошо, что вы это заметили! Я о том скажу, и меня похвалят! » Он отправился к Ариканэ, и тот ответил: «Да, ошибка вышла. Пусть так будет:

Туда, где цветущее поле кончается,

Звон вечерний за сто рядов доносится».

Только вот в толк не возьму — при чём здесь эти «ряды»? Сказал бы хоть «за сто шагов».

4. Как-то раз вместе со многими другими паломниками я отправился на поклонение в три пагоды на горе Хиэй. В часовне Дзёко в Ёкава я обнаружил старинную табличку с надписью «Храм Рёгэн». Тамошний монах важно заметил: «Передают, что эту надпись сделал то ли Фудзивара Сари, то ли Фудзивара Кодзэй. Доподлинно не определено». Я сказал: «Если это Кодзэй — значит, на обратной стороне должна быть подпись. А если Сари, ничего указано не будет».

Обратная сторона была пыльной, вся в паутине. Когда хорошенько почистили её от грязи, все смогли ясно увидеть имя Кодзэй и дату. Люди были поражены.

5. Когда святой Догэн читал проповедь в храме Наранда, он вдруг позабыл, что относится к «восьми несчастиям», препятствую щим просветлению. Он спросил: «Может, кто-нибудь вспомнит? » Только никто из слушателей вспомнить не мог, и тогда я подал голос и все несчастия перечислил. Все были поражены.

6. Вместе с настоятелем Кэндзё я отправился посмотреть, как освящают воду в храме. Кэндзё не дождался конца службы, и мы вышли на воздух, но сопровождающий Кэндзё куда-то подевался. Тогда он послал в храм каких-то монахов, но они сказали, мол, молящихся так много, что они не могут найти в толпе нужного человека. Прошло не так мало времени, пока Кэндзё не сказал мне: «Ждать надоело! Сходи-ка ты за ним». Я вошёл в храм и тут же обнаружил его.

7. В ясную ночь полнолуния, пятнадцатого дня второго месяца отправился я на поклонение в храм Сэнбон. Вошёл через боковую дверь, сел в сторонке, уткнулся в одежды, стал слушать службу. Тут появилась некая прелестная особа, она явно выделялась своим обликом и надушёнными одеждами. Протиснувшись среди молящихся, она уселась рядом со мной — да так близко, что мои одежды впитали её аромат. Мне это не понравилось, и я отодвинулся, но она снова оказалась рядом. Тогда мне пришлось встать и уйти.

Позднее мне довелось повстречать некую даму, которая уже многие годы находилась на придворной службе. Посреди своей бесконечной болтовни она вдруг произнесла: «Между прочим, тут о вас отзывались весьма нелестно — будто бы вы никчёмная личность, которой неведомо, что такое любовь. Есть человек, который не одобряет ваше бессердечие». Я же замял разговор, сказав, что не имею понятия, о чём она говорит.

Ещё позднее мне стало известно, что в ту ночь некий знатный человек, который присутствовал на службе, приметил меня и велел даме из своей свиты устроиться рядом со мной. Он сказал ей: «Если получится, попробуй заговорить с ним. А потом всё мне расскажешь. Может, что интересненькое выйдет». Такую вот шутку хотели со мной сыграть, но не вышло.

Пятнадцатый день восьмой луны и тринадцатый день девятой луны соответствуют созвездию Овна. Небо бывает ясным и чистым, а потому эти ночи хороши для любования луной.

Отправишься на берег залива Синобу — там тебя увидят рыбачки; спрячешься в чаще на горе Курабу — приметят тебя лесники… И всё же в любви, что глаз людских не стыдится, есть благородное очарование, и позабыть её ты не в силах. Когда же родители и братья согласны на твой брак, когда вопрос решён за чинной беседой… Неинтересно.

Вот стеснённая в средствах и падкая на богатства девица соглашается выйти замуж за любого — хоть за священника лысого, хоть за дурака из восточной провинции. Сват же поёт, что всё будет хорошо — вот и соединяются чужие друг другу люди. Ужасно — ими поговорить-то не о чем. Вот если бы они стали вспоминать о долгой разлуке и горных тропах, что пришлось им вместе пройти… Тогда и разговору их не было бы конца.

Когда же за тебя всё решают другие, неприятностей не избежать. Пусть девушка всем хороша, а муж её рождением низок, безобразен лицом и стар годами, но скажет он с презрением: и что это за женщина, которой жизни не жаль ради такого ничтожества, как я? Когда же сядут они друг против друга, станет стыдно ему за свою безобразность. И что в том хорошего?

Тому, кто не замирал от восхищения перед сокрытой облаками луной в благоуханную пору цветения сливы, тому, кому не вспоминается с тоскою предрассветное небо в тотчас, когда ступаешь по росистой траве государева сада, — никогда не узнать, что такое любовь.

Полная луна своей полноты ни на миг не удержит — пойдёт на ущерб. Человек нечувствительный не заметит, как меняется луна даже за одну ночь. И недуг не стоит на месте ни мига, приближая твой смертный час. Пока тебя не поразили хвори и смерть кажется далека, ты приучаешься к мысли, что жизнь твоя будет такой же покойной всегда, ты рассчитываешь на то, что, переделав все дела, ты с умиротворённым сердцем вступишь на Путь. Но выходит так, что болезнь настигает тебя, ты предстаёшь перед вратами смерти, ни одного заветного дела не сделав. И тогда каешься в своей глупости, сожалеешь о годах, проведённых в лености, желаешь того, чтобы дали тебе жизнь новую, и тогда, мол, днём и ночью станешь ты без отдыха предназначение своё исполнять. А недуг твой между тем становится всё хуже, рассудок мутится, и ты умираешь в мучениях. И ничего другого ожидать не стоит. И чем скорее это поймёшь, тем лучше.

Ты рассчитываешь на то, что после исполнения желаний у тебя появится время, чтобы вступить на Путь, но желаний исчерпать нельзя. В мире обманок что станешь делать ты? Все твои желания — пустой обман. Если желания приходят к тебе, сердце твоё будет смущено и заблудится. Познай это, и никакого дела не делай. Но если забросишь все дела и вступишь на Путь, не будет тебе ущерба от собственного тела, речей и ума, тело и сердце твои пребудут в вечном покое.

Человек занимает себя мыслями о приятном и неприятном, оттого что желает прилепиться он к счастью. Счастье — это исполнение желаний, мы хотим того всегда. Во-первых, более всего желает человек славы. Слава же бывает двух видов: похвалы за поступки и похвалы за искусность. Во-вторых, человек желает чувственных удовольствий. В-третьих, он желает наслаждаться едой. Эти три желания превосходят все остальные. Они происходят от ложного понимания и приносят бесчисленные несчастья. Не следует потакать им.

Когда мне исполнилось восемь лет, я спросил отца: «А что это такое — Будда? » Он ответил: «Будда — это то, чем станет человек». Я спросил ещё: «А как человек становится Буддой? » На что отец сказал: «Надо следовать учению Будды — тогда и станешь им». — «А кто научил Будду его учению? » — «Будда, который был до него». — «А откуда он вообще взялся — этот самый первый Будда? » Отец засмеялся: «Может, с неба свалился, а может, из земли выполз».

Впоследствии отец с воодушевлением рассказывал людям о нашем разговоре: «Мальчишка в угол меня загнал — не знал, что ему и ответить».

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 789 10 Следующая ⇒