Ёсида Канэёси 4 страница

Так зачем, спрашивается, бояться женщин? А если вдруг сыщется женщина умная, она непременно окажется холодной и неласковой. Лишь тому, кто одушевляется заблуждениями, женщина кажется доброй и очаровательной.

Нет таких людей, что жалели бы о потерянном миге. Происходит ли это от большого ума или от большой дурости? Скажу тем, кто ленив по глупости. На медный грош много не купишь, но если соберётся их много, бедняк станет богачом. Вот почему купец дрожит над каждой монеткой. Станешь жить, не заботясь о миге, время уйдёт — не остановишь, и скоро подоспеет смерть.

Человек, вступивший на Путь, не будет думать о годах, что грядут. Он станет заботиться о миге нынешнем, что растрачен впустую. Вот пришёл к тебе человек и объявил, что назавтра ты непременно умрёшь. Как проживёшь последний день, чего станешь желать, чем озаботишься? Чем отличен день обычный от дня последнего? Всякий день едим и пьём, справляем нужду, спим, болтаем, куда-то торопимся — не перечесть всего, на что убиваем мы время. Не имея в запасе времени много, делать бездельное, говорить бессмысленное, думать о глупом — тем самым упуская не только время: дни и ночи складываются в упущенную жизнь. Есть ли глупость большая?

Хотя Се Лин-юнь и переводил «Сутру лотоса», но мысли его были заняты ветром и облаками, и потому Хуэй Юань не допустил его в «Братство Белого Лотоса». Тот, кто не бережёт время — равен трупу. Спросят тебя: а зачем тебе время? Ответь: отбросить праздные мысли и дела. И тогда тот, кто задумал порвать с миром — порвёт, кто задумал вступить на Путь — пойдёт.

Некий искусник, известный своим умением взбираться на деревья, велел одному человеку залезть на высокое дерево и срубить верхушку. Когда тот находился на головокружительной высоте, искусник молчал; когда же верхолаз очутился на высоте карниза, то сказал: «Смотри не оступись! » Тогда я спросил: «Я тебя не понимаю. Ведь он находился так низко, что мог просто спрыгнуть, если бы захотел». — «Дело вот в чём. Когда он находился на высоте и ветки трещали под ним, он сам собой остерегался, и мои слова были бы излишними. Человек теряет бдительность в том месте, которое кажется безопасным».

Тот искусник принадлежал к людям низким, но говорил он словно мудрец. Вот и в игре в мяч: думаешь, что отбить трудно — и отобьёшь, думаешь, что мяч лёгкий — оконфузишься.

Как-то раз я спросил у человека, искусного в шашках, о том, как следует играть. Он отвечал: «Не думай о том, как выиграть. Думай о том, как не проиграть. Подумай о тех ходах, которые ведут к быстрому проигрышу, — и не играй так. Реши, какой ход отсрочит поражение хоть ненамного, — так и играй».

И во всём так: в познании Пути, врачевании тела, в управлении страной.

В ушах у меня до сих пор звучит голос одного набожного человека, который сказал: «Любить шахматы и шашки, отдаваться игре с упоением — это злодеяние будет похуже, чем четыре тяжких и пять смертных грехов».

Четыре тяжких греха: убийство, воровство, прелюбодеяние, ложь. Пять смертных грехов: убийство отца, матери, архата, порча буддийских статуй, внесение раскола в общину верующих.

Узнав, что некий человек отправляется назавтра в дальний путь, станешь ли просить его о деле, которое требует сердечного покоя? Человек, который озабочен чем-нибудь важным или же погружён в горькую печаль, не будет слушать тебя, он не станет вникать в твои горести и радости. Но никто не упрекнёт его и не затаит против него зла. То же самое можно сказать о стариках, хворых и, конечно, о тех, кто отринул этот мир.

У людей много обязательств, от которых трудно избавиться. Но если не избавишься и будешь исполнять их, одно желание будет плодить другое, тело утомится, сердечной праздности не станет, вся жизнь твоя будет отдана на дела малые, и смысл её улетучится. День клонится к закату, путь далёк, человек спотыкается… Настало время порвать с миром. Перестань хранить верность, перестань быть учтивым. Человек, который не понимает этого, волен назвать меня безумцем, невменяемым, бесчувственным. Но до хулы мне дела нет. Не стану слушать и похвал.

Если мужчине перевалило за сорок, а на уме у него женщины, но держит он свои дела в тайне — пускай. Но если он не воздержан в речах, болтает о любовных приключениях — своих и чужих, то видеть это тяжело и неприятно. Вот старик затесался в компанию молодых людей и рассказывает им разные истории только для того, чтобы понравиться… Вот подлый человек повествует о человеке знатном, как если бы они были на одной ноге… Вот бедняк, который любит попировать, привечает гостей богатым угощением… И смотреть неприятно, и слышать противно.

Как-то раз главный министр Сайондзи Канэсуэ направлялся в Сага. На переправе через речку Арисугава погонщик быков Сайомару так их нахлёстывал, что вода забрызгала весь экипаж. Сидевший на запятках Тамэнори закричал: «Что ты делаешь, скотина! Разве можно на переправе так быков гнать? » Канэсуэ это не понравилось, и он сказал: «Сам ты скотина! Разве есть погонщик лучше, чем Сайомару? » После чего схватил Тамэнори за волосы и стукнул лбом о повозку.

Этот знаменитый Сайомару служил когда-то у некоего господина Удзумаса погонщиком быков. А у того в дому даже дамам, что находились у него в услужении, клички коровьи давали. Одну звали дама Удачка, вторую — дама Землячка, третью — дама Полянка, а четвёртую — дама Мычалка.

Как-то раз в местечке Сюкугахара собралось немало нищенствующих монахов. Занимались они там возглашением имени Будды.

И вот явился откуда-то к ним некий человек и спросил: «Есть ли среди вас монах по имени Ирооси? » В ответ он услышал: «Это я. А ты кто такой? » — «Меня кличут монахом Сирабондзи. Дошло до меня, что, когда мой наставник находился в восточных землях, его убил монах по имени Ирооси. Вот я и разыскиваю его, чтобы отомстить». — «Что ж, дело благородное. Я и вправду убил его. Только биться здесь нельзя — храм оскверним. Так что давай к речке спустимся, там и сойдёмся. А вас, мои друзья, попрошу ни в коем случае не вмешиваться. А то шуму выйдет много, молитве помеха».

После сказанного поединщики сошли к реке и потешили душу — Друг друга насмерть зарубили.

Не знаю, были ли в старые времена нищенствующие монахи. Они говорят, что отринули мир, но привязанностей у них много. Они говорят, что следуют путём Будды, но отводят душу в поединках. Вроде бы они живут не по заповедям и ни в чём себе не отказывают, но смерти не боятся и относятся к ней с презрением. Это мне нравится. Вот я и положил на бумагу то, что мне люди рассказали.

Люди прошлых времён не утруждали себя тем, как получше назвать храм или что-нибудь ещё. Что придёт им в голову — такое имя и дадут. Теперь же думают долго, желая показать свою образованность. Прискорбно. Какая глупость — давать детям имена, которые пишутся редкостными иероглифами. Лишь человек неглубокий гонится за диковинным и увлекается мыслями необычайными.

Есть семь человек, которые не годятся в друзья.

1. Человек высокопоставленный.

2. Человек молодой.

3. Человек без хвори и сильный.

4. Пьяница.

5. Свирепый и безрассудный воин.

6. Лгун.

7. Человек жадный.

Есть три человека, которые годятся в друзья.

1. Человек, которому своего не жалко.

2. Лекарь.

3. Человек мудрый.

Говорят, что после того, как поешь похлёбку из карпа, волосы у тебя уже не растреплются. Из карпа ведь клей делают — такой он липкий.

Карп — рыба редкостная, в присутствии государя только его разделывать можно. Среди птиц нет лучше фазана. На дворцовой кухне только неразделанного фазана и непорезанные грибы держать можно. А другое непорезанное — нельзя. Как-то раз главный министр Сайондзи Санэканэ зашёл на кухню во дворце государыни и увидал там на полке целого гуся. Вернувшись домой, он немедленно отправил государыне письмо, в котором говорилось: «В первый раз вижу, чтобы неразделанную птицу держали на дворцовой кухне. Нехорошо. Это оттого, что у Вас не имеется знающих людей в услужении».

В море возле Камакура ловят рыбу, именуемую тунцом, и считают её наилучшей. Такое суждение явилось недавно. Один старик из Камакура рассказал мне: «Когда я был молодым, к столу людей благородных тунца не подавали. А голову даже люди подлые не ели. Они её отрезали и на помойку выбрасывали».

Да, последние времена настают… Чтобы такой-то гадостью люди благородные не брезговали…

За исключением лекарств, ничего китайского нам не надобно. Книг в нашей стране и так полно — вот их и переписывать станем. А то, что китайские корабли во множестве переплывают бурное море, гружённые доверху никому не нужными безделушками, так это глупость несусветная. Кто-то сказал: «Заморские вещи за сокровище не чтут». И ещё: «К чему ценить вещи, которые добыть трудно? »

Из домашних животных следует разводить только лошадей и быков. Их держат на привязи и мучают, но обойтись без них нельзя, так что здесь уж ничего не поделать. Собака сторожит дом получше человека, так что и собака в дому должна быть. Только собака и так уже во всяком доме есть, так что новую искать и выкармливать нужды нет.

В других же животных или птицах нужды нет. Предназначение зверя — бегать, а его окружают забором и сажают на цепь. Предназначение птицы — летать, а ей подрезают крылья и сажают в клетку. Птицы тоскуют по небу, а звери — по горам и лесам. Трудно человеку представить себе страдания, окажись он на их месте. Но разве станет человек с сердцем радоваться неволе зверей и птиц? Мучить их и радовать свой глаз — значит иметь сердце Цзе и Чжоу. Ван Цзыю любил птах — отправлялся в лес и любовался ими, и они были товарищами в его прогулках. Ему и в голову не приходило — ловить птиц и мучить. В одной книге сказано: «В стране не следует разводить редкостных птиц и диковинных животных».

Цзе и Чжоу — легендарные правители китайской древности, прославившиеся своей жестокостью. Ван Цзыю (Ван Хуэйчжи) — знаменитый каллиграф IV века.

Главное в человеке — это начитанность, она — первое средство для постижения мудрых учений. Каллиграфия идёт вслед за начитанностью. Даже если не сделаешь её делом жизни, учиться каллиграфии обязательно. Без неё учение будет не впрок. Далее следует обучиться врачеванию. Без этого знания не сохранить здоровья, не помочь людям, не исполнить долга перед господином и родителями. Стрельба из лука и верховая езда входят в число Шести Умений — церемонии, музыка, лук, верховая езда, каллиграфия и математика, так что следует обучиться и им. Должно непременно овладеть письменами, военным делом, врачеванием. Если овладеть ими, тебя уже не посчитают человеком никчёмным. Небо кормит деревья и травы, еда — человека. Умеющий хорошо готовить достоин большой похвалы. Умений делать руками — не счесть.

Что до остального, то следует помнить, что многочисленные умения благородного мужа не красят. Искусность в стихах и музыке — это Путь потаённой красоты, который ценился когда-то правителями и подданными, но в нынешние времена при управлении страной этим пренебрегают. Превыше всего ценится золото, но в железе пользы всё равно больше.

Того, кто проводит время в занятиях бессмысленных, можно назвать или дураком, или человеком заблудшим. Хочешь или не хочешь, но ты должен переделать множество дел на благо страны и господина, а потому и времени праздного остаётся немного. Для того чтобы содержать своё тело, человек беспрестанно заботится о трёх вещах: пропитании, одежде, жилье. И больших забот у него вроде бы нет. Он спокоен и радостен, когда сыт, обогрет, когда не страшны ему ни ветер, ни дождь.

Но каждый человек непременно хворает. Когда болезнь терзает его, страдания ужасны. Так что надобно помнить и про лекарства. Лекарства составляют четвёртую надобность человека. Если нет у тебя еды, одежды, жилья и лекарств — ты беден, если есть — богат. Просить сверх того — лишнее. Будь скромен в четырёх нуждах, и всего тебе покажется вдоволь.

Достоин восхищения монах Дзэхо — во всей школе Чистой Земли не сыскать ему равного, но он не выставляет напоказ свою учёность, а с утра до ночи повторяет имя будды Амиды и живёт незаметно.

Вот скончался один человека. Как и положено, на 49-й день после смерти позвали монаха для совершения заупокойной службы. Служба выдалась задушевной, все плакали. После того как монах уже ушёл, люди переговаривались: «Редко когда такую умилительную службу услышишь». А один человек сказал: «Да, редкостная собака нам попалась, китайская». Смешно вышло, люди просветлели. Только разве можно так монаха хвалить?

Случилось мне слышать и такое суждение: «Некоторые так поступают — сначала сам как следует выпил, а потом уже к другим пристаёт: выпей, мол, со мной. Только, по-моему, такое угощение — всё равно что меч с двух сторон острый. Замахнулся — и голову сам себе снёс, что другому останется? Напьёшься сначала сам и свалишься, кто ж с тобой пировать станет? »

Не знаю уж, приходилось ли рассказчику браться за меч. Но всё равно забавно.

Некий человек говорил мне: «Сел ты с человеком играть на деньги, а он всё проигрывает и проигрывает. Наконец, ставит он на кон всё, что у него есть, без остатка. Так ты не соглашайся — теперь судьба к нему лицом повернулась, теперь он выигрывать станет. Хороший игрок хорошо это знает».

Если дело бесполезное, зачем его дважды делать?

Старший государственный советник Минамото Масафуса был человеком образованным и воспитанным. Когда отречённый государь подумывал о том, чтобы назначить Масафуса начальником своей охраны, один его приближённый сказал: «Прямо вот сейчас стал я свидетелем ужасного зрелища». — «И что же это было? » — «Сквозь щель в заборе я видел, как Масафуса поотрубал собаке лапы, чтобы накормить своих соколов». Узнать это государю было неприятно и отвратительно. Он изменил свои намерения, и Масафуса повышения не получил.

Довольно странно, что такой человек, как Масафуса, держал соколов. А вот история с собакой — это уж точно оговор. Жаль, конечно, что Масафуса пал его жертвой, но следует оценить и благородство государева сердца, воспылавшего негодованием.

Тот, кто получает удовольствие от убийства живых существ, мучает их и заставляет драться друг с другом, — сам зверь кровожадный. Если посмотришь со вниманием на зверей, птах и насекомых крошечных, увидишь: все они дрожат над своими детёнышами, любят родителей, заботятся о мужьях и жёнах. Они ревнуют, гневаются, к чему-то стремятся, заботятся о своём теле, дорожат жизнью ещё больше людей — ведь животные лишены разума. Как можно мучить и убивать их? Тот, кто не испытывает сострадания к животному, — и не человек вовсе.

Янь Хуай говорил, что его жизнь не причиняла беспокойства другим. Нельзя заставлять страдать других людей, нельзя их мучить, нельзя навязывать свою волю даже самому подлому человеку. Некоторые люди получают удовольствие, обманывая, пугая и высмеивая детей. Взрослому человеку всё это может показаться невинной игрой, но детское сердце это игрой не считает — оно сжимается от страха, стыда и унижения. В том, кто одушевляется мучением, сострадательности нет.

Конечно, радости и горести, печали и веселье — только обманка, но кто не поддавался ей, считая за правду? Сердечная рана саднит больше, чем увечье телесное. Многие хвори имеют истоком именно сердце. Мало хворей, что приходят извне. Бывает, что пьёшь потогонное зелье и остаёшься сухим, а вот от стыда и страха непременно покрываешься испариной — это оттого, что так приказало сердце. Бывает и такое: начертал иероглифы на башне Линъюнь — стал седым.

Знаменитого китайского каллиграфа Вэй Даня подняли на высокую башню, чтобы он сделал на её вершине надпись. Окончив писать, он посмотрел вниз и поседел от страха перед высотой.

Не спорь с людьми, согнись, соглашайся, поставь себя вторым, а другого — первым.

Люди, которые во время увеселений любят во что-нибудь поиграть, одушевляются выигрышем. Они радуются тому, что их умение — выше. Разумеется, проигрывать им не нравится. Если хочешь порадовать других и потому проигрываешь, это означает, что от самой игры удовольствия не получаешь. Если тешишь сердце унижением другого — значит, нет в тебе благородства. Когда, развлекаясь с друзьями, ты смеёшься над ними и дурачишь их — значит, ты гордишься тем, что умнее их. А это есть невоспитанность. Дружеская пирушка часто заканчивается ссорой. Вот что получается с теми, кто любит других опередить.

Если хочешь вознестись над людьми, отдайся учению, желая того, что можешь стать мудрее их. Когда же постигнешь Учение, уже не станешь гордиться своими добродетелями и соревноваться с друзьями. Только Учение заставит отказаться от должностей высоких и выгоды богатой.

Бедняк поклоняется богатству, старик поклоняется силе. Познать себя, не дожидаясь худшего, вовремя остановиться — вот что такое мудрость. Если не остановился по воле другого — грех на нём. Если не познал себя и не остановил себя сам — виноват сам. Бедняк, не познавший себя, станет воровать; слабак, что не познал себя, — занедужит.

Дорогу Тоба назвали так вовсе не после того, как был построен дворец Тоба. Это название старое. В дневнике принца Сигэаки говорится: когда принц крови Мотоёси возглашал новогодние поздравления государю, голос его был так зычен, что разносился от Тронного зала до дороги Тоба.

Опочивальня государя устроена так, что он спит головой на восток. Если спишь так, это позволяет напитаться светлой энергией Ян. Поэтому и Конфуций спал головой на восток. Опочивальни обычно обставляют так, чтобы спать головой на юг или восток. Но отречённый государь Сиракава спал головой к северу. Однако считается, что этого следует избегать. Говорят: «Святилище Исэ расположено к югу от столицы. Поэтому нельзя спать ногами к нему». Но когда государь совершает обряд почитания святилища Исэ, находясь в своём дворце, он поворачивается лицом не к югу, а к юго-востоку.

Сиракава (на троне 1073–1086) был благоверным буддистом и спал в позе будды Шакьямуни: на правом боку, головой — на север, лицом — к западу.

Некий высокопоставленный монах и толкователь «Сутры лотоса», обитавший в посвящённом этой сутре храме, который расположен возле гробницы государя Такакура, как-то раз взял в руки зеркало и посмотрелся в него. Он нашёл своё лицо настолько безобразным и отвратительным, что возненавидел даже само зеркало, никогда больше не прикасался к нему и стал избегать людей. Он появлялся только на богослужениях, а остальное время пребывал в затворничестве. Весьма поучительная история.

Даже люди вроде бы мудрые заняты только тем, что судят людей, а себя не знают. Как можно, не познав себя, познать других?

Только тот, кто познал себя, может познать и других. Человек безобразен обликом, а того не знает; глуп, а того не ведает. Не искусен ни в чём, не знает ничтожности своей и старых лет. Не знает болезней своих, близости смерти и куда идти. Не зная увечности своей, не хочет знать он и чужой хулы. Посмотри в зеркало, сосчитай свои года. Познать себя можно, но если будешь сидеть сложа руки, всякий скажет, что так себя не познаешь.

Нельзя изменить свой облик и отнять у себя года. Так что если знаешь свою неискусность, оставь своё дело. Если знаешь свои преклонные года, утишь свой пыл, живи в спокойствии. Если знаешь свои изъяны, отдайся их исправлению.

Если знаешь, что неприятен людям, навязывать своё общество — стыдно. Безобразен обликом и глуп, а идёшь служить. Дурак, а идёшь к людям учёным. Неискусен, а садишься рядом с искусными. Голова седа, а тянешься к молодым. Как же так? Желаешь неисполнимого и гневаешься на неисполнимость, ждёшь того, кто никогда не придёт. Это не люди стыдят тебя, когда, опасаясь их, заискиваешь перед ними. Это стыд сердца твоего, влекомого одними лишь желаниями. Желания твои неистощимы, потому что не ведаешь: великое событие по имени смерть, что венчает жизнь твою, уже в пути.

Вступивший на путь Будды старший государственный советник Фудзивара Сукэсуэ повстречался с Минамото Томоудзи, занимавшим должности советника государя и среднего начальника охраны двора. Сукэсуэ сказал: «Я могу ответить на любой ваш вопрос». На что Томоудзи ответствовал: «Неужели? »- «Давайте всё-таки попробуем! » — «По правде сказать, книг учёных я не читал, так что спрашивать про них не стану. А потому спрошу-ка я насчёт какой-нибудь ерунды бессмысленной». — «Если это и вправду какая-то ерунда, я уж точно не попаду впросак».

Придворные господа и дамы заволновались: «Какое интересное соревнование! Так давайте же пойдём к государю! А тот, кто проиграет, пусть хорошенько угостит нас! »

Государь и вправду призвал спорщиков к себе. Томоудзи сказал: «В детстве я часто слышал такие слова, которые я никогда не понимал: „Уманокицурёкицуминооканака куборэирикурендо“. Что значат эти слова? Вот в чём вопрос».

Сукэсуэ затруднился с ответом. «Это какая-то ерунда, о которой и говорить смысла нет». Тогда Томоудзи произнёс: «Я же с самого начала сказал, что серьёзных знаний у меня нет, а потому я и стану спрашивать о ерунде, в которой смысла нет».

Итак, Сукэсуэ проиграл, а потому ему пришлось закатить пир.

Лекарь Вакэ Ацусигэ служил у покойного государя-монаха. Когда подали кушанья, он сказал: «Если изволит спросить меня государь относительно того, какими иероглифами пишутся эти изысканные кушанья, и о том, чем они полезны для здоровья, я вам тут же и отвечу, а потом вы сверитесь с учёными книгами и убедитесь, что я не допустил ни единой ошибочки». В эту минуту появился министр внутренних дел Минамото Арифуса. Он сказал: «Ну что ж, настало время и мне чему-нибудь поучиться. Так какова же главная часть в иероглифе „соль“? » Лекарь ответил: «Конечно, „земля“! »

Министр расхохотался: «Только человек от земли может так думать! А человек придворный знает, что это „тарелка“, потому что ему эту соль на блюдечке подносят. Хватит, я всё понял, и вопросов у меня больше нет». С тем Ацусигэ и ушёл — не солоно хлебавши.

Должны ли мы любоваться сакурой лишь тогда, когда она в полном цвету? Должны ли мы наслаждаться луной лишь тогда, когда на небе — ни облачка? Смотреть на дождь и тосковать по луне… Опустить занавески и не ведать, что за окном — весна… В этом — очарования больше. Разве нечего углядеть на ветке с бутонами или в саду, засыпанном листьями? Разве стихи, посвящённые тому, как опоздал насладиться цветением или что-то послужило тому любованью помехой, чем-то хуже тех, где это любованье есть? Так понятно, когда люди сетуют — цветы опали, а луна скрылась, но только самый бесчувственный человек скажет: «На этой ветке цветы осыпались — на что здесь смотреть? »

В любом деле самое любопытное — это начало и конец. Разве любовь — это только встреча? Вот некий человек печалится в разлуке, он горюет о пустых обещаниях, бесконечной ночью мучается от одиночества, взор его блуждает по небесным далям, и он с тоской вспоминает былое — в домике, заросшем вокруг камышом… Разве это не называется любовью?

Долгожданный месяц, что явился уже ближе к рассвету, тешит сердце больше, чем луна полная, залившая светом весь мир. А вот бледный месяц, просвечивающий сквозь вершины криптомерий высоко в горах… Вот он спрятался за тучей, что разразилась дождём… Непередаваемо. Блестят-переливаются капли на листьях кедра и дуба, щемит сердце, тоскуешь по чуткому другу, вспоминаешь столицу.

Разве луна и цветы отражаются только в наших глазах? Как утешительно и приятно думать о весеннем цвету, не выходя из дома, и вспоминать луну, улёгшись в постель. Человек воспитанный не показывает своих восторгов и прячет одушевление. Только деревенщина выставляет напоказ свои чувства. Такой человек ломится напролом к цветущему дереву, пялится на цветы, лакает вино, в компании таких же, как он сам, слагает стихи, а в довершение всего безжалостно ломает здоровенную ветку и уносит её с собой. В журчащем источнике он станет мыть руки и ноги, на снегу непременно оставит свои следы — смотреть ему мало.

Забавно наблюдать за такими людьми во время праздника в святилище Камо. «Так, шествие задерживается, пойдём-ка отсюда», — сказав так, эти люди отправляются под крышу, пьют вино, закусывают, играют в шашки и шахматы. Когда же человек, которого они оставили на помосте, чтобы он караулил шествие, прокричит: «Идут, идут! », они срываются с места и бегут наперегонки, карабкаются на помост, глядят во все глаза, судачат. А когда шествие скроется, только и скажут: «Увидимся через год». Им бы только поглазеть — вот и весь интерес. У столичных же вельмож считается хорошим тоном зевать, дремать, а на шествие и не смотреть вовсе. Мальчишки на побегушках снуют туда-сюда, а слуги, расположившиеся за спинами своих хозяев, никогда не позволят себе лишнего и не высунутся вперёд, чтобы получше разглядеть шествие.

Трогательно видеть, как перед праздником, ещё до наступления рассвета, всё вокруг завалено и завешано листочками мальв. Потихоньку собираются экипажи, а люди гадают, кому они принадлежат. Дело становится проще, если среди погонщиков быков или челяди встретишь знакомое лицо. Мне никогда не наскучит смотреть на вереницу экипажей — таких изящных и богатых.

Когда стемнеет, ты спрашиваешь в недоумении: куда же подевались все эти экипажи и несметные толпы? В мгновение ока люди рассеялись, повозок и след простыл. Занавеси перед помостом сняты, циновки убраны — глазу становится грустно. Да, так устроена жизнь. Увидел эту улицу — увидел, что это такое — праздник…

Среди тех людей, что роились перед помостом, я обнаружил множество знакомых лиц и понял, что людей на этом свете — не так уж и много. Даже если предположить, что мне суждено пережить всех их, всё равно ждать смерти осталось недолго. Если налить бездонный сосуд до краёв и проделать в нём крошечную дырочку, то вода всё равно вытечет — капля мала, да вода текуча.

В нашей многолюдной столице без смерти дня не бывает. И разве каждый день умирает человек или два? В иные дни много больше провожают на кладбища в Торибэно, Фунаока, другие. И не бывает дня, чтобы никого не провожали. Так что гробы не залёживаются. Молод, здоров ли — никто не ведает своего часа. То, что тебе удалось дожить до этого дня — вещь удивительная. И как можно хоть на миг позабыть про это?

Всё это похоже на шашки. Перед началом игры ни одна не знает, кого снимут с доски первой. Когда снята первая, остальные полагают, что спаслись, но с каждым ходом их остаётся всё меньше, пока наконец не останется ни одной. Отправляясь на битву, воин знает, что смерть близка, он забывает про семью и самого себя. Человек, который проводит свои дни в уединённой хижине и обретает спокойствие среди камней и ручьёв, полагает, что смерти до него дела нет, но это печальное заблуждение. Безжалостная война придёт и к нему, укрывшемуся в мирных горах. Все мы на поле брани, но в этой битве со смертью проигравший известен заранее.

Некий человек сказал: «Всё, праздник Камо окончен, в мальвах теперь проку нет». С этими словами он велел убрать листья мальвы, украшавшие занавески. Мне показалось, что в этом есть какой-то изъян вкуса. Впрочем, сказал это человек благородный и, наверное, у него были свои соображения…

А вот в стихотворении госпожи Суо Найси говорится так:

На занавеске — мальвы.

Какой в них толк?

Любимый — далёко,

Полюбоваться увяданьем —

Не с кем.

Это стихотворение, вошедшее в её сборник, посвящено пожухшим мальвам, что украшали шторы в опочивальне. В предисловии к одной старой песне говорится, что она была послана вместе со стебельком увядшей мальвы. А в «Записках у изголовья» сказано: «Увядшая мальва — вот что будит память о прошлом». Замечание точное и тонкое. Камо-но Тёмэй в «Рассказах о временах года» пишет: «Пожухшие мальвы всё ещё висят на занавесках во дворце». Получается, что мальве полагается увянуть самой по себе, и как можно с такой бесчувственностью избавляться от неё?

Мешочки с корнями ирисов, что вешают в знатных домах в пятый день пятой луны для отпугивания духов болезней, меняют на лепестки хризантем только в девятый день девятой луны, а это означает, что ирисы следует сохранять вплоть до цветения хризантем. Когда скончалась Фудзивара Кэнси, Бэн Мэното обнаружила на старинных шторах в её покоях увядшие ирисы и мешочки с другими травами. И тогда она сложила:

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒