Часть первая 70 страница

«Это чтобы указать место, где при необходимости нужно будет сделать разрез, чтобы взять костные ткани для пересадки», — объяснили они. Хирург доктор Ислей сказал, что примерно через полтора часа он выйдет из операционной, чтобы сказать точно, насколько распространилась опухоль.

Сьюзи вместе с дочерью пошла в туалетную комнату и плотно закрыла за собой дверь. Ей не хотелось, чтобы Уоррен услышал то, что она сейчас скажет. «Послушай, — произнесла она, — он слабак. Ты должна понять: если выяснится, что опухоль разрослась, то операцию надо прекратить. Я очень боюсь, что он прикажет им все равно продолжать операцию, потому что не хочет, чтобы я умерла».

В восемь часов утра Сьюзи уже была на операционном столе, а ее семья в ожидании известий расположилась в холле больницы, где другие люди коротали время за просмотром телевизора, пока их близким проводили операции. Уоррен делал вид, что читает газету. Время от времени он сворачивал ее, подносил ее к лицу, прикрывая руку, которой смахивал слезы. Потом разворачивал газету снова.

Доктор Ислей вернулся через сорок пять минут. Рак был найден в двух лимфоузлах, но дальше не распространился. Это было хорошей новостью. Будут удалены только ткани нижней внутренней части щеки и треть языка, пересадка костных тканей не потребуется. Когда доктор Ислей ушел, Уоррен начал спрашивать: «Суз, он говорил, что для того, чтобы выяснить все это, нужно полтора часа? Он что, опять придет? Ты уверена? Они точно знают? » Всякий раз Сьюзи уверяла его, что они уже получили точный ответ, но через несколько минут он опять начинал спрашивать: «Как же они смогли так быстро все узнать? » Он все время повторял: «Мне это не нравится. Наверное, он придет опять»

Через 16 часов Сьюзи была в реанимации, она дышала через трахеотомическую трубку. Ее левая рука была перемотана от запястья до локтя — врачи взяли с нее кожные ткани для пересадки внутрь рта. Из-за удаления части языка кормить ее приходилось через специальную трубку, которая была вставлена в нос и вела прямо в желудок. Она постоянно кашляла, и докторам приходилось часто прочищать трахеотомическую трубку, чтобы ничто не мешало дыханию¹².

На следующее утро дочь сказала Уоррену: «Ты должен подготовить себя к тому, что увидишь. Это очень тяжело». Уоррен собрался с силами и вошел в комнату Сьюзи. Он знал, что если она увидит малейшую дрожь на его лице, то поймет, как обезображено ее лицо. Огромным усилием воли он заставил себя посидеть немного рядом с ней. После этого Сьюзи- младшая посоветовала отцу и братьям возвращаться домой — в тот день они уже ничего не могли больше сделать для Сьюзи. Уоррен, попытавшийся запихнуть свои чувства в «ящик Пандоры» на то время, пока был со Сьюзан, выйдя из палаты, дал им волю и, как он сам признавался, «два дня проплакал».

На все последующие выходные он прилетал в Сан-Франциско. Потом, перед самой выпиской Сьюзи, он слетал в Джорджию, где выступил перед студентами Georgia Tech. Уоррен мало говорил о бизнесе, однако затронул много других знакомых ему тем. Он рассказал легенду о джинне, много говорил о филантропии. Баффет сказал, что лучшая инвестиция, которую они могут сделать в жизни, — это инвестиция в самих себя. Он рассказал о своем герое Бене Грэхеме и посоветовал быть осторожными в выборе героев, потому что их роль для будущего крайне важна. Он посоветовал студентам работать только на тех людей, которыми они восхищаются.

Студенты спросили, что в его жизни было главным успехом и главным провалом. В этот раз он стал говорить не об ошибках в бизнесе, связанных с бездействием. Вместо этого он сказал:

«В моем возрасте жизненный успех измеряется тем, какая часть людей, от которых ты ждешь любви, тебя действительно любит. Я знаю людей, у которых много денег, которые устраивают званые благотворительные обеды, в их честь называют больницы. Но на самом деле их никто не любит. Если вы доживете до моего возраста и никто не будет думать о вас хорошо, то неважно, сколько денег у вас на счету. Ваша жизнь превратится в катастрофу.

Это главный тест на то, как вы прожили жизнь. Проблема с любовью заключается в том, что ее нельзя купить. Можно купить секс, заплатить за званый обед. За деньги про вас могут сочинить стихи о том, какой вы замечательный. Но единственный способ добиться любви — это быть хорошим человеком. Когда у вас много денег, это порой раздражает. Вам хочется думать: “А вот я выпишу чек и куплю любви на миллион долларов”. Но это не сработает. Чем больше вы отдаете любви, тем больше получаете»¹³.

* * *

Он был назначен на декабрь. Облучение, на которое Сьюзи вначале не соглашалась, могло обжечь ей горло. Перед операцией доктора советовали набрать вес, потому что после нее и курса облучения Сьюзи могла потерять до пятнадцати килограммов. Это было много, но Сьюзи утешала себя мыслью, что вполне может позволить себе немного похудеть. Трубка для питания уже была удалена, медсестры начали кормить ее жидкой пищей шесть раз в день. Из-за непрекращающейся боли этот процесс занимал почти весь день.

От стресса Уоррен прибавил в весе. Он понимал, что ему стоило бы сбросить пяток килограммов, и решил сесть на диету, перейдя на такую же, как у Сьюзи, жидкую пишу. «Голодание не может бьггь особенно приятно, — сказал он. — Так что и я не хочу получать удовольствия».

Диеты Баффета были довольно эксцентричными и нездоровыми, как, впрочем, и другие его привычки в питании. Он решил прибегнуть к своему обычному методу, в соответствии с которым должен был потреблять не более тысячи калорий в день (но в той форме, в какой хочет). Иными словами, он мог съесть на тысячу калорий лакричных конфет, чипсов, гамбургеров или любой другой пищи, лишь бы не превысить установленный лимит. Самым простым шагом было выпить вишневой колы, заменив ею все остальное. Идея этого метода заключалась в том, чтобы как можно скорее закончить диету, добившись своего. Он был нетерпелив и прерывал всякие разговоры о вредности подобной «диеты». «В моем возрасте и при таком росте, — говорил он, — я могу съесть миллион калорий в год и сохранить свой вес (слово “миллион” нравилось ему даже в отношении калорий). Я могу потребить эти калории так, будет сделать разрез, чтобы взять костные ткани для пересадки», — объяснили они. Хирург доктор Ислей сказал, что примерно через полтора часа он выйдет из операционной, чтобы сказать точно, насколько распространилась опухоль.

* * *

Уоррен продолжил приезжать к Сьюзи каждый уик-энд и после выписки, когда она вернулась в свою наполненную светом квартиру. Ярко- желтые ковры были убраны, потому что пыль от них оседала на трубке для дыхания. На четырех пролетах лестницы были установлены устройства для подъема инвалидной коляски. Доктора готовили Сьюзи к облучению, курс которого должен был ликвидировать оставшиеся злокачественные клетки. Он был назначен на декабрь. Облучение, на которое Сьюзи вначале не соглашалась, могло обжечь ей горло. Перед операцией доктора советовали набрать вес, потому что после нее и курса облучения Сьюзи могла потерять до пятнадцати килограммов. Это было много, но Сьюзи утешала себя мыслью, что вполне может позволить себе немного похудеть. Трубка для питания уже была удалена, медсестры начали кормить ее жидкой пищей шесть раз в день. Из-за непрекращающейся боли этот процесс занимал почти весь день.

От стресса Уоррен прибавил в весе. Он понимал, что ему стоило бы сбросить пяток килограммов, и решил сесть на диету, перейдя на такую же, как у Сьюзи, жидкую пишу. «Голодание не может быть особенно приятно, — сказал он. — Так что и я не хочу получать удовольствия».

Диеты Баффета были довольно эксцентричными и нездоровыми, как, впрочем, и другие его привычки в питании. Он решил прибегнуть к своему обычному методу, в соответствии с которым должен был потреблять не более тысячи калорий в день (но в той форме, в какой хочет). Иными словами, он мог съесть на тысячу калорий лакричных конфет, чипсов, гамбургеров или любой другой пищи, лишь бы не превысить установленный лимит. Самым простым шагом было выпить вишневой колы, заменив ею все остальное. Идея этого метода заключалась в том, чтобы как можно скорее закончить диету, добившись своего. Он был нетерпелив и прерывал всякие разговоры о вредности подобной «диеты». «В моем возрасте и при таком росте, — говорил он, — я могу съесть миллион калорий в год и сохранить свой вес (слово “миллион” нравилось ему даже в отношении калорий). Я могу потребить эти калории так, как захочу. Если захочу съесть целую кучу мороженого с сиропом в январе и потом голодать весь год — я могу сделать это».

На вид все казалось очень логичным, будучи на самом деле абсолютно нелепым. Но он никогда сильно не прибавлял в весе и серьезно не болел, поэтому спорить с ним было бессмысленно. (Он садился на такую диету каждый год перед собранием акционеров. ) В любом случае, стоило начаться спору, у Баффета наготове уже была масса убедительнейших доводов. Единственное исключение составляли его споры с прессой по поводу того, в каком виде она его изображает. Он никогда не ругался с Financial Times или New York Times — газетами, которые читал от корки до корки. Его проблемой была другая газета — Wall Street Journal.

На протяжении многих лет он выступал на стороне простых людей, ему казалось, что обитатели Уолл-стрит только и ждут, чтобы обобрать обычных граждан как липку. Именно поэтому его общение с Journal, официальным рупором Уолл-стрит, было непростым, а порой и конфронтационным. Однажды он устроил обед для редакционной коллегии этой газеты, от которого потом и пострадал. Подобные мероприятия были для него возможностью вновь превратиться в учителя и объяснить редакторам текущие экономические проблемы (это ему доставляло удовольствие). Но в этот раз в публикации цитировалось одно из его заявлений «не для печати». Он попался в ловушку, которую изобрела Кей Грэхем. Согласно Грэхем заявление «не для печати» означает, что оно не будет процитировано. Если только это не крайне интересное

заявление¹⁴ Баффет был в бешенстве, он добился извинений от Wall Street Journal за предательство, простить которое так и не смог. Кроме того, в редакционных статьях Wall Street Journal время от времени обрушивалась на Баффета, критикуя его за желание переложить часть налогового бремени с бедных слоев населения на богатые.

* * *

Он, впрочем, и не помышлял отказываться хотя бы на день от чтения Wall Street Journal. Он читал ее даже по пятницам, в день, когда на аэродроме Eppley садился в самолет Netjets, чтобы совершить трехчасовой перелет в Сан-Франциско. Там его встречала Шэрон Осберг и везла прямо на квартиру Сьюзи на Пасифик-Хайтс. Не желая ее беспокоить и быть разбуженным слишком ранними лучами солнца, проникавшими в жилище Сьюзи через незанавешенные окна, он ночевал в квартире на первом этаже, которую та использовала большей частью как склад. Пока Сьюзи спала, он отправлялся к Шэрон, смотрел по телевизору футбол и плакал у нее на плече. Иногда они включали какой-нибудь фильм и смотрели его до глубокой ночи.

Когда Уоррен был в городе, Сьюзи не принимала гостей — только дочь, своих сиделок и Кэтлин, которая каждый день заботилась о ней. Никто, даже Дженни Липси Розенблюм и сестра Уоррена Берти, купившая квартиру в том же здании, не имел права приходить, и не только в выходные. Считалось, что даже маленькая толика внимания будет для Сьюзи слишком истощающей. Каждый день Дженни писала открытки для Сьюзи и оставляла их у консьержа. Как и многим другим из тех, кто любил Сьюзи, Берти было очень горько от того, что она не может повидаться со своей невесткой. Она всегда училась у Сьюзи мудрости в отношениях с людьми и теперь, после недавней смерти своего мужа, считала, что такая мудрость есть и у нее. «Хилт был психологом, — говорила она. — Не прилагая особенных усилий, он мог понять, в чем заключается метапослание того или иного человека. Когда Хилт умирал, он пожелал, чтобы я научилась понимать людей так, как я никогда не могла делать этого раньше. И неожиданно мои глаза открылись, я увидела то, что прежде оставалось для меня тайной». Берти считала, что теперь ее взаимоотношения со Сьюзи будут другими, более равными, что ей больше не придется искать у Сьюзи поддержки. Она также полагала, что впервые в жизни начинает понимать Сьюзи.

Ее брат Уоррен, каждую неделю приезжая и уезжая из Сан- Франциско, тоже начал разбираться в том, в чем раньше никогда не разбирался, — лекарствах, облучении, азах общения с докторами и сиделками, медицинском оборудовании. Он столкнулся и с новыми эмоциями, связанными со страхами Сьюзи и его собственными страхами. Обсуждая новый мир, в котором он оказался, Баффет, по его словам, сохранял при себе свои личные чувства, тщательно взвешивал то, что говорил на публике в зависимости от того, насколько хорошо он знает аудиторию. Иногда, чтобы отвлечься, он использовал свою любимую опору

— Арнольда Шварценеггера, своего слоноподобного друга, которого недавно поддержал в качестве кандидата от республиканцев на повторных выборах губернатора Калифорнии — чтобы сместить Грэя Дэвиса. «У моей жены была операция в Сан-Франциско полтора месяца назад, так что я еженедельно буду ездить туда на пару дней. (Пауза. ) Ты знаешь, Арнольд, когда мы с ней сидим рядом, нас можно перепутать. А когда мы с ней находимся перед лицом общей проблемы, то отличить нас друг от друга вообще невозможно».

Когда звонил кто-то, кого Баффет знал ближе, он заставлял себя говорить на тему, которой раньше любой ценой постарался бы избежать.

«О, привет, Чак! Да, ей лучше, насколько может быть лучше в ее положении. У нее не осталось энергии — она никогда не проходила через подобное. Что касается того, как идет заживление, то глотание восстанавливается, все в порядке. Люди вокруг просто прекрасные. Нет, сильно сейчас не болит. Скорее, психологически трудно — я имею в виду, что она совсем не чувствует радости жизни сейчас. Но я надеюсь... »

«Ежегодное собрание? Ну, я думаю, в нынешнем состоянии Сьюзи придется отказаться от музыки, она не сможет спеть на нашей майской встрече, подождем следующего года».

Время от времени он начинал говорить, что Сьюзи, наверное, опять сможет петь, хотя знал, что этого никогда не случится. Только очень редко в разговорах с самыми близкими людьми, такими как его дочь, он давал понять, как сам нуждается в чьей-то помощи.

«Алло? Привет! Все в порядке. Сплю по два часа в сутки. О, отлично! Давай приезжай, поменяемся машинами! А, да, у меня еще есть немного отличной ветчины! Здесь! Да, обязательно! Может, завтра... Окей! Окей? О’кей! »

Два часа сна в сутки.

«Я вот о чем подумал! Я вообще не буду спать! Прошлой ночью я проспал всего два часа и чувствую себя отлично! Я не умру, если не буду спать. Сьюзи опять решает, соглашаться ли на облучение».

«Мы справимся с этим. Когда я уехал из Сан-Франциско, тенденция была негативная. Но ей все равно лучше, чем когда я туда приехал. Так что... »

«Единственный хороший момент в болезни Сьюзи — это то, что в этом году в отличие от тридцати прошлых лет мне не придется ехать на Рождество в Эмеральд-Бей. Я даже не уверен, что мой дом там сохранился».

Глава 59. Зима

Омаха и Сан-Франциско • декабрь 2003 —январь 2004 года

Сьюзи все еще боролась с мыслью о необходимости облучения — ей

_ 518 519

было ужасно страшно, и она начала принимала все больше ативана «Тем временем доктор Айсли начал проводить со мной нравоучительные беседы, — говорила Сьюзи-младшая, — о том, что матери не стоит постоянно просить у него успокоительное в таких количествах. Но она очень волновалась».

Уоррен считал, что лучевая терапия вполне полезна: если она способна увеличить шансы Сьюзи на излечение, то почему бы не попробовать? Ему казалось, что это может быть куда более терпимой процедурой, чем хирургическое вмешательство. Но онколог-радиолог сказал Сьюзи, что в такой ситуации не стоит верить даже тем, кто сам проходил химиотерапию и считает, что это не страшно. Последствия облучения не похожи ни на что остальное. У любой пищи появляется металлический привкус. Ротовая полость будет казаться полностью обожженной, слюнные железы повреждены или разрушены. Существует вероятность потери всех вкусовых рецепторов. Будет больно. Сьюзи уже испытала боль в полной мере и считала, что у нее есть право отказаться от дальнейших мучений.

«Она видела, как умирали люди, как они проходили через незаслуженные страдания и боль. Все мы хотим верить, что в силах контролировать, как должна завершиться наша жизнь. У нее не было страха перед смертью, почему-то ей казалось, что облучение заставит ее потерять контроль над собой и поспособствует ужасному концу. Мы с ней обсуждали этот вопрос тысячи раз. Конечно, она сама должна была решить, что делать. Но, с другой стороны, она была в таком состоянии, что ей казалось бессмысленным буквально все. Она постоянно говорила: “Мне кажется, мой мозг работает не так, как должен”. У нее появились два доктора, которые готовили ее к худшему варианту развития событий, успокаивая и ведя себя с ней максимально тактично». Чтобы усмирить беспокойство и страх, Сьюзи превратила подготовку ко сну в своего рода музыкальный обряд вокруг песен Боно (подружившегося со Сьюзи- младшей, когда та вместе с Уорреном посетила собрание Netjets). Ложась в

постель, Сьюзи включала DVD с альбомом Rattle and Hum ⁴ и засыпала

под песню All I want is you.

All the promises we break From the cradle to the grave When all I want is

you...

На мероприятии Netjets Боно проявил инициативу и попросил у Уоррена уделить ему пятнадцать минут.

«Я вообще не представлял, о чем могу говорить с Боно, — я совершенно не знал, кто это. Он задал мне пару вопросов, и, как ни странно, мы поладили. Я выдавал ему идею, и, если она ему нравилась, он говорил: “Это очень мелодично”. А в конце разговора он сказал: “Не могу в это поверить — четыре мелодии за пятнадцать минут” Я люблю музыку. Но я не могу сказать, что схожу с ума от музыки U2. Скорее, меня впечатляет то, как умело Боно распределяет гонорары группы U2 среди

четырех ее участников».

Баффет иногда любил порассуждать о том, как значительные суммы денег могут сделать человека более привлекательным, забавным и умным в глазах других. Тем не менее он не переставал удивляться, почему знаменитости различной величины постоянно искали встречи с ним. Неважно, насколько искусно он пытался это скрывать, но ему очень льстило, что такой персонаж, как Боно, считал его умным. Когда Боно приехал в Омаху во время своего американского тура Heartland of America, то связался с Баффетом, а через него повстречался и со Сьюзи-младшей. Будучи до сих пор рок-н-ролльной девчонкой в душе, она была польщена и очарована внезапным интересом к ней певца. И ей, и ее матери казалось, что душевный лидер группы, которую некоторые считают величайшей рок- командой на земле, обладал романтичным благородством, будто унаследованным из эпохи хиппи. Музыка U2 прославляла духовную жажду мира и любви. Их посыл — «Чем больше получаешь, тем меньше способен чувствовать, так что не забывай делиться» — естественным образом перекликался с мыслями и Большой Сьюзи, и ее дочери. Боно пригласил Сьюзи-младшую присоединиться к его благотворительной акции DATA

(Debt, AIDS, Trade, Africa). Она познакомила Боно со своими детьми, на которых он произвел огромное впечатление.

«Он прекрасно обращался с моими внуками, детьми Сьюзи — Эмили и Майклом. Он провел много времени в общении с Эмили и оказал на нее невероятное влияние».

Боно пригласил Эмили поработать следующим летом в качестве стажера в DATA. Однако Большой Сьюзи так и не довелось встретиться с рок-звездой и боссом ее внучки. Ей казалось, будто она уже завершила личную миссию пребывания на земле. «Почему я просто не могу лежать в кровати до конца моих дней, — говорила она, — а внуки будут заходить ко мне в гости, и все будет хорошо? » «Неужели это она серьезно? » — думала Сьюзи-младшая, слушая монологи матери, а вслух говорила: «Этому не бывать! Ты должна встать, ты не можешь просто так лежать в кровати до конца жизни! Пройдешь лечение, поправишься и сможешь опять путешествовать». Эти слова каждый раз приводили Сьюзи-старшую в удивление. «Ты действительно в это веришь? » — спрашивала она¹.

В конце концов члены семьи убедили ее в необходимости химиотерапии. Сняли мерки с лица для маски, снижающей неблагоприятные последствия излучения, которую должен был сконструировать радиолог. Баффет все больше и больше вникал в подробности лечения его жены.

«Я могу общаться с ее врачом-радиолошм, которая сначала проектирует маску, а потом рассчитывает угол радиационной атаки. Она показывает мне на своем компьютере, под каким углом будет поражаться какая область — вот здесь язык, а здесь голосовые связки».

Некоторые друзья Сьюзи выражали сомнения по поводу того, был ли это действительно выбор самой Сьюзи или она пошла на все это лишь для того, чтобы успокоить своих близких. Тем не менее она согласилась на тридцать три процедуры — по пять в неделю, не считая выходных, начиная с середины декабря. Пока врачи пытались донести до Баффета всю важность непрерывного облучения, тот размышлял над тем, что дни без процедуры совпадали с выходными. Ему казалось, что врачи создают такой график для своего удобства, и пытался понять, не находится ли здоровье его супруги под угрозой в связи с их решением.

Через неделю после начала процедур Баффет вылетел в Буффало, чтобы объявить о начале работ по строительству сервисного центра GEICO ценой в 40 миллионов долларов. Он провел совместную пресс- конференцию с мэром Нью-Йорка Джорджем Патаки. Новый центр обеспечил бы штату две тысячи или даже больше рабочих мест, частично компенсируя 17 700 мест, исчезнувших в районе Буффало-Ниагара за последние три года². Баффет попытался превознести Буффало в лучших правилах Дейла Карнеги, публично сообщив, что город выбран потому, что в нем «живут умные и дружелюбные люди».

Оттуда он направился в Сан-Франциско на Рождество, совпадавшее с первыми двумя неделями облучения у Сьюзи. Впервые с 1970 года она не проводила праздники с детьми и внуками. Но она очень хотела, чтобы все остальные были вместе — вся семья отмечала Рождество у Сьюзи- младшей в Омахе, а Уоррен и Сьюзи-болыная остались вдвоем в Сан- Франциско.

На Рождество Уоррен и Сьюзи подарили каждому из детей еще по шестьсот. акций фонда Berkshire, переведя их в отдельные фонды, открытые от их имени, — это оказалось для них волнительной неожиданностью³. К тому времени Хоуи уже перевел значительную часть своих средств в организации, занимавшиеся защитой дикой природы и окружающей среды, Сьюзи-младшая — на образование и местные нужды Омахи, а Питер — также на экологические нужды, поддержку

американских индейцев и ряд местных программ в Висконсине”. Подумывая о будущем и зная, что однажды детям придется оперировать суммами куда более внушительными, родители решили сделать им именно такой подарок — чтобы у них появилась возможность поупражняться в филантропии. В течение двух лет после смерти Уоррена или Сьюзи 30, 40 или 50 миллиардов долларов (в зависимости от текущей цены акций Berkshire) перешли бы в распоряжение специального фонда, и, согласно букве закона, тот должен был отчислять ежегодно на различные нужды не

менее 5 процентов. Баффет не верил в эффективность множества фондов, которые фактически ставили денежные суммы в зависимость от прихотей грядущих поколений доверенных лиц. Buffett Foundation при наличии всего двух штатных сотрудников был более чем готов распределять до 1 миллиарда долларов в год. Уоррен много думал об этой проблеме, а Сьюзи как-то раз предложила ему перевести часть средств Buffett Foundation в распоряжение Gates Foundation. Фонд Билла и Мелинды Гейтс заметно вырос с момента своего основания в 2000 году и превратился в многомиллиардный филантропический проект. По словам Гейтса, 4, 2 миллиарда людей (то есть основная часть населения планеты) зарабатывали меньше двух долларов в день. Тем не менее жизнь каждого из них казалась ему не менее значимой, чем жизнь любого американца. Эти люди жили на этой земле, здесь и сейчас.

«С точки зрения управления фондом Билл Гейтс ведет себя очень здраво. Они с Мелиндой спасают (с точки зрения потраченных сумм) столько жизней, сколько никто другой. Они предприняли невероятные усилия. Мысли Билла прекрасны и чисты. Он читает материалы о филантропии и здравоохранении тысячами страниц в год. Сложно найти другую пару людей, так умело управляющую делами фонда. Они проделали невероятную работу, у них все продумано, они обладают верными ценностями и правильной логикой».

Тем не менее Уоррен, как и прежде, предполагал, что именно Сьюзи будет принимать окончательные решения, поскольку переживет его самого.

«Сьюзи получит все деньги. Она сможет полностью распоряжаться ими. По моему завещанию все мои деньги отходят ей, а по ее завещанию

— мне».

«Было бы настоящим безумием придумывать сложные схемы, да этого и не требуется. Она может передать все в фонды, открытые для моих детей. У нее не будет никаких ограничений. Но Сьюзи абсолютно без разницы, есть ли у нее одна или сто тысяч акций Berkshire⁴ Скорее всего, она вложит все средства в благотворительный фонд. Не стоит продавать ни единой акции. В течение первых пары лет, пока не осядем пыль и потомки не разберутся с прочими делами, будет вполне достаточным следить за тем, что делают Гейтсы, и выделять им не по одному, а по два миллиарда долларов в год. Не стоит особенно из-за этого беспокоиться. Я готов позволить другим людям управлять делами в Berkshire. Однако мало кто бы вызвался заниматься этим в Buffet Foundation. Многим кажется, что для этой работы у них недостает воображения и изобретательности. Хотя, по- моему, в нем все предельно ясно и логично».

⇐ Предыдущая 65 66 67 68 697071 72 73 74 Следующая ⇒