Часть первая 66 страница

Сам Баффет стал автоматически вести себя как политик, с хладнокровием решающий текущие проблемы. Его мозг непрерывно обдумывал проблему угрозы терроризма, оценивал возможность применения террористами оружия массового поражения и последствия террористических атак для экономической ситуации.

Он был более готов, чем многие другие, оценить эти последствия, потому что и раньше думал о риске терроризма. В мае, к примеру, Баффет отдал распоряжение General Re и Berkshire Re сократить объемы страхования зданий и фирм, вероятность террористических нападений на которые была, по его мнению, выше, чем у других.

Баффет всегда чувствовал приближающиеся катастрофы. Между прочим, он сам упоминал WTC как здание, где скопление компаний создавало повышенный риск террористической атаки⁹. В конце 1990-х и в начале 2000-х годов угроза терроризма ни для кого не была секретом, однако то, что сделал Баффет для страхования от этого риска, было по-

своему уникальным.

Весь день финансовый гуру размышлял о том, что скажет вечером после ужина. Он знал, что фондовый рынок, торги на котором приостановлены, обрушится сразу после открытия. Он понял, что террористический акт потряс сами основы Соединенных Штатов и правительству отныне придется бороться с невиданным доселе врагом. Баффет поставил себе задачу объяснить присутствующим, к чему все это может привести.

В тот вечер участники ужина сначала смотрели на огромном экране обращение президента Буша, а потом слушали речь Баффета, в которой он сравнивал терроризм и обычную войну. «У террористов есть большое преимущество. Они выбирают место, время и способ атаки. Очень сложно защищаться от фанатиков. Это только начало. Мы не знаем, кто наш враг. Сейчас мы противостоим теням. Теней может быть много»¹⁰.

На следующий и в течение еще нескольких дней Баффет организовывал для оставшихся гостей обеды, матчи в теннис и партии в гольф. Потом аэропорты постепенно возобновили полеты, гости разъехались из Омахи¹¹. В Манхэттене продолжался разбор завалов, по всему Нью-Йорку были расклеены плакаты с надписью «пропал без вести». Уоррен Баффетт обдумывал, как он может помочь стране, используя свою известность и репутацию. Фондовый рынок должен был вскоре открыться после самого глубокого падения со времен Великой депрессии. Баффет дал согласие участвовать в программе «60 минут» вместе с бывшим министром финансов Робертом Рубином и Джеком Уэлчем — недавно ушедшим на пенсию CEO General Electric. Для американцев не было более авторитетного эксперта по инвестициям и фондовым рынкам, чем Баффет. В передаче, вышедшей в эфир в воскресенье вечером, он сказал, что не стал бы сейчас продавать акции, а, напротив, начал бы покупать, если бы цена упала достаточно сильно. Он объяснил, что верит в способность американской экономики быстро восстановиться после террористических атак. В этот момент в складывавшуюся десятилетиями репутацию Баффета как честного человека поверил каждый, кто имел отношение к фондовым рынкам. Люди знали: когда он что-то говорит, то это означает, что именно так он и думает. В Солнечной долине он говорил, что рынок должен упасть по крайней мере наполовину, прежде чем он начнет покупать. Поэтому, когда в этот раз он сказал, что купит акции, если их стоимость упадет достаточно сильно, все знали, что, говоря «достаточно сильно», он имеет в виду очень сильно.

На следующий день индекс Доу-Джонса упал на 648 пунктов, или на 7 процентов. Это было самое сильное падение за один день в истории. Федеральная резервная система ответила на обвал сокращением на полпроцента ставки рефинансирования. К концу недели Доу-Джонс упал более чем на 14 процентов — самое глубокое недельное падение в истории. И все-таки инвесторы потеряли в два раза меньше денег по сравнению с 1987 годом, когда рынок упал на треть. После того как торги вновь открылись, продавцы сконцентрировались на таких секторах, как страхование и авиаперевозки, где ожидались самые серьезные потери.

Для предотвращения новых атак по всему Манхэттену были установлены пункты проверки, поездка в Биарриц на встречу Buffet Group была отменена. Баффет провел переговоры со страховщиками Berkshire и попытался оценить ущерб, нанесенный Berkshire Hathaway. По предварительным оценкам (которые в итоге оказались немного

заниженными), Berkshire потеряла 2, 3 миллиарда долларов. Это было во много раз больше, чем потери от землетрясений, ураганов, торнадо или какого-либо другого стихийного бедствия. Из всей суммы потерь 1, 7 миллиарда долларов пришлись на General Re.

Баффет в конце концов не выдержал. Он пришел на работу и написал специальное письмо, которое разместил в Интернете. В нем он раскритиковал General Re за нарушение «базовых правил страхования». Еще никогда в истории Berkshire Hathaway он публично не критиковал менеджмент собственных компаний. Письмо, которое мог прочитать каждый, было воспринято как клеймо позора, наложенное на General Re. Сложилась неприятная ситуация. Оскорбив так сильно Баффета, тем более публично, General Re рисковала превратиться во второй Salomon — компанию, из которой он не смог извлечь достаточно пользы, зато превратил в поучительную историю для других.

, 491 491

* --------

После падения фондового рынка в 1987 году, а затем краха фонда Long-Term Федеральная резервная система три раза в течение семи недель снижала ставки рефинансирования, накачивая рынок дешевыми деньгами. В этот раз, чтобы предотвратить панику, ФРС снова снизила ставку до рекордно низкого уровня. Задачей ФРС было сохранить ликвидность банковской системы. Но теперь искусственно заниженную ставку планировалось сохранить на три года¹² С помощью дешевых денег уже через месяц после террористических атак фондовый рынок полностью восстановился, вернув потерянные 1, 38 триллиона долларов. Но до полной стабилизации ситуации было еще далеко, рынок оставался в нервозном состоянии из-за неопределенности последствий американо-британского вторжения в Афганистан, произошедшего через несколько недель после 11 сентября. Затем в ноябре начались проблемы у энергетического гиганта Enron, представлявшие собой последствия пузыря конца 1990-х годов, который сдулся, но не лопнул. После вмешательства Министерства юстиции разразился скандал с фальсификацией отчетности, который закончился банкротством Enron.

Ситуация с Enron была самой тяжелой по своим последствиям, но отнюдь не уникальной. Надувание пузыря на фондовом рынке и появившаяся у менеджеров возможность обворовывать свои компании привели к целой серии скандалов с фальшивой отчетностью и нарушением правил торговли акциями — проблемы возникли у WorldCom, Adelphia Communications, Tyco и ImClone. К началу 2002 года генеральный прокурор Нью-Йорка Элиот Спитцер начал внезапную атаку на банки Уоллстрит, обвинив их в спекулятивной накачке цен на акции. По его сведениям, в то время как на рынке надувался «интернет-пузырь», банки завлекали клиентов, предоставляя данные, полученные с помощью предвзято

^492

проведенных исследовании.

Инвесторы потеряли доверие к показателям, о которых им докладывали менеджеры, и рынок акций стал разваливаться из-за отсутствия объективной оценки.

Самые лучшие возможности у Berkshire всегда появлялись именно в периоды неопределенности, когда другим не хватало проницательности, ресурсов и хладнокровия, чтобы правильно оценить ситуацию и сделать решительный шаг. «Деньги в сочетании со смелостью в момент кризиса бесценны», — говорил Баффет. Вновь наступило его время. Нормальный человек не выдержал бы, но Баффет был готов годами ждать подобного удобного случая. Он приобрел для Berkshire пакет бросовых облигаций, которые на тот момент вполне можно было считать «сигарными окурками». Он купил компанию по производству белья Fruit of the Loom,

насмешливо заметив: «Мы прикрываем задницы массам». Он купил фирму Larson-Juhl, выпускающую рамки для фотографий. «Дочка» Berkshire — MidAmerican Energy — инвестировала в оказавшуюся в тяжелом положении группу Williams Companies и выкупила у нее

дочернюю компанию Kern River Pipeline. Berkshire купила Garan, компанию, шьющую детскую одежду под маркой Garanimals. У почти разорившейся Dynedgy было приобретено подразделение Northern Natural

Gas Pipeline. Через несколько дней MidAmerican предоставила до-

полнительные cpeflCTBaWilliams Companies Была куплена фирма Pampered Chef, продававшая с помощью 70 тысяч независимых «консультантов» кухонную утварь. Собственностью Баффета стал производитель фермерского оборудования СТВ Industries. Действуя вместе с банком Lehman Brothers, он выделил кредит на 1, 3 миллиарда долларов компании Reliant Energy, пытавшейся выбраться из кризиса.

Аджит Джейн начал заниматься страхованием против террористических актов. Он заполнил внезапно образовавшийся вакуум, страхуя авиакомпании, Рокфеллеровский центр, здание Chrysler, нефтеперерабатывающие заводы в Южной Америке и нефтяные платформы в Северном море. Berkshire застраховала риски при проведении Олимпийских игр, без чего Олимпиада в Солт-Лейк-Сити могла быть

отменена, а также чемпионат мира по футболу. Баффет умело пользовался гандикапом.

Некоторые принадлежащие Berkshire предприятия испытывали трудности из-за тяжелого положения в экономике. Баффет всегда говорил, что предпочел бы нестабильный пятнадцатипроцентный доход стабильному десятипроцентному. Риск его не волновал. Со временем в большинстве случаев все естественным образом встало бы на свои места. Однако трудности Netjets были связаны не только с экономическими факторами, но и с тем, что главной причиной покупки этой компании была уникальность франшизы, которая оказалась не такой уж уникальной. Другие люди, забывшие позвонить на «горячую линию “авиашликов”», беспрерывно основывали компании-конкуренты Netjets, хотя перспективы небольших независимых авиакомпаний выглядели малопривлекательно. Баффет понял, что главной причиной «авиаш-лизма» является тестостерон. «Если бы руководителями авиакомпаний были только женщины, — говорил он, — наши дела оказались бы куда лучше. Это чем- то напоминает спортивные франшизы. Если бы магазинами, торгующими спортивной атрибутикой, владели женщины, они продавали бы свои товары за десятую часть того, что они стоят сейчас». Он обещал акционерам, что Netjets вновь станет прибыльной и доминирующей на рынке компанией, однако отметил, что маржа будет не такой высокой, как он рассчитывал. По крайней мере не в ближайшее время. Это казалось ему куда меньшим злом, чем убыточные текстильные фабрики. Кроме того, работа с Netjets была для Баффета удовольствием. Он узнал миллионы интересных деталей о том, как самолеты покупаются, содержатся, обслуживаются, как составляются расписания и маршруты, как авиалайнеры страхуются, управляются, как подбираются экипажи и даже как готовят пилотов. Netjets — это было классно. Он познакомился с кучей новых людей. Баффет никогда бы не продал эту компанию, даже если бы другие мультимиллиардеры постарались ради этого выкрутить ему руки.

Не меньшей, если не большей, проблемой была компания Dexter Shoe, считавшаяся воплощением современного понятия «фабрика по производству одежды». Позже Баффет признавал, что это была худшая покупка в его жизни, процитировав песню Бобби Бэра: «Я никогда не ложился в постель с некрасивыми женщинами, но с несколькими все же просыпался»¹³. Баффет полностью сменил менеджмент компании. Фрэнк Руни и Джим Исслер, которые руководили более успешной обувной компанией Brown Shoe, в конце концов закрыли американские фабрики в Декстере и перевели производство за границу, где зарплата рабочих была в десять раз меньше, чем в США¹⁴.

«Я ошибся в своих прогнозах относительно этой компании. Люди, работающие в Декстере, отлично владеют своей профессией. Но даже если бы они были в два раза лучше, чем китайцы, последние сделают ту же работу в десять раз дешевле».

Несмотря на занятость различными бизнес-проектами, Баффет понимал, что главные перспективы, возникшие после 11 сентября, никак не связаны с бизнесом. Теперь у него появилась возможность и обязанность влиять со своей трибуны на события и идеи. После того как лопнул пузырь высокомерия, в котором последние несколько лет пребывало финансовое сообщество, Америка стала более здравомыслящей, перестала (в отличие от конца 1990-х годов) закрывать глаза на то, какими сомнительными путями двигается бизнес ради быстрого обогащения. Баффет считал, что настало время для серьезного разговора о ненасытности богатых и о том, как она обусловлена нынешней фискальной политикой.

Чувство справедливости Баффета обострилось особенно сильно, когда президент Буш выступил с предложением, ставшим краеугольным камнем нового государственного бюджета, — с планом постепенной отмены существовавшего много лет федерального налога на собственность, который позволял правительству облагать бременем крупные наследства. Сторонники Буша называли его «налогом на смерть», что для уха обывателя приобретало зловещий оттенок. По их мнению, смерть не должна быть облагаемым налогом событием. Они муссировали историю одной семьи, которая была вынуждена продать семейную ферму, чтобы заплатить налоги после смерти главы семьи. Без сомнения, такие случаи действительно существовали. Но Баффет полагал, что они единичны, зато последствия отмены налога скажутся на куда большем количестве американцев.

Формально налог на наследство не был налогом на смерть. Это был

налог на подарки”. Каждый раз, когда кто-то делал большой подарок, он платил налог. Этот налог не давал возможность получать прибыли магнатам-грабителям, которые с помощью подарков и передачи наследства в XIX веке взяли под контроль такую значительную часть национального достояния, что превратились в своего рода государство в государстве — плутократию, класс, правящий с помощью богатства. Ставка налога, относительно которого шли споры, была значительно ниже, чем ставка налога на подарки, которые делали люди здравствующие. Поэтому даже при получении довольно крупного наследства часто удавалось избегать налогообложения. Баффет громогласно говорил о том, что ежегодно примерно из 2, 3 миллиона семей американцев этот налог платило меньше 50 тысяч — то есть 2 процента. Половину полученной государством суммы налога вообще заплатили менее 4 тысяч человек (или 0, 2 процента от числа умерших)¹⁵. Это были колоссально богатые люди, имевшие возможность владеть авиалайнерами Gulfstream iy покупать новые «майбахи» и виноградники во Франции, носить драгоценности, напоминающие по размерам конфеты и лимонные шарики, которые устраняют неприятный запах в туалете.

На вопрос «Но ведь это их деньги, почему они не должны иметь возможности поступать с ними так, как им хочется, почему обязаны “субсидировать” других? » — Баффет отвечал: «Они должны выделить небольшую часть своего богатства обществу, давшему им возможность стать такими богатыми. Если кто-то думает, что всего добился сам, — пусть попробует родиться вновь, только теперь пятым ребенком у напуганной голодающей матери в Мали. И посмотрим, каких успехов он добьется, когда его пошлют рабом на плантации какао-бобов в Кот- д’Ивуаре».

«Если налог будет отменен, — говорил он, — кто-то другой будет вынужден за счет своих средств восполнять этот пробел, потому что расходы на содержание правительства не уменьшатся».

В течение многих лет считалось, что, согласно теории стимулирования производства и предложения, сокращение налогов должно заставить правительство сократить расходы. У этой теории была своя интуитивная логика — в конце концов если люди де-факто планируют свою жизнь исходя из получаемых доходов, почему этот принцип не должен распространяться на правительство? (Конечно, к 2002 году многие люди уже не хотели жить по средствам и выстраивались в очередь за кредитами по заниженным ставкам. ) На протяжении последних 20 лет не умолкали споры по поводу политики стимулирования предложения, налоговые поступления обычно не покрывали расходы правительства, и оно было вынуждено занимать средства. Теперь эта теория выглядела еще менее убедительной. Отмена налога на наследство означала, что государство должно будет либо повысить другие налоги, либо занимать еще больше денег. Проценты по этому долгу, как и выплата самого долга, в итоге должны были быть переложены на плечи американцев в виде более высоких налогов. Баффет считал верхом лицемерия сокращать налог на наследство, предлагая обществу дефицитный бюджет*.

Обычный средний налогоплательщик, который будет вынужден платить больше налогов, никогда бы не столкнулся с необходимостью платить налог на наследство. Предложение отменить этот налог исходило не от владельцев маленьких ранчо где-нибудь в Оклахоме. С ним, подчеркивал Баффет, выступила ничтожная часть населения страны, люди достаточно богатые (и зачастую подозрительно быстро разбогатевшие), способные купить себе пентхаус в Манхэттене, дом с девятью спальнями в Оленьей долине, летнюю дачу в Нантакете и кондоминиум в Коста-Рике. Он понимал, что политика в стране оказалась в руках людей, которые

могли оплачивать лоббистов с Ки-стрит“ ~, влиять на Конгресс и делать пожертвования на политические кампании там, где это было особенно выгодно. Он не винил людей, которые действуют в собственных интересах. Ему даже было жаль политиков, которые так зависели от пожертвований. Он высмеивал и осуждал саму систему, в которой деньги покупают власть.

Вскоре после инаугурации президента Буша в 2001 году Баффет выступил в Капитолии перед группой из 38 сенаторов, представлявших Политический комитет демократов. Затем последовали выступления в передачах This week на ABC и Inside Politics на CNN. Баффет заявил, что современная система финансирования политических кампаний коррумпирована. Нынешний способ избрания политиков похож на Таммани-Холл (штаб демократической партии в Нью-Йорке) в XIX веке, когда голоса и влияние продавались в буквальном смысле. Законы пересматриваются таким образом, чтобы богатые становились еще богаче, чтобы у них оставалось еще больше от того, что они производят, а наследникам доставалась еще большая часть их состояния. Баффет называл это «управление богатством ради богатых».

Он указывал на появление все большего числа лоббистов, призывавших к изменению законов в интересах богатых. При этом, отмечал Баффет, никто не лоббирует интересы остальных 98 процентов американцев. В отсутствие собственных лоббистов лучшим вариантом для этих 98 процентов было понять, что, собственно, происходит. Это позволило бы им перестать голосовать за политиков, принимающих законы, из-за которых простые налогоплательщики платят больше, чтобы позволить богачам платить меньше.

Пол Ньюман, Билл Гейтс, Джордж Сорос, несколько представителей клана Рокфеллеров и еще пара сотен богатых и влиятельных людей согласились с Баффетом и подписали опубликованное в New York Times открытое письмо против плана Буша отменить налог на наследство. Сам Баффет не подписал это письмо, потому что посчитал его недостаточно жестким¹⁶. Он полагал, что богатые люди удачливы и счастливы и они должны платить налоги. «Я не верю в династии», — говорил он. И добавлял: «Отменить налог на наследство — это то же самое, что набрать олимпийскую сборную из детей тех, кто стал олимпийским чемпионом в

прежние годы»¹⁷.

«Богатство — это как пачка квитанций по оплате действий других людей в будущем. Ты можешь распоряжаться своим богатством так, как хочешь. Ты можешь увеличить его, а можешь потерять. Но идея передачи богатства от поколения к поколению, чтобы сотни твоих потомков могли управлять ресурсами других людей просто потому, что появились на свет из правильного лона, — это пощечина обществу, основанному на меритократии*».

«Я бы предпочел, напротив, повысить ставку налога на наследство. Я был бы не против, если бы, пока состояние не достигло 150 миллионов долларов, этот налог вообще не применялся, а как только оно превысило этот уровень, составил бы 100 процентов.

Самое главное — задаться вопросом: “А далыне-то что? ” Если вы как государство лишитесь 20 миллиардов долларов от налога на наследство, вам придется изыскивать деньги, облагая налогами других. Поразительно, что население Америки готово активно защищать интересы тех нескольких тысяч семей, которые платят большие налоги на наследство, а не всех остальных, кто вынужден будет платить за отмену этого налога из собственного кармана.

Мне не нравится ничего, что уменьшает гуманность существующей системы. Мне не нравятся ни налоговая, ни образовательная системы, которые не движутся в нужном направлении. Мне не нравится ситуация, в которой беднейшие 20 процентов населения становятся беднее и беднее».

Дебаты вокруг налога на наследство были жесткими и острыми. Баффета называли популистом, «старым богатым крокодилом, который пытается не дать будущим поколениям использовать классический американский путь к успеху»¹⁸.

«Династическое богатство переворачивает меритократию с ног на голову, — писал Баффет сенатору Кену Салазару. — На практике это означает, что люди, распределяющие ресурсы нашей страны, должны быть потомками тех, кто много лет назад смог сосредоточить в своих руках

огромные ресурсы»¹⁹.

Сознательно или нет, но в дискуссии о налоге на наследство часто упоминалось и богатство самого Баффета. Некоторые обвиняли таких людей, как Баффет, в уклонении от налогов, потому что свои деньги они заработали, инвестируя в те сектора экономики, где налогообложение было льготным. Но говорить о том, что Баффет инвестирует ради того, чтобы уклониться от налогов, это все равно что говорить, что ребенок пьет из своей бутылочки только ради того, чтобы намочить свой памперс. На самом деле Баффет был первым, кто сказал, что налог на инвестиции неоправданно низок. И это было еще одной проблемой, которую он пытался решить. Он любил сравнивать свой уровень налогообложения с уровнем налогообложения своей секретарши, говоря о несправедливости ситуации, при которой налоговая ставка для секретарши выше, чем для него, только потому, что большую часть дохода он получает благодаря инвестициям.

Крайне разозливший бюрократов и тех, кто собирался ими стать, но зато очень популярный среди других слоев населения, Баффет обещал продолжить борьбу против отмены налога на наследство. И эта борьба растянулась на годы. Баффет еще раз выступил в Политическом комитете Демократической партии (по другой проблеме) — выступление состоялось всего за несколько дней до начала войны в Ираке в 2003 году.

Он заявил, что план президента Буша сократить налоги на дивиденды

— еще один пример «социального обеспечения для богатых». В статье в Washington Post он написал о «магии дивидендов», вновь заметив, что уровень его налогов ниже, чем у его секретарши Дебби Босанек. Реакция консерваторов на очередной, по их мнению, популистский манифест Баффета была быстрой и жесткой. «Миллионеры в ярости от предательства Баффетом собственного класса», — сказал один из них²⁰.

Но в этом как раз и состояла точка зрения Баффета. Он считал, что Соединенные Штаты Америки не имеют права стать страной, в которой люди с деньгами стали бы самоопределяющимся «классом», подминающим под себя все больше и больше власти и богатства.

Но по мере того как фондовый рынок продолжал свое восстановление после 11 сентября, богатые все равно становились богаче. Каждый день появлялся десяток новых хедж-фондов, зарабатывавших на низких ставках ФРС. Огромное количество людей воспользовались фондовыми опционами и получали проценты с денег других людей, вложивших средства в фонды акций, хедж-фонды, фонды фондов и так далее. Миллиардеры стали таким же обычным явлением, как вороны вокруг мусорных баков, и эта массовость беспокоила Баффета, поскольку речь шла о ничего не производящих посредниках, сосредоточивших в своих руках деньги инвесторов. Средний инвестор, конечно же, продолжал получать средний доход, но зарабатывал немного.

Больше всего Баффет не любил, когда богатые становились богаче с помощью фондовых опционов. С тех пор как он проголосовал в совете директоров Salomon против предложенного соглашения по заработной плате, ни один совет директоров не приглашал его участвовать в работе комитета по распределению зарплат Дуг Дафт получил в 2001 году от Coca-Cola опцион на 650 ООО акций. Первоначально Дафт попросил, чтобы опцион был предоставлен ему при условии, что доходы увеличатся не менее чем на 15-20 процентов. Акционеры согласились, а Баффет в это время смотрел на свои туфли, думая: «О кей, но этого же никогда не случится». Через месяц комитет по зарплате запоздало обнаружил, что такая цель недостижима и Дафт не получит денег. Тогда он пересмотрел свое решение, Дафта удержали в компании, понизив задачу по доходам компании до 11-16 процентов²¹. Это было все равно что передвинуть финишную линию марафонского забега километров на 15 назад. Баффет не мог в это поверить: акционеры проголосовали за марафонский забег, а приз вручается после первых 25 километров!

Еще одно голосование в пользу богатого. Дафт не добился особых успехов, и акции Coca-Cola обрушились. Видя, что, несмотря на растущий всеобщий гнев, бонусные выплаты по опционам продолжаются, Баффет понял, что должен воспользоваться представившимся ему удобным случаем — покончить с фальшивой бухгалтерией по опционам на покупку акций.

Менеджеры любили такие опционы. Благодаря уловкам в финансовой отчетности выходило, что если компании расплачиваются с сотрудниками акциями, а не деньгами, то они не несут финансовых затрат. Получалось, что опционы как бы не существуют. В реальности для любого частного бизнеса все это было фикцией. Если бы мясник, пекарь, изготовитель подсвечников отдавал бы, скажем, опцион на 20 процентов акций своего бизнеса, то понимал бы, что заодно отдает и значительную часть своей будущей прибыли.

Однако существующие бухгалтерские правила позволяли играть с деньгами. Из-за этого манипуляции с бонусами стали особенно активно применяться в конце 1990-х годов. В 1980 году CEO в среднем получали в 42 раза больше, чем рядовые сотрудники компаний. Двадцать лет спустя это соотношение увеличилось в 400 раз²² Зарплаты ведущих топ- менеджеров стали достигать миллиардов долларов. В 2000 году Сэнди Уэйл получил 151 миллион долларов в Citigroup, Джек Уэлч — 125 миллионов в GE, Лэрри Эллисон — 92 миллиона в Oracle. Хотя зарплата Стива Джобса в Apple с 1997 по 1999 год составляла всего миллион долларов в год, он получил дополнительно в 2000 году 872 миллиона в виде фондового опциона плюс авиалайнер Gulfstream стоимостью в 90 миллионов²³.

Когда некоторые бухгалтеры попытались в начале 1990-х годов изменить эти правила, корпоративная Америка, возглавляемая Кремниевой долиной, поддержанная лоббистами и подкрепленная пожертвованиями на политические кампании, стала штурмовать Конгресс, требуя спасти их от ужасных новых правил ведения финансовой отчетности. Они успешно блокировали вступление в силу этих правил вплоть до того, как в 2002 году не лопнул пузырь. Им почти удалось ликвидировать Совет по стандартам ведения финансовой отчетности, разработавший эти правила.

Баффет высказывался по поводу фондовых опционов с 1993 года, но на этот раз решил, что время для перемен действительно настало. Он опубликовал оглушительную статью в Washington Post под заголовком «Фондовые опционы и здравый смысл»²⁴.

«Топ-менеджеры знают реальную стоимость своих опционов. Поэтому и борются за них так яростно», — написал он, повторив в статье вопросы, которые задавал и раньше:

«Если опцион не форма зарплаты, то что это? »

«Если зарплаты не расходы компании, то что это? »

«Если зарплаты не должны учитываться при подсчете доходов и расходов, то где они должны учитываться? »

В июле 2002 года в Солнечной долине вокруг опционов вспыхнули крайне эмоциональные споры. Опираясь на свое влияние, Баффет громко выражал свою точку зрения, зловеще поглядывая на руководителей «опционного» лобби. Было очень жарко, потеющие знаменитости и главы корпораций предпочли избежать накала страстей и отправились на автобусах заниматься греблей.

Баффет же после приезда сразу отправился в другое место — туда, куда он мог прийти только с чьей-то помощью. Кондоминиум Кэтрин Грэхем был расположен рядом с кондоминиумом Герберта Аллена, в зоне под названием Wildflower Group, мимо которой часто проходили люди, спешащие на мероприятия или возвращавшиеся с них. Вечером в домике Аллена должен был собраться совет директоров Coca-Cola, потому что в этот раз в Солнечную долину приехали почти все члены совета. Вопрос о фондовых опционах был включен в повестку дня, и Баффет не должен был упустить эту возможность.

«Но перед началом заседания мы вместе с Биллом и Мелиндой пошли на то место, где упала Кей. Меня трясло, я не мог остановиться. Похоже, у меня был озноб или что-то подобное. Им, наверное, было неудобно. Но мне было все равно. Просто в этот момент меня переполняли эмоции».

Потом Баффет в очередной раз продемонстрировал чудо своей «утекающей памяти» и собрался с силами. На заседании совета директоров Coca-Cola было принято решение, объявленное потом в пресс- релизе. Согласно ему, фондовые опционы для служащих компании отныне рассматривались как расходы (в те времена это было разрешено, но не было обязательным). Никто другой подобного не делал. Аргументы против включения опционов в балансовый отчет были похожи на слова мальчика, оправдывающегося перед родителями: «Ничего не случилось, но если и случилось, то меня там не было. А если и был, то я этого не делал. А если и делал, то меня заставили друзья». Компании заявляли, что фондовые опционы — это не расходы. А если они и являются расходами, то никто не знает, как их подсчитывать. А если и знает, то вычитать их из доходов не надо. Их только надо упомянуть в сносках отчета. Хотя бы потому, что инвесторы просто запутаются, пытаясь определить, сколько стоят стоковые опционы для топ-менеджеров. Поэтому решение Coca-Cola имело для корпоративной Америки эффект разорвавшегося кассетного снаряда. Этот эффект усилило и место его принятия — Солнечная долина, где окопались десятки журналистов. Рука Баффета чувствовалась сразу. Немедленно после событий в Солнечной долине примеру Coca-Cola последовала Washington Post Company, отказавшаяся от использования

⇐ Предыдущая 61 62 63 64 656667 68 69 70 Следующая ⇒