Саша Донецкий 5 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 5 из 6Следующая ⇒

На кухню входит Тася.

Тася. Знаете, что врач сказал, когда уходил?

Довлатов. (Мрачно). Что?

Тася. «Сочувствую вам. У меня соседи - такие же скобари»! (Смеется).

Довлатов. Сам он скобарь! Да, Тася, я тут тебе алименты принес...

Тася. Ну?

Довлатов. Выручи. Завтра верну.

Валера. Сергей, ну зачем ты?

Тася смотрит на Довлатова как на идиота.

Довлатов. Ну что ты нам меня так смотришь? Правда верну. Ну, хочешь на колени встану?

Тася молча достает деньги из кармана халата и бросает их на пол. Одна купюра улетает далеко под стол. Довлатов, подбирая деньги, суетливо ползает на четвереньках. Тася брезгиво смотрит на его обтянутый джинсами зад.

Тася. О, господи! Какая мерзость!

Затемнение. Вспышка.

Снова редакция газеты ЛенВО. Дверь открывается, и снова вваливается Довлатов. И снова сильно смущен. Протягивает рукописи Штырину.

Довлатов. Гутен абенд!

Штырин. Данке шон. (Быстро просматривает листочки). Ну-у, это никуда не годится!

Довлатов. (В сильной растерянности). Как?

Штырин. Да вот так!.. Просто. Не годится, и всё. Вы что же думаете, любой с улицы может зайти и вот так запросто стать журналистом? У нас до вас двадцать человек было. И все с амбициями. А уж поэтов сколько! Никогда не думал, что в Ленинграде столько поэтов! И все мнят себя непризнанными гениями. Не го-дит-ся!

Довлатов. Я вам не простой, с улицы!

Штырин. Все так говорят.

Довлатов. А я, между прочим, знаю, почему вы не хотите взять меня в отдел, знаю. Меня предупреждали!

Штырин. Почему это? Позвольте узнать.

Довлатов. Да потому что я еврей! А вы... Вы — антисемит! Меня предупреждали!

Штырин. Да это вы прямо сейчас придумали. Я ж говорю. Перед вами прошли экзаменовку двадцать человек. И ни один из них не был евреем. Вон — Евгений Дмитриевич подтвердит. Если мне не верите, дайте рукописи ему. Он гораздо более опытный журналист, нежели я.

Довлатов. Да пошли вы! Он же ваш подчиненный. Разве он попрет против мнения начальника?

Штырин. Хорошо! Не верите нам, давайте позовем нашего литературного секретаря.

Набирает номер телефона.

Штырин. Веня! Привет! Штырин. Можешь зайти на минуту?

Появляется Веня.

Штырин. Вот, Веня, смотри. Товарищ недопонимает того, что его писанина никуда не годится. Можешь глянуть? (Протягивает листки).

Веня читает листочки.

Штырин. Хотите знать мое отношение к евреям?

Довлатов. Не очень.

Штырин. И все-таки. Вот вам анекдотец! Плывет, значит, один пароход в Израиль, а другой — навстречу, из Израиля. А на бортах, и там, и там, - по еврею. Сидят, пялятся друг на друга и пальцами у висков крутят.

Довлатов. Не смешно!

Веня. Ну, это, знаете ли, черновики. Надо еще поработать, переписать. Отшлифовать, так сказать.

Довлатов. Да вы издеваетесь! Вот так, значит, да? Вот так? Окопались тут? Ну вы еще пожалеете!

Штырин. Хм!

Довлатов. Пожалеете! Лично ты, сука, пожалеешь. До кровавых соплей. (Выскакивает из комнаты).

Штырин. Ну-ну.

Довольный собой, включает радио:

«... Пусть этот мир вдаль летит сквозь столетия,

Но не всегда по дороге мне с ним,

Чем дорожу, чем рискую на свете я?

Мигом одним, только мигом одним».

Штырин собирается и, надев на голову фуражку летчика, выходит из кабинета. На улице, у мостика, его угрюмо поджидает Довлатов.

Штырин. Ты, что же, парень, бить меня, что ли, собрался?

Довлатов. Да нет. Бить - много чести. Раз в табло впаяю, и хватит с тебя, падла!

Штырин. Мы в разных весовых категориях.

Довлатов. Не важно. Гнид учат.

Штырин. Э-э. А зенки-то налил! Где успел опохмелиться-то? Да ты посмотри на себя! Тридцать лет, а уже пузо! Над ремешком нависает! Детина! Был бы ты у меня на Псковщине, в колхозе, да в бригаде, да в подчинении, я бы сделал из тебя человека! Да на тебе пахать надо! Вертухай! Морда ты жидовская! Сучий потрох! Шлемазл чертов!

Довлатов неловко и широко размахивается, чтобы нанести удар противнику в челюсть, но Штырин ловко уворачивается, и самбистским приемом перебрасывает тело Довлатова через себя.

Довлатов падает, опасно втыкаясь головой и плечами в мостовую. Штырин, испугавшись, быстро убегает, теряя свою фуражку.

Некоторое время Довлатов лежит в отключке, затем, очнувшись, садится, тупо и недоуменно всматривается вдаль. Потом подбирает фуражку и напяливает ее себе на голову.

Затемнение

Опять Нью-Йорк, квартира в Бруклине. Схватившись за живот, Довлатов катается по дивану, потом перемещается на край и сидит, мрачно глядя перед собой. Вдруг в комнату заходит молодой Довлатов и садится с другого края дивана. Старший Довлатов, неодобрительно прищурившись, оглядывает своего двойника.

Довлатов-старший. Ты чего приперся?

Довлатов-младший. Ничего. Что я один за тебя отвечать должен?

Довлатов-старший. Ты куролесил, ты и отвечай.

Довлатов-младший. Мы вместе куролесили. Точнее, ты и куролесил. Потому что я — это ты и есть.

Довлатов-старший. Да уж понял.

Молчат.

Довлатов-старший. Слушай, ты что, моя совесть?

Довлатов-младший. Вроде того.

Довлатов-старший. И не совестно тебе? Разве не видишь? Я тут загибаюсь. Буквально. А ты приходишь, беспокоишь.

Довлатов-младший. Да я разве хотел? Это ж ты меня как бы вызвал?

Довлатов-старший. Да?

Довлатов-младший. Да. Помнишь фильм Тарковского «Солярис»?

Довлатов-старший. Смутно помню.

Довлатов-младший. Там похожий шизофренический сюжет.

Довлатов-старший. У меня что, шизофрения?

Довлатов-младший. Нет. Скорее, психоз. Галлюциногенный бред.

В комнату заходит мама. Она будто не замечает молодого Довлатова и обращается к Довлатову-старшему.

Мама. Сергей! Ну вот объясни мне, зачем ты опять связался с этой шлюхой?

Довлатов-старший. С какой шлюхой, мама?

Мама. Не изображай из себя идиота! С Тасей.

Довлатов-старший. Вообще-то она моя бывшая жена. То есть человек по определению не чужой.

Мама. Не чужой? По какому определению? Что за бред! Ты вспомни, как ты с ней жил! Это же был ужас! Я сто раз перекрестилась, когда ты наконец развелся и встретил Лину. Тебе крупно повезло. У тебя сейчас умная, терпеливая и красивая жена. Что тебе еще надо?

Довлатов-старший. Ну что ты от меня хочешь услышать? Так получилось!

Мама. И ребенок от нее так получился? Так-сяк! Мы же ведь все знаем!

Довлатов-старший. О, Господи Исусе! Уже донесли?

Мама. Ленинград — город тесный. Зачем ты, дурья башка, суешь свой отросток куда ни попадя? Блядун чертов!

Довлатов-младший. Ну что ему теперь, застрелиться?

Мама. (Обращаясь к младшему Довлатову). А ну не смей! А ну не смей играть на чувствах матери! Да ты вспомни! Вспомни, как она тебя унижала!

Мама снимает с телефона трубку и изображает сына.

Мама. Брохмана прошу, пожалуйста! Это Брохман? Вас беспокоит некто Довлатов. У вас Таси случайно нет? Не расслышал... Когда? Вчера вечером или, допустим, сегодня утром. Нет? На позапрошлой неделе? А-а. Ну, извините, что так рано потревожил. (Набирает другой номер на телефоне). Здравствуйте! Нельзя ли Шлосберга к телефону? Да, Лелика. Нет дома? А где он? Не с Тасей? Что? Арестован? Да нет, ничего такого. Передайте ему, что товарищ звонил. Желал узнать, что задано по истории КПСС... Пустяки, не волнуйтесь. Привет Лелику!

Довлатов-младший. Да, мама, я всегда знал, что ты талантливая актриса. Зачем ты ушла из театра?

Довлатов-старший. А ну, не издевайся над матерью! А то и по роже можно схлопотать!

Довлатов-младший. Это от тебя что ли, доходяга? Да я свалю тебя одним ударом!

Оба Довлатовых вскакивают. Младший - легко, а старший - тяжело, и принимают боевые стойки. Мама исчезает, на ее месте появляется Лина.

Лина. Ох, знал бы ты, как мне это надоело! Как обрыдло!

Оба Довлатовых. (Одновременно). Это ты к кому обращаешься?

Лина. К тебе, к тебе! Эта дешевая клоунада! Этот вечный бездарный спектакль!

Довлатов-младший. Возможно, спектакль и бездарный, зато актеры хороши!

Довлатов-старший. Может быть, ты помолчишь, а? Ты уже все, что мог, сказал двадцать лет назад!

Довлатов-младший. Ладно.

Лина. В общем так, Сергей. Терпение мое кончилось. Я с тобой развожусь!

Довлатов-старший. Этого следовало ожидать.

Лина. Все пять лет, что я с тобой живу, у тебя всегда кто-то есть.

Довлатов-младший. Шесть!

Лина. Что, шесть?

Довлатов-старший. Шесть лет живете, он хотел сказать.

Лина. Какие-то подруги непонятные, любовницы, шлюхи. Ну разве можно это терпеть?!

Довлатов-младший. Терпеть, может, и нельзя, но согласись, у тебя есть своеобразный повод для гордости. (Довлатов-старший показывает ему кулак). Твой муж прямо нарасхват.

Лина. Мне нужен мой индивидуальный, единственный муж. А не потаскун, способный притащить в постель какую-нибудь пакость.

Довлатов-младший. Я пользуюсь презервативами!

Довлатов-старший. Ты заткнешься или нет?

Лина. И, наконец, ребенок на стороне! Девочка! Это унижение жены! Это, если хочешь знать, самое последнее паскудство!

Довлатов-старший. Согласен. Но ребенок же не виноват! Ты не представляешь, какой Марьяна выросла умницей и красавицей! Кстати, она здесь, в Америке. В Лос-Анджелесе. Заканчивает колледж. Хочет быть кинопродюсером.

Лина. В общем, завтра я иду в суд и пишу заявление!

Довлатов-старший. Пиши. Все равно никуда ты от меня не денешься.

Лина. А мы с Олей как-нибудь проживем. Твоя мама нам поможет. Сразу же подам на алименты. На твою порядочность я и не надеюсь.

Довлатов-старший. И это, Лина, правильно.

Довлатов-младший. Раз ты завтра уходишь, может сделаем это в последний раз?.. Того-этого? На прощание.

Довлатов-старший. Ты совсем, что ли, оборзел? При мне...

Лина исчезает.

Довлатов-младший. Ты что, того? (Крутит пальцем у виска). Совсем ку-ку? Мы ж с тобой одно лицо. А она глюк.

Довлатов-старший. Ничего подобного! Мы совершенно разные люди. Да мы с тобой, можно сказать, даже не знакомы! Тебе тридцать лет, а мне под пятьдесят. Ты — молодой самонадеянный осёл, а я все-таки уже кое-что видел и пережил. Да я бы с тобой на одном гектаре срать не сел!

Довлатов-младший. Очень мне надо... Срать с тобой на одном гектаре. Пошел ты!

Довлатов-старший. Чего?

Довлатов-младший. Пидор!

Довлатов-старший. Ах ты!

Довлатов вскакивает и пытается ударить, но рука проходит сквозь фантом, будто Довлатов-младший просто 3D-проекция. Двойник исчезает. Довлатов еще некоторое время как будто щупает воздух, потом немного успокаивается и ложится на диван.

Затемнение.

Сцена пустая, без актеров, на LED-экране — эротический фильм. Мужчина и женщина занимаются сексом. Женщина в позе наездницы к зрителю спиной, лица мужчины не видно. Они шумно и дружно кончают, женщина в изнеможении падает рядом с мужчиной, лицо мужчины открывается, и зритель видит, что это Довлатов.

Женщина испытывает состояние «post orgasmic chill». Довлатов обнимает ее и пытается успокоить. Она вырывается, и конвульсии продолжаются, впрочем, не очень долго.

Довлатов. Вот это да!

Таня. Да!

Довлатов. Это было круто! (Закуривает сигарету).

Таня. Сергей, ты забыл?

Довлатов. Ах, да! Извини. (Тушит сигарету в пепельнице. Гладит Танин живот). Интересно, кто там у нас? Мальчишка или девчонка?

Таня. Мне все равно.

Довлатов. А мне нет. Две девчонки у меня уже есть. Пусть будет мальчишка. Назовем его Сашкой. В честь Пушкина.

Таня. А если все-таки будет девчонка?

Довлатов. Тоже будет Сашей.

Таня. И тоже в честь Пушкина?

Довлатов. Ну, конечно! Не в честь же Дубчика и Пражской весны?

Таня. Что, Сереж, будем делать?

Довлатов. (Мрачнея). Я не знаю. Скорее всего, я буду эмигрировать. Да точно! Решено. Ты как, со мной?

Таня. В Израиль?

Довлатов. Ну, почему сразу в Израиль? У меня двоюродный дедушка в Швейцарии живет. Можно поехать в Америку.

Таня. (Очень серьезно). Сереж, я тебе уже говорила. Я никуда не поеду!

Довлатов. Но почему?

Таня. Я русская.

Довлатов. И что? Ты станешь моей законной женой.

Таня. Не поеду, и все. Здесь моя родина!

Довлатов. Эстония, что ли?

Таня. Да, Эстония. Я здесь родилась, и здесь помру. И хочу, чтобы дети здесь жили и разговаривали на русском языке.

Довлатов. Хе! То-то кураты будут рады!

Таня. Сереж, всё! Разговор окончен. Мы уже говорили не раз, и не два. Аборт я делать не буду. Категорически. Мне уже двадцать восемь лет. Да и поздно. Не беспокойся, ребенка я выращу. Будет не хуже других. Как мать-одиночка буду получать какие-то льготы.

Довлатов. Я не согласен. Я запишу ребенка в свой паспорт.

Таня. Делай, как хочешь.

Молчат и смотрят с экрана в зал.

Таня. Все равно я не жалею. Помнишь, как ты приехал три года назад?

На сцене появляется живой актер, играющий Довлатова, несколько секунд смотрит на экранного двойника и заходит в телефонную будку. Набирает номер.

Довлатов. Алло! Здравствуйте, Таня! Возможно вы меня не помните. Мы познакомились на одной вечеринке в Ленинграде. Примерно полмесяца назад. И вы имели неосторожность дать мне свой телефон. Да. Сергей. Так вот, я сейчас в Таллине. И мне, представьте, совершенно негде переночевать. Все друзья куда-то испарились... Знаете, Таня, я приглашаю вас в бар. Да здесь какой-то рядом. Называется вроде «Мюнди». Да, я буду вас ждать рядом. Как вы меня узнаете? А вы забыли, как я выгляжу? Надо же! Вы сразу испугаетесь. Я огромный, черный, похож на торговца урюком с рынка. Да, жду.

Вспышка.

Довлатов и Таня в «Мюнди-баре» за отдельным столиком пьют коктейль и закусывают жареными ржаными сухариками. На экране киношные Довлатов и Таня внимательно следят за происходящим на сцене.

Довлатов. Таня! Таллин для нас Запад. У нас он славится своей относительной свободой. В Ленинграде мне делать нечего. Я в разводе. Хотел бы обосноваться здесь. Начать новую жизнь. Что называется, с нуля. Вы мне поможете?

Таня. Но у вас же есть здесь друзья?

Довлатов. Есть. Мишка, Митя. Но вот где они сейчас? Вы первая меня спасли от холодной ночи на скамейке.

Таня. Еще не спасла.

Довлатов. Но ведь собираетесь?

Таня. Расскажите о себе.

Довлатов. Сейчас я с похмелья.

Таня. Да я уж вижу.

Довлатов. Не беспокойтесь. Это временно. Так получилось.

Таня. Я не беспокоюсь. Что я, людей с похмелья не видела?

Довлатов. Вообще я писатель. Пишу рассказы. Правда, их не печатают. Покамест.

Таня. И много у вас рассказов?

Довлатов. Да порядочно. Книги на три наберется.

Таня. Даже так? Дело в том, что моя лучшая подруга работает редактором в «Ээсти Раамат». Ее зовут Элла.

Довлатов. Да вы что? Та-да-да-дам! Это ж судьба стучится в дверь! За это срочно нужно выпить!

Таня. Давайте здесь не будем! Дорого. Зачем тратить деньги зря? Тем более, когда их нет. У меня дома полбутылки коньяку.

Довлатов. Впервые вижу столь мудрую женщину. Прямо все по высшему классу. Люкс! Даже не верится в такую удачу! А что такое «раамат»?

Таня. Раамат — это книга. Эстонская книга.

Довлатов. Как вы считаете, у русского автора есть шансы напечататься?

Таня. Сергей, давай уже на ты! Шансы есть. Секция русских писателей при Союзе писателей Эстонии — очень маленькая. Русских книг выходит немного. Нужно просто принести рассказы Элле, а там - как пойдет.

Довлатов. Отлично! А я завтра же начну искать работу.

Таня. Завтра суббота.

Довлатов. Ну в понедельник!

Таня. Понедельник начинается в субботу.

Затемнение на сцене. На экране, в постели, Таня и Довлатов продолжают разговор.

Довлатов. Да, как превосходно все начиналось! Мне показалось, что я наконец-то схватил удачу за хвост. Мои рассказы сразу приняли в издательстве. Через месяц меня взяли на работу в «Молодежь Эстонии». Спустя еще полгода — в «Советскую Эстонию». Я стал реже пить...

Таня. И спутался со мной.

Довлатов. Ну почему спутался? Ты меня завлекла.

Таня. Чем, интересно?

Довлатов. Своими умом и красотой.

Таня. Помнишь, как Мишка возмущался: «Зачем тебе Танька! Она же — нищая. Мы найдем тебе богатую бабу. Вокруг богатых баб полно».

Довлатов. А мне нужна была ты.

Таня. Помнишь, как я тебя выгоняла?

Довлатов. А я не уходил.

Таня. И я грозилась вызвать милицию.

Смеются.

Довлатов. И не вызвала.

Таня. Просто я поняла. Надо либо вызывать милицию, либо переспать.

Довлатов. Хорошо, что ты выбрала переспать.

Таня. Да. И я не жалею.

Довлатов. Да, волшебное было время. Женщина - мечта всех женатых и одиноких мужиков в округе. Амплуа «золотого пера» русскоязычной Эстонии. В «Юности» миллионным тиражом выходит моя первая повесть. Портрет хорош. Годится для кино. Но текст - беспрецедентное говно.

На сцене - Довлатов, редактор толстого литературного журнала, главред газеты «Советская Эстония», журналист Миша, машинистка газеты Таня.

Редактор журнала. (С бумагами в руках). Так, что тут у нас? «Дорога в новую квартиру» Довлатова. Прекрасно! Прекрасно. Поздравляю! Наконец-то в нашем журнале будет опубликован рассказ про полноценную настоящую блядь!

Довлатов. (Декламирует).

Таню я благодарю

За подарок Танин.

Ей «спасибо» говорю,

По эстонски: tanan!

Машинистка. Сергей! Нам необходимо объясниться! Это все подлый навет! Я прекрасно знаю, кто меня оболгал, и почему! Понимаете, я его бросила, а он теперь мстит.

Довлатов. О чем вы? Ничего не понимаю!

Машинистка. Я его бросила, а он мстит! Понимаете? Распространяет эту гнусную, жуткую клевету. Эти дурацкие сплетни. И вы, Сергей, должны меня понять и не публиковать это свое стихотворение.

Довлатов. Ах, вот в чем дело... Ну, что вы! Это просто случайное совпадение!

Машинистка. Никакого триппера у меня нет! Не верьте этому жалкому клеветнику! Я могу и справку принести из вендиспансера. Я полностью здорова, и Карл Иванович подтвердит, и все выпускающие редакторы. Поэтому, слухи о том, что я якобы наградила его эти «подарком» - злобная, несправедливая ложь!

Довлатов. Хорошо. Не беспокойтесь вы так. Сочиню другой стишок. С другим эстонским словом.

Машинистка. Спасибо. Это мерзкая, злобная клевета!

Миша. Отличный стишок ты, Серега, сочинил про этого вонючего стукачка. «Увидишь в коридоре Гаспля, скорей надень противогаз, бля! ».

Главред. Товарищи! Мы собрались по чрезвычайно важному поводу. Кто же думал, что в наших рядах затаился враг, литературный власовец похуже Буковского. Как что случилось? Товарищ Довлатов сочинил роман про уголовников, про зону. И ладно бы, только сочинил. Он передал рукопись человеку, которым сейчас занимаются карающие компетентные органы. И теперь этой рукописью, возможно, трясут враги Советской власти! Идейная борьба, соревнование двух систем, а товарищ Довлатов допускает преступное легкомыслие. А что если эта рукопись уже на Западе? И ее используют в своих целях наши недруги? Все эти «Посевы» и «Континенты»? Что подумают о нас в центре? В Москве? Необходимо остановить предательскую диверсию. Высказывайтесь, товарищи! Прошу, ваши мнения!

Звучат перебивающие друг друга голоса.

Первый голос. Это свидетельство полнейшего морального разложения. Нравственные пролежни!

Второй голос. Почему в его прозе все так мрачно? Одни бичи и извращенцы. Мужчины — все поголовно подонки. Женщины — шлюхи и проститутки. Ни одного светлого пятна.

Третий голос. Таким подрывным элементам не место в республиканской партийной прессе!

Главред. Дадим слово товарищу Довлатову. Пусть выскажется.

Довлатов. Я мог бы сказать здесь много чего вслух. Обсуждая мою неопубликованную рукопись, вы нарушили мои авторские права. Увольняясь, я делаю себе большое одолжение. Когда-нибудь вам станет стыдно.

Главред. Вы это всерьез?

Миша. Мужики, за что же так с Серегой? Разве справедливо, мужики?

Главред. Михаил Борисович, а вы не забыли, что первым стоите в очереди на квартиру?

Миша. Друзья! За что так с Серегой?..

Затемнение на сцене. На экране:

Довлатов. Вот так! Что у нас было? В перспективе — первая книга. Членство в Союзе писателей. Переезд В Москву. И — на тебе! Набор рассыпан. Из газеты выгнали с волчьим билетом.

Таня. Сережа. Запомни. Ты ни в чем не виноват! Это просто случайность. Стечение обстоятельств. Если бы я в тот вечер не тащила тяжелую сумку, я бы зашла к Солдатову, и забрала у него рукопись. Твоя фамилия просто неудачно подвернулась в КГБ.

Довлатов. Да это уже не важно. Почему мне снова не повезло?

Таня. Может, это судьба?

Она целует Довлатова в плечо, в грудь, в лицо. Он обнимает ее.

Довлатов. Ну что, еще разок?

Таня. Я не против.

Довлатов. А маленькому не повредит?

Таня. Не повредит. Он еще со-о-овсем маленький.

Они целуются. Экран на мгновение гаснет. И снова зажигается.

Пушкинские Горы. Лина вслед за туристами выходит последней из автобуса на парковке рядом с туристической базой. Оглядывается. Мимо проходит какой-то тщедушный мужичонка в коричневой двойке на голое тело, в резиновых сапогах.

Лина. Извините. Вы не подскажете, где находится деревня Березино?

Мужик. Да тут напрямик, километра полтора. А кого вам там надо?

Лина. Довлатова.

Мужик. Серегу?

Лина. Да.

Мужик. (С подозрением). А вы ему кто будете?

Лина. Жена.

Мужик. (Уважительно). А! Же-на. Пойдемте, я вас провожу.

Лина. Да нет, что вы, не надо! Я сама как-нибудь дойду.

Мужик. Еще заблудитесь. Да не бойтесь, бесплатно. Навещу там одного Раздолбай Иваныча.

Лина. Ну тогда пойдемте.

Идут.

Мужик. Серега тут у нас местная знаменитость.

Лина. Неужели?

Мужик. Как-никак второй год экскурсоводствует.

Лина. И что, успешно?

Мужик. А то! За ним толпы ходят. Туристы из Москвы, из Прибалтики. Иностранцы, опять же. Все к нему.

Лина. Почему?

Мужик. Он высокий, как баскетболист. Его всем видно. С любой точки. И голос, как у артиста. А это важно. Редкий кадр.

Лина. А он тут не пьет?

Мужик. Не-е-е. Не пьет. Поддаст иногда с Валерой Карповым. Это фотограф тутошний. И ходят по заповеднику. Валера у Сереги под мышкой болтается.

Лина. Ну вот! А вы говорите, что не пьет.

Мужик. Да разве ж это пьет? Ему ж чтоб ужраться капитально, сколько надо выпить?

Лина. Не так уж и много.

Мужик. Ну, вам известней. Только никто у нас не видел, чтобы Довлатов где по полу, по земле валялся. Все чинно, культурно. Проведет экскурсию, и в «Лукоморье». Обедать. Ну пропустит за обедом соточку-другую. Без этого уж нельзя.

Лина. А «Лукоморье», это что?

Мужик. Лучший здешний ресторан. Есть еще «Витязь». Но тот поплоше. Для быдла.

Лина. А так вообще, чем занимается?

Мужик. Серега-то?

Лина. Да.

Мужик. Да ничем! Он смурной, когда трезвый. О чем с ним, трезвым, разговаривать? Ни бэ, ни мэ, ни кукареку. Закроется в избе, и что-то пишет. Говорят, роман про нас сочиняет.

Лина. Про кого, про нас?

Мужик. Да про нас, скобарей. А как напишет, переправит его за границу, и будут его нам по «Голосу Америки» передавать. Ну, или по Би-Би-Си.

Лина. С чего это вы все взяли?

Мужик. Известно, с чего. Говорят. Да тут у нас один сексот за ним наблюдает. Так, пассивно. Много их тут, из Питера. В смысле - диссидентов.

Лина. Сережа — не диссидент.

Мужик. Да кто его знает. На его роже не написано.

Лина. Да я вам говорю.

Мужик. Вы жена. Лицо заинтересованное. Разве вы правду скажете?

Лина. Наверное, не скажу.

Мужик. И я про то. Ну вот, и дом Иван Михалыча.

Из дома глухо доносится песня Высоцкого «Банька по-белому».

Лина. И в этом доме он живет?

Мужик. А что?

Лина. Да он сейчас развалится!

Мужик. Дом дореволюционной постройки, это да. Но полвека еще простоит. Не крякнет. Иван Михалыч!.. Ванька!..

Из дома выходит крепкий и ладный мужик лет пятидесяти.

Иван Михалыч. Чего горло дерешь?

Мужик. Да вот к Сереге приехали.

Иван Михалыч. Кто?

Лина. Я жена Сергея. Лина.

Иван Михалыч. Да? А он мне говорил, что в разводе.

Лина. Да, в разводе. Но все-таки жена.

Иван Михалыч. Оно понятно. Только Серега сейчас вне доступа.

Лина. Почему? У него же сегодня день рождения.

Иван Михалыч. Вот потому и вне. Сережа с утра накушавши. Сейчас в отключке. Отдыхает.

Лина. Но мне зайти-то можно?

Иван Михалыч. А почему ж нельзя? Можно! Заходите. Только он отдыхает.

Лина. Я тихо. Подожду, пока проснется.

Иван Михалыч. Ну, проходите.

Мужик. Э-э. Как вас? Забыл...

Лина. Лина.

Мужик. (Развязно). Линок, рублик не подкинешь? Так сказать, на сугрев души, за содействие.

Лина лезет в сумку, достает кошелек, затем - металлический рубль.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 Следующая ⇒