АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ 7 страница

ГЛАВА 4.

О возмущении, происшедшем по случаю рукоположения Павла.

По случаю этого рукоположения, в константинопольской Церкви произошло тогда величайшее смятение: ибо, пока Александр был {168} жив, единомышленники Ария имели мало смелости, и народ, по его примеру и руководству, славил Бога, — особенно после неожиданной смерти Ария, который умер вышесказанным образом, по Божию, как верили, наказанию и действию Александрова благочестия; а когда епископ умер, — народ, разделившись на две партии, стал явно состязаться о догматах и вступать в ссоры. Ревнителям учения Ариева хотелось рукоположить Македониия, а исповедникам единосущия Сына со Отцом — поставить епископом Павла. Последние одержали верх. Но после рукоположения Павлова прибыл царь, — ибо он находился тогда в отсутствии, — и разгневался, будто епископство дано недостойному. По наущению врагов Павла, он созвал Собор и, рукоположенного епископа изгнав из Церкви, константинопольскую кафедру передал никомидийскому епископу Евсевию.

ГЛАВА 5.

О частном антиохийском Соборе, который низложил Афанасия, и на его место возвел Григория; также о двух изложениях веры и о тех, которые с этими изложениями соглашались.

Сделав это, царь отправился в Антиохию сирийскую. Так как в описываемое время уже окончена была тамошняя, необыкновенная по величию и красоте церковь, которую для своего сына начал строить еще при жи-{169}зни Константин; то евсевиане, давно думавшие воспользоваться этим случаем, постарались теперь собраться туда для составления Собора. Они, равно как и другие единомышленники их, под предлогом освящения новопостроенной церкви, а в самом деле, как показали последствия, для искажения никейских определений, отовсюду съехались в Антиохию в числе девяноста семи епископов. Антиохийскою Церковью управлял тогда после Евфрония Плакит. Это был пятый год по смерти Константина Великого. Когда все епископы собрались и прибыл сам царь Констанций; то многие стали выражать неудовольствие и сильно обвинять Афанасия в том, что он нарушил иерархический закон, который они же установили, и взял в свое управление александрийскую Церковь, прежде чем это дозволено было ему Собором 1. Вследствие сего, говорили они, Афанасий сделался виновником смерти некоторых граждан; потому что при вступлении его в город произошло возмущение, и многие умерщвлены, а другие преданы в судилища. Сплетши таким образом величайшую клевету на Афанасия, епископы определили быть предстоятелем александрийской {170} Церкви Григорию. После того перешли они к рассуждению о догмате и хотя и не произнесли осуждения против никейских определений, даже, рассылая грамоты епископам городов, объявляли им, что быв епископами, они не могли следовать Арию, — ибо как было следовать им пресвитеру, когда сами же испытывали его веру? — скорее можно бы принять его к себе; а содержимая ими вера предана от начала: однако ж в символе, приложенном к их посланию, отнюдь не упоминалось ни о существе Отца или Сына, ни о слове «единосущный»; он составлен был из понятий двусмысленных, так что ни единомышленники Ария, ни последователи никейского Собора не могли упрекнуть их в употреблении слов, неизвестных из священного Писания. Отпустив все, чего не принимали те или другие, они исповедовали, что Сын существует со Отцом, что Он единородный и Бог, и имеет бытие прежде всего, что Он принял плоть, исполнил волю Отца, и прочее тому подобное: а совечен ли и единосущен ли Он Отцу, или напротив, — этого не написали. Впрочем оставшись, видно, недовольными своим сочинением, впоследствии они, кроме этого, издали другое, которое, как мне кажется, во всем согласно с учением никейских отцов, если только {171} в их словах не скрывается какой-нибудь неизвестной для меня мысли. Не знаю, почему они, отказываясь называть Сына единосущным, признали Его однако ж непреложным и неизменным по Божеству, верным образом существа, воли, силы и славы (Божией) и перворожденным всей твари. Они утверждали, что это исповедание веры вполне написано Лукианом, который пострадал в Никомидии и был муж, как по всему знаменитейший, так особенно отличавшийся знанием священного Писания. Правду ли они говорили, или свое собственное сочинение возвышали авторитетом мученика, сказать не могу. На этом Соборе присутствовали — не только Евсевий, который, по низвержении Павла, перешедши из Никомидии, занимал кафедру константинопольскую, но и Акакий, преемник Евсевия Памфилова, и Патрофил скифопольский, и Феодор епископ Ираклеи, которая прежде называлась Перинфом, и Евдоксий, епископ Германикии, впоследствии, после Македония, управлявший Церковью константинопольскою, и Григорий, избранный предстоятелем Церкви александрийской. Все они в то время считались единомышленниками. Присутствовали также Дианий, епископ Кесарии каппадокийской, Георгий — Лаодикии сирийской, и многие другие, бывшие епископами митрополий и прочих знаменитых Церквей. {172}

ГЛАВА 6.

О Евсевие эмесском, и о том, что Григорий занял Александрию, а Афанасий спасся бегством в Рим.

Вместе с ними присутствовал и Евсевий, по прозванию эмесский. Он был родом из Эдессы озроенской и происходил от благородных родителей, с детства, по обычаю предков, изучал священное Писание, потом, посещая бывших в той стране наставников, узнал и греческие науки, а впоследствии, под руководством Евсевия Памфилова и предстоятеля скифопольского Патрофила, занимался толкованиями божественных книг. Прибыв в Антиохию в то время, когда случилось низвержение Евстафия по обвинению клира, Евсевий жил дружески с преемником его Евфронием. Из Антиохии, избегая священного сана, он удалился в Александрию слушать тамошних философов, и научившись их наукам, возвратился в Антиохию, где опять обращался с преемником Евфрония, Плакитом. Во время бывшего здесь Собора константинопольский епископ Евсевий хотел было возвести его на кафедру александрийскую, ибо думал, что он, как муж обходительный и весьма красноречивый, легко отклонит египтян от привязанности к Афанасию: но так как избираемый отказался от этого назначения, опасаясь встретить ненависть александрийцев, которые не {173} хотели никого видеть на месте Афанасия; то предстоятельство александрийской Церкви вверено было Григорию, а эмесской — ему. В Эмессе сделавшись причиною возмущения, — ибо клевета приписывала ему занятие тою частью астрономии, которую называют гадательною (α π ο τ ε λ ε σ μ α τ ι κ ο ν ) 1, он убежал в Лаодикию к тамошнему епископу, своему другу Георгию. Георгий, отправившись вместе с ним в Антиохию к епископам Плакиту и Наркиссу, сделал то, что Евсевий возвратился в Эмессу. Он пользовался благорасположением царя Констанция; ибо когда царь отправлялся на войну против персов, то брал его с собою. Говорят, что чрез него Бог совершил много чудес, как свидетельствует Георгий лаодикийский, рассказавший о нем это и иное кое-что. Но быв таким мужем, Евсевий не избег однако зависти тех людей, которые обыкновенно не терпят доблестей другого. Он также подвергся клевете, будто держится мыслей Савеллия. Впрочем на Соборе антиохийском его мнение было одинаково с мнением собравшихся там епископов; между тем как иерусалимский епископ Максим, говорят, с намерением избегал этого Собора, раскаиваясь, то есть, что раз уже был введен в обман и согласился {174} вместе с другими подписать низложение Афанасия. Равным образом не присутствовал на нем ни епископ, занимавший кафедру Рима, ни кто-либо из прочих италийских, или дальнейших за Римом епископов. Итак, когда франки нападали на западных галлов, а области восточные, особенно же город Антиохия, после тамошнего Собора, были колеблемы величайшим землетрясением, — в то самое время Григорий вступил в Александрию под защитою военного отряда, которому приказано было стараться, чтобы вступление его совершилось безмятежно и спокойно. К этому отряду присоединились и единомышленники Ария, как для означенной цели, так и для изгнания Афанасия. Между тем Афанасий заботился, как бы из-за него не пострадал народ, и для того, при наступлении ночи, сделал церковное собрание. Когда воины уже овладели церковью, он, окончив молитву, приказал наперед читать псалом; а потом в минуты общего псалмопения, заставлявшего воинов хранить спокойствие, так как нападение теперь считали они неблаговременным, — тайно вышел вон среди поющих и удалился в Рим. Таким образом Григорий занял александрийский престол; но народ в негодовании сжег церковь, соименную Дионисию, который был у них епископом 1. {175}

ГЛАВА 7.

Об архиереях в Риме и Константинополе и о том, что после Евсевия опять возведен был Павел; также об умерщвлении военачальника Ермогена и о том, что, прибыв из Антиохии, Констанций снова низложил Павла и разгневался на город, и что, оставив Македония в нерешительном состоянии, он опять удалился в Антиохию.

Итак желания противодействующей ереси успешно приходили в исполнение; а люди, ревностно защищавшие на востоке догмат, утвержденный в Никее, были низлагаемы: ибо когда еретики заняли важнейшие кафедры, александрийскую в Египте, антиохийскую в Сирии и столичную при Геллеспонте; тогда епископы сих областей уже повиновались им, как подчиненные. Но правитель римской Церкви и иереи запада считали это для себя обидою; потому что, с самого начала согласившись во всем с отцами, собиравшимися в Никею, они и доселе не переставали так мыслить, посему дружелюбно приняли прибывшего к ним Афанасия и взялись защищать его дело. Негодуя на это, Евсевий писал Юлию, чтобы он сам обсудил определения тирского Собора касательно Афанасия; но не дождавшись Юлиева мнения, вскоре после бывшего в Антиохии Собора, скончался. Тогда {176} константинопольские ревнители учения, изложенного в Никее, снова ввели в церковь Павла; а сообщники Феогниса, епископа никейского, Феодора ираклийского и другие единомышленники их, каким случилось быть в Константинополе, в то же время собрались в другой церкви и, при содействии скопища еретиков, в епископа константинопольского рукоположили Македония. От этого в городе происходили частые возмущения, похожие на войны; ибо обе стороны народа нападали одна на другою, и многие погибали, — город кипел смятением. Узнав об этом, бывший тогда в Антиохии царь разгневался и приказал опять изгнать Павла. Исполнителем его повеления был начальник конницы Ермоген. Быв послан в то время во Фракию и проходя чрез Константинополь, он хотел выгнать Павла из Церкви вооруженною рукою: но так как народ не допускал и даже противился ему, то воины стали еще настойчивее исполнять данное себе приказание. Тогда возмутители напали на дом Ермогена и сожгли его, а самого военачальника умертвили и, привязав на веревку, таскали его по городу. Услышав об этом, царь верхом прискакал в Константинополь с намерением наказать народ, но увидев его идущим к себе навстречу в слезах и с повинною головою, пощадил. Впрочем с этого времени город лишен был {177} половины хлебных запасов, которые отец Констанция Константин ежегодно дарил гражданам от казны из египетских доходов; ибо царь, может быть, подозревал, что многие из граждан, от роскоши и пресыщения проводя жизнь праздную, сделались склонными к возмущениям. Весь гнев свой излил он на Павла и повелел изгнать его из города, досадовал также и на Македония — частью за то, что он был виновник смерти военачальника и многих других, а частью и за то, что принял рукоположение без его согласия. Таким образом, и не утвердив его рукоположения, и не отменив, царь оставив дело так и возвратился в Антиохию. В то же время ревнители арианской ереси Григория, как нерадящего об утверждении их учения и ненавистного александрийцам за случившиеся в городе бедствия при его вступлении и за сожжение церкви, вывели из Александрии, и на место его послали Георгия, родом каппадокиянина, отличавшегося деятельностью и усердием к их учению.

ГЛАВА 8.

О прибывших в Рим восточных архиереях, и о том что писал о них Юлий римский; также, как, по грамоте Юлия, Павел и Афанасий опять получили свои престолы, и что писали Юлию восточные архиереи.

Удалившись из Александрии, Афанасий, прибыл в Рим. Случилось, что в то же время {178} прибыли туда — и Павел епископ константинопольский, и Маркелл анкирский, и Асклепа газский, который противился арианам и за то, подвергшись обвинению со стороны некоторых еретиков, обвинявших его в ниспровержении жертвенника, был низложен, а на его место предстоятелем газской Церкви поставлен Квинтиан. В Риме проживал так же, обвиненный в другом преступлении и лишенный своей Церкви, адрианопольский епископ Лукий. Узнав, в чем обвиняли каждого из них, и нашедши их единомышленными касательно учения никейского Собора, римский епископ принял их в общение, как единоверных и, исполняя свою обязанность пещись о всех, согласно с достоинством своего престола, каждому из них возвратил принадлежащую ему Церковь, а восточным епископам писал обличительно, что они несправедливо судили об этих мужах, и возмущают Церкви именно тем, что не принимают никейских определений. Вместе с этим Юлий не многих между ними приглашал к известному дню приехать в Рим и доказать, справедливо ли их решение касательно тех мужей, угрожая, что впредь он не будет терпеть, если не прекратится их стремление к нововведениям. Так писал он, и Афанасий вместе с Павлом и прочими снова получили каждый свою кафедру, а послание Юлия отправили к восточ-{179}ным епископам. Но последние приняли его с негодованием и, собравшись в Антиохии, написали Юлию в ответ напыщенное и ораторское послание, наполненное множеством насмешек и не чуждое сильнейших угроз. Говоря откровенно в своем послании, что римская Церковь выражает всем свое любочестие, поколику почитает себя пристанищем апостольского попечения и первоначальною митрополиею благочестия, хотя проповедники христианского учения приходили к ней с востока, — они объясняли, что не считают себя ниже его, что если и не возвышаются пред ним по величию или обширности Церкви, то побеждают его добродетелью и преимуществами душевными. Потом, поставляя Юлию в вину общение с Афанасием и прочими, они высказывали ему свое неудовольствие — будто бы за оскорбление их Собора и за отвержение их определений, и порицали этот поступок, как несправедливый и противный церковным законам. Несмотря однако ж на такие упреки и свидетельства о сильной своей скорби, они обещали иметь с Юлием мир и общение, если он подтвердить низложение изгнанных и поставление рукоположенных ими лиц; а когда будет действовать вопреки их определениям, то угрожали противным: ибо и предшественники их, восточные иереи, (говорили они), нисколько не противоречили по случаю изгнания из римской Церкви {180} новациан. О том же, что сделано ими против определений отцов, собиравшихся в Никее, они ничего не отвечали Юлию, а только упомянули, что имеют много важных причин к оправданию своих поступков, но считают излишним оправдываться в этом теперь, — без сомнения потому, что тогда вдруг были бы признаны несправедливыми во всех отношениях.

ГЛАВА 9.

О том, как были изгнаны Павел и Афанасий, а Македоний введен в константинопольскую Церковь.

Так писали они Юлию, а царю Констанцию снова клеветали на низложенных ими епископов. Живя тогда в Антиохии, Констанций предписал константинопольскому префекту Филиппу — Церковь опять отдать Македонию, а Павла изгнать из города. Опасаясь народного возмущения, префект, отправился в знаменитую и обширнейшую публичную баню, называемую Зевкзипп, и пригласил к себе Павла — как бы для совещания о делах общественных. Но как скоро Павел прибыл, Филипп показал ему грамоту царя и приказал тайно отвести его к морю чрез дворец, примыкавший к бане, а там посадить на корабль и отправить в Фессалонику, откуда, говорят, происходили и предки Павла. При этом строго было запре-{181}щено ему переходить в области восточные, но идти в Иллирию и в дальнейшие страны не возбранялось. Потом, вышедши из судилища, префект взял Македония и поехал с ним в церковь. Между тем, во время этих событий, народ собрался в бесчисленном множестве и тотчас наполнил церковь; ибо все, как последователи арианской ереси, так и приверженцы Павла, старались занять ее одни пред другими. Когда префект вместе с Македонием находился уже близ церковных дверей, и войсками, чтобы очистить место для прохода, разгоняем был народ, который однако ж не мог отступить, потому что дальнейшие места были заняты; тогда воины, думая, что народ умышленно не хочет посторониться, перебили многих мечами, а многие погибли, быв затоптаны другими. Так исполнено царское повеление, по силе которого Македоний занял Церковь, а Павел сверх чаяния был удален из Константинополя. Между тем Афанасий ушел и, опасаясь угрозы царя Констанция, скрывался; ибо царь, на основании доноса еретиков, будто он возбуждает возмущения, и будто при вступлении его многие погибли, грозился наказать его смертью. Особенно же причиною царского гнева была клевета, что он продает в свою пользу хлеб, который царем Константином назначен для раздачи бедным александрийцам. {182}

ГЛАВА 10.

О том, что писал об Афанасие римский епископ епископам восточным; также об отправлении епископов в Рим для исследования вместе с римским епископом тех обвинений, которые сделаны епископами восточными, и об отослании их кесарем Константом.

Когда египетские епископы написали, что все обвинения Афанасия ложны; тогда, видя, что Афанасию небезопасно более оставаться в Египте, Юлий пригласил его к себе, а собравшимся в Антиохии, от которых в то время получено было послание, написал ответ, и обвинял их во-первых в том, что они тайно искажают учение никейского Собора, во-вторых в том, что вопреки законам Церкви не пригласили его на совещание, — ибо есть иерархический закон, что все 1, совершаемое без ведома римского епископа, недействительно, и наконец в том, что дела их в Тире и Мареотиде против Афанасия ведены были неправильно, — ибо первые опровергаются клеветою касательно Арсения. В заключение же осуждал он их за надменность послания. По всем этим и другим причинам, Юлий заблагорассудил помочь Афанасию и Павлу; ибо, спустя немного времени, и этот, прибыв в Италию, жаловался на причиненные себе оскорбления. Но рим-{183}ский епископ, сколько ни писал о них иереям восточным, ни в чем не имел успеха, и потому донес о сем царю Константу. Констант просил брата Констанция — выслать кого-нибудь из восточных епископов для объяснения касательно низложения Афанасия и других. Вследствие сего избраны были трое: Наркисс епископ Иринополиса киликийского, Феодор епископ Ираклеи фракийской и Марк епископ Арефузы сирийской. Прибыв в Италию, они усиливались оправдать свои поступки и старались убедить царя, что решение восточного Собора справедливо. Когда же, по требованию, надлежало им объявить свою веру; то они скрыли символ, составленный ими в Антиохии, и представили другое, столь же несогласное с утвержденным в Никее письменное исповедание. Итак видя, что они несправедливо клевещут на упомянутых мужей, и избегают общения с ними не за какие-нибудь преступления и не за образ жизни, как сказано было в определениях об их низложении, а за разногласие в догмате, Констант отослал их назад без успеха в том, для чего они приезжали.

ГЛАВА 11.

О пространном изложении веры, о событиях на сардикском Соборе и о том, как восточные низложили Юлия, епископа римского, и Осию испанского за общение их с Афанасием и прочими.

По истечении трех лет, восточные епи-{184}скопы отправили к западным другое сочинение, которое называли пространным изложением веры, потому что оно состояло из бó льшего числа слов и выражений, чем прежние. В нем о существе Божием они не упоминали, но утверждающих, что Сын произошел из несущего, либо из другой ипостаси, а не от Бога, и что было время или век, когда Его не было, отлучали от Церкви. Однако ж Евдоксия, епископа Германикии, Мартирия и Македония, приезжавших с этим сочинением, западные иереи не приняли: для нас довольно, говорили они, и определений никейских; кроме их не считаем нужным придумывать что-либо. Так как царь Констант (письменно) просил брата возвратить Афанасию и прочим их престолы, но письма его, по причине противодействия ереси, не имели никакого успеха, а между тем Афанасий и Павел, лично являясь к нему, домогались Собора, поколику дело шло об искажении православного учения; то цари с общего согласия положили — епископам обеих частей империи к известному дню собраться в иллирийский город Сардик. Восточные сперва съехались в Филиппополисе фракийском и написали западным, которые уже собрались в Сардике, чтобы Афанасия с прочими, как уже низложенных, они отлучили от заседания и общения, а иначе, говорили, мы не сойдемся. Потом, прибыв даже в Сардик, {185} они не хотели вступать в церковь, пока находились там низложенные ими. На это западные писали в ответе, что они никогда не отделялись от общения с ними и теперь не отделятся — особенно после того, как римский епископ Юлий исследовал все, на них взносимое, и не нашел их виновными, и что обвиняемые присутствуют здесь, как люди, готовые подвергнуться суду и снова оправдаться в приписываемых им преступлениях. Так как эти взаимные объяснения не имели никакого успеха, а назначенный день, в который надлежало рассуждать о том, для чего епископы собрались, уже прошел; то наконец одна сторона их написала другой такие послания, которые произвели между ними вражду сильнее прежней. Посему каждая из них, собравшись отдельно, составила противные другой определения. Именно, восточные, подтвердив прежние свои приговоры касательно Афанасия, Павла, Маркелла и Асклепы, низложили также римского епископа Юлия, как прежде всех вступившего с ними в общение, — исповедника Осию, частью по той же причине, а частью и за дружеские его отношения к предстоятелям антиохийской Церкви, Павлину и Евстафию, — и трирского епископа Максимина — за то, что он первый вступил в общение с Павлом и был виновником его возвращения в Константинополь, а прибывших в Галлию восточных епи-{186}скопов отлучил от Церкви. Кроме того, низложили они сардикского епископа Протогена и Гавденция, — первого за то, что защищал Маркелла, которого прежде осудил, а последнего за то, что он поступал вопреки Кириаку, которого был преемником, и весьма уважал низложенных ими. Сделав такие определения, восточные известили всех епископов, чтобы они не вступали с этими лицами в общение, не писали к ним и от них не принимали никаких грамот. А о Боге приказывали мыслить так, как сказано было в приложенном к их посланию писании, в котором не упоминалось о единосущии, и отлучались от Церкви утверждающие, что три Бога, или что Христос не есть Бог, или что Отец, Сын и Дух святой — одно и то же, или что Сын не рожден, или что было некогда время или век, когда Его не было.

ГЛАВА 12.

О том, что епископы, заседавшие вместе с Юлием и Осиею, низложили восточных архиереев и составили также символ веры.

С другой стороны, заседавшие с Осиею во-первых провозгласили невинными — Афанасия, как несправедливо оклеветанного собиравшимися в Тире епископами, — Маркелла, как доказавшего, что его образ мыслей был оклеветан, — Асклепу, как получившего епи-{187}скопство по определению Евсевия Памфилова и многих других судей, и доказавшего справедливость этого судебным порядком, — Лукия, как епископа, которого обвинители обратились в бегство, — и в каждую из этих Церквей написали, чтобы сих именно мужей признавали они своими епископами и ожидали, а Григория александрийского, Василия анкирского и Квинтиана газского не называли епископами, не имели с ними никакого общения и даже не считали их христианами. Потом низвели с епископских мест — Феодора фракийского, Наркисса епископа иринопольского, Акакия кесарийско-палестинского, Минофанта ефесского, Урзакия сингидонского, что в Мизии, Валента мурзийского, что в Паннонии, и Георгия лаодикийского, хотя он и не был на этом Соборе с восточными епископами. Всех их лишили они священства и общения, как таких людей, которые отделяют Сына от существа Отчего, принимают тех, которые, за привязанность к арианской ереси, давно низложены, и возводят их на высшие степени Божественного служения. По этим причинам отлучив их определив считать чуждыми кафолической Церкви, они написали ко всем епископам, чтобы последние подтвердили их определения и согласовались с ними в вере, для чего и сами написали тогда иное изложение веры, пространнее никейского, впрочем {188} заключавшее в себе тот же смысл и немного отличавшееся от него только в выражениях. Именно, Осия и Протоген, которые в то время между западными епископами, собиравшимися в Сардике, были главные, опасаясь, чтобы некоторые не подумали, будто они искажают определения никейские, писали Юлию и свидетельствовали, что эти определения признают они несомненными, но для большей ясности распространяют те же мысли, чтобы единомышленники Ария, злоупотребляя краткостью изложения, не могли увлекать неопытных к принятию этих мыслей в нелепом смысле. Поступив так, те и другие закрыли собрание, — и каждый епископ отправился в свою епархию. Этот Собор состоялся в консульство Руфина и Евсевия, в одиннадцатом году по смерти Константина. На нем было — из западных городов около трехсот епископов, а с востока — семьдесят шесть, между которыми находился и Исхирион, врагами Афанасия поставленный на епископию мареотскую.

ГЛАВА 13.

О том, что после Собора восток и запад разделились: запад твердо держался веры никейской, а на востоке, по причине словопрений о вере, в некоторых предметах происходили разногласия.

После сего Собора те и другие уже не смешивались между собою и не сообщались, как {189} единоверные; но западные простирали пределы свои до Фракии, а восточные — до Иллирии, и Церкви, чего и следовало ожидать, возмущаемы были раздором и взаимными наветами: ибо хотя и прежде разногласили они в учении, но, имея взаимное общение, не производили большого зла и казались единомышленными. Говоря вообще, вся западная Церковь отеческие догматы сохраняла в чистоте, и касательно их чуждалась словопрений и разногласий: ибо хотя и эту часть (римской империи) Авксений епископ медиоланский, Валент и Урсакий паннонские, старались склонить к ереси арианской; но их усилия, при тщательном наблюдении предстоятеля римского престола и прочих священнослужителей, истреблявших семена этой ереси, не имели желаемого ими успеха. Напротив, в Церкви восточной, которая после антиохийского Собора пришла в смятение и явно разногласила с верою никейской, — хотя на самом деле, как я полагаю, большая часть верующих в ней содержала то же учение и признавала происхождение Сына из существа Отчего, — некоторые упорно восставали против выражения «единосущный». По моему мнению, одни из них, быв в самом начале против этого слова, потом уже, как случается со многими, стыдились принять его, чтобы не показаться побежденными. Другие, чрез непрестанные рассуждения об этом предмете, получив навык {190} так мыслить о Боге, после не могли уже переменить своих мыслей. А иные, видя, что состязающийся утверждает не должное, склонялись на другую сторону и располагались к этому то силою, то дружеством, то другими причинами, которыми люди обыкновенно побуждаются благоприятствовать, чему не должно, или удерживать свою смелость от обличения, — чего должно. Много было и таких, которые, почитая безумием заниматься подобными спорами о словах, спокойно держались смысла Отцов никейского Собора. Тверже и явнее всех восточных хранили никейские определения Павел епископ константинопольский, и Афанасий александрийский, и все общество монашеское, как то: Антоний Великий, который был еще в живых, ученики его и весьма многие другие в Египте и во всей римской империи. Так как я упомянул об этих мужах; то пробегу кратко историю тех, которые, сколько мне известно, были особенно знамениты в это царствование.

ГЛАВА 14.

О процветавших тогда в Египте святых мужах: Антоние, двух Макариях, Ираклие, Кроние, Пафнутие, Путувасте, Арсисие, Серапионе, Питирионе, Пахомие, Аполлоние, Ануфе, Иларионе и других весьма многих святых.

Начинаю с Египта и двух Макариев, приснопамятных настоятелей скита и тамошней горы. Из них один назывался египетским, {191} а другой гражданским, или как бы городским 1, потому что был родом александриец. Оба они, за свое божественное предведение и любомудрие, пользовались великим уважением, страшны были для демонов и совершали много чудесных знамений и исцелений. О египетском говорят, что он, желая одного неверующего убедить в истине воскресения мертвых, даже воскресил мертвого и жил около девяноста лет, из которых шестьдесят провел в пустынях. Начав вести жизнь любомудренную, Он еще в молодых летах так прославился, что монахи называли его юношею-старцем, и сорока лет отроду рукоположен в пресвитера. А другой Макарий сделался пресвитером позднее. Он испытал почти все роды подвижничества, из которых иные сам выдумал, а иные, переняв от других, исполнял с такою точностью, что от чрезмерно суровой жизни у него не росли волосы на подбородке. В то же время и в той же стране занимались любомудрием Памва, Ираклид, Кроний, Пафнутий, Путуваст, Арсисий, Серапион Великий, Питирион, живший близ Фив, и Пахомий, бывший на-{192}стоятелем так называемых тавеннисиан 2. У последних одежда и образ жизни были несколько отличны от прочих монахов, что располагало их к добродетели и побуждало душу презирать земное и взирать горе, дабы она удобнее могла перейти в селение небесное, когда отрешится от тела. По примеру Илии Фесвитянина, они одевались в кожаные одежды, — думаю, для того, чтобы, при взгляде на кожу, всегда иметь в памяти добродетели Пророка, мужественно противиться нечистым пожеланиям, и как чрез подражание ему, так и в надежде подобных же воздаяний, лучше сохранять целомудрие. Говорят, что и прочие одежды египетских монахов выражали некоторое любомудрие и не случайно отличались от других. Так напр. они облачались в хитоны, без рукавов 3, давая тем разуметь, что руки не должны быть готовы на обиду; — на голове носили шапочку, называемую κ ο υ κ ο ύ λ ι ο ν, дабы жить чисто и непорочно, подобно питающимся молоком детям, на которых кладут такие шапочки для прикрытия и защищения их головы; — употребляли пояс и покрывало (ν α β ο λ ε ς ), из которых первым опоясывали чресла, а другим обхваты-{193}вали шею и плечи, внушая мысль, что надобно быть готовым для служения Богу и для деятельности. Знаю, что другие приводят на это другие объяснения; но мне довольно и сказанного. Пахомий сперва, говорят, один любомудрствовал в пещере; но явившийся Ангел Божий повелел ему собрать молодых монахов и жить вместе с ними: ибо успев в любомудрии сам по себе, он должен своим руководством приносить пользу и многим сожительствующим. Но управлять ими приказано Пахомию по правилам, какие будут даны, — и Ангел дал ему свиток, который и теперь у них сохраняется. Предписанные в нем правила позволяли каждому есть и пить, работать и поститься, либо не поститься, сколько кто мог, — и на тех, которые больше ели, повелено возлагать работы труднейшие, а на подвижников легкие; строить многие малые помещения и в каждом помещении жить троим, но принимать пищу всем вместе в одном доме; есть молча и сидеть за столом с покрытыми лицами, так чтобы не видеть друг друга и ничего иного, кроме стола и предложенных яств. Чужестранцу не позволялось есть вместе с ними, разве будет принят какой путешественник. А кто захотел бы сожительствовать им, тот должен наперед в течение трех лет исправлять труднейшие работы, и потом уже иметь с ними общение. {194} Предписывалось также одеваться в кожаные одежды и покрывать голову шерстяными шапочками, а на шапочках делать значки красного цвета {κ ε ν τ ρ ο ν }; употреблять сверх того льняные хитоны и поясы, и в этих хитонах и кожаных одеждах спать, сидя в особо устроенных седалищах, огражденным с обеих сторон так, чтобы они могли служить каждому вместо постели; но в первый и последний день недели, приступая к жертвеннику для приобщения божественных тайн, развязывать поясы и снимать кожаные одежды; молиться каждый день двенадцать раз, да столько же вечером и столько же ночью, а в девятый час — три раза; притом, пред принятием пищи, каждую молитву предварять пением псалма. Все общество должно было разделяться на двадцать четыре разряда, и каждому разряду надлежало носить имя одной из греческих букв, так чтобы это название соответствовало его жизни и нравам: наприм. простейшие назывались иотою (ι ), хитрейшие зитою или кси (ζ или ξ ), а другие — другим образом, сколько можно было приспособить свойства разряда к начертанию буквы. Этими-то правилами руководил своих учеников Пахомий, муж весьма человеколюбивый и много угодивший Богу, так что мог предвидеть будущее и часто беседовал с святыми ангелами. Он жил в Фиваиде на острове Тавенне, отчего ученики его и доныне называются тавен-{195}скими. Живя по вышеизложенным правилам, они сделались знаменитыми, и с течением времени число их так умножилось, что возросло до семи тысяч человек; ибо и одно общежитие на острове Тавенне, где жил сам Пахомий, простиралось до тысячи трехсот человек, — тогда как тавенцы обитали не только в Фиваиде, но и в других странах Египта, и у всех их был один и тот же образ жизни, у всех — все общее. Общежитие на острове Тавенне почитали они как бы матерью, а тамошних настоятелей его — отцами и начальниками. В то же время монашеским любомудрием прославился и Аполлоний, который, говорят, начал любомудрствовать в пустынях еще с пятнадцати лет от роду, а достигши сорокалетнего возраста, по Божию повелению, пришел в места обитаемые. Свое общежитие имел он также в Фиваиде, весьма благоугождал Богу, совершал чудесные исцеления и знамения, любил делать, что следовало, и был добрым и ласковым учителем людей, приходивших для любомудрия. В молитвах своих он так успевал, что о чем ни просил Бога, ничто не осталось неисполненным; потому что, быв мудр, мудро возносил он и прошения, а таковые Бог всегда скоро удовлетворяет. В то же время жил, как полагаю, и преподобный Ануф, который, сказывали мне, с тех пор, как в первый раз во время гонений на христиан-{196}скую веру исповедал (Бога), никогда не говорил лжи, не желал ничего земного, получал от Бога все, о чем ни молился, и на всякую добродетель был наставляем Ангелом Божиим. Но о монахах египетских этого будет довольно.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒