АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ 2 страница

ГЛАВА 10.

О великих исповедниках, какие еще остаются в живых.

Ибо тогда было много добрых христиан; и так как гонения едва прекратились, то в живых оставалось еще много и исповедников, служивших украшением Церквей своих, именно: Осия епископ кардовский, Амфион епископ Епифании, что в Киликии, Максим, после Макария управлявший Церковью иерусалимскою, и Пафнутий из Египта, чрез которого, Бог, говорят, совершил весьма много чудес и которому даровал власть изгонять демонов и исцелять различные недуги. Этот Пафнутий и вышеупомянутый Максим были из числа тех исповедников, которых Максимин осудил на работы в рудокопнях, вырвав у них по правому глазу и изувечив по левой голени. {39}

ГЛАВА 11.

Повествование о святом Спиридоне, о его смиренномудрии и твердости

Есть сказание, что около этого же времени, жил и Спиридон тримифунтский, епископ кипрский, которого добродетель достаточно, думаю, доказывается продолжающеюся и доныне молвою о нем. Из совершенных им при помощи Божией дел весьма многие, должно быть, известны туземцам; а я не скрою только того, что до нас дошло. Он был поселянин, имел жену и детей, но от этого не стал хуже в делах божественных. Говорят, однажды ночью зашли в его овчарню злые люди и, вознамерившись похитить овец, вдруг оказались связанными, когда никто не вязал их. С наступлением дня, Спиридон пришел и, нашедши их связанными, разрешил от невидимых уз, а вместе с тем и побранил, что, имея возможность попросить и получить, чего хотелось, они решились лучше похитить и в продолжение ночи столько пострадали. Сжалившись однако над ними, или правильнее, поучая их обратиться к лучшей жизни, наконец он сказал: «возьмите этого овна и ступайте; ведь вы утомились от бодрствования, и должны выйти из моего двора, не жалуясь на труды». Этому по всей справедливости можно удивляться; но не менее удиви-{40}тельно и следующее: его дочери, девице, по имени Ирине, один из знакомых вверил что-то для сохранения. Взяв и желая верно сберечь вещь, она закопала ее дома. Но случилось, что отроковица умерла, ничего не сказавши. Тогда упомянутый человек пришел и требовал назад залога. Так как Спиридон не знал, что сказать, и обыскавши весь дом, ничего не нашел; тот начал плакать, рвал на себе волосы и, казалось, готов был умертвить себя. Подвигнутый к жалости, Спиридон пришел на могилу и назвал отроковицу по имени: когда же она отозвалась, спросил ее о залоге и, узнавши, возвратился, нашел искомую вещь, как она показала, и отдал ее человеку. Но если уже до того дошло, то не неуместно будет прибавить и следующее: у Спиридона был обычай — из имевшихся плодов одну часть разделять бедным, а другую давать желающим в займы без прибыли. Но сам он лично и не давал, и не принимал назад, а только показывал кладовую и позволял приходящим уносить, сколько им было нужно, потом опять возвращать, сколько, по их счету, они взяли. И вот некто, занявший таким образом, пришел как будто с тем, чтобы отдать; но когда по обычаю позволено было ему самому отнести в кладовую, сколько занимал, он отважился на несправедливость: думая укрыться, не отдал долгу, {41} а только показал вид, будто отдал, и ушел, как расплатившийся. Однако ж это не надолго утаилось. Спустя несколько времени, он снова должен был занять. Спиридон послал его в кладовую и дал ему волю отмерять себе, сколько хочет. Но заниматель нашел клеть пустою и сообщил о том Спиридону, который в ответ ему сказал: «Удивительно однако ж, друг мой, как это тебе одному показалось, что в кладовой нет запасов? Смотри-ка; брав взаймы когда-нибудь, возвратил ли ты прежний долг? Не будь этой причины, — ты конечно не встретишь недостатка в том, что тебе нужно. Ступай же опять смело и с уверенностью, что найдешь». Пойманный таким образом, он признался в своем грехе. Стоит также подивиться степенности этого святого мужа, — с какою точностью соблюдал он постановления Церкви. Рассказывают, что, спустя несколько времени, епископы Кипра, по какой-то нужде, сошлись в одно место. С ними был и этот Спиридон, и ледрийский епископ Трифилий, человек вообще знаменитый и живший долго в Берите для изучения законов. По окончании Собора, Трифилия упросили сказать поучение к народу, — и когда ему надлежало привести слова: «возьми одр твой и ходи», он, вместо слова «одр» (κ ρ α β β α τ ο ν ), употребил слово «ложе» (σ κ ί μ π ο υ ς ). Спиридон, вознегодовав на это, сказал: «ужели ты лучше {42} Того, Кто произнес: одр, что стыдишься употребить Его выражение? » И, сказав это, сошел с священнического седалища, в виду народа, внушая сим скромность тому, кто тщеславился своею речью. А Спиридон способен был пристыдить, как человек уважаемый и весьма славившийся своими делами; да и по возрасту, и по священному сану был он старше Трифилия. Надобно знать и то, как он принимал странников. Некто зашел к нему с пути уже по наступлении четыредесятницы, когда он с домашними обыкновенно держал пост и вкушал пищу только в определенный день, а в прочие оставался без пищи. Видя, что странник очень устал, он сказал дочери: «обмой-ка ноги этому человеку, да предложи ему покушать». Когда же девица отвечала, что нет ни хлеба, ни муки; ибо запас этого, по причине поста, был бы излишен; он сперва помолился и попросил прощения, а потом приказал дочери изжарить случившегося в доме соленого свиного мяса. И как скоро оно изжарилось, Спиридон, посадив вместе с собою странника, начал есть предложенное мясо, и убеждал того человека подражать себе. Когда же последний, называя себя христианином, отказывался, — тот прибавил: тем менее надобно отказываться; ибо Слово Божие изрекло: вся чиста чистым (Тит. 1, 15). Это о Спиридоне. {43}

ГЛАВА 12.

Об образе монашеской жизни: откуда он получил начало и кто были его учредителями?

Но не менее прославляли Церковь и своими добродетелями поддерживали ее учение мужи, принявшие монашеский образ жизни; ибо такое любомудрие есть самое полезное дело, нисшедшее от Бога к человекам. Оно не заботится о многом учении и диалектической искусственности речи, как о деле излишнем, которое только отнимает время у занятий лучших, а жить правильно нисколько не помогает; напротив, одним естественным и безыскусственным смыслом научает тому, чем совершенно уничтожается, или по крайней мере уменьшается зло, и средины между злом и добродетелью отнюдь не полагает к ряду благ. Это любомудрие наслаждается только добрым, и кто удерживается от зла, но не делает добра, того почитает худым; ибо оно не тщеславится добродетелью, но подвизается (в ней), почитая людскую славу за ничто. Мужественно противостоя страстям души, оно не уступает ни нуждам физическим, ни немощам тела. Стяжав силу божественного ума, оно всегда созерцает Создателя всяческих, ночью и днем чтить Его и умилостивляет молитвами и служением. Стремясь благочестно к вере, чрез чистоту души и совершение добрых дел, оно {44} презирает очищения, окропления и тому подобное, ибо сквернами почитает только грехи. Будучи выше внешних напастей и, так сказать, господствуя над всем, оно не отвлекается от своего избрания ни окружающим жизнь беспорядком, ни нуждою. Обижаемое, оно не ослабевает, терпящее зло, не мстит, угнетаемое болезнью, или недостатком необходимого, не упадает в духе; но тем-то более и хвалится, что, целую жизнь подвизаясь в терпении и кротости и требуя не многого, становится, сколько возможно для человеческой природы, ближе к Богу. Пользуясь настоящею жизнью, как переходом, оно не удручается заботами о приобретении вещей и не простирает своего попечения о настоящем далее крайних нужд, но всегда предпочитая простые и удобоснискиваемые потребности здесь, часть блаженства там и постоянно стремится к тамошнему счастливому жребию. Всегда дыша благоугождением Богу, оно отвращается от бесстыдного сквернословия и, что удалило из своей жизни на самом деле, о том не терпит даже и звука. Ограничиваясь не многими естественными потребностями и принуждая тело довольствоваться малым, оно над похотью владычествует воздержанием, неправду наказывает правдою, ложь вразумляет истиною, и меру во всем определяет благочинием. Жизнь свою проводит оно в единомыслии и общении с ближ-{45}ними, печется о друзьях и чуждых, делит собственное с нуждающимися, занимается тем, что полезно для всякого, не возмущает радующихся и утешает скорбящих. Заботясь же о всех и направляя свое попечение к существенному благу, оно здравыми рассуждениями и мудрыми внушениями научает слушателей чуждаться лести и злословия. Будучи свободно от вражды, насмешливости и гнева, беседуя с почтением и скромностью, оно врачует собеседников этим, как бы каким лекарством. Как разумное, оно отрекается от всякого неразумного движения и совершенно властвует над страстями тела и души. Начало же сему превосходному любомудрию положили, говорят, Илия пророк и Иоанн Креститель. А Филон пифагореец в своих хрониках повествует, что лучшие из евреев для любомудрствования отовсюду стекались в какую-то страну на холме за Мареотским озером, и жилище их, пищу, жизнь изображает в таком виде, в каком все это бывает и теперь у монахов египетских. Он пишет, что, начиная любомудрствовать, они отдают имение родственникам и, отказываясь от общественных занятий и сношений, поселяются вне городских стен по пустынным полям и садам, — что у них есть священные жилища, называемые монастырями, в которых уединившись, они совершают священные таинства, усердно прославляют Бога псалмами {46} и гимнами, и не прежде вкушают пищу, как по захождении солнца, некоторые же не едят дня по три и более, — что в определенные дни они лежат на земле, совершенно отказываются от вина и мяса, и пищею их в то время бывает хлеб, соль и иссоп, а питием — вода, и что с ними живут женщины — престарелые девы, по любви к любомудрию, добровольно подвизающиеся в безбрачии. Описывая их таким образом, Филон, вероятно, видит в них евреев, обратившихся при нем в христианство, но продолжавших еще жить более по-иудейски и соблюдавших иудейские обычаи; ибо у других нельзя найти подобного образа жизни. Из этого я заключаю, что у египтян такое любомудрие начало процветать с того именно времени. Другие же говорят, что причиною его были случавшиеся по временам гонения за веру, и что эта жизнь получила начало, когда христиане, убегая от преследований, делали себе жилища в горах, пустынях и лесах.

ГЛАВА 13.

Об Антоние Великом и святом Павле Простом.

Египтянами ли, или кем другим первоначально основано это любомудрие, но все согласны, что упомянутый образ жизни на высоту строгости и совершенства, своими нравами и приличными упражнениями, возвел мо-{47}нах Антоний Великий. Молва о добродетелях этого мужа в то время была столь велика в египетских пустынях, что царь Константин сделал его своим другом, почтил посланиями и убеждал писать к себе о нуждах. Антоний был по происхождению египтянин, из благородного сословия, уроженец селения Комы; а это селение лежало близ города Гераклеи, у египтян называвшейся Аркасиею. В юношестве оставшись сиротою, отеческие поля подарил он своим односелянам, а прочее имущество распродал, и деньги роздал убогим; ибо понимал, что свойство усердного любителя мудрости — не только освободить себя от имуществ, но и издержать его надлежащим образом. Обращаясь с подобными себе подвижниками, он придумывал способы подвижничества все строже и строже, с каждым днем становился воздержнее и, как бы всегда только начиная, придавал новую силу рвению, телесные удовольствия обуздывал трудами, против страстей души вооружался Богомудрою решимостью. Пищею его был только хлеб да соль, питием — вода, а временем обеда — закат солнца; даже нередко по два дня и более он оставался без пищи; бодрствовал же, можно сказать, целые ночи, и в {48} молитвах встречал день, а если и вкушал сон, то на одну минуту; ложился большею частью на земле, и только землю имел своею постелью. Намащать себя маслом, мыться и пользоваться другими удобствами он не хотел, так как от жидкостей крепость тела изменяется в изнеженность. Сказывают даже, что он никогда не видел себя нагим; грамоты не знал и не уважал, но хвалил добрый ум, как старшину и изобретателя грамоты. Особенно же был он кроток, человеколюбив, благоразумен, мужественен, приятен для собеседников и мягок в разговоре, хотя бы разговор был даже спорный; ибо как-то мудро, свойственными себе одному оборотами и уменьем, укрощал он возраставшее любопрение, беседе давал тон умеренный, а собеседников низводя на низшую степень горячности, положения их поставлял в созвучие. За столь великие добродетели исполнившись божественного предведения, он не почитал однако добродетелью знать будущее и не советовал напрасно трудиться на этим, говоря, что и не знающий будущего не даст за то ответа, и знающий не сделается чрез то предметом зависти; потому что истинное блаженство состоит в служении Богу и в хранении Его законов. А кому и того хочется, говорил он, тот пусть очищает свою душу; ибо, при помощи Бога, открывающего будущее, этим только {49} можно доставить ей прозорливость и разумение будущего. Лености Антоний и в себе не терпел, и желавших хорошо жить располагал к работе, убеждая каждого быть судиею самого себя и давать себе отчет в том, что делал он днем и ночью. Если сделано нечто не должное, — записывать это, с намерением вперед беречься от грехов, стыдясь самого себя, когда бы записанного нашлось много, или боясь, как бы записки не похитили, и дурные поступки не сделались известными другим. Этого мало; он с большею ревностью, чем кто-нибудь, заботился также и о защищении обижаемых, и ради таковых часто отправлялся в города; потому что многие, жалуясь ему, усильно просили его ходатайствовать за них пред властями и городскими чинами. А видеть его, слушать его речи и повиноваться его велениям каждый считал за великую честь; ибо, несмотря на такую свою знаменитость, он старался оставаться в неизвестности и скрываться в пустынях. Если же, быв принужден помочь просителям, и приходил он когда в город, то, исполнив, за чем приходил, тотчас опять удалялся в пустыню; потому что рыбы, говорил, питаются влагою, а монахи украшаются пустынножительством, и как первые, коснувшись суши, теряют жизнь, так и последние, приходя в города, губят монашескую важность. Внимательный и обходи-{50}тельный со всеми видевшими его, он старался не только не иметь в душе презрения, но и не казаться презирающим. Я предположил рассказать это немногое из жизни Антония — с тою целью, чтобы на рассказанное смотря, как на примеры, мы могли заключать о любомудрии этого мужа. У него было очень много знаменитых учеников, из которых одни жили в Египте и Ливии, а другие в Палестине, Сирии и Аравии. Эти ученики там, где было место его жительства, проводили свое время и действовали не хуже учителя: каждый из них многих учил и приводил к подобной же добродетели и любомудрию; так что, обходя города и веси, трудно было бы отыскивать друзей Антония, или их преемников. Да и легко ли найти, когда в продолжение своей жизни они старались скрываться ревностнее, чем многие из нынешних людей, которые надмеваясь честолюбием, кичат и домогаются знаменитости? Между известными нам учениками Антония было много и других славных мужей, о которых в свое время мы напишем, и Павел, по прозванию, Простой. Быв поселянином, он, говорят, имел в супружестве за собою красивую жену; но застав ее в прелюбодеянии, тихо улыбнулся и произнес клятву, что больше жить с нею не будет. Посему, сказав прелюбодею, «возьми ее», тотчас ушел в пустыню к Антонию. Говорят {51} также, что этот муж был в высшей степени кроток и воздержан. В самом деле, несмотря на старость и непривычность Павла к монашескому терпению, — ибо он был еще новичок, — Антоний подвергал его разнообразному искусу, но ни в чем не нашел слабым и, засвидетельствовав о совершенном его любомудрии, позволил ему жить самому по себе, как вовсе не нуждающемуся в учителе. И Бог подтвердил свидетельство Антония, доказав делами, что это был муж знаменитейший, что в истязании и изгнании бесов он даже превосходил своего учителя.

ГЛАВА 14.

О святом Аммоне и Евтихиане, что на Олимпе.

Около того же времени любомудроствовал и египтянин Аммон. Говорят, что, когда родственники принудили его жениться, — он не коснулся жены, по обыкновению мужей, но при начале брака, как жених, взяв свою невесту в брачный чертог и оставшись с нею один, сказал: «этот брак наш, жена, тем и кончился»; потом, растолковав ей из священных Писаний, сколь велико благо — сохранить девство, убеждал ее жить отдельно. Жена, хотя и одобрила слова его о девстве, но разойтись с ним находила трудным. Посему он жил вместе с нею восемнадцать лет, спя отдельно и не пренебрегая при этом монаше-{52}ских подвигов. В течение столь долгого времени и жена, подражая добродетели мужа, наконец разочла, что несправедливо было бы ему, сделавшись столь славным, ради ее, скрываться дома, что им обоим надобно любомудрствовать, живя порознь, — и просила о том мужа. А муж, воздав благодарение Богу за внушенные мысли жене, сказал ей: «пусть же этот дом будет твой; а для себя я построю другой». — И нашедши пустое место на южной стороне Мареотского озера за Скитисом и так называемою Нитрийскою горою, провел он там в любомудрии двадцать два года, жену же свою видел два раза каждый год. У этого святого основателя тамошних монастырей было много достопримечательных учеников, как покажет преемство их, и много дивного случилось с ним в его жизни, о чем особенно любили говорить египетские монахи, считавшие важным делом — чрез преемство неписанного предания тщательно хранить память о добродетелях древнейших подвижников. Из дошедших до нас сведений я расскажу следующее: нужно было ему и ученику его Феодору, когда они куда-то шли, перейти поток, называемый Ликос. Чтобы не видеть им друг друга нагими, Аммон приказал Феодору отойти в сторону. Но так как и сам он стыдился видеть себя нагим, то мгновенно подъятый божественною силою, перенесен был на про-{53}тивоположный берег. Потом перешел и Феодор, и увидев что одежда и ноги Аммона нисколько не мокры, стал докучать старцу, чтобы он открыл причину этого. Старец отказывался, а ученик утверждал, что не отстанет, пока не узнает. Тогда Аммон, обязав Феодора никому не сказывать при его жизни, признался в случившемся. Упомянутому чуду подобно и следующее: неправедные родители привели к Аммону своего сына, которого укусила бешенная собака и который был едва жив. Терзая на себе волосы, они просили исцелить его. Но Аммон сказал им: «сын ваш вовсе не нуждается в исцелении от меня; если вы согласитесь отдать хозяевам вола, которого похитили, — он тотчас исцелеет». Так случилось: едва вол был отдан, — недуг оставил отрока. Когда же этот Аммон скончался, Антоний, говорят, видел, как божественные силы с псалмопениями сопровождали душу его на небо, и по случаю вопроса бывших при нем людей, не скрыл причины своего изумления; да и ясно было, что он внимательно всматривался в воздух и поражен был видением странного чуда. А между тем некоторые люди, прибывшие после сего из скита, возвестили час кончины Аммона, и этим подтвердили истину предсказания Антониева. Тогда все начали ублажать обоих: одного, как мужа, совершившего столько добрых дел и теперь {54} преставившегося от здешней жизни; а другого, как мужа, который удостоился столь дивного видения и получил его от Бога на столь великом расстоянии, ибо расстояние мест их жительства требовало многих дней пути. Так рассказывают лица, обращавшиеся с Антонием и Аммоном. Притом же царь, слышал я, славно подвизался в любомудрии и Евтихиан, обитавший в Вифинии близ Олимпа. Принадлежа к обществу новациан, он сделался причастником божественной благодати, и до того был знаменит даром исцеления недугов и дивными делами, что чрез добродетельную свою жизнь вошел в короткие отношения и дружбу с самим Константином. Именно, — около того времени, кто-то из телохранителей, подозреваемый в стремлении к тиранству, содержался в узах, потом убежал и, найденный близ Олимпа, был схвачен. Родственники этого узника просили Евтихиана ходатайствовать за него пред царем, а пока ходатайство будет предпринято, — позаботиться об освобождении его от уз, чтобы, слишком крепко связанный, он не погиб преждевременно. Говорят, что Евтихиан посылал к стражам темницы и просил их выпустить узника; когда же они не послушались, сам отправился в темницу, — и при этом случае запертые двери растворились и узы невольника распались сами собою. После того {55} Евтихиан прибыл и к царю, который жил тогда в Византии, и от царя тот час же испросил прощение виновному; потому что Константин, питая высокое уважение к этому мужу, не привык отвергать его прошений. Впрочем все это есть только краткий рассказ о славном любомудрии тогдашних монахов: а кто хочет подробностей о них, тот пусть ищет и конечно найдет искомое в письменных сказаниях о жизни многих подвижников.

ГЛАВА 15.

О ереси Ария, откуда она получила начало и кого увлекла; также о возгоревшемся из-за нее между епископами раздоре.

Но хотя чрез это и чрез все другое вера процветала; однако ж Церкви были возмущаемы, — и причина состояла в спорных рассуждениях: под видом, то есть, благочестия и совершенного раскрытия понятий о Боге, христиане делали предметом исследования то, чего прежде не исследовали. Эти рассуждения начал в египетской Александрии пресвитер Арий. Считавшись некогда ревностным в деле вероучения и помогая Мелетию в его нововведениях, он потом оставил Мелетия, и александрийским епископом Петром рукоположен был в диакона, а вскоре опять извержен им из Церкви за то, что, когда Петр отлучал приверженцев Мелетия и не допускал их крещения, он порицал эти действия {56} и не хотел успокоиться. Впоследствии Петр принял мученическую смерть, — и Арий, испросив прощение у Ахилла, снова получил позволение диаконствовать, даже удостоен пресвитерства. После сего имел о нем хорошее мнение и Александр. Сильно любя диалектику, — ибо не чужд был, говорят, и этих знаний, — Арий просказывал нелепые выражения, так что дерзнул изречь в Церкви следующую, никем прежде не высказанную мысль: «Сын Божий произошел из несущего, и было время, когда Его не было. По самопроизволению Он способен к злу и добродетели. Он есть создание и тварь». Вероятно, много и другого говорил Арий, когда подтверждал свои мнения и рассуждал о каждом из этих вопросов. Некоторые, слыша подобные выражения, начали порицать Александра, зачем он, вопреки долгу, терпит нововведения в догмате. Александр, признав за лучшее в деле сомнительном дать волю говорить той и другой стороне, чтобы устранить мысль о принуждении и примирить спорящих убеждением, сел, как судья, вместе с клириками, и ввел обе стороны в состязание. Но в словесных спорах обыкновенно всякий старается одержать победу. Арий защищал высказанные им положения; а прочие доказывали, что Сын единосущен и совечен Отцу. Было и другое заседание, и рассуждали о тех же вопросах: {57} но спорившие опять не сошлись между собою. Так как рассматриваемый предмет казался еще сомнительным; то сперва колебался несколько и Александр, похваляя иногда одних, иногда других: но наконец, присоединившись к стороне тех, которые утверждали, что Сын единосущен и совечен Отцу, он приказал, чтобы и Арий, оставив противоречия, мыслил таким же образом. Однако ж Арий не слушался, тем более, что около него было уже много епископов и клира, которые думали, что он говорит правильно. Поэтому Александр отлучил от Церкви как его самого, так и клириков, державших в догмате его сторону. А держали его сторону в александрийской епархии пресвитеры: Анфала, Ахилла, Карпоний, Сарматий, Арий, и диаконы: Евзой, Макарий, Иулий, Мина и Элладий. К этим лицам присоединилась также немалая часть народа, одни, думая, что так и должно мыслить о Боге, а другие, — что и со многими случается, — сожалея о них, как о людях, обиженных и без суда отлученных от Церкви. При таком положении дел в Александрии, стоявшие за Ария рассудили, что (им) нужно наперед заискать благорасположение городских епископов, и потому отправили к ним посольство. Они излагали им письменно свою веру и просили их, — если точно так должно мыслить о Боге, — объявить о том Александру, чтоб он не {58} притеснял их; а если не так, — научить, как надобно веровать. И эта мера немало помогла им; ибо, когда упомянутое учение распространилось почти между всеми, — везде и у всех епископов возник тот же самый вопрос, и одни писали Александру, чтобы он не принимал единомышленников Ария, пока они не отрекутся от своего верования, а другие просили его не делать этого. Видя, что к стороне Ария присоединяются весьма многие лица, почтенные по внешнему образу доброй жизни и сильные по убедительности слова, особенно же предстоятель никомидийской Церкви, Евсевий, муж ученый и уважаемый при дворе, Александр написал ко всем епископам, чтобы не сообщались с ними. Вследствие сего та и другая сторона воспламенилась еще большим рвением, и, как обыкновенно бывает, спор сделался сильнее прежнего; ибо приверженцы Евсевия, несколько раз просившие Александра и не удовлетворенные им, сочли себя обиженными и, вознегодовав на него, еще ревностнее начали защищать Ариево учение. Они созвали собор в Вифинии, и писали ко всем епископам, чтобы единомышленников Ария, как людей правомыслящих, епископы приняли в общение и расположили к тому же Александра. Но когда, несмотря на это, их старание не имело вожделенного успеха, потому что Александр не уступал; то Арий обратился к тирскому епи-{59}скопу Павлину, к правителю палестино-кесарийской Церкви Евсевию Памфилову и к скифопольскому епископу Патрофилу, и просил у них позволения себе и своим приверженцам собирать преданный им народ, так как прежде они имели сан пресвитеров. А в Александрии был, как и теперь есть, обычай, что пресвитеры, под властью одного над всеми епископа, владели особенными церквами и собирали в них народ отдельно. Упомянутые епископы, снесшись с другими епископами Палестины, согласились на прошение Ария, и позволили им собираться, как прежде, — с тем однако ж, чтобы они подчинялись Александру и никогда не противились иметь с ним мир и общение.

ГЛАВА 16.

О том, что, когда до слуха Константина дошло известие о споре епископов и беспорядочном праздновании Пасхи, он сильно разгневался и послал из Испании в Александрию кордовского епископа Осию с повелением разрешить спор епископов и покончить дело о Пасхе.

Когда же в Египте, несмотря на бывшее по этому предмету многие Соборы, спор до того усилился, что слух о нем дошел до двора; то царь Константин немало огорчен был этим, боясь, как бы разномыслие касательно догматов, при самом начале возрастания веры, не отвратило многих от христианства. И в этом явно винил он как Ария, так и Александра. {60} В своем послании к ним он укорял их за обнародование такого вопроса, который мог бы оставаться неизвестным, и за то, что по излишней ревности к противоречию, они начали спорить о таком предмете, о котором сперва не следовало бы ни спрашивать, ни мыслить, а если уже помыслили, то надлежало бы молчать о том, что им можно бы обойтись без взаимного разделения, хотя бы, касательно некоторой части учения, они и не соглашались друг с другом. Так на примере, о божественном промышлении необходимо иметь одну и ту же веру; но тонкости относительно таких вопросов, хотя бы мнение о них было и не одинаково, должны скрываться в уме. Посему Константин приказывал им, оставив пустословие об этом, хранить единомыслие между собою, и говорил, что это немало огорчает его и что он желал бы видеть города востока, но по этой именно причине не решается. Вот что писал он Александру и Арию, то выговаривая им, то советуя. — Не менее прискорбно было ему слышать, что некоторые совершают праздник Пасхи не вместе со всеми; ибо тогда в городах востока, иные разноглася между собою касательно сего предмета удалялись от взаимного общения, совершали праздник более по-иудейски и разномыслием в этом отношении явно вредили светлости торжества. Посему он начал ста-{61}раться, чтобы Церковь была безмятежною в том и другом отношении. Думая, что можно предотвратить зло, прежде чем оно сообщится большинству народа, он послал от себя мужа, знаменитого своею верою и жизнью, и еще в прежние времена прославившегося многими опытами исповедания веры, и поручил ему примирить споривших в Египте касательно известного догмата, и разногласивших на востоке во времени празднования Пасхи. Этот посланный был кордовский епископ Осия.

ГЛАВА 17.

О созванном в Никее Соборе по поводу Ария.

Но так как дело шло вопреки надеждам, споры были громче голоса примиряющего, — и посланный для водворения мира возвратился без успеха; то царь решился созвать Собор, и всем предстоятелям Церквей предписал явиться к определенному дню в Никею вифинскую. В этом собрании от Апостольских престолов, участвовали Макарий иерусалимский, Евстафий, уже управлявший Церковью Антиохии, что при Оронте, Александр епископ Александрии, что при озере Мареотском. Но римский епископ Юлий за старостью не приехал: вместо его присутствовали пресвитеры той же Церкви Витон и Викентий. Кроме этих, съехалось на Соборе много и дру-{62}гих превосходных и доблестных мужей из разных провинций: одни из них отличались способностью мышления и красноречием; другие славились знанием священного Писания и прочих наук; иные знамениты были добродетельною жизнью; а некоторые приобрели известность тем и другим. Всех епископов на Соборе находилось около трехсот двадцати. Вероятно, немалое также число было пресвитеров и диаконов, приехавших вместе с епископами. Вместе с ними явились и мужи, искусные в диалектике, намеревавшиеся помогать им словом. Многие из священников как обыкновенно бывает, собрались туда будто для борьбы за собственные дела, и думали иметь время — поправить то, что огорчило их лично. Всякий из них, за что-нибудь порицая других, представлял царю прошение, в котором излагал нанесенные себе обиды. И так как это легко случалось каждый день; то царь повелел, чтобы к назначенному времени все объявили, в чем обвиняют (других). Когда же данный срок наступил, он взял представленные просьбы и сказал: «для этих обвинений будет свое время, — день великого суда; и будет судия — Бог, имеющий тогда судить всех: а мне — человеку, не подобает брать на себя выслушивание дел, в которых и обвиняющие и обвиняемые суть священники; ибо они отнюдь не должны по-{63}ставлять себя, в такое положение, чтобы подвергаться суду другого. Итак, будем подражать божественному человеколюбию, именно: прощая друг друга, оставим эти обвинения, примиримся между собою и постараемся лучше о вере, ради которой мы сошлись сюда». Сказав это, царь повелел рукопись каждого оставить без рассмотрения и просьбы сжечь, и назначил день, в который надлежало разрешить сомнения касательно веры. Но еще прежде срока, епископы, сходясь между собою, призывали Ария и, предлагая на общее исследование свои мысли, вступали в рассуждения. Однако ж исследование их, как обыкновенно бывает, послужило только источником к различным вопросам: одни советовали не делать нововведений в преданной из древности вере, — и это были особенно те, которым простота нравов внушала бесхитростно принимать веру в Бога, а другие утверждали, что древнейшим мнениям не должно следовать без поверки их. Из собравшихся тогда епископов и находившихся при них клириков многие славились, как люди, в диалектике сильные, и в беседах такого рода опытнейшие. Об них знал сам царь и его приближенные. С этого времени и Афанасий александрийский, бывший тогда еще диаконом и обращавшийся с епископом Александром, в помянутых рассуждениях начал принимать особенное участие. {64}

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒