АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ 11 страница

ГЛАВА 20.

О событиях в недре Церквей восточных и о том, что Марафоний, Элевсий кизикский и Македоний изгоняли исповедников единосущия; также о перенесении новацианской церкви и о том, что новациане имели общение с православными.

Между тем как в Италии все происходило по сказанному, — на востоке, прежде чем составился селевкийский Собор, вышли величайшие смятения; ибо сообщники Акакия и Патрофила, низвергнув Максима, которого рукоположил Макарий, вверили иерусалимскую Церковь Кириллу. А Константинополь и ближайшие к нему города возмущал Македоний, и в этом случае пользовался содействием Элевсия и Марафония, из которых первого, бывшего диаконом своей Церкви и ревностным смотрителем домов призрения и монашеских, как мужских, так и женских обителей, сделал он епископом никомидийским, а последнего, не без отличия служившего при дворе, — епископом кизикским. Говорят, оба они были жизни доброй, но усердно вредили тем, которые признавали Сына единосущным Отцу, хотя все не так, как Македоний; ибо этот не соглашавшихся {273} иметь с ним общение не только изгонял, но и заключал в узы и предавал судьям, а некоторых силою принуждал к общению с собою, например, отнимал некрещеных детей и жен и насильно совершал над ними таинство крещения, даже, основываясь на указе царя, коим повелевалось разрушать молитвенные домы признававших Сына единосущным Отцу, во многих местах разрушил много церквей. По этой именно причине была разрушена в Константинополе и церковь новацианская, находившаяся у так называемого Пеларгоса; причем, последователи этой ереси совершили, говорят, славный подвиг, в котором им, как единомыслящим, может быть, помогали и христиане кафолической церкви. Когда назначенные к тому люди делали распоряжения, чтобы разрушить упомянутую церковь, новациане собрались целыми семействами, и одни из них разбирали материал, а другие переносили его на противоположную сторону города, в предместье Сики. Усердие их скоро достигло конца; потому что в этом деле участвовали не только мужчины, но и женщины и дети, и каждый из них трудился с чрезвычайною ревностью — в той мысли, что служил Богу. Таким же образом и с равным тщанием эта церковь впоследствии была возобновлена и, по случаю упомянутого события, с того времени названа Анастасиею; ибо по смерти {274} Констанция, наследовавший царство Юлиан возвратил новацианам прежнее место и позволил построить на нем церковь, что и было сделано при помощи народа, который из предместья усердно перенес туда материал здания. Впрочем это было после, а в тогдашнее время новациане и христиане кафолической Церкви едва не соединились между собою; ибо подобным образом мысля о Боге, наравне быв гонимы и подвергаясь одинаковым бедствиям, те и другие имели взаимное благорасположение, вместе собирались и вместе молились. Поводом служило и то, что у христиан кафолической Церкви не было молитвенного дома; все они были отняты единомышленниками Ария. Вследствие такого взаимного и постоянного обращения, те и другие, как и следовало ожидать, увидели, что они напрасно не согласуются между собою, и хотели вступить в общение. Это без сомнения и случилось бы, если бы расположению всего народа не повредила зависть немногих, которые утверждали, что против сего дела восстают причины древние.

ГЛАВА 21.

О том, что сделал Македоний в Мантинеи, как он был низведен с престола за перенесение гробницы Константина Великого, и как Юлиан провозглашен Кесарем.

В то самое время Элевсий разрушил до основания новацианскую церковь и в Кизике. Да таким же бедствиям подверглись как во-{275}обще пафлагоняне, так особенно жители Мантинеи; ибо Македоний, узнав, что так многие следуют учения Новата, и что одни православные не в состоянии изгнать их оттуда, убедил царя послать туда для сей цели четыре отряда войска. Он думал, что тамошние жители, непривычные к оружию, при первом взгляде на вооруженных воинов, устрашатся и тотчас же примут его учение. Но вышло иначе: жители Мантинеи собрались в великом множестве и, вооружившись серпами, секирами, всем, что у кого случилось, вступили с войском в битву. Сражение было упорное, — и со стороны пафлагонян пали весьма многие, а из воинов — почти все. После сего многие приближенные упрекали Македония, как виновника таких несчастий, да и сам царь отвратился от него и уже не имел к нему расположения. Негодование царя еще более увеличилось по следующему случаю: Македоний хотел перенести в другое место гробницу Константина; потому что храм, в котором она находилась, угрожал падением: но из народа одни соглашались на это, а другие противились, почитая такое дело нечестивым и похожим на раскапывание могил. К последним присоединились также принимавшие учение никейского Собора и не позволяли тревожить тело Константина — частью потому, {276} что он был единоверный с ними, а частью и потому, что старались, думаю, действовать вопреки Македонию. Однако ж Македоний не обратил на них внимания и перенес гробницу в ту церковь, в которой находился гроб мученика Акакия. Тогда жители, с одной стороны одобрявшие, с другой осуждавшие это, собрались, и в той самой церкви напали одни на других с такою жестокостью, что наконец и молитвенный дом, и близлежащие места наполнились кровью и убийством. Царь, в то время живший еще в западной империи, узнал об этом и досадовал. Как оскорбление (останков) своего отца, так и бедствия народа приписывая Македонию, он сильно разгневался на него. Вознамерившись переехать на восток, отправился он в путь, а племянника своего Юлиана, поставил кесарем и послал в западную Галлию.

ГЛАВА 22.

О Соборе селевкийском.

Между тем около ста шестидесяти восточных епископов, собрались в Селевкию исаврийскую. Это было в год консульства Евсевия и Ипатия. К ним присоединился и Леона, занимавший при дворе высокую должность и явившийся на Собор по повелению Констанция, чтобы при нем состоялось определение о вере. Был там и предводитель областных войск Лаврикий, чтобы в случае нужды оказать Со-{277}бору услуги; ибо указ царя требовал его содействия. В первом заседании, кроме других епископов, не присутствовали Патрофил скифопольский, Македоний константинопольский и Василий анкирский. У каждого из них был свой предлог: у Патрофила — глазная болезнь, у Македония — нездоровье. А в самом-то деле они не явились тогда, опасаясь обвинений в своих преступлениях. По причине их отсутствия, некоторые отказывались исследовать недоумения; но Леона, несмотря на то, велел приступить к делу. Потом одни считали необходимым наперед рассмотреть учение веры, а другие — судить о жизни обвиняемых между ними, в числе которых был Кирилл иерусалимский и Евстафий севастийский. Повод им представляла сама грамота царя, в которой упоминалось то о том, то о другом. Начав спором касательно этого предмета, они уже не имели расположения друг к другу, но разделились на две партии. Впрочем верх одержали те, которые предлагали наперед рассудить о вере. Когда же приступили к этому, то одни хотели совершенно отвергнуть слово: существо, предлагая исповедание веры, незадолго пред тем составленное Марком в Сирмии, и принятое случившимися тогда при дворе епископами, в числе коих был и анкирский епископ Василий; но большая часть защищали символ, изложенный при освящении антиохийской церкви. {278} Первое мнение поддерживали особенно Евдоксий, Акакий, Патрофил, Георгий александрийский, Ураний тирский и другие, в числе тридцати двух; а второе — Георгий епископ Лаодикии сирийской, Элевсий кизикский и Софроний, епископ Помпеополиса пафлагонского, которым следовали большая часть присутствовавших. Сообщники Акакия нарочито решились не соглашаться с прочими касательно догмата, чтобы под этим предлогом избавиться от представленных против себя обвинений; ибо прежде в своем послании к константинопольскому епископу Македонию они исповедали, что Сын во всем подобен Отцу и одного с Ним существа, а теперь прежнему своему исповеданию бесстыдно противоречили. После многих споров об этом предмете, епископ тарский Сильван воскликнул, что не следует принимать никакого нового изложения веры, кроме того, которое одобрено в Антиохии, и что оно одно должно оставаться во всей силе. Сообщники Акакия при этом выразили свое негодование и встали; а прочие тогда же прочитали определения антиохийские. На другой день собрались они в церкви, заперли за собою двери и, оставшись одни, подтвердили свое мнение. Акакий осуждал такой поступок и частным образом сообщил Леоне и Лаврикию защищаемое им сочинение. На третий день вместе с прочими явились в собрание {279} также Македоний и Василий, которых прежде не было; но Акакий и сообщники его не хотели участвовать в совещании, пока не выйдут вон низложенные и осужденные ими. Так и сделано. Принадлежавшие к другой стороне согласились на такое требование, поняв, что Акакию хотелось воспользоваться этим предлогом для закрытия Собора и для избежания предстоявшего суждения о ереси Аэция и тех обвинениях, которые сделаны на них самих. Итак, когда все собрались, Леона сказал, что у него есть сочинение, переданное ему акакианами. А это сочинение, заключавшее в себе изложение веры с некоторым предисловием, и неизвестное прочим, скрывал он с намерением, потому что в образе мыслей согласовался с Акакием. Как скоро оно было прочитано, — в собрании произошел великий шум; ибо оказалось, что несмотря на повеление царя — ничего не вносить в символ веры мимо священного Писания, некоторые, привезши с собою епископов, то по различным областям низложенных, то противозаконно поставленных, произвели на Соборе смятение, и одних между ними оскорбили, другим запретили говорить, а о себе свидетельствовали, что они не отвергают исповедания веры, объявленного в Антиохии, хотя собиравшимися там епископами это исповедание составлено применительно к тогдашним вопросам. Впрочем, так как слова: единосущный {280} и подобосущный, (говорили они), доныне смущают многих, а некоторые недавно избрали еще новость, — стали называть Сына неподобным Отцу; то единосущие и подобносущие, поколику этого нет в священном Писании, надобно отвергнуть, а неподобие — осудить, и открыто исповедовать Сына подобным Отцу, так как, по свидетельству апостола Павла, он есть образ невидимого Бога. После такого предисловия акакиане изложили и самый символ веры, несогласный ни с никейскими, ни с антиохийскими определениями, но составленный так, что единомышленники Ария и Аэция нисколько не ошиблись бы, основывая на нем свою веру; ибо опустив выражения, которыми отцы никейские опровергают арианское учение, и умолчав о том, что Сын неизменяем по Божеству и есть непреложный образ Отца по существу, воле, силе и славе, как сказано Собором антиохийским, они исповедали, что веруют в Отца, веруют в Сына и в Святого Духа и, присоединив к каждому из них некоторые общие имена прилагательные, не враждебные ни им, ни противникам их, определяли — верующих иначе признавать чуждыми кафолической Церкви. Таково было содержание свитка, предложенного Леоною и подписанного самим Акакием и единомышленными с ним епископами. По прочтении его, Софроний пафлагонский, воскликнув, сказал: если ежедневное {281} изложение собственных помыслов мы будем принимать за изложение веры; то истины точной у нас не останется. Когда же Акакий стал доказывать, что нет препятствия издать новое исповедание веры, как скоро исповедание никейское однажды изменено и потом многократно изменяемо было; то Элевсий в ответе ему сказал: теперь Собор составился не для того, чтобы узнать, чего он не знал, или принять какую-либо другую веру кроме той, которая уже одобрена Собором антиохийским, но чтобы держаться этой веры во всю жизнь до самой смерти. Продолжая таким образом разговор, епископы перешли к другому предмету и спросили акакиан: в каком отношении признали они Сына подобным Отцу? Когда же последние сказали, что в отношении только к воле, а не к существу; то все прочие стали доказывать, что Он подобен Отцу и по существу, и обличали Акакия сочинением, которое сам же он написал и издал, и в котором держался одного с ними мнения. Но Акакий возразил, что никого не следует обвинять по его сочинениям. Таким образом разговор становился более и более спорным, и наконец Элевсий кизикский сказал: если бы Василий или Марк сделали что-нибудь сами про себя, и если бы разделяли их с акакианами какие-нибудь частные обвинения; то для Собора это было бы совершенно все рав-{282}но, и ему не предстояло бы нужды разбирать, хороша или худа изложенная ими вера. Он помнит, что должно следовать той, которая утверждена девяносто семью епископами в Антиохии, и кто вводит что-нибудь кроме этого, тот чужд благочестия и Церкви. Все бывшие с ним подтвердили его мысль, — и тогдашнее заседание Собора кончилось. На следующий день Акакий и Георгий с сообщниками уже не решались явиться в собрание. Не явился и Леона, хотя был приглашаем, ибо явно следовал образу их мыслей. Посланные к нему встретили в его доме сообщников Акакия и, когда стали просить и звать его в собрание, он отказался под тем предлогом, что Собор разделился на партии, между тем как царь приказал ему присутствовать на Соборе согласном и полном. Время проходило в том, что прочие епископы часто приглашали акакиан, а акакиане просили некоторых придти в дом Леоны, либо утверждали, что царь повелел им судить всех других, и не соглашались ни исповедать одну и ту же веру, ни оправдываться в обвинениях, ни являться для исследования дела о Кирилле, которого низложили сами же, без всяких посторонних побуждений. Наконец, собравшиеся на Собор епископы низложили между некоторыми другими Георгия епископа александрийского, Акакия кесарийского, Урания тирского, Патрофила скифопольского и {283} Евдоксия антиохийского, а многих лишили церковного общения, доколе они не оправдаются в взнесенных на себя обвинениях. Об этих определениях написали они во все епархии, а на место Евдоксия, в епископа антиохийского рукоположили пресвитера тамошнего клира Адриана. Но акакиане схватили его и выдали Леоне и Лаврикию, которые сперва содержали его под военною стражею, а потом присудили к ссылке. Таково было окончание Собора селевкийского. Он описан сокращенно; а кто хочет знать о каждом обстоятельстве подробнее, тот пусть читает акты, написанные бывшими на Соборе скорописцами.

ГЛАВА 23.

Об Акакие и Аэцие, и о том, как царь склонил посольства обоих — ариминского и селевкийского — Соборов мыслить одинаково.

После такого окончания этих дел, сообщники Акакия поспешно отправились ко двору, а прочие разъехались по домам. Избранные же из них общим мнением десять епископов, согласно с повелением, прибыли к царю и нашли там десятерых, посланных от Собора ариминского, и акакиан, которые свой образ мыслей успели уже внушить сильным при дворе людям и чрез них приобрели царское благоволение. Из придворных, говорят, одни были их единомышленниками, другие подкуплены ими на счет церковных иму-{284}ществ, а иные обмануты льстивыми речами и достоинством убеждавшего; ибо Акакий почитался не каким-нибудь обыкновенным епископом, поколику от природы был способен отлично мыслить, говорить и приводить в исполнение свои намерения, управлял знаменитою Церковью, гордился своим учителем Евсевием Памфиловым, после которого наследовал (кесарийское) епископство, и пользуясь славою сочинений его, перешедших к нему по преемству, выдавал себя за человека, знающего более других. Быв таким мужем, он легко достигал, чего хотел. Когда же в Константинополе от обоих Соборов находилось двадцать послов, да сверх сего случилось там несколько других епископов; то сперва Гонорат, незадолго пред тем, по возвращении царя из западной империи, сделанный первым префектом Константинополя, получил приказание рассмотреть, в присутствии членов верховного совета, дело об Аэцие, а потом, вместе с правительственными лицами, рассматривал его сам Констанций. Вследствие сего Аэций оказался неправомыслящим в вере, так что богохульными его речами были раздражены и царь и все прочие. Говорят, что акакиане, сначала притворяясь, будто не знают этой ереси, нарочито домогались, чтобы суждением о ней занялся сам царь с своими приближенными, и надеялись, что Аэ-{285}ций на словах останется неопровержимым, что он будет в состоянии увлечь слушателей к убеждению, и ересь невольно одержит верх. Когда же последствия не оправдали их надежд; то они предложили символ, привезенный из Аримина, и начали требовать, чтобы послы селевкийского Собора приняли его. Но так как последние утверждали, что они никак не оставят слова: существо; то первые с клятвою уверяли, что и сами они не почитают Сына неподобным по существу, и даже готовы произнести проклятие против этой ереси. Поелику же западные в Аримине сверх чаяния отвергли слово: существо, то акакиане и стали держаться их изложения; потому что, если оно, говорили, будет принято, то вместе с словом: существо, будет умолчано и слово: единосущный, которое однако ж западные епископы, из уважения к никейскому Собору, ценили весьма высоко. Притом и сам царь решился принять это исповедание, ибо имел в виду многочисленность собиравшихся в Аримине и рассуждал, что не будет греха, если он станет исповедовать (Сына) подобным, а не подобносущным, и что у него не будет различия в мыслях, если, отвергнув слова, не употребляющиеся в священном Писании, он равносильным и бесспорным словом: подобный, будет выражать один и тот же смысл. Рассуждая таким образом, Кон-{286}станций приказал епископам единодушно принять изложенное Собором ариминским исповедание и, приготовляясь на другой день к консульскому торжеству, какое, по римскому обычаю, совершалось в начале месяца января, провел весь день и большую часть наступившей ночи между епископами в рассуждениях (о вере), пока и прибывшие из Селевкии не подписались под привезенным из Аримина символом.

ГЛАВА 24.

О том, что акакиане подтвердили определения ариминского Собора; также список низложенных епископов, и о том, за какие вины они низложены.

Пробыв несколько времени в Константинополе, Акакий с сообщниками вызвал из Вифинии епископов, в числе которых были Марий халкидонский и Ульфила готфский. Сошедшись в одно место до пятидесяти, они подтвердили читанное в Аримине изложение веры и присовокупили, чтобы впредь отнюдь не упоминать ни о существе, ни об ипостаси в Боге и, кроме этого символа, отвергнуть все другие, бывшие и будущие. После сего лишили диаконского сана Аэция — за то, что он писал сочинения спорные, хвастаясь мудростью, несогласною с духом Церкви, в разговорах употреблял нечестивые выражения и производил в Церквах беспокойства и смятения. Некото-{287}рые говорят, что они низложили его не по убеждению, но желая оправдать себя во мнении царя; ибо их обвиняли в единомыслии с Аэцием. Пользуясь тем, что царь, по вышесказанным причинам, гневался на Македония, акакиане низложили и его, равно как Элевсия кизикского, Василия анкирского, Эортасия сардского и Драконтия пергамского. Отличаясь от этих епископов учением, они, при низложении их, не порицали веры низлагаемых, но всем им вообще вменяли в вину то, что они возмущали Церкви и нарушали церковные законы, а каждому порознь приписывали особенные преступления. Именно Василия обвиняли в том, будто он у александрийского пресвитера Диогена, проезжавшего чрез Анкиру, отнял бумаги и нанес ему удары, также без суда велел (гражданским) начальникам сослать в ссылку и подвергнуть другим наказаниям некоторых антиохийских клириков при реке Евфрате, в Киликии, Галатии и Азии; так что последние испытали железные узы, а свои имущества отдали ведшим их воинам, чтобы не терпеть от них оскорблений. Обвиняли его и в том, будто, когда царь приказал привести Аэция и некоторых из его сообщников к Кекропию для оправдания в представленных против них обвинениях, он чиновника, имевшего это поручение от царя, убедил поступить так, как хотелось ему са-{288}мому, а префекту Гермогену и правителю Сирии написал, кого и куда надобно сослать в ссылку, и, когда царь приказал возвратить из ссылки, он воспрепятствовал этому, противясь и гражданским, и духовным начальникам. К сему присовокупляли, будто он возмутил сирмийский клир против Герминия, и в письме говоря о своем общении как с ним, так с Валентом и Урсакием, между тем клеветал на них пред африканскими епископами, а, когда обвиняли его в этом, не признавался и клялся; быв же обличен, старался хитростью прикрыть свое клятвопреступление; — также будто он был виновником несогласия и смятений у иллирийцев, италийцев и африканцев, и событий в римской Церкви; — будто приказал заключить в узы одну служанку и заставил ее дать ложное показание на госпожу; — будто крестил и удостоил диаконского сана одного развратного человека, жившего с женщиною не по закону брака, и не отлучил от Церкви одного бродягу, виновного в убийствах; — будто за священною трапезою составлял заговоры, заклиная клириков и связывая их божбою, что они не будут обвинять друг друга, а делал это с тою хитрою целью, чтобы самому, как предстоятелю клира, избавиться от обвинения обличителей. Вот кратко приведенные причины низложения Василиева. Евстафия же акакиане низложили за {289} то, что, когда он был еще пресвитером, отец его, епископ Кесарии каппадокийской, Евлалий осудил его и отлучил от общения в молитвах; потом в Неокесарии понтийской он не был принят в общение собором и низложен епископом константинопольским Евсевием за невыполнение некоторых возложенных на него обязанностей. Равным образом, как человек учащий, действующий и мыслящий не право, был он лишен епископства собором гангрийским, обличен в клятвопреступлении на Соборе антиохийском, старался изменить определения Собора мелитинского, и наконец, быв сам виновен во многих преступлениях, хотел быть судьею и называл других неправославными. Элевсия низложили они за то, что какого-то Ираклия, родом тирянина, который был жрецом тамошнего геркулесова храма, обличен в волшебстве и, подвергшись наказанию, убежал в Кизику и там проживал, — этого Ираклия, притворявшегося христианином, он неосмотрительно удостоил диаконского сана и, узнав его после не таким, не отлучил от Церкви; — равным образом, что он без исследования рукоположил несколько лиц, которые, быв осуждены халкидонским епископом Марием, присутствовавшим на халкидонском Соборе, удалились в Кизику. Эортасия низложили за то, что он сделан епископом сардским без согласия {290} епископов лидийских. А Драконтия пергамского — за то, что он прежде был епископом в Галатии, и потому оба эти рукоположения, как незаконные, признали недействительными. После сего они опять собрались и низложили Сильвана, епископа тарсийского. Софрония, епископа Помпеополиса пафлагонского, Элпидия саталийского и Неону, епископа Селевкии исаврийской. Сильвана низложили за то, что он был виновником безумия других в Селевкии и Константинополе, и что предстоятелем каставальской Церкви сделал Феофила, который, епископами палестинскими быв прежде рукоположен в епископа Элевферополиса, дал клятву, что без их согласия другого епископства не примет. Софрония за то, что он был любостяжателен, вздумал продавать в свою пользу посвященные церкви приношения и, призываемый несколько раз, едва явился, да и то не хотел оправдываться в обвинениях пред ними, а избрал судей посторонних. Неону за то, что он хлопотал в своей Церкви о рукоположении епископа антиохийского Анниана и некоторых неопытных в священном Писании и церковных законах людей, бывших прежде в гражданской службе, неосмотрительно сделал епископами, а они потом священному сану предпочли имущества и письменно объявили, что согласны лучше оставаться в (гражданской) службе, владея имуществом, {291} нежели быть епископами и лишиться его. А Элпидия за то, что он содействовал Василию в смутах и был виновником бесчиния, и что, вопреки определению мелитинского Собора, восстановил в прежний сан низложенного с пресвитерства Евсевия, а некоторую женщину Нектарию, лишенную общения за нарушение договоров и клятв, удостоил звания диаконисы, тогда как, по законам Церкви, не следовало воздавать ей никакой чести.

ГЛАВА 25.

О причине низложения иерусалимского епископа Кирилла; о разногласии тогдашних епископов между собою, и о том, что Мелетий, рукоположенный арианами, сделался предстоятелем Севастии вместо Евстафия.

Вместе с другими акакиане низложили и Кирилла иерусалимского — за то, что он имел общение с Евстафием и Элпидием, противниками собора мелитинского, на котором сам присутствовал, и что, быв низложен в Палестине, имел общение с Василием и лаодикийским епископом Георгием. Кирилл, еще вскоре по вступлении на иерусалимское епископство, как предстоятель апостольского престола, спорил с Акакием кесарийским о правах митрополита. С тех пор уже питали они вражду и обвиняли друг друга в неправых понятиях о Боге; ибо тот и другой были подозреваемы — Акакий в последовании учению Ария, а Кирилл в согласии с теми, которые {292} признавали сына подобносущным Отцу. Имея такое расположение к Кириллу, Акакий, вместе с единомышленными епископами своей области, еще прежде низложил его под следующим предлогом: когда в иерусалимской стране был голод и множество бедных, не имевших насущного хлеба, обращали взоры к епископу, а у него не было денег, чтобы помочь им; тогда он распродал драгоценные сосуды и священные завесы. Рассказывают, что потом кто-то увидел собственную, пожертвованную им в церковь вещь на одной театральной женщине и, спросив: откуда она получила ее, — узнал, что ей продал эту вещь купец, а купцу — епископ. Вот предлог, под которым Акакий низложил Кирилла. Всех вышеупомянутых и, как сказано, низложенных епископов акакиане изгнали из Константинополя, а некоторых, заседавших с собою, но не соглашавшихся подписать низложение и бывших в числе десяти, отделили от своего общества и запретили им священнодействовать и управлять Церквами до тех пор, пока они не подпишутся: если же не переменят своих мыслей в течение шести месяцев и не изъявят согласия на все определения и деяния этого Собора; то угрожали и их низложить и написать к областным епископам, чтобы они собрались и на место этих рукоположили других. Постановив такие опре-{293}деления и приведши их в исполнение, акакиане предписали всем епископам и клирикам хранить эти предписания и действовать по ним. Вследствие сего, чрез несколько времени сообщники Евдоксия поставляют одного на место другого: место Македония занимает сам Евдоксий, Василия замещает Афанасий, Элевсия сменяет Евномий, который после был главою ереси, называемой его именем, а вместо Евстафия предстоятелем Церкви севастийской делается Мелетий.

ГЛАВА 26.

О смерти Македония константинопольского; о том, что в своем поучении сказал Евдоксий, как Евдоксий и Акакий старались уничтожить исповедание никейское и ариминское, и какое от того произошло в Церквах смятение.

Низложенный с епископского престола константинопольской Церкви, Македоний жил в усадьбе близ городских ворот и там скончался, а Церковью начал управлять Евдоксий. Это произошло в десятое консульство Констанция и третье — кесаря Юлиана. Совершая в первый раз богослужение при освящении великой церкви, называемой Софиею, он взошел, говорят, на иерейскую кафедру и, как бы намереваясь учить народ, в самом начале поучения произнес: Отец не чтителен (σ ε β ς ), а Сын чтителен (ε σ ε β ς ). Когда же в народе произошел шум, то он сказал: успокойтесь; Отец не чтителен потому, что не чтит ни-{294}кого, а Сын, чтителен потому, что чтит Отца. После таких слов его, слушателями овладел смех. Но больше всего он и Акакий старались у всех привести в забвение никейские определения и, читанный в Аримине символ с своими дополнениями, в виде поправок, разослав по всей империи, требовали, чтобы не подписывающие его, по повелению царя, наказываемы были ссылкою. Таким образом надеялись они, говорят, без труда достигнуть своей цели. Но это было началом величайших бедствий: во всей империи произошли такие же смятения, о каких говорено выше; во всех Церквах начались почти такие же гонения, какие бывали при царях-язычниках. Хотя телесные мучения казались умереннее, но людей благомыслящих они без сомнения более тяготили стыдом; ибо те и другие, гонящие и гонимые, принадлежали к Церкви, — и это зло было тем постыднее, что священными законами запрещаются враждебные поступки в отношении не только к единоплеменникам, но и к людям чуждого племени.

ГЛАВА 27.

О том, что низложенный с кафедры Македоний богохульствовал на Святого Духа, и что Марафоний вместе с другими распространял его ересь.

Нововведение, быв поощряемо похвалами увеличивалось более и более и возросло в {295} ересь. Слишком полагаясь на себя и презирая предания отеческие, оно постановило собственные законы и не хотело мыслить о Боге согласно с древними, но, изобретая всегда новые догматы, не преставало прилагать новости к новостям, что случается и ныне. Как скоро Македоний с константинопольской кафедры был низложен, то уже не стал мыслить одинаково с акакианами и евдоксианами, но начал учить, что Сын есть Бог, подобный Отцу и по всему другому, и по существу, а Духа Святого не признавал причастным тех же преимуществ, называя Его служителем, исполнителем и другими именами, приличными святым ангелам. Такое учение разделяли с ним Элевсий, Евстафий и другие, низложенные тогда в Константинополе последователями противной ереси. К ним присоединилась не малая часть и народа в Константинополе, Вифинии, Фракии, Геллеспонте и областях соседних; ибо жизнь их, на которую народ больше всего обращает внимание, была безукоризненна, походка — степенна, правила препровождения времени — сходны с монашескими, речь — проста, нрав — привлекателен. Таков именно, говорят, был тогда и Марафоний. В должности государственного счетчика при областных войсках нажив большое богатство, он оставил военную службу и сначала сделался смотрителем общины больных и бедных, а потом, по убеждению {296} севастийского епископа Евстафия, начал вести жизнь подвижническую и основал в Константинополе общину монахов, которая с того времени преемственно сохраняется доныне. Марафоний своими усилиями и деньгами так поддерживал эту ересь, что некоторые македониан называют марафонианами и, я думаю, не несправедливо; ибо, кажется, он один с своею братиею был причиною того, что эта ересь не совсем исчезла в Константинополе. Со времени низложения Македония, последователи его ереси не имели ни церквей, ни епископов до царствования Аркадия: в этом препятствовали им ариане, отбирая церкви и подвергая тяжким мучениям всех мысливших несогласно с собою. Но перечислить епископов, которые в то время были изгнаны из своих городов, весьма трудно: я думаю, во всей римской империи не осталось ни одной области, не испытавшей этого бедствия.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒