POV Стас. POV Настя

POV Стас

Не помню, когда наступил вечер. Фонтаны смолкли, набережная опустела. Вспыхнувшие в сумерках фонари осветили компанию молодежи у пристани, одинокие парочки у парапета и несколько речных кафешек невдалеке, призывно замигавших неоновой рекламой. Редкий момент тишины. Совсем скоро здесь начнется ночная жизнь.

– Эй, красавчик, ты там не уснул? Угости девочек сигаретой!

В приспущенное боковое стекло автомобиля стучат, я открываю глаза, понимая, что надолго отключился от мира, оставшись наедине с мыслями. Опустив стеклоподъемник, улыбаюсь двум незнакомкам, запуская пятерню в волосы и включая двигатель.

– Не курю, девушки, и вам не советую.

От еще влажной одежды пахнет тиной и рекой, я вдруг чувствую острую необходимость оказаться дома.

– Ого, парень, а ты действительно симпатичный! – тут же замечает одна из девушек. Щелкнув зажигалкой, прикуривает оказавшуюся в руке сигарету. – Случайно не одинокий? А то встретить богатого, да еще и одинокого, сейчас такая редкость.

– А я, значит, богатый?

– Ну, судя по тачке, не бедствуешь, – хихикает своей догадке. – Новая игрушка, сразу видно, и дорогая. Может, пойдешь с нами в клуб за компанию? Сейчас как раз «Парадиз‑ бар» откроется. Будет весело. Заодно и коктейлем угостишь, если не жлоб. А хочешь, покатаемся?

– Ну, допустим, не жлоб. А что дальше, девочки? – задаю нескромный вопрос, разглядывая ночных акул, что с наступлением темноты уже вышли на охоту. – Какие перспективы?

Девчонки переглядываются. Урчащее, пропахшее теплой кожей нутро «Мазды» манит не меньше, чем лежащий на соседнем сиденье бумажник, обещая нескучную ночь.

– Все зависит от твоих возможностей, красавчик.

Это верно. Честный ответ. Вполне приемлем для мира, где все продается и покупается. Вот только мне хочется услышать совсем иное.

– А по любви, значит, нет?.. Я хочу по любви. Давно хочу. Так как насчет чувств?

Меня самого удивляют слетевшие с губ слова, не удивительно, что незнакомки озадаченно хмурятся.

– Ты что, чокнутый, что ли? – неуверенно переминаются, стоя на каблуках, не понимая глубины шутки, подозрительно похожей на правду, и я спешу согласиться, вспомнив худенькую пятнадцатилетнюю девчонку в смешном пальто и шапке, однажды вошедшую в мою жизнь.

– Пожалуй, да. Хорошего вечера, девушки, – желаю на прощание, включаю фары и, наконец, срываю «Мазду» с места. – И щедрых вам клиентов.

Мать не спит. Сидит в гостиной у телевизора, что тихо бубнит вечерними новостями в пустоту, закинув ноги на кресло, положив голову на высокую диванную подушку, читает. Увидев меня, пересекающего ей навстречу холл, вскидывает брови и откладывает книгу на колени.

– Ты что, сын, под дождь попал и не просох? Так погода вроде бы сырости не обещала. Что случилось?

– Нет. В реке искупался, так получилось. Где Настя?

Госпожа директор даже не делает вид, что удивлена.

– Вот сразу с порога: где Настя? Что ты еще хочешь знать?

– Мать, не начинай.

– И не думала даже.

Мы говорим тихо, отчима в гостиной нет, и взгляд у матери скорее осуждающий, чем по‑ настоящему сердитый. Конечно, ей все известно, но я все равно чувствую, что должен сказать:

– Я не ожидал, что она приедет, иначе никого бы не привел сюда. Ты знаешь.

Да, знает. Я не скрывал от матери свою боль. Она помнит, чего ей стоило отрезвить меня после отъезда Эльфа и как долго заживали порезы на запястьях, которые я медленно, снова и снова, упрямо сжав рот, все глубже наносил себе лезвием, отказавшись с кем бы то ни было говорить.

– Ну, извини, Стаська, что соломку под задницу не подстелила и передок белой манишкой не прикрыла. Может, и лучше, что Настя увидела все своими глазами. То, как именно ты живешь. Ведь это правда.

– К черту, мам, – я останавливаюсь и смотрю в дорогие сердцу глаза. Которым, как бы ни хотел, – не соврать. – Ты же все понимаешь!

– Я – да. А ты‑ то? Что понимаешь ты?

– Ничего не изменилось. С той самой последней минуты – ничего.

– И сколько тебе понадобилось времени, чтобы это понять?

– Я всегда это знал. Только не говори, что так не бывает.

Мать долго молчит, разглядывая меня. Встает с дивана, откладывает книгу в сторону, чтобы снова повернуться и посмотреть в лицо. Ответить спокойно, с твердой уверенностью, что ее услышат.

– Для тебя, возможно, и не изменилось, Стаська, но не для Насти. У нее теперь своя жизнь, свои друзья и своя территория, независимо от того, где она живет. Я хочу, сын, чтобы ты с этим считался. Красивый ты у меня парень, горячий и, надеюсь, не дурак. Не навороти дел, иначе больше шанса не будет. Так или иначе, я все равно приму любой выбор Насти.

Мать желает мне спокойной ночи и уходит, укорив на прощание за комнату и неизвестную подружку. С материнской горечью в глазах треплет макушку, когда я наклоняюсь, чтобы поцеловать ее в щеку. Я знаю: она привыкла вставать рано, чтобы удержать под жестким контролем разрастающийся с каждым днем холдинг, сегодняшний день давно подошел к концу, и чувство вины за то, что заставил себя ждать, находит горький отголосок в душе.

Сколько раз я испытывал ее нервы на прочность, когда днями не приходил домой, не давал о себе знать? Заявлялся пьяным с дружками, а то и в обнимку с очередной девчонкой, на которую утром не мог смотреть?.. Не сосчитать. Пора бы уже дать Галине Фроловой возможность выдохнуть. Или убраться к чертовой матери со своими проблемами с ее глаз!

Конечно, Эльф так и не вошла в мою комнату, решив расположиться в соседней. Не стоило и надеяться, что после всего она легко примет от сводного брата такую щедрость. Наверняка мое предложение, после всей той ненависти, что я когда‑ то вылил на нее, показалось ей глупой шуткой. Злой шуткой, если уж быть до конца честным.

Я подхожу к двери спальни, за которой она спит, и прислоняюсь плечом к стене. Руки сами тянутся к карманам в поисках пачки сигарет, и не найдя ее там – сжимаются в кулаки. Я бросил курить год назад, но сейчас, слыша в тишине холла собственное лихорадочное биение сердца, мне хочется унять его парой крепких затяжек. Продрать горьким дымом пересохшее горло и снова, как пять лет назад, хрипло повторить ее имя. Тихо, в ночь, как повторял сотни раз в ту зиму, не в силах себе простить.

Она уехала, мать раз и навсегда запретила задавать вопросы о Насте, и я не спрашивал, зная, что не имею права. Но не было дня, когда бы ни вспоминал своего нежного Эльфа. То, как осторожно касался ее, в редкий миг смелости отпуская на волю свои чувства.

Ладонь ложится на дверную ручку, мягко щелкает, открываясь, собачка замка, и я захожу в спальню прежде, чем успеваю дать оценку тому, что делаю.

POV Настя

Утро наступает поздно. Гораздо позже того времени, в которое я обычно привыкла просыпаться в нашей с бабушкой квартире или в версальском таунхаусе. С удовольствием потянувшись на подушке после крепкого сна, с удивлением встречаю первую мысль о том, что снова нахожусь в доме мачехи и отца. Сажусь в кровати, потираю лицо, понимая, что бессовестно проспала завтрак, а может, и обед. Вот же соня!

Сегодня выходной, но даже в этот день у меня запланирована куча дел. Нужно обустроить комнату, разложить вещи и приготовить место для учебы и работы. Купить мольберт, карандаши, краски, бумагу и еще очень много полезных и нужных вещей для занятий по рисованию, обучение которому я собираюсь продолжить в известной художественной школе.

В новой спальне достаточно светло и просторно, легкий ветерок, залетевший в приоткрытое окно, колышет тюль, но здесь нет ванной комнаты, и мне приходится накинуть халат, захватить зубную щетку, белье и босиком спуститься вниз, чтобы принять душ в родительской части дома. Смешно, но когда я прохожу мимо закрытой двери комнаты, где когда‑ то жила, а теперь живет Стас, я останавливаюсь, чувствуя неожиданный укол тоски.

Он прав, однажды это спальня была и моей тоже.

Господи, как давно это было! И вместе с тем будто вчера.

Обитателей дома не видно, хотя из центральной гостиной доносится звук работающего телевизора, и у меня получается проскользнуть на первый этаж никем не замеченной. Я принимаю душ, щедро взмылив гель в пену, смываю с тела французский загар, подсушиваю феном длинные волосы, которые за лето заметно отрасли и теперь мягкой волной касаются талии, чувствуя себя на удивление спокойно. Еще раз напоминаю собственной уверенности, что все самое сложное с моим возвращением уже произошло прошлым вечером, и стараюсь убедить себя в этом снова и снова.

Это моя семья, так уж случилось. Я взрослая девушка, у Стаса бурная личная жизнь, – мы оба готовы начать заново. Время юношеской ревности и обид прошло, у нас обязательно получится не осложнить друг другу проживание под одной крышей. Спасибо мачехе, она в полной мере позволила осознать: я больше не оторванный кусок чужого прошлого. У меня получится. Иначе придется съехать отсюда куда раньше, чем того хочет хозяйка дома. Второй раз сбегать от нее в Дальний Бур я не стану.

Все это просто от моего неожиданного возвращения – такое внимание Стаса и разговор. Пять минут с давно пропавшей сводной сестрой, разве это много? Он все равно весь оставшийся вечер посвятил незнакомой девушке.

– Стаська, ты? – окликает из кухни мачеха, и я почему‑ то сразу понимаю, что вопрос обращен ко мне.

– Я, мама Галя.

– Иди к нам, дочка! – приглашает. – Мы тут как раз все припозднились с побудкой, захлопотались вчера, вот вместе и позавтракаем…

– Господи, Настя! – хватается рукой за сердце, когда я появляюсь на пороге кухни и встречаю свою названую мать улыбкой: это кажется немного странным, но мне действительно приятно вновь находиться с ней рядом. Здесь. Не на чужой территории, а там, где моя мачеха хозяйка и рада мне. – Ну нельзя же с порога так шокировать свою семью, которая тебя долгое время не видела!

– Что? – ее слова заставляют меня растерянно остановиться.

Но мачеха смеется и приглашает пройти за стол, за которым уже сидят мой отец и ее сын.

– Девочка моя, говорю, какая же ты красавица стала! – смотрит от окна, искренне мной любуясь. – Вот не видела тебя все лето и только убедилась, насколько была права, когда предлагала Грише купить ружье. Всегда знала, что в тебе есть порода, а сейчас это уже ни от кого не спрячешь. А, Стас? Посмотри, какая Настя у нас красивая! Всем парням на загляденье!

На мне молочный плюшевый халат, длиной чуть выше колена, затянутый поясом в талии, запахнутый на груди. Ничего из разряда открытого или откровенного, разве что ноги босые. Нет макияжа, а волосы после душа еще чуть влажные и просто касаются плеч и спины. Я знаю, какой могу быть, спасибо Арно и вечеринкам, но сейчас вовсе не момент моего триумфа, и я смущаюсь. Не так от слов мачехи и озадаченного ее словами взгляда отца, как от серых глаз, пристально оценивающих меня.

– Ладно тебе, мама Галя. Перестань, – мягко отвечаю женщине, подхожу и целую ее в щеку. Я ни для кого не хочу быть красивой, не сейчас. В это утро я как никогда хочу быть сама собой, иначе постаралась бы стать привлекательней, но именно мачеха в данном случае исключение из правил. Она знает это, а потому договаривает:

– И ничего не ладно, моя девочка! Я переживаю, – просто признается, усаживая меня за стол и располагаясь рядом. – Мы с отцом целыми днями на работе да на работе. Голову поднять некогда, не то что за собственными детьми приглядеть, пусть вы стали совсем взрослые. Ты смотри, поаккуратнее, пока нас нет. У Стаса до сих пор друзья каждый день околачиваются, бычки здоровые. Если что, сразу звони. Я им сама зубы повыбиваю, будут на тебя зариться! А ты, Стаська, чтобы не водил в дом кого попало. Ты теперь здесь не один живешь, так что будь добр, сын, считаться с сестрой. Ты знаешь, о чем я говорю.

Знает. И я знаю. Чувствую. Поднимаю лицо, и мы встречаемся взглядами. Первый раз в новом дне, не первый раз в новой жизни, но это все равно испытание на прочность. Он всегда умел смотреть на меня по‑ особенному, сквозь лед в глазах. И лучше бы так, чем прямо в душу, как случилось однажды. Я не хотела возвращения к прошлому. Я все еще помнила, что не в правилах Стаса по чьей‑ либо воле ограничивать себя в свободе действий. Вряд ли, повзрослев, он изменился в этом отношении, и замечание мачехи заставляет меня почувствовать себя неловко. По сути, это первое неудобство в связи с моим приездом для Стаса, и я не знаю, какую ожидать реакцию. Мне совсем не хочется поднимать против себя новую волну обид.

Он отворачивается. Как ни в чем не бывало берется за нож и тонким слоем не спеша намазывает на хлеб масло. Кладет сверху листья салата, сыр. Я невольно засматриваюсь на уверенное движение его по‑ мужски красивых рук. На заметно оформившиеся мышцы груди и плеч, обозначившиеся под тонким хлопком футболки. На загорелую шею, которой, видимо, так часто касались чужие пальцы.

– Держи, сестренка, – неожиданно протягивает перед собой бутерброд. – Слышала, что сказал наш директор? Я теперь должен о тебе заботиться.

На его лице улыбка, он никогда прежде не улыбался мне, и я, отвечая, изо всех сил стараюсь выглядеть непринужденно.

– Брось, Стас. Мама Галя совсем не это имела в виду, ты же понимаешь.

– Да ну? – он удивляется, но руку не опускает. – Мне показалось, что я все верно расслышал. Держи, Настя! Ты все такая же худая, так и хочется откормить.

И почему вдруг становится не по себе от кольнувшего в сердце воспоминания?

Нет, не такая же. Грудь давным‑ давно по‑ девичьи оформилась и налилась, бедра округлились, но вчерашней Скелетине далеко до анатомических прелестей запорхнувшей в эту кухню блондинки, это правда. Так стоит ли снова повторить себе, что мне все равно, какие девушки ему нравятся и с кем он спит?

– Кстати, мать, – я оставляю замечание Стаса без ответа, и он обращается к мачехе, которая внимательно следит за нашим разговором, пока ее сын передает мне бутерброд, почти один в один повторяя движения моего отца, – могла и предупредить обо всем. Отличный получился сюрприз с возвращением. Да и с именем тоже. Теперь буду знать, что я не один для тебя Стаська.

– Ну, я тебе об этом еще вчера сказала, сын. Ничего, переживешь. Ты у меня парень любовью не обделенный, подвинешься. А для нас с Гришей уже давно, что Стася, что Стаська – все едино по любви и сердцу. А насчет дружков твоих и подружек я не шутила, когда предупреждала. С девчонками своими сам разбирайся, не маленький, но возле Насти чтобы я твоих оболтусов не видела. Знаю я ваши игрища.

– Мама Галя, перестань! – я не выдерживаю и смеюсь, глядя, как хмурится лицо женщины. – Так и я выросла уже! Стас, пожалуйста, не обращай внимания, – считаю нужным заметить, обращаясь к сводному брату. – Обещаю не докучать тебе и твоим друзьям своим присутствием. Обычно вечерами я рисую, так что вы меня не услышите и не увидите, – и снова к мачехе: – К тому же ты знаешь, мам, как у меня обстоят дела с личной жизнью.

– И как же? – это спрашивает Стас, достаточно равнодушно, чтобы мне не составило труда ему ответить. Как всегда дежурной фразой:

– Спасибо, все хорошо.

Этот ответ ожидаемо полностью удовлетворяет его любопытство, и он отворачивается. Продолжает завтрак, уставившись немигающим взглядом в работающий телевизор на стене.

– И что, Стаська, даже не расспросишь Настю, как она все эти годы жила? Неужели не интересно? Вот она, перед тобой, спрашивай.

Лицо Стаса вдруг становится непроницаемым.

– Ты запретила мне. Помнишь?

Он все‑ таки взглядывает на мать, и я узнаю в этом посерьезневшем парне с твердой линией рта и острым взглядом вчерашнего Стаса Фролова. Настоящего Стаса Фролова, каким я его запомнила пять лет назад. Способного не щадить людей ни словами, ни силой своих рук.

– Так заслужил потому что!.. – Галина Фролова не была бы собой, если бы ее это напугало. – Ладно, дети, не будем ворошить прошлое, начнем все с чистого листа, благо вы оба выросли и поумнели. Так что там у тебя за планы на сегодня, Стася? Не изменились?

– Нет, мама Галя. Сейчас оденусь и поеду в город. Завтра у меня встреча с Груно Лесовским в его мастерской, он обещал посмотреть мои работы и дать консультацию насчет курса по рисунку, хочу как следует подготовиться к встрече. Ну и в университет забегу, уточнить расписание группы. Надеюсь, что не запутаюсь в расположении корпусов.

Стас слушает, потому что замечает:

– Все‑ таки университет?

– Да.

– А кто ты? На кого учишься? Извини, но мне действительно это интересно. Если ты успела понять: наш директор не очень словоохотлива.

Но за меня отвечает отец, и я слышу гордость в его словах. Еще тихую и осторожную, но гордость.

– Настя учится на архитектора. Изучает градостроительство, ландшафтную архитектуру и не только. Старается попробовать себя в разных направлениях науки, и у нее отлично получается.

Серые глаза Стаса не кажутся удивленными.

– Надо же, Эльф. Ты молодец. Я думал, ты станешь учителем.

Он снова повторяет данное им прозвище, на этот раз при родителях, и мне ничего не остается, как пожать плечами. Кажется, никто не заметил.

– Честно говоря, мне пока особо нечем хвастаться. И… нет, я никогда не мечтала быть учителем. А ты? Я слышала, ты скоро получишь диплом инженера?

– Так и есть, – соглашается он. – Получу. Пятый курс, впереди дипломирование. Впрочем, не уверен, что буду работать по специальности.

Эти слова заставляют мачеху оторваться от чашки с чаем и вмешаться.

– Ну, время покажет, Стаська, будешь или не будешь. Знания по жизни не за плечами носить, а умный мужчина – половина успеха в любом предприятии. Вот если бы ты еще ночами не пропадал на своих гонках…

– Мать, не начинай. Это бизнес, кому мне рассказывать, как не тебе.

– Ну да, в карман ты мне не заглядываешь, что есть, то есть, но нервничать заставляешь изрядно!

Мне вдруг становится страшно неловко.

– Мам Галь, пап, я обещаю, что попробую найти работу. Если не на выходные, то возьму какой‑ нибудь несложный проект. Ремонт, перепланировку, что угодно. Вы же знаете: я справлюсь. Я видела на сайте факультета объявление о новом конкурсе для студентов‑ архитекторов с приличным вознаграждением. Там сказано, что любой желающий может подать заявку…

– О господи, девочка моя, – смеется мачеха. – Только не снова! Одно дело Стаська и совсем другое – ты. Моему сыну по половому признаку положено быть кормильцем. Зря я его, что ли, мужиком растила? Ты с него пример не бери. Тебе учиться надо, а ему гулянки да игрушки свои оплачивать. Чувствуешь разницу? Кстати, сын, может, свозишь Настю в город‑ то? Если ты не занят, конечно. Составишь сестре компанию…

– Может, и свожу.

– …чтобы не потерялась.

Последние слова мачехи падают между нами, как тяжелый куль с водой, окатив невидимыми брызгами. Заставляют взглянуть друг на друга и вспомнить то, что уже случалось однажды. Вот только сегодня, после многолюдного парижского метро, я уже не та беспомощная девчонка, зовущая на помощь. С силой сжавшая руки в кулаки при виде сводного брата, не смея обнять его, когда он все‑ таки ее нашел.

– Галя, я отвезу Настю, – отзывается отец. – Не беспокой Стаса, зачем? Все равно ведь выходной.

Но я уже и сама протестую.

– Не нужно, пап, мама Галя. У меня есть водитель и компания, спасибо.

– Точно? – удивленно вскидывает брови мачеха, и я спешу ее успокоить.

– Точно.

После чего благодарю за завтрак, мою посуду и убегаю.

Что ж, первое утро после моего возвращения прошло вполне мирно и спокойно.

– Ааа! Матвеева! Глазам не верю! Неужели это ты?! – орет Дашка, едва замечает меня у ворот дома, выпрыгивает из машины и без лишних приветствий вешается на шею. – Я так рада тебя видеть, просто очуметь! – радостно признается, крепко целуя в щеку.

Она подросла и чуть поправилась, но все такая же обаятельная и улыбчивая девчонка. Вот только синяя прядь у виска исчезла, а стрижка из длинной превратилась в каре. Зато карие глаза по‑ прежнему светятся искренней радостью. Я с удовольствием обнимаю ее в ответ.

– Привет, Даш! Я тоже очень рада тебя видеть!

– Ты позавчера написала – как огорошила, честное слово! Чуть с ума не сошла от неожиданности! Как ненормальная по потолку бегала! Вот уж не думала, что когда‑ нибудь снова тебя увижу! Настя, – она снова обнимает меня, – неужели это ты?

И я отвечаю, смеясь:

– Я.

– Ну, поехали, Матвеева! По пути все о себе расскажешь! Зря я, что ли, у матери машину экспроприировала?! Я же теперь без колес как без рук! Правильно говорят феминистки: мир для сильных женщин, умеющих брать свое. Вот и я беру без спроса. Мать, конечно, возмущается, – хохочет Дашка, – но уже привыкла. Сама дочь такой воспитала, теперь некому жаловаться!

Но когда мы садимся в темно‑ красный автомобиль и выезжаем из Черехино, это мне становится так интересно, что не обождать. Именно я пристаю к подруге с расспросами, пользуясь тем, что она следит за дорогой. Ее сообщение в социальной сети, полное счастливых, а затем грустных смайликов, все еще держит меня в неведении относительно личной жизни Даши Кузнецовой.

– Даш, так что там у тебя насчет положения «все сложно»? Разве ты не с Петькой? Я была уверена, что вы вместе. Специально не стала искать страницу Збруева, хотела от тебя услышать.

– Потом. Все потом, Настя, я тебе уже писала. Сначала ты! Рассказывай давай все‑ все! Я хочу услышать новости о тебе во всех деталях! Где ты была все это время? Почему не приезжала? Господи, и что это за красавчик‑ блондин с тобой в обнимку на фото? Он же охренеть до чего симпатичный!

– Мой друг француз.

Дашка недоверчиво улыбается, хитро жмуря глаз.

– Только друг?

– Только, – киваю я. – Мы с ним два лета прожили вместе во Франции. Учились на одних курсах, вели общий проект. Арно замечательный парень! – честно вздыхаю, с улыбкой вспоминая белокурого Бонне. – И очень легкий человек, с ним было весело.

Девушка с пониманием подмигивает:

– Друг? Ну, коне‑ ечно! – хохочет. – В Европе это теперь так называется, да, Матвеева? Друг, с которым весело?!

– Постой! Ты все не так поняла! – спешу я возразить, но разубедить Дашку и раньше‑ то было нелегко, а сейчас, когда мы обе охвачены радостью встречи, и вовсе видится невозможным. – Ладно, думай как хочешь! – смеюсь, решив, раз уж она все равно меня не слышит, оставить рассказ об Арно и нашей с ним совместной жизни на будущее.

– Париж! Версаль! Ну, мать, ты даешь! Кто бы мог подумать! Какие еще будут сюрпризы?

– Это не я даю, Даш, это все мачеха. Она много сделала для меня. Ты даже не представляешь, насколько много!

– А чего мне представлять‑ то? – поднимает плечо Кузнецова, и в этом коротком движении девушки я с удовольствием узнаю свою вчерашнюю девчонку‑ одноклассницу. – Я тебя вижу и верю!

– Очуметь, Настя, до чего же ты классная! – хватает меня за руки, когда мы подъезжаем к торговому центру и выходим из машины, оставляя ее на парковке. – Дай посмотрю на тебя! Ну и фигура! Маринка от зависти сдохнет!

Я мрачнею, и Дашка неожиданно тоже. Мы как будто вместе не хотим продолжать разговор. Я задавать вопросы, а она отвечать.

– Потом, все потом! – снова машет рукой, беря меня под локоть, уволакивая за собой к центральному входу в магазин, и я соглашаюсь:

– Ладно, Кузнецова, как скажешь.

У Дашки полная грудь, тонкая талия и аппетитная попа. Она честно целый час бродила за мной по отделу «Мир художника», разглядывая кисти, мольберты и тюбики с краской, с важным видом царапая ноготком холсты, и теперь с чистой совестью больше получаса крутится у зеркала в примерочной магазина женского белья, примеряя купальники. Строит своему отражению вызывающе‑ эротичные рожицы и на мой смех отвечает, что скоро в универе будет День потерянного студента, и вот тогда я ее пойму и запою по‑ другому!

– Конечно, если у тебя в загашнике не окажется красивого купальника! Потому что девчонки у нас огонь, сама увидишь, а виновник праздника – технический факультет, где полным‑ полно симпатичных парней! Так что мы, одинокие и свободные, должны быть на высоте! Нет, ночи холодные, ясен пень, но вдруг случится чудо и придется раздеться?!

– Дашка, ты самая лучшая, даже не сомневайся!

И девушка тут же закатывает глаза, закусывает губы, принимая позу опытной обольстительницы.

– А то!

После чего мы вместе хохочем. Как же я скучала по ней!

После трех часов променада коридорами и этажами торгового центра мы здорово устали. В руках полно пакетов. Итальянский ресторанчик с вывеской «la pizza Paolo» в это время почти полон, но нам с Дашкой все же удается найти свободный столик у окна, сбросить покупки возле стены и заказать вожделенный кофе и фирменную пиццу, чтобы успокоить урчащие от голода желудки.

– Валяй, Матвеева, спрашивай! – великодушно разрешает подруга, когда ее чашка кофе выпита, фирменное блюдо съедено, а мне остается сделать несколько глотков уже остывшего эспрессо. – Вижу ведь, что хочешь.

Хочу. Я ни о ком ничего не знаю. Не хотела знать до своего возвращения. Найдя Дашку, решила, пусть она сама все расскажет.

– Так что там с Петькой? – не терпится мне узнать. – Как у него дела? Почему ты одна, Кузнецова? Мне казалось, что вы со Збруевым обязательно будете вместе. Ты помнишь, как он за тобой хвостиком ходил?

Дашка снова хмурится, и меня прошибает страшная догадка.

– Петька… Неужели он… с ним…

– Да нет, – отмахивается подруга, но грусть с лица не прогоняет. – Все хорошо с Петькой, Настя, жив‑ здоров. Такой бугай стал, что даже из бабуина вырос! Сейчас все парни двинулись на качалке, вот и он тоже в культуристы подался. На физтехе учится, что‑ то с самолетостроением связано. Встречается. Кажется, даже жениться готов.

– Что? Да ну!

– Ага, – кивает Дашка. – И знаешь на ком?

– На ком?

– На Маринке Воропаевой. Прикольно жизнь перемешала карты, да?

Не то слово. Вот так новость. Она буквально огорошивает меня и чувствуется как ужасно неправильная. Невероятная. Услышав которую, хочется сказать: «Неправда! Такого просто не может быть! » Я же сама видела, как Петька смотрел на Дашку. Как будто кроме нее для него других девчонок не существовало! Хотя нам было всего пятнадцать‑ шестнадцать лет. Все действительно могло измениться.

– Сама в шоке, – улыбается кривой улыбкой подруга. – Воропаева выставила статус «Помолвлена», и, кажется, Петька тоже счастлив. Ходит с ней как баран. Фу! Не хочу о них говорить.

– Ничего не понимаю. А как же ты?

– Ой, Настя, давай не будем. А если будем, то в следующий раз, хорошо? – просит Дашка. – Я себя знаю. Сейчас расстроюсь и снова разревусь как дура.

Значит, еще болит.

Мне не хочется, чтобы Дашка ревела, и я развлекаю ее историями из своей версальской жизни. Рассказываю о том, как в первый же день знакомства с Арно проиграла ему спор на желание, и в выходные парень привез меня в парижский Диснейленд, чтобы прокатить на американских горках. И как я его потом без всякого стеснения чуть не задушила, когда ноги перестали дрожать. А он, смеясь, уговаривал меня ругаться по‑ французски, потому что по‑ русски ни слова не понимает.

– А еще Арно научил меня метко стрелять. Рядом с нашей архитектурной школой находился тир, его держал старик‑ француз вместе с кафе, и мы частенько после занятий заглядывали к отставному полковнику, чтобы поесть мороженое и пострелять. Так что я теперь запросто могу выбить десятку, представляешь!

Мне нравится разговаривать с Дашкой. От нее веет энергией и позитивом, несмотря ни на что – искренней радостью и настроением, и мы, не в силах расстаться, отправляемся в кино. Смотрим комедию, снова хохочем, жуем попкорн, после – гуляем парком, и только потом она отвозит меня домой.

– Увидимся в универе, Матвеева! Ты знаешь, где меня найти! И смотри у меня! – Дашка строго грозит из машины пальцем. – Завтра обязательно надень что‑ нибудь посексуальнее! У тебя не факультет – конфетка! К черту скромность! Хочу, чтобы моя подруга утерла всем нос!

– Поверь, Кузнецова, мне хочется этого меньше всего.

– Да кто тебя спрашивает, Насть? – округляет Дашка глаза. – Ты из Парижа приехала, мать, или где?

– Я не собираюсь об этом кричать.

– И не нужно! Сами увидят, если глаза есть. Ты, главное, марку держи, иначе смысл?

– Вообще‑ то весь смысл был в обучении.

Но подруга уже не слушает, громко сигналит и уносится в город, а я возвращаюсь в дом – мне не терпится рассмотреть покупки. Долго вожусь с расстановкой, раскладываю вещи, подготавливаю конспекты, и когда наступает ночь, на цыпочках крадусь из ванной комнаты родителей к себе на второй этаж, где спешу упасть в постель. Лежу, отвернувшись к стене, думая о том, что в следующий раз, если снова замечу дверь спальни Стаса открытой – ни за что не остановлюсь, чтобы увидеть его стоящим у окна ко мне спиной, сунувшим руки в карманы домашних брюк.

Какой черт меня дернул? Наверняка он слышал мои шаги.

Интересно, с каких это пор Стас не закрывает дверь в спальню?

И… неужели у него всегда была такая красивая, по‑ мужски широкая спина?

Наверно, всегда.

Господи, о чем я думаю?

М‑ да…

Спать!

Но когда через пятнадцать минут во дворе раздается звук двигателя мотоцикла и в приоткрытое окно долетает шум механизма, запирающего ворота, я снова открываю глаза, чтобы вздохнуть.

Уехал.

Интересно к кому? И куда?

Университет встречает меня добродушно. В нашей группе тридцать человек, поровну девушек и парней, и я с удовольствием растворяюсь среди новых лиц, выбираю светлое место у окна и включаюсь в занятия. Игнорирую шуточки со стороны соседа в свой адрес, довольно милые и симпатичные, и стараюсь держаться со всеми приветливо, не спеша о себе распространяться. Ни к чему это, как бы ни казалось Дашке. И ничего сексуального, о нет! На мне брюки‑ капри, легкая блуза без рукавов и лодочки. (Когда у тебя сумка с учебниками, чертежными принадлежностями и красками, невольно задумаешься о высоте каблука. )

Я люблю архитектуру, преподаватели внушают доверие, и за учебным процессом занятия пролетают незаметно. Я даже успеваю потрещать по телефону с подругой и поделиться впечатлениями о новой группе, прежде чем, выскочив из университета, отправиться в художественный салон‑ школу Груно Лесовского на первый урок по рисунку. Остаюсь в мастерской художника до позднего вечера, наблюдая за его работой, за работой его учеников, и когда оказываюсь на остановке – уже заметно смеркается.

Я как раз смотрю на часы и интересуюсь у незнакомой женщины насчет ближайшего автобусного рейса в Черехино, когда меня окликает знакомый голос.

– Стас? – я оборачиваюсь и неуверенно подхожу к темно‑ синему автомобилю, притормозившему у обочины, заглядывая в приоткрывшуюся мне навстречу дверь. – Ты что, ты…

– Нет. Случайно. Проезжал мимо и увидел тебя.

– А‑ а.

– Настя?

– Что?

– Ты сядешь или так и будешь стоять? Мне казалось, ты меня уже успела рассмотреть. В один дом ведь возвращаемся.

– Ах да, конечно.

Я сажусь и втаскиваю следом сумку. Неловко ерзаю на сиденье, не зная, куда пристроить тубус с рисунком.

– Дай сюда.

Стас забирает у меня футляр и откладывает назад. Наклоняется к плечу, чтобы защелкнуть у бедра ремень безопасности.

– И телефон, – коротко командует, а я от неожиданности подчиняюсь.

– Вот…

Это странно и необычно – вот так, запросто, находиться с ним рядом, и я продолжаю смотреть на парня, не понимая, почему согласилась.

Он набирает номер, его сотовый отзывается, и он тут же вбивает в мой телефон свое имя. Возвращает в руки, с невозмутимым видом отъезжая от остановки.

– Уже поздно. Если снова придется возвращаться в такое же время – просто набери меня, хорошо? И я приеду.

– Зачем?

– Чтобы забрать тебя.

– Зачем? – снова повторяю, но тут же сама себя осекаю. – Не нужно, Стас. Я доберусь сама.

– Настя!

– Да?

Он смотрит коротко, но очень серьезно.

– Мне не сложно, ясно?

Не ясно. Ничего не ясно. И неправда, это чертовски сложно. Я помню, а потому отворачиваюсь.

– Если и придется, ты можешь оказаться не один. Я не врала, когда обещала не затруднять тебе жизнь. В следующий раз я вызову себе такси.

Вряд ли мне когда‑ нибудь удастся смутить его. Вот и сейчас он просто отвечает:

– Тебя не должно это волновать. Так позвонишь?

Но я все равно предпочитаю промолчать.

Нет, не позвоню. Конечно, нет. И вообще, постараюсь тебя избегать. Зачем я только села в машину? И ведь ничего не случилось, а сердце уже откликнулось стуком, и плечо покалывает в опасной близости от парня. Неважно, что он до меня даже не дотронулся.

Но когда мы приезжаем домой, я отношу сумку наверх, а затем спускаюсь в кухню к ужину, – мой сводный брат уже там и даже что‑ то химичит у плиты.

– Ты поужинаешь со мной яичницей с ветчиной? – легко предлагает, как старому другу. – В холодильнике пусто, родителей до сих пор нет, а все остальное я готовлю препаскудно. Боюсь испортить.

Боится или нет – не знаю, но запах в кухне стоит очень даже аппетитный.

– Не откажусь. Честно говоря, я здорово проголодалась.

– Вот и отлично.

И мы снова сидим напротив друг друга, чувствуя звенящее в тишине напряжение, даже не пытаясь завязать разговор, пока я не встаю, чтобы приготовить нам кофе.

Во всяком случае, это справедливо.

Когда я вечером пробегаю из ванной комнаты в свою спальню – дверь Стаса снова открыта, а он точно так же полураздетый стоит у окна.

– Эльф! – вдруг окликает, когда я уже готова впорхнуть к себе, чтобы сказать: – Спокойной ночи. Так много лет хотел тебе пожелать.

Обычные слова, опасные слова, сказанные будто невзначай. Но они тут же, как цепкие нити прошлого, проникают под кожу, забираются в душу, и мне уже непросто закрыть за собой дверь.

– Спокойной ночи, Стас.

Следующая неделя все больше погружает меня в учебу. Я нахожу друзей в группе, знакомлюсь с преподавателями, и конечно, собираюсь вместе с другими студентами принять участие в конкурсе на лучший архитектурный проект факультета. Но это еще случится не скоро – основное участие, консультации и финал, и я с удовольствием отдаюсь урокам с маэстро Лесовским, стараясь возвращаться домой не слишком поздно. Просыпаюсь как можно раньше, чтобы помочь мачехе с уборкой и готовкой, а вечера провожу в своей комнате за чертежами и рисунками…

И снова дверь в спальню сводного брата открыта.

Вот опять…

Она открыта даже тогда, когда его нет. Почему? Не знаю. Я часто останавливаюсь на пороге, но все же не решаюсь войти. Наверняка он запрет ее, если приведет девушку. Я вовсе не хочу за ним следить, но каждый вечер, проходя мимо открытой спальни Стаса, с замиранием сердца ожидаю, что однажды она все‑ таки окажется заперта.

Я не должна об этом думать. Не хочу.

– Анастасия Матвеева, не так ли?

– Да. Здравствуйте, Василий Игоревич.

– Это правда, что у вас была практика в летней школе архитекторов? Во Франции?

– Да, в Версале. Я прослушала два курса архитектуры и дизайна и защитила по ним проект.

– Судя по оценке вашего куратора – замечательная работа, достойная внимания. Разрешите посмотреть? Что за тема?

– Проект летнего парка. Здесь все: эскизный проект, чертежи и визуализация. Но это соавторский труд, хотя я готова ответить по каждому замечанию, так как вела основную работу. Мы работали в парах и тройках, чтобы максимально учесть все нюансы, такова была политика архитектурного ателье.

– Как интересно… Вы разрешите до завтра оставить этот проект у себя?

– Конечно.

– Что ж, думаю, ответ на вашу заявку по участию в конкурсе будет положительным.

– Спасибо!

Я выхожу из деканата, где зарегистрировала свое участие в конкурсе, и спешу на улицу. Сегодня пятница, у нас с Дашкой грандиозные планы на вечер, и я смотрю на часы, отыскивая учебный корпус подруги. Стучу каблуками по аллейке, обхожу студентов, остановившихся поболтать и покурить, обдумываю план будущего проекта, когда вдруг останавливаюсь, едва не врезавшись носом в грудь светловолосого парня.

– Настя? Матвеева? Постой! – на мои плечи ложатся чьи‑ то руки. – Неужели ты?!

Я поднимаю лицо. Вот так встреча!

Петька Збруев! Не школьник, но молодой мужчина. И совсем не бугай, как расписала Дашка, хотя вырос и возмужал, это правда. Прическу поменял, стал очень симпатичным, и глаза по‑ прежнему открытые и настоящие. Смотришь в них, и так не хочется верить рассказу подруги.

– Я, Петь, – улыбаюсь парню в ответ. – Привет, Збруев!

– Привет, Матвеева! Вот так сюрприз! Какими судьбами в городе, Настя? Я слышал, что ты уехала на север.

– Уехала, – соглашаюсь, – а сейчас вот вернулась. Я теперь здесь учусь, Петь, на архитектурном факультете. Всего две недели, как перевелась. Так что мы с тобой еще обязательно увидимся.

Парень с интересом смотрит на меня.

– Ты изменилась, Настя. Стала очень красивой. Утонченной, что ли, – Петька смеется, так же, как прежде, от смущения запуская пальцы в волосы. – Извини, но я не мастак отвешивать комплименты, а сказать хочется.

– И не нужно.

– Нет, нужно. Впрочем, ты всегда была красивой девчонкой, не думай, что я не замечал.

Он говорит это просто, без тайной мысли, как добрый старый друг, который по тебе скучал, и я улыбаюсь.

– Но тебе нравилась другая, я это помню.

– Помнишь? – он кажется удивленным. – Да, нравилась. Очень.

Радостных глаз Петьки вдруг касается печаль, и я понимаю, что неплохо бы сменить тему.

– А что ты здесь делаешь, Петь? Это же юридический факультет, верно? Я слышала: ты учишься на физико‑ техническом.

– Да так… – парень неожиданно смущается. – Мимо проходил, друга искал. А ты?

– А я к Дашке спешу. Мы через пять минут встречаемся, чтобы успеть за вечер осуществить вагон планов, ты же знаешь Кузнецову, – смеюсь. – С ней не соскучишься. Хочешь, привет передам?

Я не знаю, зачем это говорю? Может быть, захотелось что‑ то увидеть в его глазах? То чувство, которое не могло меня обмануть пять лет назад? Но Петька отвечает с неожиданным упрямством.

– Не нужно.

И тут же спрашивает, не отпуская меня:

– Послушай, Настя, если ты недавно перевелась, ты обязательно должна узнать традиции нашего университета! У нас грядет «День пропавшего студента», и в следующие выходные мой факультет устраивает праздник с выездом на природу. Присоединяйся! Будет весело! Толпа обещает быть огромной! Костры, палатки, пиво и просто хорошая компания. Ну?

– Не знаю, Петь, получится ли.

– Конечно, получится! Будут наши из школы… И вообще интересно. Ты можешь и подругу захватить с собой! Вдруг ей тоже захочется поехать!

Он не называет имен, но я понимаю, что речь идет о Дашке. Смотрю на Петьку, а он на меня, пока вдруг не отворачивается. Не от смущения или промелькнувшей в глазах надежды, а потому что на плечо уверенно ложится девичья ладонь.

– Петь, почему у тебя телефон отключен? Снова скажешь, что аккумулятор сел? Я уже устала звонить! Ты вообще собирался меня искать или нет? Мы же договорились уехать вместе! Лучше бы нашел, вместо того, чтобы тут с незнакомыми девушками…

– Марин, это Настя. Настя Матвеева, помнишь? Она училась с нами в десятом классе.

– …разговаривать не пойми о чем. Так мы едем или нет?

– Марина?

Я тоже вместе с бывшим одноклассником смотрю на девушку, которой, кажется, отказал слух.

Помнит. Ну, еще бы. Я уверена, что она меня не забыла. Но взгляд переводит не сразу, словно ей требуется время, чтобы вспомнить мое имя и осознать, кто перед ней.

– Эм‑ м, Петь, мой папа, он ждет нас…

Боже мой, как хорошо, что я готовилась произвести впечатление на декана и теперь могу легко развернуться на тонких каблуках, взметнув в повороте шелковой юбкой и длинными волосами. Этот цирк с внезапной потерей памяти неприятен мне, как неприятна сама девушка, в отличие от ее парня. И я говорю Петьке, что ухожу. На прощание касаюсь рукой его запястья, обещая:

– Ничего, этот провал в памяти у твоей девушки я переживу. Я постараюсь быть, Петь. И подруга – тоже!

– Это она о чем? – слышу ревнивое за спиной, но мне уже совершенно все равно, что именно Збруев ей ответит. Я долго выздоравливала и сумела вычеркнуть этого человека из своей жизни однажды и навсегда.

Даша Кузнецова – будущий юрист. Моя подруга изучает право и когда‑ нибудь надеется стать успешным адвокатом и настоящим воином в борьбе за права женщин и детей. Я ловлю ее у выхода из учебного корпуса сразу же после лекции по юридической психологии – бледную и очень взволнованную, и снова повторяю, что, конечно, у меня всегда найдется для нее время.

Сегодня у Дашки первое ответственное задание, косвенно касающееся ее будущей профессиональной практики. С легкой руки ее матери, известного в городе доктора психологии, ей, как волонтеру, предстоит провести один час в беседе с трудными девочками‑ подростками из интерната для детей с девиантным поведением, и она с утра забросала меня эсэмэсками и звонками с просьбой своим присутствием поддержать в ней моральный дух и боевой настрой.

«Ну, пожалуйста, Насте‑ е‑ ен! Это же особенные подростки! Одна я точно буду заикаться, мычать и вообще опозорюсь перед детьми нафиг! На какое тогда доверие с их стороны я смогу рассчитывать? Они же радары, похлеще радиоволновых, каждый импульс ловят! »

Я не хочу оставлять подругу одну и еду с Дашкой. Воспитанники на деле оказываются совсем юными девчушками – двенадцати‑ тринадцати лет, поначалу колючими и осторожными, но у Кузнецовой талант располагать к себе людей, слушать и находить правильные ответы, и вместо часа мы проводим с детьми почти четыре. А я еще и умудряюсь с ними рисовать. Совершенно измотанные их откровенными историями и нежеланием отпускать нас, возвращаемся домой, бредем по центру города с мороженым в руках, праздно болтая о своем, пока вдруг не встречаем знакомую Дашке компанию студентов.

Это парни и девушки с ее курса, сегодня пятница, и молодые люди настойчиво зовут нас в клуб.

– На‑ асть, пошли, а? – снова канючит Кузнецова, когда я говорю, что настроена ехать домой. – Часик посидим и по домам! Никто не говорит о целой ночи, но танцы и немного алкоголя – это то, что нам с тобой сейчас нужно! Ну, На‑ асть!

Мне тоже хочется немного развеять голову, чужие судьбы все еще живы в памяти, и я соглашаюсь, однако беру с Дашки слово, что вечер в клубе не продлится долго. Субботнее утро, конечно, щедрое на сон, но у меня слишком много обязательств перед собой.

– Ты не представляешь, Лаптев, скольким людям не хватает веры в себя. И как порой важно, чтобы кто‑ то в этом мире тебе поверил и выслушал. И заметь, Ромочка, я сейчас даже не о психологической помощи говорю! Только о сочувствии и внимании, улавливаешь?

Мы сидим с компанией Дашки в модном клубе «Бампер и Ко» и потягиваем «Мохито». В кои‑ то веки я слегка пьяна, слегка расслаблена и вполне довольна жизнью.

– Кузнецова, не надоело? Выдохни! – смеется полноватый парень, обнимая подругу за плечи. Подмигнув мне, кивает в сторону танцпола: – Лучше пошли, потанцуем, а? Твоя подруга снова меня продинамила. Так и закиснуть недолго, барышни! А это в наши планы совершенно не входит!

Но мы не киснем. Мы танцуем с Дашкой, иногда с ребятами из компании, но в основном сидим и слушаем музыку. Я до сих пор не рассказала о встрече с Петькой, не желая расстроить ее раньше времени, и когда она сама в разговоре вскользь упоминает о бывшем однокласснике, я сознаюсь, что сегодня видела его в университете. И Марину Воропаеву тоже.

Подруга молчит и грустнеет на глазах, как уже бывало однажды, и я не выдерживаю.

– Даша, – спрашиваю, не отпуская ее взгляд, – и все‑ таки, что между вами с Петькой произошло? Почему вы не вместе? Ну не верю я, что Збруев мог вот так запросто переболеть симпатией к тебе. Взять и на ровном месте влюбиться в Воропаеву. Понимаю, что мы были очень молоды и все возможно, но сегодня он не выглядел таким уж счастливым. И уж точно помнит тебя, можешь мне поверить, независимо от того, какой статус их отношений написала Марина.

– А толку‑ то, что помнит? – опускает глаза Дашка. Вздохнув, отпивает коктейль. – Все, ушел поезд, Настя, даже свистка не слышно. Он теперь с другой, и точка. Не хочу о нем говорить!

И все‑ таки Кузнецова говорит, когда я уже не надеюсь услышать ответ. Рассказывает о прошлом, по‑ прежнему пряча глаза, так, словно я могу осудить ее за то, чего еще не знаю.

– Я сама виновата. Глупая была. Кто же знал, что все так обернется. Только что уж сейчас крылышками обожженными махать, делая вид, что я белая и пушистая, а Збруев гад. Это неправда, Настя. Все не так.

– А как же?

– Понимаешь, Петьке вот не дала, когда дело до секса дошло, все казалось, что не настоящая любовь у нас с ним. Детская, смешная. А какому‑ то придурку, что показался старше и опытнее – так запросто. Даже не поняла, как все случилось. А он, сволочь, на следующий день даже имени моего не вспомнил. Просто пьяная вечеринка и очередная глупая девчонка, развесившая уши. Я потом так ревела, что хотелось себя убить.

Петька тоже был на той вечеринке, видел, с кем ушла. До последнего за руки цеплялся, а я… Помню, тогда еще подумала: что же он в драку из‑ за меня не лезет, если так сильно любит? Дура! Подвига захотелось, проверить чувство! Он ведь тоже с Маринкой с той ночи и вечеринки.

Дашка неожиданно улыбается, как будто прячет за улыбкой боль.

– Он ненавидел меня, я это чувствовала. И сейчас ненавидит, а ты говоришь…

– А если извинишься?

– А смысл, Матвеева? Чтобы вновь все вспомнить и пережить заново?.. И потом, они с Воропаевой пара, это я получила по заслугам. Как подумаю, что наделала, такой грязной себя чувствую. Поверишь, Настя, короткий секс из упрямства и боли, а уже два года расхлебать не могу. Они‑ то, парни, вешаются, и я вешаюсь в ответ, но как до дела доходит – перемыкает. Словно знаю, что с ними все будет так же, как в первый раз, и не хочу повторений. Пусть хоть Петька будет счастлив, раз уж не я.

Еще одна новость, от которой отнюдь не становится легче. Да, наворотила дел Дашка – не расхлебать. Я замолкаю, не зная, что сказать в ответ, в душе отчаянно жалея девушку.

– Эй, Лаптев, чего заскучал? Пошли, что ли, потанцуем! – подруга делано смеется и утаскивает парня на танцпол, а я все никак не могу прийти в себя от ее признания.

Как глупо и как невероятно больно за них двоих, за хороших ребят, что так и не стали близкими людьми. Это же Дашка и Петька, мои верные друзья из той прошлой жизни, которая оставила раны и в моем сердце тоже, и я неожиданно понимаю, что заново пропускаю забытую боль сквозь себя, вызывая в памяти воспоминания.

Мне нужен воздух. В дорогом и модном клубе «Бампер и Ко», где этим вечером полно молодежи, мне вдруг становится жизненно необходимо почувствовать клочок свободы. Сделать хоть какое‑ то движение в устоявшемся вокруг меня вакууме относительного спокойствия навстречу собственной судьбе. Рваный вдох, чтобы не задохнуться. Это ощущается как непонятный вызов, отозвавшаяся из глубины души тоска, непролитыми слезами толкнувшаяся в грудь, и я встаю и направляюсь к выходу. Иду мимо танцпола, между танцующими парочками, освобождая себе путь руками, мимо длинной стойки бара, игнорируя чужие голоса и приветливые смешки, собираясь то ли сбежать, а то ли совершить какую‑ нибудь глупость… И вдруг останавливаюсь, увидев перед собой Стаса.

Он сидит с парнем, широкоплечим и высоким, себе под стать, и о чем‑ то говорит. Рядом крутится официантка, принимая от бармена заказ, и я наблюдаю, как девушка улыбается, стараясь привлечь внимание парней. На краткий миг мне даже становится ее жалко, когда другая девица, более удачливая и яркая, подходит к сводному брату и опускает ладонь ему на грудь. Что‑ то коротко сообщает, кокетливо смеясь, показывает коротким взмахом руки в сторону выхода… и, кажется, даже не замечает, что парень ее не слушает…

Жаль, что все так предсказуемо и логично, но это мой личный момент откровения, и я в полной мере принимаю его. Не только Дашке, мне тоже никогда не стать по‑ настоящему счастливой.

Я стою от Стаса в трех шагах и смотрю на крепкую грудь, обтянутую светлой футболкой, на которой лежат тонкие пальцы – холеные, с длинными отточенными ногтями. Сейчас девушка предлагает ему пойти с ней, или мне кажется? Я не сильна в игре полунамеков и тактильных приглашений, но почти завидую ее смелости. И ненавижу, что это волнует меня. До боли.

Я чувствую на себе его взгляд и поднимаю глаза. Не знаю, почему остановилась здесь, но сбегать поздно, и я сажусь за барную стойку, чтобы заказать себе у приветливого бармена еще один «Мохито», и жадно припадаю к бокалу.

Что со мной происходит? Это я или все же не я? Еще недавно, помнится, Арно стоило больших усилий уговорить меня выпить даже один алкогольный коктейль, а сегодня я, кажется, сама не знаю меры. Хотя все до смешного прилично, чего я волнуюсь?

– Хочешь еще?

Его ладонь ложится рядом с моей, а сам он подходит так близко, что я могу спиной чувствовать тепло его тела.

– Нет, спасибо. И, пожалуйста, не думай, что я искала тебя.

– Ты одна здесь?

– С друзьями. Стас?

– Да? – не нужно поднимать голову и искать темный взгляд, я и так чувствую, что все его внимание сосредоточено на мне.

– Разве тебя не ждут?

– Нет.

– Мне показалось иначе.

– Никто по‑ настоящему важный, поверь. А друг поймет.

Как это легко, разделить людей на «важных» и «неважных». Разделить время на «до» и «после». Разделить чувства на «прошлые» и «настоящие». Дать ненавистной Скелетине прозвище Эльф, а затем заставить ее признаться в том, что со временем сотрется из памяти. Затупится из остроты или рассыплется в пыль.

– Верю, – я неожиданно тихо смеюсь своим мыслям. Горечь от них такая явственная, что только так я могу прогнать подступившие к горлу слезы.

– Что с тобой, Эльф?

– Не обращай внимания, Стас, просто еще один длинный день и крепкий «Мохито».

– Настя…

Но я уже встаю и отставляю бокал. Повернувшись к парню лицом, смотрю в серые глаза, желая найти ответ.

– Потанцуй со мной, мой сводный брат, – вдруг прошу, улыбаясь. – Все равно для тебя завтра станет неважно, кто с тобой был, я или другая. А нет, так я приглашу твоего друга. Как думаешь, он не откажет мне? Я помню этого парня. Это ведь он когда‑ то помог тебе найти меня в ночном городе?

Я знаю, что не ошиблась, но Стас по‑ прежнему серьезен.

– Он. Но мне не нравится твое настроение, Эльф. Я не отпущу тебя к друзьям. А Бампер тебе наверняка откажет. У Витьки большая любовь, он не разменивается на девчонок даже в такой мелочи, как танцы.

– Надо же, – я с искренней завистью смотрю на рыжеволосого парня, наблюдающего за нами, – хоть у кого‑ то в жизни большая любовь. Твой друг счастливчик!

И Стас вдруг тоже грустно улыбается:

– Это точно.

Он обнимает меня за талию и увлекает к танцполу. Найдя ладонь, сжимает ее в своей, переплетает пальцы, другой рукой притягивает к себе, а мне вдруг хочется дотронуться до его груди так, как это сделала незнакомая девчонка. Легко погладить гладкие, упругие мышцы плеч, провести пальцами к шее, снова заглянуть в глаза, чтобы услышать на выдохе неожиданно нежное и горячее, ударившее в висок:

– Настя…

Значит, все‑ таки приглашение. Как все просто в этом мире. Оказывается, иногда можно обойтись без слов. Без привязанностей и обещаний, без чувств.

– Когда‑ то ты терпеть не мог, если я тебя касалась.

– Нет, это не так.

– Я хотела тебе понравиться, хоть немножко, но ты меня не замечал…

– Я всегда тебя замечал. И ты мне нравилась – тоненькая синеглазая девчонка, что была похожа на сказочного эльфа. Очень сильно нравилась.

– Нет, ты меня ненавидел.

Я замираю рядом с ним и снимаю с себя его руки, понимая вдруг, что проиграла своей смелости. Не получился у нас танец. Не рассчитала собственной силы, и это становится невыносимо – находиться возле него, чувствовать жар его тела настолько близко и помнить, помнить о чужих руках. Это все хмель, не иначе, но я не могу не сказать то, что столько времени съедает меня изнутри.

– Почему ты никогда не спрашивал обо мне? Не хотел узнать, как я жила? Даже если Галина Юрьевна тебе запретила, почему не пытался?! Зачем ты в тот вечер заставил меня сказать, если сам забыл тут же?!

– Настя, это не так.

– Нет, так! Ты, Фролов, самый жестокий человек, которого я знала. Ты забыл, а мне теперь с этим жить. Лучше бы ты никогда не знал меня. Лучше бы не знал! Ты был прав, когда однажды сказал мне эти слова.

В сумочке на плече настойчиво отзывается телефон. Вовремя, чтобы я смогла отвести от Стаса взгляд и отвернуться, не желая слышать ответ.

– Матвеева, ты где? Пора домой. Я тут стою одна у входа и реву, и если ты сейчас же не придешь – быть потопу!.. А Лаптев, гад, сказал Антохину, чтобы тот мне больше не наливал, представляешь? Изверг! А если мне плохо? Ведь может мне быть плохо, Насть? Что я, не живая, что ли?!

Дашка. Действительно плачет и всхлипывает в трубку. И, кажется, умудрилась выпить что‑ то гораздо крепче, чем я.

– Уже иду, Даш. Держись там! Не нужен нам потоп, слышишь!

– Настя, подожди!

Пальцы Стаса скользят по запястью, но я уже разворачиваюсь на каблуках и иду в сторону выхода, жалея и не жалея о сказанных словах. Понимая, что легче‑ то не стало. Все только хуже.

– Я ухожу, Стас, извини. Подруга ждет, и просто хочу домой.

– Если ты забыла, нам по пути.

– Вот уж нет!

Однако он возвращается к бару, сдергивает со стула черную кожаную куртку и нагоняет меня, и не думая уходить, когда я вижу Дашку и подхожу к ней.

– Пойдем, Даш, – аккуратно беру девушку под руку, оглядывая парковку. – Попробуем найти такси.

– Не нужно такси, я отвезу.

У Дашки сумка сползла с плеча, прическа растрепалась, и она не на шутку раскисла, сморкаясь в носовой платок, но услышав голос Стаса, поднимает голову и подозрительно смотрит:

– А кто это у нас здесь такой благодетель нарисовался? Матвеева, ты что, уже успела кого‑ то подцепить? Почему я не в курсе?

– Привет, Кузнецова. Давно не виделись.

– О! Красавчик Фролов. Ну, конечно! Олень с медалью! Сводный брат Матвеевой, на котором печать ставить некуда от разбитых девичьих сердец. Привет, Фролов! А ты что же, пришел сюда нас воспитывать? Чего надо?

Подруга хмурит взгляд и сердито поджимает губы, а я поправляю сумку на ее плече, проводя рукой по волосам. И зачем я только рассказала ей о Петьке? Знала бы, чем все обернется, не бередила бы душу ни себе ни ей. А теперь обеим так плохо, что хоть волком вой.

– Даже не думал, Кузнецова. Так едем?

Голос Стаса – по‑ мужски уверенный, с легкой хрипотцой – звучит располагающе и спокойно, но Дашке так не кажется.

– Ни за что! Знаю я таких, как ты! Чтобы я еще раз повелась на смазливую рожу и предложение – хрен тебе с маслом в павлиний зад, а не Кузнецова!

– Даш, успокойся. Если хочешь, мы уедем. Сами. Куда скажешь.

Но Дашку уже не остановить.

– Тоже, наверно, имен своих бывших подружек наутро не помнишь, а, Фролов? Ну же, признайся! Все на одно лицо или все‑ таки чем‑ то отличаются? Разрезом глаз, размером груди, задницы, чем?

– Не помню. На одно.

– Так как вам надо дать, чтобы вы запомнили?

– Дашка, прекрати! С ума сошла!

Но парня вряд ли смущают произнесенные ему в лицо слова.

– Никак. От таких, как я, лучше держаться подальше, чтобы потом не реветь. Разве мама тебе не говорила?

– Говорила, – в сердцах соглашается подруга, снова громко всхлипнув. – Если бы я ее еще слушала! Знала ведь, что все вы козлы, оттого и обидно!

Обидно, еще как обидно. И кажется, Дашке гораздо хуже, чем мне поначалу показалось. Вот уже и тушь по щеке кулаком размазала, и помаду.

– Согласен. Только ты не моя подружка, Кузнецова, никогда не была и не будешь, так, может, поедем? Захочешь, возьмешь у подруги телефон и завтра выскажешь мне все еще раз, обещаю выслушать и даже покаяться.

– Не дождешься, Фролов. Я тебе не Его Святейшество Римский Папа, чтобы отпускать грехи!

Стас подходит к черному автомобилю марки «BMW», садится за руль и заводит мотор. Открывает двери, приглашая нас сесть в салон.

– Настя, – смотрит мне в глаза, – не упрямься. Будет лучше, если именно я отвезу Дашу домой. Через пять минут все будет только хуже. Не нужно ее никому видеть.

– Это ведь не твоя машина?

Да, аргумент откровенно слабый, но, собственно, больше сказать нечего. Подруга киснет на глазах.

– Машина друга, я сегодня на мотоцикле. Не думаю, что справлюсь с байком и с вами двумя. Так поехали?

Поехали, черт бы тебя побрал, мой сводный брат. И меня заодно со всеми неудачными протестами!

Когда мы уже садимся в автомобиль, выезжаем на проспект, и Дашка, утирая платком нос, называет адрес, Стас вдруг спрашивает очень серьезно в тишине салона:

– Кузнецова, я только про оленя не понял, это ты к чему?

И мы, переглянувшись, начинаем хохотать, как две дуры.

Да, иногда лучше смех, пусть даже сквозь слезы, чем тихое, разъедающее душу отчаяние.

Мы отвозим Дашку домой, и Стас провожает ее к подъезду, терпеливо выслушивая от девушки в свой адрес заслуженные и не очень упреки. Молча ведет автомобиль в Черехино, и когда я, оказавшись возле дома, вхожу в ворота и иду аллейкой к крыльцу, оставляет машину открытой и направляется следом. Очень быстро догоняет, чтобы остановить за руку.

– Настя, подожди.

– Стас, разве тебе не нужно в клуб?

– Нужно. Но не сейчас, не срочно. Мы должны поговорить.

Вокруг слишком тихо, родители спят, и мне приходится понизить голос.

– Я устала и не очень расположена говорить, извини.

– Хорошо, тогда завтра? Скажи, когда ты хочешь, и мы в любой момент вернемся к разговору. К любой его точке.

– Стас…

– Пообещай, что вернемся! Настя, слышишь! – он крепко держит мои руки у локтей и смотрит в глаза. – Поверь, все не так, как ты думаешь…

В черной куртке плечи парня кажутся еще шире. Мягкий свет от луны и ночного фонаря заостряет правильные черты лица, делая Стаса только привлекательней. Не зря я когда‑ то сравнила его с героем романа Энн Райс. Став старше, он кажется еще опаснее. Во всяком случае, для моего сердца. Интересно, он когда‑ нибудь сможет принадлежать одной женщине? Обходиться без множества рук на своем теле?.. Наверняка нет.

– Откуда ты знаешь, что именно я думаю?

– Я видел. Понял. Не важно. Настя!

Не знаю, откуда берутся силы, но ответить получается достаточно твердо, чтобы он меня услышал.

– Нет!

– Эльф, не надо…

Но я уже сняла с себя его руки и отвернулась.

– Когда‑ нибудь, Стас. Возможно, когда‑ нибудь. Но точно не сейчас и не завтра.

– Хорошо, как скажешь. Я буду ждать.

Я все еще не сплю, когда спустя час он возвращается. Один. Поднимается по лестнице, останавливается у своей двери… Я почти с замиранием сердца жду, что вот сейчас она закроется. Оглушительно захлопнется, плотно войдя в дверную коробку, или раздастся щелчок замка, но ничего не слышно. Он по‑ прежнему оставляет ее открытой.

Господи, что с нами происходит? Что происходит со мной? Куда исчезла из души уверенность в правильном выборе? И с какой мыслью я проснусь завтра? Неужели прав был Егор, когда уговаривал меня остаться?..

А завтра наступает со звонком Арно. И первая мысль, которая будит меня, едва я подношу трубку к уху и отзываюсь на свое имя: «Как же я рада слышать голос друга! »

– Две недели! Всего две недели, Стейси‑ Белль, как ты уехала, а я уже страшно скучаю по тебе и нашей уютной квартирке! Так сильно, что готов забросить чертов балет и приехать в твою страну! Я серьезно, Стейси!

Я смеюсь. Как всегда смеялась с шутливым, немного безалаберным французом. С которым хорошо быть друзьями, но никогда кем‑ то большим. Иначе от его сумасбродства и ветрености можно сойти с ума. Вот и сейчас Арно наверняка еще не укладывался спать! Зная его любовь к вечеринкам и шумным компаниям, точно где‑ нибудь танцевал и пил до рассвета.

О боже, я вспоминаю вчерашний вечер, клуб, ночь, Дашку, наше со Стасом возвращение домой и закрываю ладонью глаза. Узнал бы Арно, как его подруга развлекается, точно одобрил подобное времяпрепровождение.

– Знаешь, Стейси, иногда мне кажется, что Леон прав, когда ревнует меня к тебе. Наша связь больше чем дружба.

– Брось, Арно, мы это проходили. Ты все знаешь.

– Ты мне как сестра!

Я снова смеюсь. Ну и хитрец!

– Засчитано, Бонне! Так вы с Леоном вместе?

– Увы, больше нет. Один прошлый уикенд в Ницце, и он меня бросил. Сволочь! Ну, ничего. Он вернулся в Париж, в наш театр, и я собираюсь устроить Леону в ближайшее время настоящую нервотрепку. Если не заставлю его вытянуть чувства наружу, тогда уж точно заставлю себя избавиться от этой привязанности раз и навсегда!

– Ого! Арно, звучит обнадеживающе, – я удивляюсь. Не так уж часто мне доводилось слышать серьезного Бонне. – Чувствую, что Леону не поздоровится. А как там поживает хорошенькая блондинка, с которой ты крутил роман прошлым летом? Сесиль, кажется? Она ведь снова в труппе?

– Сюзет. Да, участвует в двух постановках. Мы помогаем друг другу время от времени пережить боль одиночества, и только. Но, малышка Стейси, – Арно снова включает все свое обаяние и нагло воркует, – с тобой никто не сравнится. Я не вру, когда говорю, что обожаю тебя. Ты знаешь все мои тайны…

– Это потому, что у кого‑ то очень болтливый язык, странные привязанности к иностранкам и бурная личная жизнь.

– Ты не просто иностранка для меня, – обижается парень, – ты мой друг! И я не шутил, когда говорил, что скучал!

– Ну, хорошо‑ хорошо, Арно! – соглашаюсь. – Конечно, я твой друг.

– Тебя приятно касаться, крошка Белль, только не подумай ничего плохого, но я люблю твои волосы. Мне не хватает твоего смеха по утрам, и ты жутко понравилась моим родителям. Ты ведь приедешь во Францию на зимние каникулы? Помнишь, я обещал показать тебе Париж в Рождество?

– Бонне, ты невозможен! И ты смущаешь меня своими французскими признаниями в «маленькой любви», как всегда.

– Я очень хочу, чтобы ты не ошиблась, Стейси. Не слушай его. Не путай дружбу с чувствами, прошу тебя. Любить прекрасно, поверь. И если ее нет, в конечном счете это сделает вас обоих несчастными. А значит, и ваших детей тоже. Ты всегда можешь сбежать от него ко мне, ты же знаешь.

– Да, знаю. Спасибо тебе за это, Арно.

Мы говорим целый час, друг рассказывает о новой постановке и творческих планах, смешит, привычно дурачится, и я, наконец, взмаливаюсь:

– Арно, сжалься. Ты разбудил меня, и мне сейчас банально хочется умыться и почистить зубы.

– Скажи еще «Выпить чашечку кофе». Горько‑ сладкого и горячего, как жаркая кровь колумбийского мафиози…

– О да!

– Повтори так, малышка, еще раз, и я обещаю, что усну с мыслями о тебе.

– Иди к черту, дурачок!

Я отключаю телефон и обхватываю горящие щеки ладонями. Поразительно, как легко Арно удается, смущая, все же не перейти границы дружбы и оставаться приятным парнем.

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒