«Плохая репутация» Шона Мендеса. Твой саундтек? LOL. 5 страница

— Это точно. — Поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него, и застигнута врасплох тем, как лунный свет высветил сероватый оттенок в его глазах. Ной Грейсон просто ошеломляющий. Что-то, от чего мне не хотелось отворачиваться, но знаю, что должна. Я знаю, что должна это сделать. … — Мне нужно домой, — выдыхаю я.

— Пусть проспится часок.

По крайней мере, я попыталась сбежать.

— Да. Хорошо.

Прислоняюсь к стене дома, нервно потирая руку. Наверно все дело в ситуации. Тот факт, что он заставил меня нервничать, тот факт, что Мэг предупредила меня насчет него. Он работал на моего отца. Мама... Бо…

— Пойдем, — говорит Ной, спускаясь с крыльца.

И как будто от него ко мне протянута невидимая нить, я слепо следую за ним через высокую траву к его грузовику. Он опускает крышку багажника и запрыгивает в кузов. Усмехнувшись, протягивает мне руку.

— Давай же, деревенская девушка.

Беру его за руку и забираюсь в кузов. Это такой простой жест, но он кажется чем-то большим — может быть, чирканьем спички, а может быть, именно таким я и хотела его почувствовать. Мне хочется, чтобы он хотел меня. Я даже не знаю, почему, но почти чувствую себя глупо из-за этого.

Выдохнув, он садится на бортик грузовика.

— Так и будешь там стоять?

Сажусь напротив, сложив руки на коленях. Поднялся легкий теплый ветерок. Музыка от вечеринки у костра смешивается с жужжанием цикад. Меня окутывает запах горелых бревен и душистый аромат кустарника. Это успокаивающая смесь, и я закрываю глаза. Южные запахи и теплая ночь были чем-то, что заставляет меня почувствовать себя беззаботной, хотя бы на мгновение, и впервые за долгое время я чувствую, что напряжение, так сильно сковавшее мои плечи, немного ослабевает.

— Итак, расскажи мне о себе, красотка. Что у тебя за история?

Я пожимаю плечами.

— Рассказывать особо нечего.

— Ерунда.

— Нет, — смеюсь я. — Что рассказывать, когда ты вырос в маленьком городке, в маленькой семье? Здесь у всех одна и та же история.

— Уверяю тебя, это неправда. Ты прожила здесь всю свою жизнь?

— Нет, переезжала в Форт-Лодердейл учиться в колледже.

— Господи, какого черта ты покинул рай, чтобы вернуться в этот город?

Моя грудь сжимается, и я немного колеблюсь, прежде чем выпалила:

— Моя мама больна.

— Ох, — выдыхает он. — Мне очень жаль, я...

— Все нормально. — Я потираю ладонью свою руку.

— Что с ней?

— Рак.

— Боже, я…

— Тебе здесь явно не нравится, — обрываю я его, потому что хотелось еще немного побыть в беззаботности. Момент, когда мне не нужно думать об уродливых сторонах моей жизни. Как бы эгоистично это ни было, мне нужно отдохнуть от реальной жизни. Только на мгновение. А Ной был прекрасным отвлечением. — Если бы ты мог жить где-нибудь еще, где бы это было?

— Австралия, — быстро отвечает он, кивнув. — Да, Австралия.

— Как можно дальше отсюда? — смеюсь я.

— Да. Я погуглил, и Перт так далеко отсюда, как только можно. К тому же, Австралия — это то место, куда раньше отправляли всех преступников и все такое, так что, знаешь, думаю, что смогу там вписаться.

— Вау... так теперь ты преступник, да?

— Что-то вроде этого…

Интересно, что он сделал, чтобы попасть в тюрьму? Папа никогда не говорил мне, почему кого-то из ребят отправили в тюрьму, только то, что у них были заблудшие души. Я внимательно смотрю на него. Его мужественная челюсть, щетина. Татуировки. Рваные джинсы и конверсы. Может, наркотики? Воровство... А потом чувствую себя виноватой за то, что осуждаю его.

На его полных губах появляется ухмылка.

— Я надрал парню задницу, ничего особенного, прежде чем ты начнешь надеяться на лучшее...

Как он узнал?

Ной спрыгивает с грузовика.

— Эй, — зову я, — ты куда?

В салоне грузовика вспыхивает свет, задние фары отбрасывает на траву красный отблеск, и включается радио прежде, чем дверь захлопывается. Ной хватается за поручень грузовика, запрыгивает в кузов.

— Их музыкальный выбор — дерьмо, — говорит он, кивнув в сторону костра, прежде чем растянуться в кузове грузовика, сложив руки за головой и уставившись в небо. — Боже, мне это никогда не надоедает.

Прослеживаю за его взглядом. Звезды кажутся тысячами сверкающих бриллиантов на черном бархатном фоне.

— Надо же, я даже забыла, сколько их там, — выдыхаю я.

— Что?

— Звезды. В городе их не так просто увидеть.

— И как давно ты вернулась? — спрашивает Ной.

— Месяц. Я просто была занята.

— Нельзя быть слишком занятым, чтобы остановиться и посмотреть на звезды. — Это так мило, что я млею. — Ты можешь тоже прилечь здесь, если хочешь. — Он хлопает рукой по кузову грузовика. — Обещаю, что я буду хорошо себя вести.

— Я в порядке.

— Как хочешь.

Мы сидим в темноте, смотрим на небо, слушаем цикад и музыку.

По радио звучит «Пусть будет больно» Оливии Лейн, и Ной тихонько подпевает. Я смотрю, как он поет с закрытыми глазами. Когда доходит до припева, его глаза зажмуриваются чуть сильнее, потом он облизывает губы, но вместо того, чтобы петь слова песни, он вздыхает.

— На что это было похоже? — Ной открывает глаза и снова смотрит в небо.

— Что?

— Расти с родителями. С братом... на хорошей стороне города? — он тихо смеется, но на его лице уязвимость, и я замечаю, как он сглотнул.

— Это было… — Соскальзываю с бортика и сажусь рядом с ним, обхватив руками ноги. — Это было все, что я знала. — Какое-то время я сижу молча, раздумывая, не подтолкнуть ли его, не спросить ли о его семье. Трудно понять, что делать в подобных ситуациях. Некоторые люди говорят вещи, потому что они хотят приоткрыть дверь, а некоторые просто говорят не задумываясь. — А что случилось с твоими родителями?

Припев закончился, и он снова начинает петь, на этот раз громче. От хриплого тона его голоса у меня по рукам бегут мурашки. Думаю, что могла бы слушать его пение всю ночь напролет.

В середине припева он выдыхает.

— Готова?

— Конечно.

— Моя мама залетела, когда ей было семнадцать. Судя по тому, что говорила бабушка, она была одной из тех хороших девочек, которые встречаются с плохим мальчиком — плохим мальчиком был мой отец. Он ездил на мотоцикле и пел в какой-то гаражной рок-группе, — Ной усмехается. — Яблоко от яблони, да?

— Ну, у тебя ведь нет мотоцикла.

— Он у меня дома.

Я закатываю глаза.

— Ты когда-нибудь встречался с ним?

Ной пожимает плечами.

— Не то чтобы я помню, я имею в виду, есть фотография, на которой он держит меня в одной руке и упаковку пива — в другой. Он выглядит там обдолбаным до полусмерти, — смеется он. — Но, нет... семейная жизнь не была его коньком, так что он свалил из старой доброй Силакоги.

— Должно быть, это было тяжело для твоей мамы.

— Вовсе нет. Она последовала за ним.

— Ох. — Я ерзаю в кузове грузовика, откидываюсь назад, обхватив себя руками.

— Да уж. Хорошо, что бабушка решила, что я чего-то стою. Наверное.

— Мне очень жаль. — Что еще я могу сказать?

— Не стоит. Я гребаный Железный Дровосек.

— Железный Дровосек?

— Да, этот парень был моим героем, когда я рос, потому что он научился жить без сердца.

Боже. Это немного больно. Словно его слова, то пустое место, которое я видела в его глазах, вонзились во что-то глубоко внутри меня. То, что большинство людей воспринимает как должное — он даже не знал, на что это похоже. Он думает, что у него нет сердца, но я видела, как он смотрел на свою бабушку в больнице.

— Но у Железного Дровосека всегда было сердце… — шепчу я.

— Боже, ты очаровательна.

Сузив глаза, Ной тянется к моему лицу, его рука задерживается на моей челюсти, когда он убирает прядь волос мне за ухо. Я закрываю глаза. Это прикосновение такое нежное, несмотря на то, что кончики его пальцев мозолистые от струн гитары. Все в этом человеке противоречиво, и это заставляет мое сердце биться слишком быстро. Когда открываю глаза, он смотрит на меня с обещанием нежности, которая легко могла сломить меня. Прежде чем успеваю отреагировать, он убирает руку и снова смотрит на звезды.

— Итак, — выдыхает он. — Твоя подруга предупреждала тебя обо мне?

— Мэг? Нет, — вру я.

Он усмехается.

— Хорошо, я не хочу тебя пугать, деревенская девушка.

И я ложусь рядом с ним. Достаточно близко, чтобы чувствовать тепло его тела, но достаточно далеко, чтобы мы не касались друг друга. Звучит следующая песня, которую я не знаю, и Ной подпевает, время от времени проводя кончиками пальцев по моей руке в легком, как перышко, прикосновении.

Я закрываю глаза, прислушиваясь к звуку его голоса, и забываю о том, что беспокоило меня, вспоминая то время, когда у меня не было ничего более важного, чем лежать на спине и смотреть на звезды. Только на эту ночь я притворяюсь, что нет таких вещей, как прощание, и засыпаю.

Меня будит громкое хлопанье крыльев и громкий крик петуха. Я открываю глаза и вижу петуха, сидящего на бортике кузова и смотрящего на меня сверху вниз. Он расправляет крылья, прежде чем издать еще один крик. Небо приобрело нежно-розовый оттенок приближающегося рассвета, и душная утренняя жара уже липнет к моей коже.

Какой бы невинной ни была прошлая ночь, у меня возникает неловкое чувство, которое скручивает мой желудок. Ночью я не вернулась домой. А что, если у мамы был приступ? Что, если они беспокоятся о Бо? Дерьмо. Я медленно поднимаюсь на ноги, хватаюсь за борт грузовика и спрыгиваю на землю. Петух снова кукарекает, когда я на полпути к входной двери бабушки Ноя.

— И куда же ты собралась, а?

Оборачиваюсь на голос, засунув руки в карманы и неловко улыбаюсь.

— Хм, ну…

— Во-первых, грузовик твоего отца все еще застрял. — Ной сел, прогнав петуха, прежде чем запустить пальцы в свои растрепанные волосы. — И потом, твой младший брат все еще в отключке в доме моей бабушки.

— Точно…

Ной проводит рукой по лицу, прежде чем вытянуть руки над головой. Лучи восходящего солнца касаются его кожи, и, прежде чем я осознаю это, прикусываю нижнюю губу. Он встает, спрыгивает с грузовика, проходит мимо меня и улыбается, проведя пальцами по моей щеке.

— Не прокуси дырку в своей прелестной губе.

Я отпускаю губу, и волна жара окатывает меня с головы до ног.

— Пойдем, юная леди, — бросает он через плечо, прежде чем распахнуть сетчатую дверь и войти внутрь.

Я вздыхаю. У меня неприятности. Большие неприятности…

НОЙ

Черт. Она такая чертовски милая, вот так прикусывая губу. То, как восходящее солнце освещает ее волосы, а туман ползет за ней по полю — это похоже на картину. Возможно, она всего лишь незнакомка в моей жизни, но я хочу, чтобы этот момент запомнился мне навсегда, потому что, если бы я мог вспомнить ее такой, как сейчас, я бы вспомнил, что в какой-то момент была невинная, красивая девушка, которая смотрела на меня так, словно я мог подарить ей весь мир. А за деньги такого не купишь.

— Пойдем, юная леди.

Вхожу на крыльцо и открываю сетчатую дверь, остановившись, чтобы придержать ее для нее.

Ее щеки порозовели, когда она ныряет под мою руку. Чтобы заставить эту девушку покраснеть, потребовалось совсем немного времени, и я наслаждаюсь этим. Мой взгляд прикован к ее заднице, когда она идет в гостиную, поэтому сразу не замечаю бабушку в кресле. Ханна останавливается на полпути, когда слышится скрип подставки для ног, вставшей на место.

— Ну и ну, — говорит бабушка. — Я вижу, вы выезжаете на дом к пациентам? — Она сжимает губы, когда смотрит на меня через плечо Ханны. Я знаю, что она, вероятно, молится Богу, чтобы он спас душу дочери проповедника. У меня не самый лучший послужной список.

Обхожу Ханну, пытаясь спрятать ее от осуждающего взгляда бабушки.

— Ее брат был на поляне с группой подростков, и, учитывая, что он сын моего босса, я точно не мог вызвать полицию. — Подхожу к ее креслу, наклоняюсь и целую ее в щеку.

— Надеюсь, мы вас не разбудили, — говорит Ханна.

— О нет, милая. Я встаю с петухами, к тому же, — она указывает обветренным пальцем в сторону коридора, — парень звучит, как лесопилка.

Качаю головой, идя по коридору за Бо. Слышу, как бабушка спрашивает Ханну, ходит ли она в церковь, когда ныряю в дверной проем. Бо растянулся на кровати, как чертова морская звезда, со свежей лужей слюны на подушке.

— Хорошо, — говорю я, хлопая в ладоши. Он слегка подпрыгнул, но не проснулся. — Давай, Бо.

Со стоном он ворочается на кровати.

— Ммм.

— Ага. — Включаю свет. — У нас у всех бывают такие ночи. Это типа обряда посвящения.

Бо приоткрывает один глаз и морщится.

— Что за…

— Похмелье. — Я поднимаю палец вверх. — Вот когда ты знаешь, что хорошо провел время.

— Боже, я чувствую, что умираю.

— Черт, бутылка Джека — это еще не смертный приговор, — я усмехаюсь. — Поверь мне.

Бо хлопает себя ладонью по лицу и пытается сесть, но тут же падает обратно на кровать.

— Соберись, приятель. — Я похлопываю его по колену. — Твоя сестра ждет тебя.

— Ханна?

— Ага.

— Господи, она же убьет меня?

— Нет, парень. На самом деле тебе чертовски повезло, потому что эта девушка тебя любит. Ты даже не понимаешь, как тебе повезло. — Я качаю головой. — Давай. Вставай.

Когда возвращаюсь в гостиную, бабушка держит на коленях раскрытый альбом с фотографиями.

— Что ты делаешь?

Бабушка медленно поднимает взгляд от старого альбома с фотографиями и выгибает свою седую бровь.

— Показываю твои детские фотографии. Поскольку ты никогда не приводишь ко мне домой девушек, чтобы я могла их показать, то я решила показать их дочери проповедника. — Ее бровь снова изгибается, прежде чем она возвращается к альбому. — Впервые я поняла, что он будет нахальным, когда поймала его, когда он делал вид, будто курит одну из моих «Мальборо», — хихикает она. — Он был очень милым, правда?

Ханна смотрит на меня с улыбкой, расплывшейся по ее лицу, в глазах пляшет веселье.

— Очень милым.

Закатываю глаза и выхватываю альбом у бабушки.

— Все хватит.

— Ной Бенджамин Грейсон, — ругается она.

Ханна смеется.

— Бенджамин? О, это восхитительно.

— О, да. — Бабушка кивает. — Верни мне этот фотоальбом, мальчик.

Я трясу им перед ней.

— Нет, мэм, я знаю, что на следующей странице.

Она ворча поднимается из кресла, подбросив руку в воздух, и, шаркая домашними тапочками по полу, скрывается на кухню. Я засовываю фотоальбом обратно на встроенную книжную полку у камина.

— А что было дальше, а? — спрашивает Ханна.

— Фотография меня в гипсе в полный рост.

— Что?

— Я выпал из соседского окна, когда мне было четыре года.

— О, это ужасно.

— Ага, — я оглянулась через плечо, — ужасно.

Хуже всего было не в гипсе — это печально, — а в том, что они не делали детскую одежду, которая бы подходила к этому дерьму, поэтому на фотографии я стою в своем гипсе с хмурым выражением лица и моим свободно болтающимся членом. Я имею в виду, конечно, я был ребенком, но я не хочу, чтобы эта девушка видела мое барахло, и моя бабушка, конечно же, показала бы ей.

Низкий, чудовищный стон Франкенштейна доносится из конца коридора. Ханна вытягивает шею из-за угла, глядя в коридор, когда ее брат, спотыкаясь, выходит из спальни, держась рукой за голову.

— Больше никогда…

— Господи, — вздыхает она. — Папа поймет, что ты пил. — В ту секунду, когда она оказалась на расстоянии трех футов от него, она махает рукой перед лицом, сморщив нос. — Ты пахнешь, как винокурня в Теннесси.

Бо приваливается к стене и смотрит на нее.

— Ты не помогаешь.

— Дай ему жвачку, и запах пропадет, — говорю я.

— Не думаю, что жвачка поможет, — Ханна обводит рукой его лицо, — вот этому.

Пожав плечами, я киваю в сторону двери.

— Пошли. Давай вытащим твой грузовик.

Выглядываю в открытое окно грузовика и смотрю на Ханну, сидящую за рулем моей машины. Она выглядит такой крошечной и неуместной.

— Сдавай назад.

Она переключает передачу так сильно, что ее волосы подпрыгнули, а затем поддает газу. Я нажимаю ногой на газ, но колеса просто вращаются в воздухе. Повсюду полетели куски грязи. Бросаю педаль газа и снова высовываюсь в окно.

— Подожди секунду, Ханна. — Слегка поворачиваю руль. — Хорошо. Теперь жми на газ.

Двигатель взревел. Наблюдаю в зеркало заднего вида, как грузовик, дернувшись, дал задний ход.

— Все в порядке, — кричу я так громко, как только могу, нажимая на газ. Шины взвизгнули. Библия Джона на приборной доске полетела в пол, когда шины перепрыгнули через колею, в которой застрял грузовик. Ударяю по тормозам, паркуюсь и открываю дверь, оставив двигатель работать.

В стороне Бо опирается о дерево, и его снова тошнит. Ханна уже вылезала из моего грузовика.

— Спасибо, — говорит она, закрывая дверь.

— Без проблем.

Бросает мне ключи, когда проходит мимо, и я хватаю ее за руку, останавливая.

— Было приятно пообщаться с тобой вчера вечером, знаешь, просто поговорить. — Я пристально смотрю ей в глаза. Мне хочется, чтобы она знала, что я не шучу.

Нежная улыбка появляется на ее губах.

— Мне тоже…

Бо, шатаясь, выбирается из-за деревьев, вытирая рот, прежде чем распахнуть дверцу грузовика и забраться внутрь.

— Серьезно, дай ему немного виски.

— Что? Ты что, с ума сошел, его снова стошнит. Ему нужна жидкость.

Подмигнув, похлопываю ее по спине.

— Да, да, медсестра, я знаю, но говорю тебе, дай ему немного виски, немного воды и Тайленол. Ему станет лучше.

Она смотрит на меня с любопытством, и мне это нравится. Мне нравится, как она смотрит на меня, как будто я был чем-то, к чему она не должна была прикасаться, но хотела этого, потому что именно это я чувствую к ней.

— Поверь мне, — говорю я.

— Ладно, Ной Грейсон, на этот раз я тебе поверяю, — она улыбнулась, прежде чем забраться в кабину грузовика. Не говоря больше ни слова, захлопывает дверцу и разворачивает грузовик.

Делаю шаг назад, наблюдая, как задние фары исчезают на заросшей тропинке.

Эта девушка… Боже, я знаю, что могу причинить ей боль и не хочу этого делать, поэтому, как бы ни было похоже, что планеты выстроились в линию, чтобы бросить нас на орбиты друг друга, я клянусь себе, что проигнорирую это и уйду.

Некоторые вещи в жизни просто не хочется портить.

ХАННА

Длинная проселочная дорога тянется передо мной, кажется, целую вечность. Над головой висит голубое небо с редкими пушистыми облаками.

Я все время прокручиваю в голове, как Ной пел мне прошлой ночью. То, что он ничего не предпринял…

Грузовик подпрыгнул на ухабе, и Бо хрюкает.

— Чего ты там ухмыляешься? — спрашивает он.

— Что?

— У тебя на лице эта дурацкая ухмылка. — Он прислоняется головой к окну.

Смотрю в зеркало заднего вида. Конечно же, у меня на лице самая глупая улыбка.

— Надеюсь, ты с ним не спала.

— Что? — Сердито смотрю на него и чувствую, что хмурое выражение моего лица, вероятно, похоже на мамино: одна бровь выгнулась дугой, ноздри слегка раздулись.

— Он хороший, но знаешь, Ханна, ты слишком хороша для него.

Молча смотрю на дорогу, сжимая руль обеими руками так сильно, что костяшки пальцев побелели, а все мое тело напряглось.

— Не веришь мне, да?

Ничего не говорю, просто слишком сильно щелкаю поворотником.

— Он сидел в тюрьме. Ходят слухи, что он переспал с Дарлин на какой-то вечеринке под Новый год.

— Ей всего семнадцать.

— Именно. — Бо пожимает плечами. — Я имею в виду, он мне нравится и все такое, но как ты думаешь, что скажет папа, если ты будешь с ним встречаться?

— Я не собираюсь с ним встречаться, Бо, — фыркнула я. — А даже если так, то мне двадцать лет, и не важно, что думает папа.

— Ладно, как скажешь, — смеется он. — Знаешь, может быть, я и моложе тебя, но не дурак.

Поворачиваюсь, чтобы бросить на него еще один мамин взгляд, и он корчит рожицу, скосив глаза, наполовину высунув язык изо рта.

— Именно так ты выглядела сегодня утром.

Хватаю одну из папиных кожаных рабочих перчаток с подставки для напитков и ударяю его ею.

— Мне следовало бы...

— Но ты этого не сделаешь, потому что ты моя Банана, и ты слишком милая, — он усмехается, более чем довольный собой, когда я сворачиваю на подъездную дорожку.

— Я хочу убить тебя.

— Я тоже тебя люблю, сестренка.

Прошла неделя с тех пор, как я заснула в грузовике Ноя. Неделя с тех пор, как видела его в последний раз, потому что он всегда уходил прежде, чем я возвращалась домой с работы. Но что еще важнее, за последнюю неделю мама почувствовала себя лучше. Мне хотелось надеяться, но я знала, что это нормально. Через несколько недель после химиотерапии пациенты чувствуют себя лучше, а затем случаются рецидивы.

Мама сидит за туалетным столиком, а я стою позади нее, проводя щеткой по ее волосам, и ужасаюсь, когда на щетке образовывается большой комок волос. Это то, что вы не можете по-настоящему оценить, пока не увидите, как это происходит. В конце концов, это всего лишь волосы, но они так жестоко напоминают о том, что происходит что-то ужасное. Пытаюсь незаметно выдернуть со щетки волосы, прежде чем скомкать их и выбросить в маленькую мусорную корзину рядом с туалетным столиком.

— Детка, — говорит она, хватая меня за руку, которой я расчесывала ее волосы. — Все в порядке.

Делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться. Мама улыбается, прежде чем взглянуть в зеркало.

— Надо просто сбрить их, — кивает она. — Как Шинейд О'Коннор... я всегда считала ее красавицей. Думаешь, я смогу выглядеть, как она?

Наклоняюсь к ней и смотрю на нее в зеркало.

— Ты будешь выглядеть прекрасно в любом образе.

Вздохнув, она обнимает меня, прижавшись щекой к моей щеке.

— Ты все облегчаешь, милая.

Сдерживаю слезы и отодвигаюсь, похлопав ее по руке.

— Хочешь, я принесу папину электробритву? — Я должна была бы поблагодарить, может быть, сказать ей, что люблю ее, но все, что мне хочется сделать, это притвориться, что все в порядке. Мне хочется покоя.

Через двадцать минут на полу лежит кучка волос, и мама проводит рукой по гладкой голове.

— Ну вот, — выдыхает она, прежде чем схватить тюбик туши с туалетного столика, — все, что мне нужно, это тушь.

Даже без волос она все еще красива.

Мама накладывает слой туши на ресницы, прежде чем встать и раскинуть руки.

— Как думаешь, что скажет твой отец?

— Уверена, что ему понравится.

— Думаешь, он назовет меня бунтаркой? — Она выгибает тонкую бровь.

— Я в этом не сомневаюсь.

Мама смотрит прямо перед собой на свое отражение, и через несколько секунд ее лицо вытягивается, а улыбка медленно угасает. Сглотнув, опускает подбородок, но прежде чем я успеваю сказать хоть слово, она направляется к своей гардеробной и закрывает дверь.

— Мам? — Подхожу к двери и стучу по крашеному дереву. — Ты в порядке?

Ручка поворачивается. Дверь распахивается, и оттуда выходит мама, одетая в одно из своих белых цветастых платьев. Она идет мимо меня к двери, останавливается и хватается за косяк, чтобы перевести дыхание.

— Мам… — Подхожу к ней сзади и кладу руку ей на спину.

Ее плечи поднимаются и опускаются от тяжелого дыхания.

— Может быть, я и умираю, но отказываюсь делать это без изящества.

С этими словами она выходит в коридор и медленно спускается по лестнице.

К моему большому удивлению, когда возвращаюсь домой с работы, грузовик Ноя припаркован возле мастерской. Когда открываю дверцу машины, из-за дома доносится отчетливый смех Бо.

Вместо того чтобы войти в парадную дверь, иду по каменным ступеням на задний двор. Ной, склонившись над папиным трактором, возится с двигателем.

— Нужен гаечный ключ? — спрашивает его Бо.

— Да.

Ной выпрямляется и хватает нижнюю часть своей испачканной машинным маслом майки, подняв ее, чтобы вытереть пот с лица. Мой взгляд устремляется прямо к обнаженной коже на его животе, затем к тем глубоким линиям, которые исчезают под поясом джинсов, висящих опасно низко на его бедрах. Когда парень опускает рубашку, мой взгляд летит к дерзкой ухмылке на его лице.

— Привет, — говорит он.

— Привет, малышка, — вмешивается папа.

Я тут же оборачиваюсь, молясь, чтобы никто не заметил, как я смотрю на Ноя. Мама с папой сидят на старом диване-качалке возле кустов азалии.

— Эй. — Смотрю на маму, заметив розовый шарф, обернутый вокруг ее головы. — Ты прекрасно выглядишь.

— Твой папа решил, что мне будет полезно подышать свежим воздухом. — Положив ладонь ему на грудь, она кладет голову ему на плечо, а папа вытягивает ноги, раскачивая качели.

Двигатель трактора заводится, и Сэмпсон вскакивает со своего места на заднем крыльце.

— Да, — кричит Ной, прежде чем выключить его. — Похоже, тебе просто понадобились новые свечи зажигания, Джон.

— Спасибо, Ной.

Бо вытирает пот со лба и направляется к заднему ходу.

— Бо! — кричит папа. — Захвати те бургеры, когда вернешься, ладно?

— Конечно, пап.

Оборачиваюсь как раз в тот момент, когда Ной стряхивает грязь с рук на джинсы. Его взгляд на мгновение останавливается на мне.

— Ладно, Джон, думаю, на сегодня я закончил.

— Думаю, так и есть. — Папа встает, подтянув штаны, идет к грилю и начинает возиться с конфорками. — Ты уверен, что не хочешь остаться на ужин? Я жарю отличные бургеры.

Ной потирает затылок.

— Спасибо, но у меня уже есть планы. — Ной медленно идет назад, его взгляд задерживается на мне слишком долго, прежде чем он разворачивается. — Сегодня вечером я играю в «Типси»... в восемь часов, — говорит он, огибая дом.

Что-то щелкает в гриле, и папа отскакивает назад на добрый фут.

Мама хохочет.

— Не сожги свои брови, Джон. Тогда мы были бы идеальной парой, не так ли? Я — без волос, а ты — без бровей. — Она похлопывает по пустому месту на качелях рядом с ней, и я сажусь. — Как дела на работе?

— Все хорошо. Просто рада, что у меня впереди несколько выходных.

Двигатель грузовика Ноя с грохотом оживает. Сэмпсон с рычанием вскакивает на лапы и с лаем мчится за угол дома.

Мамины щеки приобрели легкий здоровый розовый оттенок, и уже не такие бледные, как раньше. Очевидно, что она чувствует себя лучше, и именно поэтому так тяжело. Я знаю, что это только временно, но также знаю, что должна быть вечно благодарна за каждое мгновение, каким бы временным оно ни было.

— В эти выходные нам надо сходить к Джуди и сделать маникюр, как раньше, — говорю я.

Мама берет меня за руку и крепко сжимает.

— Мне бы очень этого хотелось, милая.

Проводит рукой по моей щеке, обхватив мое лицо, как делала, когда я была маленькой девочкой.

— Ной кажется милым парнем. — Мы раскачиваемся на качелях, и их пружины жалобно скрипят.

— Да уж.

Один уголок ее рта изгибается в понимающей улыбке.

— И симпатичным.

— Он больше типаж Мэг, чем мой, — говорю я, пытаясь скрыть тот факт, что нахожу его безнадежно привлекательным. Забавный способ сделать это.

—М-м-м... — Она снова отталкивается на качелях, пружины скрипят. — Просто будь осторожна, ладно? — Мама улыбается и похлопывает меня по бедру.

Соглашаюсь с тем, что бы быть осторожной… что бы это ни значило.

НОЙ

Тревор прислоняется к краю сцены и ставит свой бокал.

— Удачливый ублюдок, ты сделал это, — смеется он, глядя на переполненный бар.

Я настраиваю гитару.

— Да, если количество окружающих тебя кисок делает из тебя успешного человека, то думаю, что да. — Закатываю глаза и включаю свой усилитель. — Ты просто идиот.

— Серьезно, смотри. — Он кивает подбородком в сторону девушек у края сцены, прихорашивавшихся и хихикающих, как безмозглые курицы. — Ты можешь взять любую из них.

Иногда мне кажется, что привилегированное положение делает тебя тупицей. И под привилегированным я имею в виду не то, что ты вырос с серебряной ложкой во рту, а то, что ты вырос с людьми, которым на тебя насрать. Должно быть, трудно оценить что-то ценное, когда ты понятия не имеешь, что именно ценно. А такие девушки — они не представляют ценности. Они отвлекают от твоей дерьмовой жизни.

— Чувак, — говорю я, садясь на табурет, — любой идиот может развести девушку на секс.

— Верно, но только идиот с гитарой может получить любую девушку для секса.

Смеясь, наклоняюсь, хватаю свой бокал с пола сцены и делаю глоток. Поверх стакана замечаю входящих Мэг и Ханну и улыбаюсь. Ханна в выцветших джинсах, ее волосы собраны в свободный хвост, что заставляет её выделяться среди всех коротких юбок и обтягивающих платьев. Мое сердце бьется немного быстрее.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒