«Плохая репутация» Шона Мендеса. Твой саундтек? LOL. 4 страница

Закрываю глаза, мои пальцы все еще стучат по клавишам, пока я слушаю ее пение. Даже с ее хриплым голосом, это все еще прекрасно, но чем дольше я играю, и чем больше она поет, слова поражают меня. Сильно.

Я борюсь со слезами, покалывающими глаза. Борюсь с рыданиями, застрявшими в горле, и когда звучат последние ноты, я делаю глубокий вдох и заставляю себя успокоиться, потому что не могу заставить ее чувствовать себя виноватой.

— Спасибо тебе, Ханна, — шепчет мама.

Когда оборачиваюсь, она вытирает слезы с лица.

— Пожалуйста, не плачь, мам. — Подхожу к краю кровати и обнимаю ее. — Пожалуйста…

— Я не хочу оставлять тебя и Бо, — она подавляет вздох. — Не так скоро.

— Не говори так. — Отстраняюсь и убираю прядь ее седеющих волос с лица. — Ты нас не оставишь. — Чувство вины терзает мое сердце, потому что я лгу. Возможно, я мало что могу сделать с ее физическими страданиями, но могу уменьшить боль в ее душе. — Если ты попадешь на клинические испытания в Бирмингеме, тебе сразу станет лучше.

Сочувственная улыбка медленно трогает ее губы.

— Хорошо, детка, — и вот уже пытается успокоить меня. Она проводит рукой по моей щеке. — Тебе уже пора на работу.

Целую ее в лоб.

— Я люблю тебя, мама.

— Господь знает, как я люблю тебя.

Выхожу из ее комнаты и из дома. В ту же секунду, как оказываюсь в одиночестве своей машины, я ломаюсь. Я плачу, пока не начинаю задыхаться. Плачу до тех пор, пока не обжигает горло, а потом вытираю лицо и завожу машину, потому что, как бы ни рушился мой мир, жизнь продолжается

НОЙ

Уже без пяти шесть, и я мчусь по дороге, пытаясь успеть к бабушке к обеду. Мы были вдвоем, но она все равно терпеть не могла, когда кто-то опаздывал. Ударяю по тормозам и сворачиваю на ее подъездную дорожку.

Ровно в шесть распахиваю дверь и вхожу в маленькую гостиную. Глубоко вдыхаю, мне нравится запах жареного…

А где запах еды?

— Ба? — Заворачиваю за угол и вижу, что она сидит за столом и читает Библию. Заглядываю в дверной проем кухни. Столешница покрыта мукой, но на плите ничего не кипит.

— Ба...

Она смотрит на меня поверх очков.

— Хм?

— Ты... — Нога зависает над порогом кухни. — Ты хочешь, чтобы я приготовил?

— Я заказала пиццу.

— Пиццу?

— Да, мальчик, именно это я и сказала, пиццу. Разве вы, дети, не этим живете? Пицца и пиво?

Эта женщина никогда в жизни не заказывала еду. Никогда. Даже на мой тринадцатый день рождения, когда все, что я хотел, — это пицца из Доминос. Нет, эта женщина заставила меня на кухне помогать ей раскатывать тесто, чтобы накормить шестерых подростков.

Она прищуривает один глаз, прежде чем вернуться к Библии.

— Что случилось?

— Все в порядке, — ворчит она. — Просто решила, что мне давно пора стать ленивой.

Изучая ее, я подхожу к столу и выдвигаю стул рядом с ней. Бабушка искоса смотрит на меня.

С ней явно что-то не так.

— Что ты на меня так смотришь? — фыркает она.

— Ничего. — Отворачиваюсь и откидываюсь на спинку стула.

— Пицца будет здесь с минуты на минуту.

— Ладно.

Неловкое молчание воцарилось между нами, и я наблюдаю за ней краем глаза. Когда она наконец переворачивает страницу, то использует левую руку.

— Дай мне посмотреть на твою руку, — говорю я, протягивая ладонь.

Зная ее, думаю, что она случайно отрубила палец и пытается использовать какую-то чертову мазь, чтобы остановить кровотечение.

Она медленно кладет левую руку на стол.

— Ха-ха. Очень смешно. Правую руку, пожалуйста. — Я шевелю пальцами. — Бабуля.

Пыхтя, она встает из-за стола и направляется на кухню, ее правая рука безвольно висит вдоль тела, как лапша.

— Ты собиралась мне сказать? — спрашиваю я, вставая и следуя за ней на кухню.

— Ничего особенного.

Бабушка встает на цыпочки, чтобы открыть шкафчик над раковиной. Отодвигает Тайленол вместе с настойкой зверобоя и вытаскивает оттуда бутылку виски, которую прятала там с тех пор, как я был ребенком. Единственная причина, по которой я не выпил её, когда был подростком, заключалась в том, что я слишком уважал ее.

Покачав головой, подхожу к ней сзади и забираю виски из ее руки.

— Я отвезу тебя в больницу.

— Сегодня вечером у меня игра в «Бунко» (прим. настольная игра в кости).

Закрываю глаза и со стоном откидываю голову назад.

— Ты же не серьезно, ба. — Смотрю ей в глаза и указываю на её безвольную руку. — У тебя был инсульт!

— С каких это пор ты стал врачом?

— Ба, не заставляй меня вызывать «скорую». — Я приподнимаю бровь, и она уставилась на меня, стиснув зубы.

— Не смей этого делать.

Вытаскиваю из кармана телефон.

— Я так и сделаю, а когда ты вернешься домой, Пэтти Уайлдер будет задавать тебе тысячу вопросов.

Бабушка терпеть не может Пэтти Уайлдер — она называет ее «зашторный дергунчик», говорит, что Пэтти всегда стоит у своего окна, подергивая занавески, вынюхивая в чьи дела можно сунуть свой любопытный нос.

Бабушка хмыкает.

— Хорошо, вези, но я буду в порядке, если выпью глоток виски. Это пройдет.

— Бабушка, инсульты не проходят.

Она снова хмыкает.

Хватаю ее сумочку со стойки и сую под мышку, прежде чем взять ее под руку.

— Вечно ты суетишься по пустякам, клянусь, никто больше не может стареть с достоинством.

Меня всегда тошнило от запаха антисептика, который, кажется, витает в воздухе в отделении неотложной помощи. И сегодня вечером запах здесь невыносимый.

Они только что положили бабушку в палату и поставили капельницу. О, бабушка была вся такая в милых улыбках и «да, дорогая», «конечно, дорогая», но как только медсестра вышла из комнаты, она попыталась выдернуть капельницу из своей руки.

— Нет, Дорис, — улыбаюсь я и мягко убираю ее руку. — Ты не можешь уйти.

— Не надо тут Дорискать, и я определенно могу уйти!

Нахмурившись, она ерзает на больничной койке и фыркает.

— У тебя был инсульт. Ты не можешь уйти.

— Микро инсульт. — Еще один раздраженный вздох. — У меня нет времени на все это. Я уже говорила тебе, что сегодня вечером у меня игра в «Бунко» с дамами из церкви.

— Бабуля… — Прищуриваюсь, глядя на нее.

— Ладно. — Она съеживается на кровати и, злясь, кладет здоровую руку на грудь. — У моей бабушки случился инсульт в тысяча девятьсот тридцать пятом году, и она просто выпила рюмку виски и пошла своей дорогой. Если пришло мое время умереть, значит, пришло. По крайней мере, я могу умереть, играя в «Бунко». У них скороварка в качестве приза, а я тут с этим инсультом. Господи помилуй.

Провожу рукой по лицу и вздыхаю, потому что не знаю, что еще делать.

— Мне восемьдесят восемь лет, Ной. Я умру рано или поздно.

— О чем ты говоришь? Я думал, что твоя цель — сотня.

— Моя цель — ничто, если я не могу играть в «Бунко»!

Бабушка возится с капельницей, прежде чем откинуть голову на подушку. Я кладу свою руку на ее и сжимаю. Она — все, что у меня есть, все, что у меня когда-либо было. Если бы не она, бог знает, где бы я был.

Пищит кардиомонитор, и я поднимаю на него взгляд. Маленькая зеленая линия продолжает образовывать пики и впадины.

— Ты можешь принести мне немного льда? — спрашивает бабушка.

Встаю и бросаю на нее скептический взгляд.

— Я тебе не доверяю.

— Ради всего святого, мальчик. Во рту пересохло, как в пустыне Гоби.

— Ладно. — Указываю на нее пальцем. — Не снимай капельницу!

Она вскидывает руку в воздух.

— Клянусь.

Выхожу из палаты, бросив на нее еще один предупреждающий взгляд, прежде чем направиться к сестринскому посту и спросить, не могут ли они принести лед. Одна из женщин за столом ухмыляется, хлопая ресницами.

— Ты ведь Ной Грейсон, да? — спрашивает она.

Потираю рукой затылок. Я понятия не имею, кто она такая, и боюсь, что это может быть одна из тех ситуаций, когда я должен бы помнить ее, но... алкоголь. Она жестом приглашает меня следовать за ней к двери сбоку от стола, подперев дверь ногой и схватив пластиковую чашку.

— Я все время прихожу послушать, как ты поешь в «Типси». — Оглядывается на меня через плечо, ставя чашку под автомат со льдом. — У тебя невероятный голос.

— Спасибо.

— Однажды ты станешь знаменитым.

— О, ну не знаю, — смеюсь я.

— Так и будет. — Она протягивает мне чашку и выходит из комнаты. — Вот увидишь.

— Что ж, спасибо за вотум доверия, но я не очень-то увлекаюсь всей этой славой.

— Сексуальный и скромный, да? — Она прикусывает губу. — В следующий раз, когда увижу тебя, подойду поздороваться.

— Конечно, — говорю я, подмигнув, прежде чем пересечь холл и вернуться в бабушкину комнату.

В комнате другая медсестра, не та, что была, когда мы приехали. Она стоит ко мне спиной, темные волосы собраны в неряшливый пучок, и синий халатик сидит на ней идеально. Девушка стирает имя старой медсестры и начинает писать свое зеленым маркером.

Протягиваю бабушке чашку со льдом, которую она ставит на стол. Я уставился на ней в замешательстве.

— Мне казалось, что у тебя пересохло во рту, — говорю я.

— Тебе просто повезло, что пришла она, — ворчит бабушка, кивая на девушку подбородком. — Сорвала мой план побега.

— Меня зовут Ханна, — говорит медсестра, привлекая мое внимание. — Я позабочусь о вас до конца смены. — Она закрывает маркер крышкой и разворачивается, а я уже улыбаюсь.

— Привет, — говорю я.

Ее глаза распахиваются от неожиданности и, черт возьми, она очаровательна.

— Привет, — выпаливает Ханна.

— Никак не можем перестать натыкаться друг на друга.

— Вы двое знаете друг друга? — спрашивает бабушка.

— Типа того. — Я пожимаю плечами.

— Ну, — начинает бабушка, — в зависимости от того, что он имеет в виду, мне, возможно, придется извиниться за его действия.

Ханна смеется.

— Он работает на моего отца.

— О, — говорит бабушка, взглянув на меня и подмигнув. — Я вижу.

Раздается быстрый стук в дверь, прежде чем она распахивается, и какой-то высокий парень в медицинской форме просовывает голову в комнату.

— Эй, я должен отвести мисс Грейсон на компьютерную томографию, но у меня проблемный пациент, сможешь отвезти ее для меня?

— Никаких проблем, Майк, — говорит Ханна, отключая провода от кардиомонитора. — Мы сделаем вам быструю компьютерную томографию, мисс Грейсон. — Она пинает что-то на ножке больничной койки. — Стандартная процедура.

Ханна хватается за перила кровати и начинает толкать. Я встаю с другой стороны, и она перестает катить кровать.

— Ты не можешь этого делать.

— Почему? — Я пожимаю плечами. — Это моя бабушка.

— Больничная политика. — Она нажимает кнопку открытия двери на стене и улыбается, прежде чем вкатить кровать в дверной проем. — Я вернусь через минуту.

И с этими словами дверь за ней закрывается.

Откидываюсь на неудобное больничное кресло, достаю из кармана телефон и прокручиваю страницу Facebook. Ухмылка появляется на моем лице, когда я набираю: Ханна Блейк. У нас ровно сто общих друзей, и в таком маленьком городке, как Рокфорд, я понятия не имею, как мы никогда не сталкивались с ней раньше. На ее странице нет ничего, кроме фотографий ее семьи. Фотографии пляжа. Вдохновляющие цитаты из Мэрилин Монро и матери Терезы. Ее выпускной в колледже. Вот теперь становится понятно, почему мы раньше не встречались. Она хорошая девушка — по крайней мере, по сравнению с такими, как Бритни Суинсон, к которым я привык. У нее есть цель и стремление, а ещё она из хорошей семьи.

Через несколько минут дверь открывается, и Ханна входит внутрь.

— Твоя бабушка что-то с чем-то, — хохочет она.

— Это точно.

— Она пыталась подкупить меня, чтобы я отпустила ее, говорила что-то о виски и о том, что тебе нужно поесть.

Я смеюсь.

— Бабушка думает, что виски лечит все. Она держит его в своей аптечке.

Ханна улыбается, прежде чем вытащить что-то из переднего кармана своего халата.

— Я принесла тебе энергетический батончик из комнаты отдыха для персонала. Надеюсь, это поддержит тебя, пока они не привезут ее.

Такой простой и в то же время милый жест. Забота. За исключением бабушки, я не привык к такому от других людей. Поднимаюсь со стула и подхожу к ней, взявшись за стойку. Меня что-то притягивает, словно гравитация. Что-то такое знакомое. Что-то в ней есть такое, что это кажется правильным, хотя я знаю, что разрушу ее.

Прядь ее волос выбилась из пучка, и я заправляю её за ухо, намерено проводя пальцами по ее подбородку. Такие маленькие прикосновения только заставляют меня хотеть большего.

Она робко опускает взгляд, и нежнейший румянец окрашивает ее щеки. И именно эта невинность заставляет мой желудок сжаться. Большинство девушек, которых я встречал — большинство девушек, которые интересовались мной — были раскрепощенными. В сексуальном плане…

— Им не потребуется много времени, чтобы понять, что происходит. Она живет с тобой? — спрашивает Ханна, доставая из кармана ручку.

— Нет…

— Ты заботишься о ней?

— Ну, мы вроде как заботимся друг о друге.

На ее губах появляется нежная улыбка, и мне почему-то кажется, что она пытается что-то доказать самой себе. Она щелкает ручкой, открывая и закрывая ее, пока взгляд скользит по моему лицу, останавливаясь на моих губах.

— Я знала, что ты не такой плохой.

— Иногда даже плохие мальчики могут любить своих бабушек.

Ханна смеется, продолжая щелкать ручкой.

— Наверное.

Мы стоим так в тишине некоторое время, и пока она беспокойно переминается с ноги на ногу, я могу думать только о том, какими мягкими будут ее губы на моих.

— Ну, я должна пойти проверить других моих пациентов... — Ханна сует ручку в карман и направляется к двери, еще раз оглянувшись, прежде чем проскользнуть в щель.

Вот дерьмо.

Тру руками лицо. Я всегда представлял, что именно такую девушку смогу полюбить, и почти уверен, что это ужасная новость для нас обоих.

Бабушку выписали в десять утра следующего дня, и в следующий понедельник она должна обратиться к неврологу. Она сказала, что не вернется, но все, что мне нужно было сделать, это пригрозить, что больше не повезу ее в церковь, и та согласилась.

— Не трать зря энергию, — ворчит бабушка, когда я включаю свет в гостиной. — И я не инвалид, Ной.

Бабушка шаркает мимо меня прямо на кухню. Тяжело вздыхаю, прежде чем плюхнуться на диван. Я чертовски устал от того, что провел в больнице всю ночь. Слышу, как открывается дверца шкафа на кухне и звякает посуда.

Бабушка входит в комнату со стаканом виски в руке и плюхается в кресло. Она приподнимает седую бровь и поднимает бокал в тосте.

— Эти доктора ничего не смыслят. — Затем выпивает виски. — Виски и молитвы. Это все, что мне нужно.

Все, что я могу сделать, это покачать головой.

Кивнув, она ставит стакан на столик и со стоном откидывает подставку для ног.

— А теперь оставь меня в покое, я немного отдохну. Эти ужасные больничные койки, спишь как на мешке с картошкой. — Она закрывает глаза и складывает руки на животе. — Иди.

Застонав, поднимаюсь с дивана и направляюсь к двери.

— Я оставлю тебя в покое, но сегодня я останусь здесь на ночь.

— Прекрасно, — ворчит она, устраиваясь поудобнее в кресле.

Солнце нагревает мою кожу в ту же секунду, как я ступаю на старое крыльцо. Вдыхаю сладковатый аромат кустарников. В Алабамском лете есть что-то спокойное и размеренное. Сколько бы мне ни было лет, стоя на этом крыльце и глядя на поля, я чувствую себя ребенком. Звуки и запахи вызывают чувство ностальгии. Когда ты ребенок, у тебя все еще есть то, что называется «надежда», у тебя есть мечты. Ты думаешь, что можешь все. И за то время я бы сейчас заплатил хорошие деньги.

ХАННА

Меня будит припев песни «Живя молитвами», и хотя я люблю голос Джона Бон Джови, это совсем не то, что я хотела бы услышать — смотрю на синие цифры на часах — в час ночи.

Ворча, нащупываю на тумбочке звонящий телефон. Имя Бо светится на экране, и мое сердце падает в желудок.

— Ты в порядке? — выпаливаю я, уже свесив ноги с кровати и ища ногами какую-нибудь обувь.

— Ты можешь приехать за мной? — бормочет он невнятно. — Пожалуйста, Банана.

О, прозвище. Он пьянее Кутера Брауна.

Вздыхаю, пытаясь успокоить, свой бешено бьющийся пульс.

— Где ты находишься?

— Не знаю, какое-то… место, — он фыркает. — Джерод сказал, что какой-то парень забирал у людей ключи на вечеринке. Кто-то сказал что-то о копах, и я побежал в лес. Приезжай за мной.

— Мне нужно бросить тебя спать в грузовике Джерода.

— Джерод зажимается там с какой-то девчонкой, так что я не могу там спать, — Бо стонет. — Пожалуйста. Я люблю тебя. Не оставляй меня пьяным в вонючем секс-грузовике.

— Ну, я не могу приехать за тобой, если не знаю, где ты!

— Подожди, — слышится шорох в трубке.

Бо ругается, и через несколько секунд на моем телефоне раздается сигнал. Выскакивает сообщение с его местоположением, помеченное маленькой красной точкой.

Он что в Силакоге? Господи!

— И, возможно, тебе нужно взять грузовик папы, — говорит он. — Я вроде как в лесу или еще где-то.

— Я тебя убью, — стону я, прежде чем повесить трубку, уже натягивая джинсы и теннисные туфли.

Через полчаса я уже посреди леса, вцепившись в руль папиного грузовика так сильно, что у меня заболели костяшки пальцев. Грузовик подпрыгнул на ухабе. Свет фар отражается от стволов деревьев. Ветви шлепают по окнам. Олень перебегает дорогу, и я резко нажимаю на тормоза. Я даже не уверена, что еду в правильном направлении. Продолжаю ехать по неровной дороге, поглядывая на телефон, чтобы увидеть, была ли я рядом с этой маленькой красной точкой на карте, когда правая сторона грузовика внезапно оседает. Телефон с грохотом падает на пол, и я кричу, закрыв глаза, готовясь упасть в овраг. Когда ударяю по тормозам, задняя часть грузовика скользит в сторону, и он, к счастью, останавливается. Сердце бешено колотится о ребра, во мне бурлит адреналин, а руки, сжимающие руль, сильно дрожат.

Когда переключаю передачу на задний ход и давлю педаль газа, шины вращаются в холостую, разбрасывая грязь и гравий в колесную арку. Включаю передачу, давлю на газ, но машина не трогается с мета. Вздохнув, падаю лбом на руль.

— Дерьмо.

Я собираюсь придушить своего брата.

Выглядываю в окно. Только лес. Темный лес. Так начинаются фильмы ужасов. Всегда. Распахиваю дверь и выскакиваю наружу. Отдаленные звуки музыки и смех людей, по крайней мере, говорят мне, что я поблизости.

— Я точно убью тебя, Бо, — шепчу я, используя фонарик на телефоне, чтобы пробираться сквозь заросли кустарника.

Отчетливый запах горящих бревен наполняет воздух, и я останавливаюсь на вершине холма. Отсюда я могу видеть оранжевое сияние костра, тлеющие угли, летящие в открытое небо. Круг пикапов и джипов, заполненных пьющими подростками, окружают кострище. Покачав головой, начинаю спускаться, хватаясь за ветки кустов и деревьев, чтобы не поскользнуться и не шлепнутся на задницу.

Пробираясь через караван машин, замечаю Джерода на заднем сиденье одного из грузовиков с младшей сестрой Бритни Свинсон, Дарлин, обвившейся вокруг него, как виноградная лоза. Он пьет что-то из бутылки — скорее всего, дедушкин самогон — и пялится на меня.

— Где Бо, Джерод? — кричу я, перекрывая музыку, доносившуюся из кабины грузовика.

— Где-то блюет, — смеется он.

Боже, этот парень действует мне на нервы. Дарлин закатывает глаза, прежде чем перекинуть ногу через колени Джерода и оседлать его.

— Джерод, когда будет больно писать, зайди ко мне в приемный покой.

Дарлин хмуро смотрит на меня через плечо, и я улыбаюсь, прежде чем пробраться между грузовиками в поисках Бо. Окна почти всех грузовиков запотели, некоторые машины раскачиваются взад-вперед. Музыка затихла, и зазвучали низкие ноты другой песни, которые сделали ее достаточно тихой, чтобы я могла услышать звуки ужасной рвоты, идущие из кустов в нескольких футах от меня. Это должен быть он.

— Бо? — кричу я в темноту.

Иду на звук и останавливаюсь, как вкопанная, увидев, что рядом с моим младшим братом, стоящим на коленях, на корточках сидит Ной Грейсон и протягивает ему бутылку воды.

— Тебе нужно что-нибудь выпить, — говорит он, прежде чем взглянуть на меня. — Он в хлам.

— Да, я знаю.

Бо поднимает палец в воздух.

— Я... — Он запинается. — Я в порядке, Банана.

Один уголок губ Ноя изгибается в ухмылке.

— Банана?

— Не начинай… — Сердито смотрю на Ною, когда накланяюсь к Бо и провожу рукой по его лбу. — Сколько ты выпил?

Он пьяно указывает на пустую бутылку Джека, брошенную среди листьев.

— О боже... ты серьезно? Всю бутылку? — Я склоняю голову. — Всю, Бо?!

Его снова тошнит.

— Эй, полегче. Он же еще ребенок, — говорит Ной.

— Я знаю.

По какой-то причине тот факт, что он был здесь, раздражает меня. То, что Ной сказал мне, что мой брат всего лишь ребенок, тоже раздражает меня. Мне не нужно, чтобы он советовал мне быть помягче с братом. Ной Грейсон не знает меня, не знает мою семью. Насколько я могу судить, он был там, внизу, поил их алкоголем. Я устала и напряжена, и во мне поднимается неоправданная волна отвращения.

— Почему ты вообще здесь? Ты что, давал им выпивку?

Ной хмурится, прежде чем подняться на ноги.

— Почему ты здесь с кучей пьяных подростков, Ной? — снова спрашиваю я.

— Господи, да ты и в самом деле ничем не отличаешься от остальных, да?

— Прошу прощения?

— Нищий белый мальчик — источник неприятности, а? — он саркастически смеется, выпрямляется, скрестив руки на груди.

— Я этого не говорила, просто... — Я смущенно пыталась подобрать нужные слова.

— Они чертовски громкие. Я слышал их с бабушкиного крыльца.

— Я просто... — Я сглатываю.

— Я спустился сюда, чтобы забрать у них ключи. Ну, знаешь, чтобы они не могли сесть за руль пьяными.

Посмотрев вниз на листья, прикусываю губу.

— Прости.

— Я мог бы просто позвонить в полицию, но я не такой уж большой говнюк, ясно?

Бо тяжело вздыхает. Когда смотрю на него, его лицо сморщилось.

— Мне не следовало напиваться, я просто... я просто не хочу, чтобы мама… Я просто хочу быть где-нибудь еще.

Я знаю, что он чувствует, и это разбивает мне сердце.

— Все в порядке, Бо, все нормально…. — Вздохнув, хватаю его за руку, перекинув ее через плечо, и пытаюсь поднять его. — Ты можешь встать?

— Да. — Он с трудом поднимается на ноги, и я пошатываюсь, пытаясь удержать нас обоих на ногах.

Ной рукой придерживает меня за талию.

— Эй, ты же себе навредишь. — Его рука скользит по моему бедру, когда он двигается позади меня, втискиваясь между Бо и мной. — Давай, парень. — Он закидывает руку Бо себе на плечи. — Одна нога перед другой.

— Прости, что я закидал тебя дерьмом, — бормочет Бо, скосив глаза на Ноя.

— Все нормально.

Они пробираются сквозь листву мимо потрескивающих бревен костра, а я плетусь в нескольких шагах позади.

— Эй, Ной! — кричит группа девушек, когда проходим мимо одного из грузовиков.

Ной не обращает на них внимания, но я вижу, что они наблюдают за ним. Дело в том, что Ной привлекал внимание одним своим существованием. У него образ плохого мальчика, но у него достаточно души, чтобы подобраться к любой хорошей девушке достаточно близко, чтобы погубить ее. Парни вроде него — у них могут быть самые лучшие намерения, но они живут, чтобы уничтожить себя, и заодно они уничтожают вас в процессе.

— Где твоя машина? — спрашивает Ной.

— Туда. — Я указываю на склон холма.

— Да ладно тебе, Бо. Помоги мне, парень.

Когда мы добираемся до вершины, Ной оглядывается через плечо. Бо качается, и Ной поддерживает его, кивнув в сторону папиного грузовика.

— Только не говори мне... что ты застряла. — Подавив смешок, он опускает подбородок и качает головой.

Я чувствую себя глупой, беспомощной девчонкой, и мне это не нравится.

— Я собиралась его вытащить.

— Понятно. — Ной подтаскивает ко мне полубессознательного Бо. — Подержишь его? — Хватаюсь за Бо, и он со стоном валится на меня. Ной помогает удержаться. — Просто держи его вертикально и дай мне пять минут. — Он поднимает бровь, ожидая ответа.

— Ладно.

А потом Ной бежит вниз по склону, листья хрустят под подошвами его ботинок.

— Я больше никогда не буду так много пить, — бормочет Бо, положив голову мне на плечо.

— Да, хорошо, приятель. — Я похлопываю его по спине, стараясь не вдыхать густой запах бурбона, исходящий от него.

Через несколько минут из-за деревьев показываются фары приближающегося грузовика. Двигатель затихает, когда грузовик Ноя останавливается перед нами. Парень выскакивает из машины, обходит грузовик и перехватывает Бо.

— Пошли, — говорит он, помогая ему дойти до двери. Как только Бо забрался внутрь, Ной идет к водительскому месту и оглядывается на меня. — Ты идешь или как?

Я неловко смотрю в сторону папиного грузовика.

— Я эм…

— Давай же, — говорит он, — я вытащу твой грузовик, но сначала нужно бы уложить его в постель.

— Пожалуйста… — Бо стонет с пассажирского сиденья.

— Давай, — ухмыльнулся Ной, — просто сядь поближе ко мне.

Подмигнув, он распахивает дверцу со стороны водителя, и мне ничего не остается, как залезть внутрь и сесть с рычагом переключения передач между ног. Отлично.

Бо головой ударяется о стекло, когда Ной разворачивает грузовик.

— Ой. — Брат медленно поднимает взгляд на меня, скосив глаза. — Вас двое, Банана.

Я похлопываю его по бедру.

— Ага…

— Алкоголь — дьявол.

— Многое в жизни — дьявол, — усмехается Ной.

Грузовик трясется по тропе, пока не выезжает на поляну. В дальнем конце поля могу разглядеть крошечный домик с единственным включенным светом.

— Как там твоя бабушка? — спрашиваю я.

— О, она пришла вчера и выпила виски. — Он бросает мне озорную усмешку. — Теперь она в порядке.

— Это хорошо.

— Почему вы все кричите? — стонет Бо.

Ной толкает меня локтем и смеется.

— Боже, я помню, каким был в его возрасте, — шепчет он, обдавая мою шею жаром своего дыхания. — Я ненавидел быть подростком.

— Почему-то я в это не верю.

— Да ладно, только не говори мне, что тебе нравилось быть подростком.

Я пожимаю одним плечом.

— Отсутствие ответственности было лучшей частью.

— Хм, даже не знаю. Дай угадаю. — Он поворачивает руль, и шины ударяются о подъездную дорожку. — Ты была популярной девочкой, и, наверное, мальчики забирались на дерево перед твоим домом и стучали в твое окно?

— Нет. — Я закатываю глаза. — Я была девушкой, которая училась, а не развлекалась.

— Что, никаких мальчиков, лазающих по деревьям? Мне трудно в это поверить.

— Никаких мальчиков на деревьях для меня.

Странная ухмылка пляшет на его губах, прежде чем он паркует грузовик позади голубого «Крайслера», который выглядит старше меня. Фары осветили капот, показав толстый желтый слой пыльцы.

— Тебе надо помыть бабушкину машину, — говорю я с улыбкой.

— Ну, во-первых, — он глушит мотор, — она принадлежала моему деду. Во-вторых, она не работает, а в-третьих, — он открывает дверцу машины, — я мыл ее три дня назад, хотя она и не работает.

Ной снова улыбается, и на щеках появляются ямочки, прежде чем выскочил из машины и обогнул капот.

Он помогает Бо выбраться из грузовика, и я следую за ними к парадному крыльцу. Дверь бесшумно отворяется, и мы входим внутрь. Единственный звук — тихое тиканье часов где-то в комнате.

— Я уложу тебя в своей старой комнате, хорошо? — Ной включает настольную лампу, освещая небольшую гостиную, с креслом и цветастой кушеткой у дальней стены, с маленькими вязаными подлокотниками на каждом конце. За кушеткой лежит выцветший экземпляр «Тайной Вечери».

Бо бормочет что-то вроде «Конечно», когда Ной ведет его в комнату в конце коридора.

— Ванная комнаты здесь. — Ной входит в комнату напротив и выходит оттуда с пластиковой корзиной для мусора. — Если тебя стошнит, — я останавливаюсь в дверях, наблюдая, как Ной ставит ее рядом с кроватью, — то блюй в нее. Понял?

Бо стонет.

— Хорошо, — говорит Ной, поворачивая Бо набок и запихивая подушку за спину. — Оставайся на боку.

Бо умудряется взмахнуть рукой в воздухе, прежде чем уронить ее, как свинцовый груз, на бок, а затем... он храпит.

Ной смотрит на меня и улыбается, кивнув подбородком в сторону задней части дома. Следую за ним по темному коридору через незапертую заднюю дверь.

Теплый летний воздух окутывает меня в ту же секунду, как я ступаю на старое деревянное крыльцо.

— Вырубился, как лампочка, — шепчет Ной.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒