Анатолий Сергеевич Галиев 10 страница

Командир отряда тоже русский, Черкизов, но он без дозволения британцев и шагу не делает, это все понимают.

В домах, как все, британцы не живут.

Каждое утро строются почти что голышом перед длинным сборным бараком из рифленого железа (для каждого авиатора отдельная каюта), играются, как дети в непонятное, называется – спорт. Приседают, прыгают под команду, пыжатся мускулами. Гоняют кожаный воздушный мяч, стараясь сшибить того, кто половчей, гогочут.

Разогревшись, моются. На каждого свой денщик – с ведром и полотенцем. После бритья и одевания, ровно в восемь часов утра, строются перед мачтой, все рослые, красномордые, ражие, в аккуратных темно‑ синих тужурках и белых брюках, а также фуражках с летными очками.

Последним выходит главный, Генрих Давыдович Лафортов, Генри Лоуфорд по‑ ихнему. Горнист играет зорю на златомедном горне. Лафортов вскидывает руку к виску в тугой лайковой перчатке, на мачту всползает английский флаг.

Русскую прислугу тоже приучают. Должны стоять в отдалении. В сей момент не сморкаться, не курить, быть строгими. За этим следит главный британский стюард: кулачища с окорок, морда поперек себя шире.

Казаку ходу никуда нет. Чуть шагнешь в сторону, орет часовой, вскидывая винтовку. Всюду запрет: и там, где в нарытых погребах лежат бомбы и прочий боезапас, и там, где громоздятся в аккуратных штабелях бочки с бензином, и там, где стоит белая лазаретная палатка с красным крестом на крыше, – нигде не пройдешь, огрызаются. Только один ход и есть – в главную кухню и из нее. Съестного для господ авиаторов привозят огромное количество. Режут для них казаки на шашлыки и прочие кушанья барашков, колют молочных поросят, чистят горы картошки, таскают мешки с мукой самого отборного помолу, чай наилучший в запаянных, чтобы не потерялся запах, жестянках.

Жрут господа британцы на удивление. Это и понятно: мужики все молодые, здоровые, а летают на разведки редко, главное занятие днем: возьмут одеяла, полотенца махровые и к озеру, получать солнечные ванны. От пляжности есть им хочется еще больше. Как медная тарелка – гонг – зазвонит, уже несутся в столовую палатку, чисто табун жеребячий.

…Дмитрий Осипыч, вздыхая, поглядел на небо, солнце уже вылупливалось из степи, желтое и мутное, обещало жаркий день. Пошел к палатке, где жили британцы мелкочинные, исполнять ежеутреннюю обязанность. Денщик Лафортова (имечко денщика такое – никак не выговорить) требовал, чтобы его обслуживал Дмитрий Осипыч. Что скажешь? Ничего. Приходилось будить британца осторожненько, выслушивать брань, подавать одежду, умывание, чистить красной кожи здоровенные ботинки с крючками. Только после этого денщик шел в барак будить хозяина.

Дмитрий Осипыч, перекрестившись, откинул брезентовый полог, вошел в палатку. Койки уже были заправлены, в палатке ни души. С чего это они поднялись в такую рань?

Пошел было к низкому, похожему на скирду, бараку, но от двери шуганул сумрачный часовой. Отходя, глянул в небольшое слюдяное окошко, да так и стал.

В самой большой комнате барака ярко светился ацетиленовый фонарь. За столом сидели уже одетые в кожаные тужурки и летные яйцевидные шлемы из кожи и пробки авиаторы. Лафортов стоял над столом, говорил что‑ то веселое. На столе лежала карта, господа авиаторы поглядывали на планшетки, разложенные перед ними, курили. Тут же сидел подполковник Черкизов, вслушивался в иноземную шепелявость.

Дмитрий Осипыч отошел от греха подальше, но за бараком вдруг зарокотало. Господи, да что же это с ними? На выгоне гремели уже аэропланы. От них летела, клубясь, мелкая пыль, вспархивал песок.

Мимо Дмитрия Осипыча четверо оружейников понесли на специальных носилках большую круглую, как тыква, авиационную бомбу, с крылышками сзади, вертушкой спереди, даже по виду тяжкую. За ними другие катили тележку с бомбами помельче.

С выгона застучал пулемет, в небо ушла длинная очередь – пробовали оружие.

Ни флаг поднимать, ни спортом заниматься авиаторы не стали. Прямо из барака побежали к аэропланам.

Что успел Дмитрий Осипыч, так это спросить шепотом, стесняясь, Тубеншляка, хоть и офицер, а все‑ таки русский:

– Извиняюсь, чего стряслось, ваше благородие?

– Долбать краснопузых будем… – весело сказал Тубеншляк.

Кинул в рот шоколадку, пожевал. По тому, что не брезговал говорить с рядовым, ясно было: в хорошем настроении.

Тут на Панина закричали, толкнули в спину: помогай. Ухватившись за тележку на дутых колесах, которая везла бомбы, он зашагал к аэропланам. На те, которые были послабже, бомбы грузили мелкие, прямо в кабину летчику‑ наблюдателю, он их пошвыряет за борт. На тех, которые побольше, снизу были специальные защепки, бомбовые сбрасыватели, к ним цепляли трехпудовки.

Не прошло и получаса, как Лафортов поднял кожаную руку из кабины головного аэроплана, раскатил его по выгону, вздымая хвост пыли, нырнул в белесое, уже жаркое небо. Начал чертить круг над станцией. За ним пошли и остальные аппараты, звон и грохот стоял – хоть уши затыкай.

Бабы, малышня, казаки запрокинули голову, разинув рот.

В звонком гуле и стрекоте аэропланы скользили по небу, равнялись, строились в журавлиный клин. Зрелище было прекрасное. Там, в небе, они казались совсем небольшими, легкими, как кленовые листья, которые несет ветер.

Через некоторое мгновение растаяли они на севере, только на земле остались жирные пятна от масла да следы колес и хвостовых лыж.

В то же самое утро на красном аэродромном поле дежурил Щепкин: выпросил у Геркиса очередь. Горючего все еще не было, поэтому залили остатками самодельной смеси баки «ньюпора», выкатили его на взлет. «Фарман» и трофейный «эс‑ и‑ файф» остались в ангарах. Глазунов грудью встал, чтобы не трогали новую машину, не попортили бы мотор гадостью, лучше дождаться настоящего бензина. «Фармановский» мотор жрать адскую смесь тоже отказывался, глох.

Щепкин сидел рядом с «ньюпором», зевал. Если приедет из штаба самокатчик со спешным пакетом в войска, придется лететь. Остальные авиаторы расположились в садике у дачки, шлепали засаленными картами по носам, резались в «дурачка».

Глазунов, осмотрев «ньюпор», недовольно пробурчал, забрался в тень под крыло. Афанасий принес ему попить квасу, да так и остался, тоже улегшись рядом.

Неподвижное лежание Нил Семеныч рекомендовал Афоне как главное средство для сохранения сил. Во‑ первых, когда лежишь, не тратишь энергию, во‑ вторых, меньше есть хочется…

Афанасий разглядывал травинку, по которой полз черный муравей, думал: хорошо быть муравьем, погрыз какую‑ нибудь крошку, лизнул росы – и сыт.

Глазунов теребил ус, покашливал, уставившись круглыми глазами в небо. Афанасий знал, сейчас начнет обстоятельный разговор, а про что – никогда не угадаешь. Ведь все знает: может и про то, как огурцы солить, какой для этого требуется бочонок, сколько соли класть, укропу, дубового листа, чтобы огурец был крепким, сочным, хрустел на зубах. Может и про звезды – какое их неисчислимое количество на небе и как по ним аэронавигационный курс прокладывать. А может и смешное, как на рынке торговки цену друг у друга сбивают и барынь завлекают интересными словами.

– Что есть небо, как считаешь, Афанасий Дмитрич? – сказал Глазунов, уставясь в вышину. Афоня тоже поглядел. Облаков не было. В жарком воздухе висел коршун шулика, качался высоко, почти на одном месте, видно цыплят высматривал.

– Небо есть место для всякой птицы…

– Тогда объясни мне, мудрый человек, с чего это люди в небеса лезут, когда им вполне и на земной поверхности дел хватает. Ась?

– По дурости и лезут… – неодобрительно сказал Афанасий. – Надо бы сначала такие машины построить, чтобы они не падали… Тогда, что ж, лезь! А то вон, как Туманов на «фармане» подымется, вы аж серый в лице становитесь! Сядет или грохнется?

Щепкин зашевелился, фыркнул со смеху, уставил на Афоню любопытный глаз:

– Слушай, Семеныч? А чего ты этим казачком занялся? Происхождения он самого темного. Пятками передо мной щелкал, тянулся, на погоны глядел с обожанием. А ты с ним в обнимку?

– И чего мелешь? – обиделся Глазунов. – Он еще сырец, материал для будущей жизни… Из него или человек выйдет, с полным пониманием, или так… едок…

Но Щепкин уже не слушал его, приподнялся на локте, с интересом глядя в небо. С южной стороны шел неясный комариный звон.

– Гости! – тихо сказал Щепкин. – Вот незадача!..

Афанасий еще и сообразить ничего не успел, как Щепкин полез в кабину «ньюпора», рявкнув Глазунову: «Крути! »

Нил Семеныч, как молодой, одним прыжком перелетел к пропеллеру, выбил из‑ под колес колодки. Мотор туго, с металлическим звоном взревел, взметнулся клуб черного дыма. Когда он осел, «ньюпор» уже мелькал на краю поля, шел вверх, едва не цепляясь колесами за острые макушки тополей. За ним тянулся, расплываясь, длинный черный хвост дыма от адской смеси. Афанасий, ничего не соображая, задрал было голову, успел увидеть только высоко‑ высоко в небе, выше коршуна, несколько серебряных крестиков, и тут же Глазунов крякнул, ударом кулака сшиб его с ног, накрыл сверху своим телом, придавив, как жерновом, к земле.

Захлопало, загрохотало, взвыло тонким жутким визгом. Колючая земля дернулась и зыбко закачалась под Афанасием. Сильно, забивая глаза песком, взорвался воздух. Афоня задыхался под тяжелым телом Глазунова, не понимая, что же это, ерзал, стремясь освободиться. Вдруг дышать стало легче. Афанасий сел, отплевался от песка, протер глаза. Глазунова рядом не было. Он бежал что есть духу через поле к ангарам. Охваченные жирным дымным пламенем, они совсем не походили на те сараи, на крыши которых взбирался Афанасий. За текучими плотнищами огня что‑ то время от времени сильно трещало, бухало, пробензиненное дерево горело легко. Слепя красным, брызгал жар. Видно было, как отступают, словно танцуя, от огня часовые.

Афанасий очумело завертел головой. С края поля катились что есть духу какие‑ то люди, но они были так далеко, что еще и лиц не разглядеть. Ясное дело, где пожар – там народ. А с чего же это так полыхнуло?

Тут Афоня увидел, как Глазунов нырнул прямо в огонь, за ним начали прыгать латыши‑ часовые. И только тогда до него дошло страшное: спасать надо!

Уже не раздумывая, поддал что есть духу Афоня к огню, заорал от жестокого жара, прыгнул в уже распахнутые ворота ангара, из которого Глазунов и часовые катили «эс‑ и‑ файф». Он занимался, от бесцветного пламени лак на перкали шел пузырями. В темном чреве ангара что‑ то мигнуло, тут же с шипением и треском внутрь начала валиться прогоревшая крыша. Афанасий схватился за Нил Семеныча, потащил прочь, но тот отпихнул его, почему‑ то упал и покатился по земле. На его промасленной тужурке плясал огонь. Набежали люди: черные, злые, закидали его песком. Потом Афанасий узнал, на пожар бросился весь окрестный, рабочий люд, ближе всех было депо. И только потом (спрашивать не спрашивал – догадался) стало ясно: британцы точно уложили первую порцию бомб.

А тогда Глазунов сел, страшно заругался, повернув красное лицо, усы и брови закуржавели от огня, и закричал:

– Чего стоите? Там еще машина!

Над крышами города уже низко рокотали пулеметы, звонко раскатывались хлопки бомб.

…Щепкин в кабине «ньюпора» кусал губы. На взлете он не рассчитал, завалило на левый крен, от этого он слишком далеко ушел от города, с трудом разворачивал «ньюпор». Мотор работал на пределе, даже похрипывал время от времени. Но самое злое было другое – кабина наполнилась тошнотворной смесью дыма и сажи от самодельного глазуновского горючего. Щепкина мутило до зелени в глазах. Рот был наполнен горькой слюной. На полнеба сзади расстилался хвост выхлопных газов; снизу, наверное, казалось, что по небу ползет черное чудовище. Город сверху выглядел почти нетронутым, но то там, то здесь поднимались столбы дыма.

Он не успевал… Отбомбившись, британцы уходили уже тремя эшелонами, но в одном направлении, на юг. Он прибавил газ, но это помогло мало. Серебристые на солнце «де‑ хэвиленды» в сопровождении небольших «сопвичей» оставляли его позади, как стоячего.

Много людей видели начало этой погони и искренне считали: красный пилот отогнал воздушного врага. С крыш и улиц люди смотрели в небо и даже рукоплескали храбрости авиатора. Но Щепкин‑ то знал: англичанам никто не помешал, не приняв боя, они просто ушли. И от них, на их мощных машинах, а не от Щепкина зависело – будет когда‑ нибудь этот бой или обойдутся они без лишнего риска.

От бессильной ярости Щепкин толкнул вилку синхронизатора, нажал гашетку, пулемет застучал, захлебнулся, выстреляв патроны. Это было глупо. Британские машины мелькнули далеко впереди, расплавились в золотистом жарком небе.

Поняв бессмысленность погони, Щепкин пошел назад. Приземлил «ньюпор» на краю поля, вылез. Ангары уже догорали. Спасенные машины, словно осиротев, жались крылом к крылу посредине ноля. В огне что‑ то потрескивало. Щепкина шатало от угара, он сел прямо на землю. К нему прибрел оглушенный, растерянный Афанасий. Щепкин поднял голову. В глазах авиатора стояли бессильные слезы.

– Ну что это вы? Обыкновенное несчастье… Война ведь! Не игрушки! – сказал утешительно Афанасий.

– Да нет, это еще игрушки, а не война… – глухо засмеялся Щепкин.

«…Следует признать, что, несмотря на прицельное бомбометание, военные объекты поражены только частично. При операции были соблюдены все возможные предосторожности с тем, чтобы не поразить мирное население».

Шеф‑ пайлот поморщился, снял с пера ворсинку. Он хотел, чтобы донесение главе британской миссии при штабе Деникина генералу Хольману выглядело аккуратно. Закончив его, он заполнил счет в казначейство Добровольческой армии. Сегодняшняя операция обошлась русским в сто двенадцать фунтов.

В этот же час начальник Астраханского городского гарнизона сиплым голосом диктовал машинистке, стучавшей на «ундервуде»:

– «Один из царских аэропланов сбросил в шестом районе у церкви князя Владимира четыре бомбы. Рабочая семья убита – обедали. Жена, муж, девочка восьми – десяти лет. Тяжело ранены мальчики семи‑ восьми лет и четырех‑ пяти лет».

Машинистка всхлипнула:

– Как ранены?

– Ногу у одного оторвало. Другого – в спину.

– Господи! Боже мой! Дети же!

– Стучи! «Прибыв на автомобиле, я, как начальник гарнизона, отправил пострадавших и останки тел в госпиталь. Толпа рабочих, собравшихся на месте происшествия, выражала ярость и гнев всякими словами. (Нет… насчет слов не пиши… И так все ясно. ) На месте провел летучий митинг. В Красную Армию тут же, на месте, изъявили желание вступить тридцать шесть человек. Список фамилий прилагается! Точка! »

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒