|
|||
«Слушай, я пыталась полюбить его, но его член на вкус был, как неудача и разочарование»Глава 2.
«Слушай, я пыталась полюбить его, но его член на вкус был, как неудача и разочарование»
Вайолет
Я не могу успокоить бешено колотящееся сердце. Как только я переступила порог библиотеки на свою смену, оно начало дико биться. Я знаю, что есть шанс увидеть Иезекииля Дэниелса сегодня вечером; он приходил в последнее время, и теперь, когда я знаю, что ему нужна помощь с классом биологии, моя удача избегать его вот-вот закончится. Со вздохом я делаю вид, что занимаюсь регистрационным журналом студенческих служб, записываю, какие студенты пришли и ушли, и ввожу в компьютер часы репетиторства. На мониторе компьютера в задней комнате наспех нацарапана записка, которая гласит:
ВАЙОЛЕТ!!!!! ЗИК ДЭНИЕЛС ВЕРНЕТСЯ СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ. ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ПРОПУСТИ ЭТУ ВСТРЕЧУ!!! ПРИ ЛЮБЫХ ПРОБЛЕМАХ, ПОЖАЛУЙСТА, СКАЖИ ТРУБИ КАК МОЖНО СКОРЕЕ!!!
Кричащая записка написана всеми заглавными буквами толстым черным маркером. Хорошо, сообщение получено: не пропустить эту встречу. Понятно. Я беру со стола записку и изучаю имя, почти неразборчиво нацарапанное на ней; это первый раз, когда я вижу его прозвище в письменном виде. Зик. — Зик, — говорю я. Перекатываю его имя во рту еще несколько раз, проверяя «З» на языке. Тренируюсь, чтобы не споткнуться. — Зик или Иезекииль... не могу решить, что хуже, — бормочу я в пустоту комнаты. Я волнуюсь, что увижу его снова, боюсь того, что он скажет, когда увидит меня и узнает, что я репетитор, который его бросил, а потом притворился, что не знает, кто он такой в продуктовом магазине. С кем-то другим я была бы честной. С кем-то другим правда была бы легкой. Но все остальные? Они, как правило, хорошие. Правда в том, что Зик Дэниелс пугает меня. Откровенно говоря, я не думаю, что смогу сосредоточиться, когда буду работать рядом с ним, бок о бок. Я буду слишком волноваться о том, что он думает, и что скрывается за этой сердитой парой глаз. Беспокоиться о том, какие резкие, едкие комментарии выйдут из его рта с рычанием. Тик. Так. Двадцать минут, и негде спрятаться. Часы на стене отсчитывают секунды, ровные, как биение моего сердца, которое бешено колотится в груди, пока стеклянная дверь библиотеки не открывается, подгоняемая порывом ветра. Тяжелые двери захлопываются от сквозняка. В комнату влетают новые опавшие листья. Вместе с ними? Зик Дэниелс. Он входит внутрь, темно-серые спортивные штаны низко висят на бедрах, черная толстовка «Борьба Айовы» с капюшоном, натянутая на голову, ярко-желтый университетский талисман на груди. Рюкзак, перекинутый через плечо, черные спортивные шлепанцы и черные солнцезащитные очки на переносице дополняют общий ансамбль. Он совершенно... нелепый. Недоступный. Пугающий. Его высокомерие не знает границ; я вижу это по его дерзкой походке, преувеличенной развязности и слишком небрежной манере волочить шлепанцы по холодному мраморному полу. Это шумно, раздражает и совершенно неуместно. В этот момент мои мысли возвращаются к его личной жизни, и я предполагаю, что он слушает музыку хэви-металл, чтобы успокоить свой отвратительный темперамент, пьет черный кофе, такой же черный, как и его душа, а ещё неразбавленный алкоголь. Я полагаю, что после того, как он занялся с кем-то сексом, их никогда не приглашали обратно. Я делаю еще один шаг и предполагаю, что их никогда не приглашают провести ночь у него дома. Зик Дэниелс пробирается к столику в дальнем конце зала, рядом с журналами, подальше от посторонних глаз. Ставит сумку на один из четырех деревянных стульев. Щелкает маленькую настольную лампу. Подключает шнур ноутбука к базе и встает. Поворачивается. Наши глаза встретились бы, если бы не эти нелепые солнцезащитные очки. Я выбираю именно тот момент, когда он поднимает взгляд и смотрю вниз. Занимаюсь перекладыванием бумаг на столе. Считаю до десяти вместо того, чтобы повторять: «пожалуйста, не подходи, пожалуйста, не подходи, пожалуйста, не подходи…» Но удача не на моей стороне, потому что он определенно идет в мою сторону. Он приближается, как хищник, так осторожно, что, я уверена, он делает это нарочно. Как будто он подозревает, что я наблюдаю за ним из-под длинных ресниц, страшась его неминуемого появления. Он наслаждается моим дискомфортом. Расстояние между нами сокращается, его шаги целенаправленные. Двадцать футов. Пятнадцать. Десять. Восемь. Три. Его большая рука тянется вверх, откидывает капюшон свитера, кончики пальцев сжимают ушку солнечных очков и снимают их с лица. Мои глаза следят за его движениями, когда он складывает их и вешает на вырез своей толстовки. Его взгляд серых глаз, известный всему кампуса, задерживается и находит блестящий серебряный колокольчик, примостившийся на стойке рядом с табличкой, которая гласит: «Позвоните, если нужна помощь». Дзынь. Кончиком указательного пальца он нажимает на колокольчик. Дзынь. Он бьет снова, несмотря на то, что я стою не более чем в трех футах от него. Вот осел. Я натягиваю свою самую приятную улыбку, потому что это моя работа, и что еще я могу сказать, кроме: —Ч-чем я могу помочь? — Дерьмовая Няня, — невозмутимо произносит он вместо приветствия, тихим и сдержанным голосом. Лишенным чувства юмора. — Я здесь для репетиторства с... черт. Как ее зовут? — Он делает вид, что задумался, и поднимает голову к потолку. Щелкает мясистыми пальцами. — Вайолет. Никакого приветствия. Никакой вежливой болтовни. Никаких прямых упоминаний о нашей стычке в продуктовом магазине, хотя он намекает на это милым прозвищем, которым наградил меня. Я сглатываю, делаю глубокий вдох и говорю: — Я Вайолет. Он сужает глаза. — Ты Вайолет? — Да. Недоверие охватывает все его лицо, прежде чем он берет под контроль свои черты. — Ты мой репетитор? Я становлюсь чуть прямее за стойкой, упираясь руками в пластиковую столешницу, благодарная за поддержку. Мои колени подгибаются. — Да. — Не может быть. — Не может? — Неееет, — протягивает он. — Потому что я видел тебя... сколько раз? Нет смысла отрицать это, поэтому я просто говорю: — Два. —Твою. Мать. — Я вздрагиваю от его тона. — Ты была здесь в тот день, когда я тебя искал. Я видел, что ты смотришь на меня. — Его глаза обвиняюще сужаются, низкий голос повышается, и я оглядываюсь, встречая несколько любопытных взглядов. — Ты пряталась от меня? Да. Я вздергиваю подбородок. — Я… я прошу, пожалуйста, тише. Люди смотрят. — Мне плевать, что думают другие. Пусть смотрят. — Он наклоняется, верхняя часть тела склоняется над стойкой. — Ты меня кинула. Мои губы приоткрываются, но я не издаю ни звука. Даже не пискнув. Нет никакого оправдания тому, что я не выполнила свою работу, и мы оба это знаем. Кроме того, у меня такое чувство, что он не поверит ничему, кроме правды. Я молюсь, чтобы Барбара не вышла из задней комнаты посмотреть, в чем дело, потому что тогда мистер Дэниелс скажет ей, что я бросила его, это будет выглядеть ужасно, так как они платят мне за его обучение. Я не могу позволить себе получить выговор за игнорирование студента. Это часть моей работы, и мое мужество должно помочь мне пройти через это. — Я знаю, что подвела тебя, и мне жаль. Зик запускает пальцы в коротко стриженные волосы. Они черные как ночь и блестящие. — Ты знала мое имя, когда столкнулись со мной в продуктовом магазине, не так ли? Ты знала, что это я. — Его резкий смех далек от дружелюбного. — Неудивительно, что в тот день у тебя был такой вид, будто ты собираешься описаться. Боже. Он ненавидит меня. — Я-я... — Я-я, — заикаясь, передразнивает он. – Выкладывай В-В-Вайолет. Да или нет. Вау. Он целится в яремную вену, не так ли? Не беря пленных, он пронзает меня пронзительным взглядом, в битве воли, которую я никогда не выиграю. Я даже не пытаюсь. Опустив голову, я не могу смотреть в его злые, не мигающие глаза. — Да. Я знала, кто ты. Поверь мне, я чувствую себя ужасно. — Поверить тебе? — Он смеется, запрокидывая голову назад. — Пофиг, чувак. Давай просто покончим с этим. —Т-Так ты... все еще хочешь провести наш урок? «Пожалуйста, скажи Нет, пожалуйста, скажи Нет», — мысленно умоляю я. — У тебя, очевидно, нет твердости характера. — Он с вызовом поднимает темную раздраженную бровь. — Не готова к этому? Очень плохо. Я ни за что не отпущу тебя так легко. Я стараюсь не съеживаться, но честно? Это трудно; он угрюм, задумчив и упрям. Этому человек нравится ставить людей в неловкое положение. — Да, конечно, я согласна. Это моя работа. Он прищуривает свои тревожные серо-голубые глаза, прежде чем надеть темные очки. — Хватай свое дерьмо, няня. Пойдем. Разочарованная тем, что он не отменит встречу, я киваю. — Окей. Я возьму свои вещи, и встретимся за твоим столом. В ответ он молча поворачивается на каблуках, и, петляя, идет по запутанному лабиринту библиотечных столов. Я возвращаюсь в Службу поддержки студентов, чтобы собрать свои вещи. Откинувшись назад, оставаясь незамеченной, я смотрю через открытую дверь на его удаляющуюся фигуру. Зик Дэниелс огромен, сложен как футболист, у него широкие плечи и крепкие мускулы. Жесткие края и несгибаемые линии. Черные волосы цвета оникса и глаза цвета серого морского стекла. Напряженные брови. Высокие скулы. Квадратная челюсть. Грубая щетина вокруг восхитительно очерченных губ. Он очень красив внешне. Это его внутренности нуждаются в некоторой работе. — Он просто парень, — шепчу я, хватая блокнот, ручку и ноутбук. — Он просто парень, и это всего лишь один урок. Всего один час. Я могу это сделать. Я могу это сделать. Я снова повторяю это себе, прежде чем подойти к нему. И еще раз. Пока я почти не верю в это.
Зик
Не могу поверить в это дерьмо. Возвращаясь к столу, я киплю от злости и раздражения из-за того, что эта маленькая негодница взяла надо мной верх. Чувствую себя идиотом. Пробегая мимо одного студента за другим, я встречаю безымянные лица, полные любопытства и очевидного интереса. Я оглядываюсь только один раз, прежде чем выдернуть стул и сесть; Вайолет сгорбилась над столом в студенческом офисе. Отсюда я вижу, как шевелятся ее губы, как она глубоко вдыхает и выдыхает, как ее ладони ложатся на поверхность стола. Ее длинные светлые волосы простыней ниспадают на светлую кожу, скрывая глаза. Словно приняв решение, она выпрямляется во весь рост, а это не так уж много, расправляет плечи и собирает вещи. Решительно. Она симпатичная, но это последнее, о чем я думаю. Мой взгляд падает на учебник биологии передо мной, полный решимости покончить с этим дерьмовым шоу и закончить курс с приличной оценкой. Когда Вайолет присоединяется ко мне, ее мелодичный голос звучит громче. — Окей. Итак, ты можешь дать мне небольшую информацию о том, что вы проходите в классе? У меня есть бó льшая часть информации, но мне нужно заполнить несколько деталей… Я смотрю, как ее тонкие руки раскладывают перед нами письменные принадлежности. На бледных пальцах три тонких блестящих золотых кольца. Она закатывает рукава рубашки до локтей, обнажая запястья с браслетами в тон. Я быстро считаю до четырех, каждая с маленьким болтающимся талисманом, металл звенит на деревянной столешнице, когда ее запястье касается поверхности. Это чертовски раздражает. Я перефокусируюсь и доношу свое послание. — Эти вещи все время будут шуметь? — Какие вещи? Я устремляю холодный взгляд на ее запястье и поднимаю брови. — Мои браслеты? Они тебя беспокоят? — Да. — П-прости. Она стаскивает их один за другим, и отставляет их в сторону, на ее небольшую стопку книг. Они блестят под настольной лампой. Я снова въедаюсь. — Я терпеть не могу людей, на которых нельзя положиться. Ты понимаешь это? — Н-нет. Уверяю, я не так уж ненадежна. — Ты подвела меня на нашем первом занятии. Если это не так уж ненадежно, как ты это называешь? Вайолет задумалась. — Я бы назвала это... — она откашливается. — Я бы назвала это страхом. Я... боялась помочь тебе. Боялась? Я фыркаю, на самом деле фыркаю носом. — Почему? — Почему? — эхом отзывается она. — Да, Вайолет, почему? Господи, почему ты боялась помочь мне? Я не собирался ничего с тобой делать. Ее глаза расширяются, и она пытается оставаться профессиональной, оставаться спокойной, но она нервничает, я вижу это по ее глазам. Она принимает решение и выпрямляется в кресле. — М-мы не с того начали, и за это я... прости. — Ладно. — Я достаю свой телефон, чтобы проверить время и уведомления Snapchat (Мобильное приложение обмена сообщениями с прикреплёнными фото и видео). — Мы можем использовать оставшееся время по максимуму? Я проваливаю биологию и мне нужна эта работа, чтобы поднять мою оценку. Короткий кивок. — Да, извини. Это еще одна вещь, которая меня раздражает. — Прекрати это повторять. — Что повторять? — Извини. Прекрати извиняться за все, Боже. — Про... — Вайолет прикусывает нижнюю губу, нервный смешок невольно срывается с ее губ. — Черт, я-я чуть не сделала это снова. Затем. Она улыбается. Мои глаза, черт бы их побрал, останавливаются на этих изогнутых блестящих губах, пока она пытается не улыбаться мне. Показываются блестящие белые зубы. В уголках больших невинных глаз лани появляются морщинки. Она как сказочная картинка. Как фея. Такая милая, что меня чуть не стошнило. Я смотрю на ее руки, аккуратно сложенные на столе, пальцы сжимают бумагу для принтера, мою бумагу, ее ногти коротко подстрижены и выкрашены в светло-лавандовый цвет. На одном из ногтей блестки. Это длинные и тонкие пальцы, подходящие для кого-то настолько маленького, и я понятия не имею, почему я вообще смотрю на них. Бледная кожа. Безупречная. Без шрамов. Без татуировок. Тем не менее, я вижу, на что эти руки способные, когда они кладут бумагу и берут карандаш со стола. Крепкие руки. Наверное, очень трудолюбивые. — В качестве предупреждения — я, наверное, повторю это снова, — робко признается она, как будто не может не указать на свои недостатки. — Я часто это делаю. Я не думаю, что смогу удержаться рядом с тобой. Карандаш в руке парит над листом бумаги с моим именем и информацией на нем. — Может быть, мне стоит выпустить всех Прости, прежде чем мы начнем? Выпустить всех Прости? Господи Иисусе, что это за телка? — Давай, валяй, — бурчу я, откидываясь на спинку стула и балансируя на задних ножках, скрестив руки на груди, пока Вайолет делает глубокий вдох. — Давай. Выпусти их. — ПростиПростиПростиПрости — выдыхает она одним долгим вздохом. Потом: — Фух! Это было здорово! Даже я, с моей твердой задницей, должен признать, что это было чертовски мило; я почти улыбаюсь. Почти. — В любом случае, приношу свои извинения за то, что было ранее. Надеюсь, мы сможем начать все сначала. — Да, неважно. — Отлично. Хорошо. Теперь, когда с этим покончено. — Она откашливается и продолжает с видом деловитости: Она более уверенна. — Думаю, нам пора начинать. У нас есть, — она оглядывается на часы, прикрепленные к стене, — примерно пятьдесят минут, плюс-минус. Если, конечно, ты не хочешь работать допоздна? Ни в коем случае я не останусь здесь дольше, чем нужно. Мое «нет» выходит резче, чем предполагалось. И вот так просто её удовольствие исчезает. Губы Вайолет приоткрываются, и она тихо произносит: — Я понимаю, — прежде чем заправить прядь волос за уши. Ее пальцы перебирают бумаги перед собой, и она складывает правый край, беспокойно проводя ногтем по складке, ковыряя его. — Хорошо. Так почему бы тебе не сказать мне, на чем ты застрял и с чем тебе нужна помощь. Вместо того чтобы сказать ей об этом, я открываю папку, вынимаю свои заметки и проспект проекта, с которыми я боролся, и протягиваю ей через гладкую поверхность стола. Пока она читает, я открываю учебник. Мой указательный палец пробегает по странице, останавливаясь на абзаце, который я выделил оранжевым маркером, том самом абзаце, который мне приходилось читать и перечитывать по меньшей мере дюжину раз, потому что я не могу понять, как я должен писать статью, основываясь на той небольшой информации, которую я нашел. Нет адекватной информации для написания информированной статьи по моей теме, а моя оценка зависит от этого эссе. Вайолет просматривает проспект, недоуменно нахмурив брови. — Ты выбрал тему? — Да. Я листаю открытую папку, выуживаю и протягиваю ей еще один листок с записями от руки. Она берет его, читает и поднимает глаза. — Ты пишешь об этом статью? — А что не так? – ухмыляюсь я. Она читает бумагу. — «Б-биологические и генетические, в противовес с моральными последствия рождения ребенка у двоюродных брата и сестры»? — Пауза. — Хм... — она садиться прямо в своем кресле. — Умно, не правда ли? — Я и сам вполне доволен. Вайолет краснеет. — К-какие у тебя вопросы по этому поводу? — Наверное, мне трудно найти факты, подтверждающие мою точку зрения. Она колеблется, морщит нос. — Такие факты, как... э-э... многофакторные расстройства? Мои брови удивленно поднимаются. По-видимому, маленькая заикающаяся тихоня действительно шарит в своём биологическом дерьме. — Многофакторные расстройства, — повторяю я. — Так вот как это называется, когда ребенок физически измучен траханьем родителей? Вздрагивание. Румянец. —Б-больше похоже на хромосомные дефекты, но, полагаю, ты это имеешь в виду. — Так и как же мне изложить это в письменном виде? — Ты вообще гуглил эту тему? Пфф. Она что, считает меня идиотом? — Конечно. Теперь она вся в рабочем процессе. — Какие ключевые слова ты использовал при поиске? — Инцест, секс с кузенами, эмбриональный алкогольный синдром. — Слова слетают с кончика моего языка, и, судя по выражению ее лица, она не впечатлена. — Что это за ужас? Почему у тебя все лицо красное? Разве это не точные описания? — Это ужасные ключевые слова. — Слушай, мне действительно насрать, если кто-то трахает свою кузину. Я просто вытащил тему из задницы ради того, чтобы закончить эссе, и не хотел скучать до слез, написав его. Итак, можем ли мы опустить всю шокирующую девственниц рутину и двигаться дальше? Я стучу по столу концом ручки. —Т-ты абсолютно... — пауза. — Ты уверен, что хочешь продолжить исследование этого вопроса? — В голосе Вайолет слышится неуверенность. Ее бледные брови изогнуты, нижняя губа задумчиво выпячена. — Что? Эта тема тебя смущает? — Нет. — Отлично, потому что сомневаюсь, что у тебя есть лучшее предложение. Она прикусывает нижнюю губу. —Н-ну, на вскидку не скажу, но я уверена, что, приложив немного усилий, мы вместе могли бы придумать. Она выглядит такой обнадеженной и смехотворно наивной. — Вместе? — Ради всего святого. — Ну разве ты не прелесть? — нахмурился я, потому что, честно говоря, я ненавижу все в этом разговоре. Быть здесь с ней. Нуждаться в репетиторе. Мысль о сотрудничестве с ней? Маленькая, милая, заикающаяся Вайолет и я? Нет. Смешно в своей абсурдности. Я бы не выбрал ее для помощи и за миллион гребаных лет. Я хочу закончить работу, а не писать любовные поэмы науке и биологии. Но есть кое-что, что меня интересует. — Так в чем же дело с тобой и этим ребенком? Ее светлые брови приподнимаются. — С-Саммер? — Ты нянчишься с другими надоедливыми детьми, которые опрокидывают дерьмо в продуктовом магазине? Вайолет перестает делать заметки достаточно долго, чтобы пожать своим изящным женственным плечам. — Она ничего не опрокидывала. Она была любопытна и взволнована. Я смотрю на неё, не убежденный. Она сглатывает. — Я не ее няня, я ее четверг. — Ее четверг. Что это значит? — Ее мама учится з-здесь, так что в рамках ее обучения, студенческие службы предоставляют няню до десяти часов в неделю, бесплатно, и я-я... — Нянчишься с ней по четвергам. Она кивает. — Родители Саммер являются частью программы помощи обучающимся с детьми. Ее отец только что закончил интернатуру, а у ее мамы есть история и лаборатория по четвергам, так что, пока она в классе, я-я провожу время с Саммер. — Что, черт возьми, ты делаешь в течение трех часов с четырехлетним ребенком? — Вообще-то ей с-семь. Такая милая, маленькая куколка. Мы рисуем и делаем поделки. Делаем её домашнее задание. Ходим в парк. Милая. Куколка. Боже всемогущий. — В парк? — Да, знаешь, место с качелями, каруселями и горками? Игровыми комплексами. Забавными вещами? Ты ведь знаешь, что такое веселье? Я прищуриваюсь: она смеется надо мной? Я не подозревал в ней сарказм или язвительность, но внешность часто обманчива. Внезапно ухватившись за тему, которая ей нравится, она болтает о чертовом парке, как будто мне не насрать. — На Стейт-Стрит есть очень хороший парк, рядом с административным зданием, почти между кампусом и центром города… Я нетерпеливо обрываю ее: — Я плачу не за то, чтобы узнать, где находится местный парк. Я плачу тебе за помощь с биологией. Она краснеет, как я и ожидал. — Точно. П… Прости. Она вовремя спохватывается.
|
|||
|