|
|||
«Не смотри ему в глаза; это как смотреть на солнце, но вместо того, чтобы сжечь сетчатку, это заставляет тебя хотеть переспать с ним»Глава 1.
«Не смотри ему в глаза; это как смотреть на солнце, но вместо того, чтобы сжечь сетчатку, это заставляет тебя хотеть переспать с ним»
Зик
— Вы меня слушаете, Мистер Дэниелс? Я резко поворачиваю голову на звук голоса тренера, уже раздраженного до предела, потому что он решил потратить мое время впустую. Его кабинет был небольшим, собственно, как и он сам; не помогало ситуации и то, что стены кабинета, которые были выполнены из шлакоблоков выцвели с течением времени до серо-голубого, придавая его коже жутковатую бледность. Вены на шее тренера вздуваются, когда он пытается взять под контроль импровизированную встречу, на которую меня вызвал. Я не в настроении слушать. Я держу свой чертов рот на замке, мне нечего добавить и вместо этого коротко киваю. — Я спросил, ты слушаешь меня, сынок? Я хочу напомнить ему, что я ему не сын, даже близко не сын. Даже мой собственный отец не называет меня сыном. Не то, чтобы я этого хотел. Челюсти сжаты, зубы стиснуты. — Да, сэр. — Я не знаю, почему ты злишься на весь мир, и не собираюсь притворяться, что мне есть дело до того, что происходит, когда ты уходишь отсюда, но будь я проклят, если буду стоять и смотреть, как один из моих парней самоуничтожается в моем спортзале. — Его обветренная кожа растягивается вместе с угрюмой линией рта. Он продолжает: — Думаешь, ты первый придурок, который прошел через эту программу, думая, что его дерьмо не воняет? Это не так, но ты первый придурок с таким отношением, на которое я не могу закрыть глаза. Ты также в одной саркастической остроте от того, чтобы получить удар кулаком по твоему хорошенькому лицу. Даже твои товарищи по команде тебя не любят. Я не могу допустить разногласий в своей команде. Моя челюсть болит, когда я сжимаю ее, но не могу ничего сказать в свою защиту, поэтому держу рот на замке. Он раздражается. — Что нужно, чтобы до вас дошло, Мистер Дэниелс? Ничего. У тебя нет ничего, что помогло бы достучаться до меня, старик. Он откидывается на спинку старого деревянного стула и изучает меня, сцепив пальцы домиком. Балансируя на ножках, тренер постукивает кончиками пальцев по подбородку. У меня на языке вертится сказать ему, что если он хочет достучаться до меня, то, во-первых, должен перестать называть меня Мистером Дэниелсом. Во-вторых, он может прекратить нести чушь и рассказать мне в конце концов, почему он притащил меня в свой кабинет после тренировки. После долгого молчания он наклоняется вперед, пружины на его стуле издают громкий металлический скрежет, его руки опускаются на стол. Ладони скользят по пачке бумаги, и он срывает одну сверху. — Вот что мы сделаем, — он пододвигает ко мне бумагу. — Директор программы наставничества «Старшие братья» должен мне одолжение. У тебя есть опыт общения с детьми, Дэниелс? Я качаю головой. — Нет. — Ты знаешь, что такое " Старшие братья"? — Нет, но я уверен, что вы собираетесь просветить меня, — возражаю я, не в силах остановиться. Скрестив руки на груди, я принимаю оборонительную позу, которую большинство людей находят пугающей. Только не тренер. — Позвольте мне просветить вас, мистер Дэниелс. Это программа предназначена для того, чтобы поставить подростка в пару со старшим добровольцем, таким как вы, который выступает в качестве наставника. Проводит время с ребенком. Показывает ему, что он не одинок. Кто-то надежный, кто помогает решать проблемы. Как правило, это хорошие дети из семей с одним родителем, но не всегда. Иногда детей оставляют одних, бездельники отцы и все такое. Иногда их родителям просто наплевать, и они сами о себе заботятся. Знаешь, что это такое, сынок? Да. — Нет. Садист продолжает бубнить, тасуя стопку на столе. — Я думаю, что в процессе собеседования ты потерпишь неудачу, поэтому мы прорвемся через бюрократию и потянем за ниточки. Знаешь почему? Потому что у тебя есть потенциал к успеху, и ты злишься, будучи черствым маленьким засранцем. Его кресло замирает в клетке офиса. — Может быть, для разнообразия, тебе нужно позаботиться о ком-то ещё, кроме себя. Может, тебе нужно встретить ребенка, чья жизнь дерьмовее твоей. Твоя вечеринка жалости закончилась. — У меня нет времени на волонтерство, тренер. Тренер ухмыляется мне из-за стола, свет отражается от оправы его очков. — Чертовски плохо, не правда ли? Ты либо работаешь волонтером, либо выбываешь из команды. Мне не нужен в команде парень, который словно пороховая бочка. Поверь мне, мы найдем способ жить без тебя. Он ждет моего ответа и, когда я не отвечаю сразу, давит. — Думаешь, справишься? Скажи: Да, Тренер. Я односложно киваю. — Да, Тренер. — Хорошо, — удовлетворенный, он хватает ручку и бросает её мне. — Заполни этот лист и возьми его с собой. Ты встретишься со своим младшим братом завтра в их офисе в центре города. Адрес на бланке. Я неохотно хватаю со стола ручку и бумагу, но не смотрю на них. — Не опаздывай. Не облажайся. Завтра днем ты увидишь, как живет другая половина, понял, сынок? — Я киваю. — Хорошо. А теперь убирайся из моего кабинета. Я смотрю на него сверху вниз. Его хриплый смешок бьет мне в спину, когда я поворачиваюсь к двери. — И Мистер Дэниелс? Я останавливаюсь, но отказываюсь смотреть ему в лицо. — Я знаю, это будет трудно, но постарайся не быть полным придурком для ребенка.
Тренер полный мудак. Не то, чтобы меня это волновало, потому что я тоже тот ещё засранец. В наши дни меня мало что волнует, так с чего бы ему думать, что меня будет волновать какой-то гребаный ребенок? Особенно когда меня принуждают? Мои друзья называют меня безжалостным; они утверждают, что в моих жилах течет холодная кровь, и со мной невозможно сблизиться. Но мне это нравится, мне нравится создавать дистанцию. Я никому не нужен, а мне они нужны еще меньше. Счастье — это миф. Кому это нужно? Этот гнев, закипающий во мне, более осязаем, чем любое счастье, которое я забыл, как чувствовать. Я всегда был сам по себе. Пятнадцать лет меня это вполне устраивало. Я все еще киплю от злости, когда вхожу в продуктовый магазин, хватаю тележку и с целеустремленным видом толкаю ее по проходам, не замедляя шага. Овсяные хлопья. Нектар агавы. Грецкий орех. Я неторопливо иду в отдел питания и органики, руки автоматически тянутся к протеиновому порошку, сжимают черный пластиковый контейнер в одной руке и бросают его поверх мяса, хлеба и бутылок с водой. Повернув в проход и толкнув тележку с правой стороны прохода, я затормозил, чуть не врезавшись в маленькую девочку на цыпочках, тянущуюся к полке. Ее черные кудрявые волосы туго стянуты в две косички, худые руки тянутся к коробке, до которой она никогда не дотянется. Даже на цыпочках. К тому же, она мне мешает. — Черт, я чуть не ударил тебя, — рычу я. – Тебе нужно быть внимательнее. Она игнорирует мое предупреждение. — Ты можешь достать это для меня? — Ее грязные маленькие пальчики тянутся к красной коробке с сахарными рожками, указывая пальцем на верхнюю полку. Я замечаю, что ее крохотные пальчики выкрашены в блестящий синий цвет, а под ногтями кусочки грязи. — Тебе разве следует разговаривать с незнакомцами? — ругаю я ее, но все равно беру коробку с полки и грубо сую упаковку в ее цепкие руки. Оглядываюсь вокруг. Впервые заметив, что она без присмотра. — Господи, малыш, где твои родители? — В школе. — В школе? — Мой папа работает, а мама учится в колледже. — С кем ты тогда, черт возьми? Маленькая выскочка игнорирует меня, наклонив голову, сузив свои немигающие бусинки карих глаз на меня. — Ты говоришь плохие слова. Я не в настроении быть вежливым, поэтому рявкаю в ответ: — Я взрослый. Я могу говорить все, что захочу. — Я все расскажу, — ее маленький ротик неодобрительно морщится, и я чувствую, как она молча осуждает меня. — Да, хорошо, малыш, сделай это. — Саммер? — зовет громкий женский голос откуда-то из-за угла. Обладательница этого голоса в серо-белом вихре выныривает из-за угла, задыхаясь, когда видит нас. — О Боже, вот ты где! Она падает на колени. Притягивает тощую малышку к себе в объятия. —О боже, — повторяет женщина, заикаясь. — Милая, ты не можешь вот так взять и уйти! Ты напугала меня до смерти. Разве ты не слышала, как я звала тебя? Малышка, очевидно, Саммер, держится за нее, пытаясь свободно шевелиться. — Я покупала мороженое в рожках и посыпке. — Саммер. — Женщина заключает девочку в объятия. Прерывисто вздыхает. — Саммер, когда я… я не смогла найти тебя, я подумала, что кто-то похитил тебя. Я думала, у меня будет сердечный приступ. — Я была прямо здесь, Ви, — пищит малышка в куртку женщины, пытаясь дышать сквозь объятия. — Этот мальчик достал мои рожки. Этот мальчик? Я поднял руки. —Вау, малыш, не тащи меня с собой в канаву. Тут женщина чувствует мое присутствие и поднимает голову. Вверх. Вверх, и смотрит прямо в мои бесстрастные, раздраженные глаза. Наши взгляды встречаются, и я с удивлением понимаю, что она не так стара, как я думал; это молодая женщина, которая выглядит смутно знакомой. Ее глаза блестящего орехового оттенка расширяются от паники и узнавания при виде меня, вероятно, потому, что я бросаю на нее недружелюбный хмурый взгляд. Я пугаю большинство людей и горжусь этим. Она приоткрывает рот, но не слышно ни звука, только испуганный писк. Она быстро приходит в себя, крепче обнимает девочку и гладит ее слабые маленькие предплечья. —Т-ты долго с ней ждал? Когда я понимаю, что она обращается ко мне, фыркаю и игнорирую ее вопрос, вместо этого указывая на очевидное. — Леди, из вас получилась дерьмовая няня. Ее могли похитить. Ее голова и плечи опускаются от стыда. — Я знаю! Поверь мне, я знаю. Рот молодой женщины снова сжимается, подбородок дрожит. Сделав несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, она нервно сглатывает. — Спасибо за помощь. — Помощь? Забавно. Я не добрый самаритянин. — Я не хочу, чтобы она благодарила меня или затягивала эту умопомрачительную болтовню. — Я только помешал ей опрокинуть стеллаж. Она коротышка. — Тем не менее, с-спасибо. — Еще одно быстрое пожатие плеч малышки, и молодая женщина встает. Миниатюрная, я оцениваю ее рост примерно в пять футов пять дюймов (165 см) — крошечная по сравнению с моими шестью футами (183 см). Широко раскрытые карие глаза. Густые светлые волосы, такие светлые, что кажутся белыми, ниспадают на плечи замысловатой косой. Мой взгляд немедленно падает на вырез ее поношенного свитера Айовы, оценивая ее грудь. Плоская. Облом, хреново. Я изучаю ее раскрасневшееся лицо прищуренными, полными сомнения глазами. — Я тебя знаю? Она сглатывает и смотрит направо. — Я так не думаю. Терпеть не могу лжецов. — Я знаю тебя. Ты была в библиотеке. Выбившаяся прядь волос, даже не попавшая ей в лицо, отбрасывается в сторону. — Я работаю в библиотеке, да. Я также работаю няней для зачисленных студентов с детьми дошкольного возраста и в Службе поддержки студентов. Она чертовски нервная, и мне интересно, в чем ее проблема. Может, она взволнована. Или, может быть, она на наркотиках. Я наклоняюсь ближе, чтобы получше рассмотреть ее зрачки, проверить, расширены ли они, и уловить запах; она пахнет девственницей, и, как мне кажется, детской присыпкой, если бы я знал, как, черт возьми, она пахнет. Наклоняюсь еще ближе. — Ты должна сказать этим гребаным наставникам, чтобы они приходили на свою работу. Если у человека и есть возможность придать себе неистовый розовый оттенок от пальцев ног до корней светлых волос, то этой девушке это удалось. Ее руки взлетают к лицу, ладони прижимаются к щекам. Она делает глубокий вдох, хватает девочку за руку. — Я-я передам сообщение, — пауза, — нам пора идти. — Да, тебе лучше уйти, потому что ты стоишь у меня на пути. — Я толкаю свою тележку, чтобы они двигались, и я мог обойти их. Прежде чем повернуть в следующий проход, я тычу в их сторону пальцем. — Кстати, дерьмовая няня, этот ребенок не должен быть на людях, он должен быть в постели.
После полудня я бросаю пакеты с продуктами на кухонный стол, бесцеремонно выгружаю их содержимое и выбрасываю коричневые бумажные пакеты. Я переставляю содержимое нескольких шкафов, чтобы освободить место для нового дерьма, и открываю бутылку воды, обдумывая ужин. Постная куриная грудка и брокколи. Обжаренные овощи с коричневым рисом. Или давиться овсянкой с орехами и ягодами. Ничто не звучит аппетитно. Не после сегодняшних разборок. В глубине коридора я слышу, как открывается и закрывается дверь, затем наступает тишина. Через несколько секунд в туалете смывается вода. Джеймсон Кларк, девушка, с которой только что начал встречаться мой сосед Оз, неторопливо входит в комнату. На ней джинсы и пушистый голубой свитер. Очки. Довольная улыбка, растягивающая ее губы, быстро сменяется испуганным выражением, когда она видит, что я хмуро смотрю на нее стоя у раковины. Я ей не нравлюсь. Не то чтобы меня это волновало, потому что она мне тоже не нравится. Джеймс осторожно подходит к холодильнику, но не решается открыть его. — Эй, как дела? — пытается она завязать беседу. — Отлично. Она указывает на холодильник. — Ты не против, если я… Я хрюкаю. — О, пожалуйста, угощайся и чувствуй себя как дома. Как всегда. Вместо того, чтобы открыть холодильник, она прислоняется к столу, вопросительно изучая меня, как головоломку, которую она пыталась собрать вместе в течение нескольких месяцев. — Ты же знаешь, что я не враг, верно? Чушь собачья. — Я не знаю, почему ты пытаешься разговаривать со мной прямо сейчас. Я не в настроении, — цежу я сквозь зубы. — Шокирующая новость. Ты такой брюзга. Джеймс выдергивает яблоко, одно из моих яблок, из большой миски на прилавке, откусывает и жует. Проглатывает первый кусок. Откусывает еще кусочек, заполняя тишину звуком жевания. — Я знаю, что тебя что-то беспокоит, Зик, и, несмотря на все твое рычание, я знаю, что это не из-за меня. Джеймс небрежно вытягивает ногу и прислоняется к шкафу. Мой взгляд устремлен вниз, на яркие синие ногти на ее ногах. Они подходят к ее синему кардигану. Она ловит мой взгляд на своих пальцах и ухмыляется. Проклятие. — Я знаю, что мы не очень хорошо начали, но мне бы хотелось, чтобы ты чувствовал себя комфортно рядом со мной. Может, ты даже можешь считать меня другом. Этого не случится. Я улыбаюсь. — Я знаю, ты считаешь себя крутой, потому что трахаешься с Себастьяном Осборном, но поверь мне, это не так. Я терплю тебя, потому что должен, так что прекрати нести эту чушь. Ее рот открывается, и мои плечи расслабляются, от успешной попытки подавить ее интерес проникнуть в мою голову. — Почему ты так злишься? — бормочет она больше себе, чем мне, в ее голосе слышится удивление. — Господи, почему все меня об этом спрашивают? Это бесит меня еще больше. — Зик, даже если тебя ничего не беспокоит, может, тебе лучше поговорить с Себастьяном? — Ты встречаешься с Озом всего пять минут. Сделай нам обоим одолжение: перестань меня анализировать. Я могу быть его другом, но я никогда не буду твоим. — Я шагаю к двери, хватаю свое барахло и закидываю рюкзак на плечи. Джеймсон смотрит мне вслед широко раскрытыми глазами. … Немного обиженно. Черт возьми, у меня нет на это времени. — У меня назначена встреча в библиотеке. У меня сейчас нет времени на девчачьи разговоры с тобой, так что, пожалуйста, оставь иллюзии, что мы друзья для кого-то другого. Я рывком открываю дверь и больше на нее не смотрю. — Детки, не ждите меня.
|
|||
|