Книга 4, глава 1 9 страница

{Девушки}

Дорогие горбыльмены! Это глухое дело! Чёрта имея в виду. Её голые идеалые, это чухчух чудоковарно. Абсурд бартер, тс, вызывайте. В одну строчку вместе с! В одну строчку вместочку с! Будем какдожденно есть лососку, не потерявшую бойнский дух. Тю, пострелпоспелые и их катяранетки, Лиззи и Лисси Щекотуньи, с Улицы Перепродуктов, будто они луна на заре с геспермесяцем, и я, их сборищ подсадник, я бы не отличил, если связываться, подобных гретховидных раздевиц на моих путях от Хатдама, или любых суестричек, или наследниц иже, что заявляются рядом, через, или под ними. От их недамного ласкодня, мня в камеля. Её есть тот, что перепадходит к моей анормалии. Тот тип, сорвавший связки в Ставкигорске. Он это Девколизун. Каксый слышал, полагая вперёд, что вы нутривольны, зато мы ведали вас со вместной арочкой маложёнок. Девколизун! Роздых. Речермные звонности это грязнюханная гулбарщина, зато тобой били брошенные оследом свинцемёты пострелецким Кэннунга в Шкотлавине, печинетак? Тактом, Девколизун! Мне нравилась его постготская эленаглость! Бочкоязычно! Какая пустырникакая получилась шутка! Я готов положить мой головздор под мою белошаткую для выкупа быков и буду держаться, где я держался, свободогоримый, между Пелагом и маленькой Чистиной у нашего родерикского самомонолита, после того как и мои уходауши, и балбрючные бонбиблии, и шапкоскрёб, свидетельствуют о моей неприкрытой добродетели у длиннокаменного эрехциона нашего всепервого менгерра. Я должен сказать вам, что, честно, клянусь своей честью Вернопраха, я всегда вспоминаю одним вотсловом того первоочерёдно любимого континентального поэта, Драмку, Гарроту и Шекельпира, АО, которыми большинство восторгмается и в этом, что есть, и в том, что должно случиться. Как словно пришлая политика полумниха, у меня были мои лучшие уроки мастера, как народ он знает, и знаете ли вы, домоседские, я честно думаю, если я прискорбно потерпел неудачу из-за случайных выгод, хотя моргоубиенный, агонистреляный, чумопомрачённый и воекрытый, я стараюсь сколько смогу и неплохо реализовал мои страхсвидетельства. Как мне говорили, я владею вугольными штольнями или чем-то в этом юге на друге Исшпании. Хохохохо! Говорил ли я уже, что такжется безмерно себя ненавижу (по правде сказать), и раскаиваюсь до глубинной души в праздновлачении? Самая удительная вещь в том, я бы сказал, метрдотели, что поскольку я, над топяще топким Узкобродом должен обрести Гиблобрега снова, пристыжённый про себя, в три броска кормовесла, хоть и без бутыльнима, вознёс имперский штандарт своей правосильностью и погранчертил мою прецеденцию, беря из бурьянов и бюргеров звезденских дебрей, и вёл и управлял моей брикстольской коллекцией, тут на фолсиденье, для мужчины премерзкой бульварщины и его невроликой куй-бабы, с коммуноподданством среди иностранных и неприятельных, среди этих наймоделянок, в Поплинграде, прежне Форт Дунлип, позже на море, дыра Сербонского болота, ныне город величественных дистанций, крепостноогороженный, с откосом и контрэскарпом, с бледной линией палисадов, на маршемплаце осад, с Аббатом Упийства для счастливоучасти, под разрезсенью тарифного золота, в том году, что я назвал смертьестественным, и разносторонил эти грани полиса (обоюдомеч Венцеустава был моим, и моей была пресская тресть, которой владел Альбрешт Малведь), под покорвитийством наших дорогих королесудных иннов, где И. К. В. Урбан Первый, и Чампань Чольямань, и Гуннрейх Чертстрашный, и Ханьгрех Тщетслабый, тут, где я получил свою феодолжность, и где мои труды культивирования впервые начались, с бременем женщины, мои дань и долг, затем Флокиус Воронов как мой верный рулевоин, чтобы голод, англичанский пот, подомамания, двухзубые драконовые черви с разнообразными змеями обходчиво отделились от этой земельной лиги многих наций, и открыто и пагубно порочные жители больше не встречаются в наших свитках. Это местоположение нашего города всесторонне приятное, уютное и благотворное. Если захотите пересечь холмы, они вовсе не далеко. Если равнинную землю, она лежит из края в край. Если захотите испробовать свежей воды, знаменитая река, названная Птолемеем Лётноливной, быстро бежит мимо. Если захотите насладиться видом моря, он под рукой. Поспешите же!

– Запоминай Ореховокрай!

– Вiдвiдайте Бiлий Горiховокрай!

– Наведайце i убачыце упершыню Аэрэхавыкрай!

– Види Оревработ и да умре.

{Его город}

– Вещи не такие, как они были прежде. Позвольте мне кратко подытожить. По вас гашение! Гуди! Гудок! Погудка! Зде задаваки загудели, сам спускрючок свистунок. Тут терзал Тайверн, массивная мурморная марка; где автобусы бывают, там еду я покупаю; где я есть, я днесь и останусь. Это я, ваш спящий гигант. Будибуди! Будтобыть! От всеохвата моей шапки на высотах до умерщвления, что у меня в грядущем. Конец древлейшего моисейшего этось начало всех здесьпорядков, так что последний из их гансбейлифов станет первым в нашем шерифсбурге. Новые верхи всем и сразу! Руду Негру, возможно, чёрт сторичный, зато пост дамский занимают мои предстатели каждый со своей морфомассажницей. Для пэров и джентов, цензряшных и причинодралов, франтоузников мирских строчек и дряхлых едкобаев, прицепленников и вагонёров будораженья, столпов отщепенства и наступателей на мирские хоромы. Послушение горожан выливается в благовеличие с гору. Наши биржа и политаккомедия в сохранности с хорошим Жохом Овчаром, наши жизни на безопасности, связавшись с Джонатанами, дикими и великими. Свободного позволения! Спасибо вам, по чести! Вендеттоты схоронились. Белогорящие чертопорохи отошли от моды, и запальчивые дружбайки теперь весьма не ко времени. Головорезня редкостойна как главарные хватания, прокажённых поищи, опредставительствовавшиеся кажутся не заслуживающими подозрения словно строжайшие половины эскулапулоидов. В полуденной поре довольствия пусть Миледь обнаружит вся. Милудд в её Майн-парке хочет видеть Малуночницу. Всё доброзелено. Болезность аэров, мы воздухдымаем за вас! Светлетунчики, черт-те правый! Сухопутёвые, сдержите ворох в жухлости! Моряки, мы благопоём вашим жёнам с байдарами! Семь хламов с небольшим от центротачек умменя иммалость, земьдесят земь в окружности невзначаянно, тут ваш проспект холмов. Гряда, Блёклогорок, Калтон, Вольностан, Хартковы Святогирьска, С. Коттофирн, Р. Туртрон. Чертежи Николаса-в-Стенах были мне гидом, и я воздвиг Дом около внестенахождений Михана; там, где эфемерзкие туры, мои неонедвиговские здания подняли пронзающие пространство пролёты и куполами качающиеся колокольницы; и вот ещё что. С помощью финунций и повинностей, которыми я располагал и которые растил с бухмалости, я разросся словомнепередательски; сборы на стены и рынки были моими магистралями для десятины господношения и моими стоками для возмещения и отчуждения, пособий и притоков; я чудом выжал из станка со всеми теми, кто штампостируют мне мозги, пока я не стал чеканить сам и не получил, не Морли нимало, немало; для Сирргерра из Ставкополя нелишние деньги, для Мадам из Спас-Кассирш «вы для менял нечто». Флоринстранцы выдерзаймов навалились гугетоннами на нас, и я матложил их, на попа истовых, варфелемеем; мильрейсы (мракумерь! ) насели, и (лупоглазь! ) я воспрял Даниилом в Львовлоге. Буллофесты зоввыдавили мне, корккутцы стреженьдали. Татабей! Я бросил вызов Бриену Бураву, чтобы перебравить его против Заморяевых, и все её толковалки вздрожали: «Лучше сферзитесь! Завжди будь ласка! » Если их глаз ело глазтерние, они получали зубодатчину переднего зуба; там были веселья меж стансов, тут были боренья меж шанцев; я впрыггнал Дюка Великдворья, чтобы перешпилить Царя Нашелкотона: Вальхалоо, Вальхалоо, Вальхалоо, бойно то полно! Под жезлом маршировки и фасцировки я страждал, пока, волей плумбата, пиф и пав, я не освободился. Я совершил прахослужение у надкрополя и плодзарился в Нижнаделье. Я судил прекрасновиды по-над грязьместьями, затем рядил ратнокопов вокруг ярослабых; мне задали баденбаню за нищенство и я глазцелился от окозональности. Кто может рассказать их историю, кого я экспробовал информировать на поле Погробдуши? Где три сотни груз-приятелей, славно застлано! Вящих красавиц я упряжал в ночь нишкнуть, ко хмарному чудовищу я обратил глухую стену. Вокруг мускатной моталось мормотание, затем искоулки ливмяревели, а низвраги гудели; мелодии Темдушки как будто воды разошлись, начав влейтозалей от вест-мидий, пока из георога ост-обилия появились преорангудения языкантов. Всё вместе, мой шумбурный Вариенплац, будь спех, был штрассензиянен, зато, кумекая в моём бурге, Звербалки представляли форпостное лежбище; клубеньскулёж я рассаждал полными картошнями от закатморфелеготовки Хукинсона и рябирябину от полного крова ирландского субпюре. Я слышал, что мои вольные хлебопашни становились свободными благодаря своим вересковым валам и ущельям, и мои голубовидные иеруселились перед Стенаниями Взвывотона; я гребогородил дождливни в моей резервчурбанной колоде и передал всё это слышнопроводом, с рычанием могучих криков, через мои долготрубы вяза; испытывая денежность к наружнозоне, я провёл их и прибил их в моих машинах Взялположска до моих отелей Послеобеденьги; я пустил побеги фонтаноизвольно от филолиповой трезвости с чушкой, что на цепи ноне опьяняет; когда они насосались вдоволь по передник, я сделал настаивания более настойчивыми; сеятели виноходцы фрукткустов, возделслушайтесь меня! Когда вы представляете, как я оковошатан, смотрите, оберегитесь насмеккатьсомной, платя под защельтой каакбы восприюта, чтобы проставить пташечек, как вы чайхаете натвердо. Посему постерегитесь получше-с! Ведь пока я ввысьсматривал первых на проспекте Януса, я низвидел последние из шагов Рождества; самоуправский подестрат, платящий налоги, я за малоимущих и мунициправление; на Площади Преемственности я демосфренировал моё всенеродное дражелюбие, и мои нечинники почувствовали, что я бурком лаю больше, чем они по-брайтски кусают; Сапфрожинка и Демаршетта были нерешительно привязаны ко мне, зато для грядушек под шхунушкой и анфипарфенофей переспешки моих слов с воспалёнными губками настигли их всёпусты-стройкусты и бамбашки враспых; Флетчер-Флеммингс, тандемзаветы, сколь расквакерно они прашивали меня, их золотого, и я незадержительно ответсказал: «мадамамзели с досуградетелем», и кто на износ хил: «не жгите свеч стрелять, пока не увидите белки их бункерглаз! », и человещая: «вертай юниц, вертай юниц, вертай юниц! »; в моём Бейтэле Селямана я отбременил их ротондости и я втюрьмостился бекляршахом к наголо обесчищенным люэстициям; я дал скоромку пущений джекобъедам и заплеталки впохлёб тем, у кого исаввидная участь; я уделитворял их шницельгренками с помощью постоянных подаяний из моей бельмелочи ежевзносов, пока я суммзарезюмировал их мукотрясенья для них на моём сажном стане не без уголь-удержу; я путешествовал на своей улкобаранке, охваченный к ленте нашейником, и отеррасивался около облиственного тронного поста словно подпойный подпрыга. По гуманности сердечной я выслал разворочниц, чтобы освежить кубкоусталых, а потом, дублируя политумеренность мегалополии, моя самая благая из этих благотворительностей, девалоризировал тех неблагородных товарищей для укорачивания их нижайшей половины; из положения против калитки я послал свою подачу до Ботанической Бухты и я наткнулся на двадцатку и ещё меты четырёх, пока Янки пошли кегельбранью на Вердиктат; мне предписывают ан анонимилые письма и широкоподписанные прошения, полные хитроплётства о моей монументальности в роли этакой штукидрюки, и я взбудораживал обсуды даже у самых хорошистских музпевчих, так что они всевызывают меня ражим силком; чем более секретно я сор сооружал, тем более открыто турухалтурил. Внимайте! Ухом на боковую! Я городил мою чудовечную хатчишку в нольпроглядную темьночь и на следующем одре был заборпикетирован залнавесами. Отдыхайте и будьте благодумны, с позволением, спасибо. Я считался с поливными лилиями и для Балкиды я разобнажил мою славу. И вот ещё что. Эта дамочка, духтарши мои, и эти люди, сын мой, от моего фьефа Остманнградской Усадьбы до Торрного камня, точнее, Улки Фомарса, и от Кохан-Парада до дома самого Вильяма Инглисского, того мужа де Ландреса, во всей их баронии Скачка, крепостные и неподелимбюргеры, илоты и иноки, вышагивающие оные и шатающиеся маки, джемдарские, джондружки, краснодушки и ситцмундиры, со всеобщими повинностью и присягательством, все, кто получили билеты, милый дом переполнен, чисто, но очень мало мебели, респектабельно, вся семья посещает мессу ежедневно и которым до смерти осточертели хлеб с маслом, некогда в ополчении, умственно напряжённый от чтения труда по немецкой физике, делит гардероб с восемью другими жилищами, более чем респектабельными, получает пособие удобств от прихода, кормилец, свежевыбритый из тюрьмы, высоко респектабельный, планируя новую инициативу для циклозавершения Маунтгомери, старший сын не будет служить, зато изучает клочки о Большом человеке в небесах, духкумнатушки без чёрного хода, почти респектабельные, платит тряпичнику костями за линялые оконные занавески, лестничная клетка постоянно запружена гостями, особенно респектабельными, дом потерян среди грязи и загромождён отходами, спеша как на пожар винокурни Роу, неряшливая жена активна с кувшином, собственной трудозанятости, на подходе десятый незаконник, частично респектабельный, следом за курсами переписки, бросил работу через улицу, обе щеки целует на приёме покойный маркиз Шетланда, делят гардероб, который обильно исписан одиннадцатью прочими абонентами, некогда респектабельный, открытая прихожая, едкая от балтийских блюд, из-за стука женщина прислонила голову к стене, что помешало соседям, личная часовня занимает задний подъезд, выселение в каждый день квартальных платежей, особый случай специфической безысходности, наиболее респектабельный, нечистоты нужно выносить через храпящий домочад, эксцентричный морской офицер без твёрдой опоры наслаждается еженедельными благовониями и смеётся, читая иностранные иллюстрированные издания на пне-колоде перед дверью, известной как «лазейка», вдова с ревматизмом и прислуживает, грозная забракованная ветхость, сомнительной респектабельности, инструменты, что слишком дорого заложены или не застрахованы, реформатский филантроп, при любой возможности пользующийся падшими в ветшающих зольных сараях, серьёзный студент ест свои последние обеды, пол, опасный для пожилых священников без сопровождения, вполне респектабельный, множество благочестивых книг с неразрезанными страницами на виду, ближайший рукомойник в двухстах ярдах быстрым ходом, дичь и настойка крыжовника часто на столе, мужчина не снимал обувь в течение двенадцати месяцев, младенца обучают долбить фальшивое пианино, внешне респектабельно, иногда получает сообщения от титулованных знакомых, ладонь пыли между перилами и потрескавшейся стеной, жена чистит в стульях, исключительно респектабельно, безделкино, систематически безработный, будет прооперирована, если она согласится, прискорбная прореха в крыше, погреб кларета, покрытый паутиной ещё со времён понтификата Льва, носит ярдовые штаны и коллекционирует редких будд, несовершеннолетние очень липкие и нужно выбирать вшей, ухаживает за лихорадочными за шиллинг и три пенса, имеет две террасы (сквозные спина к спине), респектабельный со всех сторон, безобидный имбецил, предположительно слабоумный, сосиска каждое воскресенье, содержит восемь человек прислуги, общий вид замаран ниначтонегодниками, использующими тропинку, сыны лежебоки гуляют с сёстрами с наступлением темноты, никогда не видел море, всегда путешествует с одиннадцатью чемоданами одежды, голодающая кошка брошена с отвращением, цвет респектабельности, отдыхает после колониальной службы, работает на фабрике, причина отчаяния его многочисленных благодетельниц, калории исключительно от нутриентов дополдников, одного брикета солнечного средства хватает им на весь январь и половину февраля, В. де В. (животная пища) живёт в пятиэтажном полуотдельном доме, но редко платит лавочнику, стал поручительством за друга, который скрылся, делит один гардероб с четырнадцатью подобными помещениями и одной сомнительной ночлежкой, более респектабельной, чем прочие, с пенсией чайной вдовы, принуждённой покупать, унаследованная шляпа-цилиндр от названого отца, глава домашнего хозяйства никогда не упоминается, озадаченность, как они живут, предполагаемое обеспечение, последних четырёх обитателей выносили, умственное товарищество исключительно с дружками, тщетные стремления к респектабельности, здоровые гнездовья выпускающие мышей, украшение от вождя Уганды, запертое в шкатулке слоновой кости, у бабушки прогрессирующая алкоголическая амблиопия, ужас Челпанского Луга, и уважаемые, и респектабельные, настолько респектабельные, насколько респектабельность простирается, хотя их плахонькие изъятельства были гнётом, что был, как я знал, возможен, все, пусть они придут, они мои крепостьяне, по картуляриям я обложил их повинностями. Посему я повелеваю и строго приказываю, как я уже повелевал и строго приказывал, я даю моё монаршее слово и засим прилагаю большую печать, чтобы от их очень отдалённых отцов до сынов сынов сынов их они заселяли его и сохраняли для меня необременённым и для моих наследников, уверенно и спокойно, полно и честно, и со всеми вольностями и свободными традициями, что мужи Тольбриса, града Тольбриса, имеют в Тольбрисе, в окрестностях их города и по всей моей земле. К этому мои поручительства, нож и табакнижки. Ном нам в найм. Генрушь нас поломарх.

{Предательство девушек}

После песковечной борьбы я дольноотпустил десятины соток навольников. Вот, я посмотрел на моих помпадушек в их разуборных, и мои обиватели потешались пустословием обо мне по всей земле; надеяться на фатоморгенаттичек я намок, в вечорных подвалах я устроил сторожительство писучим каферистам; на пьедестуле моей могучести я порциявил милость моим подданным, зато в уличных арках, что самые тёмные, я войносмирял надменных; я суживал вертихваток в нежной подштанции и удосуживал пыльноногих в грейтузках; у Братца их пеленали, у Фулька их бичевали, голос за Гомеса, линч за линч; если я поступал по-джентльмосски как урывновешанный захватодатель, я ревулоканизировал мои возвершения; торны и сорны придорожники я рассыпал их, на моих домонивах грабенов сновосделанными я собирал их; на Кольцевой Шеридана мой ум отдыхает, в чернопитанных ямах проклятого Ланфана он ополоумер. (Дубовые сердца, пусть зеленя будут вам туком! Рехавиты, воздержитесь! Глинистые покровы, саван древлестажа, вот лежачий камнем, пока не уйдёт! Мимом lento, Моргосон! ) Право полномочий приготовил его великость мой самоверхан и влиятельный В. Конунг лорд пожеланий для меня, и он даровал мне моё петлеминование (шо птацца! ), что было старостепенного порождения. Сии суть мои краеугордые знаки. На гербе две юные красны рыбицы, лучезарницы, хлоппетлявые, разобличённые от их одеяний, собольи камзолы, ниспадницы серебра. На выступе жесткокрыл, подвесомый, подле тылокладины, выставленный ошуюю, по налужности, естественный. По нижнему полю терцина копьеносцев, трясущих вынутыми из ножен древками, их руки андреевским крестом, окопавшиеся, зелёные. Девиз, с жалованной грамотностью: «Вчерне Заведомо Големый». Бесполезно было, переправляясь из загранконтужки к старому порядку, спрашивать, были ли я, разрыврушенный, пёршим поколением группового брака, законвыспросграммой, с моим ессеизмом, или был доставлен облаком из земли саранчи, галерой дрозда принесённый, я, нагромождённый кому ли дивно быть массовым продуктом коллективной работы, три сюртука, завороченные другзудружно, две парные исподдивки, живавшие как одно, трижды утраиваемый или даже домеблированный, ежели икрокрасен я есмь или облагоограблен фенистимлянами, фиджийская обезьяна, пересаженная на водопаву, окружённый безвестностью, в силу моих благодревностей творения и в силу дара обетования, в силу того, что есть моё естественное право слободного дежурнальмена и мой внутриней свет альтерцеркви, потому и посему, как меня этим подгибает, в полной уверенности я решаюсь и гласвещаю избрать одновременное. Доколе день не забрезжит в прохладе и тени не скроются в сени. Бзик по сему. Истинно! Истинно! Время теням занять в сенях своё место!

– Какой у вас умер? Амс!

– Кто дал вам этот умер? Швайн!

– Вы уже вложили все ваши сбергроши? Я слушаю. Грай!

– Держитесь подальше от прогрошистов! Вынь!

{Часть 6. Ямсадам 2}

{Он бросил свою верную Фольвию}

– Г-н Телеглас, г-жа Глубанемон и невидимые друзья! Я хоть бы хотел бы сказать. Раздражанская часть этого была в том, что если бы верная Фольвия, следуя извьюнистыми курсами этого мира, повернулась спиной к своим путям, чтобы пойти вверх по склонам холмов на поиски любвольниц, мужей брюнеток Внемляндии, там Вождь Северная Лапа, и Вождь Входящий в Чёрную Воду, и Вождь Бурый Пруд, и Вождь Ночное Облако возле Глубин, или, опять же, если бы Флувия, янтарная ведьмоя, оставила своё изныренное сикось-крокусовое ложе при голых предложениях каких-то вырыскивающих разбойников с просёлочной дороги из Моабита, которые, возможно, полонили её, франтлисы, тут, возможно, возникает преимущество спросить, где, очертя побери, её обманщики прегрешают. Однако знайте, всё это было совершенно наоборот тому, как я об этом слышал от муммоей доброправной, как я главобразом весьма значительно утверждаю, ведь Фольвия Флувия, столбовая дама для сверхурождённых, всегда стремилась взаместо прочего к вещам, подобавшим благоискусности, она та, передком я люборадовался, подгибшеей. Несмотря на то, я пошёл любовью на неё; и покорыстовался на её трусалки. И она плакала: «Упаси бо! »

– Когда встретимся!

– Пока не разлучимся!

– До вскорости!

– В это же время через сотни лет!

{Он работал ради неё}

– Зато я был твёрд с нею. И завладел достатнейшей из моих услад моей ревности, яшмоокой, чароустой, ухообмотанной, носоприкрытой, и сплавил её подводоканально, и левоперевёл её сухопутным путём, от кряжлесья до кружлиффья, вниз по течению, как помощник мэра должен, хныкающую на мели Кевина, и у Плетнеброда, и Рынка Городника, длинный прибережный проезд, набережная пространствий, до Звоноспасска с Переплавами Плотилии, где она и начала дружно плескать, чтобы моё копьё было брошено; и там, у волномола, на причале южном, с булавой в верхнем мачтоположении, старшой-то Хрюккулик, спокой-то Стульчакс, тогда я воздвигткнул мою заклинательскую плескопалку, стрелзубец жезлоноса Тритана, пришлоправитель, и я повелел тем многопенношумным морям отступить лишним от нашних (наназад, ты, занекатящаяся наутички! ) и подмостился со своим домостройным судовоительством, пока не обуздал мотано её застрельную действенность, моей новобрачной наголорубаки, и я познать её воплотил, дабы моим делом я её блудотворил, мою дружемужнюю; Небеса, он громозалгласил; Треисполнится, он метал даньдареллы. И я бросил мои десятиохватные радости на неё, вверх покрывашками, от края зова до эхокрая, посредством сильного лука (Галата! Галата! ), так порешительны мы были в одном, супруговращением в подруговоронке; а чтобы окольцедвижить, я прощупывал её изземьрудным остриём и маркосторговал её долгожизненные залежи для всех и исключительных «сегоднямор, давечарань, завтраморгана», а для невечновечных «лей, полундра! опустите флаг, друг! » (какой скрежет судоходства! какой рёв станбыков! ), из Ливляндии «долг живот! », из Леттландии «в дугу женат! ». С Импринтлицей Азий и Королевой Колумбии для её парнонимф и поющими песками для музыки буревесточек; «жив гусак, дабы наказывать миром», канальи канцонировали, и ко мне она подняла свой робкий перьецвет; и я приболтал её, заточив барачными обузами, которые чтобы нести ей до могилы, моя дурдинка дарлинг, Аппия Липпия Приснодождящая, покель я готов обождать её до амстелвечности; я заковал её волю насторожыграми, чтобы остыдить влагобременных любодеев, её доскопокои я отдушкотравил ради исподпанских неистовостей; я был её законоплотью, её гименейской вершиной, она была моей Анни, моим лаураобразом, моей позабудкой; кто резал её ленточки, когда не моя доблесь? кто просватвлачил ту поднавесность наякоретским рыбалкалаврам, когда не я, вольпортёр?; в их троичных хатах – моя горе-дама, в пику то сделано мне; когда я добуду, что это был мой ниспад, если паки ну её, грета моя страта; если бы я не трудил себя в моих кетгутных из-за дерматиновых пёстерьеров, что нужно чистить, и если бы я не одарился из-за моих укурток с целью константонобиля; и, подкреплённый моим правом как человек капитолия, я овихрепоясал её кругом, мою оливкуксусную вредмишель, со всей любовной нежностью, насколько человеческая могутность простирается, и лицензировал ей вольности по краям; и я дал до моей лилиемладицы бедрокурки текстильные товары и скобяные изделия (каталог, всюду), и неспускающиеся трикотажные очертания (смотри облачения чулочника), капорошники кокотушки (смотри шляпки Агнесы), и грошценности на лучший вкус с шишечками гагатов и серебряными водорозанами, и бойбрякушки моих милых новшеств, и волшебноворотные красно-коричные платья, и лавроценности, пробовзрачности будто нагота телячьих женскостей, и полстяную пушнину, настоящий писк у «Пима, Сквера и Снегиря», свитотень на светодень, блеск на виду, «Ростепель-мать», «Пиерическая Колорейна», «Златорай дуги», «Улыбка зимы», и кринолин во всю ширь прихода, и сабожки для её грехножек, кои, знай она мощь выпытываний ботинками и причитаниями по бусинам загодницы с сырьеброским глянцем осколков завидницы для совершенного изящества на случай моих и твоепитий в час кофечашек; я обвил кожерельеф моей лебедушечки костяком ракушек моредальних мидий для альбатросовой поэзии в её затишениях; и, клеймя её у графов короля, её когтистовый вопль обережно павлебяжий, хотя и весьма горький, я пронзил её шею орденом Датскофлага (великий конунг! ясносолнышко! ясносолнышко! ); там и факелы на салушке кобыльем у Леонарда и Данфи, и лучины Мадонны перед квинтозданиями, и свечеталы, наконечно достожегшие книгоблочины, и хазовые нагорелки, и вводомаканцы в чёрные дыры, и жирники для бражников, и его вознесённый флагштоф; целые дни не было ночи, ведь ночи были днями, и у нашего народа была передышка от черноварваров, а у язычников от принца перемирия; что было дрожащей почвой, больше не тряслось, что было ледяными чреслами, расшевелилось и ожило; ушёл септет, тёмный, тягостный, тоскливый, томительный, траурный, трагический, тупиковый, никаких более дюжентльмесцов, кровавых, мрачных, ужасных, страшных, яростных, тревожных, кошмарных, прискорбных, горестных, пугающих, отталкивающих; мира умиротворенье; и я преследовал в Новолетие мои нежносходящие луны, способспешествуемые Кипетилем Блесконосым, для обстолования моей оледенелой (добрая моя, голубице моя! ), на таррной дороге зефирного увыпада и в элгиновских мраморных заалах, что подсвечены вполсвета в ноль и наутёк, по всей кулоновидной амперии Ливвании, от анодов до катодов и от топазолитов Мирскорбных Гор Трутояркска, у Верхнеарочного сапфиресцирующего синеморского соблазна, а также кривд и некривд Векстерфорта, лучами на польдеры Хай-Кинселлы; авенюслышали мои сжимчужины звенящие, корону моего устьевого избранства?; три чертоверти моря я покрыл сплавляемостями и всех пустоятелей я закупорил их в Беллопорте; когда я отправил под кров Морскомута Джека и Метьюрина, я был плохиш, с буки припёка, зато когда я прибыл в Санкт-Потопбарк, тогда они отдали должное и моему чёрту; что всезарящийся может срубить в старом мирозаймище, то лесопильщик может скосить на зелени; на острове Бреасил моя вайлюта исчезла, и я дал передохнуть мечтам моим от морали, чувствуя жалость за мои осерчания; где храбрый О'Конни взял в жёны Альта-Матушь, где бурогрецкое поползновение возле той Серебречки, я пресытился и поселился с маленькой свершительницей моего очага; её рассудки я очаровал тем, что я уличаю полезными мыслями, по её кожелотам я плюхал пивачками за амьенский пир в достатке; мои папирлисты педеля казали её пышные цехингульденские торжественности, Адам Ловтуз, что туфчернил наших мытокатальщиков, это Конн и Оуэль, и их карттонущий кораб, и Сир Ноэй Голнесс, разоблачитель своего баркашества, и Лорд Джо Старр, как горб, завершающий верхлюда; я пригвоздил Императора девятью гэльскими пенями с шестью ломпенсами для его повешалки; мои знаменитости были повторичны и потретичны от Иешуа до Годфри, зато моя процессия пророков, они плескали до увековечивания. Мораль: не убудет указать, смотри издание.

– Не сказать, что он живец как втык.

– Зато его члены ему здравья жлают.

– Земельные зёрна в скудельную школу.

– Пудриково С. С. в гавани.

{Бедная, но достойная жизнь}

– И после этих вещей я давал ей еду, моей трепанской, моей трибанской леностарше, пряности для её суппротухлого дыхания, курсивы кусломищи, и богатый кусочек салорамиды, и счетночные сплетёнки, и хрякоперец, и роготравы, и шпикодольки, первины мусспюре, и изысканности железаготовки к празднику Святого Хрястопира, и слойпирог нутриентов для запеканки Святого Духа, будтербрейд и консервы паштета из дармовой кышмастерской, и лекарства Кафы и Желапы, и шалотки из Аскалона, питая её насущною едою еёвою, чтобы предать их земле; а моему шафранопышущему монголоиду, тож болезному, я дал порохню Бйорвика и масла Улива, мази кожемякоти для смуглого вездепытного лица на ней, и кувшинловки с чреслочесалками, и расчёскопалку, чтобы чесучить её власзеницу, чернится скребница, полметёлочку, чтобы протиранить её задовольство, и волчий плаун ликоподия для её более влаженских местечек (удивительно эффективно! ); и, моя уличённая голубушка, когда недели доброты родственно цивилизвелись, в наших салунах эсквайриалов, с винноглянцевыми окностоками, драпированными амбразурами и библиотекумами с золотым обрезом, я разработал мои тестословные игры за хлебостольем, чтобы нахолить холку податливо, воробойко, опрометчиво, пошли деканы драпать, рокамболь, ераляж, спинадо и круговинт; у нас были наши лэрд-гаеры и наши лярд-мэрессы экивокидающие, с усмывкой во весь фас над нами их лицеприятной натружностью, под щитокрасками для сожительства, изодразнённые массовым воем; Тэмлан Кьязак, Чик Выкиньнож, Пьетро Стайвесант, Злорадетель О'Ньел, г-жа Марринка, г-жа Рейсон-Шинникс, г-жа Научук и г-жа Лей-Подкрышка, на ёна уповаем, омовения для ног и сектпринципы, обращайтесь к надзирателю, Амос пять шесть; у неё было дубльвремя на демонстрирование её альграции, и дансинкласс глупо дувал в её вальсхоллах, пока я, ковыляв-кружив от гром-погромушек наших перевмешиваний, соскользнул циферпташкой; в нашем дворце зимвзора всё кровопылало о бедстветхости, а мы долгославляли Худкудая за то, что сон постлал; она нагоревала свои холодульки у моих драготленностей Шахтчистера, пока она заколядывала свои мрамориалы на моих Саго Сноррисона; в павлиныменительном нетроньзале она владычествовала, свизгивая льды с мансардных стёкол, все обожали её в поддёвках; Дуанньи дом на Шторной Штрассе, смотрите, что заметно там; зане пеняйте, будь я нашим всетисжателем, я бы подготовил долготки для райков; с чурвонными падишапочками, и златодужками, с вензелями и бретелями, и шлемами с подчёсом; я надоедствовал многим хорошо поддетым марспутникам и свободно малонуждействовал в глуши; я сердогрезил о тебе и с лишком чудовлетворён; я сердцеведал о тебе в притонах, где празднославили хрупких легкохвосток для крепких торгованов: «мы же лишь темы для трат»; я сказал бессменной проститутке: «позвольте быть вашим кормчим»; а румянникам и скверославящим братьям: «Здрав, Знакомец! »; евангел добрых вестей, всеницевой как глас Целителя для потерянных, противных и иже бо аще хощет; которые в регламентациераме через свободную подношениераму с согласиерамой на организациераму их водворениерамы и приращениерамы с некоторой присоединениерамой и усилениерамой без осадкорамы в сторону завершениерамы расширениерамой того, что прежде было их крайней лишениерамой, компетентности, весёлости, полезности и награды, так, во второадамах, все оживут; мои буксирные судна правили вниз большого канала, мои лодочки лежали вдоль Воды Регалии. И я построил в бахчерайском местечке, для любименятной, моей яркобровой, под астролобусом из моих обзорнагорий, засыпклозет с шоу-эжектором, средством которого дабы пустить всё наутёк вельми удобственно из её шаббашных нужд, когда открытый шум затихнет; разве я не чинночинил стройматериалами мои юбилярситеты, совершенно рационально и бокопрободно, шилософ напереспор филосуя, всяк степенен тиран?; разве я не розеттсказывал по двум стелочкам малого египта? разве у меня не было камнетёсанных сборников, иерогиблых, грехчестных и демокритических?; трёхзамкнутый, бимедалистический; и по моим меняющимся картиям за семью предместьями Гибернской Улисцы разве меня не заставили пройти сквозь двенадцать игральных ушек, и Ньюгейт-стрит, и Круговик Венеры, чтобы уголубиться?; моя улочка верблудших (колосса колосса! ), нет портала блистательней в бинокрестности моих гхаток; ибо многих завалы, и обманно избраны (ходчий, ходчий, ранний ходчий, он никогда не был слишком часто у старой Сарум); четырьмя моими терминальными станами были: Больверный, Больюпадный, Дубовыкрутверх, Средиполезист. И я семьяложил соборы-близнецы, который за и который про, и мои брускирхи ткались столь нордрядно из лущёных прутиков и цыцболтанной потоптины, теперь сплошь шаткаменные и прочькирпичные, вольно извершённые, подковчатые для ковенанторов и прибежище грешиннеров; сойдите сверху на нас, Святософия Астралии, наши молитвы это твой неф и абвскиды, наши увеки увывечные это твой накрепколонный свод; Хамы, кругообрезайте! Шемиты, возвращайтесь!; горны, глуше! бой перебранкам! свято место тут нас окружает!; всех тролледивок я потвыгнул, всех шатковалких гномов я подталкивал, дадавайте: Кэсселс, Рэдмонд, Гэндон, Дин, Шепперд, Смит, Невиль, Хитон, Стони, Фоли, Фаррелл, Вност с Торникрофтом и Хоганом; приводяные, подчинитесь мне! гобелены, оградите!; покровительствуйте моим покривам (о племена! о расы! ), крепите мою крепость, спокойствие моих четырёх вольных воль; божбоспешно преисподние в Бот Спасения, тайно небесные в Хельхаллу Своженбурга! Я меня были мои семь сквозных, которых я надоумил повлачить её, и у каждого сквозного были системы подходов, и все эти подходы терялись с порывом, дамы в крик, и шапки прочь, и рябь мюзик-холодом веет; вот почему тот хромостроитель вразносил свой забор и старценивал сюзанненток из его непоседских; и, в-третьих, веховёрткой, я перекроил и восстановил для моих прыгожих вьюныгривок, моей милой задельной, моей огнекрасной празднотруске, её пети-престольную на хрестохолме с месскованым колоколом, сорокошумный звонозваниватель, храмослужение и муэццо-дзинто, чтобы неволить нравонервных: «бум, сутьбум, судьбум, судбум»; и знакарь воспомнить ввысьвещает славу; и добавил к тому же мелководную скудель, чтобы заклубить её зологонь, и прозокрашенные окна для её дугокрылого дома; госпелом поймилуй, хористом поймилуй; арьерфаготы бабахивали, дуйстволки тарравторили; и она садит чреслоскок, чилибомбом и сорок чепцов, на алтарь-камень. Донагради всех погвоздь!

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒