Книга 4, глава 1 12 страница

{Их комната}

В какую торную они направились? Как же? Вал Анжелок или Аминьевский Угол, Судоверши Норвуда или Вёрсты Юстона? Подсобительный человек в его верхней стёганке брешь единой продышины против него и дама хаха домохозайка. Они всё вращаются в своём бриллиантовом свадебном путешествии, пядь бигфута и эль дюймовочки, облекая их характеры чертовкообщинно, любых любей лютых людей, наш перводневальный, ваш костюмер и мой, тот люксуумбюргер в месте за годной Альзеттой, штат конунга с его графиней кралицы, Сытовкалыватель и судлица его жита, хлеборуб Пудсольска и марьяж на вылет, спад по ступеням путём, которым они поднимались, под опускающийся занавес и шпоры, располагаясь в разверстиях и ретируясь за раздвижки, пробуясь на подмостках, печалясь о притолоках, от Беседки Акаций до Летней Пурги, ночлетучиваясь через времяворот, кристалл в углерод, дружносердечно. Горячие и замёрзлые видоёмкости с аудиторией и ленными прогулками, свободно. Вопреки всему, чем наука могла манить или искусство могло фактурить. Запритесь на щелкдосочку. Острожно сбоку. Единичные крушения для слабых, двойной топор для кольчуги и шибкое шорлатанье для радиозных. Обновите ветхую феню. У вас никогда не будет почты в кармане, если у вас не будет медянки на тарелке. Хризоратники снаружи. Прости путь козлу, о ленновозец! Следите за Схимниками с их Виногрехами. Отчистите ваши души. Не совершайте чудес. Не откладывайте возмещения. Уважайте униформу. Ловите вороноватых для его карольвиного полновольствия. Выслободите приголубушек на постои её высоченства. Не умучьте неимущих. Поделите богатства и испортите хозяйство. Прибейте фунт, чтобы провести дьявола. Моё время в разлив. Лезьте в свою бутылку. Возлюбите бражного моего, что я люблю сама. Кто не заработает, тот не ест. Кому не работается, тот не выпил. Заимодайте завтра. Товарищеская спетость. Принесите мою цену. Не покупайте у ротшильдов. Не продавайте френду. Гдесь засилье велобриттов, ажбы литании проще. Опирайтесь на свой обед. Никаких мальков предо Мной. Практикуйте проповеди. Думайте своим животом. Импортируйте себе в прибыток. Одной лишь верой. Сезонная погода. Сдобром. Доскорра. Да накормят вас прилавки и лотловки. Прочь всё горючее из нашей земли. Пусть женорадостный ветропрыг учит вас плясать!

Так пусть их закон помогает им и облегчит их падение!

{Они прошли через многое вместе}

Ведь они нашлись, и сошлись, и сплотились, и сроднились, и отнялись, и отдались, и вскормились, и взрастились, и устроили Оттаиланд на Угр-Озере, и устремились, мешкая, к морю, и рассаживали, и расхищали, и заложили наши души, и разграбили загоны застеночных, и отделывались, и выделывались с натянутыми отношениями, и завещали нам свои проблемы, и вернули костыли костям хромых, и подтачивали тавернослёзных, засадоваживая семь сестёр, пока годна гарнополонянка поскрёбывает, и обнаружили изнанку, и стёрли своё происхождение и так никогда не извлекли урока из первого дня, и пытались общаться, и умудрились сберечь, и выстилали перьями вражьи гнёзда, и поганили в собственных, и путепростились с заимоверующими, и мостили водовалы для налогонаселения, и избежали ликвидации для наследных их, и были ответственны за грязнённые районы, и катили статные брёвна на Петрокаменскую лесопильню, и вертали новые древозарисовки на Паолисную верфь, и овещали лилии Рахили, и вклинились в брешь Доминика, и глядели ястребом на скалдовольствие, и прокатили восемьдесят взиможителей, и напали на нефтяную жилу, и полицемерили с виновником, и юморнулись от своих физиономий у Товии Захаивания, и прекратили прекращать, и продолжили продолжать, и воздымали напиток, и проливали бальзам, и были закованы в кандалы их клиентами, и грызли прах у вехаршинного края, когда в её зверопарке он испустил свой козлодух после баталии Челногонии. Фараной слал к милой взоры, их не скроешь! Однако они направили всё вспять, чаща его страхдоли, достовечность, валухзевун и зловидная бездивка, свет в руке, шлем в вышине, чтобы спряткаться в чарнизине зарослей местонаваждения, пока их час с их сценой не пробьёт вечность, тогда книгу меток закрывает сам, сжимает сам, а она, она пойкажет свой прощальный тур, голубок ласку зовёт, Оскар биения блюдёт (вот шильник! вот шельма! ), а знатная Иззальда Изольда заигрывает, пришёптывая с долуночным смехом, лестнопадко, с Финнеганом, у которого и так вин навалом, чтобы страшная старушка осклабилась, как бывало, пока первые серые полосы крадутся, серебрясь, мимо, чтобы осмеять их раздоры в кубарьской дольненасыпи.

{От парка до баллады}

Они подходят к основанию холодной лестницы, тот крупный объединённый лицензированный винодел, уж какой ни есть, из прежних времён, господин девяти положений, на своём гидровакхическом заводе, со своей аховой лимфатической пораспутчицей, рабыней кольца, что чешет руку, что машет лампадой, что светит на тропку, что клонит на одр продпринимателя, что вышел на копа, что жарче, чем фений, что впарил вдове, что свалила попу, что пустил то по кругу на подносе волонтёра, пока оно не купировало уши Приза Сумкорода, что выпихнул О'Коннела из его койки, что задел Бёрка, что задал Соколику, что будил бандуриста, что градуировал кротту, что любят артисты, что вылили вирши, что вызвали хляби на эрийских островах от Маливы до Клира и от Точки Крансор до Скверноголовки, обчистив карманы и выместив рёбрам всех слушателей, что с миром за пактом купили балладу, что сплёл Гостевой.

{Клиенты оскорбляют его}

В любом случае (эта материя проблематична и бездностаточна), разве они не называли его на многих из их фиктивных митингов протеста, на возбранных и воздамских выездсессиях, чужехватчик и зарубежник, те именитости, скрежеща пасквилями в их салливанских бородках про него, их преотреченного патриарха? Груды зелёного вторсырья, и Суони собственной персуоной, и прижиток семьи Верхосудова, что они ввезли контрабандой на свет у них в промежнотах, рыча (Босс Слугомлин был худшим): «выпить дайте бесплатно тому кочевряге, он конечно ни разу не стоил и конноаулского смрада, а его подпанвшивая грелка то экая тоже бай-бабка»; пока они науправляли своё цыганствование женонастойчиво от его хладвесистой свежбогатой винокурнушки, пережохивая через перевал Пойло-Пасти, когда они дрейфовали домой с их сорокобочками, осьпространяясь, и требуя халатного сварения, воспрянув сердцем из-за тёмных светлячков ковша и марсианского мороза?

Разве они, наши нусопленные треботорговцы, не отвращались отпрочь него, ещё родонезнающего громлавинщика, у которого с жаркончика языка никогда не ссорвьётся господдельное разнопознание, как между женским правлением и мыслью должного поступания, как некогда возмужественный человек всё разобнимал для вездеженщин, зато теперь она расширяет его слабоерсы как любой неслиясельный коннозавоз наездниксов в тайноместосы? Ах, други! Други, други! А её талион! А его пенитенция! Когда они все были там, метамрачные во все лупоглаза. На расчетвёрке с ара пахарем, их шагишахом скорби! Не раз до тривиалий! А их бивак! А его мономиф! Ах хо! Ни слова больше! Мне жалко очень! Что зрели очи. Мне жалко очень-очень, но больше, что воочью!

Развей нет ли насреди нас после всех событий (или так ворчит ведущий горбоисповедник) некоего совместноизлияния, да вы все и сами знаете, что, постольку, подобоскольку, то вверх, то вниз по всевцементной, скажем, эффективный первый достигает финала каждый раз, если материально считаться с чистой формой, для тех эксцессов и той асфальтновой жестокоухости от их старчедревности, груптычками и рыканиями, через свежую кляксу и старое предательство, другой как прошлый, зато не вполне как всякий прочный, и всего лишь ещё один не совсем самоподобный, и ещё всего один совершенно подонный, и ещё один вопреки его пусть всегдашний, с небольшой разницей, до самого последнего на текущее вовремя, рано утром, чуть заря зарделась, тем не вечнее всесделались покорными?

{Мы должны поблагодарить его}

Однако он спадулучил их.

Давайте теперь, последовательно, в колоты веки, противнопредложим нищеслова земноблагодарности самому гибкому заискивающему вездеиспытателю из всех, что протягивали свою лучшую руку шансреляциям, желая ему с его суеместными нескончаемого медленного яда и широкого местоприятия для них повсюду, что к чёрту на чан пунша, что в англосинюю пучину, чтобы они могли благодарно пропускать мимо заглушённых ушей тех духспираемых волей-нулеволей, держателей их акций от Тааффа до Аулиффа, что проклянут их за порочение и морочение с их потомками из-за всех схем, фальши и афер, до зелёной цвели на меловых язвах после жёлчности, пока есть вертихвост, налогодобавочный к прицепделу на абыкаждом муже.

У нас должны были иметься они, понравится ли нам это или нет. У них должны иметься мы теперь, когда мы тут на их точке. Скудная надежда нам и им веется, защититься от вечных гонений приснотождественности в пищу мясорубке овеществлённого. Кровь из носу мы должны проследить за этим, прежде чем дурнопахучий замысел переудивит нас на этом бетоне, что и в глубоких оврагах эпох мы можем поймать себя за предвкушением того, что в самом скором времени уставится хулигански вам в постлицо в том многозеркальном мегароне уз колечности, на вехи вечного движения к концу. Один лядащий. . . что в Диффлинсбурге. . . Бояльник, тык-лопату, кувалдостойку и. . . Одна младая. . . Играющая в. . . И с речью баюбайной она сказала вам. . . Мои болота ждут. . . И он дал её почву в Ветрландии, проложил ей путь от Мечтаньмыса до Юндамбы. Вот как Горбомыка, знаменитый властелин, бережёт своё. Дамзель, дам зелье всладость.

{Постельный крикет}

Шоу смотрите на него теперь, ну же! Чермнокрашенному лицу нужна патрикова прочистка. Чурзавид, с его добедренной низрубакой! Третья позиция согласия! Великолепный вид спереди. Сидомия. Лиха! Женщина неидеально маскирует мужчину. Чтобы краспятнать его гареброви. Женщина это жертва! Фтон долгоконунградная да билетнагорная таратайколиния (кто с личными прениями, пересядьте здесь на Лютторгград! вящие римляне, оставайтесь на своих местах! ), что привела всех аляледипожаловать в нашу великую метроллопию. Лирший, о лирший, дюже мудривший, он ниспроектирует королей для расширения своей виллы! Любуйтесь на него в текущей моментдальности! Раз его понтоны разрываются на детчасти с подветренной стороны его корпуса прямо на её орбитах, и с начавшимся поднятием его оплота ятрышника, я понял, что он моряк. Бедна маленькая тартанелла, её зубосколы стучат, в каком она затруднении, шебутная медвежица! Её духсмешка дымспевает за ней по холмам. По эдакому крутому излому её чепчика, по приподнятости её сорочки на авось, по темпу её прохода во весь опор, совершая два вещих за раз, я могу гордиться за её страну. Поле засеяно, теперь гонки от них не убегут. Галеоночник юпитером на своей вредной сивой кобыле. Пробгнетконь к своей лилипутане. Один к одному бей одного! Донюшка, ио-ио, спит в покое, крепким сном. А близситцы, ганимед, гарримор, гонят рысью, рысью вдруг. Зато старый парамерин шёл галопом, шагом вскачь. Боссфорт и фосферина. Ай да одно к одному!

О, о, её светозарный трутник! Кидая такие тени на переслепшие окна! Человек с улицы может видеть грядущее событие. Фотовспыхивая его слишком всюду. Об этом скоро узнают по всей Урании. Словно ревносчастье титанистового страха; словно сплетня, реющая вокруг планет; словно китайский дракон, игрушивающийся на япетцев; словно розосерость на востоке. Сатирналичник осаждает подручных Фебы. Вот есть потоп, притом золотистый потоп, что должен найти на беспомощную Неврландию. Разве нет никого, кто в распре спрячет Лив и её судьбарку? Или кто же купит ей розоцветиков, смольчёрных розоцветиков, нейтернии снежливки, нейсоски козанюшки? От падения смоквы до последней судной трубы в каждую эфемерную годовщину, пока парковая полиция шелухошляется, чтобы моралитет из графства дымблик достиг новых низов. Это патриотское покачивание! Быстро, расплатитесь!

Лазлягаясь. Ей пришлось раскрассмеяться. Над её старой дубиной строеблоковой. Как настойчиво он колы шмякал и правил заслон нагой, взятьице воротец, словно привет Короля Ивы, истый презервист. Знамокаянная булава с поствощёным отводом на пипке. Затем тараническое пироммановение его соколовкого лица. В половине седьмого неба. И её лампа была наперелукосяк, и огреховая ввинтиль-удаль с бардсвистом. Она угорело сжалась, и она лислягалась, слишком прожарливый фитиль у её волшебного каптельника, с мокроватым грильяжзыком по запахтельному жароходу. И её швальцованный защпокров укалиточного отбивающего, пока она откидывала свои подпорки, тай унисон грядущий, благодаря его бугорским шаровалам после захвата приграничных йоркеров, когда он фальстал фортом и фол финальтил, чтобы повидать у чарнокожего лорда гари боле красот алых, что подняло от всего центра ей настрой в шерсть чесать утрамбовки. Подлиннодёргивая его языком на её птичен-пугливском, вращая мячиками, чтобы всё прошло как по маслу, чтобы мчал её быстрее, быстрее. Фи бург, фи груб, фи горб, что из уверских! Магратище он моя битка, он такой, чтоб мястись что есть моченьки старокентской дороженькой. Он выиграет ваш розыгрыш, подавайте ваш вычур-кручёный, и я дам зароки, что вы, хоть самый скворецкий, не станете чампеном! Он хоорош. Я ловлю его. Мы противоборейцы всё воскреслето, пока шпигалица не встанет мартыном. Уронитесь во прах и турнируйте его мятч! Три на двух годится мне, он тебе, она для вас. Гуляй-грейся, ради поля и линий, или бутузом, диккенсообразно, мы оба малыми перебежками окажемся на срезке из страха, что ему будет покрышка, и дан лопнет шину, и разбудит её спорождения, что сделают ему сосусынков. Он не вскую опытный игрок, квадратом стойка, с ним его лелейдебелый шляпоклок, и его маненькие носки, и его смирновыгорб, и его детперрон мокфартука, и его хватка джентльмена, и его натиск первого парня на дивизионе, и его фланелевое фанфаронство, топча и колошмякая на её горбу, разделическая участь, вдоволь и впоперёк, и её напасть, где нашлёпки её наказаний должны быть с дамским основанием, когда, в тот же мырг, саблица того дверянского петелшишки в лаз катилась кукарем лиссмеяться, йе-йес, но-ноу, так она айлюлила-кукуюлила горлодёрганной птичкой (али нет? спёртматч, он с честью несёт свою биту! ) девять сотен с дрянцом да в игре, во все времена много позже всех положений утренмокрого клюва.

{Утро}

Как нас винить?

Кукареку!

Всетисжатель поствечных орд. Реку! Так забойный задрызган. Так и зазноба запита. С чем мы и возрады отвратить слушательские благодарности за те их услуги, которыми мы с тех пор безопасно облагаем. Куку реку! Чи ловец, чи содруг. Тылоснабжение на её перьеполе, сыны, сопровождаемые путешественники и их придонюшки на выгнанье, благоборя энную твойскую за её контрактатьбу по ожесточению к этому персонолапчатому. Эхо, эх как, ух реку! Что меня уважьте, что уважьте моё! В смысле, мы все единимся созерцательно для передачи благодарений, в смысле, между любовными пересменами, моля у вашей чести прощения, в смысле, за исключительные художенственные права фонблагодатной принимадамы его малопровождений, что появится в выпуске следующего эона в «Часовом Нептуна» и «Иллюзиаторе Тритонвилла» с самым широким из доступного мысли обращением во всей вселенной. Этаки ухало эхами кукареками! Как же, боже мой, важноваше моё, что для ваших вас, у меня-то? Далее благодарности скромной Мисс Сенисветик и опрятному Мастеру Покрывальнику, которые столь любезно передставляли свои любуслуги, в смысле, как подручница-привесок и как сшитодержатель соответственно. И сердечнейший короткий кивок чинчин великозвякнув, в смысле, терпеливому званоспасу, благо предваряющему (с вашего позволения), ко всем подобным событиям, отъемливо заменяемому (в лад, говорим! благо двоим! ). А также его подслушивание Мальтуса, этого прометеева молниепогрома, что первый (да пребудь! да пребудь! ) показал любви среди ясного неба путь (будь ласков), в смысле, как вести себя (упасибо, рахметко! только пожалуйста не упоминайте этого! ). Се, они грядут скоро, грозные отцы и грёзные матери, грядут маркировщики и свайные шофёры, грядут трудосберегающие устройщики и банкозаряженные дивиденды, пламерасчищики, водохозяйственники, чтобы глубоко посочествовать его! Всё то, что уже на пейзажизненном одре пред правом рождения, всё спылуславное, но обязанное быть, делать и претерпевать, всякое существо, повсюду, если вы позволите, испытывает светлые чувства к ней! Пока серый в яблоках рассвет тянется, приближаясь ближе, чтобы поднять всех домоседов, что дремлют в Дублине.

{Теперь они обвенчаны}

Горбомызник и Энокиня, в супружестве сейчас как никогда словно аннастомузосев по начальному плану честолюбца, пижон жидких баков и доннабелла. Джентльмуж и интригжинка, кто сможет разлучить кандалы к новой страсти, отвергает акт об унии, чтобы объединиться узами схизматии. Право! Право! Уберите вашего члена! Закрытие. Эта палата продолжает поступничество. Подобный прецедент это значительная причина отсутствия коллективных воздержанностей среди сада Доннелли, как тенистый путь длиною в жизнь к полям Миловобрата. Чудо-юдушко, уберите колобок! Энни, притушите фитилёк! И заверните спатерть прочь! Хотите не в снах чай! Возвращайтесь тутчас же к своей дорогой Ранне Хлябии, Горбомыка, после всего этого!

{Как правильно спать}

Уходите на покой, не бестормоша сперва своего непоседского, человече сбивающих описаний. Такие так же устали от себя, как и вы. Пусть каждый учится надоедать себе сам. Со всей строгостью требуется, чтобы никакого початкокурения, плевания, пабразговоров, матчей борения, грубого приставания, ругательств и т. д. не происходило насреди тех часов, столь посвящённых отдыху. Посмотрите прежде назад, прежде чем вы раздеваете вас. Разоблачите одежды в строжайшей скрытности, какую может позволить уединённость. Воду не след сбрасывать пред камином или за окно. Никогда не расставайтесь в кровати с перчаткой, что вас выдаст. Мамзель Мод неткаркнет, зато болтает Омаме (да ни в жизнь, как вы можете! ), она своему близкому другу, кто делает всю уборку (и что же вы думаете, моя Мадленка видела? ); эта невежа в основном подметает вместе со всеми довольно старыми муниципалами (кто не слышал про некого джунгльмена голошмякушко, как он не оплатил купину, играя в паши-маши? ); магдаливневая река тогда получает, что ей следует (добавляя тоном одно, звоном другое); вот откуда те прачки. (О, намалюйте мне больше про тех марух! Я имею в виду армячную Мэдж Эллис и сермяжную Мэг Долины). Внимание совсем! Каждая кучкина псина в Двублике даст нам об этом знать, заплатили ли вы местному штрафносчику, горит ли ваша рента, чтобы быть замороженной, или передана вам с задолженностью. Это подразумевается со всей серьёзностью. Тут камелот, не артель.

{Патрульный Подкопаловчак}

Совершенно верно, старчерна старый!

Всё на самом деле скоро станет как всё до столь славного, как когда-нибыть было в очень старом месте. Должен ли был он, колиждав до него допёкся той дичины зов, обивать границы здесь в такой момент времени для того, чтобы соуместить все деревянные полузолотники и полные речищи сребреников (три без половины заедет, плюсмножим на двадцать-ка, добавив таксуммой пятёрку с парочкой или резкомаканные номера эль, пядь и дверь с точками) с его горновышкой, ввысь несённой от кары паток, при этом заводя цитрофуги пенсопений на корнском наличии: «Горесть эн радбитель майн, ист энд жизни несподручник, бей байбабки, бой ему»; полькоцельский патрульный Подкопаловчак, градская грозища, поскоромленный из-за его нудноедания, ему нужно удобовериться, чтобы никои благопрахоложенные предивления света не туркались в любованные из нишкних ветрожизней. Более того, разве только мы крайне зряблуждали, если он приносил свои ботинки, чтобы замереть с миром, один подле другого, прямо на дороге, он не принимал ни единого звука из тайника или пещеры, помимо течения того, что плыло сыгранской водой, что как раз сказывала ему, что рассказывала ему всё, всё про зама и ливрею, с пикничаем зама в ливрее, и, слаще того, с мурмурчаньем, до сыпанных хлопьев для вас на ливрее. Черты утра! Чёрт-те часов! А ларчик прост тот! С лова постные крохи с вяленкой или ответер в тройщицах.

{Отчёт солдат}

Молчочек! К чему у нас был только мутносвет, чтобы смотреть, верно, с нашей точки зрения, моей и моей подможки, Джимми д'Арси, не так ли, Джимми? – Кого видеть с кем? Целуйчик! Шуткидд в сторону, каптн, как он поставил нам, трём набравшимся письмоносцам, сначала парочку с чудогорькой и острых цигарок с его шутколадами Гадборца, как мы выскочили с пантолиху от фиглярств Теофеатра Регента, в местечке у Крыла Кембриджа с элями Тедди, пока мы залегли, королевские регалии подле арахиса, был ли он сводный сродич, старый носотяжелённый, или вдовделец, как он сказал, ребята, спуская-таки свою видбелую шляпу, отбрасывая пену и ввысьдымая, со всей уважительностью к старому отечеству, товарищ, вспрянем ото сна, его сила долгой жизни и задолжность самохвальства пред нашей всякдержавой, его ваза брожения, что он напрямил к стене (судспадин, удлини ему! ), его позиция была, затянуть его ремнём и бляхоливреей перед чресловынутым медосочельником и теми подводными барами, зато он не показывал никакого класса в порту и железобетонных мирских товариществах среди наших перемерков, будучи изгнанником, не так ли, Джимми? – Кто истинно со мной? Прорушка! Медуницеед, вот что моя юная леди тут, Фред Уоткинс, горнист Фред, из самого Мельмота в Натале, она зовёт его, приспуская цвета, милочка, когда он совершает свои определённые вопросы лицепротив секретной империи змеи, что случилось, где мы присядососедились, как там было, Джимми? – У кого есть сигаредкости для декларирования? Понюшка! Касательно неприятности нашим Фениксным Лесничим под влиянием водоносок, водовенчики, выскочки Вышнегорочки, две негодевицы в разноцветах, и те паразиты парковых, полба, плюшка и подсвекольник, действительно ли они себе попущали, дурьмаянные наши, по указанию, как мы умоподключили, что он, должно быть, нечист на тростниковый сахар, наша партия, нет, Джимми МакКартолик? – Кто посягает против меня? Конючка! Это он аще с его париком, пожёвывающий свою кленовую смолу, это наш злакрадетель, г-н Бородар, изыскиваемый бургомистр, великий среди самых великих, и он сказал нам рядовым из его собственных благовонных вустьев, как он бывало был, мои ребята, прежде, чем настало это Раждейство, что скажешь, наш Джимми прихожанин? – Кто чертыхает тех мастеров? Приветик, Жокпанзей Нуладно, мой милый пупсик-голубок, как он кладёт свой щупик ко мне позади подлиственной террасы, словно Фрида, не будь таким оказливым! Пойдём же вдаль, он говорит, чтоб вновь плутать по овальной всей земле. Мы должны следить вполовину зада за медуницеедом, раз его старого лица гласдалёк аще в беззащитном положении во время прекращения его байдействий, говорит мой Фред, и Джеймессим тут, который, типунчик, она просто обязана, она говорит, наша малютка, она сделает подоборот с её точки зрения (вот ведь лёт! со всех лягашек! ), чтобы держать свои оборки подальше от травы, платя мокропутками за музыкзальное посещение, и приёмкроет свои ноножки для него с единственным локоном после того, как гад наш вернулся, хоть бил он для масс страхогон, и с его корочкознакомством воздвиг два чудова бутыля: с синькой, что принял Фред, и свет-крюшонницей, от чего он был раздовольный, раз я прав, Джимми, мой старый бурый брат? – Чей кручинится? О чей мой!

Следуя лениво до смотр-точки, под тенью царь-горы, веское для кажинного из нас, чей знак лучения запрещён, чья глава подколпачена, закат пирпушки, как выше вода? Вострорезвые мартыны, плачтучка, простые и тутошние, г-н Чёрный Аткинс и вы, грыжценные двувсадники, вы были там? То было затишье снега, горнолунного снега? Или тучхан висел над землёй с вороного разгляда его гремучих раскатов? Идёт второй разряд! Всеукрытие! То промелькнул средний объём облака? Или стокапельный дождь выпал прорывисто? Если бы только воды могли говорить так же, как они текут! Том Трезвучий, бей трезвон! Иззи с рыском в тёмный дол! Мицпа, первого разряда, вы же ниже, до глубочайшего увлажнения! Послушайте, сбитые принцепассии, пожалуйста! Такие вы, несомненно. И без него для вас свет белый онемел тотчас! Несомненно, мой зарок между нами, нет ни духу подобного рожества тут, ни слуху. Ветры вербе, дуэх дивахам! С тех самых пор, как Маллютка Смокв души не чает в Аннютке Чмоков, о дар уз бодрой обители! Дремучка! Лишь деревья, вроде этих, как бы неких, взмахи веток, древо Барки, древо О'Бурьяна, древо Рябуана, древо О'Калины, куст вахлака у беседколомни, елико дендрославная о'рясина. Древуния! И все сосенки в чащобе невзначай бурча молчат, как только они услышали, как разносочатся зовстрашные глушызверствия.

{Пивоварение и ссуживание денег}

Двурушки! Две славны беломилочки, ленточками к дереву, но восстал тут Достославный, и они свободны сделались! Благодаря четырём хитрым дивжёнушкам, подмигивающим из-под чепчиков, и ребята, и девчата спешили на майское древо верхом и испещрили нашу зелень забавскими парами, пятьдесят на пятьдесят, Сотня Чилдренгарден. Так детский цент сберёг родительский доллар, и многие сколотили монету, как повелось на свете, где топкие тропы к богатствам проходили через трущобы вшей, и, как причина всего, он выковал себя наперёд как пылающий мироградарь, заваривая треволнения, чтобы утопить грусть, чередуя мейим и туаим, играя на мильярде своими тремя золотыми шарами, извлекая партийный капитал из своедельческого орудования, лёгок к прислуге, но тяжёл к толстосуму, наш главный закупочный воротила, с его сынами, что свистали наново издалека, и его дочерьми, что задирают нос у него под боком. Финвал!

{Его богатства от 7 страховок}

Как он всё это собирал, всем этим щеголял, китобой с пирогой горой, гинея и грошбух, его указатель на балансе и такое богатство в придачу, с беспокойкой, что он стащил в вещевой коляске спереди? Выходя рыскать, как мастер шакал, под покровом ночи и приползая назад, как хаянный пёс, после утра. Покорно грохается и задаром встаёт, выставление неудач. Несмотря на просчёты Даффи и страховку МакКенны для верхней десятки и нижней пятёрки оркестр весёлое играет. Как одно поколение говорит другому. После падения. Сначала для разнообразия семидневной лицензии он выбился из своего земледавнего здоровья и так потерял свой край с церквой. Потом (это было в Фермляндии) совершенно западумышленно, шесть июньствующих пылающих лиц вальяжно самоволоклись без очереди через воротца с его пламесловиями, демонстрируя все формы навыростков в бессонных ночнушках. Сразу после кого в допотопных временах, для верности на дюжину поколений предшествующих себе, магистрали случилось прорваться и златопить его получки, так что из себя вышла грязная постановка по всему его саду для пятёрок и его примерному птицеграднику, в коем уцелела лишь пара одного полёта в зале только для отмокания. Следом, после данного сплавления, восстали четыре ветреных буревала, чтобы раздребезжить стены его дома листового стекла и панель для отчётов, что стряпал его хранитель. Потом пришли три парня трубодуя, которые противообчистили и перекрёстнообули его. Позже тем же самым вечером две гусихи скрылись через повреждение в его правозаконе и бросили его, те неверные, расплачиваться многими значительными улыбками. Пока, в конечном ультиматуме, не свалилась венчающая ячменная соломинка, когда взрывонапасть его перегонных заводов глухонамяла все текстильные товары до последнего у этого флейтоводника и бросила его, что оставалось от гептарки, порожнеокого и письмовредительного, рыдающим смертожидательно на голом банкрестце.

Полпал. Платите подателю, с сумным видом, у ног чучу честного политсмена. Ин никогда больше, клянусь Фенисом, не обязуйся за него, Ллойд, ни за прелость пшён, ни вроде отца Сэра Джо Мида, благодарю! Они знают его, этого заветчика, механически по крайней мере, как хамелеона на крайний случай, в его истинных хитронебесных цветах от ультравалентных до инфракрайних сплетений. Прикладывая последнее треусилие, чтобы маршировать через великую триомфальную арку. Его согнуло в райдугу. Никогда более! Как вам поэтому нравится, Дожподин Часометр? У вас такие милые нямнямницы. Вознеся монету за мои обетчаяния!

{Восход}

Решено, Валл Надувалец, он был набит до пчеловечного ротхаза (и на займы как на наймы) из-за хитролисьего умельства, но кто же, сладкий мой, ради всех величин его записьмён во всей числоплотности, был франтовшиком на фирме? Народно всебранили, приватно далеколепили, скучившись постобложили, Нуг-Нуг, Набуб из Нефильхийма! После всего, что же последовало для очковажности? Ведь сей час спешит седать, а тот час торопится тудальше. Чертогон, ух, кхе, птах, это был злостный человек! Челосёл, сивкоправый, это воистинный шефский джентльманд! Зато Чурлатан, клянусь богадаром, сэр, вон тот будет в кой-то век над нашим всячески заслуженным годожертвенным востросветочником. Четвёртая позиция решения. Иоладно! Наилучший вид от горизонта. Финальная картина. Се до мя. Мужчина и женщина, снимем маски с нег. Бегума, где Роганн! Который сейчас дуется из старой кожи зря. Заря! Затылок его именнощиткового скальпа. Сжамкав! После того, как додрал всё из давних дум. Гун! Выработан по грань души. Спеши! Отзвенело. Пока королева пчёл, которую он шатал-бодал, благословляет своё блаженство, чтобы почувствовать своё пречудное предназначение. Песнь. Займётся.

Там торжество, аплодисменты. Там слёзы, слёзы. Вновь и вновь.

⇐ Предыдущая 10 11 12 13 141516 17 18 19 Следующая ⇒