Отпечатано в Республиканском унитарном предприятии 5 страница

Только бы эта жажда совершенства жила в ней всегда...

22 октября Когда же?

Нютины пальцы — частые гости во рту. Дочкином, мамином, папином. Очень ей интересно, что это за белые штучки, которые у взрослых есть, а у нее — нет? Впрочем, зубы-то детке не очень-то пока и нужны. Потому что она — человек молочный. Это мама с папой — люди «мясные», «рыбные» и «фруктовые».

24 октября Любовь

Случайно встретила фразу: Господь любит каждого больше всех. Вот это да! И ведь на самом деле так. А мы так любить не умеем. Вообще, я очень долго думала, что любовь — это такое прекрасное, возвышенное состояние души, когда все тебе милы. А на самом деле. . Оказывается, это действие, а не состояние, притом действие часто совершенно обыкновенное.

рутинное, ежедневное, чего я раньше никогда не понимала и не ценила.

Анна с Андрюшей потихоньку учат меня любить. Мыть тарелки без досады в сердце на бесконечную грязь и постоянную необходимость греть в печке воду, чтобы что-то отмыть или постирать. С легкостью вставать ночью и ласково кормить прожорливую дочку. Не ругаться на чем свет стоит, когда под напором дождя протекает ветхая крыша.

Как говорит батюшка в нашем храме, конечно, мы не святые, но давай попробуем жить так, как будто мы ими уже стали — не раздражаться, не унывать, не перечить, а все самое обыкновенное, домашнее, делать ради Христа.

Привычки прежней, бездетной, жизни исчезают очень трудно. И главная из них — всецелая принадлежность себе: своим мыслям, чувствам, желаниям... Не искать в другом себя — вот задачка-то!

30 октября Первый снег

Анна увидела его раньше всех. Мама занята обычными утренними хлопотами, в надежде успеть все переделать, пока детка спит. А детка уже незаметно проснулась и глядит в окошко.

— Спала бы лучше! — оборачивается мама. А детка все смотрит и смотрит.

— Да что там такое?

Первый снег! Изумленная мама отдергивает занавеску и видит то, что дочка уже давно разглядела.

Комната наполняется новым, особенным, снежным светом. Он, наверное, и разбудил Анну и поразил своей новизной. Мокрые пушистые хлопья облепили черные ветки, которые теперь такие нарядные. Всегда в такие дни веет в воздухе чем-то андерсеновским. Яркие пятна еще сохранившихся листьев так по-детски наивны, как брызги краски на белом листе бумаги. И настроение детское. Серьезные люди никогда не замечают первый снег. Он лишь внезапная помеха дорожному движению — скользко и грязно.

1 ноября

Ползком через дом

Холодно по-настоящему. Ветер устрашающе гудит, задевая пустые мокрые ветки. Снег исчез, у крыльца — две огромные лужи. Сыро, пусто, темно в саду. Только какая-то случайно уцелевшая календула проглядывает оранжевым глазком в черно-сером месиве клумбы. Папа убрал урожай в погреб — капуста, репка, морковка, свекла, картошка. Можно зимовать. В сущности, до весны нечего теперь делать в деревне. Но главное — Нюта отлично ползает и уже не собирается обитать только на широкой родительской кровати у окошка. А полы в нашем деревянном домике старые, щелястые, холодные. Где тут ползать?

И самая важная новость грустная: Андрюшина мама в больнице, с ней нужно быть каждый день. Поэтому мы перебираемся в город насовсем, до лучших времен.

От бабушкиных городских паркетных полов Нюта в восторге — так здорово по ним ползать, открывая комнату за комнатой. Правда, скользко, как на льду, и дочка периодически падает на животик, но продолжает свой путь. Вот перед ней пятилитровая баклажка с водой. С радостным воплем малышка хватается за ручку, пытаясь поднять. Бутылка падает, катится — открываются новые возможности. Теперь Анна больше всего похожа на маленького циркового медвежонка, который катит бочку, старательно перебирая лапами. Или вот мячик, маленький резиновый, с разноцветными полосками. Любимая анина игрушка. То она вгрызается в него, как в спелое яблоко, держа обеими руками, то примется ползать, толкая мячик перед собой и догоняя. Но веселее всего — играть в футбол с папой, бегая наперегонки на четвереньках.

Но бывают и серьезные дела — настоящие маленькие опыты. Например, привязана в манеже погремушка-колечко. Простенькая такая игрушка, а вот Нюся занимается с ней минут десять, пока мама на кухне готовит. Вдруг затихла. Что такое? Надо пойти посмотреть. А это Нюся, присев на ножки, раскачала колечко, как маятник, сложила ручки на животике и сосредоточенно наблюдает.

5 ноября

Серебряные поля

Теперь, когда мы перебрались в город на зимовку, пойти в храм в воскресенье — целая история. Нужно дождаться, когда вернется папа из больницы от бабушки, быстро собраться, одев дочку потеплее, посадить ее в «кенгурушку» и бежать на электричку, а потом прыгать, если повезет, в автобус, у которого возле храма — конечная. Долго это все, трудно, и сегодня мы отправились пешком, через поле, через лес, как ходили уже не раз летом.

Снег мелкой крупкой оседал на дочкином комбинезоне, и она не понимала, что это такое — холодное, мокрое. Видишь, Нюся, это снег. Белый, новый, чистый. Значит, скоро зима. Воздух крепкий, легкий, идти совсем не тяжело, хотя дочка уже килограмм восемь весит. Так и хочется пробежаться по промерзшей земле, топоча ботинками, и взломать лед на лужах, как в детстве.

Вышли из лесу, а там — поле, все в серебре! Серебряные былинки, серебряная замерзшая колея. Синие стройные деревья вдоль. Красота идиллическая, нездешняя, из позапрошлого века, из хрестоматии со стихами Пушкина. «Отъезжие поля». А тут еще совершенно натуральные охотники попались — с ружьями и собаками. Интересно, на что они надеются возле нашего людного Рождествено? Кого мечтают подстрелить — кротов, мышек?

15 ноября

Бабушка и внучка

Бабушка болеет и долго еще, должно быть, будет болеть. Папа забрал ее из больницы домой. Весь день она лежит в своей комнате. Иногда, очень редко, встает. Очень плохо видит и быстро все забывает. Анна стремительно появляется у нее, звонко шлепая ладошками по скользкому паркетному полу. Смотрится в зеркало бабушкиного шкафа и щебечет. Она не знает, что бабушка больна. Она хочет с ней поиграть. И хватает за палец. Бабушка смеется, хотя видит лишь туманные очертания внучки.

Когда у мамы так много дел, что на Анну совершенно не остается времени, приходится малышке сидеть в манеже. И она грустным голосом зовет оттуда: приходите поскорее! Пока мама торопится разделаться со стиркой, готовкой и уборкой, бабушка окликает внучку из своей комнаты. Анна оживляется и выдает длинную тираду из гласных. Так они разговаривают через стенку к полному взаимному удовольствию.

23 ноября

Дни — одинаковые

Вот и настало то время, которое пророчили когда-то друзья: будут в твоей жизни все дни одинаковые. Я смеялась и не верила. Растить ребенка — такое счастье и творчество, что всякий день всегда разный. В общем, так оно и было, но теперь, когда еще бабушка болеет, радости мало. Только бы все успеть, не свалиться замертво и все-таки найти время заниматься с Анной, а не только кормить-переодевать. Тянутся тихие, одинаковые дни. Мы никуда не выходим, только в воскресенье в храм на часок. Гуляем на балконе.

Первым поднимается папа — в пять утра, еще темно. Тихонько собирается и уходит, успев смерить бабушке давление, дать таблетки, накормить кашей. Следом просыпается Анна и, подскакивая на попке, хлопает в ладоши, стараясь разбудить маму. Когда, наконец, мама открывает глаза, Анна хохочет — новый день наступил! Около десяти заканчиваем утренние дела, потом — завтрак. Иногда после завтрака успеваем с Анной немножко повозиться на полу с игрушками или «занимаемся» картинками, чтением. Но обычно глаза ее слипаются, она яростно трет их кулачком — спать пора. Около половины двенадцатого Анна уже спит. Теперь часов до двух надо сделать все домашние дела — прибраться, постирать, погладить, приготовить обед и ужин. Потом — покормить ее и бабушку обедом, смерить давление, не забыть дать лекарства, исполнить тысячу мелких бабушкиных просьб, успеть перекусить самой, помыть посуду. Потом опять игры, ползанье по дому, картинки, книжки. Некоторое разнообразие вносит ежедневное купанье — Анна учится нырять в ванне.

В семь приходит папа и после ужина «заступает на вахту» - дежурит у бабушки до самого сна. Анна носится на четвереньках по дому и норовит влезть в мусорное ведро. Так же сильно ее интересуют только папины ботинки и блестящие гладкие банки с маслинами. Играем с ней в прятки и пытаемся перекатывать мячик друг другу. Перед сном — снова игрушки, картинки и книжки, в полдесятого — в кровать. После десяти наступает самое блаженное время — когда можно побыть с папой, почитать взрослую книжку, написать дневник, помолиться в тихой комнате. И наконец спать. Второй час. Еще раза три за ночь разбудит Анна, но это мелочи. Завтра (или уже сегодня?) — все сначала.

26 ноября
Капельки

Что такое туман, Анна не знает. И очень удивляется, почему это вдруг все куда-то словно пропало. Дома, деревья, собаки какие-то нерезкие, что ли. Вроде бы есть, а вроде и нет. Раннее утро, воскресенье, мы торопимся в деревню, на Литургию. Свет немногих фонарей пытается пробиться сквозь туман и создает причудливые, будто киношные, картины. Синяя от холода собака, с высунутым языком, грустно смотрит, в надежде, что мы ей что-нибудь дадим. Но у нас, к сожалению, ничего нет. В переходе у станции нищенка поздравляет всех с воскресеньем и тоже ждет. На перроне невыспавшиеся, сердитые люди. Зато луч прожектора приближающегося поезда так хорош в тумане, что сердиться в ответ не хочется. Анна сладко покачивается в «кенгурушке» и смотрит. Может быть, даже запоминает.

Еще удивительное — капельки на ветках, на самых кончиках почек. Смешные такие стеклянные шарики висят, много-много. Так хочется взять на палец. Избыточная, ни для чего не нужная красота, которую мало кто и увидит — спят еще все.

А вот и нужная! Увидев такое, вмиг сбрасываешь с себя остатки сна и радуешься, что есть в мире Бог. Почему-то всегда в воскресенье получаешь такие неожиданные, трогательные подарки — обычный, надоедливый дождь становится сияющим, грязь, замерзшая в корку, поет под ботинком какие-то странные песни. А вот теперь туман и капельки.

27 ноября
Как рыбка

Ну наконец-то! Кажется, теперь малышка поняла, что значит — плавать и нырять. Во всяком случае, бодро молотит ножками по воде и больше не нахлебывается, когда ныряет. И нет в глазах удивления и испуга. Только удивление оттого, что получается.

30 ноября

Что труднее всего?

И мама тоже заболела. От умножившихся ежедневных дел навалилась усталость и подкосила. Следом явилось уныние — и душит, душит. Похлеще кашля. Сил нет ни на что, но отпусков в семейной жизни, судя по всему, не бывает — семь дней в неделю, двадцать четыре часа в сутки. Папа тоже устал, но молчит и мужественно тащит тяжести дальше. А мамины силы кончились. Соленая вода моря житейского окатывает с ног до головы.

Папа, уставший после целого дня работы, готовит рыбный суп. В манеже вопит Анна — у мамы температура и совсем нет сил даже взять ее на руки. Все, это конец.

Черная туча накрывает наши головы.

— Ты совсем не занимаешься ребенком! — начинает мама.

Ты... Ты... Ты... И поехало.

Мама плачет. Папа, бедный, сидит на стуле, сгорбившись. Будто сыплются на него всамделишные удары. Разгоряченный температурой, мамин мозг выдает причудливые версии обвинений.

Мама бушует. Ей кажется: все, рушится, ломается мир. Папа молчит и терпит. Что ему кажется, сказать трудно. Но долго так продолжаться не может. Сердитая мама уходит в ванную полоскать дочкины одежки. И там-то, наконец, до нее доходит, в чем дело.

— Прости! — мама обхватывает мокрыми руками теплого, терпеливого папу. И теперь слезы совсем другие, от них легче.

— Да я и не сержусь, — тихо говорит папа. Счастливая мама уходит усыплять Анну. Теперь — в душ,

отмокать от переживаний.

Через десять минут — душераздирающие крики Анны.

— Да что же это, в самом деле! — прошедшее было раздражение оживает.

Теперь-то понятно, кто был прототипом живучего Змея Горыныча в русских сказках. Ты ему одну голову с плеч, а у него еще три растут. Надо бы все зараз, а сил нет. Шлепая мокрыми ногами, с полотенцем на голове, вбегает в комнату мама. Папа пытается утихомирить Анну, ревущую, как труба. Это по невидимым проводам переливается в нее электричество маминого раздражения. Бедная девочка! Еще часа через полтора снова засыпаем, домываемся, сушимся, успокаиваемся. Анна несколько раз судорожно вскакивает и кричит с перерывами до половины четвертого утра. Наконец, в забытьи, засыпают все. Папе в полседьмого вставать.

Как же это трудно — всерьез любить Бога и ближнего! Не думать, что любишь, а любить. Поститься — нетрудно, очень скоро привыкаешь. Молиться — трудно, конечно, без конца отвлекаешься на какую-нибудь ерунду. Но если все-таки каждый день, утром и вечером, как лекарство, — втягиваешься, и невозможно не помолиться хоть немножко. А вот любить и смиряться... Легче огород пропалывать, воду носить, сено сгребать на солнцепеке, перемыть гору посуды или даже весь дом. Все хочется, чтобы было по-твоему. А вот что есть. Уставший, замотанный папа, которого очень жалко, заболевшая мама, вопящий без присмотра ребенок. Капризы, обиды, слезы... Господи, помилуй! Но раз это все есть, значит, только оно и потребно сейчас для спасения! — вспыхивает внезапно. Ведь Господь-то каждого любит. И в этой утомительной нынешней суматохе каким-то непостижимым, непонятным нам образом воплощается Его Любовь. Только бы суметь Ее принять...

Иначе — зачем каждый день читать Отче наш, где — да будет воля Твоя, а не наша?

Зачем частая исповедь. Причастие, пост, молитвы, книги, если все — по-своему? Нет, пусть по-Твоему, Господи! Только тяжело очень.

Но стоит только согласиться, принять — волны моря житейского с шипением откатываются назад. Дракон уползает в свою пещерку. Убить, убить дракона!

1 декабря

Переходный возраст

Наверное, у кого-то он наступает в двенадцать лет, у кого-то — в семь, у кого-то — в три с половиной. А у нас, пожалуйста, в девять месяцев! Тихий, любознательный малыш превратился в маленького капризного монстрика. Чуть что не так — в слезы. Оставишь ненадолго в манеже — рев. В кроватке то же самое, только еще подпрыгивает и трясет прутья. Куда мама ушла? Мама должна быть всегда со мной! Не дашь то, что очень интересно, хотя мама и говорит, что опасно, — рев. Скучно — опять рев. И так без конца. Конечно, бывают и перерывы — интересные занятия с мамой, интересные игрушки, исследование пространства дома, сон, в конце концов. Но эти чудовищные заряды капризов... Откуда они берутся? Значит, и младенцы могут злиться, завидовать, попрошайничать... Грустно все это и как далеко от бодрого взгляда на ребенка, представляющего его не меньше, как Ангела.

6 декабря

Молочный иммунитет

Великое чудо — материнское молоко! И еда, и питье, и лекарство. Слава Богу, что его много, и Анна сосет, сколько хочет, хотя вообще-то уже ест все подряд (кроме мяса). А то что бы мы делали без молока всю эту неделю, пока мама безуспешно пытается бороться с инфекцией? Горло обложено, сопли.

слабость, озноб... В кровати не полежишь, надо дочкой заниматься. Попробуй тут вылечись! Но главное — постоянный страх: только бы малышка не заболела. Уже испробованы все старинные домашние средства (парить ноги, пить чай с лимоном, медом, малиной, полоскать горло содой, солью и йодом). Все зря. А таблетку не проглотишь — все в молоке окажется.

Но малышку Господь хранит. Она и спит со мной, и играет весь день, но здорова совершенно. Так ее материнское молочко защищает (правда, я, еще для пущей осторожности, целый день хожу в марлевой повязке, не снимая даже на ночь, только периодически меняя). Со временем нашлось и действенное «лекарство» для мамы — оказывается, нужно полоскать горло настоем ромашки и попеременно — растительным маслом. В масляной среде микробы быстро погибают. И в самом деле, чувствую себя сейчас гораздо лучше, уже не еле-еле ползаю по дому. Даже за компьютер сесть сил хватило,

13 декабря

Хорошие новости

И все-таки есть радости — первый зубок нашей дочушки, крохотная сахарная головка. Стучал-стучал всю неделю о краешек чашки, а не показывался. И вот —- выбрался незаметно. Нюся теперь запросто справляется с хлебушком, хотя, казалось, что там прожуешь, одним-то зубочком? Очень любит ржаной, всегда жадно, как галчонок, открывает ротик, когда его видит на столе. И с удовольствием влезает руками в чашку, чтобы пощупать, чем это мама ее кормит. А если получится плюхнуть пюре на столик и размазывать, пока мама не видит, — это настоящий восторг! Но хорошими манерами это назвать трудно. Приходится выдворять экспериментатора из-за стола, сопровождая иной раз и шлепком. Может быть, уже пора покупать краски?

А вот еще радость — Анна видит даже самую малую мусоринку на полу, обязательно подползет и ухватит двумя пальчиками, как пинцетом. «Ну, хозяюшка!» — говорит папа про Анну, живо интересующуюся содержимым кухонного шкафа. Самое увлекательное зрелище для нее сейчас — работающая стиральная машина. Она усаживается перед ней на полу и завороженно глядит, как взрослые глядят в телевизор.

14 декабря ...и не очень

Упрямство дочкино не кончается, а приобретает какие-то причудливые новые формы. Если она чего не хочет — то не хочет всем своим существом: будет визжать, упираться руками и ногами, но чтобы — «по-моему». Внезапно перестала любить наши продолжительные купания в ванне. Просто бродит по дну, зажав в кулачке резинового китенка, а плавать — ни в какую, о нырянии и говорить нечего. Пробовала — крик, слезы, цепляется за бортик ванны, пытается даже вылезти. Что же это? Та же участь постигла и наши «уроки» с карточками. Видно, что-то делаю не так. Но что? Может быть, «учительский» энтузиазм губит все дело и надо поспешать медленно. В самом деле, куда торопиться, кому и что доказывать?

Ночами Анна подолгу кричит на очень высоких нотах, извиваясь всем телом. Ни колыбельные, ни укачивания не спасают. Через час-полтора лежания в кровати она просто отключается в изнеможении, чтобы опять проснуться с криком часа через два. То ли это живот реагирует на новую пищу, то ли опять зубы растут.

19 декабря Николин день

Очень рано. Мама, поскорей умывшись, осторожно переворачивает странички молитвослова, чтоб не шуршали, не разбудили дочку. День высветляется потихоньку, проступая сквозь сумеречную синеву за окном. Малышка спит, уткнувшись в мамину подушку, разметав руки. Папа наш уже на работе. При одной мысли о том, как ему, бедному, неуютно и холодно было шагать в совершенной темноте шести часов утра, у мамы по спине пробегают мурашки. За стенкой бабушка скрипит кроватью во сне. Хорошо, покойно, можно пока помедлить, подумать...

Анна просыпается неслышно. Сидит и улыбается. Доброе утро! А вот теперь уже надо поторопиться, не то опоздаем на поезд. Пока мы были заняты обычными делами раннего утра, совсем посветлело. Во дворе — снег, первый за эту зиму. Совсем немножечко, будто солью присыпаны замерзшие коричневые горбушки земли. А все равно приятно. И холодок, и ветра нет, и, кажется, будет солнце.

По дорожкам парка нам навстречу бегут люди — большие и маленькие. Скорее, скорее! В школу, в контору, в магазин, куда там еще. А мы не торопимся, любуемся снегом и смотрим под ноги — как бы не поскользнуться. Наконец достигли станции. Интересно, будет ли автобус с поезда? А если нет — топать три километра пешком до храма с Анной на руках и без папы?

Но праздник уже начался, посыпались подарки. Быстро приходит электричка, а в ней — тетя Оля, крестная. Едем в храм вместе, тревожиться не о чем. В храме тепло, тесно, у нас Святителя Николая любят. Анна оглядывается, улыбается знакомым лицам в ответ, тянется к свечкам. У Распятия, маминого любимого, подсвечника нет, и люди кладут свечки горкой.

прямо на резную, уступочками, Голгофу. Кладем свою и мы. Анна задирает голову и пристально смотрит на Христа.

Когда начинается Литургия, всегда почему-то бывает ощущение, будто входишь в лодку — и поплыл. Там за бортом, за дверью храма шумит-волнуется житейское море, а тут — тишина, чистый воздух вечности. Только здесь остро ощущаешь реальность иного. Небесного, мира. Скоро перестаешь замечать, где ты. Все — другое, и мы тоже, пусть ненадолго, немножко другие. Читают Апостол, потом Евангелие. Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное (Мф. 5: 3). Нищие духом —- смиренные, которые ничего своего не ищут, а только Божия, как Святитель Николай. Которым все хорошо, что бы ни случилось, раз Господь так устроил. Блаженное, недостижимое смирение... Анна притихла, тоже, может быть, слушает. Время не тянется, не летит, его просто нет.

После Евангелия батюшка всегда говорит проповедь. И тут Анна напоминает о том, что существует не только вечность. Малышка устала сидеть смирно на маминых руках, ей бы побежать. Рядом еще девчушка, постарше, они рады знакомству и весело хохочут, мешая слушать. Расстроенная мама уносит Анну поглубже, к свечному ящику, чтобы не было слышно на весь храм дочкиных вскриков. Красная от стыда мама унимает разгулявшуюся дочку. Уже все кругом в этом участвуют, кто-то дал книжку с картинками, кто-то агукает. Неужели опять придется запихивать дочку в комбинезон и гулять до Причастия? Она неожиданно унимается, увлеченная книжкой. Возвращаемся на клирос петь Херувимскую.

Наконец, Причастие. Открываются врата. Солнце плещется в алтаре, прошивает храм золотыми нитками от окна к полу и опять к окну. Однажды, давно уже, таким же праздничным утром один из первых учеников, теперь рослый парень, а тогда — лопоухий мальчик, сказал: «Знаете, я заметил.

всегда солнце, когда причащаешься». Это правда. Анна не хочет лежать, как положено младенцам, пищит и барахтается. Села на руки и теперь, довольная, подходит с мамой к Чаше. Тихо, как-то по-взрослому, причащается. Потом у столика с теплотой ей дают кусочек просфоры, и она старательно жует двумя новенькими зубами. И теперь молчит, никуда не рвется. И маме тоже хочется помолчать.

После службы заходим в школу проведать, как там идет жизнь без нас. Первые ученики — уже пятиклассники, а расставались в конце третьего. Хлопнув дверью, проносятся мальчишки. Счастливое время переменки. Знакомые, румяные с холода, рожицы, есть и новички. Один, белоголовый, крупный, в серых аккуратных брючках, важно интересуется, мальчик или девочка наша Анна. Девочки обступают кольцом, каждой хочется что-нибудь спросить, потрогать теплую Анину ладошку. Переменка кончается быстро, всего-то успеваешь перекинуться незначительными словами. А все равно хорошо: родное, теплое все здесь.

Анна, уставшая от множества впечатлений, дремлет на мамином плече. Теперь скорее домой — ждать папу, кормить праздничным ужином. И вот опять нам маленький подарок — не надо тащиться на электричку, едем на машине до дома. Дома Анна неожиданно говорит: «Ба!» Похоже, она и сама удивлена, что получилось. И потом еще — ба! ба! ба! И еще — ам! ма! ава! Ничего себе! Вот папа обрадуется.

...Опять за окном черно. Прошел день Святителя Николая, такой длинный, яркий — пора спать. Папа гремит на кухне посудой — разогревает обед на работу, переливает в термос. В ванне мокнет белье, брошенное до завтра. Мама устало поет про котов, которые идут и идут из-за моря каждый вечер, каждую ночь. И потом еще про зайчиков, прыгающих вокруг дочкиной колыбели. И про гулю, и про журавлей, про звезды и ветер. Много разного поет мама. Анна, наконец, засыпает. Гаснут друг за другом окна в пятиэтажке напротив.

26 декабря «Мама!»

Именно это сказала сегодня Анна и посмотрела мне в глаза. Это был не случайный набор звуков, не лепет, а настоящее слово.

6-8 января

С Рождеством, Анна!

Надоела бесконечная кастрюльная возня. Жаль, что нельзя обойтись без нее под праздник. Но стол сам собой не накроется, вот и приходится печь пироги, поглядывая одним глазом, что делает дочка. Хорошо, что папа дома и может немножко повозиться с малышкой.

Наконец, Праздник. В самой большой комнате бабушкиной квартиры сияет елочка, под ней — вертеп из старой коробки. Игрушечные лошадки, овечки, круглые крымские камушки, сухая трава. На задней стенке приклеена рождественская открытка — Христос-Младенец, Богородица, Иосиф, Ангелы с пастухами. Нитка с огоньками спускается с елочки на крышу вертепа, освещая его внутри. Анна сперва шумно удивляется, глядя на блестящие елочные шары, потом заглядывает в вертеп и хлопает в ладоши. Это ее первая елочка. Снега все нет и, похоже, долго еще не будет. На улице — трава, набухшие почки. Кажется, будто не Рождество ждем, а Пасху.

Одиннадцатый час. Электричка привезла нас и уехала. На площадке перед платформой, где всегда толпятся машины частников, маршрутки и автобус, пусто, темно. Придется топать пешком. Из Рождествено, далеко, через поле и дома, уже слышен звон — скоро служба. Мы и идем в темноте на звон. Фонари освещают дорогу лениво, в полсилы, будто тоже уже спят. Странно: ни снега, ни холодного ветра, а чувство Рождества крепнет и крепнет в душе.

Пришли. В храме полно народу, особенно детей, хотя служба ночная, длинная. Но праздник-то самый детский — как же не прийти? Для малышей, которые скоро устанут и уснут, постелены в уголке возле батарей маты. Там они и будут отдыхать до Причастия. А старшие, школьники, всегда долго бродят по храму, подпевают хору, где могут. Анна удивлена — столько людей и света! Спать она не желает, смотрит на знакомые иконы, на огоньки свечей. Посреди храма — новый большой вертеп из еловых веток и белых лилий, почти вся Анна целиком может вместиться туда.

Всенощная и Литургия идут своим чередом, дети засыпают друг за другом, а мы с Анной ходим и ходим по храму. Присядем на лавочку, споем со всеми тропарик, опять походим, задуем свечку, помолимся шепотом о домашних, о друзьях, опять ходим, опять свечки, опять поем. Половина третьего. После Херувимской Анна, наконец, засыпает, чтобы проснуться к самому Причастию. Удивительно, как дети всегда чувствуют, когда пора причащаться. Сами просыпаются, редко кого приходится будить. После — радостная суета, обмен подарочками с друзьями. Дома мы только в восемь утра. Устали очень, а на душе тихо, как бывает, когда сидишь возле кроватки.

8 января, школьная елка со спектаклем и фейерверком. Мои ученики и новые, незнакомые, дети разыгрывают рождественскую историю. Веселые дочкины глаза. Разве она что-нибудь понимает? А вот, однако, хлопает вместе со всеми, волны радости вливаются в ее душу. И опять — подарки. Если сложить их под елку, получится внушительная горка. Особенно много детских книжек, которые мы немедленно взялись читать утром другого дня.

17 января

Лекарство от уныния

Утро, день, вечер, ночь, утро, день, вечер, ночь. Закрутишься так, что и в окно некогда посмотреть. Вдруг кухня вся как-то светлеет — оказывается, там, на улице, солнце, которого уже два месяца не видали.

А вот другой маленький подарок, лекарство от уныния, которое часто нападает от суеты. Дочка стоит, опершись животиком о диван, и рассматривает книжку с картинками. Увлеклась, отстраняется от дивана, переворачивает странички и стоит как ни в чем не бывало. «Ну и пусть себе стоит», — устало думает мама и собирается опять что-то там делать — стирать, гладить, готовить. Стоит?! Как стоит? Сама?! Сама! Ничего себе! Незаметно для нас прибавились еще силы в детке, и вот — стоит, будто всегда так было. Мама ждет не дождется папу, чтобы сообщить счастливую новость. Какое там уныние!

19 января

Крещение Господне

Шлеп! Шлеп! Шлеп! Жидкая желтая грязь брызжет во все стороны. Мокрая деревенская дорога к источнику, лужа на луже. То ли октябрь, то ли апрель. Нет, середина января. Крещение Господне. Над грязью плывут поверх человеческих голов небесного цвета хоругви и рядом — сияющие, золотые, солнечные, лучистые. Что им грязь, когда Праздник? В Царстве Небесном, наверное, всегда солнце. Крестный ход осторожно пробирается через лужи, останавливается на горке, спускается вниз, к источнику. Батюшка освящает там воду. А с небес вода уже сыплется на нас — идет и идет дождик. Крещенский! Люди, стоящие сверху, переговариваются о чем-то житейском в ожидании воды, от источника долетают лишь обрывки священных слов. Только по привычке догадываешься, что сейчас должно быть. Во Иордане крещающуся Тебе, Господи...* Душа поет сама, без подсказки, без книжки, без нот. Крупные капли пляшут по Аниному лицу, мы уже изрядно мокрые. Незнакомая женщина участливо раскрывает зонтик над бестолковой мамашей с деткой. Бабушка с пластиковой канистрой вздыхает: «Вот, не хотим кунаться в прорубь. Господь нас всех сверху поливает». Люди поеживаются, вздрагивают от холодных ручейков, текущих за ворот. Но толкотни, обычной в таких случаях, слава Богу, нет, все чинно. Обратно идти еще веселее — душа прямо скачет, и сама грязь стала лучистая какая-то, светлая. Господь нас всех покропил, вот и светло, и чисто. Умытые все — и праведники, и грешники.

Анна от холодной крещенской воды блаженно-крепко спит. А дождь все идет и идет.

20-21 января Страх

Вот всегда так: после большой радости — большие печали. Пришли с Анной из храма веселые, а к вечеру она захандрила, хнычет и хнычет, горячая вся. Пробиваются очередные зубы или простуда? Или что посерьезней?

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 Следующая ⇒