Отпечатано в Республиканском унитарном предприятии 1 страница

УДК 613.952/.953+271.2-4 ББК 57.32+86.372 Л64

Пo благословению

Высокопреосвященнейшего Филарета,

Митрополита Минского и Слуцкого,

Патриаршего Экзарха всея Беларусии

Серия «Благословенное время» основана в 2008 году

Литвяк, Е.В.

Небо над колыбелью. Дневник мамы / Елена Литвяк. — Минск : Свято-Елисаветинский женский монастырь в г. Минске, 2008. —120 с.: ил.

ISBN 978-985-6728-85-6

Книга «Небо над колыбелью. Дневник мамы» согрета нежным теплом материнского сердца. Время ожидания ребенка, чудо его рождения, первые дни и месяцы жизни — это то благословенное время, светом которого освящена вся жизнь человека. Вера матери открывает нам неповторимый мир любви Божией.

На страницах дневника, наполненных радостью Встречи, автор делится драгоценным опытом дородового воспитания, откровением незабываемых мгновений своей жизни.

Книга снабжена подробными комментариями врача-педиатра, заслуженного деятеля науки, профессора Н.П. Шабалова.

УДК 613.952/.953+271.2-4 ББК 57.32+86.372

ISBN 978-985-6728-85-6 © Елена Викторовна Литвяк, текст, 2008

Неизглаголанная радость, которой преисполнилось девственное Твое сердце при воззрении на новорожденного Твоего Сына и Господа, да усладит скорбь, предстоящую мне среди болезней рождения...

Молитвенное воздыхание жены

во время беременности

Когда прочитаешь хорошую книжку (а такое бывает сейчас, увы, не часто), то сразу хочется, чтобы все ее прочитали. Поэтому с такой радостью я взялся за предисловие к книге Елены Литвяк.

Книжка, которую вы держите в руках, появилась на свет нечаянно. Елена Литвяк, преподаватель негосударственной православной общеобразовательной школы «Рождество» в подмосковном селе Рождествено и журналист педагогической газеты «Первое сентября», писала вовсе не книгу, а дневник. Ей хотелось запечатлеть для себя драгоценное время ожидания ребенка, появление на свет дочки Анечки, первые дни и месяцы материнства.

Такие «заметки на пеленках» пытаются вести многие мамы, но часто суета и усталость заставляют бросить дневник, и в лучшем случае он остается забытым в бумагах домашнего архива.

С дневником Елены Литвяк произошло чудесное — он не только не прервался в первые, самые трудные, месяцы материнства, а стал расти вместе с малышкой Анечкой. И тут надо поклониться близким Елены — мужу Андрею, отцу Виктору

Сергеевичу, мамам Галине Анатольевне и Нине Федоровне. В доме, где семья — малая Церковь, вынашивание, рождение и воспитание ребенка непременно окружено общим попечением. А без любви, участия и внимания близких и дневник Лены не вырос бы в такую счастливую книгу. И вовсе не случайно «Дневник мамы» появился под кровом старинного крестьянского дома, где рядом отчая земля, рядом небо и вся русская история.

«Дневник мамы» и сегодня продолжает «набирать вес», пополняться размышлениями, открытиями и наблюдениями. Он вместе с малюткой Анютой каждый день открывает что-то прекрасное в этом мире, отзываясь на все любовью.

Анюта с первых страниц — полноправный мамин соавтор. Вот запись из той поры, когда Лена еще даже не знала, кто у нее — мальчик или девочка:

«...Что-то редко малышик подает знать о себе. Я забеспокоилась и так прямо вслух стала ему свои беспокойства излагать. И он — тук-тук-тук! Появился!

"Привет, Малыш! Как хорошо, что ты меня слышишь! Сегодня был такой день замечательный... Так удивительно, что до сих пор еще тепло! А совсем скоро ляжет снег, настоящий, на всю зиму. Ты ведь никогда еще его не видел. Воздух сразу запахнет по-другому, не так, как сейчас пахнет — старыми листьями и дымом... А снег пахнет чем-то острым, сырым, сразу становится очень светло вечером, свет от окошек дробится во множестве снежных хрусталиков, превращающихся в маленькие светящиеся фонарики. И мечтаешь уже о Рождестве, за которым почти сразу — весна и твое рождение, которого мы так ждем..."

Так мы и разговаривали с дитяткой, а потом я пела наше с ним любимое — "Птичку" и "Серые коты из-за моря шли..." Был тихий вечер воскресенья. И на душе было тихо и хорошо. Малыш изредка трепыхался и опять затихал...»

Не знаю, может, кто-то скажет: ну что тут особенного, так бывает у всех женщин. Но для меня созвучие материнского сердца и еще не появившегося на свет ребенка — настоящее чудо. Никакие научные объяснения не могут его затмить. Подумать только: ребенок помогает маме увидеть всю красоту Божия мира в ту пору, когда само дитя еще ничего не видит!

Чадо, как фонарик, освещает и просветляет женское сердце, делает его зрячим. Сердце матери начинает улавливать то, что для других недоступно. Тончайшие переливы в состоянии природы, духовная сторона вещей и событий являются в зримой простоте. Жизнь, доселе полная суеты и досадных случайностей, вдруг утихает, упорядочивается, послушная Промыслу Божию. Воистину: Влажени чистии сердцем: яко тии Бога узрят (Мф. 5: 8).

«...В Москве тоже зима, почти как у нас в деревне. Все сделалось как-то глуше, тише, спокойнее. Звуки пропали под снегом. Машины еле ползут по дорогам, и моторы не ревут. Непривычно. Единственный звук утра — шарканье металлической лопаты. А у нас в деревне и его нет — лопатка дома деревянная. Подцепляет снег нежно, будто ладошкой, и бережно укладывает мохнатым валиком сбоку проявляющейся дорожки. Столько снега малышик в своей жизни не видел. Как же должно ему быть там, внутри, светло от сияющей белизны!..»

Когда-то мне казалось большой несправедливостью, что мы не помним своего младенчества. Во всяком случае, мы не можем выразить его в тех образах и словах, которые нам, взрослым, привычны. Я пробовал в то время писать рассказы о детстве и, тихонько пятясь в глубину своей памяти, вдруг чувствовал, что дальше мне нельзя. Какой-то полог мягко опускался передо мной и заслонял как раз те первоначальные дни, которые я силился рассмотреть. Вот обидно, думал я. От эпохи самой острой восприимчивости и ежеминутных открытий у нас почти ничего не остается в памяти!

Вскоре у меня родилась дочка, потом еще одна дочка, стало не до рассказов. Но вот однажды, сидя вечером на полу у детской кроватки, напевая под нос колыбельную и постепенно затихая до простого шелеста «шу-шу-шу» или «чи-чи-чи», я вдруг почувствовал какое-то особенное, доселе неведомое мне умиротворение.

Дети уже спали, а я все сидел на полу, прислонившись к деревянной кроватке и боясь спугнуть благоговейную тихость, установившуюся в комнате. В те минуты меня как озарило: младенчество вовсе не отнято у нас, оно дается нам в младенчестве наших детей. И это дар куда более драгоценный, чем если бы мы помнили себя с самого рождения. Ведь мы уже вроде ничего такого и не ждали, душа понемногу черствела, грубела, привыкала киснуть, а тут вдруг — ливень счастья! Радуга посреди пасмурного дня!

Ну конечно, с детьми столько переживаний и хлопот, неусыпных попечений и бессонных ночей!.. Но если вдуматься — разве это ночи? Ведь каким светом все озарено, какой чистой радостью и крепкой верой!

«...И вот оно наступило, это время — материнское. Жизнь действительно изменилась. И такой прекрасной я не ощущала ее никогда. И ни за что не назову ее монотонной, хотя многие моменты дня повторяются по сто раз. Все равно, день на день не похож, поэтому я так жадно записываю. И не потому, что ребенок первый. Просто хочется ничего не пропустить и не забыть, ведь сейчас все — важно...»

Книга Елены Литвяк вернула меня к тем вечерам у детской кроватки, а еще — к раздумьям о судьбах русской словесности, выросшей не только из героических летописей, но и из теплых.

будто в печи испеченных, книг о детстве. Кто не помнит «Детство Багрова-внука», сон Обломова, толстовского Николеньку, чеховскую «Степь» или первые страницы бунинской «Жизни Арсеньева»...

Прочитав «Небо над колыбелью», невольно задумаешься: отчего у нас сегодня есть женская литература, но нет литературы материнской, идущей от главного женского предназначения? И это при том, что отцовская-то литература у нас прекрасная. Не будем забираться в XIX век, а вспомним хотя бы «Старшего сына» Александра Вампилова, «Свечечку» и «Во сне ты горько плакал» — рассказы Юрия Казакова. А пронзительный роман «Рождение» Алексея Варламова!

Но главное совершается невидимо, и под впечатлением от книги Елены Литвяк у меня затеплилась надежда, что материнское в нашей словесности просто целомудренно затаилось, набираясь сил. Схлынет волна гламура и глянца, и откроется, обязательно откроется оно читателю во всем своем достоинстве и красоте.

Повествование Елены Литвяк окутано таким доверчивым упованием на милость Божию, рядом с которым не может быть уныния и тоски. Так в солнечный июньский день, глядя на голубой небесный простор, невозможно себе представить, что еще недавно над тобой висели свинцовые тучи и шел снег с дождем. И, дочитав последнюю страницу «Дневника мамы», вновь тянет вернуться к первой и еще, и еще напитаться, надышаться этим счастливым воздухом.

«...Я еще не ощущаю физически малышка, но все увереннее общаюсь с ним. Да и папа Андрюша тоже. Явственно чувствую, что на вечерней молитве мы стоим — трое. Ловлю себя на том, что часто объясняю малышу, где мы с ним ходим, что видим и слышим. Вздумала читать ему книжки. Выбираю такие, где есть мелодия, — детские русские потешки и колыбельные, сказки Пушкина и «Конька-горбунка». Мне почему-то кажется, что он мелодией их впитает, как впитывает через мой нос всякие запахи. Вдруг так, мелодией, войдет в него русский язык и вся наша русская культура? Стараюсь причащаться возможно чаще, как силы есть, чтоб благодать Божия питала и грела детку...»

Мне вспоминается судьба русской художницы Зинаиды Серебряковой. Она не заканчивала ни школ, ни институтов, ни академий. Говорила в конце жизни: «У меня не было ни одного учителя рисования...» Не умела, по собственному признанию, рисовать руки. Но вот приходишь в Третьяковскую галерею — и тебя встречают дети Серебряковой, гениальные портреты ее четырех малышей — Жени, Шуры, Кати и Танечки.

Глядя на них, вдруг открывается: любой дар Божий в материнстве преумножается многократно! И речь не о том только, что этот дар передается детям и расцветает в них. Нет, он незримо растет и готовится явить себя миру и в те минуты, когда мать всецело посвящает себя малышам, когда ей и вздохнуть некогда, когда быт давит со всех сторон и ни о каком искусстве женщина и не помышляет. Просто, когда дети спят, она берет в руки карандаш и рисует, или ведет дневник, как Лена Литвяк, — только чтобы запечатлеть свое счастье. На радость для всех нас!

И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме (Мф. 5:15).

Дмитрий Шевдров

«Начала писаться книга живота» — так говорили в старину люди о зачатии ребенка. «Живот» — по-славянски «жизнь». С мгновения зачатия начинается жизнь бессмертной человеческой души, хотя и нет еще для нее устроенного дома — тела. Девять месяцев ожидания чада оказываются долгим волнующим предисловием этой книги, а каждый месяц жизни — отдельной главой. В юности я мечтала, чтобы моя учительская судьба вобрала в себя судьбы как можно более разных детей — маленьких, больших, больных, здоровых, моих соотечественников и питомцев иных культур. Сбылось почти все, кроме одного: младенцы оставались для меня неизвестным, загадочным народцем. Опыт друзей, имеющих малышей, ни в чем не убеждал, поскольку опыт родительства у каждого свой, уникальный. И вот, милостью Божией, я тоже — мама.

Каждый день передо мной щедро разворачивается таинственное действо становления человека. Самое главное сейчас — ничего не пропустить, поскольку открывается удивительная возможность научиться многим важным и интересным вещам. Научиться с первого мгновения всматриваться в ребенка, а не только умиляться его беспомощности, мастерски меняя пеленки. Научиться проживать с дочкой именно ее детство, а не повторять собственное, даже такое безоблачное, как у меня. Научиться не только кормить, купать и играть, но и всегда помнить об отдельности, единственности в мире и для чего-то предназначенности Богом этого человечка, несмотря ни на какие существующие навсегда между нами связи. Научиться, в конце концов, не подавлять грузом материнской любви росток его собственной жизни, не пугаться неизбежных ошибок, но и не стараться поскорее забыть их боль. Расти вместе, открывая друг друга. Стараться, пока сил хватит, записывать каждый или почти каждый день новой жизни. ...Так родился и вырос в маленькую книжку наш дневник.

Лето

«Сколько Бог даст», — говорил мой муж, когда я спрашивала его, сколько он хочет деток. Мы счастливо мечтали, что первенец народится через девять месяцев после свадьбы. Но месяц проходил за месяцем — ничего. У наших друзей, одногодков и более младших, уже по трое-четверо, у кого-то уже и внуки есть, а у нас... «А вдруг мы слишком старые для того, чтобы быть родителями?!» — все чаще и чаще приходила в голову предательская мысль.

* **

Обычное женское прекратилось. Это сбой в организме или... Боюсь верить, а Андрюшка очень даже уверен, просто без всяких сомнений. 8 июля еду в Оптину и — не решаюсь окунаться в источнике. Может быть, я уже не одна?

* **

И вот все — правда. Я внутренне скачу от радости, а внешне — мило улыбаюсь врачу и запихиваю в рюкзак пачку направлений — на анализы и обследования. Мама моя совершенно счастлива и торжественно обещает никому ничего не говорить.

* **

Все время хочется спать. Хорошо, что сейчас июль и отпуск. Традиционно ожидаемого токсикоза пока нет и вообще ничего нет, никаких ощущений потусторонних, словно там и нет никого, во мне. Но на самом деле — ЕСТЬ!

Жадно разглядываю фотографии плода на родительских сайтах в Сети. Пытаюсь представить, какой он — наш малышик. Оказывается, на шестой неделе у него УЖЕ БЬЕТСЯ СЕРДЦЕ!

Каждый день для этого Удивительного и Неведомого пью витамин Е, фолиевую кислоту и йодомарин, объедаюсь фруктами и хожу по три километра. По утрам прибавляю к молитвенному правилу трогательную в своей беззащитности и надежде молитву для беременных ко Пресвятой Богородице и Господу. Ведь это чудо, которое во мне, — Их подарок!

* **

Я в ужасе от собственного неведения. Ведь на самом деле — ничего-ничего не знаю. А младенцев, таких малюсеньких и хрупких, просто боюсь держать на руках. Когда весной крестили третью дочку моих друзей, двухмесячную Саню, я дрожала, как осиновый листок. И вот теперь... По улицам больше не бегаю, а шествую, защищая от столкновений свой еще не существующий живот. Натурально — прикрываю его рукой, входя в метро!

Каждый день, как на работу, хожу в поликлинику. К каждому врачу — очередь часа на два. В рюкзаке теперь, кроме книжки, йогурт и какой-нибудь фрукт. Есть хочется все время. Народ в очередях грустный, в основном — старики. Так что без очереди, что вроде по закону положено, как-то даже совестно проходить. Один раз заикнулась было, на что мне одна женщина резонно сказала: «Ничего, посидите, у вас еще срок маленький». В том-то и штука, что срок маленький, а бывает временами, сил совсем нет. Правда, однажды мужики пропустили все-таки без очереди, и я была им благодарна.

* **

Появился малюсенький, совершенно незаметный, на мой взгляд, животик, но опытный глаз деревенских женщин моментально рассекретил мои секреты. Это только мужикам ничего не видно, а тетя Клава, давая мне в воскресенье три просфоры, говорит: «Одну тебе, одну Андрюше, а другую — ему. И не упирайся животом своим в ящик, а то у него носик будет сплюснутый!» Каким животом? В просторном сарафане еще ничего не видать. А вот и видать!

В те редкие дни, когда я живу не в Москве, а опять в деревне, безо всяких врачей, мы любуемся с малышком на буйно расцветшие у крыльца бархотки, календулу, герань. Изо всех сил дышу носом, чуя запахи поля, леса, дождя. Ко многим запахам отношусь с отвращением — курево, жареная пища. Иногда вообще вид любой пищи вызывает тошноту.

Я еще не ощущаю физически малышка, но все увереннее общаюсь с ним. Да и папа Андрюша тоже. Явственно чувствую, что на вечерней молитве мы стоим — трое. Ловлю себя на том, что часто объясняю малышу, где мы с ним ходим, что видим и слышим. Вздумала читать ему книжки. Выбираю такие, где есть мелодия, — детские русские потешки и колыбельные, сказки Пушкина и «Конька-горбунка». Мне почему-то кажется, что он мелодией их впитает, как впитывает через мой нос всякие запахи. Вдруг так, мелодией, войдет в него русский язык и вся наша русская культура?

Стараюсь причащаться чаще, как силы есть, чтоб благодать Божия питала и грела детку.

Теперь наш ребеночек называется, для медицинской науки, плодом. А до этого — эмбрион. И кто это выдумал, что он вовсе не человек, пока не пройдет десять недель его жизни? А кто же он — личинка, зародыш, как гусеница? Глупости! Он человек самый настоящий, у него душа живая и бессмертная с первой секунды жизни!

* **

Пост беременным послабляется, но не отменяется вовсе, как я выяснила у о. Александра. Если хочешь, чтобы дитя полюбило воздержание, нужно его еще во чреве воспитывать. А я-то на радостях наелась молочка и кефирчика, а теперь совестно... Вполне можно поститься в среду и пятницу, только надо почаще есть, чтоб не голодать. А приближающийся Успенский пост будет выглядеть так: рыба (кроме среды и пятницы) и — когда уж очень надо — молочко. А так — овощи и фрукты, которых кругом полно, и бобы в качестве источника белка.

***

Первая серия медицинских приключений закончилась, правда, с неутешительным прогнозом от окулиста — скорее всего, будем рожать кесаревым. Миопия высокой степени, правый глаз — минус одиннадцать, левый — минус шесть. А как же — полон дом ребятишек? С таким диагнозом после первого кесарева все остальные тоже будут кесаревы, а сколько их может быть?..

***

Неприятные ощущения первого триместра наконец-то исчезли. Я в каком-то блаженном состоянии счастья и тишины. Временами почти забываю о своей беременности, настолько деликатно малыш ничем не напоминает о себе. Опять ношусь по делам, как прежде. Правда, с той разницей, что в метро все чаще уступают место.

* **

Ходим с малышом в бассейн. Очень приятно болтаться в тепленькой водичке, делать разные замысловатые упражнения и даже стоять на голове и кувыркаться под водой. Мне почему-то кажется, что и малышу все это может понравиться, раз нравится мне. Может быть, пока я плаваю, он от удовольствия болтает ножками, которые у него уже есть.

Осень

Иногда приливают прежде незнакомые «мамские» чувства. Неужели я — неумелая и взбалмошная мечтательница — на самом деле скоро стану мамой? Буду тщательно умывать свою детку, и причесывать, подбирать одежки и книжки, возиться с ним по целым часам и вскакивать среди ночи? И молиться за него? Впрочем, это я уже и сейчас делаю, всем сердцем поручая ребеночка Господу и Богородице, и очень хочу, чтобы жизнь в правде Христовой была для него самой желанной.

А он там себе растет внутри меня. Уже, оказывается, волосики есть.

* **

Наша с малышом жизнь приобретает новые очертания. Кроме бассейна, мы стали ходить на курсы подготовки к домашним родам. Ведет курсы замечательная Наталья, сама родившая дома восьмерых детей. И конечно, большинство мам, приходящих к ней, тоже собираются рожать дома. Откуда возникла в моей голове эта, может быть, безумная идея? Все из того же неистового желания быть многочадной мамой и рожать детишек самой. Тем более, как говорит Наташа, это возможно, поскольку кесарево сейчас врачи ставят в качестве диагноза беременным слишком часто, так проще. А некоторые будущие мамы сами просят, думая, что так легче, не больно. А мне не надо как легче, мне надо — как надо. А что, если в самом деле рожать дома? Очень боялась: вдруг Андрюша не согласится? А он согласился!!!

* **

Вчера ночью, где-то между 18 и 19 октября, малыш вежливо постучался. Я сперва не поняла, что происходит — лежала себе на левом боку, как люблю. И вдруг — нежно так, тихонько, как будто кто-то невидимый похлопал по животу несколько раз и затих. Привет, малыш, это ты?! Я прислушивалась, уйдя в себя, надеясь еще немножко пообщаться. Но пока это все. До новых встреч (надеюсь, скорых)!

* **

Ребятенок очень живо скачет внутри меня, особенно по ночам или очень рано утром, когда я поднимаюсь в полшестого проводить папу Андрюшу на работу. Не могу сказать, что мы «разговариваем» каждый день по многу раз, но раз в несколько дней — точно. После каждого такого «сеанса общения» мои материнские позывы оживляются, я усердно напеваю песенки и просто разговариваю с ним (моя мама говорит, серьезно, как со взрослым, как будто он спрашивает, а я отвечаю; да, так и есть). В первый раз немножко играла ему на флейте.

Мы все еще живем в деревне, хотя лето давно кончилось. Живем по старинке — топим печку и умываемся в тазике. Избушка наша старенькая, начала прошлого века, но почему-то ужасно уютно в ней, хотя, если судить по городским меркам, уюта никакого. Зато храм близко, всего несколько десятков шагов по нашей улице.

* **

Стало холодно и скользко. И как-то сами собой включились новые инстинкты под общим названием: «Осторожно!» Не то чтобы я вдруг стала всего бояться, просто появилось отчетливое ощущение Ангела за спиной, который за мою безумную жизнь очень переживает и громко подсказывает, что делать. Не ходи быстро! Пропусти пять поездов, а в шестом поедешь — там народу меньше! Не бегай по морозу раздетая! Ешь лимоны и не соли ничего!

* **

Что-то редко малышик подает знать о себе. Я забеспокоилась и так прямо вслух стала ему свои беспокойства излагать. И он — тук-тук-тук! Появился!

«Привет, Малыш! Как хорошо, что ты меня слышишь! Сегодня был такой день замечательный — тепло, солнышко, как будто не конец осени, а самое ее начало. Помнишь, как мы с тобой сегодня помогали папе Андрюше укладывать дрова в поленницы и построили домик для кошки, теплый, набитый сеном?

Так удивительно, что до сих пор еще тепло! А совсем скоро ляжет снег, настоящий, на всю зиму. Ты ведь никогда еще его не видел. Воздух сразу запахнет по-другому, не так, как сейчас пахнет — старыми листьями и дымом. И не так, как летом, когда вечером в воскресенье мы шли с тобой и папой через закатное поле и комариный лес. Помнишь, тогда кругом были ромашки и сено, странно свернутое в рулоны? А снег пахнет чем-то острым, сырым, сразу становится очень светло вечером, свет от окошек дробится во множестве снежных хрусталиков, превращающихся в маленькие светящиеся фонарики. И мечтаешь уже о Рождестве, за которым почти сразу — весна и твое рождение, которого мы так ждем...»

Так мы и разговаривали с дитяткой, а потом я пела наше с ним любимое — «Птичку» и «Серые коты из-за моря шли...» Был тихий воскресный вечер. И на душе было тихо и хорошо. Малыш изредка трепыхался и опять затихал.

Очень неприятный сюжет этой недели — вполне закономерная в ноябре простуда. Борюсь с ней при помощи меда и малины.

* * *

Опять выписали кучу анализов, опять делать УЗИ вкупе с допплерметрией. Очень я все это не люблю, но духу не хватает спорить с врачами и отказаться. Вот почему я не хочу в роддом — мы с малышиком будем там объектами воздействия, «материалом», а мне важно, чтоб все таинственное действо родов совершилось по-Божески и по-человечески — тепло и интимно. Я хочу сама поработать, хотя, честно говоря, страшновато, в первый-то раз! Внутренние мои ощущения что-то не очень мне нравятся — часто возникает какая-то беспричинная хандра, тоска и страх. От этого живот напрягается и каменеет. Я еще больше переживаю — вдруг малышу там неуютно, неудобно, что-то не так? И шевелится он редковато, гораздо меньше, чем раньше. Может, ему просто становится тесно внутри меня, не очень-то повернешься?

Зима

Мы почему-то все больше и больше уверены, что детка наша — девочка, хотя на УЗИ я ничего этого не спрашивала. Нам совсем не важно, кто там внутри — мальчик или девочка, лишь бы здоровое было чадо, родилось благополучно, и все мы были бы в родах наших домашних здоровы и счастливы.

* * *

21 декабря. Удивительно наполненный день. Столько всего успело произойти. Или это во мне обостряется восприятие жизни, что я столько всего замечаю, нося новую жизнь в себе?

Всю ночь шел снег. А я этого не знала. Утром дорожки вокруг нашего старенького домика так замело, что папа Ан-дрюша, уходя на работу, прокапывался к калитке лопатой. И мы с малышиком побежали через пару часов следом за ним — в Москву, к доктору. В Москве тоже зима, почти как у нас в деревне. Все сделалось как-то глуше, тише, спокойнее. Звуки пропали под снегом. Машины еле ползут по дорогам, и моторы не ревут. Непривычно. Единственный звук утра — шарканье металлической лопаты. А у нас в деревне и его нет — лопатка дома деревянная. Подцепляет снег нежно, будто ладошкой, и бережно укладывает мохнатым валиком сбоку проявляющейся дорожки. Столько снега малышик в своей жизни не видел. Как же должно ему быть там, внутри, светло от сияющей белизны!

Врач сказала, что дитятко лежит уже вниз головой, но «как-то криво», что меня обрадовало и взволновало. Вот почему вчера и позавчера были такие дикие шевеления! Андрюша очень удивился сообщению, что малышик теперь живет головой вниз: «И как же ему там?!» Как космонавту, наверное.

* **

Береглась, береглась, а вот и заболела — микробы настигли меня в самый неожиданный момент и свалили с ног на две недели, сразу после Рождества. Немощь во всем теле, хорошо, хоть температуры нет. А тут еще морозы крещенские пожаловали (32 градуса!). А у нас дров осталось на пару топок. Неужели придется сбежать в город и бросить наш маленький любимый домик до лета, испугавшись власти зимы? Но в первый день холодов друзья привезли пару толстых бревен из леса, потом другие наши друзья поделились дровами, и мы смогли продержаться до покупки долгожданного грузовика, полного колотой березы. А там и морозы начали отступать. Потом отступила и простуда, и мы опять продолжаем счастливо жить в деревне.

* **

Началось самое трудное время. Ожидание становится уже тягостным, а расспросы окружающих — все назойливее. Мамочка моя так волнуется, как будто это она рожает первый раз в жизни, а не я. От этого бесконечного стресса очень устаешь и раздражаешься. А так хочется перед родами иметь со всеми добрые отношения и сохранять мир душевный. Хочется внутренне собраться, как это бывает Постом, чтобы приготовиться к великому делу. На все мои предродовые страхи о. Александр отвечал, что это совершенно нормально и случается со всеми, но разные люди по-разному с ними справляются. Это страх неизвестности, точка, где встречаются жизнь и смерть. И вот из всякого страха есть два пути — паника и мужество. Не бояться — невозможно, поскольку тело, имевшее уже по жизни опыт страданий, совершенно естественно боится боли, да еще дотоле неизвестного качества, свойства и силы. А душа может и не дрогнуть перед лицом страха, укрепиться и потерпеть. Надо только очень этого хотеть и потрудиться. И заодно — вывести свои страхи в практическое русло, еще раз проверить аптечку для родов и детские вещи — все ли есть, все ли под рукой, поскольку начаться все может теперь уже в любую секунду. Это я, мама!

Весна

1 марта. Чудный настоящий весенний день, с солнышком. Это я успела увидеть краем глаза утром, а во все остальное время мне было сильно некогда — дитятко наше решило рождаться именно сегодня. В три утра отошли воды — хлопнули остатки пробки и потекло, потекло... Очень много чистенькой, прозрачной жидкости. Значит, ребенку во мне было комфортно. Позвонили акушерке Наталье: что нам делать дальше? Потихоньку начинались схватки, пока неболезненные. Стали с папой Андрюшей на молитву — благословиться на страшное и великое, неведомое дело. Все равно неведомое, хотя сколько было прочитано по этому вопросу!

За окошком по-прежнему темно. Постелили на кровать большую клеенку, всякие старые тряпочки, разложили аптечку на тумбочке под рукой. Там же — памперсы, пеленки, самая маленькая, какая нашлась, распашонка. Только бы ничего не забыть. Андрюша собирается на работу, чтобы вернуться часа через два. Другого способа взять на сегодняшний день отгул у него нет. В соседней комнате спит ничего не подозревающая Андрюшина мама. Тихо закрывается входная дверь. Возвращайся скорее! Наташа велела лежать и ждать, когда она приедет. Совсем не больно, будто кто-то тянет меня вниз, усевшись на поясницу. Наверное, это детка уже пробирается узким, темным коридором. Засыпаю.

12 3 4 5 6 7 Следующая ⇒