Заигрывающие батареи

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]

Аннотация: Про прием противодействия немецким танкам. Именно такое позволило остановить непробиваемые Тигры на Курской дуге. Добавляется следующая повесть. Все, окончательный вариант с внесенными исправлениями. Поправил ряд деталей и дополнил справку по персоналиям.

Младший сержант Новожилов, командир саперного отделения.

Кот орал устало и безнадежно. Чувствовалось, что котофей матерый, но оголодал и ослабел. И наверное, отчаялся. Успел сержант ухватить за рукав шинели бойца Чернопятко, который кинулся было котея спасать. Молодой еще сапер, разумения не приобрел, а покинутая и полусожженная деревня и кого угодно в очумение привести может.

Кошак мяукал из-под ящика - судя по серому цвету и черным иностранным буквам, по трафарету нанесенным, боеприпасный, немецкий. Стояло это все на деревенском резном крылечке. Кот услышал, что люди подошли, заколготился, разволновавшись. Завопил еще жалостнее.

- Ты проволочку смотри - приказал подчиненному Новожилов, удерживая его за рукав на всякий случай.

- Якую? - не понял тот.

- Любую. Может и телефонный проводок или жилка стальная.

Сам сержант аккуратно лопаткой отодрал пару досок от крыльца, глянул внутрь. В темноте разглядел именно то, что и ожидал - стальную жилку сверху от ящика - и красную оперенную тушку немецкой минометки. Кряхтя, оглядев все внимательно, не спеша отодрал еще пару досок, (крылечко было красивым, очень тщательно и со старанием сделанным, а Новожилов ценил чужую работу) влез в пространство под крылечком и аккуратненько отсоединил проволоку от мины. Вылез задом наперед, на манер рака, показал Чернопятко сюрпризец. Хитромудрые фрицы вставили в минометку взрыватель натяжного действия. Боец кивнул, не надо семи пядей во лбу быть, чтобы понять - простенькая ловушка, но могла и сработать. Еще раз все внимательно осмотрели, потом аккуратно приподняли ящик, молодой сапер тут же кота ухватил обеими руками, но больше ничего опасного не было, оставалось только от котофея проволоку открутить. Животина и не сопротивлялась, мявкала только жалобно.

- Як ты догадався, сержан? - спросил гладивший тощего котейку боец.

- Не впервой такое. Если у немца время есть - а деревню не спалили при отходе - значит ищи сюрпризы. Любят они это дело. Ты б кота выпустил, он бы побежал, под вами бы и хлопнуло полкило тола, да с осколками. Не спеши, в нашей работе спешить нельзя.

Все убрать за гитлеровцами не успели.

Двух часов не прошло - подорвались два пехотинца, поднявшие - по ошметьям судя - брошенный немецкий рюкзак.

А ранним утром немцы контратаковали, прикрываясь тремя танками, и вышибли наших из деревни. Выскочивший спросонок из теплой духоты натопленной избы сержант тут же залег, в конце улочки неторопливо ворочалась серая граненая туша танка и мелькали силуэты знакомого до омерзения цвета. Успел пару очередей туда послать, лихорадочно думая, что можно сделать. Танк ахнул громом, осветив серенькую рассветную улочку снопом огня. Последнее, что запомнил Новожилов - взметнувшуюся перед ним фонтаном землю, закрывшую все поле зрения и жуткой тяжести хрустящий удар в голову.

Потом он чувствовал, что вроде как движется куда-то - но не сам, словно плыл, не шевеля ни рукой ни ногой, и понимал это как-то странно, отстраненно, словно о другом человеке думал и боль тоже ощущалась как -то неправильно - она была, но вроде как не своя, словно бы через подушку болело. И тело словно облако стало, потеряло привычную определенность и размеры. Словно плавал неспешно в киселе. И сам был киселем.

Странный полусон, полунебытие. Мысли отсутствовали, хмарь какая-то вместо них. Муть, разводы, неразличимые контуры странных цветов... И постоянный шум-звон, не дающий сосредоточиться. Вертело - крутило и мутило.

Пришел в себя - глаза не раскрыть. Испугался и опять в полуобморочное состояние впал. Билась теперь в голове одна мысль: "Ослеп!"

Потом стал узнавать голоса. Смог отвечать даже, хотя и не узнавал своего голоса, чужой какой-то был, хриплый и невнятный. Руки стал ощущать, сначала три пальца на левой, потом ноги почуял, сгибаться вроде стали. Задницу ощутил - потому как намяло ему чем-то ребристым низ спины, мешало, а не выпихнуть. Дошло с опозданием - это холодная и эмалированная штуковина, которую под него засовывают - судно в которое лежачие больные гадят. Стало стыдно, медсестры и санитарки - женщины, а он словно дите малое. Принялся проситься вставать. Долго не разрешали. Наконец сняли бинты с лица. Яркий свет резанул по глазам - аж слезы потекли, а обрадовался до поросячьего визга - целы глазенки-то!

С этого раза поправляться стал стремительно и аппетит проснулся и жить захотелось. Когда до сортира госпитального впервые добрался сам на дрожащих ногах - словно подвиг совершил. Голову еще перевязывали, побаливала. С товарищами по палате перезнакомился - у всех ранения в голову, соответствующее отделение оказалось.

Про себя узнал не без удивления, что получил в башку снарядный осколок, который пробил каску и в ней же застрял, если б не шлем - не лежал бы он тут. А хирурги так намучились с этой пришпиленной к черепу каской, что даже сделали запись в карточке раненого.

Глаза забило землей от близкого взрыва. Тоже намучились офтальмологи, но роговичка зажила хорошо, веко на правом глазе срослось после шитья "на отлично" и в целом пациент Новожилов отделался куда как легче, чем сначала думали невропатологи. Мозги, конечно, тряхануло немилосердно, будут теперь долгое время головные боли и шум в ушах, увы, теперь останется, но даже профессор - полковник был уверен, что после такого осколка явно будет более серьезное выпадение функций головного мозга, а теперь только плечами пожимает.

На занятиях физиотерапией перекладывал тонкие палочки, строил, словно малый ребенок, из горелых спичек домик, пуговицы пришивал к лоскуту ткани, потом отпарывал - и снова пришивал непослушной верткой иглой. Восстанавливал мелкую моторику, как это по-ученому называлось. На коротко стриженой голове остался спереди здоровенный грубый рубец, а так - в остальном все обстояло очень даже не плохо. Сила вернулась на госпитальных харчах, работу себе искал, будучи переведен в команду легкораненых, дрова пилил, радуясь тому, что видит, ходит, руки цепко все хватают и глазомер не пострадал.

На комиссии оказался в итоге "ограниченно годен к военной службе" и профессор на прощание попросил пару-тройку анекдотов рассказать, чем удивил сержанта очень сильно и не очень-то любивший публичные выступления сапер рассказал пару-тройку, что попроще, дивясь просьбе, потом стучал по столу пальцами - сильнее и слабее - как просили и много чего еще делал.

Профессор вроде остался чем-то недоволен, а лечащий врач - молодой майор, наоборот, улыбался и порекомендовал и впредь носить во время боевых действий стальной шлем. Слова его сержант запомнил. Врача своего он уважал и рекомендации выполнял безоговорочно. Не удержался - спросил, зачем анекдоты понадобились, удивился ответу - оказывается при поражении лобных долей мозга становится человек пошлым и хамовитым и юмор у такого пациента - ниже пояса, а у него, Новожилова, с шуточками все в порядке, целы, значит эти самые доли.

После госпиталя попал в тыловую часть, занимающуюся разминированием освобожденной территории, явно по протекции госпитальников - мужики саперные тут были в основном пожилые, семейные. Зато работа оказалась вполне знакомой - снятие минных полей, обезвреживание неразорвавшихся предметов и всякое такое, чем до ранения "старик" Новожилов занимался целых три месяца, не считая срочной службы. Тело приходило в себя, боли уже и не мучили особо, к шуму в ушах привык и перестал замечать. Шрам на голове побледнел, черные точки на лице, куда вбило взрывом частички земли постепенно исчезали - как майор и говорил, кожа обновляется, сходит слоями - вот оно и получается так.

Бойцы посмеивались над командиром, который как в поле выйдет, так сразу каску на башку, но отношения сложились теплые, хотя половина отделения сержанту в отцы годилась. Да и вторая половина к тому близка была.

Вызов в особый отдел немного напугал. За собой больших грехов не помнил, а за мелкие вроде и не вызывают. Оказалось, что прикомандировывают его отделение к непонятному медико-санитарному отряду, выполняющему особое приказание командования. Расписался в неразглашении сведений и убыл обратно в недоумении, которое только усилилось, при близком знакомстве с этим "особым отрядом". Кривомордый командир с простреленным лицом и артель диких босяков, по сравнению с которыми бурлаки на Волге были щеголями и модниками. Задачка и впрямь оказалась в прямом смысле головоломной, но интересной.

Через полгода на следующей врачебной комиссии сержанта признали годным к строевой и некоторое время он был в учебном полку, откуда "купец" с саперными петличками забрал Новожилова.

Теперь - половину весны и уже треть лета он и его товарищи работали, как проклятые. Солдатское радио, как называли слухи, ставшие вдруг с 1943 года солдатами бойцы, весьма уверенно заявляло - тут, вокруг Курска готовится громадная заваруха.

И все об этом говорило, ставились невиданные по плотности и размерам минные поля, в первую очередь - противотанковые, пехота, артиллерия и танки закапывались в землю, словно стадо кротов, все это маскировалось самым тщательным образом. Попутно лепились фальшивые позиции с макетом танков и пушек для обмана врага и во всем этом первую скрипку играли саперы. Свое участие вкладывали в эту колоссальную работу и ребята из отделения Новожилова.

Гимнастерки не успевали просохнуть.

А в воздухе висело что-то тяжелое и гнетущее, хотя погода была теплой и летней, от дождиков зелень перла как оглашенная и вообще - самое время для сельской работы, но вместо человеческих усилий приходилось готовиться к немецкому наступлению.

И тут становилось тоскливо, хотя политработники и старались вовсю. Разведка постаралась хорошо - новая немецкая техника была изучена отлично и саперы изучали слабые места немецких танков с странными названиями "Тигр", и всякого прочего металлического зверинца. Любили гитлеровцы давать своим железякам звериные имена. Листовки и плакаты браво рекомендовали бить бронебойными пулями в смотровые щели и приборы наблюдения, смело простреливать из сорокопяток стволы орудий и всяко разно калечить стальное зверье. Но тертые калачи, уже понюхавшие пороху, в их числе и Новожилов, только в затылке чесали. Это на плакате художнику все просто. А тут в поле получалось куда как кисло. Особенно учитывая то, что судя даже по плакатикам, в лоб это зверье могли взять только самые свирепые советские пушки, а их было раз-два и обчелся.

Остальным мягко рекомендовалось поражать врага в корму и борта. Ага, так немецкие танкисты и будут подставлять слабобронированную задницу, разбежались вприпрыжку.

А для саперов оставалось старое и уже пользованное нахальное минирование - установка противотанковых лепех и ящиков непосредственно под танковым носом.

Только на это и был расчет, что гусеницы у танков все же самое слабое место, на них брони в 15 сантиметров нету.

Когда Новожилова с его отделением перевели в "подвижную группу минного заграждения" он только огорчился. Потому как вся эта группа была посажена на грузовики из расчета - одно отделение на грузовичок и в кузов загружено было изрядное количество именно противотанковых мин, почти до того, что рессоры захрустели.

Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы дошло - придется с танками немецкими в пятнашки играть, отчего ветеран Новожилов особой радости не испытал. Питание тут было куда лучше, повар видать - мастер-кашевар, но теперь не очень радовало то, что сам же выдрессировал своих подчиненных ставить мины быстро и качественно, так чтоб с трех шагов не видно было. Медали за это не дали, а самые ловкие отделения приказом были сведены в эту мобильную группу.

Между нами говоря - не ради медали старался, просто знал, чем меньше сапер маячит на чистом поле, ковыряясь что с установкой, что со снятием мин - тем меньше вероятность, что накроют неторопливых пулеметным и минометным расстрелом. Ан вон как вышло. Из огня - да в полымя!

Грузовик у сержанта не вызвал восторга. И водитель - тоже. Кряжистый молодой и неторопливый ефрейтор со значком ГТО. Особенно усы разозлили - модник, значит, и есть время за усиками глядеть, а возни с ними много. И сами эти усы - которые многие носили особенно разозлили, почему-то эту "зубную щетку" Новожилов считал особо поганой, раз такую же Гитлер носит!

Когда получил дополнительное снаряжение - тем более огорчился. Дымовые шашки, проволока, доски и много чего еще. Из досок сколотили что-то вроде трапиков с низкими бортиками - аккурат мины по ним спускать на ходу. В хронике показывали. что так с эсминцев глубинные бомбы кидают. Совсем с точки сапера ересь и ахинея, даже не закопать мину! Мчаться и так раскидывать, свесив дощатую приспособу с заднего борта! Сразу понятно, что такое делать можно когда за тобой танк гонится! Вот здорово-то! Всю жизнь мечтал в догонялки такие играть! Кто придумал - шибко умный, видать! Хрена удерешь от танка, пулеметами достанет играючи.

Потренировались, спуская на ходу по трапу мины без детонаторов. Насобачились, хотя и погрустнели все - дошло до самых тугодумов чем заниматься придется. Одна радость - дымовых шашек сержант набрал от души, что позволяло надеяться, что устроят спасительное "бой в Крыму - все в дыму!"

Напряжение в воздухе висело. Опытные бойцы чуют верхним чутьем, что начнется и когда. Вот и тут - явно туча надвигалась. А помирать Новожилову было никак нельзя, получался он в семье единственный мужик, кроме уже комиссованного из армии по болезни деда.

В госпитале встретился с земляком, много о чем тогда поговорили, понял точно - плохо сейчас дело в колхозе. До войны - богатый был, в колхозе имени Чапаева имелось полторы сотни лошадей, четыре больших конюшни, да ещё два собственных трактора колесных. А осенью 1941 года трактора и большинство лошадей забрали в армию. С концами, понятно.

Летом 1942 года в колхозе осталось пять лошадей: Безсмертный, Сонка, Весёлка, Мальчик и Волна. Безсмертный попал в колхоз весной, жеребец был списан из кавалерии по ранению, долго хромал и работать не мог, шкура у него была в ранах и шрамах, председатель вел его на поводу пешком 30 км со станции.

Сонку, Весёлку и Волну не отдали наши бабы, избили уполномоченного, который приехал забирать лошадей. Уполномоченный потом ещё несколько раз приезжал с милицией, но бабы милиционеров не боялись и последних кобыл из колхозного табуна не отдали. Мальчика председатель колхоза выменял у артиллеристов в Сызрани на пару кабанчиков по официальной версии, а бабы говорили, что украл с эшелона на станции. Председатель колхоза мужик был чумовой, ни себя, ни людей не жалел в коллективизацию и в тюрьме успел посидеть и из партии его исключали в 37 году, но в 38 выпустили, и он работал в колхозе скотником до Финской, когда из райкома снова поставили сначала заместителем председателя, а с началом войны и председателем колхоза. Осенью 1941 года, возвращаясь из райисполкома, углядел на ж/д путях брошенную платформу, на которой стоял людиновский локомобиль. Это такой сухопутный паровоз, если кто не понял. Знакомые были на железной дороге, пособили. Быстро договорился с танкистами, которые стояли лагерем недалеко от села и те за магарыч проволокли в колхоз этот локомобиль.

Если бы не этот русский мужик - Василий Иванович Ефремов, то не дожили бы многие колхозники до конца войны. А сам он пропал без вести в сентябре 42 года под Сталинградом, вместе с другими односельчанами, уходил в армию в июле, тогда из села забирали мужиков 1893-1899 года рождения. И остались в колхозе в качестве рабочей силы старики, женщины и подростки, пять лошадей и людиновский локомобиль на 2.5 тысячи гектаров пахотной земли.

Если бы не этот локомобиль, то не подняли бы пахоту, а без толку бы сами пропали и последних лошадей и коров загубили бы. И кору собирали сосновую и рогоз и корни лопухов и прочие корешки, желуди мололи и почки сушили. Зимой солому с крыш снимали и скотине запаривали. Очень тяжело жили, фактически выживали. Братик младший подростком был и в школу бросил ходить, курить цигарки начал, работал весной-летом-осенью в поле и на скотном дворе, зимой в лесу деревья пилил и бревна вывозил в снегу по пояс, в семье остался старшим мужиком, дед и старший брат на фронте, а две младшие сестренки и брат пятилетний, да ещё малолетние племянницы и племянники на руках у бабушки, потому что старших сестер забрали на оборонительные работы, копать эскарпы, да противотанковые рвы.

Вот так жили и выживали, да маленьким детям пропасть не давали. И должен был Новожилов вернуться, такую себе задачу поставил.

А тут вон - с танками гонки устраивай!

И остальные бойцы посерьезнели, шутили меньше, чем прежде, курили больше. Письма домой писали старательно - замполиты требовали, да люди и сами понимали - скоро времени на это не будет вовсе, а может и не только времени. Начальство было настроено серьезно, само нервничало, работы было невиданно много. А бойцы - они же все видят.

Начало громыхать вдалеке днем. Помалкивали, но переглядывались вопросительно. Ночью ливень хлынул, гроза началась мощная, летняя, южная и к грому вдруг добавился чудовищный, не слышанный ранее рык. Проснулись. вскочили как по тревоге. Переглядывались - не понимая, что это - потом дошло. Это сотни стволов артиллерийских заработали. Но вроде как наши, что неясно. Во всяком случае разрывов не было ни слышно, ни видно. Сон пропал к черту. Стало ясно - началось. И всерьез началось. Слыхал Новожилов ранее канонаду, но тут было несравнимо. Мощные силы столкнулись. И сержант незаметно поежился.

Фельдфебель Поппендик, командир новехонького танка "Пантера".

То, что творилось в его полку и в его батальоне было непостижимо умом. Вроде бы великогерманская армия, особые части, но впечатление было - словно это итальянцы какие-то или румыны здесь собрались. Довелось раньше наглядеться на этих вояк - и тут все словно и не немцы.

Стальное стадо бессмысленно собралось в кучу у края паскудного оврага. На дне, в жидкой жиже, словно мастодонт в нефтяном озере, по башню завяз тяжеленный "Тигр", черт его знает, откуда тут взявшийся. Две новехонькие "Пантеры" влипли рядом, как мухи в патоку. По башни тоже, практически. Саперов было много, суетились и корячились, но явно не смогли обеспечить проход. Доски и бревна, которые они совали в жижу смотрелись жалко, словно спички и соломинки. Дымившийся неподалеку полугусеничный тягач и разутая "Пантера" из соседней роты, ясно говорили - тут еще и мины стоят.

Бахнуло совсем рядом. Еще одна кошечка напоролась. И тут же пришлось нырять в башню - воздушная тревога! Забрехали зенитки, потом густо - слоем - хлопки разрывов, "летающие доты" высыпали массу мелких бомбочек.

Осторожно выглянул - соседняя машина коротко взревела мотором и двинулась влево. Попытался связаться с взводным командиром. Тот и сам ни черта не знал и сорвал свою злость на Поппендике. Наконец, после тягостного ожидания - приказ двигаться левее, там саперы смогли наладить переход через овраг. Только приказал водителю - опять воздушная тревога. Опять пальба, шум, негромкие разрывы. Хорошо, что бомбы у русских мелкие, в такую кучу техники если бы уложить что-нибудь солидное - потерь было бы не сосчитать.

Двинулись к месту новой переправы. Впереди у деревни шла пальба и фельдфебель посочувствовал пешим камарадам, что штурмуют сейчас русские позиции без поддержки так нелепо уткнувшихся в овраг танков. Без брони ломиться грудью на пулеметы - очень печально. Но приказ есть приказ, беда только, что пехота форсировала препятствие вовремя и атаку начала как велено, а кошечки и вся техника другого полка растопырились с этой стороны и ничего сделать не могут. И на сцену выйти опаздывают совершенно катастрофично. Не повезло камарадам из пехоты.

Чертовы саперы! Попытка перебраться на ту сторону встала еще в четыре машины - три завязли как мухи в сиропе, у одной кошечки от чудовищной нагрузки пообламывались зубья на ведущих колесах, когда она пыталась не ухнуть вниз со скользкого крутого склона, но не удержалась, слетела по крутому склону, как на санках с ледяной горки, плюхнулась в липкую жижу. В месиве черной грязи, ломаных и расщепленных бревен и суетящихся грязных по уши взмокших и несчастных саперов добавилось еще и такого же вида танкистов.

Поппендик благоразумно остался стоять на месте, как только увидел, что попытавшийся объехать его балбес из соседнего взвода напоролся на мину взяв совсем немного в сторону от размочаленной грязной полосы, которая, вероятно, считалась тут дорогой. От близкого взрыва ушиб голову об люк, выругался. Только собрался обругать дурака-соседа, как неподалеку ухнуло несколько разрывов. Русские артиллеристы то ли стали пристреливаться по куче техники, то ли уже и начали вести артобстрел.

Немудрено. Вполне могли и пристрелять заранее. Поморщился. как от зубной боли. По разрывам судя - несерьезный калибр и даже прямое попадание для новехонького оружия Рейха - изящной, но смертоносной "Пантеры" будет не опасно, но саперам прилетит осколками добротно, а их и так не хватает.

И что командование тянет волынку? Нельзя стоять, это даже он в своем маленьком чине понимает прекрасно, а уж командиры с лампасами это понимать должны ясно!

Раскорячились тут на виду у русских, словно пьяная шлюха на площади, позор и стыд! Черт бы все это драл! Вызвал взводного, тот приказал соблюдать радиомолчание. Выскочка ганноверская! Сам ведь тоже не знает ничего, а важничает, хотя такой же школяр вчерашний!

Недавно слышал в разговоре полковых офицеров, что добром это не кончится, воткнули их полк "Пантер" в дивизию "Великая Германия" где и так свой танковый полк есть, а в конце концов начальство не придумало ничего лучшего, чем слить оба полка в новосделанную бригаду и назначить командиром полковника со стороны. И так-то известно, что прикомандированный - всегда сирота горькая, а здесь перед самым началом наступления - ни штаба в новой бригаде не успели создать, ни сработанности, зато оба командира полков считают себя незаслуженно обиженными - вот оно сейчас и лезет шилом из мешка в задницу! И в кошачьем полку та же проблема - ни сработанности, ни понимания маневра. Многие офицеры без боевого опыта, как ни печально.

В итоге - стоим как бараны, упершиеся в...

Опять тявканье зениток, хлопки бомб, крики. За ревом своего мотора слышно плохо, но - неуютно. Ей-ей в бою было бы веселее и спокойнее. Ну как - спокойнее... Поппендик еще в бою ни разу не был, но вот так торчать на виду без движения было вовсе тоскливо.

Экипаж тоже нервничал, тем более, что все было непонятно. Наводчик тихо ругал тупых саперов, которые не могут через никудышный овражек переправу наладить, всего работы - взорвать фугасами склоны и осыпать грунт на дно, деревянноголовые придурки, на это буркнул заряжающий, что виновата разведка - ясно же, что саперы должны были получить сведения, но тут влез в разговор водитель, который считал себя если и не самым главным в танке, то уж точно вторым, после Поппендика, потому как уже воевал раньше и даже имел награду 'За танковую атаку' - сам он говорил, что за три атаки, но Поппендик слыхал, что атака была одна и водитель по кличке Гусь просто был в ней ранен. То, что у парня еще и знак "За ранение" - только подтверждало это.

- Это штаб напортачил - безапелляционно заявил водитель. Фельдфебель не стал влезать в эту идиотскую беседу. Толку спорить, если очевидно - график наступления сорван прямо с самого начала, деревню эту поганую впереди должны были взять еще утром, саперы явно рвали склоны, что было видно ясно, там как раз и сидел "Тигр". А разведка и штаб... Дисциплинированный немец не должен вести такие бабьи пересуды. Только бы перебраться через этот грязный ров!

Вскоре в башню танка брякнул и взорвался русский снаряд. Хорошо, что осколочный. Внутри все отдалось колокольным звоном и гудением, а у заряжающего от сотрясения пошла кровь носом. Этот очкарик был малосильный и слабомощный, зато постоянно умничал. Опросил остальных - все в порядке. Поппендик высунулся аккуратно из люка, сильно опасаясь попасть под новый снаряд, осмотрелся. Закашлялся, хватанув еще не рассеявшейся толовой гари.

Взрыв попортил и сбросил четыре навешенных на башню трака, раскурочил жестяной ящик для инструментов и снес кувалду. Не так страшно, хотя саперам, не прикрытым броней, досталось свирепо. Пара санитаров протащили солдата, который обвис у их на руках, странно смотрелась карминово - красная полоса на черноземе. И столб дыма - очень характерного, черно-смолистого, говорил о том, что какой-то технике очень не повезло.

Вызвал нервный взводный, приказал аккуратно двигаться вперед - там переправу наладили. Аккуратнейшим образом поехали, мины мерещились повсюду. Водитель и впрямь был хорош - умело съехал вниз, деликатно прогремел гусеницами по настилу из бревен, покрывающему топь и лихо взлетел наверх.

Там пришлось повертеть головой - через этот хлипкий мост шли вперемешку и "Пантеры" и танки из полка "Великой Германии", вокруг оказались чужаки и Поппендик чуть не запаниковал, почувствовав себя потерянным в лесу ребенком. Наконец, увидел знакомые силуэты, причем не там, где думал. Глянул назад - удивился тому, какое там было безобразное месиво из техники, совершенно нет порядка! И несколько новых разрывов, вздувших дымные султаны в этом цыганском таборе, красоты не добавили.

А потом стало некогда рассуждать - приказ на атаку, задержавшийся на несколько часов, наконец прозвучал. Почему-то поехали в обход горящей деревни, как решил для себя фельдфебель - прикрыты подступы минами, которые тут напиханы тысячами, а расчистить некому, все саперы - во рву корячатся.

Провыло над головами - свои самолеты высыпали бомбы в пекло деревни, на бреющем отштурмовали что-то в дыму, тут же танк встряхнуло, словно он был не из стали, а картонный, даже не фанерный. Больно лязгнули зубы. Рев и грохот ударили по ушам, по мозгу, по телу.

Когда немножко пришел в себя и смог слышать, то водитель чуточку свысока пояснил, что именно так выглядит вблизи "Сталинский орган" - свирепая реактивная дрянь, похожая по принципу действия на шестиствольный "Метатель тумана".

Тут в броню что-то врезалось с хрустом и взводный завопил по рации про русские пушки слева на 10 часов. Башку было не высунуть, так хлестало по башне и корпусу, приник к перископу. С трудом в мутном дымном тумане увидел неяркую вспышку и более густой клуб дыма. Глядя на себя чуточку со стороны - (хорошо ли выглядит, мужественно ли?) отбарабанил команду наводчику. Башня легко скользнула, нащупывая прицелом русский "Ратш-бум". Три снаряда беглых вынесли советское орудие. Рядом пыхнул огонь от другого - четкая команда - и взрывы накрыли дымом новую цель. Ничего сложного! Опять тронулись вперед.

Хрустящий удар сбоку, танк аж довернуло градусов на десять. Треск ударов по броне и страшно - вдруг дошло, что это смерть колотится в слой стали. Старательно колотится, упрямо и настырно. Там, снаружи - ревело, рычало и гремело совершенно не по-человечески. И странное сотрясение машины, словно она прожевывает что-то стальное, мнет и рвет саму себя. Не понял, что это, никогда такого не слыхал. А чертов танк, любимая "Пантера", сука последняя - встала мертво и взвывший снизу водитель заорал не своим голосом:

- Фельдвеба! Ленту потеряли!

- Сто чертей в задницу! Ты уверен?

- Точно так! И пару катков - тоже!

Только Поппендик открыл рот, для того, чтобы приказать экипажу покинуть машину для натягивания гусеницы, как дважды танк вздрогнул от ударов. Камарады говорили не раз - если танк встал - то его надо тут же покинуть, сожгут к чертям неподвижную мишень, но приказ, отданный вчера, был недвусмысленным - только вперед, не останавливаясь для помощи другим, а если тебя иммобилизовали - поддерживай подразделение огнем. Понятно даже и остфризу - эти танкисты были с троек и четверок, а у новой "Пантеры" броня куда лучше. В танке остаться безопаснее.

И Поппендик решился, завертел перископом. Стараясь быть нордически спокойным отдал целеуказание наводчику. "Пантера" рявкнула огнем и железом в дымную и пыльную мглу. И продолжала бить, круша домишки и какие-то руины, откуда сверкали злые огоньки выстрелов.

В душе командир танка понимал, что вообще - то это именно стрельба из пушки по воробьям, но надо же было что-то делать!

Когда немного стихло и снаружи перестала стучаться старушка с косой, послал заряжающего на разведку. Тот вернулся быстро. С весьма неутешительными новостями.

"Пантера" разулась, как и сказал Гусь. Гусеница лежала сзади, а танк всеми голыми катками впился глубоко в рыхлую землю. Пальба еще шла, в уничтоженной деревне, где все домики сравняли уже с землей - все еще кто-то отбивался, русские хорошо окопались, но это уже было пехотное дело. Вылезли аккуратно все - дольше всех выбирался водитель, у которого был странный ритуал - он снимал свои сапоги, садясь в кресло за рычаги и сидел там в тапочках, а когда вылезал наружу - то опять переобувался.

Поппендик только присвистнул. Он никак не ожидал, что с брони как корова языком слизнула все, что до того там разместили - ни лопаты с ломом, ни топора, ни ящика с инструментами. Танк стоял перекосившись, весь в серых метинах от прилетевших осколков, пуль и снарядов и какой-то непривычно голый.

- Побрили нашу кису - грустно сказал Гусь и присел на корточки, глядя что с ходовой. Опять не ошибся, прохвост хвастливый, действительно один внешний каток разрушен и отсутствует, а два внутренних погнуты и треснули. Экипаж не сговариваясь вздохнул, как один человек. Работенка предстояла грязная и тяжелая.

Сообщили об этом взводному, но тому было не до них - еще вел бой. Обещал прислать ремонтников, но темнело, а никто не прибыл. И в деревне все еще дрались, хотя должны были ее полностью очистить от русских еще утром.

К танкистам прибилось несколько пехотинцев, которых притащили под защиту брони санитары. Двое тяжелых, трое легкораненых, молчаливые, осунувшиеся, измотанные. Ни жратвы не привезли, ни ремонтники не прибыли.

Пришлось сообщать об этом взводному командиру. Тот зло буркнул:

- Ждите! Что с машиной? Вы все живы?

Выслушал доклад, выругался и опять велел ждать.

Приехал посреди ночи санитарный мотоцикл, сунули одного тяжелораненого в коляску, второму накинули на оскаленное лицо платок. Легкораненые облепили тарантас и убыли, оставив танкистов одних.

- Здорово им всыпали - вздохнул наводчик.

- Почему ты так решил? - спросил, зевая, Поппендик.

- Не могли без нас и саперов прорваться через колючую проволоку. Лежали там под минометами и пулеметами весь день. Их батальон потерял сегодня сразу 150 человек. Санитар сказал.

- Да, эта задержка у рва... Ладно, не выспаться всегда успеешь. Ты сейчас заступаешь на охрану машины - сказал фельдфебель заряжающему. Водитель и наводчик залезли обратно в танк, у них были удобные откидывающиеся кресла, а сам командир решил спать тут - ночь теплая, а внутри душно - все воняет бензином и порохом, вентилятор сломался очень не вовремя. Дежурили по очереди, да еще пришлось перетащить покойника на другую сторону, чтоб не спать рядом с ним.

Ремонтники прибыли только к полудню, уставшие до зеленых кругов под глазами, не выспавшиеся и злые, как вчерашние пехотинцы. Поппендик в это время находился в смущенных чувствах - он сходил с наводчиком полюбоваться на уничтоженные его экипажем орудия, но в перемешанных взрывами русских окопах не нашел никакой артиллерии, хотя отлично помнил, откуда били русские и куда его танк лупил осколочными. Перевернутую пушку нашли метрах в пятидесяти, совсем не там, куда стреляли, переглянулись и фельдфебель пожал плечами.

- Мне странно, я был уверен, что мы их накрыли, - Иваны не могли укатить свои пукалки. А сюда вроде бы мы и не стреляли совсем...

- Изменились ориентиры - тогда еще стенки стояли, а сейчас все осыпалось, и пожар прекратился - невозмутимо пожал плечами наводчик. Он видел, что фельдфебель уже написал рапорт и внес туда две уничтоженные русские пушки. Не переписывать же! Рапорт - это документ, а разбираться никто не обязывает. Кроме того очень важно получить побыстрее Железный Крест, а то есть шанс после потери танка попасть сначала в резервную команду, а оттуда загреметь в пехоту, в которой вечно не хватает людей. Танков всегда было меньше, чем танкистов.

Ремонтники хмуро оглядели фронт работ. Менять катки на увязшем в земле танке было тяжеленной и грязной работенкой.

Поппендик попытался выговорить им за позднее прибытие, но начальник ремкоманды, хоть и был на чин ниже, тут же поставил нахального щенка на место, просто объяснив ему на пальцах, что из 200 "Пантер", выгрузившихся позавчера, сегодня в строю осталось не более 80. А остальные либо поломались, либо увязли, либо вообще сгорели. Впрочем, совершенно неинтересно рассказывать азбучные истины, потому лучше бы умнику взять своих оболтусов и пойти поменять траки в гусенице, потому как русские пробили в них дыры своими снарядами.

Сказанное сильно потрясло молодого командира танка. За сутки - потерять больше половины машин в полку... Потом спохватился, что сбитую гусеницу они толком не смотрели.

- Пробоины что, в левой? - спросил он небрежно.

- Что в левой, что в правой - поставил его на место ремонтник, уже раздавая распоряжения своим людям.

- У нас еще вентилятор сломался - неожиданно для самого себя ляпнул Поппендик.

- Не у вас одних - буркнул не оборачиваясь начальник над механиками.

В гусеницах и впрямь обнаружилось три дыры. Две от четырехсантиметровок и одна - от "Ратш-бума". Провозились до ужина, когда, наконец, приехал с термосами старшина ротный, гауптфельдфебель по должности, и оберфельдфебель по воинскому званию конкретного гауптфельдфебеля конкретной танковой роты. Поппендику, умевшему мыслить логически было не вполне понятно - почему бы просто не ввести такое звание, но в конце концов это было не столь важно. Хуже было другое. Жратва безнадежно остыла, зато ее было неожиданно много и каждому досталось от пуза. К неудачливому Поппендику еду привезли последнему.

- Если б вы так воевали, как вы жрете - мы бы уже были в Москве - неприязненно, но негромко заявил один из ремонтников, поглядев на стучащих ложками о котелки танкистов. Настолько негромко, чтобы услышали.

- Брось, Йохан, чего требовать от этих желторотых, для многих из них это первый бой - пропыхтел его сосед.

- А поменять катки - вполне их задача. Я знаю, что экипаж если не отлынивает от работы, радуясь что все обошлось, то сам бы откопал, гусянку бы натянул и плюя на выбытие трех катков из восьми поехали б дальше. Разве только очень сильно перекарябало так, что мешаются - тогда бы скинули их ко всем чертям. Если они все три рядом - переставили бы соседний посередке - недовольно ворчал злюка, стуча лопатой, выгребая из-под поврежденных катков плотно сбитый грунт.

- Если катки на замену имеются, конечно. У фельдфебеля запасных катков не было.

Да и три катка - не один. Работы много. Потому нас и прислали - мягко и убеждающе стал успокаивать ворчуна приятель.

- Да, само собой разумеется! Они стучат ложками, а мы за них стучим лопатами! - огрызнулся тот, кого назвали Йоханом.

- Так и лопат у них нет!

- Зато ложки есть - не угомонился ворчун.

- Эй, парни, присоединяйтесь к нам! Тут на всех хватит, штурмовые остатки - сообразил, наконец, Гусь. Спохватился, вспомнил об субординации, глянул на командира. Тот пожал плечами. Слушать ворчание во время еды - только пищеварение портить.

- Кофе холодный совсем! - и тут остался недовольным ворчун. Сходил в ремлетучку, вернулся с паяльной лампой, мятой кастрюлей

⇐ Предыдущая 33 34 35 36 37 38 39 40 4142