ЧАСТЬ ВТОРАЯ 5 страница

— Большого белого кролика!

Родители вспомнили и сказали, что дома есть еще целый пакет «Кроликов». Малолетний Ли с Сун Ганом застыли от испуга, забыв жевать свой тростник. Слава Богу, тут автобус тронулся. Когда он выезжал с вокзала, Ли Лань обернулась и посмотрела на них заплаканными глазами. Сун Фаньпин помахал ей рукой, и автобус уехал. На лице у Сун Фаньпина застыла улыбка; он не знал, что в последний раз видит свою жену, и Ли Лань запечатлелась у него в памяти в профиль, отирающей ладонями слезы. А дети из всего запомнили тогда, как клубилась пыль под колесами отъезжающего автобуса.

Глава 9

Когда Ли Лань уехала в Шанхай, в нашу Лючжэнь пришла «культурная революция». Сун Фаньпин проводил все дни от звонка до звонка в своей школе. Бритый Ли с Сун Ганом тоже уходили рано, а возвращались поздно — целыми днями они шлялись по улицам. На лючжэньских улицах стало полным-полно народу, и толпы демонстрантов каждый день гуляли взад-вперед по поселку. Все больше людей повязывали себе на руки красные тряпицы, вешали на грудь красные значки с председателем Мао и вкладывали в нагрудный карман маленькие красные книжечки. Все больше людей выходили кричать и гавкать, как собаки. Они выкрикивали революционные лозунги и распевали революционные песни. От наслаивавшихся друг на друга плакатов пухли стены, и, когда налетал ветер, стены шумели, как деревья. Появились первые люди с бумажными колпаками на головах и деревянными дощечками на груди и еще те, кто били в дырявые тазы и порицали себя самих. Бритый Ли с Сун Ганом знали, что эти люди в колпаках и с дощечками, гремящие крышками дырявых кастрюль, были классовыми врагами, про которых здесь все твердили. Каждому дозволялось бить их по лицам, пинать по животу, сморкаться им за шиворот и поливать их мочой. А они в ответ не смели и слова пикнуть, не смели даже взглянуть на людские лица. Люди гоготали, требуя, чтоб несчастные били себя по лицу, крыли себя последними словами, поносили своих предков… Из детских лет Сун Гана и Бритого Ли то лето было самым незабываемым. Они не знали, что пришла «культурная революция», не знали, что мир изменился. Они знали одно: в Лючжэни всякий день проходил весело, как праздник.

Братья, будто приблудные щенки, мотались там и сям по нашему поселку. Они шли следом за демонстрантами и обливались потом. Мальчишки вторили каждому крику «Да здравствует!» и каждому призыву «Долой!» так, что пересыхало во рту, а горло делалось красным и опухшим, как зад бабуина. По дороге малолетний Ли изнасиловал по паре раз все телеграфные столбы, какие встретились ему в поселке. Восьмилетний мальчуган, он, приобняв столб, начинал скользить по нему вверх и вниз. Бритый Ли терся, краснел и с воодушевлением глядел на толпу марширующих; когда его тело скользило по столбу, маленькие кулаки тоже двигались вверх-вниз и из горла вырывался вопль «Да здравствует!» или призыв «Долой!». Проходившие мимо по улице, завидев мальчишку в обнимку со столбом, все как один принимались гримасничать, прикрывая руками ухмылки. Они-то знали, чем он занимается, но вслух ничего не говорили, а в душе гоготали, будто заведенные. Попадались, однако, и такие, которые не понимали. Одна женщина, открывшая закусочную у автовокзала, увидев трущегося пацана, подошла к нему и с удивлением спросила:

— Эй, мальчик, что это ты там делаешь?

Ли только зыркнул на бабу по имени Тетка Су, но никак не отреагировал. Надо было и тереться, и выкрикивать призывы — он и так еле управлялся. Тут как раз подошли те самые трое школьников. Они не стали говорить, что Бритый Ли созрел, а тыча пальцами в него и в столб, сказали Тетке Су:

— Этот парень вырабатывает электричество.

Кто-то, услышав это, прыснул со смеху. Стоявший рядом Сун Ган тоже расхохотался, хотя он и сам не понял отчего. Бритый Ли был крайне недоволен, что его неправильно поняли. Он перестал тереться, отер пот со лба и сказал с пренебрежением тем троим:

— Вы ничего не соображаете. — Потом он гордо объяснил Тетке Су: — Это пришло половое влечение.

Услышав это, Тетка Су от испуга изменилась в лице. Качая головой, она забормотала:

— Грех-то какой…

В тот самый миг мимо проходила самая длинная за всю историю Лючжэни демонстрация. Улица, от начала до конца, была покрыта, будто шерстью, развевающимися красными флагами: большие были размером с простыни, а маленькие — не больше носового платка. Древки флагов стучали друг о друга, и полотнища бились на ветру, мотаясь из стороны в сторону.

Наш лючжэньский Кузнец Тун высоко вскидывал свой молот и орал, что готов встать грудью за правое дело и стать революционным кузнецом: отколотить к чертовой матери классовым врагам их собачьи ноги и паршивые головы, расплющить их, как серпы с мотыгами, и раздолбать на куски, как металлолом.

Наш лючжэньский Зубодер Юй высоко вскидывал свои щипцы и кричал, что готов показать, что такое любовь и ненависть и стать революционным зубодером: выдрать классовым врагам все их здоровые зубы, а братьям и сестрам по классу — только порченые.

Наш лючжэньский Портной Чжан с кожаным сантиметром на шее кричал, что готов стать трезвым революционным портным: шить братьям и сестрам по классу самую красивую на свете одежду, а классовым врагам — самую отвратную на свете погребальную одежду, ой нет! не так! самые жуткие саваны — сущую рвань!

Наш лючжэньский Мороженщик Ван, таща свой ларь, кричал, что готов стать революционным мороженщиком и продавать самые стойкие эскимо. Он выкрикивал лозунги, перемежая их призывами покупать его мороженое: «Продается только братьям и сестрам! Классовым врагам не продается!» Мороженое из ларя расходилось, как горячие пирожки — каждое проданное эскимо было все равно что партбилет, и Мороженщик орал: «Налетай! Все, кто покупает мое мороженое, — братья и сестры! Все, кто не покупает мое мороженое, — классовые враги!»

Двое наших лючжэньских точильщиков Гуаней высоко вскидывали ножницы и голосили, что готовы стать революционными точильщиками: отрезать к чертовой матери классовым врагам все их хозяйство. Едва старший Гуань успел произнести эти слова, как меньшой Гуань почувствовал, что не может больше терпеть и, выкрикивая «отрезать! отрезать! отрезать! хозяйство! хозяйство! хозяйство!» кинулся из толпы. Там он прислонился к стене, расстегнул портки и полил стену.

Впереди колонны шел высокий и статный Сун Фаньпин. В вытянутых руках он держал огромный красный флаг, размером с две простыни, а то, пожалуй, и с две простыни с наволочками. Красный флаг Сун Фаньпина трепетал на ветру, и его полотнище было похоже на кипящие волны. Сун Фаньпин шел, будто вскинув вверх шмат бурлящей воды. Его белая майка уже намокла от пота, и мышцы у него на плечах и предплечьях играли, как бельчата. По его раскрасневшемуся лицу от волнения бежал пот, а глаза горели, как молнии в небе. Увидев Ли с Сун Ганом, он громко прокричал им:

— Сыновья, а ну подойдите!

В тот момент малолетний Ли, обняв телеграфный столб, с любопытством выяснял у окружающих, почему Тетка Су сказала: «Грех-то какой…» Заслышав крик Сун Фаньпина, он тут же бросил свой столб и вместе с братом ринулся вперед. Дети с двух сторон вцепились в белую майку отца, и он опустил древко флага вниз, чтобы они тоже могли за него ухватиться. Руки мальчишек легли на древко самого большого красного флага во всей Лючжэни, и они пошли во главе самой длинной колонны демонстрантов. Сун Фаньпин размашистым шагом топал вперед, а братья бежали сбоку, и куча других детей, захлебываясь слюнями от зависти, семенила следом, продираясь сквозь уличную толпу. И те трое школьников с улыбками идиотов, с жалким видом бежали за ними следом вместе с другими. Братья неслись, задыхаясь, за отцом, как шавки за слоном. От этой гонки у них горело горло, щипало в глазах. Когда они добежали до моста, Сун Фаньпин наконец остановился, а за ним встала вся колонна.

Черная людская масса заполнила собой каждый уголок под мостом, и все взоры обратились на Сун Фаньпина, стоявшего наверху. Все флажки и флаги развернулись в сторону моста, и Сун Фаньпин вздернул свой гигантский красный флаг намного выше головы, а ветер принялся трепать его, так что ткань затрещала в воздухе, как хлопушки. Потом Сун Фаньпин начал размахивать своим красным флагом, и его сыновья, запрокинув головы, стали смотреть, как тот отправился в полет, пролетел слева направо, развернулся и снова повторил свой маневр. Так флаг носился туда-сюда над мостом, и ветер растрепал многим волосы, которые тоже стали летать слева направо и справа налево. Когда Сун Фаньпин замахал флагом, толпа взревела, как цунами. Бритый Ли с Сун Ганом увидели, как взметнулось и опустилось множество кулаков. Вопли призывов выстрелами рокотали вокруг.

Ли принялся кричать во все горло, словно обнимал сейчас телеграфный столб. Он пришел в необычайное волнение и сказал Сун Гану:

— У меня половое влечение пришло.

Увидев, что Сун Ган раскраснелся, вытянул шею и, прикрыв глаза, орет что есть мочи, он обрадовался и, ткнув Сун Гана, спросил:

— У тебя тоже?

Тот день для Сун Фаньпина был днем триумфа. Когда демонстрация закончилась, люди разбрелись по домам, а Сун Фаньпин, взяв за руки сыновей, все еще шел по улице. Многие окликали его по имени, и он мычал им что-то в ответ, а те люди подходили еще потом с ним поручкаться. Бритый Ли с Сун Ганом шли рядом и начали задирать носы, решив, что все в поселке знают их отца. Они веселились от души и все время спрашивали, кто были все те люди, окликавшие его по имени и жавшие ему руку. Они все шли и шли вперед, и детям показалось, что дом остался далеко позади; тогда они спросили Сун Фаньпина:

— А куда мы идем?

Сун Фаньпин громко ответил:

— Идем в столовую.

Когда они вошли в «Народную», то кассиры, официанты и посетители — все как один, улыбаясь, замахали им руками. Сун Фаньпин замахал им в ответ своей здоровенной ладонью, будто председатель Мао на площади Тяньаньмэнь. Они уселись за столик у окна, и к ним тут же подбежали кассиры и официанты, а те, кто ел, тоже бросились к ним, прихватив свои тарелки. На голоса вышел из кухни повар в засаленном переднике и встал за спиной у детей. Все стали задавать уйму разных вопросов: от вопросов про великого председателя Мао и великую пролетарскую культурную революцию и кончая семейными ссорами и болезнями детей. Подержав в руках самый большой за всю историю поселка красный флаг, Сун Фаньпин превратился в самого важного за всю историю поселка человека. Он чинно сидел за столом, положив на него ручищи, и всякий свой ответ начинал со слов:

— Председатель Мао учит нас…

Его ответы состояли сплошь из слов председателя Мао, в них не было ни одного его собственного. Эти ответы заставляли всех кивать головами, как дятлов, и вскрикивать в одобрении, словно от зубной боли. К тому моменту у Ли с Сун Ганом желудки от голода уже прилепились к позвоночнику, но дети по-прежнему, не раскрывая рта, смотрели с почтением на Сун Фаньпина. Им казалось, что язык Сун Фаньпина — это язык председателя Мао, а вылетавшая изо рта у Сун Фаньпина слюна — слюна председателя Мао.

Братья и думать забыли, сколько они просидели в «Народной». Они и не заметили, как село солнце, как стемнело и зажглись фонари; тогда только детям достались их пышущие паром миски с лапшой. Тот самый повар наклонился к ним и спросил:

— Бульон-то небось ничего, а?

Дети разом откликнулись:

— Жутко вкусный.

Засаленный повар расплылся от удовольствия:

— Это мясной бульон… Остальным-то пустой кипяток достается, а вам — мясной бульон.

В тот день, вернувшись вечером домой, Сун Фаньпин подошел с детьми к колодцу, чтоб ополоснуться. Все трое в одних трусах натирали свои мокрые тела мылом, а потом Сун Фаньпин вытягивал из колодца ведро за ведром и обмывал детей и себя самого. Соседи, сидевшие в тени у дверей и махавшие веерами, принялись болтать с ним. Они трещали о том, как здорово выглядела демонстрация, как браво махал он красным флагом, так что тот, забыв, что падает от усталости, вновь расцвел и зычно загудел. Когда все вошли в дом, Ли с Сун Ганом отправились спать, а отец сел под лампу и стал с воодушевлением строчить письмо Ли Лань. Засыпая, маленький Ли бросил на него быстрый взгляд и сказал со смешком Сун Гану, что у его папки аж загривок покраснел от писанины. Сун Фаньпин писал очень долго и описал все-все-все, что случилось за день.

Когда на следующий день дети проснулись, Сун Фаньпин стоял у кровати такой же исполненный сил, как вчера. Он протянул сыновьям руки, и в его ладонях заблестели, как звезды, два красных значка с профилем председателя Мао. Он сказал, что это детям и что значки нужно носить на груди, там, где бьется сердце. Потом он прикрепил себе на грудь еще один красный значок, взял в руку маленькую красную книжечку и с горящим, как значок и цитатник, лицом перешагнул за порог. Его шаги гулко разносились по улице, и братья услышали, как соседи спросили:

— Сегодня опять пойдешь махать флагом?

И Сун Фаньпин звонко ответил:

— Пойду!

Бритый Ли с Сун Ганом, поприкладовавшись по очереди к груди друг друга, определили место, где бьется сердце, и прицепили друг на друга значки. У Сун Гана председатель Мао был изображен на фоне площади Тяньаньмэнь, а у Бритого Ли — на фоне моря. Позавтракав, дети вышли под утреннее солнце, и парящие красные флаги, большие, как простыни, и маленькие, как наволочки, вновь заполнили улицы нашей Лючжэни.

Те, кто ходили вчера, сегодня снова пришли, заходясь заливистым смехом. Те, кто вчера клеили стенгазеты, сегодня опять взялись мазать клейстером стены. Вскидывавший вчера свой молот Кузнец сегодня вновь явился с тем же молотом и так же грозился отколотить к чертовой матери классовым врагам их собачьи ноги и паршивые головы. Поднимавший вчера в воздух щипцы Зубодер сегодня вновь тянул их вверх и вопил, что выдерет классовым врагам все их здоровые зубы. Сбывавший вчера свой товар Мороженщик сегодня вновь притащился с ларем на спине, стучал в такт шагам демонстрантов и кричал, что сбывает свое эскимо только классовым братьям и сестрам. Тащивший вчера на шее кожаный сантиметр Портной сегодня вновь выступал вперед с кожаным сантиметром и голосил, что будет шить классовым врагам самую жуткую, самую рваную на свете погребальную одежду; он снова оговаривался и быстро заменял одежду на саваны. Вооружавшийся вчера ножницами старший Точильщик вновь вскидывал их вверх и, клацая в воздухе, отхватывал классовым врагам все их воображаемые причиндалы. Ссавший вчера у стены меньшой Точильщик сегодня вновь расстегивал на том же месте портки. Плевавшие, кашлявшие, чихавшие, пердевшие, харкавшие и бранившиеся сегодня все как один опять выползли на улицы.

Трое школьников: Сунь Вэй, Чжао и Лю — тоже пришли. Они увидели значки на груди у Ли с Сун Ганом и гаденько засмеялись, словно три предателя из фильмов про войну. От их смеха братьям стало не по себе. Патлатый Сунь Вэй ткнул пальцем в придорожный столб и спросил малолетнего Ли:

— Эй ты, как там твое половое влечение?

Ли решил, что этот вопрос не предвещал ничего хорошего, потянул Сун Гана в сторону и замотал головой:

— Нету, щас нету.

Патлатый Сунь Вэй сгреб малолетнего Ли, толкнул его к столбу и загоготал:

— Ну давай, роди.

— У меня нету сейчас влечения, — из последних сил закричал Ли.

Чжао и Лю ухватили со смехом Сун Гана и тоже стали толкать его к столбу:

— Ты тоже отправляйся, покажи нам влечение.

Сун Ган с самым невинным видом предпринимал судорожные усилия, чтоб втолковать им:

— У меня нет влечения, правда, у меня никогда вообще не было.

Трое школьников прижали братьев к столбу и стали щипать их за носы, за уши и за щеки, словно пампушки. От этих щипков братья заголосили, как резаные. В конце концов школьники сорвали с них значки и забрали себе.

Когда школьники с победным видом удалились, Сун Ган громко заплакал, растягивая рот, так что слезы и сопли потекли прямо в него. Он с плачем жаловался всем прохожим, что у них с братом отняли значки с председателем Мао. Сун Ган тыкал пальцем в удалявшиеся силуэты недругов, а когда те скрылись из виду, то просто показывал в том направлении, куда они ушли. Он, как заведенный, расписывал значки с председателем:

— Лицо у председателя Мао было красное, такое красное лицо на воротах Тяньаньмэнь, а еще одно — на морских волнах…

А Бритый Ли не плакал. Он тоже тыкал пальцем в ту сторону, куда ушли школьники, и со злобой глядел им в след. Он жаловался на них прохожим:

— Сейчас у меня нет полового влечения, а они непременно хотели, чтоб я добыл где-то…

Прохожие гоготали во всю глотку. Ли увидел, что Сун Ган ревет, сотрясаясь, как от икоты, и ему тоже стало обидно. Размазывая слезы, он вспомнил, что его значок с председателем Мао утащили трое школьников. Сун Ган, тыча пальцем себе в грудь, твердил:

— Значки с председателем только сегодня утром нацепили…

Ли, тоже тыча пальцем в грудь, приговаривал:

— Сердце внутри еще бьется, а значка-то снаружи неееет…

Стоя на улице в беспомощном одиночестве, дети вспомнили о Сун Фаньпине, о своем высоченном и здоровенном отце, который одной ногой мог сбить нескольких человек. Они верили, что Сун Фаньпин пойдет и проучит тех троих: отнимет у них значки с председателем Мао, поднимет их за шиворот в воздух, как птенцов, так, что они заорут и задрыгают ногами от испуга.

— Пойдем, поищем папу, — сказал брату Сун Ган.

Стоял полдень, и в животах у детей было пусто-препусто. Взявшись за руки, они пошли вниз по улице. Их руки все время оставались сомкнутыми, и когда кто-нибудь проходил посередине, разделяя их, то они тут же вновь соединялись. Братья пошли к колонне демонстрантов, чтоб посмотреть, не Сун Фаньпин ли машет красным флагом в начале колонны. Они отправились к месту сходки, чтоб посмотреть, не Сун Фаньпин ли стоит наверху и говорит речь. Дети обошли много мест, опросили кучу народу: баб, мужиков, старух и стариков, но так и не нашли Сун Фаньпина. Они пришли на мост, где вчера махал красным флагом Сун Фаньпин, заставляя поселок заходиться отчаянными воплями. Сегодня на мосту не было флагов, а только стояли, понурив головы, несколько человек. На головах у них были высокие колпаки, а на шее висели деревянные таблички. Дети знали, что это — классовые враги. Встав напротив них, братья увидели, как мимо ходят туда-сюда цзаофани* с красными повязками на рукавах.

— Вы не видели моего папу? — спросил Сун Ган.

Один человек с красной повязкой спросил в ответ:

— А кто твой папа?

— Мой папа — Сун Фаньпин, — ответил Сун Ган. — Тот, который махал вчера здесь красным флагом…

Бритый Ли добавил:

— Он очень известный человек; когда он идет есть лапшу, ему наливают мясной бульон.

Тут за их спинами послышался голос Сун Фаньпина:

— Дети, я здесь.

Обернувшись, дети увидели Сун Фаньпина. На голове у него был склеенный из бумаги колпак, на груди висела деревянная табличка, а на табличке виднелись слова «Помещик Сун Фаньпин». Дети не знали таких иероглифов, они смогли распознать только пять красных крестиков над словами. Тело Сун Фаньпина загораживало свет, как створка двери, и дети стояли в его тени, глядя на отца снизу вверх. Глаза у Сун Фаньпина заплыли от ударов, рот был разбит, но он с улыбкой глядел на Ли с Сун Ганом, и его улыбка была тверже кремня. Дети не могли понять, что случилось, ведь вчера еще он грозно высился на мосту, а сегодня вдруг стал таким. Сун Ган робко спросил:

— Папа, а зачем ты здесь стоишь?

Сун Фаньпин тихо ответил:

— Дети, вы небось голодные?

Мальчики одновременно закивали головами. Сун Фаньпин на ощупь достал из брючного кармана два мао и велел им купить поесть. А человек с красной повязкой заорал на Сун Фаньпина:

— Не хер разговаривать, опусти свою паршивую башку.

Сун Фаньпин опустил голову, а дети попятились от испуга. Человек с повязкой громко бранился на мосту; под его вопли Сун Фаньпин отвел глаза и бросил взгляд на сыновей, и они увидели, что он улыбался. В них снова проснулась смелость, и они опять подошли к отцу сказать, что значки с председателем Мао отобрали трое гадов-школьников.

— Ты сможешь вернуть? — спросил Сун Ган.

Отец кивнул:

— Смогу.

Бритый Ли спросил:

— Ты сможешь побить их?

Отец снова кивнул:

— Смогу.

Дети засмеялись в голос. Тут подлетел человек с повязкой, вмазал Сун Фаньпину две пощечины и громко ругнулся:

— Сказано тебе: не хер болтать, а ты, мать твою, все равно болтаешь.

У Сун Фаньпина из углов рта хлынула кровь, и он поторопил детей:

— Идите скорей.

Бритый Ли с Сун Ганом вмиг оказались под мостом. Они тряслись всем телом и шли все быстрее и быстрее, то и дело оборачиваясь, чтоб взглянуть на отца. Голова Сун Фаньпина висела, как приделанная. Выйдя на шумные улицы, дети пошли в закусочную, купили там два паровых пирожка и, встав снаружи, принялись есть их не жуя. Им было видно, как скрючилась на мосту фигура отца, и они знали, что он сегодня был совсем не тот, что вчера. Сун Ган понурил голову и беззвучно заплакал. Его кулаки поднялись к глазам, как бинокль, и стали отирать слезы. А Бритый Ли не плакал. Он думал о том значке с председателем Мао поверх морских волн — думал, что вернуть его наверняка не удастся. Пока Сун Ган ревел, Ли подошел к телеграфному столбу, обнял его и потерся немного. Потом он повесил голову и разочарованно вернулся назад сказать брату:

— Нету у меня влечения.

Когда отец вернулся домой, уже стемнело. Его шаги были тяжелыми, будто шаги приставных ног. Молча он вошел в дом, лег на кровать и пролежал там без движения два часа. Мальчишки в соседней комнате не услышали ни шороха, ни шевеления. Ледяной глухой свет луны лился через окна, и дети начали бояться. Тогда они вошли внутрь, Сун Ган залез на кровать, Бритый Ли тоже залез на кровать, и они уселись у ног отца. Неизвестно, сколько времени прошло так, как вдруг Сун Фаньпин сел на постели и сказал:

— Ох, заснул я.

Потом зажегся свет и зазвучал смех. Сун Фаньпин принялся готовить на керосинке ужин, а дети встали рядом с ним и стали учиться готовить. Сун Фаньпин учил их, как промывать крупу и чистить овощи, как зажигать керосинку, как варить рис. Пока овощи жарились, Сун Фаньпин велел Ли подливать в кастрюлю масло, а Сун Гану — солить. Потом, направляя их руки, заставил каждого подбросить, помешивая, овощи по три раза. Когда все помешали еду по девять раз, миска китайской капусты была наконец готова. Все трое сели за стол ужинать, и, хотя на ужин была всего одна эта миска, они наелись так, что обливались потом. Поужинав, Сун Фаньпин сказал детям, что с тех пор, как их мать уехала в Шанхай лечиться, он еще ни разу не сводил их на море. Он сказал, что если завтра не будет сильного ветра и дождя, то он поведет их туда — смотреть на волны, и на небо над волнами, и на морских птиц, парящих между небом и морем.

Ли с Сун Ганом завизжали от удовольствия. Сун Фаньпин от страха прикрыл им руками рты, и его перепуганный вид напугал детей. Увидев их побелевшие лица, Сун Фаньпин тут же опустил руки и с улыбкой сказал, указывая наверх:

— От ваших криков того и гляди свалится крыша.

Братья решили, что это жутко забавно, сами зажали себе рты и смеялись до упаду.

Глава 10

На следующий день, когда они собирались пойти на море, из школы Сун Фаньпина притопало больше десятка человек с красными повязками. Они, как крабы, расползлись по дому. Бритый Ли с Сун Ганом не поняли, что они пришли конфисковывать имущество, и решили, что это друзья Сун Фаньпина забрели навестить его. Куча народу с красными повязками вошла в дом и заполонила собой все. Дети с упоением носились меж ними, как между деревьями. Тут раздался громкий удар, и они вздрогнули от страха. Братья с ужасом увидели, что платяной шкаф повалился на пол и что все кругом усеяно их одеждой и вещами из выдвижных ящиков. Люди с красными повязками, будто старьевщики, согнувшись в три погибели, искали купчие на землю. Сун Фаньпин был из семьи помещиков. Те люди были уверены, что он прячет где-то купчие и ждет только государственного переворота, чтоб извлечь их на свет божий. В поисках купчих люди с повязками перевернули кровать и отодрали половицы. Ли с Сун Ганом спрятались за Сун Фаньпина и увидели, что тот улыбается в полный рот; они никак не могли взять в толк, отчего это он еще так радуется. Превратив дом Сун Фаньпина в одну большую помойку, люди с повязками все-таки остались ни с чем. Один за другим они вышли из дома, а Сун Фаньпин по-прежнему улыбался. Он вышел проводить их, словно гостей, и сказал:

— Выпили бы воды и пошли.

Кто-то из них ответил:

— Нет.

Сун Фаньпин стоял у порога с улыбкой во все лицо. Только когда люди вышли из переулка, он обернулся и вернулся в дом, все еще улыбаясь. Когда он сел на лавку, его улыбка мгновенно исчезла, как пламя задутой свечи, так что дети замерли от испуга. Сун Фаньпин сидел мрачнее тучи и долго не шевелился. Сыновья подошли к нему и осторожно спросили:

— Пойдем все-таки на море?

Сун Фаньпин вздрогнул, как человек, только что пробудившийся ото сна, и тут же ответил:

— Идем! — Он глянул на солнце за окном и сказал: — Такая отличная погода, конечно, надо идти. — Потом он указал пальцем на вещи, разбросанные по полу: — Сначала приберемся в доме.

Сун Фаньпин поставил вертикально опрокинутый шкаф, положил на место короб кровати и прибил отодранные половицы. Бритый Ли с Сун Ганом следовали за ним по пятам: вкладывали одежду в шкаф, а вещи — в выдвижные ящики. Вдруг словно вновь зажегся свет, и Сун Фаньпин вновь заулыбался. Он приводил в порядок комнату и веселил детей так, что те не переставали хохотать. В полдень они закончили наконец убираться, и дом засиял еще ярче, чем прежде. Отерев полотенцем пот с лиц, смахнув носовым платком пыль с одежды и причесавшись перед зеркалом, они собрались выйти из дому и пойти на море.

Открыв дверь, Сун Фаньпин с детьми увидел, что перед ней стоит человек семь-восемь школьников с красными повязками. Те трое, что отняли значки у малолетнего Ли с Сун Ганом, тоже были там. Увидев этих людей, братья заверещали.

— Па, это они отобрали у нас значки с председателем Мао, проучи их… — сказал Сун Ган.

Ли проорал троим школьникам:

— Отдавайте! Отдавайте значки!

Трое школьников заржали и оттолкнули их. Патлатый Сунь Вэй крикнул Сун Гану:

— Мы хунвэйбины*, пришли обыскать дом!

— Пожалуйста, пожалуйста, проходите, — с улыбкой произнес Сун Фаньпин.

Ли с Сун Ганом никак не могли понять, что происходит и отчего Сун Фаньпин лебезит перед пришедшими. Хунвэйбины ввалились в дом, и тут же в комнате раздался грохот: только что водворенный на место шкаф снова рухнул на пол, только что уложенная кровать была снова перевернута, только что прибитые половицы — снова отодраны и только что прибранные вещи снова усеяли пол. Люди, приходившие до этого из школы Сун Фаньпина, переворачивая все вверх дном, аккуратно пролистывали каждую книжку и просматривали каждый листок бумаги, чтобы найти припрятанные хозяином дома купчие. Хунвэйбины вели себя, как волки в овчарне или как лисы в курятнике. Они расколотили об пол всю посуду, переломали все палочки для еды и пошвыряли их на пол. Во время обыска они все норовили засунуть что-нибудь себе в карман и выспрашивали друг у друга, кто что успел ухватить.

Хунвэйбины громили дом Сун Фаньпина весь день, до вечера. Когда они увидели, что больше бить и отнимать нечего, их карманы были уже до отказа забиты всяким добром. Только тогда они, посвистывая, вышли на улицу. Дойдя до дверей, патлатый Сунь Вэй обернулся и сказал Сун Фаньпину:

— Эй ты, выйди!

В день свадьбы Сун Фаньпина и Ли Лань трое школьников: Сунь Вэй, Чжао Шэнли и Лю Чэнгун — вместе со своими отцами подрались с Сун Фаньпином. Подсечка Сун Фаньпина сбила с ног троих и заставила троих скакать на месте от боли. Теперь эти трое школьников, повзрослев на год, пришли отомстить. Они велели Сун Фаньпину встать на пустом пространстве у дверей, чтобы похвастаться своими собственными подсечками. Крепкий Сун Фаньпин стоял у дверей, как железная пагода. Трое школьников начали разминаться: приседать на корточки и водить по земле правой ногой. Повторив свои движения по паре раз, они так и не смогли изобразить хоть чего-нибудь путного. Школьники или шлепались, потеряв равновесие, на задницы, или взметали целые столбы пыли. Другие, поглядев на это, покачали головами:

— Как ни крути, а на подсечку непохоже.

— Если непохоже на подсечку, то на что похоже?

— А хрен знает, все одно не подсечка.

Патлатый Сунь Вэй, опустив голову, спросил у стоявшего напротив Сун Фаньпина:

— Эй, только что было похоже на подсечку?

— Похоже-то похоже, — сказал Сун Фаньпин. — Только главное ухватить не удалось.

— Признайся честно, в чем главное? — спросил Сунь Вэй.

И Сун Фаньпин заделался тренером: сперва он велел троим школьникам внимательно следить за своими движениями. Он ловко выполнил два раза подсечку, так что другие школьники чуть слюнями не захлебнулись от восторга, приговаривая, что это-то вот и называется подсечкой. Потом Сун Фаньпин стал двигаться медленнее, чтоб показать все на собственном примере, и сказал, что на самом деле подсечка состоит всего из трех движений: приседание, мах и мгновенное выпрямление. Все эти три движения следует соединить в одно, поэтому необходима скорость. Он сказал, что нужно перемещать центр тяжести, чтобы подсечка получилась мощной, и что можно опираться руками на землю. Потом Сун Фаньпин велел им попробовать. То и дело останавливая троих школьников, он показывал, как надо делать. В конце концов Сун Фаньпин сказал, что их движения стали верными, только не очень быстрыми:

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒