Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





русский! Спасибо. Господи!..». 188 12 страница



Внизу, на въезде, шумел, размахивал руками запаренный и ох­рипший капитан. По красной повязке па рукаве кителя мы догада­лись, что это был сам начальник переправы. Его осаждали шофёры и ездовые, напирали со всех сторон, что-то кричали и требовали, но он, увертываясь и ошалело мотая головой в запылённой фуражке, неприступно твердил:

— Ничего не знаю! Нич-чего не знаю!

Он только что пропустил па мост колонну тяжёлых гаубиц и, за­глядывая в блокнотик, превозмогая шум и галдёж, сипло вызывал:

— Триста восьмой полк! Где триста восьмой?!

Пехота триста восьмого, не спрашивая разрешения, уже давно была на той стороне, но полковые обозы, оттеснённые мехчастями, съехали на берег и только теперь, дождавшись своей очереди, на рысях начали выкатываться из прибрежных лозняков. Погромыхи­вали походные кухни, некоторые уже кадившие дымком, зелёные армейские фуры и просто крестьянские телеги, нагруженные па­тронными цинками, санитарными носилками, мешками с крупой и сухарями, тюками прессованного сена. Кони тоже были далеки от прежних кадровых стандартов иные по-домашнему под дугой, с верёвочными вожжами, мослатые, вислобрюхие, с бабьими распу­щенными косицами по глазам, — неказистые обозные лошадёнки, невесть где добытые за время долгого наступления из глубины Рос­сии. Начальник переправы, поглядывая на них, хмуро кривился, должно быть от того, что вынужден был пропускать такую пёструю обшарпанную базарщину на ту сторону. Казалось, будь его воля, он завернул бы весь этот колхоз, свалил бы в кучу и поджёг к чёрто­вой бабушке. Но война не признавала никакой эстетики, и по ре­бристому настилу моста, разя дёгтем и конским потом, обыденно и скучно затарахтели обозные телеги.

И вдруг начальник переправы, всякое повидавший, вздрогнул и обалдело вытаращил глаза: над задком очередной повозки, покачи­ваясь из стороны в сторону, возвышалась над сенными тюками какая-то лошадиная не лошадиная, баранья не баранья, а чёрт зна­ет какая морда с круглыми ушами и рыжим кудлатым коком.


— Стой! Стой! — Капитан сорвался с места и вскинул руки за­прещающим крестом. Стой, говорят!

Ездовые, не понимая в чём дело, недоуменно натянули вожжи, затпрукали, обоз остановился. На крик повалили любопытные. Вскочили с лужайки и мы с Боярским.

Л это ещё что такое? — доносился голос начальника переправы.

Над толпой, что-то жуя, шевеля дряблыми синими губами, ры­жим валенком торчала голова верблюда. Протиснувшись, мы увиде­ли длинную телегу с решётчатыми бортами, сквозь которые выгля­дывало несколько станковых пулемётов.

Коренастый, дочерна загорелый возница, похожий на фотографи­ческий негатив ещё и оттого, что на нём сидела почти добела вы­цветшая пилотка, непонимающе мигал белыми ресницами.

Что ещё за новость? — гневно добивался начальник перепра­вы, тыча блокнотом в сторону верблюда, должно быть олицетворяв­шего в его глазах крайнюю разболтанность и непорядок. — Тебя спрашивают!

Сами видите... Верблюд это.., — промямлил наконец обозник. Какой ещё верблюд?! побагровел капитан оттого, что жи­вотное это было всё-таки названо со всей очевидной определённо­стью. Какой ещё, спрашиваю, верблюд?! — побагровел капи­тан. Ты бы мне ещё корову в оглобли поставил... Заворачивай к едрене фене!

— Как же так, товарищ капитан...

А вот так! Никаких верблюдов!

Мне назад никак нельзя. У меня пулеметы.

— Ничего не знаю!

Возница растерянно посмотрел на собравшихся.

— Товарищ капитан...

— Всё! Всё! Не задерживай мне движение, а то вызову карауль­ных. Совсем разболтались, понимаешь... Армия это тебе или цыган­ский табор? Да ты хоть соображаешь, кочанная твоя голова, куда вступают наши войска? Перед нами Европа, вот она, а ты прёшься со своим верблюдом, позоришь Советскую Армию. Тьфу!

Капитан ожесточённо сплюнул и брезгливо окинул воспалённы­ми от колготы и бессонницы глазами громоздкую скотину в лохмах бурой шерсти на опавших горбах и тощих ляжках, столь нелепую здесь, на фронтовой дороге. Верблюд же продолжал с буддийским спокойствием перекидывать из стороны в сторону нижнюю челюсть, как бы по-своему, по-верблюжьи пренебрегая людской суетой и пе­ребранкой и даже тем обстоятельством, что пред ним простиралась Европа — за тысячи верст от его родных колючек и солончаков.

Хороши, скажут, освободители... продолжал распаляться капитан. И куда только командир смотрит? Такой же, наверное, разгильдяй.

Неожиданно по всему спуску, забитому войсками, вспыхнула какая-то суматоха. Разбредшиеся было артиллеристы опрометью бе­жали к своим орудиям, пехотинцы спешно строились в колонны, командиры, придерживая планшетки, торопились к своим подразде­лениям.


 


По склону, пробираясь сквозь сгрудившиеся войска, спускались две чёрные «эмки». И вот уже до переправы донеслось сдержанное и настороженное:

Командующий! Командующий едет!

Капитан торопливо одернул китель и, погрозив ездовому пальцем: • Вот я тебя! Чтоб духу твоего здесь не было!» — побежал от моста.

Перепуганный обозник задёргал вожжами, зачмокал: «Чоп! Чоп!» но пока всё это дошло до верблюда, пока тот раскачивал свои долгие ходули и потом неспешно воротил телегу в сторону, и вовсе перегородив ею въезд на переправу. где-то совсем рядом уже хлопнули автомобильные дверцы. Сквозь ряды солдат, замер­ших по стойке «смирно», к предместью направлялась группа гене­ралов и штабных офицеров. Среди них, возвышаясь над остальны­ми чуть ли не на голову, шёл ладный, молодцеватый генерал с кру­тым разлётом бровей под алым околышем фуражки. Это был сам Рокоссовский.

Историко-культурный комментарий

► Рокоссовский Константин Константино­вич (1896 -1968) — один из крупнейших полководцев Второй мировой войны, дваж­ды Герой Советского Союза, единственный в истории СССР маршал двух стран: СССР и Полыни.

Важнейшими событиями в военной ка­рьере К. К. Рокоссовского стали Сталин­градская битва, где он разработал блестя­щую операцию но освобождению города, и сражение на Курско-Орловской дуге, где были опробованы новые методы ведения боевых действий, но сам маршал считал своей главной победой освобождение Бело­руссии в 1944 г. ◄

Начальник переправы, выбрасывая носки пыльных брезентовых сапог, хватил строевым и, шлёпнув задниками в пяти метрах перед командующим, запел хриплым речитативом:

Товарищ командующий! Вверенные вам войска ведут перепра­ву через...

— В чём дело, капитан? — остановил его Рокоссовский. Что за базар на переправе?

Начальник переправы, вытянув руки по швам, мельком обернул­ся, пытаясь удостовериться, стоит ли этот распроклятый верблюд. Но командующий уже заметил злополучного зверя и, обходя капи­тана, вместе с остальными генералами и офицерами направился к повозке, возле которой, спрыгнув на землю, стоял ни жив ни мёртв вконец перепуганный возница.


— Верблюд, товарищ командующий, — семеня сбоку, пытался пояснить ситуацию начальник переправы. — Я ему: нельзя, а он не понимает...

Командующий, подойдя к повозке, со вниманием оглядел вер­блюда. На его живом лице обозначились мальчишеское любопыт­ство и удивление.

— Каков, а? — обернулся он к генералам. — Философ! Ну и по­чему вы его не пропускаете, капитан? Прямое политическое недо­мыслие. — Рокоссовский вскинул бровь. — Какой части, солдат?

Ездовой Товарняков, второй роты второго батальона триста восьмого полка...

— Какая армия?

Шестьдесят пятая, товарищ командующий.

— Сталинградец, значит?

— Так точно, товарищ генерал армии! Выходит, вместе воевали. Ну, а верблюд у тебя откуда?

— Тоже оттуда, из тех мест.

— Чего же ты на лошадей не поменяешь?

— Да где же их было взять? — развёл руками ездовой. — Моих под Сталинградом побило, я и запряг вот его. А теперь и менять жалко, привык. Еду — доеду. Вон уж сколько проехано вместе. Хо­тели его на мясо забить, да я не дал. Чего же его забивать — ис­правный, не хромает.

Командующий усмехнулся, снова с интересом посмотрел на вер­блюда.

Но не по уставу ведь, а? Вот и начальник переправы не пу­скает...

— Дак, товарищ командующий! Верблюд, ежели разобраться, он получше лошадей будет. Он у меня вроде долгоиграющий.

— Какой-какой?

Недельного заводу, — оживился солдат. — Лошадь кажинный день есть-пить просит. А этот и день идёт, и неделю — ничего не требует. Вот как под Волковыском охапку веников съел, так и по сей день. А уже которы сутки в походе. Очень экономная скотина.

— М-да... Ну вот что, капитан. - Командующий похлопал вер­блюда по мягкой шее. — Нечего нам перед Европой стыдиться. Кроме этого верблюда вон у нас ещё какая техника — мостов не хватает. Кстати, сегодня же начинайте наводить новую переправу. Тут же рядом, чтобы в два потока.

— Есть! — вытянулся капитан.

А верблюда пропустите, пропустите. Пусть в Европе смотрят * и на него. И кое-кто лишний раз вспомнит, что мы пришли от са­

мых стен Сталинграда.

Обрадованный ездовой, забежав вперёд, схватил верблюда за по­вод.

— Постой, — удержал его Рокоссовский. — Что же ты — ста­линградец, а наград не вижу? С пустой грудью вступаешь в Евро­пу. Иль воевал плохо?

— Так ведь... — Ездовой дёрнул погонами. — В обозе я... Ка­кие награды?

&/


Рокоссовский обернулся к адъютанту:

— Запишите-ка бойца. Сообщите в полк, пусть представят.

Верблюд, не внемля ничему, всё в том же невозмутимом разду­мье продолжал глядеть поверх переправы на затуманенные шпили готического собора.

— Ну, солдат, догоняй, догоняй своих. Не задерживай движе­ние. До встречи в Берлине! И командующий, улыбнувшись, взял под козырёк.

Размышляем над прочитанным

1. Какие чувства, несмотря на описание тягот войны, вызывает у читате­ля этот рассказ?

2. Почему начальника переправы волнует внешний вид полковых обо­зов? С какими чувствами он пропускает на другой берег «пёструю обшар­панную базарщину»? Объясните смысл этого выражения.

3. Найдите в тексте рассказа описание верблюда. С какой целью автор называет его поведение на переправе «буддийским спокойствием»? Чему оно противопоставляется?

4*. Какую роль играет в рассказе приём контраста? Приведите примеры из текста.

5*. Какими способами создания комического пользуется автор? С какой целью? Найдите в тексте рассказа примеры неожиданности и несоответствия. ••    6. Найдите в рассказе элементы композиции: пейзаж, портрет, художе­

ственные детали. Объясните их роль в рассказе.

"       7. Подготовьте выразительное чтение по ролям диалога Рокоссовского и

ездового Товарнякова. Инсценируйте этот фрагмент рассказа, постарайтесь передать интонацией внутреннее состояние героев.

Содружество муз

► Повесть Е. И. Носова «Усвятские шлемоносцы» экранизирована под названием «Родник» (реж. А. Сиренко, 1982). Посмотрите этот фильм и напишите рецензию на него. ◄

Круг чтения

► Е. И. Носов. Радуга. Тридцать зёрен. Шопен, соната номер два. Красное вино победы. Фронтовые кашевары. Усвятские шлемонос­цы. ◄


Диалог культур

Прочитайте фрагменты романа А. П. Кешокова «Сломанная подкова» и найдите точки соприкосновения с рассказами Ю. М. Нагибина «Ваганов» и Е. И. Носова «Переправа». Какими предстают образы кавалеристов в произве­дениях Ю. М. Нагибина и А. П. Кешокова? Почему, несмотря на то что в ро­мане рассказывается о трагической судьбе кавалерийской дивизии, повество­вание, как и в рассказе Е. И. Носова, носит жизнеутверждающий характер?

А. II. Кеш оков

Сломанная подкова

Фрагменты

(перевод В. Солоухина)

В Комитете обороны шли споры: создавать такую дивизию или не создавать. Зулькарней Кулов стоял за создание Нацдивизии, хо­тя бы уже потому, что сама идея создания её принадлежала ему же, Кулову. Таким способом он хотел выразить безграничную пре­данность кабардинцев и балкарцев делу дружбы с другими народа­ми и лично вождю народов. Он надеялся показать всем решимость горцев стоять насмерть перед грозной силой врага и тщетность на­дежд фашистов на распад многонационального государства, на из­мену отдельных народов общему делу и общей борьбе.

Но были и противники создания Нацдивизии. Они говорили, что война эта общая, не кабардинская, не калмыцкая, не ингушская, но Великая Отечественная, общенародная война. Представителя каждого народа и без того участвуют в ней, находясь вместе с дру­гими бойцами в составе многочисленных полков и дивизий. По кон­ституции, говорили противники Кулова, не каждый маленький на­род защищает свою маленькую республику или область, но все на­роды вместе защищают своё общее, единое отечество. И надо бы лучше сосредоточить своё внимание на других обязанностях перед страной и перед фронтом, а формирование воинских соединений предоставить тем, кому назначено этим заниматься.

В споре победил Кулов. Тогда возник второй вопрос: какую ди­визию создавать — стрелковую или кавалерийскую. Опять раздели­лись голоса. Приверженцы и радетели национальных традиций ра­товали за кавалерийскую дивизию. Приводились примеры, как ещё в войсках Суворова и Кутузова служили кабардинцы, составляя от­дельные эскадроны. Да и во все другие времена участвовали в по­ходах и кампаниях русских войск. Противники кавалерии возража­ли, ссылаясь на то, что в современной войне этот род войск отходит на второй план. Если кавалерия раньше успешно действовала на степных просторах, то ныне танки и мотопехота вытесняют её. На одном из совещаний Комитета обороны Зулькарней пригласил ране­ного полковника Кубанцева, убеждённого приверженца кавалерии, и тот доказал, что кавалерия не устарела. <...>

Комиссар между тем знакомил бойцов с планом операции, чтобы каждый во всех мелочах представлял себе задачу и всю трудность её решения.

Ночь полна неожиданностей, опасностей, — говорил комис­сар, — не всем суждено вернуться целыми и невредимыми. Поэто­му готовьте себя к худшему. <...>

— Кто из вас помнит строки из поэмы Пушкина «Кавказский пленник»? — неожиданно спросил Доти и, чтобы не ставить бойцов в трудное положение, сам начал читать:

Черкес оружием обвешен;

Он им гордится, им утешен. На нём броня, пищаль, колчан, Кубанский лук, кинжал, аркан И шашка, вечная подруга Его трудов, его досуга.

Ничто его не тяготит.

Ничто не брякнет; пеший, конный - Всё тот же он; всё гот же вид 11епобеди м ы й, ней ре клон н ы й...

Вот как классик литературы рисовал нашего предка. Каждый из нас тоже обвешан оружием. Не тем, конечно, которым гордились на­ши предки, но обратите внимание: «Ничто его не тяготит, ничто не брякнет...» Давайте же подгонять свое снаряжение так, чтобы ни единый звук не мог вас выдать. Я каждого из вас лично по фамилии просил в свою группу, потому что идём на опасное дело. В моих гла­зах каждый из вас тоже «непобедимый, непреклонный <...>

У комиссара полегло больше трети людей, и штурмующая груп­па поредела. Но победа всё же одержана. Маленькая победа величи­ной с курган. Однако и такую побе­ду нельзя было добыть без большой крови. <...>

Но бой в станице уже затих. Ото­всюду выползают люди, повозки. Бродят по полю, ищут своих. Кон­ники выстрелами из пистолетов до­бивают ещё живых лошадей, барах­тающихся в крови. Кони умные. До­бивают одну лошадь, другая прячет голову, сует её под хвост мёртвой, лежащей рядом. Из выпуклых воспалённых глаз текут чистые слё­зы. Бедный Бекан! Ему поручено сберечь элиту кабардинской лоша­ди, а сколько здесь погибает этой элиты! <...>

Сердце седельщика наполнилось благодарностью к Ноху. Всё- таки лошадь доказала свою принадлежность к кабардинской поро­де не забыла обратной дороги, не заплуталась в ночи.

Когда подъезжали к Нальчику, лошадь выбилась из последних сил. Она едва тянула двуколку, дышала тяжело, ввалившиеся бока вздувались и опадали, белая пена падала на дорогу. Лошадь оста­навливалась, переводила дух, оглядывалась усталыми и молящими глазами, затем, не дожидаясь кнута, сама трогалась с места. Бекан понимал лошадь, не подстегивал её, не торопил.

ЗАГАДКИ РУССКОЙ ДУШИ

Судьбы русских эмигрантов

Чувство, что ты эмигрант, а не путеше­ственник появилось в Париже. 'Гы можешь желать, чего угодно, думать, о чём угодно, но ты должен прочно устраиваться, уезжать некуда. Ты дыши воздухом, какой есть и за это будь ещё благодарен.

Б. К. Зайцев

Октябрьская революция 1917 года и Гражданская война привели к тому, что многие русские интеллигенты не смогли принять изме­нения, произошедшие в России, и были вынуждены эмигрировать за рубеж. Появилось большое количество русских беженцев, массо­вый отток которых происходил до середины 1920-х годов. Этот про­цесс получил в истории название «первой волны» русской эмигра­ции. Русские интеллигенты учёные, изобретатели, писатели, дея­тели культуры — уезжали в основном в страны Западной Европы, образуя в европейских столицах (Париже. Берлине, Праге, Белгра­де, Софии) центры русской эмиграции. Эмигранты уезжали и на восток, в Харбин (Китай), многие осели в США. Уникальность «первой волны» русской эмиграции заключалась в том, что, несмо­тря на уверенность в скором возвращении на Родину, ббльшая часть эмигрантов впоследствии не только не смогла вернуться в Россию, но и не стала органичной частью социума страны проживания.

В 1922 году два пассажирских судна, названных впоследствии «философскими пароходами», увезли из Петрограда в Германию бо­лее 160 представителей интеллигенции, включая философов, кото­рые активно выступали против советской власти. В соответствии с декретом РСФСР 1921 года они были лишены гражданства и на­всегда лишились возможности вернуться в Россию. Выдворение инакомыслящих происходило также ня пароходах из Одессы и Сева­стополя и поездами из Москвы в Латвию и Германию.

Большинство уезжавших верили, что покидают Родину временно, поэтому и за рубежом стремились сохранить русский язык, родную культуру, традиции, бытовой уклад. Эмигранты «первой волны» становились носителями образа России в мировом сообществе, поэ­тому возникло идеологическое и культурное противостояние «рус­ского зарубежья» и СССР, существовавшее в течение многих десяти­летий.

Прожив за рубежом долгое время, многие русские писатели и поэты осознали, что пути домой у них нет, что новой России они не нужны, Марина Цветаева написала об этом: «Той России нету, как и той меня».

Поэт Георгий Иванов до конца своей жизни лелеял надежду, что сможет хотя бы «вернуться в Россию стихами». Его предсказа­ние сбылось: в конце XX века русские читатели смогли открыть
для себя литературу русского зарубежья, потому что в России по­сле долгого перерыва были опубликованы книги таких талантли­вых писателей, как Борис Зайцев и Аркадии Аверченко. Иван Шмелёв и Дон Амипадо, Георгий Адамович и Иван Бунин, и мно­гих других.

Из первых уст

► За всё, за всё спасибо. За войну. За революцию и за изгнанье. За равнодушно-светлую страну. Где мы теперь «влачим существованье».

Нет доли сладостней всё потерять.

Нет радостней судьбы скитальцем стать, И никогда ты к небу не был ближе.

Чем здесь, устав скучать,

Устав дышать,

Без сил, без денег.

Без любви,

В Париже...

В ветвях олеандровых трель соловья.

Калитка захлопнулась с жалобным стуком. Луна закатилась за тучи. А я

Кончаю земное хожденье по мукам.

Хожденье по мукам, что видел во сне —

С изгнаньем, любовью к тебе и грехами.

Но я не забыл, что обещано мне

Воскреснуть. Вернуться в Россию стихами.

Вопросы и задания

1. Что вы знаете о литературе русского зарубежья? Какие произведения писателей-эмигрантов вы уже изучали на уроках литературы?

2. Почему многие представители русской интеллигенции не смогли вер­нуться в Россию?

3. Какие чувства и настроения являются главными в эмигрантских сти­хотворениях Г. Адамовича и Г. Иванова? Подтвердите свои мысли цитатами.


Борис Константинович Зайцев

Литературные имена России

► Борне Константинович Зайцев (1881 — 1972) — русский писатель и переводчик, одна из последних крупных фигур Серебря­ного века. Его имя русские читатели смог­ли узнать только в 1990-е годы, когда в России начали публиковаться произведения русского зарубежья.

Зайцев начал писать в 17 лет. В начале XX века познакомился с А. II. Чеховым,

В. Г. Короленко и Л. И. Андреевым, помо­гавшими ему в начале литературной дея­

тельности, а затем с И. А. Буниным, с которым дружил долгие го­ды. Первый сборник рассказов Зайцева был опубликован в Санкт- Петербурге в 1906 году.

Октябрьскую революцию и Гражданскую войну Борис Зайцев воспринял трагически: в эти годы были убиты его родственники, за активное участие в организации помощи голодающим он был аре­стован, затем едва не умер от сыпного тифа и принял решение уехать из России. В Париже, где он прожил около полувека, Зайцев публиковал свои произведения и одновременно занимался подготов­кой материалов для литературных биографий И. С. Тургенева. А. II. Чехова, В. А. Жуковского. После Второй мировой войны Зай­цева избрали председателем Союза русских писателей во Франции. «Живя вне Родины, писал Б. К. Зайцев, — я могу вольно пи­сать о том, что люблю в ней: о своеобразном складе русской жизни, русских святых, монастырях, о замечательных писателях России*.

Всем своим творчеством Борис Зайцев утверждал ценности ду­ховные, без которых люди теряют смысл бытия: «Ничто в мире зря не делается. Всё имеет смысл. Страдания, несчастия, смерти только кажутся необъяснимыми. Прихотливые узоры и зигзаги жизни при ближайшем созерцании могут открыться как небесполезные. День и ночь, радость и горе, достижения и падения всегда научают. Бессмысленного нет*. ◄

Из первых уст

► В своём творчестве Зайцев продолжает традиции И. Тургенева и А. Чехова: религиозное восприятие мира, неприязнь писателя к гонке за материальным благополучием и упорядоченным, безопас­ным существованием, а также симпатия к непоседам и изгнанни­кам — вот связующие линии его творчества.

Вольфганг Казак ◄

Из первых уст

► За рубежом у Зайцева пробудилось православное ощущение ми­ра. Поэтому очерки у него — не просто очерки, а, как на иконе, подобны светописи. Архимандрит Киприан его прозу назвал «ико­ной мира*. Что-то в этом угадано.

С. Феди кин ◄

Прочитайте рассказ Зайцева «Лёгкое бремя», написанный в эмиграции, и подумайте, что помогло выжить и выстоять русским людям, оказавшимся вдали от Родины.

Лёгкое бремя

Как же, как же, Марсель знаю, и даже, по совести говоря, не совсем так, как вы. То есть, не то чтобы очень любовался видом от Собора тамошнего, на горе, моряцкого, или же буйабесы сравнивал, в каком ресторане лучше, сидя на набережной, вновь пред синим этим морем... Мне Марсель тяжеле дался, Вог с ним. Я там восемь месяцев служил чернорабочим, поезда разгружал. Ну и занятие, я вам скажу.

Он разгладил чёрную, двумя крылами, видимо, полковницкую бороду.

Поработали. Нас на «Марселе-товарном» целая артель подо­бралась. всё русских. Офицеры и судейские, бывшие учителя, сту­денты, всякие. Н-н-да... Немало я на своей спине разного добра пе­ретаскал. Однажды даже кровь гор­лом двинула, с натуги, что ли... Нет, если бы не выбрался, с Божи­ей помощью — наверное, теперь не разговаривал бы тут. В моих годах, изволите ли видеть, уж не так и к жизни рвёшься, но семья, детишки, это, знаете ли, очень дело пронзи­тельное, да-с, в нашем положении всё так и думаешь: нет. помирать нельзя, стой столбом, ломи горбом, а только не поддавайся. Иной раз через улицу идёшь, автомобиль ле­тит — ан нет, не может меня, мер­завец, задавить, никак не может, у меня четверо на руках, что ж им, на улицу идти?

В Марселе я всякого навидался, и не приведи Бог. Пьяные ма­тросы, поножовщина и разврат в порту, и дети — этого я всего не выношу, терпеть не люблю, как говаривал наш бригадный генерал из немцев, царствие ему небесное, мученической смертью погиб. Пу, а всё-таки вот и вспомнилось мне одно - так. один вечер вы­дался у нас у всех особенный.


 



Полковник закурил, поправил на пальце большой перстень с пе­чаткою.

Дело это было весной, на Страстной неделе, в самое для на­шего брата на чужбине трудное время, потому, знаете, воспомина­ния одолевают... и берёзки наши распускающиеся, разлив, куличи, пасхи, и сама весна русская, весенний воздух... здесь же воздух, может быть, ещё слаже и нежнее с моря, и самое море в эти дни особенно сиреневое, и когда ночью над ним белые и голубые огни сияют, то, конечно, красота замечательная, но не то... Хорошо-с. вот мы все эти «бывшие-то», а ныне как бы каторжные, и работа­ем. как всегда, мешки с зерном таскаем — взвалишь на спину, еле дышишь и по тропочке знакомой так. согнувшись в три погибели, и бежишь, только чтобы добежать и от ноши от своей избавиться. Вот нам и говорит контр-мэтр, француз: «Хотите, русские, в России побывать?» — «То есть, как это, мол, так, в России, когда здесь ваша страна, французская?» «Да уж так, — говорит, она хоть и наша, а всё-таки тут и Россия есть. Идите-ка, смотрите».

Ну, разумеется, все наши побросали работу, за ним идут. Он на запасные пути, там товарные вагоны, целый поезд, только что при­шёл из порта. Отворили первый вагон как всегда, мешки. Контр­мэтр велел один снять и развязал. «Вот она и есть, говорит, - ваша Россия. Это пшеница русская, из Одессы».

Русская... Как сейчас помню, вечерело.

Звёздочки уж показались первые. Паровозы кое-где посвистыва­ют, на море сирена воет, ветерком тёплым тянет а вдруг сразу так тихо стало, наши все обступили... все к зерну тянутся... А кто на коленки стал, руки в мешок запускает, гладит... И молчим все. Шапки поснимали, только зёрнышко всё ласкаем, с руки на руку пересыпаем, а зерно, правду вам сказать, золотое. Тёплое, янтарное зерно. Тут казак один кубанский прямо наземь кинулся, носом в пшеницу в эту уткнулся, у самого на глазах слёзы, всё дышит, ню­хает — не нанюхается... «Господи, — закричал, Мати Божия, да то ж зерно наше, кубанское...» И даже голос перехватило. Ну, знае­те, долго так вокруг стояли, народ бывалый, тёртый, мало чего не видели, да, а тут... всё что-то глаза утирали.

Полковник остановился, вновь погладил лирообразную свою бо­роду, помолчал, пыхнул трубкою.

Потом мы пшеничку эту самую, нашу рнсейскую, на себе, ко­нечно, таскали, всё на тех же наших спинках — уж не очень ноне барских. Но и таскать легче было. Вот вам и загвоздка. Вес всё тот же, силы те же, а бежишь и только знаешь: это наша, матушка, ро­димая... И сколько натерпелись на родной земле, и сколько гнева, ненависти в сердце, ужаса, а тут вот как-то отошло, ну и душе ста­ло полегче, освежительнее...

Я вообще вам скажу, я тогда этот случай понял не совсем спро­ста - да и не я один. Ну. что особенного? Понятное дело, в Мар­сель русскую пшеницу возили, и как нам не наткнуться на неё? Всё-таки же показалось это доброй вестью, благою вестью. Точно бы и нас вот, вовсе уж заброшенных, нагих и сирых, осенил кры­лом Ангел Господень, и святое Его пёрышко на нас упало.


Работаем со словом

Сирый — здесь: беспомощный, убогий, несчастный, одинокий, бесприютный, бедный.

Расёйский (от Расёя - спи ж. и прост. к Россия, употребляется в современном языке н ироническом контексте, а так­же в стилизованной речи. То же, что российский.

Слаже (.устар, и обл.) — слаще, сравн. ст. к прил. сладкий.

Ноне (устар, и обл.) парен. — ныне, нынче.

Мытариться (прост.) — испытывать мытарства, муки.

Порт в Марселе. Худ. К. А. Коровин. 1890-е

♦ Бог дал жизнь. Бог даст и хлеб» и представьте, ведь недолго мы с той Пасхи промытарились на этой каторге. Оно и сейчас не­легко, ну, кое-куда разбрелись, кое-как пристраиваемся, кто чем... И даже дети наши учатся. Вот-с... а Марсель... Нет, Бог с ним.

1926

Размышляем над прочитанным

1. Какие страницы жизни русских эмигрантов Борис Зайцев открывает читателю?

2. Почему привезённые из Одессы мешки с русской пшеницей так взвол­новали марсельских грузчиков?

3. Каким писатель изображает рассказчика? Найдите детали (портрет, речь, описание душевного состояния) и заполните цитатную таблицу. Сде­лайте вывод о мастерстве писателя.

4. Можно ли назвать этот рассказ исповедью? Обоснуйте свой ответ.

5. Найдите в рассказе цитаты, отражающие нравственную позицию писа­теля: стойко переносить испытания, не допускать ненависти в сердце, сохра­нять душевное равновесие, веру в лучшее.

6. Какие строки рассказа показались вам самыми сильными? В чём их патриотический пафос?



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.