Прототип. 3 страница

Глубоко вздохнув, генерал-полковник взял в руки чемоданчик, покрутил колесики кодового замка и после легких щелчков поднял верхнюю крышку кейса, положив его на стол.

Первое, что бросилось в глаза людям, это порванные на части страницы документов и разорванные в клочья фотографии. Борис Семенович достал из чемоданчика сканер радиочастот, на корпусе которого ранее мигала светодиодная лампочка. В настоящее время она погасла. В это время Николай Николаевич, стоящий справа от генерал-полковника, протянул ему руку, словно бы для рукопожатия. Борис Семёнович инстинктивно протянул руку в ответ. Карповцев продемонстрировал ему свою ладонь, на которой ручкой были накаляканы цифры и рядом с каждой из них имелись численно-буквенные обозначения, относящиеся к нумерации столбцов и строк.

- Ознакомьтесь, Борис Семёнович, - довольно улыбаясь, предложил ученый. – Возьмите отмеченный вами лист и сравните цифры с теми, что у меня на ладони.

- Когда вы успели? - поинтересовался Шульга, доставая из чемоданчика лист с цифрами.

- Пока спускался вниз.

Борис Семенович внимательно осмотрел лист, сверяясь с наименованием столбцов и строк. Глаза генерала метались между бумагой и ладонью ученого.

- Хм… все верно.

- Это какой-то дурацкий фокус, - решила Ангелина Юрьевна.

- Разве?

- Пока мы как стадо баранов пялились в статичную картинку мониторов, ваши люди подменили чемоданчик.

- А цифры? - спросил Карповцев.

- Вы подглядели их, пока Борис Семенович делал пометки.

- Я закрывал цифры рукой, - с недоумением в голосе произнес Шульга.

Генерал-полковник, окончательно сбитый с толку, почесывал затылок, не желая расставаться с листом бумаги.

- Да бросьте вы! – женщина закатила глаза. – В настоящее время существует масса способов проводить высокотехнологичные аферы. Николай Николаевич наверняка воспользовался чернилами с сюрпризом, бумагой с памятью формы, какими-нибудь хитроумными устройствами, позволяющими его людям подглядывать за дурачками вроде нас с вами. Я более чем уверена, что нас обманули!

- Не забывайте, что подлинность видеозаписи вы можете проверить в любой момент, - напомнил ей Карповцев.

- Уверена, - не переставала спорить женщина, - что и к этому вы тоже подготовились.

Карповцев развел руки в стороны. Он по-прежнему не выглядел обескураженным и всем своим видом показывал, что держит ситуацию под контролем.

- Я предупреждал, что сегодняшняя демонстрация надолго вам запомнится.

- Мне кажется, этот фарс пора прекращать! - взвизгнула женщина генерал-майор.

- И то верно, - кивнул Николай Николаевич.

В следующую секунду он перевел взгляд на то место, где была закреплена одна из камер видеонаблюдения, и коротко кивнул.

Поначалу ничего не произошло. Члены правительственной комиссии, чувствуя, что Карповцев что-то задумал, враз присмирели, напряглись, начали вращать головами по сторонам. Внешне все оставалось на своих местах, никакого движения, никакой опасности. Но минуло не более десяти секунд, и высокопоставленные военные чиновники наконец-таки увидели то, ради чего их пригласили в этот, ничем не примечательный сибирский поселок неподалеку от Красноярска. Правительственная комиссия, явившаяся на демонстрационные испытания, состояла из тридцати четырех человек, из которых двадцать два носило военную форму. Каково же было удивление высоких гостей, когда двадцать два их кителя разом лишись погон. Единомоментно! И никто этого не заметил!

- Как… Что…

Опешивший Борис Семёнович Шульга вертелся волчком, по очереди косясь то на правое, то на левое плечо.

- Что произошло? Что вы сделали? – охала да ахала неугомонная Ангелина Юрьевна.

Николай Николаевич, чрезвычайно довольный произведенным эффектом, снисходительно глядел на обескураженную толпу.

- Здорово, правда? - съехидничал он, когда неразбериха в рядах военных чиновников достигла апофеоза. – Кстати, обратите внимание на свои смартфоны.

Мигом забыв о погонах, генералы принялись рыться по карманам.

- Как же так? – вздыхали одни.

- Я… я же помню, что не выключал его, - гудел Шульга.

Народ переполошился ни на шутку, и, чтобы обстановка мало-мальски пришла в норму, понадобилось минут десять.

Вдоволь наоравшись, Николаю Николаевичу все же задали разумный вопрос:

- Как вам это удалось?

Он нисколько не удивился, что к нему обратилась Ангелина Юрьевна. Генерал-майор быстрее всех закипала, при этом остывала так же быстро.

- Вас интересует физика процесса или что-то еще?

- Меня интересует все. Если вы информированы о той должности, которую я занимаю, то вам наверняка ясно, что я не выделю ни копейки на проект с сомнительным содержанием.

- Конечно, мне это известно. – Карповцев отвесил даме шутливый поклон. – Значит, вы желаете во всем разобраться?

- Желаю, - отчеканила женщина.

Николай Николаевич довольно потер руки.

- Что ж, подробная документация ждет вас наверху, а пока, - он перевел взгляд на пролет ворот, зиявший в стене тестовой камеры, - прошу любить и жаловать. То, что мы здесь именуем Прототипом, устройством ГБ или просто «Глебом».

***

Я, наверное, по сотому разу рассматривал трехмерное изображение, синтезированное НС на основе информации, полученной алгоритмом из разных источников. Лазерные акустические сканеры и тепловизоры передавали бесценные сведения вот уже практически сутки. Эти данные удалось объединить с чертежами основной документации по зданию ЦДМШ, в результате чего бойцы спецназа получили довольно подробную трехмерную модель всех помещений школы и, в особенности, концертного зала.

Потирая уставшие глаза, я менял одно изображение на другое, рассматривая коридоры, лифтовый холл, подвальные помещения и концертный зал под разными углами. Нам удалось установить точное число террористов и выяснить количество людей, находившихся у них в заложниках. Выходило прескверно. Нам противостояли двадцать два хорошо вооружённых, обученных, прекрасно оснащенных и готовых на все противника, которые под прицелом автоматов держали семьсот тридцать человек, преимущественно детей и женщин. Кроме того, террористы серьезно заминировали зал, установив по его периметру по крайней мере десяток противопехотных мин и разместив в разных его концах три мощных взрывных устройства, которые, по всей видимости, приводились в действие размыканием контактов нажимных устройств. Эти устройства находились под ногами боевиков, однако до сих пор нам так и не удалось однозначно установить, кто же из террористов являлся, выражаясь нашим языком, детонатором. Под это определение попадало семь человек. Так же нельзя было сбрасывать со счетов то, что нажимные панели могли иметь стопроцентное резервирование, а, значит, террористов-детонаторов могло быть не трое, а шестеро.

Все мы отдавали себе отчет, что организовать штурм в сложившейся ситуации невозможно. Брать приступом концертный зал требовалось с нескольких сторон, при поддержке подразделения снайперов, но ни об одном вероятном направлении следования штурмовых команд мы не имели достаточно полной информации. Привлекательнее всего выглядел так называемый пожарный выход с торцевой стороны концертного зала. Всего десять метров и спецназ оказывался на сцене, с которой становилось возможно вести прицельный огонь на подавление боевиков в зрительном зале. Но эти десять метров надо было еще пройти. Ни у кого из нас не было сомнений, что коридор к пожарному выходу заминирован, и мы не имели ни малейшего представления о качестве этого минирования.

На остальных маршрутах движения штурмовых команд ситуация обстояла так же скверно. Центральный вход в зрительный зал, крыша – нам срочно требовалось провести разведку объекта, а, поскольку террористы, фактически, лишили нас возможности использовать половину нашего технического разведывательного потенциала, оставалось действовать по старинке. Как это ни прискорбно, но попытки подавить РЭБ-оборудование боевиков не увенчались успехом, и в настоящий момент разведывательная группа из пяти человек двигалась по подземным коммуникациям в надежде добыть для штурмовых команд бесценные сведения. Без них НС практически не давала нам шанса на удачный исход штурмовой операции.

Я закрыл глаза, запрокинул голову, вздохнул и на минуту задержал дыхание. Скоро минуют сутки, как я на ногах, но в такой обстановке я не ощущал усталости. Мы все просто хотели, чтобы все поскорее закончилось.

Открыв глаза, я переключил канал связи на планшете и стал наблюдать за движением разведывательной команды. В настоящий момент бойцы преодолели несколько десятков метров по коммуникационному коллектору и теперь при помощи разномастных технических средств пытались проникнуть на минус второй уровень подвала. На шлеме каждого разведчика была закреплена камера видеофиксации. Поскольку внутри объекта связь не работала, предполагалось писать все, что видит разведчик, чтобы потом изучать написанное в штабе усилиями других бойцов и НС.

Расширив технологическое отверстие, группе удалось попасть в подвальные помещения. Далее наблюдать за действиями моих товарищей по оружию я не имел возможности, поэтому принялся ждать. По моим прикидкам пятерке бойцов должно было хватить тридцати минут, чтобы, минуя подвалы, оказаться на лестничном полотне, по периметру огибавшем шахту лифтов по всей ее высоте. На минус первом уровне располагались технические помещения, на нулевом – гардеробы; концертный зал и столовая – на первом. Я мог лишь предполагать, какой маршрут изберет группа разведчиков, ведь планы хороши только на бумаге, а в реальности, как известно, полно оврагов и подводных камней.

Помню, как мучительно долго тянулось время, помню, как по командно-штабному модулю расплывались ароматы кофе… И я хорошо помню, что показывали мои часы, когда в здании школы началась стрельба. Было 6:37 утра, то есть с момента начала разведывательной операции минуло сорок две минуты. Очевидно, что у парней все пошло наперекосяк, ведь огневой контакт означал, что группа оказалась раскрыта. Мы все отдавали себе отчет, чем это может обернуться в ситуации, когда у террористов находится такая прорва заложников.

Автомат сам собой прыгнул мне в руки. По внутренней связи прошли четкие, внятные команды. Бойцы спецназа выдвинулись на стартовые позиции.

Не хотел я штурма. Да его никто не хотел, потому что мы слишком хорошо были осведомлены о последствиях. Нас ждала очередная бойня, а вместе с ней сотни погибших, общественный резонанс, новая черная дата на календаре российской истории. Мои ребята были со мной. Все собраны, все готовы. В глазах ни капли сомнений. Я мог на них положиться. Я знал, что, если понадобится, они грудью пойдут на пули, чтобы спасти хоть кого-то. Террористы были готовы умереть за свои идеалы. Спецназ тоже был готов умирать, спасая людей.

Шло время, а приказа начинать штурм все не поступало. Меж тем, стрельба прекратилась. Либо разведчики отступили, либо… Об этом мне думать не хотелось, и я постарался очистить голову от мыслей с негативным окрасом.

Штурмовые подразделения пребывали в боевой готовности пятнадцать минут, после чего нас отозвали. Разведчики были живы, вот только выполнить поставленную перед ними боевую задачу им не удалось.

Как выяснилось, у них все шло по плану до тех пор, пока бойцы не проникли на лестничную клетку. Командир разведгруппы, майор Андрей Желудков, рассказывал о разведрейде рубленными фразами, цедя слова. Его речь шла фонов видеозаписи, которую удалось добыть спецназовцам.

- Просверлили дверь, - говорил он, - просунули гибкий перископ, осмотрелись. Все глаза себе сломал. Чувствовал, что идти вперед нельзя… ребятам об этом говорил. А что делать? Сунулись.

На экране планшетов пятерка спецназа, выстроившаяся цепью, боец за бойцом, проверяла лестничный пролет на отметке минус второго этажа.

- Видно датчик они установили под половыми плитами, и кто-то из нас его потревожил, - пояснял майор.

Заняв позицию, группа начала двигаться вверх.

- До минус первого добрались без происшествий, стали думать, как бесшумно справиться с деревянной дверью. Хотели добраться до гардеробов, проверить этот маршрут. В этот момент по нам и дали.

Глядя на монитор, я инстинктивно едва не упал вместе с бойцом, чья нашлемная камера предоставила видеоданные.

- В три пулемета решили нас обработать, - горестно вздыхал Желудков. – Меня по касательной зацепило, а Григорьевичу плечо разворотило. Муха и Смерш, попытались подавить огневые точки ответным огнем, но… Хрен бы там.

Разведчик с радиопозывным Муха, от чьего лица, если так можно выразиться, велась трансляция, старался отстреливаться короткими очередями. Не хочу хвастаться, но огневая подготовка любого бойца ЦСН находится на высочайшем уровне. За то недолгое время, что шел огневой контакт с противником, я несколько раз видел, как Муха попадал в цель, однако ему так и не удалось подавить вражескую огневую позицию. Другим бойцам разведгруппы это так же не удалось.

- Когда стало понятно, - комментировал майор кадры трансляции, - что нам будет крайне сложно пробиться внутрь, я принял решение отступать. Гришин с трудом мог передвигаться самостоятельно. Викинг ему помогал, а я вместе с Мухой и Смершем прикрывали отход.

Запись видео велась в инфракрасном режиме. Внутри серой пелены, расчерченной ярчайшими вспышками выстрелов, сложно было что-то разобрать. И все же мне показалось, что я заметил кое-что любопытное. Я остановил запись, прокрутил ее назад на несколько секунд, а затем запустил с замедленной скоростью.

До рези в глазах вглядываясь в экран, мне показалось, что я вижу, как террорист, даже не помышляя о том, чтобы прятаться, прижиматься к полу, либо сливаться с естественными укрытиями, стоит в полный рост, держит в руках что-то весьма немаленькое, как минимум Печенег[2], и ведет прицельный, довольно точный огонь от бедра. А главное, я был уверен, что в него угодило несколько пуль, но это практически никак не повлияло на кондиции боевика.

Я вновь остановил запись и обратился к Желудкову:

- Андрюх, а вот это что такое?

- Где?

Я протянул ему планшет, ткнув пальцем в центр экрана.

Майор кивнул, возвращая мне девайс.

- Как раз собирался рассказать, - заявил он. – Не простые нам попались террористы, ох, не простые. То, что они будут обдолбаные, мы все подозревали, это не стало для нас сюрпризом, но, похоже, они пошли дальше.

- Подозреваешь боевую фармакологию?

Желудков кивнул.

- Есть основания подозревать. На кадре, что ты мне показал, видно, как в здоровяка с пулеметом попадает с десяток пуль. И что? Ему хоть бы хны.

- Броники, - сделал предположение Берг.

- По всему телу?

- А почему бы и нет, - пожал плечами Мордвинов.

- Хорошо… штаны, куртки из специальной ткани, - согласился с ними Андрей. – Закроем глаза на запреградное воздействие и предположим, что все это есть у террористов, но ведь это само по себе странно. Боевая ли фармакология, чудесная ли экипировка – нет разницы. Эти ребята слишком уж крутые и отмороженные.

- И предприимчивые, - заметил я. – Они явно работали с объектом, изучали его от и до. Эти ребята не действуют по своей воле. Абисс старается убедить нас, что он здесь главный и только он все контролирует, но, мне кажется, что он пляшет под чью-то дудку. Выполняет чей-то заказ.

- Чей?

Я пожал плечами, не зная ответа. Нас пока переигрывали по всем фронтам, и мне страсть как не хотелось думать, что нам противостояли обычные террористы. Они хотели таковыми казаться, они играли роль простых борцов за свободу, но многое, если не все, указывало на то, что с заказчиком и организатором теракта не все так просто. Далеко не все.

И самое обидное заключалось в том, что я пока не видел выхода из положения. Я был уверен, что все переговоры с террористами провалятся. Россия однозначно не согласится выполнять требования боевиков, террористы не пойдут на попятную, особенно после сегодняшней нашей осечки. В итоге, все решит штурм, который выльется в страшную бойню с сотнями жертв. Чем дальше, тем сложнее исправлять чужие ошибки, чью-то недоработку. Чем дальше, тем цена ошибки многократно возрастает. Если бы мы заранее знали о готовящемся теракте, смогли бы его предотвратить. Мы бы вычислили боевиков и уничтожили их прежде, чем они смогли бы кому-то навредить. Но история не признает сослагательного наклонения. Как итог, мы по уши в дерьме. Воистину, о наших победах никто не узнает, но о наших редких провалах будет известно всем и каждому. Несправедливо? Жизнь – несправедливая штука, но таков наш удел. Мы служим, зная, чем однажды может закончиться наша служба. Даже если кто-то среди нас допускает ошибки, доложен найтись и тот, кто все исправит.

***

Я знал, что наш провал обернется наказанием. Я знал, что за наши ошибки придется заплатить и заплатить очень дорого, баснословно дорого, ведь человеческая жизнь – бесценна. Я знал, на какие жестокости может пойти человек, особенно если он, как бы это сказать, не в себе. Я все это знал. Но знания не всегда помогают пережить испытания, которые подкидывает нам жизнь.

Истязание. Так мы это назвали. Подготовленный профессионал может часами наблюдать за тем, как один человек пытает другого, как медленно, изощренно палач высасывает жизнь из жертвы, как с особым садистским удовольствием разделывает ее тело. У всех у нас устоявшаяся, тренированная годами психика. Мы не съедем с катушек, даже если будем наблюдать ужасы человеческих взаимоотношений днями и месяцами напролет. Для нас это не трудно. Здесь дело в другом. Невероятная душевная боль приходит в момент осознания того, что ты мог бы спасти человека, но, тем не менее, не можешь сделать ровным счетом ничего. Ты – хорошо тренированный, подготовленный профессионал – вынужден сидеть и смотреть на экзекуцию, которая, между прочим, стала возможной по той причине, что ты и тебе подобные облажались, оказались недостаточно профессиональны, проиграли бой.

Я – воин. Я ни единожды спускался в ад, и каждый раз выбирался обратно. Однако сошествия в чертоги дьявола ни для кого не проходило бесследно. И я не стал исключением. Моральные травмы останутся со мной до самой смерти, а их у меня столько, что любой другой на моем месте сошел бы с ума.

Когда, тупо уставившись в экран планшета, я глядел на то, как медленно и неотвратимо убивают человека, убивают нарочито жестоко, показательно, слезы не струились по моим щекам, мои руки не тряслись в припадке безудержного гнева, хотя холодная ярость, клокотавшая в моем сердце, казалось, готова была испепелить меня за считанные секунда, а вместе со мной и весь мир. Абисс работал ножом, и когда он перед камерой практически в прямом эфире резал молодую девушку, я чувствовал, что он режет меня. Он резал каждого из нас. Холодная равнодушная сталь проникала в само мое естество, становилась частью души, кромсала ее. Каждый разрез, каждое увечье находило немедленное отражение внутри меня. Когда истязаемая с обезображенным ртом и грудью, отрезанными ушами и перерезанным горлом наконец отдала богу душу, я еще долго пялился в экран планшета ничего не видящими глазами.

Еще одна человеческая жизнь на моей совести. Еще одна рана, которая никогда не заживет.

Мой удел. Мой крест.

***

Мне очень хотелось что-нибудь разбить, но я сдержался. Пришлось приложить определённые усилия, чтобы успокоиться и начать мыслить здраво. Крайние несколько часов мы занимались тем, что гоняли НС-алгоритм, заставляя его прокручивать для нас модели силовой операции по освобождению заложников. Мы перепробовали многое, казалось, самые невероятные варианты, бесконечно варьируя начальные параметры и условия. Как мы ни старались, НС не желала выдавать нам итоговый «хороший» процент на успех. Что бы мы ни делали, какие бы хитроумные решения ни применяли, двадцать восемь процентов – это максимум, чего мы добились. Наша работа усложнялась тем, что здание ЦДМШ имело уникальную планировку. Оно было единственным в своем роде, и мы не имели возможность отработать некоторые тактические элементы «на натуре». В случае штурма, никто из нас не сомневался, что он, скорее всего, последует, спецназу бы пришлось работать «с листа», что, естественно, было на руку нашему противнику.

После той шокирующей видеозаписи, никто из нас не рефлексировал, не корил себя за работу, сделанную ненадлежащим образом. Мы все понимали, что, если нам удастся освободить заложников, операцию можно будет считать более чем успешной. Разумеется, мы не забудем погибшую, никто из нас никогда ее не забудет. Мы помним всех, они навсегда в наших сердцах, но математическая статистика – вещь бездушная. Цифры, проценты… в них нет жизни, когда они нанесены на бумагу.

В командно-штабной модуль вошел подполковник Баринцев, широкоплечий здоровяк за два метра ростом со шрамом на правой щеке, командир подгруппы тяжелого вооружения.

- Товарищ генерал, - обратился он к Семенову, - мои ребята все проверили, обустроились. Подгруппа активного разминирования готова сработать по первому требованию. Жахнем так, что от холла ничего не останется.

Сергей Дмитриевич посмотрел на него исподлобья.

- Дима, - сказал он тихо, - давай без этой твоей бравады. Холл должен уцелеть. Через что по-твоему будут работать ОТГ?

Барин в мгновение ока подобрался.

- Виноват, товарищ генерал, не подумал.

- Главное, чтоб ты думал, когда это действительно необходимо, - махнул рукой Семенов. Он покосился на монитор справа от себя, на котором просматривался генплан местности вокруг школы. – Твои спецы рассчитали заряды? Не переусердствуете?

- Обижаете, - осклабился подполковник. – Лично проверял за каждым, хотя мои люди – далеко не мальчики. Взрывчатку, мины, растяжки – все уберем под чистую, расчистим группам путь. Комар носа не подточит.

Семенов кивнул.

- Раз, не подточит, значит, мы все можем быть спокойны.

Я еще раз взглянул на парадный подъезд, холл ЦДМШ, покачал головой, но так, чтобы никто не заметил. Не знай я Барина и его спецов, ни за что бы не одобрил эту часть плана. Долбить переносными «Горынычами» по зданию, чтобы устранить гипотетические мины, ловушки и прочие взрывающиеся сюрпризы, при этом зная, что за стеной, пусть она и является несущей, находятся несколько сотен заложников – до такого надо додуматься. Я верил в парней Баринова, я знал, что они не подведут, но, в то же время, меня терзали сомнения. Любой план на бумаге выглядел жизнеспособным, но реальность частенько обламывала нас. Стоило не заметить какую-нибудь мелочь, и все всегда шло наперекосяк.

Самый удачный план штурма (удачный план в обработке НС) заключался в следующем. ОТГ с первой по третью проникали в зрительный зал через пожарный вход. После того, как дверь оказалась бы вскрыта, внутрь предполагалось направить робота-сапера на проводном управлении, который своим телом бы проложил спецназу дорогу на сцену. В первых рядах ОТГ должны были двигаться бойцы в противовзрывном снаряжении и экипировке, и уже за ними все остальные. Это позволило бы штурмовым командам практически без потерь преодолеть минно-взрывные заграждения и начать плотную огневую работу с противником, используя максимальный свой численный и атакующий перевес.

ОТГ с четвертой по восьмую должны были начать действовать с крыши концертного зала. В их распоряжение поступали шланги, наполненные взрывчаткой, при помощи которых предполагалось сбить оконные заграждения (хотя бы частично), чтобы сделать работу снайперских пар небесполезной. Одновременно с этим, бойцы подрывали несколько зарядов, заранее установленных на крыше. Взрывы должны были обеспечить штурмовикам беспрепятственный проход внутрь концертного зала. Секторы действия спецназовцев этих команд ограничивались крайними верхними рядами зала, а взорванные проходы находились на безопасном удалении от СВУ[3] террористов.

Штурмовые команды с девятой по тринадцатую согласно плану врывались в концертный зал с парадного входа, для чего холл школы предполагалось подвергнуть активному разминированию, которое возложили на плечи подгруппы тяжелого вооружения. После того, как спецназ получал беспрепятственный, относительно безопасный доступ к центральному входу, девятая и десятая ОТГ выдвигались на позиции огневого контакта со стороны школьного двора, и еще три штурмовые группы «чистили» первый этаж, начиная от лифтового холла и основной лестничной клетки, заканчивая столовой. В ходе длительного наблюдения за комплексом ЦДМШ при помощи различных технических средств и аппаратуры нами был выявлен факт того, что террористы не контролируют все здание школы целиком, поэтому команды одиннадцать, двенадцать и тринадцать заранее, до объявления приказа «на штурм», проникали в учебный корпус через окна первых двух этажей со слепой для боевиков стороны здания.

ОТГ с номерами четырнадцать и пятнадцать не существовало. Эти номера были отданы подгруппам тяжелого вооружения и снайперам соответственно. Еще три команды с условными номерами шестнадцать, семнадцать и восемнадцать находились в активном резерве. Первые две перекрывали периметр, восемнадцатые работали под землей, на случай, если террористам каким-то чудом удастся сбежать из концертного зала, воспользовавшись подземными коммуникациями. Кроме того, резервные группы должны были воспрепятствовать возможному подкреплению со стороны гипотетических помощников террористов. Не то, чтобы мы знали о подкреплении, скорее, мы действовали исходя из логических соображений, стараясь перестраховаться везде, где только можно.

- Да поможет нам Бог, господа-товарищи, - пробубнил себе под нос Сергей Дмитриевич. Оторвавшись от созерцания генплана, генерал обратился к Булановой: - Когда доставят тридцатку?

Девушка покосилась на часы.

- С минуты на минуту должны прибыть, товарищ генерал, - ответила она неуверенно.

- Скорее бы, - выдохнул Семенов. – Это наш последний шанс по-настоящему удивить террористов и избежать массовых жертв среди заложников при штурме здания. Вы ввели НС условия использования тридцатки?

- Ввела, товарищ генерал, - кивнула лейтенант, - НС обрабатывает запрос.

- Скорее бы.

Генерал нервничал, и я прекрасно его понимал. Мы все нервничали, при этом продолжали упорно работать.

- Мне кажется, ситуация не слишком-то улучшится, - тихо, словно бы извиняясь, произнесла Буланова.

- В смысле? – Генерал свел брови вместе в районе переносицы. – Объяснитесь, товарищ лейтенант, на чем основаны ваши выводы.

Девушка вздохнула. Я так понял, что она уже успела несколько раз отругать себя за длинный язык.

- Ну, тридцатка – опытное изделие, не прошедшее и половины тестов, положенных ему по программе испытаний. По этой причине, в нашем распоряжении есть только три образца, каждый из которых не может считаться серийным. Три прототипа – этого явно мало, хотя… конечно, лучше, чем ничего.

Сергей Дмитриевич нарочито громко засопел, всем своим видом демонстрируя неподдельное возмущение словами молодого офицера.

- Я приму к сведению ваши замечания, товарищ лейтенант, - отчеканил Семенов.

НС вела обсчет нового плана еще четыре минуты, после чего вывела результаты. В общем и целом, лейтенант Буланова оказалась права. Двадцать восемь процентов удалось повысить до тридцати семи, но это все еще были не те цифры, на которые я рассчитывал. Идти на штурм с такой ничтожной вероятностью на успех – форменное самоубийство, однако поступить по-другому мы не могли.

- Чисто ради любопытства, - подал голос Мордвинов, - какое количество тридцаток необходимо привлечь к операции, чтобы НС выдала шанс шестьдесят пять - семьдесят процентов на успех?

Буланова пожала плечами.

- Могу загрузить новые данные, если хотите.

Мордвинов посмотрел на генерала. Тот махнул рукой, мол, пусть работает.

- Загрузите. Будьте любезны.

Тридцаткой у нас называли специальное изделие за номером тридцать. Совершенно секретная разработка являла собой оружие смешенного типа действия (то есть летального и не летального, в зависимости от вводимых настроек), основанное на применении акустических волн в качестве основного боевого агента. Это изделие я видел лишь раз в жизни, кажется, на одном из первых его тестов. Как по мне, выглядела тридцатка несерьезно. Метровый длины штырь, покрытый каким-то пористым веществом, плотным и шершавым на ощупь, торчал из черной коробки, на тыльной стороне которой горело несколько дисплеев и мигали огоньки. В общем-то, все. Однако, несмотря на свой нелепый внешний вид, тридцатке удалось «поразить» цель направленной звуковой волной прямо сквозь железобетонную стену. Для человека смертельным считалось давление звука в сто восемьдесят децибел. Как объяснил мне специалист, принимавший непосредственное участие в создании прибора, специзделие доставляло звуковую волну требуемой мощности до адресата независимо от того, находился ли он за препятствие, либо же перед ним. Значение имело лишь расстояние, разделявшее эмиттер, как я понял – это та самая штука, торчащая из коробки с дисплеями, и цель. По заверению специалиста условный выстрел из тридцатки был безопасен для окружающих и даже для тех людей, кто в момент выстрела мог оказаться на линии огня. Вся перспективность применения данного устройства заключалось в избирательности воздействия боевого агента на цель, что для нас как для специалистов по борьбе с терроризмом значило крайне много. Что уж греха таить, мы все мечтали об оружии, которое способно было гарантированно и без вреда для заложников поражать террористов, при этом переворачивая с ног на голову сам принцип, саму природу огневого контакта и огневой работы. Тридцатка действительно могла стать нашим козырем в предстоящей штурмовой операции, если б у нас было больше этих устройств.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 Следующая ⇒