12.07.1965 1 страница

Основным результатом предшествующего движения явилась онтологическая картина того целого, которую мы называем социумом. Если вы помните, мы последовательно построили два разных изображения этого целого. Наша первая система изображений, которую мы первоначально трактовали в качестве изображения массовой деятельности потом оказалась лишь изображением продуктов социальной деятельности, «предметом», который порождается деятельностью, а затем служит условиями и средствами ее нового осуществления. В ходе дальнейших исследований мы ввели в дополнение к первому изображению социального мира второе, которое решили во что бы то ни стало рассматривать как изображение именно деятельности, деятельности как особой кинетики и особого механизма.

Но мы не ограничились тем, что стали рассматривать два изображения социального целого. Мы постарались объединить их. И таким образом, та картина, с которой мы сейчас имеем дело, содержит уже две основных части.

Первая из этих частей уже достаточно определена всеми существующими у нас представлениями и понятиями. Это — система плоскостей замещения, надстраивающихся друг над другом. Мы рассматривали ее в трех аспектах и задавали, соответственно, три группы определений.

Во-первых, она выступила как некоторый продукт или совокупный продукт деятельности, во-вторых, как условие деятельности, и, в-третьих, наконец, как средство деятельности. Задача теперь заключается в том, чтобы рассмотреть вторую часть наших изображений и подразумеваемого за ней предмета как кинетическую часть, где происходят основные движения, где система плоскостей замещения и знаковых средств выступает, с одной стороны, как средство некоторого нового развертывания этой системы, а затем предстает как продукт второго последующего процесса.

Кроме того, общая система социального целого рассматривалась в отношениях к своей среде, к тому на чем она живет и развивается, и к тому, что она непрерывно ассимилирует, с одной стороны, непосредственно через производство, а с другой стороны, через процессы познания. Такая онтологическая картина явилась основным результатом предшествующего движения. Мы там начинали с некоторой схемы анализа, из этих схем развертывались определенные знания, а затем строилась частная онтологическая картина, причем она строилась как онтологическая картина, соответствующая схемам замещения. Этот кусок был заключен построением более общей картины социального целого. Мы предполагаем, что здесь внутри заданной сферы задано все, что может существовать в социальном целом. Все остальное не существует с точки зрения анализа деятельности.

Теперь мы начинаем второй возвратный цикл нашего исследовательского движения. Эта онтологическая картина является общим представлением о том, что существует. Теперь вопрос может заключаться только в том, чтобы охватить эту существующую действительность в некоторой совокупности предметов исследования. У нас здесь справа будут выделяться предметы исследования, которые в разных поворотах будут отражать или описывать разные части этой деятельности.

Чем будет определяться совокупность этих предметов? Во-первых, их будут определять те практические задачи, которые стоят в обществе. Они отнесены к этому целому и задают, хотя и частично, характер этих предметов.

С другой стороны, их будут задавать имеющиеся у нас в данный момент средства и методы. Эти средства и методы будут отнесены к картине целого. Они точно так же будут определять характер этих предметов. Поэтому между средствами и практическими задачами будут существовать определенные связи. Эти отношения могут быть различными. Например, практические задачи требуют построения предмета i в этой совокупности, изображающей в целом заданную нам социальную область. Но вместе с тем нет еще в арсенале науки тех средств и методов, которые позволяют представить эту социальную действительности в виде предмета k. Но вместе с тем в системе практических задач не существует той задачи, которая требует работы с этим предметом. Либо эта задача исчезла из системы актуальных практических задач, либо не поставлена.

Кроме отношения соответствия или несоответствия между задачами и методами будут существовать и определенные связи между ними. Связи, которые будут задачи и средства объединять в некоторые целостные связки. Дело в том, что свободного оперирования такими предметами уже за пределами самой науки необходимо жестко зафиксировать соответствия между задачами, средствами и методами и тем предметом, который строится в соответствии с этими задачами и на базе этих средств и методов.

По-видимому, эти связки и определяют характер науки и возможности использования ее. Меня сейчас не интересует механизм этой связи. Между практическими задачами и средствами никогда не существует непосредственной связи. Но такая связь существует опосредованно. Мне важно подчеркнуть сам факт наличия их.

Наконец, рассматривая совокупность предметов, взятых по отношению к задачам, с одной стороны, и к средствам, с другой стороны, мы должны отметить возможность пересечения их. Тогда мы должны будем выделить связи двоякого типа. Среди всех этих предметов могут быть такие, которые будут непосредственно и формально связаны между собой в рамках некоторых цельных теоретических систем. Это возможно в тех случаях, когда эти предметы — 1, 2, 3 — выделены как изображающие некоторые части общего целого, или как изображающие некоторые проекции частей этого целого, взятого как одно, но отнесенных к некоторому цельному промежуточному модельному представлению, то есть к конфигуратору.

Если такое отношение существует, то они или созданы в результате расчленения этого целого, либо потом приведены к одному общему расчленению. Но могут быть и другие отношения, отношения пересечения. В этом случае предметы 1, 2, 3 и предметы l и k не могут быть объединены в рамках единой теоретической системы. Они могут выделять, например, в предмете 1 и в предмете l одну и ту же часть этого целого, но брать его с разных сторон, причем брать их таким образом, что создание некоторой конфигурирующей системы либо затруднено, либо, если эта конфигурирующая система создается, то делает ненужными сами эти предметы.

В этом случае мы должны разбить всю совокупность предметов на изолированные, отдельные области и рассматривать их как разные системы представлений одного целого. Вопрос заключается в том, какие именно расчленения нам выгоднее всего создать для того, чтобы решать те практические задачи, которые поставлены или могут быть поставлены.

Здесь важно специально отметить, что движение, о котором я сейчас рассказываю, является методологическим или методологическим по отношению к той теории деятельности, которую мы собираемся и будем строить. Это значит, что с самого начала, прежде чем строить нашу теорию, мы производим некоторое движение на других абстрактных предметах и при этом представляем себе те средства, методы и т.п., возможный характер предметов, которые могут быть созданы для решения этих задач, соотносим друг с другом и т.п., — одним словом, производим такое движение в более высокой плоскости рассмотрения, которое дает нам возможность дополнительно определить и даже спроектировать продукт нашей работы. Все это движение дает нам возможность сформулировать к продукту нашей работы — создаваемой нами теории — дополнительные требования, которые затрагивают как содержание, так и структуру теории.

Если вы вспомните, что целый ряд требований к этой теории я уже задавал раньше, когда рассматривал функции схем построения научной системы, когда я рассматривал требования, которые задаются процедурой наложения схем на эмпирический материал, когда я рассматривал процедуры комбинирования схем, и если вы к этим формальным требованиям добавите новые требования, идущие от содержания будущих теорий, то вы получите, по сути дела, весь набор требований, определяющих строение создаваемой нами теории. Мне важно отметить, что эти требования членятся на две группы: первая — формальные, вторая — содержательные. Эти две группы требований, по сути дела, целиком и полностью определяют характер теоретических систем и образующих их предметов, которые мы будем строить.

Надо сказать, что такая работа представляет собой вообще характерный момент развития современной науки. Сегодня мы настолько хорошо представляем себе возможные типы систем, соответствующие тем или иным типам объектов, которые мы описываем, что можем уже заранее выдвигать достаточно обширные и разветвленные системы требований и определений, задающих характер и тип задаваемых нами теорий.

Чем больше таких требований задается, тем более целенаправленной и эффективной может быть сама работа создания научной теории. Чем более детальным и развернутым, более богатым и мощным будет наше методологическое движение, тем быстрее и тем точнее будут построены нужные нам требования.

Именно такую работу мы и проводим сейчас в отношении к создаваемой нами теории деятельности. Имея определенное представление о системе социального целого, исходя из общего требования, что оно должно быть рассмотрено как деятельность, как система деятельности, мы должны проделать методологическое движение, намечаемых предметов изучения уже заранее и предварительно, прежде чем мы построим их актуально, соотнести их друг с другом и выделить из всех возможных областей те, которые являются наиболее целесообразными с точки зрения возможных практических и теоретических задач, соответствуют имеющимся или создаваемым нами средствам, и могут образовать связи друг с другом единую теоретическую систему.

Я хотел бы специально остановиться на последнем пункте. Если какие-то, в данном случае функционально-практические, направления исследования могут ограничиваться построением того или иного отдельного предмета, решающего ту или иную задачу — вы понимаете, что она может быть достаточно обширной и может представлять собой разветвленную систему задач — то теоретическое исследование и тем более начинающееся с метатеоретического анализа должно все время руководствоваться принципом, что предметы исследования должны быть таковы, чтобы они структурно объединялись в одну теоретическую систему без последующей работы создания специального конфигуратора. Тем самым с самого начала элиминируется очень сложная и громоздкая работа построения конфигураторов после того, как у нас произвольно, без учета требований системности построили те или иные предметы изучения и фрагменты теоретических систем.

Вернемся теперь к нашей теме. Вспомним, что мы имеем уже заданную предметную область. Мы фиксируем, что можем снять с нее разные проекции — А, В, С и т.д. Каждая из этих проекций или систем знания задавалась той или иной задачей и каждая из этих систем знания решала свою специфическую задачу. Поскольку — а это условие моего методологического анализа — все эти проекции относятся к одному объекту, постольку в конце концов обязательно должна быть поставлена задача свести их в единую систему. Вы знаете, что подобная задача решается путем построения где-то в стороне от всех этих проекций структурной модели объекта, к которой сводятся все эти проекции-знания, а потом на основе этого сведения осуществляется их формальный синтез в рамках одной теоретической системы.

Как правило, построение такой модели является очень сложным и трудоемким делом. Тем более сложным делом является построение в дальнейшем синтезирующей теории. Если же мы проводим методологическое, то есть метатеоретическое движение, то мы можем с самого начала учесть необходимость этого последующего шага и производить расчленение очерченной нами предметной области, пользуясь тем или иным онтологическим представлением с самого начала таким образом, чтобы они уже были отнесены к этому онтологическому представлению, которая в этом контексте выполняет функцию модели-конфигуратора, но не того конфигуратора, который создается после появления разных проекций и в связи с задачей их синтеза, а того конфигуратора, который здесь, по сути дела, выступает уже в роли принципа, который должен определить сам способ получения проекций и вместе с тем способ связи их друг с другом в рамках единого теоретического представления.

Итак, я обсуждал ту работу, которая должна быть нами выполнена. Нам нужно и придется задать такое расчленение целого, чтобы все предметы, которые мы будем строить относительно него с самого начала были заданы таким образом, чтобы они автоматически или даже механически конфигурировались в некоторую единую целостную систему, которая и будет максимальным теоретическим изображением всего этого целостного объекта ~~целого~~, задаваемого нам в онтологической картине.

Но в дополнение к этому привносится еще то требование, которое я сформулировал в конце моего прошлого сообщения, и с повторения которого я начал сегодняшнее рассуждение. Мы уже имеем некоторое специфическое расчленение данного нам целого. Это расчленение задано не столько соображениями, касающимися сути дела, сколько нашей собственной историей. Поскольку мы начинали со схем замещения, и они нам задали наши первые онтологические картины и вместе с тем первые продуктивные линии исследования, постольку и в силу этого у нас получилось, что в картине социального уже выделена некоторая часть, некоторая статическая часть, которая и изображается в этих схемах. Это — продукт или условие того, что мы называем деятельностью. Мы принимаем это изображение в качестве изображения части и тогда должны внутри принятой нами картины социального целого заполнить другую часть, которую мы называем собственно кинетикой социального целого, собственно деятельностью.

В этом месте я должен поставить вопрос, по сути своей чисто риторический, поскольку ответа на него пока нет. Является ли принятое нами расчленение действительно соответствующим существу того объекта, который мы называем социальным целым или же это результат нашей печальной личной судьбы и истории? Может быть это глубоко неправильно и трагично, что к изучению деятельности мы подошли через анализ систем замещения.

Но как бы там ни было — а пока я выделяю этот вопрос и выношу его за скобки, мы вынуждены будем двигаться от этого расчленения. У нас нет другого начала, которым мы могли бы воспользоваться, но мы все равно должны все время иметь в виду отнюдь не бесспорный характер его и должны быть все время готовы к тому, что бы принять иную точку зрения и начать все наше движение с другого исходного пункта.

Итак, мы имеем представленной и изображенной одну часть социального целого, а именно, его статическую, или продуктивную часть, представленную в системах замещения, и мы должны проанализировать и воспроизвести ту область, которая задает кинетику деятельности.

Здесь я ставлю самый общий, основной и решающий вопрос: что такое деятельность, как особой вид действительности, деятельность в ее подлинности и каким образом, в каких средствах и формах мы можем ее изображать?

— Можно ли понимать саму постановку проблем как предположение, что мы можем на достаточно абстрактном уровне получить такое представление кинетики деятельности, которая определит всю нашу дальнейшую работу и существенно продвинет нас в исследовании?

Да, я предполагаю, что в ходе движения в метатеоретическом слое, то есть слое методологического движения, мы сможем сформулировать целый ряд требований к изображению кинетики деятельности, сформулировать их заранее и таким образом, чтобы они соответствовали характеру необходимых нам предметов.

Дело в том, что мы имеем уже ряд достаточно развернутых и мощных предметов, конторые создавались нами в соответствии с общим тезисом исследования деятельности, деятельности как таковой. Я предполагаю, что все эти предметы как-то ухватывали разные стороны того, что мы называем деятельностью, одни хуже, другие лучше, но не от чего из этого мы не можем отказаться. Мы не можем брать их как таковые при описании деятельности. Мы должны всем им найти место, и мы должны их в какой-то мере перестроить и, во всяком случае, интерпретировать иначе.

Именно эта тема обсуждается во всех моих нынешних сообщениях. Но сейчас мы зайдем несколько иначе. Мы прежде всего спрашиваем, как относятся друг к другу все эти предметы и лишь затем через призму этого вопроса мы выходим ко второму, наиболее важному и существенному для нас, как все эти предметы относятся к тому, что мы можем назвать деятельностью? Но как бы мы не формулировали вторую часть вопроса, мы независимо от нее можем обсуждать вопрос о том, как относятся друг к другу все, уже имеющиеся у нас предметы, относятся ли они к одним и тем же частям объекта или же к разным? Если они относятся к одним и тем же частям объекта, то нужно выяснить, в каких поворотах они его берут.

Таким путем мы объясним, почему у нас получаются разные схемы и разные изображения предмета. Таким образом, решая задачу изображения деятельности как таковой, я буду двигаться в совокупности уже набранных нами предметов.

— А если эта совокупность очень мала?

Если эта совокупность слишком мала, то соответственно этому у нас мало шансов на успех и, наоборот, чем больше относительно объекта эта совокупность, тем больше у нас шансов на успех.

Розин В.М. Но могут ли все эти предметы совпасть и конфигурироваться? Чем гарантируется возможность этого?

Успех этой работы гарантируется моей практической установкой. Я должен так сопоставлять и анализировать их, чтобы осуществить в результате конфигурирование, а я раз должен так делать, то я буду так делать, а раз я буду так делать, то я в конце концов что-то получу, ведь я не успокоюсь до тех пор пока я не решу свою задачу или не покажу, почему она не может быть решена или не переведу ее в другую систему задач.

Я должен буду объяснить, почему у меня не получилось. И это послужит основанием для новой, более правильной постановки задачи. В.М.Розин, как мне кажется, имеет здесь в виду нечто другое. Его интересует, имею ли я метод подобной работы. Тогда, полагает он, я должен его обнародовать и, кроме того, я должен его оценить с точки зрения поставленной мною задачи. Но такой мета-метасистемы у меня нет, и поэтому удовлетворить вопросы и запросы В.М.Розина я не могу. Пока что эта мета-метасистема существует лишь в моем поиске, в моей интуиции, в моей гибкости. Я должен пробовать, честно фиксировать то, что у меня получается, снова пробовать, снова фиксировать неудачи и т.д. Главное, я не должен быть упрямым и не должен упорствовать в каких-то ограниченных точках зрения и позициях. Но вместе с тем я должен быть упорным и доводить каждую гипотезу до всех ее основных следствий, я не должен бросать ни одну гипотезу на пол-дороге. И таким образом я должен работать до тех пор, пока не найду то или иное решение, чем интенсивнее я буду это делать, сочетая свою работу с работой других людей, тем быстрее мне удастся получить удовлетворительное решение задачи.

Розин В.М. Меня интересует здесь взаимоотношение между онтологическими картинами и предметными схемами, которые тоже, наверное, могут быть названы онтологическими, на базе которых строятся различные предметы.

В исходном пункте методологического анализа мы всегда имеем некоторый набор уже построенных предметов и образующих их систем знания. Эти знания и эти предметы точно также в практике исследовательской работы каким-то образом соотносятся друг с другом и за счет этого фактически в процедурах деятельности устанавливается единство их объекта. Когда начинает свою работу методолог, то он исходит из этого положения, т.е. он с самого начала вводит гипотезу, что есть единый объект и предполагает между ним и полученными знаниями определенное отношение. Мы чаще всего фиксируем в качестве такого отношения отношение проекций. Но предположение об объекте носит чисто логический или методологический смысл. Мы еще не знаем, что это за объект, мы только предполагаем, что такой объект должен быть. Таким образом, разные знания у же даны нам и мы можем их исследовать, а объект мы только предполагаем, и он у нас еще фактически не существует ни на эмпирическом, ни на теоретическом уровне. Он существует только в нашем методологическом предположении. Именно в этой ситуации встает задача конфигурирования. Мы должны, исходя из наличных знаний, построить модель объекта. Эта модель объекта, по определению, не может соответствовать ни одной из предметных схем. Модель объекта представляет собой синтез тех смыслов или онтологических картин в первом смысле, которые получаются из предметных схем и знаний и на их основе. Значит, здесь мы идем таким путем: сначала предметные схемы и знания, потом — их смысл, получаемый с помощью схематизации и выражаемый в соответствующих предметных онтологиях, и, наконец, модель-конфигуратор объекта. Когда же мы начинаем специальное методологическое движение по проектированию создаваемой нами теории, то мы идем в обратном порядке. Мы сначала создаем единую онтологическую картину, изображающую весь объект исследования. Но кроме того, мы предполагаем и знаем, что этот объект не может быть описан с помощью и в рамках какого-то одного предмета. Мы знаем, что его описания предполагает целый ряд предметов. Поэтому мы с самого начала ставим задачу получить набор таких предметных схем и соответствующих им онтологических картин, которые бы в совокупности покрывали объект, представленный нами в исходной онтологической картине. Очень часто, исходя из этого онтологического представления и создавая набор покрывающих его предметов, мы будем создавать также и частные предметные модели. Когда эти предметы-проекции уже созданы и мы можем в них двигаться, то мы начинаем исследовать эти модели, получаем о них новые знания, при этом часто выходим за пределы и границы уже имеющейся онтологической картины — той общей онтологии, с которой мы начинали — и тогда в какой-то момент вновь должны ставить задачу конфигурирования этих знаний в рамках одного объекта и, соответственно, одного онтологического представления. Но эта конфигураторная работа, очевидно, будет идти иначе, нежели в других случаях. Невыгодно и просто неправильно оставлять здесь без внимания исходную онтологическую картину, значительно целесообразнее и выгоднее постараться ее развернуть и так перестроить, чтобы она охватила вновь полученные знания. Таким образом, в этом случае мы имеем не только задачу конфигурирования, но также исходное представление, причем всегда достаточно разветвленное и богатое, которое нам нужно перестраивать, чтобы получить нужный нам продукт.

В данном случае, создавая исходную онтологическую картину, мы формулируем одно важное требование, а именно требование, чтобы она была всеобщей. Именно с этой точки зрения, я в прошлом своем сообщении рассматривал и сопоставлял друг с другом натуралистическою, историческую и социологическую картины мира. Я обосновывал тезис, что именно система деятельности и только она может претендовать на удовлетворение этому принципу всеобщности.

Поэтому я ее определил как ту онтологию, которой мы должны приводить все остальные онтологии.

— Какую роль в формировании предметов изучения играют практические потребности?

Весьма существенную, но мы не можем считать, что практические потребности целиком и полностью определяют все эти предметы, во всяком случае, зависимость предметов от практической потребности не является прямой и непосредственной. Важно и существенно, что в ряде случаев при теоретической работе, мы вообще можем отбросить практические потребности и запросы и считать, что теоретическая работа идет чуть ли не имманентно.

Все эти моменты мы изображаем на схеме, проводя черточки-связи от задач к онтологии, от задач к средствам, от средств к онтологии, но мы нигде не можем провести черточки-связи от задачи к предмету.

Практические потребности и запросы определяют характер предмета неявно. После того как предметы сформировались они выделяют свои группы задач, определяющие их развитие. Часто мы должны отбросить практические задачи и ориентироваться лишь на задачи специфически теоретического толка. И в этом бывает заключен успех всей дальнейшей работы. Нередко практические задачи бывают бессмысленными с точки зрения возможности их теоретического решения. Например, задача машинного перевода.

— Вы сказали, что хотите с самого начала так строить предмет, чтобы потом не приходилось конфигурировать все другие, уже существующие предметы. Не кажется ли вам, что и в этом случае вы все равно решаете задачу конфигурирования?

Совершенно правильно. И в этом случае я по существу дела решаю задачу конфигурирования, но я ее решаю, не осуществляя самого конфигурирования.

Попробую двинуться дальше. Мы фактически приведены к задаче, рассмотреть те ходы мысли, которые мы проводили, пытаясь выделить, проанализировать и каким-то образом описать кинетику деятельности и ее механизмы. Рассматривая эти ходы мысли, мы будем каждый раз задавать определенный предмет деятельности и затем будем оценивать его с точки зрения отношения его к другим предметам и с точки зрения отношения его к нашей общей онтологической картине.

Первый такой ход был задан понятием процесса. Рассказывая об истории возникновения основных идей содержательно-генетической логики, я уже говорил, что первый этап анализа фактически предопределялся и задавался двумя понятиями: с одной стороны, понятием «форма-содержание», а с другой стороны, понятием «процесс».

По эмпирическому материалу оба эти понятия относились нами к текстам и должны были выступить как средства их анализа. Уже в диссертации А.А.Зиновьева понятие процесса используется как одно из основных понятий. Я бы даже рискнул сказать, что у него оно было первым понятием. Он говорил о таких процессах как восхождение от абстрактного к конкретному, как сведение и выведение, о различных подразделениях и этапах общего движения. Затем понятие процесса было основным в моих собственных работах 1953–1957 гг. Н.Г.Алексеев ввел даже специальную терминологию — двойка-процесс, тройка-процесс и т.д. Одним словом, мышление рассматривалось нами сквозь призму категории процесса.

Однако первые же шаги Зиновьева в исследовании мышления как процесса привели, по сути дела, к отрицанию этого понятия. Тогда мы не очень осознавали все это, но сейчас можем видеть все уже достаточно отчетливо. Как всегда бывает в подобных случаях процесс осознания шел очень медленно и в превратных формах. Вплоть до 1959 года результат, полученный, по сути дела уже в 1958 году, не ассимилировался: мы тупо делали попытки анализировать и представлять мышление как процесс.

Расчленив процесс восхождения от абстрактного к конкретному на два подразделения или на две части — сведение и выведение — Зиновьев тут же обнаружил, что процесс сведения, осуществляемый раньше, чем выведение, полностью детерминируется и определяется характером процесса выведения, который еще только должен быть произведен, которого, следовательно, еще нет.

Когда встал вопрос о том, чем же собственно задается эта странная связь, определяющая характер того, что мы делаем, тем, чего еще нет и что еще только должно быть, то вполне естественным было обращение к содержанию и к характеру того объекта, который анализируется. Зиновьев и все другие, работавшие в этой концептуальной системе, должны были указывать на некоторую зависимость внутри предмета, зависимость между тем, что выделяется в сведении, и тем, что должно быть построено путем выведения. Тем самым Зиновьев фактически элиминировал понятие процесса как основного объяснительного понятия и перенес всю проблему в план структуры некоторого содержания.

Позднее в работах М.К.Мамардашвили и Б.А.Грушина, в работах В.А.Костеловского и моих собственных этот переход постоянно осуществлялся: не будучи достаточно осознанным и нормированным.

Лишь значительно позднее это противоречие в методах нашей собственной работы стало предметом специального анализа и было осознано. Вместе с тем стало предметом специального анализа само понятие «процесс». Вынуждены были поставить вопрос о том, что такое процесс и какие признаки мы вкладываем в понятие процесса. Мы должны были вместе с тем выяснить, что значит проанализировать нечто как процесс. Если бы мы смогли ответить на этот вопрос, то тогда смогли бы в дальнейшем соотносить категорию процесса с некоторыми представлениями действительности деятельности, представленной нами в других онтологических схемах и картинах.

Здесь я должен сказать вам, что совсем недавно я очень подробно рассмотрел этот вопрос в специальных лекциях «Процессы и структуры в мышлении», прочитанных мною в МИФИ. Эти материалы отпечатаны, и поэтому я не буду здесь повторять их содержание, я отсылаю всех интересующихся к материалам этих лекций. Я перечислю лишь самые важные моменты, чтобы как-то очертить перед вами предметы и темы моих суждений.

Проанализировать нечто как процесс означает разложить это целое на некоторые части, каждая из которых будет единицей по отношению ко всему целому. Единица, как вы понимаете, противопоставляется элементу. Всякая единица обладает теми же свойствами, какие мы обнаруживаем в целом. Поэтому разложить нечто в соответствии с категорией процесса это значит иметь возможность разбивать его на части, каждая из которых содержит свойства целого, то есть является единицей. Это — первый необходимый признак понятия процесса.

Вы понимаете, что мы не можем говорить о процессе, как о некотором изначала данном нам объекте и характеризовать его как нечто таким образом данное. Процесс есть то, что мы представляем таким образом, как я об этом рассказывал и дорасскажу.

Второй существенный признак понятия процесса — это то, что между выделенными таким образом единицами могут быть установлены определенные связи во времени, то есть определенная стыковка их в одно целое.

⇐ Предыдущая 35 36 37 38 394041 42 43 44 Следующая ⇒