Ваня 2 страница

‒ …Я подумал, что вам эта информация пригодится. Хотя… может, я и не прав, – закончил Лёша, выходя в коридор.

‒ Спасибо, дорогой, – ласковым тоном ответил начальник, спускаясь по лестнице. – Ты же понимаешь, что проделанная тобой сегодня работа прежде всего важна для тебя самого. Так что даже если твоя “информация” не пригодится мне, то это вовсе не будет свидетельствовать о том, что она пропала даром.

‒ Я понимаю… Я не могу ещё сделать ничего стоящего, но стараюсь в меру своих сил… Вы же меня ещё поучите, прежде чем поручите важное дело? – с надеждой в голосе спросил Лёша.

‒ Конечно, – пообещал Николай Андреевич. – Тебя подкинуть?

‒ Нет, спасибо, я сам, – ответил Лёша, благодарно пожимая руку начальнику.

Откуда он свалился-то на мою голову?! – садясь за руль, вопросил Николай Андреевич потолок автомобиля, всплеснув руками.

Часть третья

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Ночная прогулка

Придя в сознание, но ещё не проснувшись, Николай Андреевич нашёл себя в кресле за рабочим столом с опущенной на него головой. Около неё, на блокноте блестела лужица натёкшей за время сна слюны.

‒ Опять заснул! – сказал Николай Андреевич вслух. – Звучит как диагноз. Старость не радость…

Дверь открылась.

‒ Костя? – спросил Николай Андреевич, поднимая голову и вытирая рукавом свитера блокнот.

‒ Он самый, – ответил Костя, приближаясь к столу. – Домой собираешься?

‒ Хотелось бы, – равнодушно заметил начальник.

‒ Подвезёшь?

‒ А то, – Николай Андреевич собрал бумаги, разбросанные по столу, и засунул их в шкаф.

‒ Работал ещё? – сочувственно поинтересовался Костя.

‒ Да, пока не заснул…

Николай Андреевич снял с вешалки пальто и, взгромоздив его на плечи, последовал за Костей, выходящим из кабинета.

‒ Я свою машинку сегодня сыну отдал. Попросил – на свидание девушку повезет, – пояснил Костя. – Чего он хочет добиться этим? Мы, вон, с женой ходили вместе пешком… да куда только не ходили. Зачем вот это хвастовство?

‒ Ладно тебе. Мы с тобой уже ни черта не смыслим в новых девушках… – иронично заявил Николай Андреевич, спускаясь по лестнице. – Понимаешь, у нас жизнь шла, а у них бежит. Всё им быстрее, всё бегом, всё заодно…

‒ Да, ты прав, – усмехнувшись, ответил Костя.

Отвесив поклон охраннику, Николай Андреевич и Костя отправились к машине. Заняв свои места, они стали удаляться от “Чайки”, дорогой непринуждённо говоря о том, что для нас с вами не представляет особого интереса.

‒ … тогда я ему сказал, – продолжал Костя. – “Капитан, если вы сейчас меня не отпустите, выпишите штраф, то завтра я отнесу фотографию этого знака, которого ни черта не видно, в суд. И вот тогда посмотрим, что вы скажете”.

Николай Андреевич кивал.

‒ И что ты думаешь? – спросил Костя.

‒ Что?

‒ Дело кончилось тем, что он протянул мне документы и сказал: “Первый раз вижу человека, так отчаянно отстаивающего свои права”!

‒ Ты, конечно, молодец, сказать нечего. Не на того мент напал, – поддержал Николай Андреевич друга, на лице которого засияла самодовольная улыбка.

‒ Сходили ребята к Пантелею? – сменил тему Костя, невольно понизив тон.

‒ Сходили, – ответил начальник на выдохе.

‒ Что думаешь?

‒ Та, ничего я не думаю, – сухо ответил Николай Андреевич.

‒ Да почему ты так спокоен, я понять не могу! – воскликнул Костя. – Неужели ты не находишь по меньшей мере странным, что Пантелей Михайлович вдруг отошёл от дела, которому посвятил жизнь?

‒ Во-первых, – спокойно начал Николай Андреевич, – в том деле, которому он посвятил жизнь, не существенно ни место, коим служил университет, ни средство, коим служило преподавание. А во-вторых, я уже сто раз тебе повторял, что у него не бывает стрессов от перемен (если тебя беспокоит это), потому как для него их вообще не существует. Он живёт циклами. Для него то, что происходит сейчас, уже происходило и, стало быть, произошло.

‒ О каких ещё циклах ты говоришь?! Он всю сознательную жизнь преподаёт. То, что происходит сейчас, с ним не происходило никогда раньше.

‒ Это ты так думаешь. А для него уход из университета не уникальное событие, а одно из следствий смены приоритетов, которая с ним случается, образно говоря, каждый четверг в обед.

‒ Неужели ты считаешь, что ему ничуть не грустно? Он же так любил студентов! Особенно тебя…

‒ Ага, любил. И любит… в равной степени меня, тебя, всех остальных студентов дней минувших, нынешних и грядущих, а также тётю Тому из хлебного, Юлия Цезаря и вот этого паука, – Николай Андреевич показал на насекомое, плетущее паутину в правом нижнем углу лобового стекла. – Вот мы и приехали… С женой-то всё наладилось?

‒ Да, спасибо, – сказал Костя, протягивая руку для рукопожатия. – Может, ты всё-таки сам поговоришь с Пантелеем?

‒ Если это и произойдёт, то уж точно без моего желания, – ответил Николай Андреевич, пожимая руку Константина. – Давай в субботу на рыбалку смотаемся?

‒ Давай! – радостно согласился Константин, бывший на тот момент заядлым рыбаком, вышел из машины и, похлопав по крыше, добавил: – Не прощаемся!

Николай Андреевич тронулся, щёлкнув радиоприёмник. На город опустилась ночь. Дорогу очертили уличные фонари. Поток машин, ещё час назад густо покрывавший проезжую часть, поредел, обозначившись парными светящимися пятнами. Проезжая мимо парка, Николай Андреевич решил разнообразить дорогу домой ночной прогулкой. Оставив машину на парковке напротив белоснежного с золотыми сводами, освещённого со всех сторон фонарями храма, Николай Андреевич медленно зашагал в парк.

Парк встретил нежданного гостя холодом и пустотой, которые воцарялись здесь сразу, как только простывал след веселящихся. Снующий по дорожкам ветер покачивал звенящие цепями качели. Николай Андреевич сел на лавочку напротив колеса обозрения. Ненадолго установилась тишина, которую вскоре нарушили проделки новых порывов ветра и шорох приближающихся шагов. Николай Андреевич ничего не мог разглядеть, пока хозяин шагов, выходящий из чёрной глубины парка, не вышел на свет.

‒ Привет, – радостно сказал оповещавший о своём приближении.

‒ Здравствуй, Пантелей, – ответил Николай Андреевич, для которого эта встреча оказалась неожиданной.

‒ Всё-то ты за мной ходишь, – вздохнув, сказал Пантелей, усаживаясь подле собеседника. – Обложил меня со всех сторон своими глазами. Сначала Костик вдруг заинтересовался моей персоной (уже бедняга сам не рад… весь испереживался). Потом эти двое… вчера весь день рядом простояли, а у меня даже конфеток для них не нашлось…

‒ Подвезти тебя? – перебил его Николай Андреевич.

‒ Не торопись, я только пришёл. Давай поговорим о том, что тебя так сильно беспокоит эти последние дни. О чём ты меня хотел спросить?

‒ О чём? – поинтересовался Николай Андреевич.

‒ О старости, – коротко заметил Пантелей и улыбнулся.

‒ М-м-м… А что же я хотел спросить о старости?

‒ Не ёрничай. Тебя интересует, почему я, дожив до своих восьмидесяти, так жизнерадостен. А я не понимаю, отчего мне стоило бы грустить.

‒ Как не грустить, разве не тяжела старость? – спросил Николай Андреевич, почесав подбородок.

‒ Тем, у кого нет причин называться счастливыми, тяжек любой возраст, – отвечал Пантелей. – А тем, кто ищет благ в самом себе, не может показаться злом ничто, основанное на неизбежном законе природы. А ведь именно старость стоит в этом отношении на первом месте.

‒ Разве старость не препятствует всякой деятельности? – возмутился Николай Андреевич. – Не ослабляет тело, постепенно превращая его в ничто? Или может, она не отбирает все телесные наслаждения, которые так радуют молодость? И последнее… По-твоему она не приближает к смерти? – уже сухо прибавил он.

‒ И на этом-то зыбком основании ты вздумал считать старость жалкой? – слова Николая Андреевича чрезвычайно позабавили Пантелея. – Уверен, я смогу переубедить тебя. Отвечу на все твои вопросы по порядку, – сказал он, приняв как можно более холодный вид, и прибавил, помолчав. – Старость отрешает от дел…

От каких? От тех, какие ведёт молодость, полная сил? Но разве нет дел для стариков, слабых телом, но сильных духом? Отказывать старости в возможности участвовать в делах – всё равно, что утверждать, будто кормчий ничего не делает во время плавания, между тем как одни моряки взбираются на мачты, другие снуют между скамьями, третьи вычерпывают воду из трюма, а он, держа кормило, спокойно сидит на корме.

Он не делает того, что делают молодые, но, право, делает нечто гораздо большее и лучшее. Не силой мышц, не проворностью и не ловкостью тела вершатся великие дела, а мудростью, авторитетом, решениями, и старость обычно не только не лишается этой способности, но даже укрепляется в ней.

‒ В старости память слабеет, – проговорил Николай Андреевич.

‒ Пожалуй. Если она у тебя от природы слаба, и ты её не упражняешь, и тебя не заботит то, о чём нужно помнить. Не память нужно желать сохранить, а усердие и настойчивость. Ты слышал, наверное, что рассказывают о Софокле… Он до глубочайшей старости сочинял трагедии. Так как он из-за этого занятия, казалось, небрежно относился к своему имуществу, то сыновья привлекли его к суду, чтобы он отстранил их отца от управления имуществом как слабоумного. Тогда старик, как говорят, прочитал перед судьями трагедию, которую он, незадолго до этого сочинил, – “Эдип в Колоне”, и спросил их, кажутся ли им эти стихи сочинением слабоумного. После этого по решению судей старик был оправдан.

‒ Старость ослабляет тело, – напомнил Николай Андреевич второй свой упрёк.

‒ Сейчас я уступаю в силах молодому человеку не больше, чем в молодости уступал быку или слону. Пользоваться подобает тем, что у тебя есть, в меру своих сил… Оратор, пожалуй, может ослабеть к старости, ведь его деятельность требует не только ума, но и голоса, и сил. Правда, звучностью голоса можно блистать и в старости (сам я качества этого не утратил и поныне). Но всё же старику подобают спокойные и сдержанные слова, изящная и плавная речь красноречивого старика уже сама по себе находит слушателей…

Пользуйся благом, пока обладаешь им, когда же его не станет, не сожалей о нём. Или молодые люди, быть может, должны сожалеть об отрочестве, а более зрелый возраст – о юности? Жизнь течёт определённым образом, и природа идёт единым путём и притом простым, и каждому возрасту дано его время, так что слабость детей, пылкость юношей, строгость правил у людей зрелого возраста и умудрённость старости представляются, так сказать, естественными чертами характера, которые надлежит приобретать в своё время…

‒ Многие старики настолько слабы, что они не могут выполнить ни одного полезного для жизни дела.

‒ Это – недостаток, не старости свойственный, а обычный при слабом здоровье.

‒ Что же и о прежних наслаждениях старость не сожалеет?

‒ Не сожалеет, – отвечал Пантелей. – Более того, утрата эта – превосходный дар старости. Страсти, жаждущие наслаждений, безрассудно и неудержимо стремятся к удовлетворению. Отсюда случаи измены отечеству, ниспровержения государственного строя, убийства и прочие преступления.

‒ Это крайние формы, – сказал Николай Андреевич. – Есть ведь и безобидные удовольствия.

‒ Согласен, но ведь их старики и не желают, а отсутствием того, чего не желаешь, не тяготишься, – ответил Пантелей и после небольшой паузы продолжил: – Ты говоришь, старость приближает к смерти… Сколь жалок старик, который не понял за жизнь, что смерть надо либо полностью презирать, если она погашает дух, либо желать – если она ведёт туда, где он станет вечен, ведь ничего третьего быть не может. Чего ж бояться, если после смерти я либо не буду несчастен, либо буду счастлив?

Молодость, мой дорогой, гораздо больше грозит смертью. Ведь до старости доживают немногие. За что можно попрекать старость, если то же относится и к молодости? Смерть – общий удел всякого возраста. Старик получил уже то, на что юноше приходится только надеяться. Старик уже прожил долгую жизнь… Молодые умирают насильно – как сорванный плод, а старики спокойно и естественно – как увядший… – Пантелей широко зевнул и потянулся. – Как хорошо, что самый волнующий тебя вопрос мы успели обсудить. А то я так быстро стал уставать от разговоров…

‒ Самый волнующий?! – возмутился Николай Андреевич, нахмурив брови.

‒ А что такое? – искренне поинтересовался Пантелей.

‒ Вообще-то, от разговора с тобой я хотел чего-то большего, чем вольный ролевой пересказ творения пера Цицерона.

‒ В самом деле? Хм… – Пантелей выдержал паузу и закрыл глаза.

‒ Пантелей, – обратился Николай Андреевич к собеседнику. Пантелей открыл глаза.

‒ Ну вот, а раньше ты не считал, что можешь со мной “поговорить”… Раньше ты считал, что слушаешь мои умные ответы на свои глупые вопросы.

Николай Андреевич чуть не захныкал, когда после последней реплики Пантелей снова закрыл глаза, замолчал и разве что не захрапел.

‒ Пантелей!

‒ М-м-м? – промычал он, не открывая глаз.

‒ У меня всего один вопрос! Можно? – взмолился Николай Андреевич.

‒ Хорошо, – смилостивился Пантелей и открыл глаза. – Я отвечу на твой вопрос…

‒ Я…

‒ Во время прошлой нашей встречи я сказал тебе, что ты ошибаешься. И теперь ты хочешь спросить у меня, в чём же заключается твоя ошибка…

‒ Да не-е-ет! – сквозь нервный смех проговорил Николай Андреевич.

‒ Вот и хорошо, что нет… Ведь я не объяснил тебе ничего в прошлый раз именно потому, что ты этого хотел. А теперь, раз уж ты не хочешь, я объясню.

‒ Хорошо. Какую ошибку я допустил? – проворчал Николай Андреевич, скрестив руки на груди.

‒ Противоречие.

‒ О-о-о! Теперь мне всё ясно… Спасибо, что объяснил.

‒ Сам виноват, вопросы надо задавать правильно, – обидчиво ответил Пантелей.

‒ Прости. В чём заключается моя ошибка? – Николай Андреевич немного успокоился и понял, что его действительно интересует этот вопрос.

‒ Ты ненавидишь зло и пытаешься с ним бороться, но тем самым ты поддерживаешь его существование.

‒ Прости, я с тобой не согласен… – выдержав значительную паузу, заметил Николай Андреевич.

‒ Куда ж тебе согласиться! Ты же у нас такой благородный: собрал группу детишек, помогаешь им раскрыться, убеждаешь их в том, что они не только средства, но и цели сами по себе. Как оно! А посредством чего ты это делаешь? Посредством людей, судьбы которых кроишь вдоль и поперёк по своему усмотрению. А ведь они тоже цели. Или нет?.. Сенс, ты же умный парень, прекрасный филолог. Успокойся, сядь подумай, напиши для своих ребят сказочку, раздай по экземпляру, глядишь, прочитают да и воспитаются. Великие дела совершаются по-тихому. А баталии – ничтожные по своему смыслу последствия.

Николай Андреевич совсем сник, он отвернулся и замолчал.

‒ Что-то я устал… – сказал Пантелей.

Николай Андреевич сидел молча.

‒ Что ты там хотел спросить?

‒ Неважно, – грустно ответил Николай Андреевич.

‒ Вот видишь, как легко тебя сбить с толку. Надеюсь, до нашей следующей встречи ты наконец-то перестанешь зависеть от настроения. А то раз в пять лет встречаемся и уже второй раз подряд, вместо того чтобы беседовать, тратим время на демонстрацию этой твоей слабости. Так ты никогда не сможешь получить ответ на свой вопрос, – сказал Пантелей, похлопал Николая Андреевича по плечу, широко зевнул, встал с лавочки и медленно зашагал туда, откуда пришёл.

Николай Андреевич тяжело вздохнул и оглянулся: старика уже не было. В парке стало тихо. Земля была усеяна серыми засохшими листьями. Николай Андреевич уставился на один из них и снова вздохнул.

Вообще-то он избегал подобных условий времяпровождения. Положение вещей ему представлялось только тогда нормальным, когда оно вызывало радость у окружающих. И содействие этому было первой его заботой.

Что и говорить, сейчас, когда вокруг не было не просто никого радующегося, а вообще никого, Николай Андреевич впал в апатию. И хуже всего было то, что он не мог ничего сделать. Его угнетала обстановка, но он не пытался её сменить, потому что не знал о своём недуге, как и о своей душевной потребности, неудовлетворённость которой и вызвала его. Внутренний взор Николая Андреевича, как всегда, был направлен вовне. Он чувствовал, что ему тяжело, но причину считал лежащей где-то снаружи: то ли погода давит, то ли полный забот день вымотал… До уныния оставался один шаг, когда вдруг:

‒ Шэ-э-эф! – звонкий крик “разбудил” Николая Андреевича.

Он обернулся и увидел пробирающегося через кусты Лёшу с маленьким тусклым фонариком в руке.

‒ Шэ-э-эф! Откуда вы здесь? – Лёша торопливо обошёл лавочку и сел рядом с начальником, чрезвычайно обрадованный своей находкой. – Я тут проезжал мимо… Смотрю: вы. Зову-зову вас… Во-о-он оттуда! – он указал на проезжую часть. – Вы не отзывались. Я тогда свернул, припарковался – и к вам. А почему вы один? А я, когда парковался, вашу машину увидел. Ещё подумал, что, может, лучше не надо идти к вам, но всё равно пришёл. Навязался… – восхищённый случаем нарушить уединение начальника, Лёша без устали проговорил минут пять, не задумываясь над смыслом своих слов, прежде чем дал Николаю Андреевичу ответить…

ГЛАВА ВТОРАЯ

Юрьев день

В свете последних значительных и не очень событий пролетела неделя, с пользой потратив тех, кто потратил её с пользой. В течение сего времени стояла самая середина весны. Правда, видимое состояние городской природы до сих пор мало чем отличалось от зимнего.

Под ногами горожан всё также хлюпало, из носов их текло, а глаза их вынуждены были довольствоваться пестротой оттенков серого – ни тебе розового, ни тебе белого, роскошно оперяющих во второй половине весны большинство городских деревьев. Изредка с устойчиво хмурого неба срывался мелкий дождик. Но, не успев как следует наморосить, отступал.

По прошествии семи таких одинаковых дней наконец выдался светлый тёплый денёк. На радостях горожане побросали зонтики и посыпались из своих нор.

Николай Андреевич вернулся с работы раньше обычного. Высказав про себя самые добрые пожелания тому, кто занял его место на парковке, Николай Андреевич примостил машину за границами двора и отправился к дому.

‒ Дядя Коля! – радостно крикнул мальчуган, подскочив со скамейки, на которой он играл с приятелями, и кинувшись к Николаю Андреевичу.

‒ Привет, Толя, – сказал он. – Как успехи?

‒ Мы там город строим. А у вертолёта винт сломался! – пожаловался мальчик, показав пальцем на оставленную скамейку. – Почините? Нам без вертолёта никак не обойтись!

‒ Пойдём посмотрим, – с серьёзным видом сказал Николай Андреевич, отправляясь за Толей к его приятелям.

В окружении баррикад из веточек, досок и листвы, на скамейке, сплошь усеянной солдатиками и боевой техникой, сидели мальчик с вертолётом в руках и девочка с плюшевым медвежонком.

‒ Давай, – скомандовал Толик, протягивая руку другу.

‒ Здравствуйте, – сказал он Николаю Андреевичу и передал Толику вертолёт.

‒ Здравствуйте, – повторила девочка.

‒ Привет, – ответил Николай Андреевич.

‒ Здесь винт сломан, – тоном знатока сообщил Толик, сняв верхушку вертолёта и протянув обе части игрушки Николаю Андреевичу.

‒ Посмотрим, – проговорил он, взяв в руки вертолёт. – Кто последний на нём летал?

‒ Смит Джонс, – ответил Толик, искоса взглянув на робота в руках у друга.

‒ Ясно… За такую серьёзную машину посадили новичка?

‒ Я говорил Сашке, что рано Джонсу ещё, но он меня не послушал, – сказал Толик.

‒ Я решил, что он справится. Смит показывал хорошие результаты, – оправдывался обвиняемый.

‒ Поломка не такая уж серьёзная, – рассмотрев вертолёт со всех сторон, Николай Андреевич прикрутил винт к корпусу. – По-моему, теперь всё в порядке!

‒ Дайте-ка, – Толик внимательно посмотрел на винт и покрутил его. – Так и есть! – заулыбался мальчик.

‒ Ура!

‒ Спасибо, дядя Коля, – защебетали дети.

‒ Коленька! – послышалось сзади.

Николай Андреевич оглянулся: в дворовой беседке за столом, увенчанным бутылью вина и четырьмя бокалами, сидели три старушки – соседки Николая Андреевича.

‒ Оу? – отозвался он (вдруг идти всё-таки не придётся).

‒ Иди сюда, – уточнила одна из них.

Мягко пожав руку каждому из детей и пожелав успехов, Николай Андреевич нехотя поплёлся в беседку.

‒ Как у тебя дела? – спросила та, которая его позвала.

‒ Да ничего, Галантерея Васильевна, потихонечку, – бодро ответил Николай Андреевич. – Здравствуйте, – добавил он, отвесив приветственный кивок двум другим старушкам.

‒ Выпей с нами, – предложила другая и тут же наполнила пустующий стакан напитком из бутыли.

По правде говоря, пить Николаю Андреевичу ну очень не хотелось. Он поднёс бокал к губам и ненадолго задержался.

‒ За здоровье милых дам! – скомандовала третья старушка, подняв свой бокал, две другие последовали её примеру.

Николай Андреевич (наверное, бывший не в очень хорошем настроении) скривился, правда, еле заметно, и осушил бокал.

‒ Знаешь, Коленька, – нараспев заговорила Галантерея Викторовна, – тут пока тебя не было… – другие весело поддакивали говорившей. – Вообще сейчас хулиганов развелось да наркоманов…

‒ Вон: один из них, – сказала другая, кивнув на дом.

На балкон пятого этажа вышел молодой человек и с криком: “Летите, бедные мои! Не стесняйтесь! Летите же! Свобода маленьким цыпляткам!!”, – стал раскидывать сырые яйца.

‒ А, – улыбнулся Николай Андреевич. – Этот опять? Та, молодёжь… Забавляется кто как может.

‒ Хороша забава! По мне, так ремня хорошего ему не хватает… – проворчала Галантерея Викторовна.

‒ Спорить не стану, – вздохнул Николай Андреевич. – И всё же, думаю, нужно просто поменьше внимания обращать на это… Само пройдёт. Особо-то он никому не мешает…

‒ Во те раз!? – разом изумились старушки.

‒ Тебе-то, Коленька, ничего, – возмутилась Галантерея Викторовна, – а мы планируем выиграть конкурс “Самый чистый двор”. И нам-то как раз этот наркоман мешает и очень даже особенно…

‒ Скажи ему, – проскрипела одна из старушек.

‒ А да! – вспомнила Галантерея Викторовна. – Ты пока в командировке был, над твоей квартирой странные поселились и… сожгли. Известно, кто. Через три дня поймали…

Телефон Николая Андреевича известил о новом сообщении. Он достал трубку, нажал на клавишу и, взглянув на экран, пробормотал:

‒ Так… Мне пора, спасибо за угощение, – и, откланявшись, поспешил к машине.

Путь лежал к железнодорожному вокзалу. Находился он на другом конце города, а дороги были окованы длинными цепями машин. Так что на месте Николай Андреевич оказался не раньше, чем ему того хотелось.

Оставив машину на парковке, Николай Андреевич направился размеренным шагом к зданию с часами. Остановился он у широкого крыльца, застеленного блестящей плиткой.

Услышав приближающиеся шаги за спиной, он обернулся, догадываясь, что это по его душу. Подходящий остановился в метре от Николая Андреевича. Это был длинноволосый молодой человек среднего роста в чёрной косухе, потёртых джинсах и тяжёлых ботинках. Он теребил толстую длинную цепочку, висевшую на бедре, и насвистывал весёленький мотивчик, надменно глядя Николаю Андреевичу в глаза.

‒ Ну здравствуй, Дий, – проговорил молодой человек, когда досвистел.

‒ И тебе не хворать, – ответил Николай Андреевич.

‒ Разве я тебя не предупреждал? – медленно поучительным тоном сказал молодой человек после небольшой паузы. – Если бы ты знал, как мне неприятно, что снова пришлось это сделать! – с неприкрытой лукавостью прошептал он, приблизившись. – А что делать? Пришлось… На всякий случай предупреждаю тебя опять: третий раз будет последним, – отступив на два шага, он отвесил поклон и добавил: – Только не унывай: за тебя там… словечко замолвили. Из-за чего волшебника твоего пришлось тебе оставить. Бывай! – с этими словами говоривший поднялся по ступенькам на крыльцо, побрякивая цепочкой, и, приблизившись к высоким тяжёлым распахнутым дверям, скользнул в проём.

Николай Андреевич вернулся в машину и, прикинув, как бы ему в сей час миновать пробки на пути к “А-ну”, повернул ключ в зажигании и тронулся.

Благородным жестом оставили мне, значит, волшебника! – злился Николай Андреевич. – А в чём благородство-то? К шишке Лёшу не приложишь… То есть вот тебе, Дий, мешок камней – пусть тебя со дна морского вытаскивает! Это кто же такой умный за меня словечко замолвил? Что и думать, известно, кто…

Когда Николай Андреевич прибыл на место, город оттенили сумерки. Площадь перед супермаркетом наполнялась людом. Николай Андреевич включил лампочку в салоне, достал из кармана телефон и набрал какой-то номер. Женский голос сообщил, что такой номер не зарегистрирован.

Николай Андреевич повторил процедуру ещё с несколькими номерами. Ни с одним хозяином связаться не удалось. Пассажирская дверь открылась. В салон заглянул Лёша и, поприветствовав водителя широкой улыбкой, сел в кресло и захлопнул дверь. Николай Андреевич повернулся к Лёше, положив левую руку на руль.

‒ Что случилось? – спокойно спросил Лёша.

‒ А что случилось?

‒ “Чайка” пропала, – всё так же спокойно. – Перед тем как отправиться выполнять ваше последнее поручение, я зашёл к Роману, чтобы спросить у него кое-что. Когда я вышел в ту же дверь, через которую вошёл, оказался в каком-то незнакомом мне коридоре.

Я тут же заглянул снова к Роману, но его в кабинете не оказалось. Там сидели какие-то незнакомые мне люди. Один устроил мне допрос с пристрастием, мол, кто и что надо. Я сказал, что начальника ищу. Он отвёл меня в какой-то кабинет. По дороге я ничего знакомого в помещениях не заметил…

Короче, начальник оказался тоже незнакомцем, меня обозвали сумасшедшим и выгнали с “частной территории”… Когда я оказался за воротами, огляделся: внешне всё та же “Чайка”… Я стал обзванивать всех сотрудников. Начал с вас. Абонент не доступен. Звоню Оле, потом Ренату, потом Константину… даже Ване попробовал. Не понос так золотуха! Чьих-то номеров не существует, чьи-то недоступны, а чьи-то вообще левым людям принадлежат. Вот я и побрёл куда глаза глядят. Пришёл сюда, побродил, поел, а потом увидел вас.

‒ И тебя это не тревожит? – спросил Николай Андреевич.

‒ Пока нет, – признался Лёша. – Я надеюсь, что это нормально…

‒ Ничего себе нормально! – подзадоривал его начальник.

‒ Я так сначала и подумал… А потом решил, что, если Ренат и рояль – нормально, то почему бы и нет.

‒ А теперь?

‒ Она действительно пропала, и это ненормально? – догадался Лёша.

‒ Так и есть, – ответил Николай Андреевич и завёл машину. – Ты, конечно, жаждешь подробностей и объяснений. Но пока утолить твою жажду мне нечем. Могу только сказать, что нечто подобное с “Чайкой” уже было, – Николай Андреевич свернул с парковки и выехал на главную улицу. – Сейчас мы едем ко мне на дачу. В прошлый раз мне удалось вернуть “Чайку” во многом благодаря одному человеку… Он мой сосед по даче. Думаю, он поможет и в этот раз.

Николай Андреевич замолчал. Лёша был удовлетворён уже тем, что нашёл начальника, а потому не стал беспокоить его своими расспросами и скоро заснул под шум воздушного потока, гулко шипящего за окном несущейся машины.

Дачный участок Николая Андреевича находился на территории хутора, лежащего на берегу водохранилища. Несмотря на то, что это местечко отделяли считанные сотни метров от шумной многоэтажной части города, оно было тихим и малообжитым.

Николай Андреевич облюбовал его лет двадцать назад и за какие-то копейки приобрёл небольшой участок. С тех пор он частенько сюда наведывался и подумывал о том, чтобы к старости перебраться сюда насовсем.

Придорожные поля, некоторое время мелькавшие за окнами, остались позади. Николай Андреевич свернул на наезженную колею, начинающую хутор. По дорожкам, усыпанным гравием, Николай Андреевич выехал на свою улочку и остановился у первого участка.

‒ Уже приехали? – сонно проговорил Лёша.

‒ Посиди, машину загоню, – ответил Николай Андреевич, открывая дверь. Он вышел из машины и пошёл открывать ворота.

Лёша выскочил и оглядел участок, освещённый фарами. Посреди земли, из которой кое-где торчали деревца, стоял небольшой кирпичный домик с деревянным резным окошком и шиферной крышей. Пока Николай Андреевич разбирался с машиной, Лёша юркнул за ворота. Откуда-то из задней части двора прибежал большой чёрный кот и, не обратив внимания на Лёшу, побежал к хозяину.

‒ Это Боз, – захлопывая дверцу машины, сказал Николай Андреевич и взял на руки подбежавшего кота, который тут же замурлыкал.

‒ Бо-о-оз, – ласково протянул Лёша, подойдя к Николаю Андреевичу, и почесал коту шейку.

‒ Ну что, пойдём ему наловим рыбки? – предложил Николай Андреевич.

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 151617 18 19 20 Следующая ⇒