Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Таврские времена 10 страница



Бой шел часа два. Из пещеры хорошо было видно, как от разрывов брошенных моряками гранат разлетались в стороны тела вражеских солдат. Каждый такой взрыв, каждый удачный выстрел, после которого вражеский солдат откидывался назад или утыкался лицом вперед, мальчики в пещере встречали радостными криками. Но и немцы швырялись гранатами, и у них не затихали автоматы, и когда падал пораженный матрос, горестный возглас женщины был громче ребячьего крика. Но матрос поднимался, вновь брал автомат, вновь бросал здоровой рукой гранату в поднявшихся в цепь вражеских автоматчиков… 

Немцы и во время боя и потом уже все поглядывали на расщелину на склоне, но поленились подняться до нее. Хорошо, что не имелось в те времена у немцев огнеметов «шмель», а не то зафугачили бы в пещеру заряд и было бы как в Беслане.

Наши морячки насмерть поразили не менее трех десятков вражеских солдат и офицеров и еще больше раненных отвезли санитарные машины. Тела своих убитых немцы сложили рядком у подножия горного склона, и подъехавшая к полудню команда похоронила их всех на другой стороне дороги. Тела же наших краснофлотцев немецкие офицеры осмотрели и оставили лежать на месте.

Все это женщина и дети безмолвно наблюдали из своего убежища.  

Весь день в сторону Севастополя шли немецкие грузовики орудия и танки.

Когда стемнело мать и трое мальчишек вернулись назад в свою деревню, из которой наша пехота ушла во время боя, проведенного героями-краснофлотцами. Немецкие солдаты тоже побывали в деревне, обошли все дворы, но не задержались в ней, а в стороне моря усилился грохот боев.

На рассвете следующего дня несколько сельчанок с лопатами добрались до склона, где лежали наши ребята и захоронили их. Над могилой дядюшка Иззет прочел, как полагается, молитву.

Немцы заняли весь Крым, кроме Севастополя, который был недалеко от деревеньки Гулим, поэтому гул боев долетал до гулимцев и они вынуждены были к нему привыкнуть. Вскоре в деревню прибыли немецкий офицер и солдаты в сопровождении двух новых русских чиновников. Собрали всех жителей на площади перед бывшим правлением колхоза. Пришел и Степанов, которого там же и назначила новая власть старостой. Помощником ему хотели поставить Иззета, но тот преувеличил свою хромоту и отказался.

- Болар чул тутаджагъы ёк! – говорил Иззет дома жене и сестре, боязливо намекавшим на возможное преследование со стороны оккупантов, которое может возникнуть из-за отказа с ними сотрудничать. – Цена этой власти драная тряпка!

 

На военных дорогах многое случалось.

В 42-году немцы начали решительный штурм Севастополя. В эти месяцы немецкие автоматчики повели от моря вглубь Полуострова вереницы наших пленных. Вели их из боя, и здоровых среди них не было. Легко раненные мужики шли, исподлобья оглядывая округу, не задерживая взгляда на стоящих у деревенских околиц женщин и детей, и была в этих взглядах какая-то задумка. Отягощенные тяжелыми ранениями плелись не думая о побеге, а если и оглядывали округу, то скорее как бы прощаясь с белым светом. Но были и вовсе обессиленные, которые не имели мочи даже желать быть пристреленными – таких волокли под руки их товарищи, сами выбиваясь из сил.

 «Шнель! Шнель!» - как-то даже без злобы кричали автоматчики, иногда поддавая ногой вываливающегося из нестройной колонны красноармейца. Краснофлотцев среди пленных не было, морячков наших немцы в плен не брали…

Женщины у обочины плакали, дети растерянно смотрели на тех, которыми недавно гордились, о которых пели песни.

 

Полетит самолет, застрочит пулемет,

Загрохочут тяжелые танки.

И линкоры пойдут, и пехота пойдет,

И помчатся лихие тачанки.

 

Те, чей дом был неподалеку, убегали и возвращались с чем-нибудь съедобным. Немецкие конвойные орали, но не особо мешали детям передавать тяжело бредущим нашим мужчинам еду, которую большинство сурово отказывались брать – «ешьте сами, пацаны».

…Подобное происходило и на городской улице, перед домом, в котором пока еще жил я. Городская улица не степное шоссе. Пленных вели по мостовой, а на тротуарах плотно стояли женщины, тщетно выглядывавшие среди униженных солдат своих близких. Но видно сформированные в Крыму дивизии ушли за Перекоп, а во вражеский плен попали крестьяне и рабочие из дальних мест России. Я помню, что большинство наших солдат были молодые, многие кричали, называя свое имя и место проживания своих родных. Женщины пытались запомнить, некоторые успевали записать, чтобы подать когда-нибудь весточку о несчастных наших мужчинах матерям и женам. Авось и к ним кто-нибудь пришлет весточку о родном человеке – ах война ты, война…

Однажды днем у деревни Гулим из медленно идущей колонны плененных бойцов немецкие конвоиры вывели двоих. У одного прострелен был голеностопный сустав, нога распухла, и он не мог ступать на нее. У другого были обожжены руки и лицо, кожа свисала лоскутами. Таких обычно пристреливали, но попадались, видно, и человечные конвоиры. Этих двоих оставили на попечение жителей.

В деревне тогда стояла немецкая часть. В доме по соседству с тем, где проживал Иззет, квартировал военврач. Это немецкий доктор прямо на улице прооперировал ногу одному из оставленных пленных, ножницами срезал свисающие куски кожи у второго, смазал раны какой-то черной мазью, похожей на мазь Вишневского. Обгоревший стал жить в сарае у Иззета.

Немецкий врач через несколько дней ушел со своей частью, а за ранеными ухаживала мама Керима, которая как фармацевт кое-что смыслила в этом деле. Обожженного беднягу по имени Серафим она регулярно выводила на солнце - под его лучами из ран выползали червячки. Зекие вытаскивала их из ран пинцетом, но вытаскивала не всех, потому что, оказывается, эти личинки одного из видов мух способны обеззараживать раны.

К весне Серафим практически выздоровел, как и тот другой, с поражением сустава. И вот однажды к Иззету пришел из райцентра так называемый «сельскохозяйственный комендант» по фамилии Шатров и по секрету сообщил, что выздоровевших из числа оставленных по селам пленных немцы на днях соберут и отправят куда-то.

На следующее же утро пораньше жена Иззета тетушка Сабрие выехала на одноколке, как она делала до войны и продолжала это делать и при немцах, в Мелитополь с банками меда для продажи. Рядом с ней сидел Серафим с аусвайсом (пропуском) Иззета. В Мелитополе Серафим остался в хорошо знакомой Сабрие украинской семье, жившей на отшибе.

 

…Через год Керим из азиатской ссылки написал по настоянию матери письмо дяде Серафиму в Тверскую область, откуда тот ушел в армию – выжил ли? Ответного письма не последовало, но приехал сам Серафим со съестными продуктами в поселок под Самаркандом, где голодала Зекие с детьми – Иззет и тетушка Сабрие не дожили до его приезда. После того регулярно раз в месяц из Твери приходила посылка с каким ни есть продовольствием. Не будь этой серафимовской подкормки, то три мальчика и женщина тоже вряд ли выжили бы. А глава семьи, врач-хирург, с войны не вернулся…

 

Тогда, в сорок третьем, искать выздоровевших пленных немцы особо не стали. Прибыл на грузовике небольшой отряд военных в длинных шинелях и в касках, вызвали старосту Степанова и жителей ближних домов. Все свидетельствовали, что выздоровевшие солдаты еще летом как-то ночью убежали. Ну и что с этих «russischen Schweine» взять? Расстрелять только, но вроде бы и не за что – все же отряд был не эсэсовский.

Правда, вонючка степановский сын чуть было все не испортил. Когда переводчик орал, что жители должны, мол, знать, куда девались пленные, этот маленький вездесущий прохиндей все порывался сказать, что он видел, как недавно уходил в горы один из пленных и как вон та тетка увезла другого на телеге. Но, встретив страшный взгляд папаши, вдруг сник и отошел за спины татарских теток. Когда немецкий отряд уехал, некоторые слышали, как орал избиваемый папашей слишком много знающий соплячок.

Весной сорок четвертого Степанов с женой и сыном куда-то исчез. И вот спустя двадцать лет всплыл в Крыму младший Степанов, закончивший где-то мединститут…

 

Конечно, Керим не узнал в наглом председателе горсовета того сопливого мальчишку из деревни Гулим.

После инцидента в райсовете Керим был настороже, ожидая ответных действий со стороны Степанова. Однако до поры до времени никаких репрессий в отношении Керима не последовало.

К тому времени Керим решил, что для выживания в создавшейся на его родине ситуации ему надо заняться огородничеством всерьез, на рыночном уровне. Не имея соответствующего опыта, он решил скооперироваться с проживающим на соседней улице соседом, у которого это дело было хорошо поставлено. Керим предложил Таиру – так звали соседа – вести хозяйство на своем земельном участке, а на себя профессор-кардиолог брал обязанности работника в объединенном хозяйстве – что скажешь, мол, то и делать буду.

Прикинули совместный доход и без споров договорились о доле каждого.

 

 

Глава 16.

  

Председатель райсовета Степанов и не думал оставлять без наказания поступок Керима. Поначалу он хотел элементарно обратиться с заявлением в милицию о злодейском нападении на него татарина. Безусловно, у председателя райсовета были все основания предполагать, что милиция в подчиненном ему районе предпримет соответствующие меры и даже в отсутствии свидетелей названного нападения дело будет  передано в суд. Но что в результате? Ежели бы товарищ Степанов сообразил и в тот же день запасся бы справкой о тяжких телесных повреждениях, нанесенных ему преступником, то для этого «профессоришки» - так в целях успокоения своей пострадавшей фанаберии именовал Степанов про себя Керима - можно было бы добиться наказания, которое в какой-то степени удовлетворило бы униженную гордость председателя. Но в тот день и в последующий Степанов был на людях, которые не все были лояльны к нему и не подтвердили бы, что видели его жестоко избитым. Так что этот вариант мести был, пожалуй, упущен. И Степанов решил попробовать раздуть из этого случая большое политическое дело.

И он написал полноценный донос:

«Будучи обличен высоким доверием советской власти, я избран на должность председателя районного Совета депутатов трудящихся. Однако это мое избрание всколыхнуло контрреволюционно настроенные слои выселенных из Крыма татар. Имея возможность наблюдать близко этих обоснованно выселенных из нашего Крыма людей у меня возникает законный вопрос: с какой целью в Крым приезжают татары, получившие образование в Узбекистане и даже работавшие там на профессорской должности? Причем, приехав в Крым, они терпят лишения и занимаются неквалифицированным трудом. Я думаю, что для органов безопасности ответ на этот вопрос однозначен: это татарские националисты и их подрывная деятельность в Крыму оплачивается зарубежными антисоветскими организациями. Без хорошо оплаченной вредительской цели бросать должность профессора никто не будет!

И еще я считаю недосмотром органов то, что крымским татарам разрешено защищать научные диссертации. Я считаю это ослаблением контроля над классовым подходом к подготовке научных кадров для нашей великой страны. В нашем обществе кандидаты и доктора наук пользуются заслуженным уважением и доверием народа. Поэтому контрреволюционно настроенные личности из числа высланных из Крыма татар не жалеют усилий, чтобы получить научную степень, чтобы потом под прикрытием этой высокой степени вести подрывную работу».

Степанов послал это свое письмо в ЦК компартии Украины, а копию в Крымский обком.

В Крымском обкоме получили копию и стали ждать указаний из Центра.

Вообще-то здесь были свои большие обиды на Центр.

Как-то в ожидании собрались все свои из разных ведомств за, сами понимаете, чем. Угощал директор винсовхоза. Приняли по первой.

- Чего, действительно, Москва цацкается с этими татарами? Может мне кто-нибудь объяснить, а? – вдруг взорвался один из обкомовцев.

- Ух, эта татарва! Надоели они мне, бляди! – горячился полковник Паршин.

- Сталина на них нет! Эти, которые сейчас в Москве, взаправду слабаки. На Америку оглядываются… Вот разрешили по какому-то гнебанному контракту принимать татар на работу! – это вступил еще один из обкома, рангом пониже.

Начальник райотдела госбезопасности засмеялся:

- Да фуйня все это! Разрешено по всей области прописывать, якобы. Верно Василий говорит – это для блезиру, чтобы американцам очки втереть.

- У-у! Срать я хотел на американцев! - директор совхоза возопил высоким фальцетом. - Пока я здесь директором ни один татарин ко мне в совхоз не пролезет! При Сталине этих татар бы в наручники, да в холодном вагоне, да на Колыму! Плавали, знаем!

Директор совхоза произнес эту тираду с такой страстью, что старший чекист взглянул на него с удивлением и решил сегодня же просмотреть его досье: кажется, парень из своих…

- Если будет приказ из Москвы расстрелять татар, я со своими ребятами с удовольствием выполню этот приказ! – куражился между тем полковник Паршин. – В моем отряде не найдется русского парня, который откажется выпустить обойму в татарского ребенка.

Ну, в общем, ждали, чего ответят Москва и Киев на письмо этого врача из районной администрации.

 

В столице республикидонос Степанова стимулировал активизацию антитатарской деятельности. Собрались партейцы и гебисты на предварительное обсуждение, чтобы затем доложить главному республиканскому коммунисту.

Сначала обсуждение было свободным.

- Чего им не живется в Узбекистане? – говорил один. - Не могу я понять, чего они лезут в Крым, а? Родина, видите ли, им нужна! Я, вот, родился на Урале, а живу здесь, ну и что? Для настоящего советского человека родина - это весь Советский Союз.

- Нет, это такие люди, дикие, - вторил ему другой. - Некультурный народ!

- Такой это народ, у них у всех другое мышление, - отзывался первый.  - Нецивилизованные!

- Верно! – поддакнул третий, - Я, вот, тоже родился в Жмеринке. Чего же теперь, я должен ехать в Жмеринку и там пикеты устраивать?

- Один про Урал талдычит, другой про Жмеринку какую-то! Сравнили, тоже! - вступил в разговор хозяин кабинета, перед которым и изгалялись остальные, желающие подтвердить свое холуйство. - Это же Крым, жемчужина! А?

- Во, во, во! – поняв заказ захохотал первый, цивилизованный который. - Вот в чем дело! Не родина им нужна, сукам! В Крыму жить, бляди, захотели!

- Монголы гнебанные! - вторил ему другой, шибко культурный. - Ехайте в свою пустыню, мать вашу!

 - Да, единственной ошибкой Иосифа Виссарионовича было то, что он эту сволочь всего лишь выслал, а не перевешал, - горячился наш человек из Жмеринки.

Ну и все в таком вот ключе.

Свое мнение, сформулированное в более опрятном стиле, украинские интернационалисты передали в канцелярию Шелеста. За подписью этого самого высокого киевского партийного босса пошло письмо в Москву, в котором сообщалось, что «главари» татарских националистов вынашивают планы о массовом заезде татар в Крым. Они, эти главари, неверно, с националистических позиций, истолковывают мероприятия, предпринятые руководством СССР в отношении татар, прежде проживавших в Крыму. Далее докладывалось, что партийным и советским органам Украины удалось разоблачить происки националистических главарей и предотвратить массовое переселение граждан в Крым.

 

В Москве, в известном здании на Старой площади, с удовлетворением прочитали послание украинских товарищей.

В кабинет Главного идеолога Страны Победившего Социализма были приглашены ответственные сотрудники. Помощник хозяина кабинета зачитал письмо из Киева.

- Бдит товарищ Шелест, - с одобрением заметил Главный идеолог, когда чтение было завершено.

Началось неспешное обсуждение. Потом эмоции поборников интернационализма все более распалялись.

Особенно понравилось староплощадникам слово «главари».

- Точное определение для руководителей этих разбойников! – радовался один.

- Я бы назвал их атаманами националистических шаек, - заметил другой, отреагировавший на слово «разбойники».

- Нет, хорошее русское слово «атаман» не подходит этим монголам! – воскликнул приближенный к Главному идеологу сотрудник. - Атаманами были Ермак, Стенька Разин, они боролись с самодержавием. Нет, это русское слово мы им не отдадим!  

Кто-то о присутствующих вставил реплику о том, что в ЦК КПСС поступают письма от проживающих в Крыму русских людей, которые протестуют против запрета продавать дома крымским татарам.

- А чего они-то протестуют, - удивленно спросил ранее не ознакомившийся с этими письмами Суслов, а сам подумал, что в свое время переусердствовали с пропагандой «дружбы народов».

- Дело в том, - обстоятельно отвечал осведомленный товарищ, - что татары предлагают за дома в Крыму завышенные цены, и политически неграмотные люди поддаются на эти предложения.

- Хитрые татары, - с ехидной улыбкой покачал головой сидящий рядом с ним с ним заведующий одним из отделов ЦК.

- Коварные враги, - сурово поправил его другой, и добавил с угрозой: - Откуда у них столько денег, а? Нашим органам следовало бы расследовать этот вопрос.

Суслов кинул на говорящего одобрительный взгляд, что воодушевило того:

- Совершенно необходимо раскрыть каналы поступления материальных средств к этим высланным из Крыма татарам!

И завершил с партийной грустью, сознавая, что это замечание будет благосклонно принято:

- Вот чем надо бы заняться товарищу Андропову...

Последовала небольшая, но значимая пауза в беседе.

Очень приближенный к товарищу Суслову человек, после того, как соответствующий упрек в адрес руководителя Новой площади был уже высказан, счел необходимым отвести разговор в начальное русло.

- Я думаю, что те факты, о которых мы сейчас поставлены в известность товарищем…, – он взглянул на сообщившего о поступающих от русского населения Крыма письмах, - эти факты свидетельствуют о недоработках руководства Крымской области в плане политической работы с населением.

Тут слово взял другой товарищ, до сих пор не принимавший участия в беседе.

- Согласно оперативным сведениям, поступающим по линии партийных комитетов, - сообщил он высокому собранию, -  в Узбекистане значительный процент русского населения сочувствует татарам, даже принимает участие в коллективных мероприятиях татарских националистов-автономистов, подписывает их письма.

Присутствующие с деланным изумлением подняли брови, а один циник не преминул хмыкнуть:

- Хм! А наши столичные интеллигенты вроде академика Сахарова?

- Да, есть еще и некоторые другие граждане из разных слоев столичного общества, которым мы до сих пор доверяли, - присовокупил другой, тоже из изумленно поднимавших брови.

Наступило молчание, во время которого ответственные товарищи искоса поглядывали на Главного идеолога. Тот молчал, не подавая признаков недовольства. Значит, лишней правды, как о простых людях, так и о приласканной интеллигенции здесь не прозвучало.

Но надо было выразить сожаление по поводу нехорошего поведения этих некоторых граждан.

И тот же давешний заведующий отделом начал было печально говорить:

- Вот такой все еще у нас народ…

- Ваше замечание неуместно, - вдруг строго прервал его Суслов. – Мы должны, невзирая на трудности, работать с тем народом, который у нас есть.

- Ибо другого у нас нет, - подытожил он, грустно вздохнув.

При этом многие вспомнили того, кто впервые высказал эту обязывающую мысль.

Пришли к единому мнению, что необходимо повсеместно и во всех слоях общества продолжать разоблачать вредность идеи возвращения татар в Крым, а в ближайшее время, проработав этот вопрос, вновь собраться для принятия решающего постановления.

Потом, порадовавшись согласованности мнений, и в то же время  еще немного повозмущавшись, отправили поступившее из Киева письмо на Новую площадь. Там уже председатель КГБ пригласил к себе нескольких ответственных товарищей. Ознакомив присутствующих с доносом украинских коллег, он предложил высказываться. Здешние ответственные товарищи, получше староплощадных знакомые с реальной обстановкой, напирали в основном на  индивидуальную разъяснительную работу с крымскими татарами.

Высказавшись, присутствующие воззрились на хозяина кабинета.

- Я разъяснительную работу с представителями татар уже проводил при личной с ними встрече, - сухо произнес Андропов, до того молча слушавший высказывания своих сотрудников, – На основании документов той встречи  и поступивших из ЦК КПСС требований обсудите вопрос без меня. Немедленно. Все свободны.

Когда сотрудники вышли из кабинета, председатель КГБ чертыхнулся в сердцах:

- Черт побери! Напортачили Сталин и Берия, а нам расхлебывать! Но нужна твердость и только твердость!

А ответственные коллеги Главного чекиста собрались в кабинете у зама, который понял установку, лаконично преподнесенную шефом.

- Вот, товарищи, недорабатываем мы с националистами, - говорил заместитель. – Все статья 190 прим да прим. А эта статья для случайно заблудших, понимаете ли. Для татарских националистов она слабовата, дорогие мои. Тут нужна суровая карающая десница наследников железного Феликса.

И после обмена мнениями с коллегами, зам закончил краткое совещание:

 - Вот в таком аспекте и разработайте ответ нашим украинским товарищам.

 

Так вот вскоре подоспело Постановление ЦК КПСС под грифом «Совершенно секретно», в котором было сказано: «Обратить внимание на воспитание крымских татар в духе интернационализма, уважения интересов других наций и народностей».

То есть, значит, граждане татары, прежде проживавшие в Крыму, уважайте другие нации, не мешайте их желанию жить в Крыму. Не мешайте организованному переселению в Крым жителей Брянской, Псковской, Смоленской и других областей.

И при этом на каждой странице Постановления упоминался пресловутый «пролетарский интернационализм».

 По требованию КГБ в Уголовный кодекс были введены специальные статьи, в которых расширительно толковались понятия «антисоветская пропаганда» и «клевета на советский общественный строй», а также статьи, позволяющие продлевать и устанавливать новые сроки уже осужденных по этим мотивам.

Андропов проводил работу целенаправленно и систематически и никогда не выказывал даже тени раскаяния или сожаления.

 

Получив Постановление и другие указания из Москвы, серьезный деятель в Киеве стукнул кулаком по столу:

- Одно дело, когда татарские националисты бесчинствуют там в Узбекистане. А на нашей земле мы им не позволим разрушать священные принципы интернационализма. Будем действовать по всей строгости закона!.. – и поперхнулся.

«Апелляция к закону в наше нелегкое время - буржуазный предрассудок» - вспомнил его заместитель фразу, услышанную на закрытом семинаре по повышению квалификации, но не посмел улыбнуться, а подал поперхнувшемуся стакан воды.

- …но не нарушать нормы пролетарского интернационализма, - добавил, отдышавшись, поперхнувшийся.

Обсуждение продолжалось.

Один из опытных чекистов, много лет проработавший в западных областях республики и кое-что понявший в поведении обиженных людей, осторожно предложил:

- Может быть, следует все же рассмотреть вопрос о разрешении покупать татарам в строго индивидуальном порядке жилища в степных районах Крыма, отдавая предпочтение ветеранам Великой Отечественной войны?

Но забуревшие от безнаказанности паркетные генералы были непреклонны.

- Если мы ради соблюдения интересов татар ущемим других, то народ нас не поймет, - с жесткой интонацией изрек один из генералов.

Было решено в полном соответствии с указаниями Центра ужесточить практику «работы» с татарами, приезжающими в Крымскую область.

В последующей свободной беседе прозвучали и другие ценные мысли.

- Предлагаю обратиться к партийному руководству Узбекской Советской Социалистической республики в предложением принять меры к недопущению выезда лиц татарской национальности в Крым, - напыщенно произнес один из перспективных секретарей обкома из восточной Украины.

«Как этот кретин хочет реализовать свое предложение? Опять комендантский режим для татар ввести, что ли?» - с сарказмом подумал секретарь другого обкома, ненавидящий того другого.

К Постановлению ЦК КПСС в столице Украины присовокупили более откровенные предписания, при этом указав на необходимость оставаться в рамках опять же пролетарского интернационализма, и отправили в Крым. Решено было созвать семинар низовых работников и дать им дополнительные устные разъяснения, как действовать в отношении «татар, прежде проживавших в Крыму, а теперь укоренившихся в Средней Азии».

 

Получив соответствующие указания из Киева, руководящие работники в Симферополе занялись обсуждением конкретных действий. Здесь некоторые дальновидные товарищи понимали, что если переусердствовать с этими татарами, то отвечать придется не киевским коллегам, а областным работникам. Под влиянием этих осторожных товарищей Первый секретарь поехал за уточнениями в Киев. Там ему сказали:

- Постановление ЦК КПСС получил? Предписания наши получил? Так действуй, мать твою!

И вдогонку еще крикнули:

- И не забывай о пролетарском интернационализме!

Вернулся он в Симферополь без дополнительной бумаги и вызвал к себе местного главу чекистов.

У чекиста злобы на татар было под завязку.

- Брать их тепленькими и без предъявления выселять, но уже в Восточную Сибирь под усиленный комендантский надзор. Особо рьяных при подходящих условиях мочить, мочить, мочить! - чекист чуть ли слюной не брызгал в пароксизме служебного рвения.

- Не в нашей с тобой компетенции это, – возразил обкомовец. – Но ты, того… поменьше болтай, больше действуй. Или у тебя нет личных врагов?

- Так ведь, Игнат Сергеевич, это же сам Шелест  распорядился!

- А под каким номером распоряжение, от которого числа, можешь сказать? То-то! Устное было указание! Там наверху осторожничают, о пролетарском интернационализме талдычат, а мы подставляйся?

- Чего опасаются-то? – с искренним непониманием выдохнул подполковник.

- А архивы? Каждый документ о принятых мерах, в том числе и жалобы населения, сохраняются в архиве. Какой нынче год, а? Вот и прищучат нас в случае чего за отход от пролетарского интернационализма!

Назначили назавтра закрытое совещание по означенному вопросу. Общее мнение было: не цацкаться с этими укоренившимися в Узбекистане татарами. У первого секретаря тоже душа горела на этих нарушивших покой Полуострова татар, но, желая хоть как-то отвести стрелки от себя, он произнес под конец:

- Действовать жестко и под свою ответственность! Поняли? Под персональную ответственность!

Возражать и осторожничать никто не стал, у всех кипела в душе ярость на возвращающихся татар, и слово «жестко» всех удовлетворяло.

Так за большим и важным политическим делом забыли о доносе Степанов, о его обиде на конкретного татарина.

Следующее заседание ответственных работников области, посвященное вопросу о «возвращающихся татарах», было тоже секретное, но уже расширенное. Стоял вопрос об ужесточении, но в рамках того самого, уже не раз упоминавшегося, интернационализма.

Приглашен был и Алексей Нюркин.

Нюркин, который с разбитыми яйцами, так и не сумел восстановить свой имидж в столице после того случая с доктором Светланой. Переведенный в Управлении на канцелярскую работу он искал сочувствия среди сослуживцев, и не найдя понимания среди них, вызвался поехать в Симферополь «на укрепление кадров».

В Крыму его приветили, но поначалу остерегались – все же из Москвы. Но этот «товарищ из Центра» показал себя вовсе не амбициозным, а даже очень кампанейским парнем. Водку принимал исправно, и вскоре был принят провинциалами полностью как свой человек, с поправкой, конечно, на специфику фирмы.  

Еще пришлось провинциальным чекистам по нраву то обстоятельство, что Нюркин, которого здесь знали только по фамилии Огневой, яро ненавидел этих татар, пытающихся переехать в Крым. Немного удивляло, что он, услышав слово «татарин», засовывал руки между ног, а сам, говоря о татарах, брызгал слюной. Даже крымские чекисты были по сравнению с Нюркиным более умеренны в своей ненависти к репатриантам.  

И вот сейчас, на ответственном совещании, некоторые обратили внимание, что этот бравый по виду офицер, как только упоминали об «укоренившихся в Узбекистане» татарах, совал руки под стол.

- Всемерно осуждаем действия татар, пытающихся нарушать закон о паспортах, - говорил выступающий.

- И примкнувших к ним славян-предателей, - вставлял реплику московский гость Огневой.

- Применять карательные статьи Уголовного кодекса к нарушающим республиканское законодательство татарам, - звучало в зале.

- И к примкнувшим к ним славянам-предателям, - как заводной настаивал Огневой.

Сегодня был плохой день для Нюркина-Огневого – то ли плохо спал, то ли разразившаяся накануне вечером магнитная буря на него подействовала. Многократно повторяемая маниакальная фраза стала всем надоедать, и, несмотря на его замечательную русскую фамилию, присутствующие, особенно те, кто не общался повседневно с московским гостем, с неприязненным удивлением стали поглядывать на него.

Мы-то знаем, что он имел в виду таких «продавшихся татарам личностей», как доктор Светлана, а его крымские собеседники не понимали настойчивости московского гостя в приобщении к татарской проблеме славян.



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.