Таврские времена 8 страница

Капитан тем временем поднялся, постоял секунд пять в наклоненном положении с засунутыми между ног руками, потом вдруг как отпущенная пружина взметнулся с прижатыми к груди кулаками на женщину. Если бы достал, то уложил бы насмерть. Но Светлана быстро отпрыгнула в сторону, и отличник боевой и политической подготовки с грохотом вошел в фанерную дверцу шкафа - не посудного, к счастью. И вновь незадачливый соблазнитель-профессионал потерпел фиаско, и если бы до того, как распластаться на полу, он врезался бы не в рассыпавшийся от удара шкаф, а в стену, то переломал бы себе руки.

Светлану охватил смех, немного истерический, а, в общем, торжествующе-радостный смех победителя. Полковник подбежал к лежащему на полу офицеру. Тот, однако, уже приподнялся на окровавленных руках и из его горла раздался воистину звериный рык. Полковник понял, что надо вызывать подмогу, и бросился к двери. На его нервный зов быстро вбежали два дежурных сержанта и устремились к женщине.

- Нет! - крикнул полковник. - Держите капитана!

Но капитан озверел, и даже двум архангелам-амбалам трудно было его удержать. Полковник был не на шутку напуган. Несомненно, если бы Нюркин-Огневой вырвался из удерживающих его рук хоть на несколько секунд, то он в буквальном смысле оторвал бы голову этой женщине.

- Ты что, капитан? Одурел совсем? Возьми себя в руки! - полковник встал между ним и Светланой. Он дотянулся до стоящего на столе графина и слив воду на ладонь плеснул водой в разбухшее от ярости лицо офицера.

Тот отряхнулся, посмотрел на полковника уже более осмысленным взглядом и облизнул губы. Полковник вылил остатки воды в стакан и сделал знак амбалам освободить удерживаемому руки. Светлану между тем вывел из комнаты вошедший помощник.

- Ты что, охренел совсем? - продолжал свой напор полковник, протянув стакан с водой капитану. - Этому тебя обучали? Ты хочешь убийством в моем кабинете женщины скандал на весь мир раздуть? Вон, погляди, ее сторонники у Политехнического стоят, а еще другие на телефонах дежурят! Так тебя обучали работать?

- Вы видели, куда эта курва меня ногой ударила? - смог, наконец, вымолвить капитан, опять сунув обе руки между ног.

- И такого слабака мне рекомендовали для этой деликатной операции! – воскликнул полковник. - Все! Вы мне больше не нужны, капитан! Свободны!

Он нажал нужную кнопку и в кабинет вошел перед тем уже отведший Светлану в соседнюю комнату помощник.

- Лейтенант, проводите капитана Огневого в медицинский кабинет!

Давно отвыкшему от подобных сцен полковнику впору было самому выпить чего-нибудь успокоительного. Но валерьянку он пить не стал, а налил себе стопочку армянского, после чего минуты две посидел неподвижно, прислушиваясь, как приятное тепло распространяется по всему телу. Потом он приказал ввести к нему эту женщину.

- Я приношу вам извинения за поведение капитана, - хмуро обратился он к Светлане. - Но ведь и вы виноваты, нельзя же так, это уж слишком.

- Что нельзя? – нервно засмеялась Светлана. - По яйцам бить сволочь нельзя?

- Ну вот, вы опять, - произнес с укоризной полковник. - Вы же интеллигентная женщина, как можно так выражаться…

- Я, товарищ полковник, врач, - отвечала Светлана, - и я выражаюсь профессионально. Ну, хорошо, не яйца, а яички. Это вас успокаивает? При чем тут суффиксы, дело в сути, - Светлана опять не смогла сдержать короткий смешок.

У Светланы не было никаких дел к хозяину сего кабинета, ее сюда заставили придти, и она пришла сюда отнюдь не с добрым сердцем, ибо от работников этого учреждения исходили только издевательства, только провокации, только насилие. И эта античеловеческая деятельность именовалась деятельностью во благо государства? Потому-то и позволяла себе доктор Светлана - и с большим удовольствием! - говорить с хозяином этого кабинета в такой манере. Разве не здесь ее склоняли к предательству своего мужа, разве не здесь ее оскорбили и даже пытались убить?

Понимающий, что теперь уж никакой «душеспасительной» беседы быть не может, полковник взял отобранный у посетительницы в самом начале пропуск и приготовился отметить на нем разрешение на выход.

- Я вам, гражданка Сеитова, рекомендую не разглашать это происшествие. Предупреждаю, неразглашение в ваших же с вашим мужем интересах. Заметьте, я не беру с вас подписи о предупреждении, но нарушение устного предупреждения карается суровее. Вы меня понимаете, надеюсь?

Тут впервые Светлана почувствовала страх и онемевшими губами вымолвила:

- Понимаю…

Полковник сунул в руки расслабившейся женщине пропуск и движением головы указал на дверь.

Когда Светлана шла к своим, толпившимся в маленьком сквере перед зданием Политехнического музея, ее все еще била дрожь, которую она старалась унять. Войдя в подземный переход, она остановилась, сделала несколько глубоких вдохов, выйдя из перехода, она, еще не замеченная ожидавшими ее мужчинами, повернула в сторону магазина фарфоровой посуды, зашла в него, не торопясь прошла по залам, стараясь сосредоточить свое внимание на красивых сервизах. Это ей в какой-то мере удалось, и, выйдя на улицу, она также неспешно направилась к скверу. Первым ее увидел муж и бросился ей навстречу.

- Да, угрожали. Да, пытались вербовать. На все я говорила «нет» и «не знаю» - так отвечала Светлана на вопросы растревоженных товарищей. О действительно состоявшихся событиях она расскажет уже дома только мужу…

«Ох, лучше бы работать заграницей с иностранками!» - думал между тем профессионал-совратитель, покидая кабинет врача, где ему наложили на яйца компресс.

Светлана с той поры стала активным участником крымскотатарского Сопротивления. Она в той ситуации, в которую ее ввергла грубая работа служащих весьма ответственного учреждения, осознала себя женой воина, сражающегося за правое дело, признала своим долгом сохранять верность этому святому делу. Но не только несомненное чувство долга, подпираемое литературно-историческими прецедентами, руководило ее поступками, а инстинкт, биологический женский, инстинкт, если хотите, самки, самца которой пытаются затравить… Так, наверное, волчица, забыв даже о своих волчатах, бросается на защиту своего волка или мстит за его гибель.

Прописаться Асану в квартире, принадлежащей его законной жене, так и не разрешили. Светлана подала иск в суд, хотя результат был заранее известен. Но после события в Москве милиция до поры до времени перестала беспокоить супругов Сеитовых. Светлана продолжала свою работу в поликлинике, а Асан вынужден был заняться мелкой коммерцией, что, кстати сказать, давало семье, ожидавшей ребенка, больший доход, чем ежели бы отец семейства работал врачом. Главврач поликлиники, на которого оказывалось огромное давление, чтобы заставить его под любым предлогом уволить доктора Сеитову, оттягивал поиски таких предлогов, зная, что вскоре Светлана уйдет в декретный отпуск, а тогда уж уволить ее будет невозможно.

Но для нашей славной ГБ в сотрудничестве с партийно-советскими организациями нет ничего невозможного! Однако это уже другая история.

Надо сказать, что Светлана, русская жена крымского татарина, вошедшая в число активистов Движения, не была исключением. Камилл однажды встретился еще с одной, не очень молодой женщиной, чей муж получил срок за участие в Движении и которой, матери двух детей, предложили развестись с мужем неподходящей национальности. Ну, она задала жару интернационалистам в штатском!…

Глава 13.

В один из ближайших дней Керим решил посетить купившего дом в степном районе своего родственника Ибраима, который после обычных мытарств все же получил прописку и работу в совхозе, где были большие проблемы с квалифицированными работниками. Взрослые сыновья Ибраима пока оставались в Узбекистане, а жена была с ним, хозяйствовала на огороде.

Керим выехал рано утром в Симферополь, оттуда добрался на попутке в Евпаторию и, не имея времени посмотреть город, сразу на маршрутном автобусе поехал в степное село.

В автобусе двое среднего возраста мужчин разговаривали по-татарски, и Керим прислушался к ним:

-Билесинми бу сефер Мустафаны не деп къапаттылар? 44-джи сенесинден сонъ мемлекетте ич бир къырымтатар мектеби ёк дегени ичюн. Я бармы, ёкъсам? Булар не истеселер шоны япалар! Лякин бизлер де башымызны эгмиймиз…

- Адамлар тюрлю ола, - отвечал другой. - Мына, Москвада яшагъан къырымтатарлардан бириси, ады Басырмы бир шей, «основная часть крымских татар проживает в Крыму» деп яза. Ве бу лаф бугунгю замангъа даир! Татарлар энъ хъайындже къыйналынгъан вакъытларда! Бу адам башыны энъип дегиль, тонъкъайып тургъанлардан. Ана ойле Басырны эм къапатмазлар, эмде вакъыты иле огге сюрип миллий къараман этип костерерлер…

(Перевод для пока еще не выучивших крымскотатарский язык:

- Ты знаешь, под каким предлогом арестовали Мустафу в этот раз? Он заявил, что, начиная с сорок четвертого года, в СССР нет ни одной школы с обучением на крымскотатарском языке. А разве не так? Эти что хотят, то и делают! Но мы не склоним головы…

- А вот один из наших земляков, проживающих в Москве, кажется кандидат филологических наук по имени Басыр, заявил, что «основная часть крымских татар проживает в Крыму». И это в наши дни! В самый разгар издевательств над татарами, пытающимися зацепиться в Крыму! Он не только голову склонил, но и раком стал. Вот такого Басыра мало сказать не арестуют, но и будут выдвигать в национальные герои…).

Керим обратился к говорившим по-татарски, и мужчины, только вчера прибывшие в Крым в желании закрепиться здесь, были очень обрадованы встрече с земляком.

- Было время, когда приезжая в Крым я не видел ни одного татарина,- говорил один из мужчин, - а сейчас даже случайно в транспорте со своими встречаемся.

Земляки рассказали Кериму, что намерены купить жилище в окрестности Евпатории, откуда они были родом. На том и расстались.

Спустя тридцать лет я ехал в автобусе из деревни, где мой друг Мидат купил двор, в Евпаторию. Мало сказать, что в автобусе можно было встретить татар – почти все пассажиры были татарами!

Чего это, можно спросить, не сидится татарам в их домах, чего не занимаются своими садами и огородами? Да нет! Взрослые мужчины и женщины или на службе в разных учреждениях, или, действительно, на своих огородах, или на собственном транспорте повезли свой товар продавать на рынки Крыма и окружающих областей. А в автобусе молодежь, которую иногда строгие родители отпускают поразвлечься. Да и вопреки запрету родителей желают девушки и парни – особенно девушки – прогуляться, пока лето не кончилось, не начались нудные школьные будни.

Неужели же возиться все лето в огороде или глазеть в телевизор на чужую жизнь? Неужели же просидеть все каникулы в деревне, когда из 16-летних тел выпирает вся девичья краса?

Хотя бы просто прогуляться по бульвару и пляжам города! На живых людей поглядеть, да и себя показать.

А показать девицам есть чего. Вот эта сразу обращает на себя внимание. Прежде всего, замечаешь дивные длинные – но не худые! – ноги, которым так «к лицу» эти похожие на длиннорылых крокодилов-гавиалов туфли. Потом обращаешь внимание на губки. Аппетитные пухлые губки – прелесть что такое! Выбираешь момент и разглядываешь профиль – прекрасной формы носик! Интересно, от какой из бабок унаследовала эта девочка свой нос? От генуэзской ли, от греческой ли, от таврской ли? Или, может быть, у этой девицы проявились черты ее половецкой прабабушки? Я ведь не упомянул, что наша прелестница рыжеволоса.

Вот прелестница наша встала, и я узрел чудную попку – как груша, перевернутая вниз. Вот только бюст слабоват, кажется. Впрочем, грудь, похоже, уплощена модной блузкой, которая явно не по размеру, и видно не куплена, а прислана родственниками из Турции или Америки - сейчас наши живут повсюду.

Вот только с поведением плоховато. Нет, нет, не подумайте чего! Я имею в виду, что ведут себя красавицы несколько вульгарно – но что поделаешь, не научены. А парни и того хуже – хохочут, толкают друг друга, в руках пивные бутылки. Деревня все же… Если даже возжелает какая-нибудь образовательная организация ввести в программу школы уроки поведения девушек и парней, то где возьмешь стольких преподавателей? А если и подберут таковых, то половина из них захочет внедрять чуть ли не шариатские правила. Эх, жизнь! Все сложно, все неоднозначно…

Наконец автобус доставил Керима в поселок…. Нет, данную этому поселку кличку произносить не хочу, а старого татарского названия его не знаю.

Как бы то ни было, найти в этом поселке дом по адресу оказалось не просто – улицы, если эти тропинки в траве можно так именовать, не были обозначены, а если на каком-нибудь доме и задержалась табличка с названием, то редко на какой калитке или на воротах был указан номер дома.

Побродив в растерянности, Керим решил обратиться с вопросом к идущему навстречу мужчине:

- Уважаемый, где тут живет Ибраим Ислямов? – спросил и подумал, что надо бы спросить не о человеке, а об улице.

- Татарин Ибраим? – переспросил мужчина. – Так к нему надо в обратную сторону идти. Там налево через две улицы прямо у колодца на углу. Там и живет Ибраим.

И засмеялся:

- У нас его тут Абрамом зовут.

- А что, разве он на еврея похож? – удивился Керим.

- Да вроде и не похож, но водку не пьет. Попросишь в чем-нибудь подсобить, то поможет, а от стакана отказывается. Вот его и прозвали еврейским именем.

Керим отметил про себя, что о татарине этот русский мужик говорит скорее с симпатией, чем с неприязнью, и одновременно вспомнил своих приятелей-евреев, которые насчет выпить были о-го-го.

По выданным разговорчивым прохожим указаниям Керим быстро нашел дом своего дяди Ибраима.

Ибраим был дома один: жена повезла на базар в Евпаторию овощи. Неожиданный приезд Керима был большой радостью для бывшего учителя Ибраима, который с родственниками теперь только изредка переписывался. Известие, что Керим перебрался в Крым и купил здесь дом, привела его в восторг. Он обнимал и теребил Керима, советовал привести и жену с детьми.

- Эмдже, как я могу оторвать детей от учебы? – возразил Керим. – Я тут без прописки, без работы!

Ибраим был удивлен.

- Ты же медик, профессор! – воскликнул он. – Да в любой санаторий тебя с радостью должны взять!

- Должны, но не берут, - засмеялся Керим, и добавил:

- Сен сорама, мен айтмайым (ты не спрашивай, я не буду говорить). Со мной все так же, как и с каждым татарином в Крыму. Давай пока что оставим эту тему.

Ибраим налил в чашечки кофе, потом стал разогревать в кастрюле оставшуюся со вчерашнего дня еду.

- Фатма приедет и устроит нам праздничный ужин. А пока перекусим вчерашней долмой.

- Ну, расскажи, как здесь живешь, - спрашивал Керим.

- Люди здесь ко мне относятся нормально, - рассказывал Ибраим. - А когда на меня районное милицейское начальство копромат собирало, так плохого обо мне никто не сказал, даже наоборот.

- Чего это начальству нужно было от тебя? – спросил Керим.

- Понимаешь, кроме нашего села татары живут в некоторых местах в ближайшей округе. Я люблю встречаться с нашими, машина у меня есть, слава Аллаху. Районная гебня узнала, что я по своим езжу. Приглашают меня однажды в райотдел милиции. В кабинете какой-то майор, я его раньше не встречал. Начинает со мной разговор подозрительно вежливо. То да се, потом говорит о сложном положении татар в Крыму, что, мол, даже прописанные семьи непрочно обосновались.

- От нас, милиции, это не зависит, - говорит. - Тут местные чиновники из разных ведомств могут в своих интересах действовать. А поводом для этих недобросовестных чиновников могут быть всякие неосторожные высказывания татар.

Я насторожился, уже догадываясь о том, чего этот майор от меня потребует. А он продолжает:

- Мы о вас, Ибраим, хорошего мнения. Вот и прописку вам дали.

«Ага!» - думаю, - «хорошего мнения и прописку дали», а вслух говорю:

- Что же целый год мурыжили, в законно купленном доме не прописывали?

- Но ведь прописали же, - мило улыбнулся майор.

Я молчу и ожидаю, что дальше будет.

Майор и говорит:

- Понимаешь, Ибраим, нам нужно знать, какие настроения среди живущих в Крыму татар. Ты не подумай чего плохого, это надо для того, чтобы защитить их от недобросовестных чиновников, от ненужных провокаций, понимаешь?

Все я понимаю, мать вашу! Значит, он со мной, с татарином, разговаривает, и говорит «их» - в третьем лице о моих земляках. Что же это, я уже стал вместе с этими майорами против моих родных земляков?

А майор продолжает:

- Ты, Ибраим, советский офицер, только тебе мы можем поручить такую задачу.

- Стукачом меня вербуешь, майор? – сурово говорю я. – А ты не ошибся адресом? Да, я офицер, но я не в СМЕРШе войну провел, а на передовой, под огнем немецким. А ты меня в шпики завербовать хочешь?

Майор, конечно, изменился в лице.

- Вы свободны, - говорит.

- Да, я свободный человек, - ответил я и вышел.

- Нет, ты понимаешь? – продолжил свой рассказ Ибраим. - Меня, боевого офицера стукачом сделать захотели. Они знают, что я часто бываю в Евпатории, встречаюсь с нашими. Вот и решили меня в своих сволочных целях использовать.

Он отпил из чашки остывший кофе.

Ибраим был среднего роста, подтянут – хорошие офицеры редко, даже уйдя на гражданку, полнеют. Рассказывая, он не жестикулировал руками, мимика его была спокойная, он, слегка опустив голову, смотрел прямо на собеседника.

- Вот так. Через несколько дней поехал я в Евпаторию, там наши собрались на пикет. Требование было, чтобы купивших дома татар прописывали так же без проблем, как прописывают людей других национальностей. Стоим с плакатами, и подъезжают две машины с автоматчиками, а нас всего десять человек. Обшарили, надели наручники, грубо затолкали в машины и привезли в отделение.

Ибраима затем отделили от ребят, завели в отдаленную комнату. А там сидит за большим столом тот самый майор, который его вербовал в шпионы. Даже не поздоровался и начал:

- Вот и взяли мы тебя с поличным, Ибраим. Что теперь скажешь?

- Что мне вам говорить, сами понимаете, что беззаконие творите. О каком «с поличным» речь?

- А то, что в нарушение законодательства лезете в закрытую зону. Читал указ об усилении паспортного режима для приезжающих в Крым?

- Может для кого Крым и «закрытая зона», но для нас Крым – единственная родина. И мы не какие-то приезжающие. Только в Крыму мы хотим и будем возводить свои дома, сажать сады и виноградники, строить школы.

- Школы строить? Может, и мечети в Крыму строить захотите? – ощерился майор.

- Конечно, - спокойно ответил Ибраим. – Русские же строят здесь свои церкви, а нам свои мечети восстанавливать тем более надо.

- Ты русских не трогай! – вдруг рассвирепел майор.

Ибраим удивился этой вспышке злобы офицера.

- Вроде бы никто русских здесь и не трогает. Это русские надели на нас наручники и приволокли в отделение, - заметил он.

- Ты русских не трогай! – опять взревел офицер и, вскочив со стула, влепил стоящему перед ним с заведенными назад руками человеку по зубам. При этом офицер не мог не принять во внимание то, что руки татарина скованы наручниками, и можно не опасаться получить сдачу – был татарин не хлипок.

У Ибраима была разбита губа, которая сразу же вспухла, и не было возможности утереть текущую по подбородку кровь.

- Что ж, мы это уже видели в кино, как в гестапо наших людей избивали, - прошепелявил он.

В ответ майор нанес мощный удар в челюсть и Ибраим упал. Поднявшись, он вознамерился ногами избить милицейского офицера, но тот уже укрылся за столом и дрожащими руками набирал номер телефона.

- Сволочь, ты советскую милицию с фашистским гестапо сравниваешь? Ну, погоди! – майор звонил в КГБ, чтобы сообщить, что задержан не рядовой демонстрант, а засланный шпион, агент международного терроризма… ой!... империализма то есть.

Ибраим с трудом пошевелил непослушными губами и выплюнул в лицо майора сгусток кровавой слюны.

- Ондан сонъ дерт адам мени бир одагъа сюреп ойле догдюлер ки, эсимни джойдум. – улыбаясь рассказывал Ибраим.

А что улыбаться-то, что веселого в этом: «После этого четверо мужиков заволокли меня в какую-то комнату и так избили, что я потерял сознание».

Да уж, веселенькая информация!

- Но сыновьям я об избиении не сказал, - строго проговорил Ибраим, - и ты, смотри, при случае не проговорись. А то взорвут они к гнебеней матери всю эту будку.

- Ха, взорвут! – засмеялся Керим. – Слава богу, бомбы у наших нет.

- Надо будет, и бомбу найдем, - сурово произнес Ибраим.

«Ого!» - подумал Керим.

Меня никто никогда не избивал и я никогда не терял сознания, за исключением одного давнего случая. Дело было жарким летом одна тысяча девятьсот сорок второго года. Мы с другом довоенной поры Димкой и с примкнувшими к нам ребятами играли в бывшем нашем дворе, теперь занятом какой-то важной немецкой частью. Всех жильцов немцы выселили, осталась только семья Димки, отец которого служил еще до войны нашим дворником. Немцы - новые хозяева, гнеби иху мать! - разрешили семье дворника оборудовать под жилье подвальное помещение, там все и ютились. Я же регулярно приходил в наш двор с другого конца города, и мы с моим старым товарищем затевали былые игры. День был жаркий, а в соседнем дворе, именуемом нами «третьим номером», был водопроводный кран, к нему мы и пошли напиться и умыться. Потом мы сидели под каштаном в том же «третьем номере», когда к крану подошла девочка моих примерно лет и сначала подставила под прохладную струю ноги и руки, а потом стала ладошками подбрасывать воду над своей головой. То ли девочка мне понравилась, то ли привлекла затеянная ею игра, но я подошел к крану и тоже стал подбрасывать вверх воду. Девочка завизжала, призывая маму. Из дверей напротив крана выглянула бабенка, обругала меня паразитом и истошно стала звать:

- Ганс, Ганс! Ком! Анечку обижают!

Из-за спины орущей тетки выбежал дюжий немец с заросшей рыжей шерстью голой грудью, подбежал ко мне и влепил пощечину. Я отлетел в сторону и очнулся уже в нашем дворе, куда меня притащили мои товарищи…

Недавно, по прошествии шестидесяти лет, я зашел как-то во двор «третьего номера». Тот кран стоит, правда воды в нем уже нет. И те двери еще не обрушились, за которыми отдыхал веснушчатый немец, когда его позвала наказать восьмилетнего мальчишку его русская подруга. Бедный рыжик, наверное, сковырнулся где-нибудь под нашими пулями, а та девочка, моя ровесница, и теперь проживает, пожалуй, за той дверью.

Если уж я начал говорить о нашем дворе, куда я приходил играть после того, как мы с мамой вынуждены были переселиться к бабушке, то можно продолжить эту тему. Территория нашего двора, посередине которого стояли три корпуса, соединенных на уровне третьего этажа крытой галереей, была довольно большой. Где-то в конце сороковых годов жильцы занялись посадкой деревьев, и мы с папой тоже посадили пять деревьев - одно абрикосовое, две вишни и две сливы. Плодовитей всех оказался абрикос, и обитатели двора до середины восьмидесятых собирали с моего дерева урожай, называя, кстати, это дерево моим именем – вот так! Не зря посадка деревьев считается богоугодным делом…

Но вернемся к той поре, когда мой родной город был оккупирован германской армией. Как я сказал, двор был обширен и очень хорош для самых разных ребячьих игр. К нашим развлечениям во дворе присоединялись несколько детишек из соседних одноэтажных халуп, и набиралось нас вместе с малышами человек семь-восемь. Немцы не препятствовали нам целый день бегать по двору, затевать всяческие забавы. Возможно, что офицерам и солдатам этой, по всей видимости, хозяйственной или что-то вроде того, части приятно было слышать детские голоса – люди же ведь! Нам дарили разные сладости. По весне, помню, солдаты и офицеры одаривали детишек удивительно красиво раскрашенными пасхальными яйцами. Но откуда что берется - мы детишки, старшему из которых было едва десять, относились к немцам свысока, с сознанием морального превосходства, и гостинцы принимали от них снисходительно. Мы, малыши, осознавали себя гордыми хозяевами, в дом которых без спросу ворвались чужаки.

Каждый день во дворе крутились двое наших ровесников, приходивших поутру откуда-то из-за Салгира. Их называли “штифель-бутце” – они чистили сапоги немецким офицерам. Мальчишки эти, у одного из которых был большой круглый живот, - болел, как сам говорил, “водянкой», - пытались примкнуть к нашим играм. Мы отвергали их, открыто осуждая за прислуживание немцам. Бедняги принимали наши упреки с покаянием, но, заслышав “Эй, штифель-бутце!” бежали на зов, таща на спине гремящий деревянный ящик с гуталином и щетками. Немцы им хорошо платили и, кроме того, кормили.

Изредка вся немецкая военная часть, заселившая наш дом, выстраивалась в переднем дворе - по теперешним моим прикидкам там было человек примерно восемьдесят или сто. Детей, конечно, выгоняли со двора, но мы с Димкой забирались на крышу и оттуда наблюдали, как приезжал какой-то генерал (в знаках различия немцев мы со временем стали хорошо разбираться), произносил перед строем речь, на его какие-то призывы строй дружно отвечал четкими выкриками. Потом генерал уезжал, и все расходились.

После освобождения Крыма почти все жильцы вернулись в свои квартиры. Не вернулись только семьи крымских татар, которых в доме было четыре или пять.

…Будучи в Симферополе, я всегда захожу в «наш» двор, где уже выкорчевали старый иссохший абрикос, но на месте тоже моим отцом посаженных вишен и сливы «ренклод» разрослась их поросль. Заглядываю, направляясь в сторону железнодорожного вокзала, и во двор «третьего номера», обращая внимание на глухую, безводную водопроводную колонку. Этот «третий номер» стал омерзителен всей округе еще осенью сорок первого года. Проживала там в одной из двухкомнатных квартир семья – муж, жена, двое сыновей. Каждому из мальчишек, было в сорок первом году по двенадцать или тринадцать лет, но они не были двойняшками – они были, что называется, сводными братьями. Отец одного из них развелся с русской женой и женился на русской же матери другого, ушедшей с сыном от мужа-еврея. С началом войны отец семейства, как положено здоровому мужчине, ушел на фронт, а семья его так и жила бы, как все семьи, и, может быть, дождалась бы конца войны и возвращения живого отца семейства. Но осенью сорок первого, уже после того, как город Симферополь содрогнулся от известия, что всех его граждан-евреев, - и младенцев, и стариков, - созванных расклеенными по городу объявлениями во двор медицинского института, отвезли в крытых грузовиках на расстрел, случилось в «третьем номере» неслыханное злодейство: русский мальчик донес немцам на своего сводного брата. Офицеры из военной комендатуры приехали белым днем на открытом легковом автомобиле, связали мальчику-полукровке руки, заткнули тряпкой рот и посадили на заднее сиденье между двумя молчаливыми солдатами. Мать мальчика разок только двинули прикладом автомата (все знают, как тренированные воины умеют это делать – помните кадры, снятые у телецентра в Вильнюсе в царствование Горбачева?). Крик женщины оборвался, а ее приемному сыну, донесшему на брата, немцы вручили две банки сгущенного молока и шоколад в маленькой круглой коробке. Мать еврейчонка потом оклемалась и куда-то уехала, а тринадцатилетний герой остался в квартире один, получал, сиротка, от сердобольных немцев солдатский паек – ежедневное трехразовое питание, и после войны, говорят, еще долго жил там же, а, может, и по сей день живет в том же дворе.

Хотите плюнуть в ворота этого двора?

Погостив два дня, Керим собрался домой.

- Подожди до завтра, - сказал Ибраим. – Мне в Симферополь надо, вместе поедем.

Оказалось, что в Симферополь Ибраим вез собранные среди немногих в его районе крымских татар, в основном не имеющих прописки, подписи под очередной жалобой в Москву на беспредел местных властей.

- После избиения в милиции и я активистом стал, - сказал Ибраим. – Миллет ишине эпимиз кошылмакъ борджлумыз. Все должны участвовать в народном деле.

- А есть такие, кто не участвует в национальных мероприятиях? – спросил Керим.

- Хе! – усмехнулся Ибраим. – Вот мой сосед Амет. Когда я однажды собрался на митинг в Симферополь, он отказался ехать.

- Анда барсам къарным тояджакъмы? – говорит. - Если я поеду на митинг, сытым буду, что ли? Кто траву на огороде прополет?

Я сердито ему говорю:

- Аш бермеселер сен дуагъада бармаз эдинъ. Ты и на поминки бы не ходил, если бы там не подавали еду.

И даванул на газ. Понимаешь, он сюда из Бухары приехал, там наших мало было, он общался в основном с узбеками и потерял немного национальное чутье. А вот в прошлый раз я завел уже машину, вижу, Амет ко мне спешит.

- Башынъа акъыл кирген экен, - говорю я. – Мозги у тебя просветлели.

Он сначала молчал, а потом проникновенно произнес:

- Если не пойду, то оскорблю память погибших.

Я хотел его спросить, что, мол, во сне духи умерших, что ли, тебе явились? Но потом решил не ехидничать. У него в сорок четвертом все в большой семье погибли.

- А как проходят мероприятия? Без провокаций? – спросил Керим, вспомнив события на митинге в Симферополе.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒