Everything I am (слэш) 42 страница

Нет. Этого мне не надо. Кое-кто должен меня увидеть. Непременно должен. Лишь бы мне его не видеть. Лучше всего вообще не заметить – не притворившись, а по-настоящему. Я ведь даже сказать, что он меня предал, не могу. Он с самого начала ничего не обещал, и наше время действительно кончилось. Да и не было «нашего» времени. Я и он – всегда порознь. Даже когда… Мы ведь ни разу не делили на двоих мысли. Разве что удовольствие. Так почему мне при одном воспоминании о Снейпе хочется с размаху запустить чем-нибудь в стену и заорать? Мне его прибить хочется – а я намереваюсь его игнорировать. Потому что против выступать бесполезно. Ему даже моя магия, которой, кажется, и Дамблдор теперь опасается – не повод для беспокойства. Он ее погасил позавчера, как будто на свечку дунул. Ну и ладно. Я же больше про него не думаю.

- Гарри, Рон, Невилл, - раздается от порога, и в комнату входят все трое: Джинни, Гермиона и Луна. На Джинни черный джинсовый костюм, на Гермионе – открытое вечернее платье, а Луна в наглухо закрытом, но без рукавов. Только когда она проходит к окну, я замечаю, что у платья вырез на спине - глубокий настолько, что видна линия поясницы. Пепельные волосы уложены в высокую прическу, прозрачные глаза накрашены – подозреваю, что тут дело не обошлось без Джинни, у которой рыжая грива тоже забрана наверх, только одна прядь то ли случайно, то ли нарочно выпущена около уха. А гермионины кудри свободно падают на плечи – она, наверное, снова воспользовалась тем средством, которое заставляет их лежать послушно, волосок к волоску.

– Мы готовы, - Джинни подходит к Невиллу и лукаво смотрит снизу вверх. В ярких глазах прыгают смешинки, потому что он глядит на младшую сестренку своего друга, приоткрыв рот. Я и так знал, что у Джинни хорошая фигура, как-никак она капитан нашей сборной по квиддичу – но теперь, в обтягивающей джинсе, она смотрится просто потрясающе – для тех, кто может оценить. Рукава курточки закатаны до локтей, на одной из брючных штанин сделан прорез, в котором светится круглое колено, и когда Невилл предлагает ей руку, на его лице расцветает гордость.

Гермиона подходит к точно так же утратившему дар речи Рону. Ее темно-вишневое платье с открытыми плечами позволяет увидеть в вырез декольте не то чтобы очень много… но Рон уж точно не допустит, чтобы ее приглашал танцевать кто-нибудь, кроме него. А я смотрю на Луну, обегаю взглядом хрупкие запястья, покатые плечи, линию шеи, крупные клипсы, почти полностью закрывающие уши. Если не знать, как открыто платье сзади, кажется, что она оделась не для вечера, а для скромных дружеских посиделок.

- Ты чудесно выглядишь, - говорю я, разбивая затянувшуюся паузу. - Ты красивая.

Луна смотрит на меня очень серьезно, не могу понять, о чем она думает; а потом она слегка вздыхает. По-моему, ей грустно. Но я же искренне сказал? Никогда не пойму, как вести себя с девушками. Это был даже не комплимент, а констатация факта. Рон тоже сказал бы Гермионе, наверное, если бы слова нашел. А он стоит красный как рак и молчит. Больше никто ничего не произносит – две парочки влюбленно смотрят друг на друга, а я отвожу глаза, потому что чувствую, что у нас с Луной вовсе не те отношения, чтобы позволить долгие взгляды глаза в глаза.

- Может быть, пойдем? – как будто читает мои мысли Гермиона. – Алаверды, Гарри: вы классно смотритесь. Все трое. И тебе очень идет этот ансамбль.

Ну, ансамбль – это спорный вопрос, но единственная шелковая серо-голубая рубашка оказалась опять же единственной вещью, которая будет уместно смотреться на предстоящей публичной экзекуции. Мантии не требуются, и то слава Богу. А джинсы я оставил те же самые, будничные. Так что ансамбль – сильно сказано… Однако пора.

- Пойдемте, - соглашается Невилл, встряхивая головой и словно отгоняя наваждение.

Мы выходим из спальни, потом – из гриффиндорской гостиной, где нервно переминаются с ноги на ногу в ожидании подруг несколько наших однокурсников, и начинаем спускаться вниз. Я поступил, как мне велела Гермиона – зелье оказалось и впрямь чудодейственным. Я точно могу не бояться, что оглохну – уши как будто закрыли какими-то защитными пластинками. Я прекрасно слышу голоса друзей – но радостные вопли, которые слышатся уже на подходе к галерее, ведущей к Главному залу, не оглушают.

- Рон!

- Гарри! Невилл!

- Ребята!

- Девчонки!

Два огненно-рыжих смерча вырастают как из-под земли, и вымахавшие чуть не под два метра ростом Фред и Джордж сгребают нас в медвежьи объятия.

- Сестричка! – проникновенно выдыхает Джордж, целуя руку Джинни, а потом хватает ее за талию и подбрасывает вверх, с удовольствием слушая, как она визжит.

- Ах, мисс Грейнджер, вы хороши, как майская роза в цвету… - начинает Фред, хлопает себя ладонью по лбу и поправляется: - Виноват, июньская! – он уже тянется поцеловать Гермиону в щеку, но на пути встречает недвусмысленно сжатый кулак Рона. Гермиона закатывает глаза:

- Ох, Мерлин, Рон… Твоя ревность…

- Это не ревность, - отказывается Рон тут же, делая невинные глаза. Джинни фыркает.

- Гарри и Луна, какой сюрприз, - ну вот, теперь и до нас добрались. – Счастливая парочка, да? А мы ни сном ни духом…

- Фред, сделайте одолжение, - немедленно начинает Рон, видя, как я против воли заливаюсь краской. Кажется, теперь понимаю… И все подумают то же самое - потому что когда у Луны умер отец, именно я о ней беспокоился… А она могла пойти с Лавинией, а пошла со мной… Черт!

- Одолжение? Какое, брательник? – немедленно вклинивается Джордж.

- В сторону отойдем, - говорит Рон серьезно. Так серьезно, что это действует даже на счастливых сверх меры близнецов.

- Что ты собираешься делать? - перехватываю я его за руку.

- Не беспокойся. Я не скажу ничего лишнего, - говорит он мне в ухо, - не хочу, чтобы они вам с Луной персональные танцы ставили и представляли ее, как твою большую и светлую любовь.

От последнего я вздрагиваю:

- Нет уж, не надо.

- И я о том же.

Они отходят в сторону, а я замечаю, что Луна снова вздыхает, глядя куда-то в сторону. Наверное, из-за меня. Но ведь она сама согласилась, и все было нормально – еще вчера!

Пару минут спустя Фред и Джордж кивают, и все трое братьев Уизли подходят к нам.

- Всё о’кей, всё понятно, - Фред выставляет перед собой раскрытые ладони, - всё поняли. Пошли готовить сцену и акустику – двадцать раз уже с утра перенастраивали.

- Так вы с утра здесь? – удивляется доселе молчавший Невилл. – А в Гриффиндорскую башню подняться не судьба была?

- Извини, друг, но не судьба, - виновато улыбаются близнецы, отвечая хором – как в давние времена. – Столько мороки, чтобы все звучало как надо – ты не представляешь.

- Так вы же не музыканты! – негромко говорит Луна. Кажется, громогласный Фред не должен был ее услышать, но он мгновенно поворачивается и отвечает на удивление вежливо:

- Нет, не музыканты. Но если звук будет фонить, хрипеть или просто откажет пара колонок и пропадет стереоэффект, спрос будет с нас – как с ди-джеев, которые всем этим рулят. Так что увидимся на празднике! Время, кстати, уже без десяти. Двигайте в зал, до скорого!

Они убегают, перебрасываясь шуточками между собой, а мы стоим, чувствуя, что выбрались из-под цунами.

- Заводные у тебя братья, - наконец фыркает Невилл. – И здорово за этот год изменились – в школе такими пробивными вроде не были.

- Развернулись, - с завистью смотрит вслед скрывшимся близнецам Рон. – Ладно. В зал так в зал. Давайте Гарри в середину, чтоб его на сувениры не порвали.

У меня такое чувство, что это не праздник по поводу победы. Это выпускной – мой личный выпускной, потому что ничто с завтрашнего дня уже не будет таким как раньше. Даже окончание Хогвартса не будет для меня таким знаковым. Я прощаюсь с собой – тем, каким был. Два последних дня прошли – можно честно признаться – в ожидании этого вечера, в безвременье. А сейчас все кончится. Мое настоящее как «Мальчика-который-выжил» станет прошлым, а вчерашние горести и неуверенность закроются лаковым глянцем настоящего, потому что я смог. Я справился. Я сделал то, что должен был сделать. И смогу в последний раз – не посмотреть, не оглянуться и не сорваться. Я глубоко вдыхаю. Да. Это мой день.

Я уверенно беру Луну за руку, устраиваю ее тонкое запястье у себя на локте, потом улыбаюсь и выпрямляюсь. И мы идем.

Глава 38. Everything I am.

Большой зал украшен цветами всех четырех факультетов, плавающими высоко над головами присутствующих фигурными свечами и – о нет – транспарантами. Хорошо хоть, что они немые, и лозунги вроде: «Да здравствует победа!» и – я зажмуриваюсь – «Ура нашему Гарри» бьют только в глаза, а не в уши. Я бы со стыда сгорел.

Большие факультетские столы убраны, вместо них по стенам в изобилии расставлены маленькие столики – на четверых, шестерых, восьмерых человек. Похоже, намечается настоящая вечеринка, главное, пережить торжественную часть. На столах стоят бутылки с незнакомыми марками. Мне незнакомыми, потому что Рон с Невиллом радостно перемигиваются. Гермиона ненавязчиво сжимает пальцы, свободно покоящиеся на руке Рона – а ногти у нее сегодня длинные:

- Вот только попробуй напиться. Ты меня слышишь?

Рон кивает, пряча лукавую усмешку. Гермиона тоже усмехается, и он тут же перестает веселиться. Должно быть, до сих пор пугается, что Гермиона его насквозь видит.

- Давайте вот сюда, - предлагает Джинни, махнув рукой в сторону уютного столика у стены. – Отсюда прекрасно видно сцену.

Когда только Фред и Джордж успели? Вместо преподавательского стола возвышается огромный диджейский пульт управления, от которого в разные стороны тянутся провода. Колонки, усилители, микрофоны, еще что-то, чему я даже названия не знаю, расставлено, подвешено, разве что не парит в воздухе по всему залу – а отсюда они будут, по всей видимости, этим руководить. Что интересно, провода протянуты не по полу, а чуть ли не под потолком зала, чтобы никто не убился. Вот это я понимаю, длина кабелей. Интересно, Дамблдор лично подсуетился, вызвав именно близнецов на вечер?

Мы устраиваемся за столиком, и Джинни немедленно протягивает руку к бутылке с усыпанной золотыми печатями этикеткой:

- Мне вот этого, пожалуйста! И не особо налегайте, это мое любимое!

- Не наглей, – рекомендует Рон, но бутылку откупоривает. – Не ты одна вересковый мед любишь.

- Вересковый мед? – переспрашиваю я. – А что это?

- Ты не знаешь? – улыбается Луна. – Очень вкусно, тебе стоит попробовать. Честное слово.

- Дамы и господа! – перекрывает наш диалог усиленный микрофоном голос Джорджа. Никакое заклятье Соноруса не требуется. В зале наступает мгновенная неожиданная тишина, все взгляды устремляются на близнецов, стоящих около высоких микрофонов. – Мы собрались здесь в честь окончания великой магической войны. Сегодня не просто праздник, а праздник двойной: мир избавился от угрозы, а наш друг Гарри – от смертельного врага. Браво, Гарри!

Я опускаю голову, чувствуя, как начинают гореть уши. Можно было и без уточнений обойтись, я бы пережил.

- Торжественное слово предоставляется директору школы Хогвартс, профессору Дамблдору! - тоном конферансье провозглашает Фред.

- Благодарю, мой мальчик, – знакомые глуховатые интонации Дамблдора не искажает даже маггловский микрофон. – Но думаю, что буду краток. Каждый из нас, здесь присутствующих, знает, кому обязан своим спокойствием и уверенностью в завтрашнем дне. Все мы испытываем любовь и огромную благодарность к Гарри, который совершил невозможное и одержал победу…

- Гарри был не один, – цежу я сквозь зубы. Джинни бросает на меня быстрый тревожный взгляд.

- …поэтому я с радостью и гордостью хочу вручить тебе, Гарри, орден Мерлина первой степени, чтобы сократить путь до Министерства и торжественные формальности, которых ты так не любишь.

Свет в зале гаснет – под сводами плывет запах задутых одним порывом свечей – а наш столик освещает и выхватывает из темноты внезапный свет прожектора. У меня нет слов. Цензурных – точно нет. Все смотрят на нас – а я-то надеялся не привлекать лишнего внимания! Впрочем, мне любое внимание кажется излишним. Лишь бы все забыли потом, где мы сидим. Мечтай, Гарри.

- Пожалуйста, Гарри, выйди сюда, - приглашающим тоном произносит в прежней звенящей тишине Фред. Я слышу, как зал затаивает дыхание. Зачем я пришел? Это даже не цирк… Это гладиаторская арена.

- Я не пойду, – качаю я головой, и плевать, видят это за соседними столиками или нет. – Мне не нужен этот орден. Он за убийство. И даже если он кому и полагается по праву, так не мне.

- Ты должен пойти, – говорит Невилл спокойно, – не малодушничай. Это только пять минут. А потом можешь его выбросить или подарить Гермионе как подвеску.

- Вы что – знали? – я поворачиваюсь и тяжело смотрю на него.

- Мы все знали, Гарри, – отвечает вместо Невилла Луна. – И ты тоже. Выйди – а потом будем пить вино и танцевать.

Я бы вышел… Если бы дело было только в ордене. Но там рядом – стол, накрытый для преподавателей. И я в самом деле не знаю, что хуже – увидеть, что он там, смотрящий на меня со своей скептической усмешкой как на пустое место и думающий, что я наслаждаюсь моментом – или узнать, что его там нет. Что мое имя на этих ужасных плакатах отбило у него всякое желание присутствовать.

Я парой движений поправляю слегка выползшую из-под ремня рубашку, отбрасываю назад волосы. Арена так арена. Смотри на меня – а я на тебя не буду.

- Удачный цвет, - говорит Гермиона вполголоса, напряженно переплетя пальцы.

- Что?

- Очень удачно подобранная рубашка, – повторяет она невыразительно. Кто о чем, а Гермиона вдруг о внешнем виде. Беспокоится, как я буду смотреться? Я встаю. Пока я иду, лавируя между столиками, к возвышению, на котором стоит директор с алой бархатной коробочкой в руке, свет прожектора сопровождает меня, ни разу не выпустив из освещенного круга. Не забыть бы потом убить за это Фреда и Джорджа. Преподавательский стол остается справа, я так сжимаю челюсти, что делается больно, но мне удается не бросить туда ни одного взгляда. Даже мельком. Я подхожу к директору и смотрю на него, не пытаясь скрыть, что хмурюсь.

- Я же сказал, что мне это не нужно, сэр, – говорю я, отвернувшись от микрофона.

- Гарри, я прислушался ко всем твоим просьбам, но в этой – и только в этой – вынужден отказать, – так же тихо отвечает директор. – Ты оскорбишь всю магическую общественность, если не примешь орден. Он вручается тебе по праву.

- Ладно, – я переступаю с ноги на ногу, – давайте только поскорее.

Все время, пока Дамблдор, продолжая что-то говорить, открывает футляр, извлекает оттуда золотую бляху – я даже не рассматриваю, как она выглядит – и прикалывает ее к моей рубашке, я смотрю в темноту – ориентировочно туда, где сидят мои друзья. И исчезнуть ведь отсюда по-тихому теперь не получится: все кроме них решат, что я приходил ради ордена и нарочно повыламывался перед получением.

- Поздравляю, Гарри, – говорит Дамблдор, протягивая мне руку. Я замечаю, что в его голосе официальности стало больше, чем отеческой доброты, и это мне импонирует. По крайней мере, можно рассчитывать на честность. – Мы гордимся тобой.

- Спасибо, сэр, – говорю я очень вежливо, – только вы преувеличили мои заслуги. Если бы не помощь… – он тревожно глядит на меня во время этой заминки, и я усмехаюсь его почти-испугу: – не помощь всех моих друзей, у меня ничего бы не получилось. Это не только моя награда.

Лишь несколько человек в зале слышат двойной смысл, который я вкладываю в свои слова, но только их мнение и имеет цену.

- Конечно, Гарри, конечно. Скромность всегда была одним из твоих главных качеств, – примирительно говорит Дамблдор, и я явственно слышу справа фырканье. Знакомый короткий резкий выдох. Мне тоже хочется усмехнуться, но в лице ничего не меняется:

- Это не скромность. Это правда. Могу я идти? Иначе, боюсь, верескового меда мне не достанется.

Смех и аплодисменты оглушили бы, если бы не гермионино зелье. Я прищурившись смотрю на Дамблдора, он отвечает не менее пристальным взглядом. Я выполнил то, что вы от меня хотели, молча говорю я. Теперь дайте уйти. Дамблдор кивает. Я тут же спускаюсь с четырех ступенек импровизированной сцены. Прохожу на свое место, не оборачиваясь, и знаю – знаю абсолютно точно – когда так жжет между лопатками, он смотрит мне в спину.

- Что ж. Поскольку официальную часть сегодняшнего мероприятия на этом можно считать закрытой, предлагаю переходить к развлекательной, – бодро говорит директор, убедившись, что я уселся на свое место. – Передаю командование вечером близнецам Уизли и надеюсь, что их дискотека хотя бы вполовину так хороша, как о ней говорят бывавшие там люди. – Он подмигивает и уступает место у микрофона будто материализовавшемуся из воздуха Джорджу. Тот широко ухмыляется:

- Сегодня здесь собрались только наши ровесники – хэй, малыши-третьекурсники, это и вас касается, и даже первого и второго курсов, которых загонят спать через три часа – но до этого времени вы оторветесь по полной! А раз здесь нет ни родителей, ни представителей власти – разумеется, это не касается наших уважаемых преподавателей, – он коротко кланяется в их сторону, – то это дискотека, а не прием, и музыка будет соответствовать! Итак, мы начинаем!

Первый танец, как водится, открывают преподаватели. Медленный, постепенно ускоряющий ритм вальс раздается сразу со всех сторон – громко, но не оглушающе, как будто музыка накатывает волнами. Мы переглядываемся, и Рон озвучивает общее мнение:

- Под это не пойдем.

Согласно кивнув, Джинни вытягивает вперед руку со все еще пустым бокалом:

- Может, для начала все-таки выпьем? И налей Гарри меда, он не пробовал.

- Сам помню, - бурчит Рон, разливая всем густую пахучую жидкость. Она пряно пахнет летним лугом и сотами.

- Ну что же… За победу, - говорит Гермиона в повисшей паузе. – За тебя, Гарри.

- За тебя, - хором подхватывают остальные. Я перевожу взгляд с лица на лицо, чувствуя, как дрожат губы, и улыбаюсь:

- Спасибо, ребята. Надеюсь, это и правда был конец всей истории.

- Или начало новой, - философски замечает Невилл, - ладно, будь здоров. И давайте же выпьем!

Мы смеемся и чокаемся, я смотрю на шесть рук, сошедшихся над столом, и думаю о том, что счастлив. Не могу не быть счастлив сейчас. Кажется, это уже даже правда.

Преподавательский состав танцует вальс – Дамблдор кружит МакГонагалл, Флитвик, несмотря на свой миниатюрный рост – профессора Стебль, Трелони и профессор Вектор пригласили друг друга и медленно проплывают мимо нас – обе в строгих вечерних платьях. Я отхлебываю из своего бокала, смакуя во рту мед, и смотрю на Снейпа, который ведет мадам Пинс. Его руки уверенно поддерживают ее на поворотах, одна лежит на талии, вторая держит руку библиотекаря, фиксируя танцевальную позу. Отсюда кажется, что их пальцы переплетены. И еще почему-то – что Снейп бледен. Наверное, ему весь этот шум-гам вокруг моей персоны уже оскомину набил. Я глотаю мед и поворачиваюсь к Луне, которая смотрит на меня, ожидая, что я скажу по поводу продегустированного:

- Ну и как?

- Горчит немного. А впрочем, в самом деле нормально. Можно мне еще – тут количество бутылок сегодня ограничено или нет?

- Насколько я понимаю, нет, - со значением поднимает бровь Невилл. – Или ограничение не распространяется на наш столик.

- Почему? – поворачивается к нему Гермиона.

- Добби, - только и произносит Невилл в ответ, и я понимающе усмехаюсь. Что ж, значит, появилась программа-минимум: не напиться вместо Рона. Или напиться? Нет – не буду. Хочу до конца и в деталях запомнить происходящее.

Новая песня, которая раздается из колонок по всему залу, уже быстрая. Кроме того, близнецы, наверное, решили, что раз уж не могут предложить живой музыки, то дискотечное оформление должно быть на высоте. По стенам разбегаются разноцветные блики и многочисленные искорки. Они даже звездный шар где-то умудрились достать и трансфигурировать – размеры впечатляют.

- Эх, - говорит Джинни, потягиваясь и вставая, - ну, кто как, а я танцевать.

Немного подумав, Невилл присоединяется к ней, а мы вчетвером пересиживаем еще две песни – пытаясь разговаривать и не охрипнуть. Хорошо, что стол небольшой и через него можно нагнуться почти к уху собеседника.

- Гарри! – говорит Гермиона, я читаю у нее по губам свое имя и наклоняюсь вперед:

- Да?

- Пойдем танцевать!

Я как можно энергичнее мотаю головой.

- Пойдем-пойдем, - не обращает она внимания, - нечего киснуть. Люди близнецам за их дискотеки деньги платят, а мы сидим!

- Да ты же сама терпеть не могла такие тусовки! Ты бы и даром не пошла, если бы не этот вечер! – возражаю я. – Не хочу я там дергаться!

- Вставай давай!

Ну почему она всегда такая настырная? Я молча отодвигаюсь и еще раз наполняю медом бокал. Бутылка, видимо, зачарована на неиссякаемость. Гермиона наклоняется к Рону и что-то говорит ему, время от времени пожимая плечами. Он с минуту слушает, потом кивает и встает.

- Луна, не хочешь пойти потанцевать? – спрашивает он у притихшей в последние десять минут рэйвенкловки. Она несколько удивленно поднимает глаза, потом молча встает и подает ему руку. Правда, под такую мелодию танцевать вместе означает только ритмично дрыгаться друг против друга, но это, видимо, не имеет значения. Я прослеживаю взглядом, как они доходят до танцующих, как вливаются в толпу, и отворачиваюсь – как раз для того, чтобы увидеть, что Гермиона встала и нависает надо мной, как неотвратимый рок.

- Гарри, я кому сказала – подъем!

Я сердито смотрю на нее снизу вверх и отказываюсь подняться. Тогда она тянет меня за руку. Чтобы не выглядеть полным идиотом, я встаю и уже готовлюсь высказать ей все, что думаю по этому поводу, но Гермиона быстро прижимает к моим губам указательный палец, а потом кладет руки на плечи и снова приближает свои губы к моему уху.

- Гарри, напиться – это не вариант и не выход, - говорит она, и я не могу даже сделать вид, что не слышу – ее зелье работает превосходно.

- Да не собираюсь я напиваться… - начинаю я, но она не дает закончить фразу:

- А что ты в таком случае делаешь? И вид у тебя очень мрачный. Вы такие здесь одни, наверное. А ведь главные герои.

- Ты о ком? – я чувствую, что от лица отхлынула кровь, так уверенно она это произнесла.

- О тебе и о Снейпе, разумеется, - вздыхает Гермиона, теплое дыхание касается моей шеи. – Слушай, не знаю, что там у вас произошло – и, заметь, не спрашиваю. Но я вижу, что вы оба как палкой пришибленные. Я же не слепая. Ты сегодня так здорово выглядишь – сколько раз тебе надо сказать, чтобы ты поверил? – тебе так идет этот голубой цвет… Если бы я знала тебя меньше, решила бы, что это провокация… Ну сделай же что-нибудь, Гарри! Что ты здесь – всю ночь просидишь?

- Да что я могу сделать, - меня прорывает, но я не повышаю голоса: - Он меня выкинул. Сказал, что все, ради чего мы встречались, кончено. Исчерпано. Финиш, понимаешь? Я должен еще что-то делать? Я не знаю, что. Я все ему сказал. Он велел убираться. Я ему сто лет не нужен.

- То-то он глаз с тебя не сводил на вручении.

Я чувствую, как на лице проступает ухмылка:

- Еще бы. Заело, наверное, что я на него внимания не обратил. Ничего – танец преподавательский уже кончился, так что его и в зале-то нет. В любом случае можно не дергаться.

- Он уже минут пятнадцать как стоит у одной из колонн и смотрит в нашу сторону! – кричит Гермиона неожиданно. Наверное, на ней сказывается обстановка – раньше она никогда так не повышала на меня голос – и в нем не было таких интонаций. А уж что именно она говорит…

- Врешь! – кричу я в ответ и уже собираюсь демонстративно оглянуться по сторонам, чтобы уличить ее во лжи, но Гермиона вцепляется мне в плечи:

- Твою мать, Гарри! Стой спокойно и прекрати вести себя как дурак! Ты пойдешь танцевать – и ты будешь танцевать, потому что если тебе так хочется продемонстрировать безразличие, то это надо делать грамотно! Ты герой этого праздника – и это правда, в любом случае это правда! Тобой восхищаются! Так веди себя так, чтобы Снейпу стало жаль, что он от тебя отказался!

- Не буду я ничего делать для этого! – я зло отбрасываю от себя ее руки. – Не надо вести со мной воспитательных бесед – не время, не место, и вообще уже поздно, я взрослый!

- Ты? Взрослый? – она так знакомо кривит губы, что я вздрагиваю. – Не будь трусом – тогда, может, я тебе и поверю.

- Я не трус! Я не хочу танцевать! Я не хочу всего этого! Я хочу свалить отсюда и не могу, потому что на меня все пялятся!

- Ты еще зарыдай!

Если бы она была парнем, я бы ее ударил. Но Гермиону я ударить не могу – поэтому только мрачно смотрю на нее и делаю попытку еще раз сесть на стул. Она заступает мне дорогу к нему:

- Еще раз и по буквам: Гарри, ты будешь танцевать. Ты хорошо танцуешь – в гостиной у тебя всегда здорово получалось. Давай. Ты можешь это сделать. Даже если тебе больно – ты хочешь, чтобы он видел твою боль?

Я закрываю глаза и медленно считаю до трех. Видел мою боль? Он видел только, когда мне было физически плохо. Сегодня я удачно держу лицо – я знаю, что удачно, потому что периодически сам верю разыгрываемой роли. Так что ничего он не видит. И Гермиона врет – он не смотрит на меня. Я бы знал. Песня заканчивается, и Гермиона вздыхает:

- Так. По меду – и на танцплощадку. Ты меня понял?

Я удивленно открываю глаза и вижу, как она разливает сладкий, горячащий кровь напиток. Мы молча чокаемся – причем она неотрывно смотрит мне в глаза – ставим опустевшие бокалы на стол и беремся за руки.

- Пошли, - говорит она решительно. Мне не остается ничего другого кроме как подчиниться. Можно же позволить хоть кому-то решать за меня? Даже если я соглашаюсь на это осмысленно, а не так, как с ним. С ним… Он меня просто не спрашивал, он делал. А мне это нравилось.

Приехали. Только таких открытий самого себя мне и не хватало.

Прежде чем я понимаю, что Гермиона вытащила меня в середину зала, до меня доходит, что песня будет медленной. По первым тактам было не разобрать, но сейчас… И отступать некуда. Я негодующе смотрю на Гермиону, она задорно улыбается и кладет руки мне на плечи:

- Надеюсь, за это Рон нас не убьет.

Я безнадежно качаю головой, а потом неожиданно для самого себя смеюсь. Искренне, без надрыва, которого боялся. Гермиона всегда добивается того, чего хочет. Вот сейчас ей захотелось со мной танцевать – и мы будем это делать. Я опускаю руки ей на талию, она проводит ладонью по моему затылку, приглаживая длинные и все равно взъерошенные волосы. Я не знаю эту песню. Танцующих пар не очень много, но Джинни с Невиллом и Луна с Роном здесь – одни улыбаются друг другу, вторые серьезно и сосредоточенно о чем-то разговаривают. Гермиона не прижимается ко мне, за что ей большое спасибо, зато водит кончиками пальцев по моим плечам. Как бы Рон и вправду нас не убил. В конце концов я смотрю ей в глаза:

- Что ты делаешь?

- Что надо, - следует лаконичный ответ, - пожалуйста, сделай вид, что танцевать тебе нравится.

- Да ты и неплохо танцуешь, что его делать-то? – недоуменно пожимаю я плечами, и Гермиона морщит нос:

- Тогда сделай вид, что тебе очень нравится. Если бы ты знал, что происходит, тебе бы и нравилось, я тебя уверяю.

- А что происходит? – наученный первым опытом, я не оборачиваюсь, но голос меня выдает: - На нас опять кто-то смотрит?

- Нет, - с искренним удовлетворением отзывается она, - вот как раз теперь на нас показательно не смотрят. Примерно как ты десять минут назад. Только у него не вересковый мед. У него, по-моему, виски.

- Ты что – с такого расстояния видишь содержимое чужих стаканов? – интересуюсь я, не уточняя, о ком идет речь. Зачем притворяться.

- Нет, но текучесть жидкости при наливании из бутылки в любом случае заметна. Скорость розлива от этого повышается.

- Ты безнадежна, - я смеюсь, - ответственно тебе говорю, что таким образом школьные знания едва ли кто применял.

- Должны же они служить в повседневной жизни.

Танец заканчивается, и мы останавливаемся. Друзья пробираются к нам.

Близнецы время от времени называют песни, которые ставят, но я не прислушиваюсь. Как ни странно, Гермиона оказалась права – я действительно начал получать от происходящего удовольствие. Мы танцуем, иногда возвращаясь к столу – посидеть, отдышаться, выпить холодной воды. На столе появился запотевший глиняный кувшин с теми же свойствами, что и у бутылок с медом и красным вином. Он неиссякаем. Вино открыли Рон и Невилл и несколько минут пытались объяснить мне происхождение винограда и магические свойства местности, где он произрастает. В конце концов они оставили попытки перекричать друг друга и просто чокнулись со мной – я остался верен меду.

На очередной медленный танец я, помня о том, что обещал, приглашаю Луну. Ее тонкая талия под моими руками легко изгибается, когда мы скользим в такт музыке, а ладони на плечах чуть подрагивают, когда мои волосы задевают ее пальцы. Я не решаюсь спросить, почему Гермиона велела мне не быть «безнадежным представителем мужского рода» и пригласить ее в обязательном порядке. Глядя в ее глаза, которые сегодня голубые, а вовсе не серые, я только смущенно улыбаюсь и стараюсь в самом деле не встать ей ненароком на ногу. Она танцует как-то совсем иначе, чем Гермиона – как будто боится лишний раз меня коснуться. У Гермионы это получалось само собой, а у нее выходит с некоторым усилием. Всякий раз, когда Луна нечаянно прижимается ко мне, она улыбается и отодвигается. Я раньше никогда толком не танцевал с девушками – опыт четвертого курса здорово подточил мою уверенность в себе, но теперь понимаю, что, наверное, дело было не в танцах. Дело было в Парвати. И в том, что она была – не Чу. Я не могу представить себе того, кто пригласил бы танцевать меня – и не разрешаю себе об этом думать ни секунды. Я приглашаю сам. И мне нравится. А потом, когда все это кончится, будет хоть, что хорошего вспомнить. Я не смотрю, здесь ли он еще. Мне безразлично.

⇐ Предыдущая 36 37 38 39 40 414243 44 45 Следующая ⇒