К Р Ы С Ы

Крысы появились внезапно. Они приближались по неширокой, утоптанной дорожке, петлявшей среди кочек, поросших сорняками и мелким кустарником. Останавливались, поднимаясь на задние лапы, и принюхивались, быстро и нервно подергивая острыми, щетинистыми мордами. Они улыбались. Длинные верхние зубы, темно желтые, а иногда и коричневые то и дело появлялись под вздернутыми верхними губами. Крысам нравился запах. Подвижные крысиные носы дрожали от удовольствия. Казалось, они жили своей собственной, независимой от их хозяев жизнью, совершая только им понятный магический танец Экстаза Конечного Запаха. Им не просто нравился запах, запах приводил их в состояние эйфории от достижения конечной цели их существования. Запах был найден.

Поднимаясь на задние лапы, крысы покачивались в танце, делали короткие перебежки и вновь поднимались, продолжая прерванный вальс. Некоторые из них перемещались вперед, прыгая на задних лапах, как тушканчики, не касаясь земли передними.

Запах. Это был ИХ запах. Запах конечной цели. Запах был впереди, совсем рядом, и исходил этот запах от человека.

Человек стоял, прижавшись спиной к куче старых автомобильных покрышек, сваленных недалеко от старого шиномонтажного фургона. Человек был один. Его одиночество восхищало крыс своей гармонией с окружающей крыс природой. В своем одиночестве человек был прекрасен среди бутылочных осколков, обрывков проволоки, смятых пакетов и кусков полиэтилена. И среди проросшей сквозь мусор зеленой травы и кустарника. Крысы нашли его. И они шли к человеку. Они жаждали его. Вожак был размером с кошку и шел в центре танцующей серой массы.

Груда покрышек, прижавшись к которой стоял человек, была свалена чуть в стороне от дорожки, по которой двигалась стая. И прижимался к ней человек потому, что бежать ему было некуда. С одной стороны Крысиной Дороги была эта чертова груда резины, с другой – глубокий овраг с отвесной стеной, уходящей вниз метра на три. По самой же Крысиной Тропе двигались крысы, и двигались они с двух сторон.

Не торопясь и пританцовывая, навстречу первому крысиному ансамблю двигался второй, словно зеркальное отражение первого, и человек почувствовал себя тем самым зеркалом, в центре которого и должны были столкнуться отражения серых танцоров.

«Этого не может быть, - подумал человек, когда танцующие серые потоки потянулись к нему, так и не сойдясь у магической зеркальной стены в центре тропинки. – Они не могут меня сожрать. Они боятся людей. Господи, почему же я не ору?»

И тут до него дошло, что все это время крысы двигались молча. Ни одна крыса не издала ни единого писка за все время сумасшедшего танца.

«Наверное, они не пищат, чтобы не заглушить музыку, под которую они танцуют. (Бред! Я не слышу никакой музыки.)»

Тем временем крысы стали сбиваться в две бесформенные кучи, забираясь одна на другую, образуя два растущих холма, на вершинах которых, как два африканских божка, сидели вожаки танцевальных групп.

«Они – мертвые», - подумал человек.

Божки не шевелились. Они уставились своими бусинками в глаза человека и перестали дышать.

-Да, они – мертвые, - подтвердил человек и почувствовал, как по ногам потекло что-то теплое. – И я тоже – мертвая. Почему я не надела брюки? Кажется, я описалась.

Две шевелящиеся серые пирамиды выросли уже настолько, что глаза крысиных Предводителей-Божков оказались на уровне ее глаз. И тогда Божки поехали к ней. Они ожили и стали тянуться своими улыбающимися мордами к ее лицу. Они словно хотели поцеловать ее. Им очень хотелось пищать от раздирающего их восторга, но они не смели. Она поняла, что они почему-то не смеют. Они подъехали еще ближе. Их голые хвосты хлестали по вершинам шевелящихся живых пирамид. И, когда основания этих пирамид поползли по ее ботинкам и теплой шевелящейся массой окутали ее ноги, она заорала.

Божки, сидящие на вершинах пирамид на мгновение замерли, протянув к ней короткие передние лапы, а потом с визгом прыгнули ей на плечи и просунули носы в отверстия ее ушных раковин. Серые пирамиды рассыпались, закрыв до колен ее ноги, превратившись в визжащую массу. Хвосты крысиных вожаков обернулись вокруг ее шеи и стали сжимать ее короткими, пульсирующими толчками.

«Они задушат меня. Они хотят меня задушить», - мелькнуло у нее в голове, и она схватила крыс за шерстистые спины, пытаясь оторвать их от себя.

Крысиные хвосты продолжали свои пульсирующие нервные движения, но давления на ее шею не увеличивали.

«Что они делают со мной? Что они хотят со мной сделать?» - истеричная мысль билась в ее воспалившемся мозгу, и, зная ответ, она сама себе боялась признаться в этом.

-Они хотят изнасиловать меня. Господи, Боже, они хотят изнасиловать меня, только не знают как.

Что есть мочи она рванула крысиные тушки. Голые хвосты сорвались с ее шеи, оставив на ней тонкие, кровавые полоски. Крысиные предводители визжали и извивались в ее руках. Она отшвырнула их и попыталась вырваться из серой, шевелящейся массы. Клубок, шевелящийся вокруг ее ног, на мгновение замер и ощетинился вытянутыми наружу, голыми хвостами, а затем с визгом перевернулся, выставив наружу острые, усатые морды.

-Убирайтесь! Убирайтесь прочь! – завизжала она, поднимая руки над головой, подальше от шевелящихся тварей.

И тут на самом верху сваленных в кучу покрышек, к которым прижимал ее чудовищный шевелящийся клубок, появилась новая крыса. Прыгая вниз с покрышки на покрышку, крыса добралась до ее головы, с головы по плечам и груди скатилась вниз и, цепляясь за колготки, стала забираться вверх, добираясь до промежности. Сунув руку под юбку, она схватила теплый, мокрый комок, шевелящийся между ее ног, и, разрывая колготки, за которые цеплялись крысиные коготки, оторвала его от себя. Крыса, которую она держала теперь перед собой, была мокрая от крови.

Не переставая визжать, девушка отбросила ее от себя и вновь рванула ноги из шевелящейся массы. Внезапно масса подалась, отпустив ее, и она упала, выставив вперед окровавленные руки. Отпустив ее, стая рванулась к тому месту, куда отлетел брошенный девушкой кровавый комок, и сплелась вновь в хвостатую, серую массу. Шевелящийся клубок рассыпался и образовал круг, внутри которого стоял один из вожаков, держа окровавленную крысу в зубах. Перехватив перепачканного кровью собрата передними лапами, вожак с хрустом откусил ему голову. Появившийся из-за его спины второй крысиный Царь, впился зубами в кровавые ошметки, пытаясь присвоить добычу себе. Внутри визжащего серого кольца двое царей рвали на части серую тушку, и это совсем не напоминало праздничный обед. Это была казнь. Цари казнили преступника с явного одобрения обеих стай.

Не переставая визжать, девушка вскочила и бросилась по дорожке в сторону фургона шиномонтажников.

«Только бы добежать! Только бы добраться до фургона», - думала она. За ней неслись крысы.

Шиномонтажный фургон отделяла от дорожки полоса растительности не более пятнадцати метров. Свернув с дорожки, девушка кинулась к нему. Оступившись на кочке, она снова упала, разбив колени и локти о щебенку, сквозь которую прорастали чахлые кустики. Ее юбка зацепилась за один из них. Девушка рванулась, оставив на кусте клок материи и, прихрамывая, побежала к фургону.

«Кровь, - думала она. – Почему у меня кровь? Я не описалась. Это – кровь. Чертова крыса не успела ничего мне сделать. Она не успела, чертова сука. Это у меня месячные. Чертовы месячные, опять не вовремя».

Она обогнула фургон с тыльной стороны и бросилась к двери.

-Помогите! Ради Бога, помогите! – она дергала за ручку металлической двери.

Дверь была заперта. Девушка повернулась в сторону асфальтовой площадки перед фургоном и прижалась спиной к двери. Асфальтированную площадку для подъезда автомобилей заливала серая стая. Она выстраивалась в шахматном порядке, образуя на асфальте подобие шахматной доски. Шевелящиеся серые крысиные клетки чередовались с гладкими асфальтовыми. Клетки шевелились, подрагивали, но сохраняли четкие границы. Внезапно дрожание клеток прекратилось. Повернувшись мордами к девушке, крысы легли на асфальт, раскинув лапы и вытянув голые хвосты. По свободным от крыс асфальтовым клеткам прыгали вожаки, разыгрывая только им одним известный крысиный дебют.

-Я не играю в шахматы, - заорала она. – Слышите, вы, вонючие твари, я никогда не играла в эти гребанные шахматы.

Крысы-гиганты остановились в центральном асфальтовом квадрате, сели на задние лапы и превратились в мертвых африканских божков. Четыре маленьких солнца отразились в омертвевших бусинках глаз. Мышиные квадраты рассыпались и перестроились в большую букву А. Под основанием буквы сидели Божки.

-Отпустите меня. Ну, пожалуйста, отпустите меня. – Девушка прижала руки к груди и слезы потекли из ее глаз.

Прижимаясь брюхом к асфальту, крысиные вожди подползли к ее ногам и стали слизывать с ее ботинок еще не успевшие свернуться капельки крови. За их спинами, распластавшись и вытянув хвосты лежала буква А.

Оттолкнувшись спиной от металлической двери, прихрамывая и спотыкаясь, девушка пошла в сторону домов. Слезы текли по ее щекам. Из-под рваной юбки свисали лохмотья колготок. Никто не преследовал ее. Дойдя до автобусной остановки, она остановилась, села в подъехавший автобус и поехала домой.

Стоя на задней площадке, она отвернулась к окну и изо всех сил сжала металлический поручень. Потом резко обернулась и, глядя в ошеломленные глаза пассажиров, крикнула: - Ну, что уставились? Какого члена вы на меня так смотрите? Какого гребанного члена вы всегда на меня ТАК смотрите?

Она рванулась к открывшейся двери, оттолкнув по пути толстую тетку с двумя огромными сумками.

-Отвали, сука, - крикнула она ей и выскочила на остановку.

Сумки вылетели из рук толстухи. Из одной из них вывалился на пол сочный кусок ветчины.

-Сама ты – сука, - завизжала она. – ТЫ – ПЬЯНАЯ СУКА! ТРАХНУТАЯ, ЧЕРНОЖОПАЯ СУКА! ТЬФУ! – тетка плюнула вслед.

Кристина открыла глаза оттого, что кто-то взял ее за руку. Она лежала, закрытая одеялом до подбородка, и рука свешивалась с кровати. В комнате, где она находилась, было темно.

-Кто это? - спросила она и попыталась подняться.

-Лежи, лежи, Кристиночка, это я, - голос ее матери слегка дрожал.

-Сейчас ночь? Почему так темно? – Кристина села. – Включи свет.

-Ложись, ложись, тебе нельзя волноваться, - в голосе матери послышались панические нотки.

-Включи свет. – Кристина опустила ноги на покрытый линолеумом пол. – Где мы?

-Сейчас, сейчас. Господи, да помогите же мне. – Голос матери сорвался, и она заплакала.

-Что происходит? Где я? – Кристина откинула одеяло.

Одеяло было шерстяное, а не ватное – Кристинино. Таким одеялом она никогда не укрывалась.

-Не волнуйся, все в порядке. С тобой ничего больше не произойдет. – Мужской голос испугал Кристину больше, чем темнота вокруг.

-Кто это? Кто здесь? – Кристина попыталась забраться поглубже на кровать, но только больно ударилась локтем о стену, к которой та была придвинута. – ВКЛЮЧИТЕ СВЕТ!

-Гексенал, быстро. – В голосе мужчины, отдавшем команду, звучала тревога.

Мягкие женские руки дотронулись до руки и мгновенно сжались на ней железной хваткой, как только она попыталась вырваться. Другие руки быстро затянули на плече жгут. Кристина почувствовала, как игла входит в вену, и через мгновение все кончилось.

Сергеич, санитар психиатрического отделения городской больницы бросил тряпку в ведро с грязной водой и пошлепал в туалет. Там он вылил воду в унитаз, отжал тряпку, сполоснул ведро и присел на банкетку перекурить. В пачке оставались еще шесть сигарет «Прима», и самое время было использовать одну из них. Он посмотрел на часы – десять тридцать. Через полчаса придет Тамара и откроет шкаф. Он размял сигарету, чиркнул зажигалкой и с наслаждением затянулся.

«Тамара, - подумал он. – Есть все-таки еще нормальные люди на свете. Хорошо, что они есть. Очень хорошо».

Он опять глубоко затянулся, так, что засвербило в горле, и длинно откашлялся.

«Интересно, помнит она или нет? – подумал он. – Если бы все было как раньше, все бы помнили. Да, раньше-то уж никто бы не забыл.

Он высморкался в руку, встал и сполоснул руку под краном.

«Да, - подумал он, - раньше я себе такого не позволял». Он вытащил из бокового кармана зеленой служебной куртки смятый носовой платок и еще раз высморкался. Затем аккуратно сложил платок и убрал в карман.

Сергеич еще раз посмотрел на часы – десять сорок одна, затянулся, посмотрел на короткий окурок и бросил его в унитаз.

-Губы жжет и носу жарко, а хабарик бросить жалко, - процитировал он и посмотрел на часы. Десять сорок две.

Сергеич ещё раз ополоснул ведро, промыл тряпку, набрал в ведро свежей воды и отправился в коридор за шваброй. Вернувшись со шваброй в туалет, он сполоснул ее под краном, обмотал тряпкой, поставил швабру на кафельный пол и посмотрел на часы. Десять сорок восемь.

«Это уже кое-что», - заметно повеселев, подумал Сергеич.

Он вытащил пачку «Примы», с сомнением посмотрел внутрь на остатки, затем решительно достал одну и прикурил не разминая. Подойдя к окну, он посмотрел на улицу. К приемному отделению подъехала «Скорая». Из кузова вылезли два санитара, вытащили носилки с лежащим на них человеком и понесли их в приемный покой. Молоденькая врачиха появилась из кабины, многозначительно посмотрела на часы и открыла папку, которую держала в руках.

«Да-да, мы проверяем диагноз, - подумал Сергеич. – Жаль, что нас в этот момент не видит главный врач. Мы так ответственно относимся к своей работе. Нет, к своему призванию, к своему ДОЛГУ.

Тут ему самому стало противно от нахлынувшей на него вдруг злости. В принципе, она – молодец. Долг он и есть долг. Дай ей Бог. Он посмотрел на часы и бросил окурок в унитаз – десять пятьдесят шесть – пора. Сергеич подхватил швабру, ведро и вышел в коридор.

С ведром и шваброй он почти добежал до поста дежурной медсестры, поставил ведро на пол, чуть не расплескав содержимое – руки заметно дрожали, и посмотрел на сестру.

-А что, Танечка, Тамара еще не пришла? – стараясь говорить равнодушно, спросил он. – Который же сейчас час? Часы у меня что ли вперед?

Танечка - молоденькая, пухленькая, двадцатидвухлетняя медсестра посмотрела на часы, отложила бумаги и, достав из-под стола туфли, в которых ходила по улице, стала переобуваться. Босоножки, в которых она ходила в отделении, задвинула под стол и стала перебирать содержимое своей сумочки. Сергеич взял швабру и стал елозить тряпкой по линолеуму перед постом дежурной сестры.

-Да придет она сейчас, - не переставая копаться в сумочке, чтобы не поднимать на него глаз, сказала медсестра Танечка, - куда она денется?

«Не дам. Ни за что не дам, - подумала она про себя. – Хоть дыру протри своей шваброй. Плевала я на твое прошлое».

«Ну-ну, - подумал санитар психиатрического отделения городской больницы, - вижу, что не получишь от тебя ни хрена. Не ройся ты в своей сумочке. Совесть что ли там потеряла? А, нет, там у тебя вставной мозг. Отдел памяти».

-Мне под столом протереть надо, - сказал он вслух. – Вы бы подвинулись что ли?

В этот момент в застеленном желтым линолеумом коридоре послышались знакомые шаги.

-Слава Богу, - брякнула, глядя санитару в глаза, Танечка и выбралась из-за стола. – До свидания, - громко сказала она и быстро пошла навстречу спешившей Тамаре.

-Назначения и истории болезней на столе, - сказала она Тамаре Петровне, встретившись с ней на половине дороги из отделения. – Здравствуйте, Тамара Петровна.

-Беги, беги, - махнула ей старшая медсестра, - устала небось, - и пошла на пост.

-Здравствуйте, Тамара Петровна. Я Вас приветствую категорически! – громко и шутливо поприветствовал ее Сергеич и прислонил швабру к стене.

Тамара Петровна остановилась и протянула ему руку. – Доброе утро, Олег Сергеевич. Здравствуйте.

Стараясь, чтобы она не заметила пробивающей его дрожи, он осторожно пожал ее пальцы.

-А пальцы у Вас все такие же прекрасные, и улыбка совсем не изменилась. Эх, Тамара Петровна, помню тот день, когда впервые увидел Вас в этом коридоре. Помните, как смеялись? – Сергеич отпустил ее руку и откашлялся.

-Хочу Вас поздравить с днем рождения, - Тамара протянула ему полиэтиленовый пакет. – Вот. Желаю Вам, чтобы… - она на мгновение запнулась, не зная, что сказать. – Ой, извините…- В этот момент на посту зазвонил телефон, и она, радуясь внезапному избавлению от необходимости что-то пожелать, заспешила на пост.

Сергеич заглянул в пакет. Блок сигарет «Честерфилд» и шоколадка. Он подошел к окну за спиной Тамары и положил пакет на подоконник. Тамара повесила трубку.

-Спасибо. – Олег Сергеевич смотрел в окно.

-Господи, пустяки какие.

-Спасибо, что не забыла, Тамара.

Сергеич достал сигарету и закурил прямо на посту, нарушая все правила. Раньше он часто позволял себе это. Но это было раньше. Тамара подошла к шкафчику с медикаментами, достала ключ, открыла створку, посмотрелась в зеркальце, прикрепленное к обратной стороне деревянной дверцы.

-Вот Черт. Опять забыла накрасить ресницы. Вот память девичья. Извините, Олег Сергеевич, я сейчас. – Тамара подхватила сумочку и заспешила к служебному туалету.

Сергеич повернулся, подошел к служебному столу медсестры, взял чистый лист бумаги, поплевал на окурок, завернул его в лист и положил в карман. Он подошел к швабре и постоял, сунув руки в карманы брюк. Посмотрел вдоль коридора в направлении служебного туалета. Быстро подошел к шкафчику и заглянул внутрь. Достал из шкафчика коробочку с седуксеном, повертел ее в руках, положил обратно. Тряска в руках усилилась. Торопливо оглядываясь, он вынул из шкафчика бутылку с медицинским спиртом и стограммовый стаканчик с делениями. Сдернув пробку и стараясь не проливать, налил полстаканчика, подумал и добавил еще столько же. На стаканчике образовалась дрожащая спиртовая горка, и несколько капель потекло по краю стакана.

-С днем рождения, Доктор Швабра, - сказал он себе и одним глотком избавил стаканчик от содержимого.

Через тридцать секунд он поставил бутыль и стаканчик обратно в шкафчик и отошел к окну. Заглянул в пакет, достал шоколадку. Руки почти не дрожали. Положив шоколадку на подоконник, он распечатал блок сигарет, достал пачку и сунул в карман. Подойдя к своему шкафчику, стоящему в углу квадратной рекреации, на которой располагался пост, открыл дверцу и повесил пакет на крючок. Повертев шоколадку в руках, он положил ее Тамаре на стол и зашагал по коридору в сторону противоположную той, куда ушла Тамара. В противоположном от служебного туалета конце коридора он зашел в другой, больший по размеру, который звал своим кабинетом и, сев на банкетку, распечатал «Честерфилд». Достав сигарету, он обнюхал ее, наслаждаясь запахом табака, и только затем прикурил.

Вернувшись к посту медсестры, Сергеич взял швабру, ведро и собрался было идти обратно, убрать их в специальное отделение, переоборудованное из туалетной кабинки, где хранились дезинфицирующие и моющие средства, швабры, ведра и прочий инвентарь. Тамара уже вернулась и сидела за своим столом.

-Олег Сергеевич, а вот это уж совсем ни к чему. – Тамара протягивала ему шоколадку. – Это ведь я Вам принесла, а Вы не съели.

-Что Вы, Тамарочка, шоколадки предназначены для женщин. Мужчины шоколадками разве что закусывают коньяк. – Взгляд его непроизвольно скользнул в сторону шкафчика с медпрепаратами. Дверка была прикрыта. Определив направление его взгляда Тамара быстро отвела глаза, нашла на столе скрепку и сколола ею несколько рецептов.

-Ну, как хотите. Что же с ней теперь делать? Давайте напополам? – Тамара начала снимать с шоколадки обертку.

-Давайте отдадим ее Танечке, она у нас наверняка сладкоежка. Вон она какая пухленькая. Сгрызет ее, как хомяк кукурузу. – Сергеич хохотнул. Настроение явно улучшилось. Приятное, согревающее тепло разливалось по телу.

Тамара Петровна прыснула.

-Ладно, а мы с Вами сейчас позавтракаем. Я, как всегда, дома не успела.

Тамара достала из сумки литровый термос и пакет с бутербродами.

-Вы меня балуете, Тамара Петровна. А что, если мне это понравится, и я начну за Вами ухаживать? – Настроение Сергеича улучшалось с каждой секундой.

-Ладно, хватит кокетничать. – Тамара разлила дымящийся кофе по пластиковым стаканчикам и протянула один Сергеичу. – Ну, с днем рождения, - она подняла свой. – За Вас.

Они чокнулись.

-За Ваше редкое сердце, - Сергеич проглотил подступивший к горлу комок (Быстро же он спился. Вот уже и сопли алкоголика, а прошло-то всего полтора года с той самой зимы.) и осторожно хлебнул.

-Горячий. Хорошо. Вот это – то, что надо.

-Закусывайте, закусывайте, а то, не ровен час, охмелеете, - шутила Тамара, протягивая бутерброд с ветчиной. – Сколько же Вам сегодня стукнуло?

Вопрос был задан умышленно. Тамара прекрасно знала, сколько сегодня исполнилось Олегу, как она не смела его называть. Она смотрела на Сергеича, выглядевшего на все пятьдесят, с ввалившимися глазами, набрякшими под глазницами мешками и волосами, дернутыми серым налетом. Единственное – его глаза. Глаза оставались все такими же, ярко-зелеными, упрямыми и волевыми, словно принадлежащими другому человеку, спрятавшемуся внутри чужой оболочки.

-Тамара Петровна... (Неужели забыла? Обидно. Обидно и… стыдно, Черт его побери. Нарочно спрашивает. Все помнит. Хочет, чтоб стыдно было.), я ведь не девушка, чтобы скрывать свой возраст. Тридцать семь – начало творческих возможностей для мужчины. Для ученого – возраст почти младенческий. (Стыдно-то как, мать твою…) А что касается волос, так это я голову пеплом посыпал. – От «хряпнутого» Сергеича развезло, а «выпитое» его разозлило. – Я, знаете, что думаю…

Звонок телефона заставил его замолчать.

«Опять телефон, - подумал Олег Сергеевич. – Как в паршивой мелодраме. То ее телефон выручает, то меня.» (ЕМУ ВДРУГ ОПЯТЬ ПОКАЗАЛОСЬ, ЧТО ВСЕ ЭТО КАКОЙ-ТО ДУРАЦКИЙ ТЕАТР. ОЩУЩЕНИЕ РЕЗАНУЛО, КАК ТОГДА.)

Тамара с облегчением подняла трубку.

-Дежурный пост психиатрии слушает. – Она выслушала ответ. – Да, он сейчас подойдет. К нам новенькая, Олег Сергеевич. Коматозное состояние, – передала она ему.

-Как всегда вовремя. Мы даже закусить не успели, - «расстроился», обрадовавшийся неожиданному избавлению от позора, Олег Сергеевич.

Он подошел к каталке, стоящей у стены, и взялся за ручки.

«Слава Богу, - думал Сергеич, - послал Всевышний передышку. Тридцать семь, а поздравить не с чем».

-К кому подселим? – спросил он Тамару.

-Ее в отдельную, - Тамара начала собирать со стола остатки завтрака. – Похоже – тяжелый случай. Давайте ее в четвертую. Как наши остальные подопечные?

-А что им сделается? (Ну-ну.) Ничья бабушка ждет Конца Света и прихода Антихриста. Иванова перевели в терапевтическое. Чертей своих он прогнал, а, может, подружился с ними, кто его знает. В общем, к нему они больше не пристают и выпить не предлагают. Остальные – по-прежнему. Так, значит, в четвертую?

-Ну да. Там ведь никого нет?

-Никого. (Ха-ха.)

Сергеич прокатил каталку до середины коридора и обернулся.

-А что с ней?

-Предположительно - шок после изнасилования. Довольно странный шок. - Тамара встретилась взглядом с Сергеичем. – Ваша тема, Олег Сергеевич, - сказала она.

-Да где уж нам. – Сергеич погнал скрипящую колесами каталку по коридору. У туалета он остановился и зашел перекурить.

-Где уж нам, алкоголикам людей лечить? – Он вытащил «Честерфилд», посмотрел на пачку и сунул в боковой карман. Достал из нагрудного кармана «Приму» и закурил.

-Наше дело – горшки выносить. – Сергеич отхаркался и плюнул в унитаз. Из-за унитаза выбежала белая крыса и уставилась на Сергеича. Красные глазки-бусинки сверлили Сергеича взглядом. Шаркнув хвостом по полу, крыса выскочила в щель между косяком и дверью и помчалась по коридору.

-Мать твою, вот это гость, - Сергеич не верил своим глазам. – Как же она здесь оказалась?

Он вышел из туалета, поискал крысу глазами и, не найдя, покатил каталку к грузовому лифту. Вызвал лифт, погрузил каталку и поехал на первый этаж в приемное отделение. Вытолкав каталку из лифта, он снова увидел крысу. Ошибки не было – крыса была белая. Взглянув на Сергеича, она шмыгнула в дверь, ведущую в приемный покой. Холодок от предчувствия надвигающихся событий скользнул по позвоночнику.

Когда каталка въехала в приемный бокс, руки Сергеича стали влажными. На столе, стоящем в боксе приемного отделения, закрытая до подбородка простыней, лежала девушка. Черные, вьющиеся волосы рассыпались по подушке. Знакомые тонкие черты лица притягивали взгляд. Нахлынувшие воспоминания прострелили его отравленный алкоголем мозг. Это была она – та самая девушка, с которой началось падение Олега Сергеевича Арбенина, кандидата медицинских наук, заведующего психоневрологическим отделением городской больницы в бездну нескончаемого алкогольного забвения.

-Если я сейчас не выпью, я сдохну, - подумал Сергеич. – ГОСПОДИ, БОЖЕ, Я СЕЙЧАС СДОХНУ. ИЛИ СОЙДУ С УМА.

На столе, неподвижная, словно восковая кукла, лежала мулатка.

Мулатка, которую он знал.

Первой мыслью Арбенина было – бежать. Сесть на ближайший поезд, отправляющийся как можно дальше, куда-нибудь за Урал, в Сибирь или на Дальний Восток, в Анадырь или Оймякон, все равно куда, хоть к Черту в задницу, хоть козе в трещину, в любой Крыжополь, Задрищинск или Мухосранск, лишь бы подальше от этой шоколадной, неподвижной куклы, лежащей на столе в приемном боксе Среднеземского психиатрического дурдома. Денег на билет должно хватить, в крайнем случае можно занять у Тамары. Исчезнуть так, чтобы никто не нашел, уйти в горы, пасти там коз или наняться матросом на рыболовецкую шхуну.

Уже год Сергеич ждал от жизни чего угодно, только не встретить свою темнокожую мучительницу НА САМОМ ДЕЛЕ. Целый год он со страхом думал об этом. Целый год он со страхом и нетерпением этого ждал.

«Не может быть, - думал он, стоя в боксе приемного покоя Среднеземской больницы, который все здесь называли «отстойником». – Этого не может быть, потому что этого не может быть ВООБЩЕ.

Во всяком случае, даже если это и она, то ей должно быть никак не меньше девятнадцати, а той, что на столе – никак не больше семнадцати. Значит, это никак не может быть ОНА. Хотя Черт их знает, этих негритосов, как они должны выглядеть вообще. Надо узнать ее имя, и все встанет на свои места. Эту наверняка зовут Мвамба, или Черт Его Знает Как, но по-другому. Скоро все выяснится».

Сергеич отлепил от вспотевшей задницы трусы, достал носовой платок и тщательно вытер руки. Слава Богу, в приемном боксе никого не было, потому что с ним случилась вдруг и другая «беда». Интересно, что бы подумали о нем, глядя, как он стоит перед лежащей, бесчувственной, а потому – беспомощной, темнокожей девушкой вытаращив глаза и ухватившись сквозь брюки за, ставший вдруг деревянным, пенис? В больнице знали Сергеича как почти законченного алкоголика, спившегося вдруг в одночасье, но извращенцем он никогда не был.

-Екорный бабай, - стараясь успокоить себя, ругнулся Сергеич на восточный манер. – Чертова белая горячка. Кажется, я только что поздоровался с мадам НАЛИВАЙ И УВИДИШЬ ИНТЕРЕСНОЕ. Теперь-то уж она быстренько заберется в мозг и начнет точить его изнутри, отгрызая по кусочку, пока не слопает все до капельки. Ему ли, кандидату наук, было не знать, как все это происходит.

«Скоро по плечам и рукавам запрыгают бутылочного цвета чертики», - подумал он.

Несмотря на пронзающий его ужас, Сергеич хохотнул. Именно так рассказывал один из его пациентов, по которому прыгали бутылочные черти с зелеными пробковыми копытами.

«Ты, парень, легко отделался, - подумал про пациента Сергеич, - по мне поскачут НЕГРИТЯНКИ с оливкового цвета пятками». (И еще много всякой хрени. Ха-ха.)

Он стоял, не в силах что-нибудь сделать, пока в бокс не вошли двое санитаров в таких же, как у него, зеленых хлопчатобумажных костюмах.

-Здорово, Сергеич, - поприветствовал его дежуривший на «Скорой» Андрей, двадцатилетний парень, студент второго курса медицинского колледжа, подрабатывающий в больнице медбратом. – Понравилась девочка? – он кивнул на лежащую на столе мулатку.

-Девушка, ты, наверно, мулатка,

Черная сиська, белая пятка. –

пропел он. – Жаль девку. А хороша, да? – Он рассматривал девушку, пытаясь взглядом приподнять простыню, прикрывающую ее стройное, красивое тело. – Старый Африканский Бог не ошибся, когда столкнул ее мамашу с длинным, черным пенисом папы. У негров вот такие…

-Заткни пасть! – Злоба, прозвучавшая в голосе Сергеича, заставила Андрея умолкнуть.

-У-у-у-у… - протянул он, - Сергеич записался в общество защиты животных. Грин Пис-с-с-с.

-Засунь свой вонючий язык в задницу, - Сергеича даже удивила душившая его злоба. – Или я сейчас помогу тебе это сделать. Только тогда я вместе с твоим языком засуну туда и твой сморщенный членик.

-Что? Да пошел ты, - Андрей развернулся и направился к выходу. В дверях он обернулся и посмотрел на Арбенина. – Ты, Сергеич, не забывайся. – Красные обычно прыщи на лбу и подбородке Андрея засветились фиолетовым. – А в задницу можешь засунуть свой диплом. – Андрей сплюнул на кафель. – А в диссертацию заверни свои яйца, они все равно тебе больше не понадобятся, разве что бутылку будешь периодически потрахивать. Не забудь сегодня похмелиться. Сходи, спроси, может Тамарка плеснет спиртяжки из жалости.

-Не напрягайся так сильно, прыщи полопаются, - как-то по-будничному сказал Арбенин, и глаза его из зеленых превратились в черные.

Андрей хмыкнул, и у него на подбородке действительно лопнул фиолетовый прыщ, выдавив наружу зеленовато-красную жидкость. Он дотронулся до него пальцем и с недоверием посмотрел на размазанный по пальцу гной. Желая остаться в собственных мечтах неустрашимым героем, он сунул руки в карманы и, насвистывая, вышел из бокса.

-Ладно, Сергеич, - молчавший до сих пор пожилой санитар Валера подошел к столу и ухватился за край оранжевой клеенки, на которой лежала девушка. – Не бери в голову. Сопли у этого говнюка не оттуда текут. Не дает никто, вот он и бесится. Такая девочка, небось, и не пукнет в его сторону, - Валера хихикнул. – Понесли что ли?

Сергеич взялся за клеёнку с другой стороны, и они, почти не напрягаясь, перенесли девушку на каталку.

-Сам довезешь? – Валера достал пачку «ЛМ» и сунул сигарету в рот.

-Довезу. – Сергеич двинул каталку на выход.

Закатив каталку в лифт, он нажал кнопку четвертого этажа и прислонился к стене.

«Сука, - подумал он об Андрее, скрестив руки на груди, чтобы унять дрожь. – Гребанная суходрочка. Сопля. - Унижение, испытанное им в приемном покое, сверлило глаза, проступая изнутри иголками готовых выступить слез. – Задавлю падлу».

Тридцать седьмой день рождения Олега Сергеевича Арбенина не сулил ничего хорошего в будущем. Он ясно увидел пропасть на краю которой, цепляясь за чахлые кустики висело его нестарое еще тело. Ботинки скребли по отвесной стене, сбрасывая вниз комья земли и щебень. Чахлые стебли, за которые держался Олег Сергеевич, потрескивали, готовые вырвать корни из сыпучего грунта. Сваленная под обрывом груда пустых бутылок позвякивала от ударявшихся о нее камешков. И, когда лифт, в котором Арбенин вез в отделение психиатрии мулатку, с толчком затормозил на четвертом, последнем этаже, он почувствовал, как влажные руки скользнули по тонким стеблям, срывая остатки листьев, и он заскользил вниз.

-Что с Вами, Олег Сергеевич, - Тамара остановилась перед каталкой, опершись о которую стоял Арбенин. – Вам нездоровится?

-А? – Сергеич поднял на нее глаза. – Нет-нет, все нормально. Сейчас. Я сейчас.

Сергеич отпустил ручки каталки, прошел мимо ошеломленной Тамары на сестринский пост, открыл медицинский шкаф, плеснул в стаканчик спирта, проглотил, поставил стаканчик обратно, закрыл дверцу шкафа, запер на ключ и положил ключ Тамаре на стол. Тамара стояла у каталки, открыв рот, неподвижная, словно библейский соляной столб. (Дурацкое сравнение, подумал Арбенин.) Глядя в сторону Олега Сергеевича, она одной рукой прижимала к плоской груди историю болезни, а другой держалась за золотой крестик, висящий на тонкой цепочке. Олег Сергеевич отошел от стола, подошел к каталке, взялся за обтянутые резиной ручки и покатил в сторону палаты номер четыре. Вкатив каталку в палату, он откинул одеяло со стоящей у стены кровати, осторожно поднял девушку, просунув руки под простынь, прикрывавшую оранжевую клеенку, и переложил девушку на кровать головой в сторону окна. Затем он прикрыл неподвижное тело одеялом и выкатил каталку в коридор. Придвинув каталку к стене, он подошел к Тамаре Петровне, закрыл дверь лифта, который тут же уехал вниз, и взял у нее историю болезни. Прочтя диагноз, он вернул историю Тамаре, достал «Честерфилд», чиркнул зажигалкой, затянулся и подошел к окну.

-Как Вы говорите ее зовут? - не оборачиваясь спросил он.

-Кристина. – Тамара Петровна стояла, не зная, как реагировать на поведение Арбенина. Радоваться ли возвращению шефа из Страны Погребенных Талантов, или попросить его не курить вне специально отведенного места.

-Кристина Руа, семнадцать лет, устойчивое коматозное состояние, - сказала она. – Шок.

-Да-да, Кристина, - Олег Сергеевич Арбенин затянулся. – Я просто немножко перепутал. Забыл, знаете ли. Конечно Кристина. – Он повернулся.

-Олег Сергеевич, - Тамара все еще держалась за крестик. Я хотела сказать… - Она замолчала.

-Что? – Арбенин положил руку ей на плечо и заглянул в глаза.

-У нас в отделении завелась крыса. Она бегает в туалете и по коридору. Я не знаю, что делать.

-Примите валерьянки, Тамарочка. Мне кажется, Вы чем-то взволнованы. – Арбенин слегка сжал ее плечо. – И вот еще что. Сделайте нам кофейку, ладно?

Отпустив Тамарино плечо, он повернулся и двинулся в направлении четвертой палаты.

Олег Сергеевич Арбенин, тридцатидвухлетний, преуспевающий врач-психиатр, кандидат медицинских наук впервые появился в психиатрическом отделении города Среднеземска весной 1998 года. Он был назначен заведующим психоневрологическим отделением сразу же после успешной защиты диссертации на тему «Методы лечения устойчивых невротических состояний, наступивших в результате насильственных действий».

Городок Среднеземск, в который назначили Арбенина, был небольшой – всего двести пятьдесят тысяч жителей, и поначалу могло показаться, что многообещающего кандидата наук отправили в ссылку. На самом же деле он сам добивался перевода из института Скорой Помощи Санкт-Петербурга в небольшой город при том лишь условии, что у него должно быть свое отделение в больнице, где он мог делать то, что считал нужным, не будучи обремененным рутинной практической деятельностью. Выведение из запоев, лечение старческой бессонницы, мигреней, послеродовых психозов и прочей ерунды он собирался свалить на своих заместителей или даже медсестер, имеющих богатый опыт подобной работы в небольших городках. Для себя он отводил случаи крайние – психические нарушения, ставшие результатом насилия. Просмотрев статистику насильственных действий средней полосы России, на что потратил без малого три месяца, рассылая запросы по городским и областным больницам и травматологическим пунктам, он выбрал Среднеземск по двум причинам. Первое и основное было то, что уровень насилия в Среднеземске значительно превышал среднестатистический, а второе – в Среднеземске кроме городской находилась и областная больница, в которую сплавляли основной поток областных алкоголиков, оставляя на долю городской только проживающих в городе.

Подав заявление с просьбой о переводе его в Среднеземск, чем странно удивил и огорчил своего научного руководителя, академика Шоймана, он собрал вещи и после продолжительного выяснения отношений с женой, не желавшей покидать северную столицу, слез, истерик и обвинений в его адрес отбыл к месту нового назначения один, пообещав регулярно присылать львиную долю заработков «для поддержания семей<

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 7 8 9 10 1112