|
|||
MARK MARCONEY ) 3 страница«На ощупь она, наверное, не мягкая как тесто, а упругая, как воздушный шарик, накачанный водой вместо воздуха, - подумал Арбенин. – Только бы приставать не начала», - и направился к шестой палате. На кровати, в дальнем от окна углу шестой палаты, сидела молодая женщина, прижимая к себе свежезагипсованную левую руку. Несмотря на серый больничный халат, серые тапки без задников и волосы, не уложенные в прическу, а стянутые на затылке черной резинкой, Арбенин сразу узнал в ней вчерашнюю официантку, обслуживавшую вчера их с Тамарой столик в «Золотой Рыбке». -Черный бумер, черный бумер, - бормотала она, уставясь перед собой, словно жалея, что поздновато это до нее дошло. Арбенин перевел взгляд на соседствующих с ней других двух пациенток, одну – спящую, а другую также сидящую на кровати, вышел из палаты и запер за собой дверь четырехгранной ручкой-ключом, имеющимся у всех работников отделения. Подойдя к посту дежурной медсестры, он взял у Танечки, раскладывающей по облаткам таблетки, историю болезни вновь поступившей и прошел к себе в кабинет. Ни фамилии, ни имени-отчества, ни каких-либо иных данных в истории болезни не значилось. На первом, единственном листе внутри стояло: «Доставлена самостоятельно в травматологическое отделение Гор. Больницы в 3 ч. 20 мин. 16 июля с переломом левого предплечья. После наложения гипса пришла в психиатрическое отд. Гор. больницы в связи с неадекватным поведением выразившимся буйством и провалом в памяти, выразившемся в невозможности сообщить о себе никаких сведений». «Что это еще за «пришла»? – подумал Арбенин. - Кто вообще писал эту глупость»? Внизу документа стояло вр. и закорючка, обозначавшая подпись.
Арбенин вернулся к себе в кабинет. Там он выкурил три сигареты подряд и попытался что-нибудь подумать. Ничего кроме обычных непристойных ругательств на ум не приходило. Проклятая утренняя крыса не давала расслабиться и спокойно отнестись к появлению вчерашней официантки в палате его отделения. «Ерунда, - подумал он, - просто не совсем удачное утро. А может, это совсем и не она. Что-то мне сегодня мерещится всякая дрянь. Не надо было вчерашние посиделки устраивать». Он выкурил еще пару сигарет, поднялся и направился в палату, где находилась злополучная официантка. Она все также сидела на краю кровати и баюкала загипсованную руку. Арбенин уселся напротив нее и дружески ей улыбнулся. -Ну, как мы себя чувствуем? – спросил он. – Что больше всего беспокоит? Официантка, это была именно она, посмотрела на Арбенина так, словно он предложил ей что-то неприличное и, выставив перед собой гипс со следами губной помады на нем, продемонстрировала его Арбенину. -Черный бумер, не понимаешь, что ли? – изрекла она и покрутила пальцем у виска. -Понятно, я так и думал. – Арбенин еще раз дружески ей улыбнулся. – А Вы меня не узнаете? -Какая теперь разница? – Она снова принялась качать гипс. - Теперь это не имеет никакого значения. -В общем-то, конечно, - согласился с ней Олег Сергеевич, - и все-таки Вам не кажется, что мы уже встречались? -Конечно встречались, раз Вы об этом спрашиваете. Думаете, я Вас не запомнила что ли? -Да? И где же мы с Вами встречались? – Арбенин выждал секунду. - Кстати, где Вы работаете? -Черный бумер. - Она вдруг посмотрела на Арбенина совершенно бессмысленно. - Черный бумер. Скоро мы все там будем работать. Видишь, что сделалось? – Она опять показала Арбенину загипсованную руку. – Я все равно ничего не знаю. -А, кстати, что у Вас с рукой? -Черный бумер, я же сказала, кажется. -Да, действительно, Вы говорили. Кстати, как Вас зовут? Мы ведь с Вами даже не познакомились. Меня зовут Олег Сергеевич, а Вас? -Черный бумер. - Она посмотрела на Арбенина так, словно он был самым тупым человеком, с которым ей пришлось встретиться за всю свою жизнь. -Это Вас так зовут? – Арбенин надеялся, что она все-таки объяснит, что такое «бумер». – Знаете, я первый раз встречаю такое имя. -Какое же это имя, если он вон что делает. – Она снова сунула гипс под глаза Арбенину. -Ну да, действительно. – Арбенин все еще пытался найти способ общения с новой пациенткой. – А где Вы работаете? -В черном бумере, я же уже говорила Вам. -Хорошо, Вы работаете в черном бумере, это понятно, - Арбенин опять дружески ей кивнул, - ну, а зовут-то Вас как? -Черный бумер. – Она резко встала и подошла к двери, видимо собираясь немедленно покинуть опротивевшее ей заведение. Не найдя на двери ручки, она быстро подошла к окну и потрясла решетку. -Что это значит? – Она повернулась к Арбенину. Обе ее соседки по палате дружно захихикали. Арбенин укоризненно посмотрел на них. -Я не хочу здесь оставаться и не хочу больше разговаривать с тобой. – Она посмотрела на Арбенина агрессивно. – Вы пугаете меня. Я должна уйти. Я ничего не знаю, и у меня болит рука. -К сожалению, мы не можем сейчас Вас вот так просто отпустить. -Что значит, не можете? – Она быстро подошла к Арбенину, приблизила к нему лицо и заглянула в глаза. – Вы не имеете права держать меня здесь. Это нарушение моего конституционного права. Вы и так уже достаточно сделали со мной. – Она снова показала ему гипс. – Вы достаточно поиздевались надо мной. Я же сразу сказала, что ничего не знаю. Зачем ты сломал мне руку? Черный бумер. Черный бумер. Я ничего не знаю и не понимаю, чего ты от меня хочешь. Она быстро говорила, брызгая Арбенину в лицо мелкими капельками слюны. Лицо ее исказила гримаса. Указательным пальцем правой руки она начала тыкать Олега Сергеевича в плечо. Загипсованную левую она прижала к себе и вдруг зарыдала, присела на корточки, потом резко встала и бросилась на кровать, быстро говоря что-то в подушку, чего Арбенин разобрать уже не мог. Он вышел из палаты, запер дверь и прошел на пост дежурной сестры. -У пациентки истерика. Дайте ей успокоительное. -У какой? - Танечка оторвала взгляд от маникюра и подняла глаза. -Разумеется, у новенькой. – Арбенину вдруг захотелось щелкнуть Танечку по лбу. – Дайте ей успокоительное. Мне кажется это официантка из «Золотой рыбки». Выясните это. Хотя, не надо. Я сам разберусь. Он прошел в кабинет, выкурил сигарету, хотел выпить кофе, но вспомнил, что кофе у него здесь еще нет. Олег Сергеевич встал и отправился прочь из больницы. В «Золотую рыбку».
Когда Арбенин подошел к ресторану, «Золотая рыбка» еще не работала. Он постучал в стеклянную дверь и посмотрел сквозь нее внутрь, прикрыв глаза от солнца рукой. С той стороны двери никто не отреагировал на его появление, и Олег Сергеевич застучал настойчивее. После трех минут упорной долбежки за стеклом показался толстомордый швейцар в смокинге, требующем немедленной чистки, и отрицательно помахал Арбенину рукой. Он шевелил губами и жестикулировал, словно занимался сурдопереводом собственной речи. Арбенин вытащил из кармана деньги и показал толстомордому стражу ресторанного спокойствия. Дверь немедленно открылась, но не настолько, чтобы туда можно было проскочить. -Ну что? Закрыто, не видишь что ли? Чего надо? -Начальство на месте? – Арбенин убрал деньги в карман. -Какое начальство? Нету никого. Все вечером будут. – Засаленная галстук-бабочка исчезла за дверью, и толстый потянул дверь на себя. -А официантки когда приходят? – Арбенин вставил ботинок в щель. -Вечером, говорят же тебе. – Швейцар попытался вытолкнуть Арбенинский ботинок наружу. -Точно никого нет? – Арбенин не сдавал позиций. -Да нету, говорят же тебе. – Толстый сильно дернул дверь на себя в тот момент, когда Арбенин убрал ботинок. Дверь дзинькнула об ограничительные упоры. Каленое стекло покрылось густой сетью трещин и через секунду осыпалось на асфальт множеством мелких кусочков. -Ладно, зайду вечером. – Арбенин зашагал вдоль улицы, оставив Засаленную Бабочку с никелированной ручкой в руках. «В этот ресторан меня больше не пригласят, - подумал он, - а надо было бы разузнать у начальства про эту официантку». Он возвращался в клинику, когда заметил двух мужичков с бутылками пива, оживленно беседующих на скамеечке возле стандартного подъезда стандартной пятиэтажки. Мужички, видимо, действовали по принципу «утром выпил – день свободен» и были очень довольны правильно принятым с утра решением. -В натуре, Колька, я ей говорю: «Не делал я заначки в этот раз. В натуре не делал. Все отдал до копеечки. Ты че, падла, не веришь что ли»? Так она, падла, все карманы обшманала, чуть в трусы не залезла, падла, думала, я там деньги скрысятничал. Погоди, я поссу. – Мужик сунул бутылку приятелю и направился в ближайший кустарник. – О, бля, да тут уже кто-то отдыхает. Да это, никак, Толян тут заныкался. Вот падла. Мы еще и разговеться не успели как следует, а он уже гуляет. Во, Колян, люди уже выпили, гуляют, а мы с тобой как два интеллигента сраных. – Мужик довольно заржал. -Какой в жопу Толян? Во-первых, Толян уже неделю как не пьет, а во-вторых, у него сегодня с самого утра халтура намечена. Так что он бабки заколачивает. А он мужик прижимистый и халтуру ни хрена не упустит. – Тот, что не пошел писать, хлебнул из бутылки. -Да говорю тебе: «В натуре - Толян. Что я Толяна не узнаю что ли»? Эй, корефан, вставай давай, падла. – Писальщик зашебуршился в кустах. – О, е-мое. Колян, бля. – Мужик вылез из кустов и заговорил быстро и тихо. – Колян, бля, сваливать надо. – Он огляделся по сторонам и заметил Арбенина. – Пиздуем отсюда по-быстрому, – кинул он приятелю, отводя от Арбенина взгляд, - Давай, давай. – Он быстро зашагал вдоль дома, оставив приятеля с пивом у подъезда. -Да погоди, куда попер-то? – Колян-приятель затрусил следом, и они скрылись за поворотом. Арбенин подошел к скамейке, облюбованной сторонниками идеи принятия утреннего пивка, и заглянул в кусты. Из куста торчал черный сморщенный ботинок с развязанным длинным шнурком, порванным и связанным узлами в двух местах. Олег Сергеевич постучал носком ботинка в черную резиновую подошву валяющегося в кустах Толяна. Толян не отреагировал, и Арбенин, раздвинув кусты, заглянул внутрь. Толян лежал на спине лицом вверх с гигантской вмятиной на черепе. Ни пивком, ни чем-нибудь покрепче порадовать себя в этой жизни ему уже не светило. Лицо его ничего не выражало, потому что лица фактически не было. Кровавое месиво и ошметки – вот собственно и все, что осталось от того, что еще недавно было Толяниным фейсом. «Толян, ты потерял свое лицо», - подумал Арбенин, осуждая себя за циничность, и с удивлением обнаружив, что не испытывает ни страха, ни удивления при виде челюсти с изрядным недостатком зубов, вокруг которой были начисто оборваны губы. Как доктору ему и не полагалось бояться подобных вещей, но тогда, когда эти вещи лежали, скажем, на операционном столе патологоанатома, а не валялись в кустах среди бела дня в городе Среднеземске Российской Федерации. Некоторое время Арбенин поразмышлял о том, что же ему теперь делать, уже собрался развернуться и валить отсюда подобру-поздорову, как это сделали перед ним любители пива, и тут заметил небольшой кусочек картона с выдавленными на нем буквами, торчащий из нагрудного кармана Толяновой рубашки. Точно такие картонки в изобилии лежали в верхнем ящике рабочего стола Арбенина и являлись ни чем иным, как визитными карточками его предшественника Муха. Зачем Муху нужны были карточки, Арбенин представить себе не мог. Вряд ли Мух раздавал их своим пациентам. Скорее всего их печатали оптом для всего руководящего состава больницы, напечатав заодно и для Муха, которому они были совершенно ни к чему. Арбенин подобрал визитку и повертел в руках. В кустах что-то зашебуршилось. Арбенин почему-то не сомневался, что вслед за шебуршением из кустов непременно выползет отвратительная серая харя с усами, торчащими в разные стороны на вытянутой серой морде. В траве действительно показалась серая тварь. Крыса подбежала к голове бывшего Толяна, обнюхала ее и взгромоздилась передними лапами на Толянов лоб. Странно, но Арбенин опять не удивился. Внутренне он был абсолютно спокоен. Странно было и то, что он не испытывал к крысе никаких отрицательных чувств. Наоборот, ему даже понравилась крыса, опирающаяся о Толяна, как о свою собственность. Оглядевшись, он сунул визитку в карман, вышел из кустов и пошел в клинику. «А ведь я, кажется, уничтожил улику», - подумал он. Он сам не понимал, почему забрал визитку старика Муха. Но начинать работу с визита в его кабинет следователя, который будет заниматься расследованием дела Толяна (или черт его знает кого), ему не хотелось. Когда Арбенин возвращался в больницу, ему казалось, что прохожие как-то странно на него смотрят.
Арбенин вернулся на отделение и подошел к Танечке. -Ну, как наша новенькая? -Дала ей феназепама. – Танечка пожала плечами. – Кажется она спит. -Ну, а как ее зовут, не выяснили? -Выяснила. Ее зовут Черный Бумер. Работает она в черном бумере. Живет тоже в черном бумере. -Танечка, а что такое «бумер», Вы случайно не знаете? -Понятия не имею. – Танечка пожала плечами. – Это то, где она живет и работает. И еще ее так зовут. Может, ее фамилия Бумер? -Ладно, разберемся. - Арбенин отправился в кабинет. «Опять забыл кофе купить», - подумал он. Вчерашняя официантка, попавшая к нему на отделение в качестве пациентки, была как раз тем, что ему и требовалось. Это был один из тех случаев, ради которых Арбенин и приехал в забытый Богом Среднеземск. Конечно, если сломанная рука и “сдвиг по фазе” имели под собой общую почву. Если бы не странные обстоятельства всего сегодняшнего дня, он немедленно отправился бы в ее палату и накопал кое- что для своей “краковской”, как называл он свою докторскую диссертацию, о которой только и думал после окончания академии. Не давали приступить к делу дурацкие события по-дурацки начавшегося дня. Крыса, потом вчерашняя официантка, попавшая на отделение (почему не кто-нибудь другой?), разбитая дверь (теперь и с работниками ресторанными не поговоришь, тьфу ты елки-моталки, а они могли бы что-нибудь интересное рассказать) и, наконец, еще труп без лица, зато с визиткой Муха в кармане. Все это очень Арбенину не нравилось. Не то что бы он был суеверным, но для первого дня на новом месте (даже пусть второго) было многовато. Все это раздражало. Арбенин заставил себя подавить раздражение, надел халат и прошел в шестую палату. Официантка лежала на кровати, лицом в потолок, посасывая пальцы загипсованной руки. Увидев Арбенина, она встала, подошла к окну и ухватилась здоровой рукой за решетку. -Давайте поговорим. – Арбенин подошел и положил руку ей на плечо. – Как Вас зовут? -Нина. – Она сбросила его руку. -Давайте сядем и поговорим. – Арбенин присел на край ее кровати. – Идите сюда. Официантка не отреагировала на его предложение, лишь прижалась лицом к решетке, вмурованной в оконный проем. «Интересно, как здесь проветривают палаты? – подумал Олег Сергеевич. – Надо будет выяснить этот вопрос». -А, может, мы поговорим в другом месте? – Арбенин посмотрел на двух пациенток, соседок Нины по палате. – Пойдемте в холл, или даже в мой кабинет. Где Вам удобнее? – Он встал, отпер дверь и кивком пригласил Нину выйти. Она повернулась к Арбенину и подергала себя здоровой правой рукой за отвороты халата. -Почему на них пижамы, - она по очереди ткнула пальцем в сторону соседок, - а на мне - халат? -Так полагается. Все, кто недавно попал… поступил к нам в больницу, сначала ходят в халате, а потом им дают пижаму. -Почему? – Нина начала нервничать. -Просто так полагается. Так удобнее. («Не буду же я ей объяснять, что так легче ее спеленать, если что», - подумал Арбенин.) Мы обязательно дадим Вам пижаму позже. Идемте. -Я никуда с Вами не пойду. – Она схватилась за решетку и стиснула ее так, что кончики пальцев побелели. – Никуда не пойду и никуда не поеду. Я никогда не была ни за какой границей и ничего про нее не знаю. Я совершенно не знаю, как можно туда попасть. – Она занервничала сильнее и выставила перед собой больную руку с застывшим на ней белым гипсом со следами помады. Зрачки ее расширились, и Арбенин понял, что она видит перед собой не его, а только ей одной доступную картину, вселяющую в нее откровенный, перекрывающий все другие ощущения ужас. – У меня болит рука. Не надо ломать ее. Я никому про Вас ничего не скажу. Пожалуйста, отпустите меня. – Она забилась в угол, присела на корточки и заслонилась от Арбенина руками. – Черный бумер. Черный бумер. Черный бумер. Отпустите меня. Она закрыла голову руками и вдруг закричала высоким визгливым голосом: - Отпусти, вонючий подонок! Она бросилась животом на желтый линолеум и поползла под кровать, стоящую у окна. Полы ее халата поддернулись вверх, обнажив ягодицы и бедра, на которых Арбенин увидел несколько мелких ранок, смазанных йодом, напоминающих укусы животного. Пациентка, лежавшая на кровати, под которую забивалась официантка Нина, вскочила и отбежала в сторону. Поискав глазами убежище, она метнулась на кровать третьей обитательницы палаты, успевшей уже юркнуть под одеяло и натянуть его на подбородок. -Успокойтесь, Нина, успокойтесь. – Арбенин попытался вытащить Нину за ногу, но та продолжала забиваться все глубже, крича “черный бумер”, то ли предупреждая других о грозящей страшной опасности, то ли призывая черный бумер на помощь. Арбенин выглянул в коридор. -Татьяна. Татьяна! Санитаров, живо! – крикнул он вдоль коридора в сторону поста дежурной сестры. Из рекреации, в которой находился пост, подрагивая упругими ягодицами, выбежала Татьяна и помчалась к Арбенину. -Да не сюда. Санитаров, живо! – Арбенин заглянул в палату, проверяя, что делает официантка. Из-под кровати торчали только босые ноги. Маленькие женские ступни с усилием терли красивые стройные икры. Танечка развернулась и, вздрагивая уже всеми частями упругого юного тела, понеслась в мужскую половину отделения, надеясь, что санитары сидят на месте, а не торчат неизвестно где, а точнее в самом дальнем углу больничного двора, потягивая пиво под прикрытием кустов и деревьев. Через минуту санитары показались в коридоре, привычно и уверенно вошли в палату и, схватив каждый по стройной ноге, потянули на себя. Нина, не желая покидать своего убежища, ухватилась за дальнюю ножку кровати и вдруг начала зло материться на разные лады, не забывая поминать и “черный бумер” во всех ипостасях. -Да что она там делает? – с раздражением бросил один из санитаров, отпустив ногу и приподняв кровать за спинку. -Заказ, заказ. Одну секундочку. Ваш заказ готов. Клиент всегда прав, черный бумер. – кричала Нина, и Арбенин окончательно убедился, что не ошибся, и это действительно была она, вчерашняя официантка. Танечка уже стояла рядом с санитарами с наполненным шприцем и ваткой со спиртом в ожидании, когда пациентку извлекут на свет Божий, и предоставят в ее, Танечкино, распоряжение пациентскую руку, крепко стиснутую большими санитарскими пальцами. Наконец, облаченным в зеленые халаты санитарам удалось сломить сопротивление непокорной официантки и грубо выдернуть ее на свободное пространство посреди палаты. -Осторожно, у нее сломана рука, – успел вставить Арбенин, ошеломленный и растерявшийся от неожиданной для него бесчеловечности Среднеземских санитаров. -Да ладно, первый раз что ли? – Завернув руки непокорной сумасшедшей за спину, они оттянули рукава ее халата и начали связывать их узлом. -Здрасьте, - поприветствовала их Танечка, - а как я укол буду делать? -Ну, е-мое. – Санитары оттащили пациентку к кровати и, повалив на одеяло, закатали рукав здоровой руки. – Давай, коли. Танечка ловко затянула на плече жгут, воткнула иглу, сняла жгут и уже через секунду выдернула шприц обратно, оставив на руке приличных размеров волдырь. -Разойдется, - заверила она. -Ее куда, в мягкую что ли? – спросил санитар, кивнув на официантку, обреченно смотрящую в зарешеченное окно. -Не надо, она сейчас успокоится, – распорядился Арбенин, стараясь придать голосу начальственную твердость. – У вас здесь что, всегда так с пациентами обращаются? -А что такое? – Санитары вроде даже обиделись. – Нормально обращаемся. Они же психи. Что мы с ними цацкаться что ли должны? Они иногда вообще другого метода не понимают, кроме как кулаком по бестолковке. – Они отпустили молодую женщину, лежащую теперь поверх одеяла с безразлично-спокойным лицом. -Нельзя так грубо. – Арбенин не мог подобрать нужных слов, чтобы объяснить двум молодым, здоровым мужикам, что именно они сделали не так. -Они больные, понимаете? Больные, а не преступники. Потрудитесь в следующий раз быть поаккуратнее. Наши пациенты во многих случаях итак – жертвы насилия. И я не допущу ничем не оправданной жестокости в МОЕМ диспансере. Надеюсь, вы меня поняли. Татьяна, - он повернулся к удивленно смотрящей на него медсестре, – заприте палату. И раз в полчаса подходите сюда проверить ее состояние. – Арбенин кивнул на погрузившуюся в нирвану Нину. Он вышел и, закурив на ходу, прошел в кабинет.
Арбенин сидел в кабинете и размышлял, как привести Нину в более-менее адекватное состояние, чтобы она могла рассказать, что же с ней произошло. Если бы не то обстоятельство, что вчера она обслуживала его столик, Арбенин бы даже обрадовался появлению такой интересной пациентки в его отделении. Это было именно то, что нужно для его диссертации. Нина была как раз его пациенткой. Что-то из ряда вон выходящее произошло с ней вчера ночью. Кто-то напал на нее и сломал руку, но не просто сломал, а заставил пережить сильное потрясение, скорее даже ужас. В своей практике Арбенину еще не приходилось встречать психическое отклонение такой силы, чтобы человек начисто отключался от всего, что составляло его прежнюю жизнь. Хотя, она сказала, что ее зовут Нина, значит кое-что помнит. Впрочем, ее могут звать и не так. Прикидывая все «за» и «против» Арбенин пришел к выводу, что придется наплевать на грохнутое в ресторане стекло и заявиться туда переговорить с персоналом об этой странной официантке. Лучше всего было бы найти там кого-нибудь из ее близких подруг или просто хороших знакомых. Судя по возрасту, у нее мог быть и муж, который тоже мог пролить свет по вопросу о ее специфических, психологических особенностях. Олег Сергеевич окончательно утвердился в своем решении не придавать значения мелочам, связанным с засаленными швейцарами, любителями дергать за никелированные ручки, потушил сигарету и отправился в приемный покой горбольницы, который здесь почему-то звали отстойником. В приемном покое он подошел к дежурному, средних лет мужчине, с усталым лицом, вяло бьющимся над кроссвордом в глянцевом, помятом журнале, передаваемом, по всей вероятности, от смены к смене. -Добрый день. Я – заведующий психоневрологическим отделением, Арбенин Олег Сергеевич, - поприветствовал его Арбенин, облокотившись о пластиковую стойку. – Вы не скажете, кто дежурил сегодняшней ночью? Дежурный оторвал глаза от клеточек, частично заполненных несколько раз переправленными уже буквами, и почесал макушку. -Наталья Игоревна, с терапевтического, - он сладко зевнул, - но она будет только завтра с трех у себя на отделении. – Он снова перевел взгляд на таинственные квадратики. -А кто ночью накладывал гипс пациентке, не знаете? -Медсестра, кто же еще? - дежурный вписал в клеточки слово. -А где ее найти? -В перевязочной, может быть, - дежурный плюнул и зачеркнул только что вписанные в журнал буквы. -Ну, а зовут-то ее как? Зовут-то, зовут-то? – не отрывая взгляда от кроссворда, дежурный изрядно обгрызанной обратной стороной ручки почесал темечко. – Хрен ее знает, как ее зовут. Я только в два пришел. Хрен его знает, кто тут ночью дежурил. -Ладно, спасибо. – Арбенин огляделся. – А где перевязочная? -Там, - махнул авторучкой вдоль коридора дежурный обладатель глянцевой сокровищницы интеллекта, - третья дверь налево. Арбенин оторвался от стойки и зашагал в указанном направлении. -Слабоумие, прогрессирующее с возрастом? – кинул ему в след любитель жевать авторучки. – Шесть букв. -Маразм, - не оборачиваясь выдал Арбенин. В перевязочной он нашел пожилую женщину, ловко орудующую намотанной на швабру тряпкой под клеенчатым топчаном. -Здравствуйте, не знаете, кто из сестер дежурил сегодня ночью? – поздоровался Олег Сергеевич. Пожилая вытащила из-под топчана швабру с намотанными на нее бывшими теплыми женскими подштанниками и посмотрела на Арбенинскую обувь. -Я тут мою, - сказала она. -Это похвально, - несколько раздраженно ответил Арбенин, - а я тут работаю. -Поэтому надо топтать, как поросятам? – она шмякнула подштанники к Арбенинским ботинкам. Арбенин наступил на вымоченную в растворе хлорки интимную часть женского гардероба и потер о нее подошвы. При этом Олег Сергеевич почему-то вспомнил Лимоновского «Эдичку», которого его заставила прочитать жена Марина, уверяя, что любой образованный человек обязан быть в курсе нового движения в литературе. -Так кто же дежурил ночью? – он сделал шаг в сторону, подальше от разорванных в промежности байковых подштанников и посмотрел на их хозяйку. При этом Олег Сергеевич изо всех сил старался отогнать от себя видение женщины, уныло бредущей со шваброй сквозь пургу по заснеженному Среднеземску, спасаясь от мороза с помощью этих самых, новых еще тогда (может, они были розовыми?) штанцов. -Я и дежурила, ага, - уборщица обмакнула штаны в ведро и отжала натянутыми на руки толстыми, резиновыми перчатками. -Да нет, я спрашиваю, кто из сестер. -Я и говорю, я и дежурила, - она принялась возить под топчаном. -Так Вы – медсестра? - Арбенин несколько удивился. -Медсестра, ага, а кто же еще? Платят копейки, вот и подрабатываю заодно, ага. А Вы кто? -А-а-а. Ясно. Я – заведующий психиатрическим отделением. Моя фамилия – Арбенин, а зовут – Олег Сергеевич. Значит, Вы дежурили ночью? -А-а-а. – Она перестала возить и обернулась. – Так Вы по поводу этой, что ночью пришла? -Как пришла? – Арбенин опять удивился. – Сама пришла? -В том-то и дело, что сама, ага. Я сразу подумала, что она – ненормальная. А уж рука у нее была сломана – кости торчали, ага. -А что она говорила? - Арбенин огляделся, где бы присесть, но ничего, кроме топчана, под которым возюкала медсестра-санитарка не нашел. -А ничего не говорила. Примчалась, как ошпаренная, глаза, как у коровы три дня не доенной, ага, из руки кровища хлещет, рваная вся, орет. Шуточное ли дело, так руку переломали. Пока наркоз не вкололи, только мычала, да орала, ага. -Послушайте, а не могла она сама руку сломать? -Не-а, - медсестра отрицательно покачала головой, - самому так не сломать. Разве что на два кирпича положить, а третьим сверху стукнуть. Ну, вроде, как палку бывает ломают, знаете? Концы кладут на что-нибудь, а на середину ногами прыгают. -А потом, когда ей гипс наложили, что она говорила? -А че-то про черное все че-то. Я ее спрашиваю: «Как к тебе в руку стекло-то попало?». А она как заорет тогда: «Кыш, кыш!», и руками так замахала, будто отгоняет кого-то, ага. -Какое стекло? -Так у нее в руке, в переломе то есть, стекла кусок торчал, ага. Видать, ей этим стеклом по руке-то и ударили. Вот кусок и остался. -А где стекло? -Выбросила в ведро, ага. Куда оно нужно? -В какое ведро? Куда выбросили? -В мусорное, в какое же еще? -Да Вы понимаете, что Вы сделали? Вы, может быть, улику уничтожили. – Арбенин не то чтобы поразился, он просто поверить не мог услышанному. – С этим стеклом, может быть, следствие будет разбираться. Вы понимаете это? -У-у-у-у… Никто разбираться не будет. У нас таких случаев – раком до Москвы не переставить, ага. Вы, кстати, не оттуда? – Медсестра-санитарка хихикнула. – Если с каждым таким случаем разбираться, работать некогда будет. «Интересное кино, - подумал Арбенин, - у них, оказывается, с такими случаями не разбираются. Да тут, кажется, с преступностью покруче, чем они в своих сводках печатают». -Че им с такой ерундой разбираться? - подтвердила его мысли сестра, - У нас вон каждый месяц по паре «жмуриков» находят, с теми и то управиться не могут. То по-пьяне кто-то кого-то бутылкой по голове съездит, а то бывает и с топором бегают, ага. А тут, подумаешь, руку сломали. Ну, поймают, скажут – извинись, ага. Ну, может, на пятнадцать суток и посадят для порядка, ага. -Хорошо, а где это ведро, куда Вы осколок выбросили? Вы хоть ведро-то не вытряхнули куда-нибудь? – Арбенин посмотрел на пожилую женщину, как на пятилетнюю дурочку. -Да нет. Вот оно в углу стоит, ага. – Она сняла перчатку, поковырялась в ведре, выудила оттуда небольшой осколок, сполоснула под краном и протянула его Арбенину. Арбенин взял осколок, напоминавший по форме прямоугольный треугольник и повертел в пальцах. Катеты треугольника были гладкие и отполированные, гипотенуза – кривоватая, и отломано стекло было явно по этому краю. Арбенин потрогал пальцем место излома. Стекло здесь было острым. В отломанном треугольнике, прямо внутри стекла виднелись какие-то буквы. Арбенин повертел осколок, нашел правильное положение и прочитал «НИК». -Хорошо, - сказал он сестре и сунул обломок в карман. – Спасибо за разговор. Как Вас, кстати, зовут? -Мария Паллна, а Вас? -Меня – Олег Сергеевич. До свидания. – Арбенин развернулся и зашагал на свое отделение.
|
|||
|