Лекция 10 19 страница

С этой точки зрения значительная часть книги не нуждается в каких-то комментариях. В романе Гетца есть и журналист, несущий всякий вздор, на его взгляд, вполне отвечающий настоящему моменту, а также пастор, претендующий на изучение дезориентации современной жизни, но прерывающий свою молитву в самой ее середине, чтобы посмотреть на соитие. Нескрываемая ироничность всех этих образов не вызывает сомнения, она создана автором сознательно, а потому не нуждается в психологической интерпретации.

Но по-прежнему неразрешимой остается проблема феминности в романе. В описании женщин проявляется величайшее презрение; в книге нет ни одного позитивного женского образа. Автор высмеивает женщин, не скрывая своего пренебрежения. Я не знаю, был ли автор гомосексуалистом, но роман без сомнения отражает психологию однополой любви. Возможно, это обстоятельство объясняется тем, что мужчины германского происхождения проявляют установку с некоторым оттенком гомосексуальности, даже если они гетеросексуальны. В этой книге нет Эроса, и единственный позитивный образ в известных нам главах — это образ торговки яблоками, которая оказывается пассивной материнской фигурой. Она приносит Мельхиору известие в тот самый момент, когда могущество фон Шпата достигло своего апогея. Когда все очарованы магией происходящего, торговка яблоками подходит к праздничному столу и шепчет Мельхиору:

Кольцо на пальце,

(другими словами, кольцо означает обручение героя с мальчиком)

Лица в окне,

Пути пересекаются,

Дуют южные ветры.

Скоро наступит время.

Они ждут! Они ждут!

(она имеет в виду, что мальчики ждут Мельхиора).

Смысл переданного ею послания заключается в том, чтобы заставить Мельхиора оставаться преданным и верным им. Она — единственная женская фигура, выступающая на стороне мальчиков, объединяющая их в единую группу зависимых от матери персонажей. Таким образом, мальчиками управляет женщина — архетипическая Природа-Мать и одновременно толстуха, продающая яблоки на железнодорожной станции.

Дело в том, что для германского менталитета характерно отсутствие юной ипостаси Анимы. Как отмечал Юнг, по ту сторону Рейна Анима не дифференцировалась, а полностью сохранилась в рамках материнского комплекса.

Один мой знакомый, служащий в разведке, однажды рассказал мне, что он предпринимал, когда было необходимо «разговорить» пленных молодых нацистов и получить от них информацию военного характера. Когда те замыкались в себе, решив ничего не говорить неприятелю, им задавали основной вопрос, который практически всегда давал желаемый эффект. Следовало спросить (с некоторой сентиментальной дрожью в голосе): «А что, твоя матушка еще жива?» Как правило, фашист начинал плакать, а его язык постепенно развязывался.

Естественно, сказанное выше следует понимать только как обобщение, поскольку в каждом конкретном случае обобщение содержит лишь половину истины. Однако, если речь идет о характерных национальных различиях, общее правило позволяет отметить отсутствие дифференциации Анимы у германских народов в сравнении с нациями, на становление которых повлияла латинская культура.

Кстати сказать, в самой Германии север очень отличается от юга, пережившего римское завоевание. Установка живущих на юге Германии людей отличается от установки жителей северной части страны, поэтому наши выводы следует принимать с некоторой долей критики. Однако роман Гетца дает полное представление об отсутствии всякой дифференциации Анимы, ибо единственным позитивным женским образом является мамаша — торговка яблоками.

София означает мудрость, и имя жены Мельхиора выбрано не случайно. Однако в романе Софи оказывается злой, социально-амбициозной, ограниченной, нелюбящей женщиной, одержимой Анимусом, — типичной разочарованной женой. Тем не менее, ее имя означает «мудрость», что свидетельствует о том, как установка нелюбящего мужчины меняет женское начало. София может быть Мудростью, она может воплощать любовь, она может быть всем, что содержится в ее имени, — но вместо этого она превращается в маленькое вредное существо, поскольку Мельхиор так и не понял, как обратить к ней свое внимание и с помощью любви заставить ее расцвести. Таким образом, жена Мельхиора представляет собой негативную мудрость. Ее огорчает, что Мельхиор не любит людей: ей нравится общаться, а он ненавидит это общение, она хочет побудить его вступать в отношения с людьми, а он продолжает их избегать. Именно это становится причиной их ссор и раздоров.

Как вам известно, Софию называют «филантропией» — «любящей людей»⁷⁹. Это воплощение любви ко всему человечеству, что по существу означает оставаться человеком и любить всех людей. Это высшая форма Эроса. Как упоминал Юнг в статье, посвященной переносу, София-мудрость даже выше высочайшей любви, олицетворением которой служит Дева Мария, поскольку, как он точно отмечает, «меньшее иногда значит большее». Это значит, что если я пылаю идеалистической любовью ко всему человечеству и желаю творить добро, это все же меньше, чем просто оставаться человеком [в любой ситуации].

Но этому всему нет места на вечеринке, где животные, варварские инстинкты гостей вырываются наружу вместе с эгоизмом, вульгарностью, лживостью и неискренностью. Вот что происходит, если в людях нет любви друг к другу. Это также может послужить иллюстрацией того, к чему приводит пренебрежение Эросом: сверху — конвенциональный слой так называемой духовной цивилизации; снизу — животные замашки, готовые в любую минуту вырваться наружу. Как только исчезают условности, и женщины раздеваются, [вечеринка превращается] в обезьяний цирк, в котором трудно найти что-то человеческое. Вы можете сказать, что такое поведение характерно для шизоидного типа людей, столь многочисленного в современном обществе. Именно так выглядят люди, чувственная функция которых подавлена или не развита, за исключением того, что им, как правило, не хватает мужества демонстрировать беснующееся внутри животное начало. Чтобы все это вышло наружу, требуется революция или приход нацистов к власти, а затем остается лишь удивляться происходящему. Когда исчезают условности, появляется обезьяний цирк.

Фон Шпат ненавидит сон. Как это можно интерпретировать? Он — враг сна и говорит, что когда полностью победит своих врагов, сна не будет вообще; его способ одолеть мальчиков заключается в том, чтобы отлучить их от источника сна.

Ответ: Во время сна отсутствует стремление к власти.

Да, во сне исключается стремление к власти, и мы остаемся совершенно беспомощными в руках тех, кто нас окружает. Это состояние, в котором уходит власть и приходит бессознательное. Поэтому вы сначала подумаете, что фон Шпат должен воплощать сознание, а Фо — бессознательное. Но если посмотреть более внимательно, дело обстоит несколько иначе. Фон Шпат также воплощает категорию бессознательного, а именно, бессознательный демонический аспект сознания, когда оно «на все знает ответ». Сознание состоит из того, что, по нашему мнению, мы знаем; это быстрое сознание. Даже если нам не слишком известно, что это такое, у нас есть субъективное ощущение, что это нам хорошо известно. Но за этим «осознанным» сознанием стоит бессознательное; иначе говоря, за моим «Я» и феноменом сознания находится Тень, стремление к власти и нечто демоническое.

Мы не должны забывать о том, что у сознания есть демонический аспект. Мы начинаем осознавать, что достижения нашего сознания, например, технические достижения, имеют и деструктивные стороны. Мы все вдруг осознали, что сознание может иметь недостатки, что в основе его лежит бессознательное. То, что заставляет меня желать, чтобы моя жизнь подчинялась сознанию, есть мое бессознательное. И мы не знаем, что это такое. Потребность, побуждение и страсть обладать сознанием суть бессознательные желания — то, что мы называем традицией сознания (conscious tradition).

Например, в примитивных племенах традиция всегда апеллирует к сознанию. В африканских племенах во время ритуала инициации юношу истязают, выбивают ему зубы и т. п., тем самым обучая его тому, как был создан мир, как появилось зло, что болезнь имеет определенное значение, что мужчины по тем или иным причинам должны жениться на женщинах из определенного клана, — для инициирующегося это осознание. Африканцы утверждают, что человек рождается животным, и только во время инициации он усваивает и впитывает в себя традиции племени. Не прошедших обряд они называют животными, полагая, что усвоение знания путем инициации является необходимым шагом от животного бессознательного к сознанию человека. Но для нас, воспитанных в духе совершенно иной традиции, мифологическое обучение, которое получает юный дикарь, кажется абсолютно бессознательным. Мы даже интерпретируем такие обряды так же, как сны, и возможно, это свидетельствует о том, что коллективное сознание примитивных племен на самом деле есть символика бессознательного (unconscious symbolism).

Для иллюстрации своей точки зрения я обычно привожу в пример другие цивилизации, ведь другое общество можно рассматривать sine ira studio, т. е. бесстрастно. Так, например, мы знаем, что христианское учение является содержанием нашего коллективного сознания. Но посмотрев более внимательно, мы увидим, что оно основывается на таких символах, как распятый Господь, Дева Мария и т. п. Если подумать о том, что значат для нас эти символы и как они связаны с реальной жизнью, мы не найдем ответа, поскольку образы эти полны бессознательного. Мы увидим, что именно эти известные аспекты нашей духовной традиции во многих отношениях оказываются для нас покрытыми тайной, и на самом деле нам мало что о них известно.

У сознания есть скрытая обратная сторона — бессознательное. Точно такой же демонический аспект существует у фон Шпата, а именно: сознание всегда ведет себя так, как если бы оно полностью знало ответ. Возможно, задача психологии сегодня и заключается в том, чтобы раскрыть скрытый деструктивный аспект сознания и найти способы бороться с ним.

Я надеюсь, что мы можем постепенно прийти к тому, чтобы сознание могло действовать, не претендуя на то, что оно все знает, без притязаний на то, что за ним остается последнее слово. Если сознание можно было бы свести только к функции, к описательной функции, человек не смог бы делать умозаключения. Наоборот, благодаря известным ранее фактам мы способны сегодня давать объяснения [тем или иным явлениям]. Однако сознанию [необходимо] отказаться от скрытой предпосылки, заключающейся в том, что сегодня мы знаем все, что нам необходимо, и все, что нужно было сказать, давно уже сказано. Исключив эту ложную претензию [нашего сознания], мы бы сделали большой шаг вперед. Но такой шаг предполагает интеграцию сознания [и личности], а именно, развитие понимания того, что сознание относительно и зависит от конкретного человека («я должен знать, что я знаю, и это мое собственное знание»).

Недостаточно просто иметь осознанную точку зрения [по какому-то вопросу], человек должен знать, почему он ее имеет и каковы субъективные причины ее появления. Тем не менее, обычный современный человек до сих пор обладает коллективным сознанием и под его влиянием ведет себя так, будто знает ответы на все вопросы. Например, люди склонны считать гуманитарную установку своей собственной, забывая о том, что истоки ее лежат в христианском мировоззрении. Они не осознают, что это коллективная установка, часть того мировоззрения, которое они больше не разделяют. За подобным поведением скрывается стремление к власти.

Знание — одно из самых действенных средств упрочить свою власть. Человек отнял власть у природы не только с помощью грубой силы, но и с помощью знаний и разума. Неясно, кто сильнее, ведь сила и ум — две стороны одного влечения (стремления к власти). Этим [влечением] объясняются многие сказки примитивных народов о животных, в которых более умный и хитрый побеждает более сильного: так, гиена побеждает льва, а в сказке племен Южной Америки карликовый олень одолевает тигра. Схожий механизм проявляется и в стремлении к власти отдельного человека, например в Анимусе женщин, обманывающих своих мужей или закатывающих им сцены.

Эмоциональная жестокость и обман — два проявления одного влечения (стремления к власти). Когда мое влечение не удовлетворяется, я открыто наношу удар другому человеку, или (если я труслив или недостаточно силен) нахожу способ обмануть его.

Наше сознание все еще скрытым образом связано с этими двумя стремлениями к доминированию [- секс и власть], и знание примыкает к ним. Особенно ярко это проявляется в академической среде, где так сильна жажда научной славы. Редко случается, что ученого интересует истина сама по себе; как правило, его больше интересует должность или возможность оказаться первым, кто сказал то-то и то-то.

Двадцать лет назад один антрополог нашел уникальный образец черепа в Танганьике.⁸⁰ Эта находка оказалась тем самым «недостающим звеном», которое антропологи всего мира искали долгие годы. Череп принадлежит доисторическому человеку, явившемуся связующим элементом между человекоподобной обезьяной и современным человеком. Как показали исследования с использованием счетчика Гейгера, уникальная находка «прибавляет» около десяти миллионов лет к возрасту человеческой расы. Это открытие отбросило за ненужностью все прежние достижения антропологической науки. Ученый, нашедший череп, опубликовал данные о находке и сделанных выводах, однако в течение последующих двадцати пяти лет все академическое сообщество за исключением профессора Брума (Brum) в Америке хранило полное молчание. Открытие попросту проигнорировали. Никто из антропологов не посчитал нужным войти в переписку с автором научной статьи или попытаться вновь установить возраст находки. Можно было бы провести необходимые дополнительные исследования, опять использовать метод Гейгера, однако никто из ученых не сделал этого, ведь это означало бы необходимость в корне пересмотреть существующие теории. Пришлось бы заявлять, что сказанное на предыдущих докладах и лекциях нуждается в корректировке, однако академическое тщеславие, стремление к интеллектуальному превосходству не позволяли ученым это сделать.

Недавно был найден еще один такой же череп, теперь уже в Италии. Данные обеих находок были сопоставлены, и антропологи все же осторожно и нерешительно стали ссылаться на результаты исследований. Однако в течение двадцати пяти предыдущих лет ученые упрямо придерживались того, что знали раньше, и истина их нисколько не интересовала.

Замечание: Как говорят французы, les savants ne sont pas curieux,⁸¹

Да, именно так! И это свидетельствует о том, что сила, которая содержится в знаниях и демоническое влечение получить власть с помощью знаний оказываются сильнее объективного интереса познать истину. Я привела только один пример, а их тысячи. Образ Ульриха фон Шпата символизирует все эти позитивные и негативные аспекты застывшей традиции сознания.

⇐ Предыдущая 16 17 18 19 202122 23 24 25 Следующая ⇒