Бриттани Ш. Черри 4 страница

– Ммм… – я пожевал нижнюю губу. – Когда мне было семь, я ходил в школу каждый день. Однажды я вернулся домой и услышал музыку, доносящуюся с переднего крыльца в нашем старом доме. Из маминого старого магнитофона звучали старые хиты: The Temptation, Journey, Michael Jackson – вся классика. Мама сказала, что взяла диск у соседа, и ей захотелось потанцевать. И она танцевала прямо на дороге, отходя на тротуар только тогда, когда проезжала машина. Она выглядела такой красивой в тот день, и заставила меня танцевать с ней весь вечер, пока не взошла луна. Келлан тоже пришел. Он приехал на байке, чтобы оставить обед для мамы и меня. Когда он пришел, мы танцевали втроем. Оглядываясь назад, я догадываюсь, что она была под чем‑то, но не могу быть уверенным. Я просто помню смех, кружение и танцы с ней и Келланом. Самое любимое для меня – это звук ее смеха, потому что он был таким громким и свободным. Это мое любимое семейное воспоминание. Это воспоминание, к которому я возвращаюсь, когда мне кажется, что она заходит слишком далеко.

– Это то хорошее, за что нужно держаться, Ло.

– Ага, – я подарил ей натянутую улыбку. На самом деле, я никогда никому не позволял узнать, как сильно мне не хватает мамы, но знал, что Алисса поймет, потому что ей тоже не хватало отца. – Какое самое любимое воспоминание о твоем отце?

– Ты помнишь проигрыватель для виниловых пластинок в моей комнате?

– Ага.

– Он подарил его мне на Рождество, и мы завели традицию, что каждый вечер слушаем и поем песню, прежде чем я пойду в кровать. Потом, утром, мы просыпались и тоже пели песню. Современную музыку, старую – что угодно. Это была наша фишка. Иногда моя сестра Эрика присоединялась и пела с нами, иногда мама кричала на нас, чтобы убавили звук, но мы всегда смеялись и улыбались.

– Так вот почему ночью, когда я прихожу увидеть тебя, всегда играет музыка?

– Ага. Это забавно, но я ставлю те же самые песни, что и тогда, но теперь тексты воспринимаются совсем по‑другому.

Мы проговорили всю ночь.

Я кормил ее малиной, пока она кормила меня своими мечтами.

Она кормила меня малиной, пока я кормил ее своими страхами.

Мы смотрели в ночное небо, какое‑то время чувствуя себя свободными и в безопасности.

– Ты когда‑нибудь думала о том, как безумны люди? – спросил я. – В Галактике Млечного Пути триста миллиардов звезд. Триста миллиардов светящихся точек, напоминающих нам о том, что они есть во Вселенной. Триста миллиардов огней, которые выглядят такими маленькими. Хотя на самом деле они намного больше, чем ты можешь даже представить. Все они разные галактики, все они разные миры, которые мы никогда‑никогда не исследуем. В этом мире так много удивительного, но вместо того, чтобы наплевать на все и наконец‑то понять, что мы мелкие песчинки на маленькой Земле, нам нравится считать себя хозяевами Вселенной. Нам нравится чувствовать себя великими. И каждый считает, что его путь самый верный, а его боль самая большая, хотя на самом деле каждый из нас не больше, чем крошечная горящая точка на гигантском небе. Крошечная точка, исчезновения которой никто не заметит. Крошечная точка, которую очень быстро заменит другая точка, и она тоже будет считать себя более важной, чем есть на самом деле. Я просто хочу, чтобы люди хотя бы иногда прекращали переживать о глупых приземленных вещах, таких как расовая принадлежность, сексуальная ориентация и реалити‑шоу. Хочу, чтобы они вспоминали, какие они маленькие, и находили пять минут в день, чтобы посмотреть на небо и перевести дух.

– Логан?

– Да?

– Я люблю твой ум.

– Алисса?

– Да?

Я влюбляюсь в тебя…

– Спасибо за эту ночь. Ты понятия не имеешь, как сильно мне это было нужно. Ты понятия не имеешь, как сильно я нуждался в тебе, – я легонько стиснул ее руку. – Ты мой самый сильный кайф.

Логан

– Ло! Ло! Ло! – кричала Алисса, когда, неделю спустя, бежала ко мне под проливным дождем. Я был на самой высокой ступеньке лестницы, намывая снаружи окна третьего этажа. Естественно, мама заставила меня мыть окна, когда снаружи шел проливной дождь. Голос Алисы напугал меня, отчего я уронил ведро с водой (преимущественно дождевой) на землю.

– Боже, Алисса! – закричал я ей.

Она держала над головой ярко‑желтый зонтик в горошек и хмуро смотрела на меня.

– Что ты делаешь? – спросила она.

– Мою окна.

– Но идет дождь.

«Не может быть, Шерлок», – подумал я про себя. Но потом понял, что Алисса не виновата в том, что я мыл окна, и не заслужила плохого отношения. Я спустился с лестницы и посмотрел на своего лучшего друга. Сделав большой шаг ко мне, она подняла зонтик над нами обоими.

– Твоя мама заставила тебя? – спросила она, глядя на меня такими грустными глазами, каких я никогда раньше не видел.

Я не ответил.

– Что ты делаешь здесь? – спросил я, немного разозлившись. Она не должна находиться здесь. Я жил в дерьмовом районе, и тут было небезопасно для любого человека, а особенно для Алиссы. Ниже по улице была баскетбольная площадка, где чаще продавали наркоту, чем играли. Отдельные личности, стоящие на углу улицы с утра до вечера, готовы обчистить каждого в погоне за лишним долларом. Здесь вдоль дороги шлялись обдолбанные наркотой проститутки. Здесь слышались перестрелки, но, к счастью, я их только слышал, но никогда не видел.

Я ненавидел это место. Эти улицы. Этих людей.

И я ненавидел, что Алисса иногда появлялась здесь.

Она несколько раз моргнула, словно вспоминая причину своего прихода.

– А, да! – сказала она, и ее хмурый вид перешел в полноценную улыбку. – Говнюк позвонил мне! Я хотела, чтобы он пришел на мое фортепианное выступление, но он не перезвонил мне, помнишь? До сегодняшнего дня! А только что позвонил и сказал, что сможет приехать! – завизжала она.

Я моргнул, не двигаясь.

Говнюк был известен тем, что давал Алиссе обещания, а в последнюю минуту отказывался от них.

– Не делай этого, – сказала она, указывая на меня пальцем.

– Не делать чего?

– Не смотри на меня «Оставь свои надежды, Алисса» взглядом. Это не я позвонила ему, Логан. Он позвонил мне. Он хочет быть там, – она не могла перестать улыбаться. От этого мне на самом деле стало грустно за нее. Я никогда за всю свою жизнь не видел никого, кто бы так нуждался в ощущении себя нужным.

Ты нужна, Алисса Мари Уолтерс. Клянусь.

– Я не смотрел на тебя так, – соврал я. Хотя именно так и смотрел на нее.

– Ладно. Давай составим список плюсов и минусов ситуации, – предложила она.

До того, как в прошлом июне мы с Алиссой окончили школу, в классе истории учитель заставил нас составить список плюсов и минусов всех войн, которые когда‑либо случались. Это так чертовски раздражало, к тому же у нашего учителя был самый монотонный в мире голос. Но с тех пор мы с Алиссой начали оставлять такие списки для всего подряд, обязательно говоря монотонным голосом.

– Плюс номер один, – сказала она, ее голос стал смертельно скучным. – Он появится.

– Минус номер один, он не появится, – ответил я.

Она сморщила носик от раздражения.

– Плюс номер два, он появится с цветами. Он позвонил и спросил, какие мои любимые цветы. Никто не станет делать этого, если не хочет принести кому‑то цветы!

Маргаритки. Говнюку следовало знать, какие цветы она любит.

– Минус номер два, он позвонит и отменит все в последнюю минуту.

– Плюс номер три, – сказала она, положив руку себе на бедро. – Он появится и скажет мне, какая я замечательная. И как он мной гордится. И как сильно он скучал по мне и любит меня, – я собрался открыть рот, но она шикнула на меня, отбросив свой монотонный голос. – Слушай, Ло. Нет больше минусов. Я хочу, чтобы ты увидел это и порадовался за меня, ладно? Даже если это фальшивая радость! – она продолжала улыбаться, голос был высоким от волнения, но ее глаза и то, что она опять икнула, говорили о том, как Алисса себя на самом деле чувствовала. Она нервничала, боялась, что он снова ее предаст.

Поэтому ради нее я натянул улыбку, не желая, чтобы она нервничала или боялась. Я хотел, чтобы она действительно чувствовала себя счастливой, как того заслуживала.

– Это здорово, Алисса, – сказал я, легко подталкивая ее под руку. – Он придет!

Глубоко вздохнув, она кивнула.

– Он точно собирается быть там.

– Конечно, – сказал я с фальшивой уверенностью. – Потому что, если кто‑то и достоин его появления, то это Алисса‑Черт‑Возьми‑Уолтерс!

Ее щеки покраснели, и она кивнула.

– Это я! Алисса‑Черт‑Возьми‑Уолтерс!

Она расстегнула задний карман и вытащила билет, сложенный в закрытом пластиковом конверте на молнии.

– Ладно. Мне нужна твоя помощь. Я боюсь, мама обнаружит, что я пытаюсь общаться с отцом. Не хочу, чтобы он появлялся где‑то возле нашего дома. Поэтому я сказала папе, что он может забрать билет у тебя здесь, – Алисса посмотрел на меня с надеждой в глазах, что ее план сработает. Для меня не осталось незамеченным, что сейчас она назвала его папой вместо Говнюка. И от этого мне снова стало грустно.

Я действительно чертовски надеялся, что он появится.

– Я сделаю это, – сказал я. Ее глаза наполнились слезами, и, передав мне зонт, она быстро вытерла их.

– Ты самый лучший друг, который может быть у девушки, – она наклонилась ко мне и расцеловала в щеки в общей сложности шесть раз.

И я предпочел не замечать, что мое сердце тоже перевернулось шесть раз.

Она не заметила этого, не так ли? Она не замечала, что каждый раз, стоя рядом, разжигала огонь в моем сердце.

Алисса

– Как твоя репетиция? – спросила мама, когда я вернулась домой от Логана.

Вместо того чтобы пойти на репетицию, я поехала к нему и умоляла его передать билет папе. Я не могла сказать об этом маме – она бы не поняла. Она сидела в своем кабинете за компьютером, делая то, что умела лучше всего, – работала. Перед ней был бокал с вином, бутылка стояла рядом. Прежде чем я смогла ответить, она, не глядя на меня, сказала:

– Забрось всю свою грязную одежду в корзину для белья в ванной. Потом, если сможешь, постирай и загрузи в сушилку.

– Хорошо, – сказала я.

– И я сделала лазанью. Если хочешь, поставь в микроволновку на сорок пять минут или час.

– Хорошо.

– И пожалуйста, Алисса, – она перестала печатать и повернулась ко мне, теребя переносицу. – Не могла бы ты перестать оставлять свою обувь в холле? Если честно, нужно всего два шага влево, чтобы поставить ее в шкаф.

Я посмотрела в коридор на свои брошенные посередине конверсы.

– Я поставила их в шкаф.

Она хмуро посмотрела на меня, во взгляде читалось: «чушь».

– Поставь их в шкаф, пожалуйста.

Я убрала их в шкаф.

Когда пришло время ужина, мама и я сидели за обеденным столом. Она смотрела в свой телефон, отвечая на электронные письма, а я – в свой, комментируя посты в Фейсбуке.

– У лазаньи странный вкус, – сказала я, копаясь в ней вилкой.

– Я положила омлет вместо пасты.

– Но разве лазанья может быть без пасты? Это как паста – имя, а лазанья – фамилия. Без нее мы едим просто яйца, соус и сыр.

– В таком варианте меньше углеводов, а ты помнишь, что я говорила тебе меньше их потреблять до переезда в колледж. Все первокурсники прибавляют в весе – это действительно так. К тому же, я читала в одной статье, что люди, уже имеющие лишний вес, склонны набирать еще больше, чем нормальные.

– Чем нормальные? Ты говоришь, что я не нормальная? – я почувствовала, как немного сдавило грудь.

Мама драматично закатила глаза.

– Ты слишком впечатлительна, Алисса. Мне бы хотелось, чтобы ты стала более уравновешенной, как твоя сестра Эрика. К тому же, ее привычки в еде в десять раз лучше, чем твои. Я просто констатирую факты. Тебе нужно больше следить за тем, что ты ешь, вот и все, – она быстро сменила тему. – Ты так и не ответила, как прошла репетиция, – сказала она, принимаясь за ужин.

– Отлично, – ответила я. – Ну, знаешь, я и фортепиано – снова и снова.

Она фыркнула.

– Да, я знаю. Прости, что не смогу прийти на выступление сегодня. У меня слишком много работы.

Я чересчур драматично закатила глаза, чего она, к счастью, не заметила. Она никогда не приходила на мои выступления, будучи уверенной, что музыка – это хобби, но не жизненный выбор. Узнав, что я собралась поступать в колледж, чтобы изучать музыкальную терапию, она практически отказалась платить за мое образование, пока моя сестра Эрика не отговорила ее от этого. И хотя сестра была в точности, как мама, когда дело касалось чего‑то практического, она все‑таки продолжала верить в мой музыкальный талант. Может быть, потому что ее парень Келлан был музыкантом, и она любила его и скрытый в нем талант.

Иногда я закрывала глаза и пыталась вспомнить время, когда мама была не такой суровой, не такой безжалостной. Я вроде как помнила ее улыбку. Но, возможно, эти моменты были просто в моем воображении, желающем уцепиться за что‑то прекрасное. Она стала такой холодной в тот день, когда ушел папа? Или его теплота просто временно скрывала ее ледяную душу?

– Я думаю, что мне пора идти в музыкальный зал, чтобы подготовиться к вечеру. Спасибо за ужин, мам, – сказала я, пока она наливала себе еще вина.

– Ага.

Когда я надела свой легкий жакет, конверсы и взяла сумку ручной работы, которую папа привез мне с гастролей по Южной Америке, мама окликнула меня.

– Алисса!

– Да, мам?

– Запусти посудомойку перед тем, как уйдешь. И вытащи вещи из сушилки. И возьми мне пинту мороженого в магазине «У Бэлли». И не вздумай покупать себе. Ты помнишь: лишние килограммы и все такое.

***

Казалось, моя грудь охвачена пламенем.

Когда я выглянула из‑за кулис, место 4А все еще пустовало. «Он придет», – убеждала я себя. – «Он позвонил мне, он сказал, что будет здесь», – прокручивала я мысль. – «С маргаритками».

Я любила маргаритки – это были мои любимые цветы, и папа знал это и собирался принести их мне. Потому что он пообещал.

– Ты следующая, Алисса, – сказал мой преподаватель. Я чувствовала, как сердце колотилось о ребра. Это ощущалось так, словно я распадалась на части с каждым шагом, который приближал меня к инструменту. Я задыхалась, понимая, что его там нет, и осознание того, что из его рта не выходит ничего, кроме лжи, вызывало у меня головокружение. Ложь. Болезненная, бессмысленная ложь.

А потом я подняла взгляд.

Место 4А не было пустым.

Он пришел.

Я расслабилась на скамейке возле фортепиано и позволила себе потеряться в клавишах. Мои пальцы слились с инструментом, творя волшебство. Заставляя пространство наполняться звуками моей души. Я не собиралась плакать, но, пока играла, несколько слезинок скатились по моим щекам. Закончив, встала и поклонилась. Аудитория не должна была аплодировать до тех пор, пока не выступят все, чтобы музыканты послабее не чувствовали себя неудобно, не получив оваций зала. Но молодой человек с места 4А стоял с одной маргариткой в руке, хлопая как безумный, крича и вопя.

Я улыбнулась юноше в костюме, который был слишком велик для него.

Быстро и не раздумывая, я сбежала в зрительный зал и заключила его в объятия.

– В любом случае билет был для тебя, – соврала я ему в плечо.

И вот тогда он обнял меня крепче.

Как бы то ни было, кому нужен Говнюк? У меня был Логан Фрэнсис Сильверстоун.

И для меня этого было достаточно.

Логан

– Костюм тебе слишком велик, – сказала она, дернув рукава, достающие до кончиков моих пальцев. Одинокая маргаритка, подаренная мной, была у нее за ухом с тех пор, как мы покинули выступление.

– Это Келлана, – объяснил я. – Он заехал и закинул его мне, когда я понял, что Говнюк не собирался приходить.

– Ты утонул в нем, – пошутила Алисса. – Но все равно ты выглядишь красивым. Я никогда не видела тебя в такой одежде. Тебе понравился концерт? Это было не самым лучшим моим выступлением.

– Оно было безупречно.

– Спасибо, Ло. Я думаю, что мы должны как‑то развлечься сегодня. Тебе так не кажется? Я считаю, что мы должны, не знаю… сделать что‑то безумное! – она говорила, говорила и говорила – в этом она была очень хороша. Пока Алисса шла, она кружилась, улыбалась и говорила, говорила и улыбалась.

Но я совсем не слушал ее, потому что мой разум был где‑то в другом месте.

Я хотел рассказать Алиссе, как прекрасна была ее игра на фортепиано, насколько лучше каждого выступавшего она была. Как я почувствовал себя живым, всего лишь наблюдая за ее порхающими по клавишам пальцами. Как все это время я не мог отвести от нее глаз. Как я понял, что не хочу никогда ее отпускать, когда она обняла меня. Как иногда я думал о ней, занимаясь обыденными вещами, например, когда чистил зубы или расчесывал волосы, или искал чистые носки. Я хотел сказать ей все, о чем думал, потому что думал я только о ней.

Я хотел рассказать, что чувствовал к ней. Хотел рассказать, как влюбляюсь в нее. Хотел рассказать, как я люблю ее непослушные волосы, люблю ее рот, который всегда болтает то об одном, то о другом.

Я хотел…

– Логан, – прошептала она, застыв на тротуаре. Мои руки каким‑то образом опустились на ее талию, и я притянул ее ближе к себе. Мое прерывистое дыхание парило над ее губами, которые сейчас были в миллиметрах от моих. Ее горячие выдохи смешивались с моими тяжелыми вдохами, в то время как оба наших тела дрожали в объятьях друг друга. – Что ты делаешь?

Что я делал? Почему наши губы были так близко? Почему наши тела прижимались друг к другу? Почему я не мог оторвать свой взгляд? Почему я влюбился в свою лучшую подругу?

– Правда или ложь? – спросил я.

– Ложь, – прошептала она.

– Я поправлял цветок в твоих волосах, – сказал я, заправляя ее локоны за ухо. – А сейчас спроси меня снова.

– Что ты делаешь? – спросила она, когда я придвинулся ближе, чувствуя, как ее слова касаются моих губ.

– Правда или ложь?

– Правда.

– Я не могу перестать думать о тебе, – сказал я ей. – Не только сейчас. Все время. Утром, днем, ночью – ты постоянно в моих мыслях. А еще я не могу перестать думать о том, чтобы поцеловать тебя. Я не могу перестать думать о том, чтобы целовать тебя медленно. Ведь это должно быть медленно. Потому что чем медленнее это будет, тем дольше продлится. А я хочу, чтобы это длилось долго.

– Это правда? – тихо спросила она и, коротко сглотнув, посмотрела на мои губы.

– Правда. Но если ты не хочешь, чтобы я поцеловал тебя, то я не буду. Если ты хочешь, чтобы я солгал, то я солгу.

Наши взгляды встретились, и она положила руку мне на грудь. Сердце заколотилось под кончиками ее пальцев, когда она приблизилась ко мне. Алисса закусила нижнюю губу и слегка улыбнулась.

– Ты мой лучший друг, – прошептала она, теребя подол своего платья в горошек. – Ты первый человек, о котором я думаю, когда просыпаюсь. Единственный, по кому скучаю, когда ты не лежишь со мной в кровати. Ты – то единственное, что я ощущаю для себя правильным, Ло. И если быть честной, то я бы сказала, что хотела бы, чтобы ты меня поцеловал. Но не один раз, а много.

Наши тела сплелись, и я почувствовал, что она занервничала, потому что снова икнула.

– Нервничаешь? – спросил я.

– Нервничаю, – ответила она.

Это было как‑то неуклюже, но в то же время ощущалось именно так, как я всегда мечтал. Будто бы мы для этого предназначены.

Я пожал плечом.

Она пожала плечом.

Я улыбнулся.

Она улыбнулась.

Я приоткрыл губы.

Она приоткрыла губы.

Я наклонился.

Она наклонилась.

И моя жизнь изменилась навсегда.

Я теснее прижал свои руки к ее спине, когда она ответила на мой поцелуй. С каждой пролетающей секундой она все сильнее и сильнее целовала меня, будто пыталась решить для себя, реальность это или нет.

Было ли это реальным?

Может быть, мой извращенный ум просто нафантазировал, что мы стояли друг напротив друга. Может быть, в реальности я просто сплю. Может быть, Алиссы Уолтерс никогда и не существовало. Может, она – это просто образ, который я создал в своей голове, чтобы пройти через все мои дерьмовые дни.

Но если так, то почему это ощущалось таким реальным?

На долю секунды наши губы оторвались друг от друга. Наши взгляды встретились, и в них словно отражался вопрос: стоит ли отдаться мечте или нужно прекратить все это, прежде чем разрушится маленькая безопасная гавань нашей дружбы.

Она приблизила свое лицо к моему, и она провела своими дрожащими руками по моим волосам.

– Пожалуйста, – прошептала она мне.

Мои губы коснулись ее губ, и глаза девушки закрылись раньше, чем наши рты снова обрушились друг на друга. Руками Алисса притянула меня ближе. Она прижалась теснее, и ее язык скользнул между моих губ. Я целовал ее в ответ сильнее, чем она меня. Мы прислонились к ближайшему зданию, и я приподнял ее у холодного камня стены. Я хотел ее больше, чем она могла себе представить. Наши поцелуи углублялись, языки переплетались друг с другом, и в это время в моих мыслях возникала призрачная надежда на то, что мне будет позволено чувствовать Алиссу рядом с собой вечность.

Мне это не кажется. Это ее губы – те самые губы, которые я так давно представлял напротив своих, те самые губы, которые всегда улыбались и делали мои дни ярче – и именно они целовали меня.

Я целовал свою лучшую подругу, и она целовала меня в ответ.

Она целовала меня так, будто это было для нее всерьез, и я целовал ее, словно она была моим миром.

А так и есть.

Она и есть мой мир.

Тяжело дыша, мы разорвали поцелуй. Я поставил ее на ноги.

Она отступила назад.

Я сделал то же самое. Наши тела дрожали, и мы были не уверены в том, что делать дальше.

Я пожал плечом.

Она пожала плечом.

Я улыбнулся.

Она улыбнулась.

Я приоткрыл губы.

Она приоткрыла губы.

Я наклонился.

Она наклонилась.

И мы начали все сначала.

Алисса

Мы молчали.

Лишь несколько звуков в моей комнате привлекали внимание и нарушали тишину. Звук работающего вентилятора под потолком, который вращался над нами, лежащими рядом на моей кровати. Звук винилового проигрывателя, играющего на комоде и заикающегося каждые несколько секунд, как будто пластинка была повреждена, хотя раньше почему‑то такого не было. Автоматический ароматизатор воздуха с шипением выпускал порцию запаха розы каждые несколько минут. И последними звуками были наши легкие вдохи и выдохи.

Мое сердце колотилось так сильно, потому что было напугано, я уверена. С каждым днем, что мы проводили вместе, я все больше влюблялась в него. Сегодня мы поцеловались. Мы целовались целую вечность, но все еще недостаточно долго.

И сейчас я боялась.

Я думаю, его сердце боялось так же, как и мое. Должно было.

– Ло? – позвала я. В горле пересохло, и мой голос охрип.

– Да, Хай? – он начал называть меня Хай с того момента, когда мы спустились с рекламного щита и он назвал меня своим самым сильным кайфом. (Прим.: High – 1) высота; 2) состояние наркотического опьянения, кайф).

Мне нравилось это больше, чем он мог себе представить.

Я прижалась теснее, свернувшись у него под боком. Он всегда ощущался моим защитным одеялом, которое всегда укроет, если жизнь станет холоднее. Он всегда поддерживал меня, даже когда сам ощущал себя очень, очень потерянным.

– Ты собираешься разбить мне сердце, не так ли? – прошептала я ему на ухо.

Он кивнул, чувство вины заполнило его глаза.

– Я могу.

– И что случится потом?

Он не ответил, но я увидела это в его глазах – страх, что он может причинить мне боль. Он любил меня. Он никогда не произносил этих слов, но это было так.

Нужно уточнить, как Логан любил людей. Это было молча, почти секретно.

Он боялся дать знать кому‑то о своей любви, потому что, если жизнь чему‑то и научила его, так это тому, что любовь – не награда, любовь – это оружие. А он так устал страдать.

Если бы только он знал, что его любовь – это единственное, что заставляло мое сердце биться… Ох, как я желала, чтобы он любил меня вслух.

Мы помолчали еще.

– Хай? – прошептал он, прижимаясь ко мне.

– Да?

– Я влюбился в тебя, – мягко проговорил он, его слова отражали мои мысли.

Мое сердце пропустило удар.

Я ощутила страх и волнение в его голосе. Страх был куда сильнее, но затаенное чувство счастья прорывалось наружу.

Медленно кивнув, я потянулась к его руке, и он позволил мне крепко сжать ее. Я и так знала о том, что он сказал вслух. Но это был тот момент, который изменил все. Момент, после которого мы не сможем вернуть все назад. В течение последних нескольких месяцев все шло к этому. Мы испытывали эти чувства, не догадываясь о них. Любить своего лучшего друга было странно. Но, так или иначе, это было правильным. До этой ночи он никогда не подходил так близко к тому, чтобы сказать мне слова любви. Я не была уверена, что у Логана в сердце было место для подобного чувства. Вся его жизнь была царством темноты. Вряд ли кто‑то понял бы, как много означало для него сказать эти слова.

– Это пугает тебя, – сказала я.

Он сжал мою руку крепче.

– Это сильно меня пугает.

Я часто задавалась вопросом, как человек понимает, что влюбился. Есть какие‑то знаки? Подсказки? Для этого требуется время или осознание поражает тебя мгновенно? Человек просыпается утром, пьет свой кофе, а потом смотрит на другого, сидящего перед ним, и полностью проваливается в чувство?

Но теперь я знала. Человек не погружается в любовь. Он растворяется в ней. Еще вчера ты был льдом, а сегодня – уже вода.

Мне хотелось, чтобы разговор закончился. Я хотела наклониться, обнять его, лечь и уснуть в кровати. Моя голова лежала бы на его груди, а он положил бы свои руки напротив моего сердца, чувствуя удары, отзывающиеся на его любовь. Он бы мягко поцеловал мой подбородок и сказал мне, что я прекрасна – такая, какая есть. Он бы сказал, что все мои причуды как раз и делают меня красивой. Он обнимал бы меня так, словно удерживал себя, его прикосновения были бы наполнены заботой и защитой. Я хотела проснуться, ощущая рядом тепло этого сломленного парня – парня, в котором я растворилась.

Но мы не всегда получаем то, чего ходим.

– Я не знаю, хорошая ли это идея, – сказал он. Его слова ударили меня больнее, чем я готова была показать. – Ты мой лучший друг, Хай.

– Ты мой лучший друг, Ло, – ответила я.

– И я не могу потерять это. У меня не так много людей… я доверяю только двоим людям в своей жизни: тебе и брату. И я могу подвести вас. Знаю, что могу. И не могу позволить себе сделать это. Я сделаю тебе больно. Сделаю больно и все разрушу, – он повернулся ко мне, и прижался лбом к моему лбу. Его глаза округлились, и, положив руку ему на грудь, я почувствовала, как ему больно от собственных слов. Он приоткрыл губы и придвинулся ближе, шепча напротив моих губ.

– Я недостаточно хорош для тебя, Хай.

Лжец.

Он – самое хорошее в моей жизни.

– Мы можем сделать это, Логан.

– Но… я причиню тебе боль. Я не хочу этого, но так или иначе мне придется.

– Поцелуй меня, – сказала я, и он послушался. Его рот нашел мой, и он медленно поцеловал меня, и еще медленнее отстранился. Я затрепетала, когда он пропустил пальцы сквозь мои кудри. – Поцелуй меня еще раз, – он снова послушался, слегка приподнимаясь и нависая надо мной. Наши взгляды встретились, и он смотрел на меня, словно пытался пообещать мне навсегда, хотя у нас было только наше сейчас. Второй поцелуй был сильнее, горячее, реальнее. – Поцелуй меня в третий раз.

Логан прижался губами к моей шее. Он ласкал меня своим языком, нежно посасывая кожу и заставляя мои бедра приподниматься ему навстречу.

– Логан, я… – мой голос задрожал. Мы лежали в темной комнате. – Я никогда… – мои щеки покраснели, и я не смогла произнести ни слова. Но он уже знал.

– Я знаю.

В животе все дрожало от волнения, и я закусила губу.

– Я хочу, чтобы ты был моим первым.

– Ты нервничаешь?

– Я нервничаю.

Он слегка нахмурился.

– Если ты не хочешь…

– Но я хочу.

– Ты прекрасна, – пальцами он заправил прядь волос мне за ухо.

– Все еще немного нервничаю.

– Ты доверяешь мне? – спросил он. Я кивнула. – Хорошо. Закрой глаза, – я сделала так, как он сказал, мое сердцебиение ускорялось с каждой секундой. Что произойдет сначала? Мне будет больно? Будет ли ему неприятно это? Буду ли я плакать?

Глаза стали наполняться слезами.

Я была готова заплакать.

А затем он прикоснулся губами к уголку моих губ.

– Ты в безопасности, Хай, – пообещал он мне. Логан начал медленно поднимать мою безразмерную футболку, и я напряглась. – Ты в безопасности, – прошептал он снова, нежно посасывая мочку моего уха. – Ты доверяешь мне? – спросил он еще раз. Мое тело расслабилось, и я начала плакать, но не потому, что нервничала, а потому, что никогда не чувствовала себя так безопасно, как сейчас.

– Да. Я доверяю тебе.

Каждую мою скатившуюся слезинку он собирал поцелуем.

Медленно, сантиметр за сантиметром, он снял с меня футболку и отбросил ее в сторону. Путешествуя ртом по моему телу, он касался губами шеи, посасывал мою грудь, прослеживал языком контуры лифчика, целуя каждый миллиметр моей обнаженной кожи.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒