Бриттани Ш. Черри 2 страница

Что, если с ним что‑то случилось? Что, если он снова запил? Что если…

– Я приду.

– Нет.

– Алисса, пожалуйста, – Ло звучал так, будто умолял.

– Ты под кайфом? – спросила я.

Он заколебался, что было достаточным ответом для меня. Я всегда могла сказать, когда он был под кайфом, в основном потому, что он почти всегда был в этом состоянии. Логан знал, что это беспокоило меня, но всегда говорил, что он – белка в колесе, неспособная поменять свой путь.

Во многом мы были очень разными. Но для меня это не имело большого значения. Я довольно много работала, играла на фортепиано и тусовалась с Логаном. У него было гораздо больше опыта в тех вещах, о которых я не имела представления. Он употреблял наркотики, названий которых я даже не знала. Он терялся в этом почти каждую неделю, обычно после стычек с отцом или проблем с матерью, но почему‑то всегда находил путь домой, ко мне.

Я изо всех сил пыталась притворяться, что это не беспокоило меня, но иногда так и было.

– Спокойной ночи, лучший друг, – мягко произнесла я.

– Спокойной ночи, лучший друг, – ответил он, вздыхая.

***

Его руки были спрятаны за спиной, и он промок с головы до пят. Его обычно волнистые каштановые волосы прилипли к голове, пряди закрывали глаза. Он был одет в свою любимую красную толстовку и черные джинсы, в которых было больше дырок, чем в любой дизайнерской паре штанов. На лице глупая ухмылка.

– Логан, три тридцать утра, – прошептала я, надеясь не разбудить маму.

– Ты плакала, – сказал он, стоя на дорожке перед дверью. – И гроза не прекращалась.

– Ты пришел сюда пешком? – спросила я.

Он чихнул.

– Не так уж далеко.

– Ты перелез через забор?

Он немного повернулся, показывая мне дыру в своих джинсах.

– Я перелез через забор, плюс… – он убрал руки из‑за спины, демонстрируя противень для пирогов, обернутый алюминиевой фольгой. – Я сделал тебе пирог.

– Ты сделал пирог?

– Чуть раньше сегодня я смотрел документальный фильм про пироги. Ты знала, что пироги были еще у древних египтян? Первый задокументированный пирог создали римляне, и это был ржаной…

– Пирог с козьим сыром и медом? – перебила его я.

Его лицо застыло от шока.

– Откуда ты знаешь?!

– Ты вчера мне рассказывал.

Он немного смутился.

– Оу. Точно.

Я засмеялась.

– Ты под кайфом.

Он хмыкнул, кивнув.

– Я под кайфом.

Я улыбнулась.

– От твоего дома до моего сорок пять минут хода, Логан. Тебе не следовало идти так далеко. И ты дрожишь. Пойдем внутрь, – я схватила его за рукав промокшей красной толстовки и потянула в дом, ведя вдоль коридора в ванную, примыкающую к моей спальне. Закрыв дверь за собой, я усадила его на крышку унитаза. – Снимай толстовку и футболку, – приказала я.

Он озорно ухмыльнулся.

– А ты сначала не предложишь мне выпить?

– Логан Фрэнсис Сильверстоун, – зарычала я. – Не будь странным.

– Алисса Мари Уолтерс. Я всегда странный. Поэтому и нравлюсь тебе.

Он не ошибся.

Ло снял толстовку и футболку, бросив их в душевую кабину. Мой взгляд на мгновение задержался на его груди, и я изо всех сил пыталась игнорировать бабочек в животе, пока оборачивала его тело тремя полотенцами.

– О чем, блин, ты думал?

Его карамельные глаза были нежными, и он наклонился ближе, встречаясь со мной взглядом.

– Ты в порядке?

– Все нормально, – я провела пальцами по его волосам – они такие холодные и мягкие. Он следил за каждым моим движением. Я схватила маленькое полотенце, опустилась на колени перед ним и, покачав головой, начала сушить его волосы. – Тебе следовало остаться дома.

– У тебя красные глаза.

Я слегка хмыкнула.

– Как и твои.

Снаружи раздался раскат грома, и мое сердце ушло в пятки. Логан положил свою руку на мою в успокаивающем жесте. Из меня вырвался тихий всхлип. Я уставилась на его пальцы, лежащие на моих, и его взгляд опустился на то же место. Прочистив горло, я отступила от него.

– Съедим пирог сейчас?

– Да, съедим сейчас.

Мы тихо направились в кухню, надеясь не разбудить мою маму, но я была почти уверена, что она не проснулась бы из‑за того количества снотворного, которое принимала каждый вечер. Логан запрыгнул на столешницу – без футболки и в мокрых джинсах – держа свой пирог.

– Тарелки? – предложила я.

– Только вилку, – ответил он.

Схватив вилку, я запрыгнула на столешницу рядом с ним. Он взял вилку, наколол на нее приличный кусок пирога и протянул его мне. Закрыв глаза, я с готовностью откусила и влюбилась.

Боже.

Он был лучшим поваром. Я не могла этого утверждать, но сомневалась, что многие люди могут приготовить пирог с козьим сыром и медом. Логан не только приготовил его, он дал ему жизнь. Пирог был сливочный, свежий, божественно вкусный.

Я закрыла глаза и открыла рот, ожидая, когда он даст мне еще откусить.

– Ммм, – простонала я легонько.

– Ты стонешь от моего пирога?

– Я определенно стону от твоего пирога.

– Открой рот. Я хочу снова услышать, как ты делаешь это.

Я вздернула бровь.

– Ты опять становишься странным.

Он улыбнулся. Я любила эту улыбку. Ему так часто в своей жизни приходится хмуриться, поэтому я научилась ценить каждую его улыбку. Логан захватил еще кусок пирога и поднес его к моим губам. Он начал воспроизводить шум самолета, двигая вилкой так, как если бы она летела по воздуху. Я изо всех сил постаралась не рассмеяться, но не смогла. Я открыла рот, и самолет совершил посадку.

– Ммм, – простонала я.

– Ты отлично стонешь.

– Если бы я получала доллар за каждый раз, когда это слышала, – поддразнила я его.

Он прищурился.

– Ты бы получила ноль долларов и ноль центов, – съязвил он в ответ.

– Ты козел.

– Чтобы было ясно: если какой‑нибудь парень скажет, что ты отлично стонешь, и это буду не я, я шутя его убью.

Он всегда говорил, что убьет любого парня, который посмотрит в мою сторону, и, чаще всего, мои отношения не складывались, видимо, как раз из‑за этого факта – они все смертельно боялись Логана Фрэнсиса Сильверстоуна. Я не понимала их страха. Для меня он был просто большим плюшевым мишкой.

– Это лучшее из всего, что я съела за день. Это так вкусно, что я хочу эту вилку поставить в рамочку.

– Настолько хорошо? – он ухмыльнулся, и на его лице отразилась огромная гордость.

– Настолько хорошо, – сказала я. – Тебе следует серьезно подумать о поступлении в кулинарный колледж – мы уже говорили об этом раньше. Ты стал бы замечательным поваром.

Слегка нахмурившись, он фыркнул.

– Колледж не для меня.

– Хотя мог бы быть.

– Сменим тему, – сказал он, шмыгнув носом. Я не настаивала, зная, что этот вопрос раздражал его. Он считал, что недостаточно умен для поступления в любую школу, но это неправда. Логан был одним из самых умных людей, которых я знала. Если бы только он увидел себя таким, каким вижу его я, его жизнь изменилась бы навсегда.

Вырвав вилку у него из руки, я засунула в рот еще больше пирога и громко застонала, чтобы разрядить обстановку. Логан снова улыбнулся. Хорошо.

– Я, правда, так счастлива, что ты принес это, Ло. На самом деле я почти не ела сегодня. Моя мама сказала, что мне нужно сбросить килограммов десять, прежде чем я пойду в колледж осенью, потому что все первокурсники набирают десять‑двенадцать.

– Я думал, что обычно набирают пять‑семь килограммов.

– Мама сказала, что раз я и так полная, то наберу куда больше, чем обычный студент. Ну, она меня так любит.

Он драматично закатил глаза.

– Как мило.

– Я не должна есть после восьми.

– К счастью, уже больше четырех утра, так что это новый день! Мы должны съесть весь пирог до восьми!

Я хихикнула, быстро прикрыв его рот руками, чтобы удержать его от следующего крика. Я почувствовала, как его губы легко поцеловали мою ладонь, и мое сердце пропустило удар. Я медленно убрала руку, чувствуя появление бабочек, и откашлялась.

– Это тяжелая работа, но кто‑то должен сделать ее.

Так мы и сделали, съев весь пирог. Когда я пошла к раковине, чтобы вымыть вилку, он схватил меня за руку.

– Нет, мы не можем вымыть ее. Мы должны поставить ее в рамочку, помнишь?

Когда его рука коснулась моей, сердце пропустило удар еще раз.

Наши глаза встретились, и он шагнул ближе.

– И просто, чтобы ты знала, ты прекрасна такая, какая есть, Али. На хер мнение твоей матери. Я считаю тебя красивой. Не только внешне – внешняя красота со временем исчезает – я имею в виду, во всех проявлениях. Ты просто чертовски красивый человек, так что на хер чужое мнение. Ты знаешь, как я отношусь к людям.

Я кивнула, зная его жизненное кредо.

– На хер людей, заведи питомца.

– Вот это правильно, – ухмыльнулся он, отпуская мою руку. Мне стало не хватать его прикосновения еще до того, как он убрал руку. Логан начал зевать, и это отвлекло меня от моего непредсказуемого сердцебиения.

– Устал? – спросила я.

– Я бы поспал.

– Тебе придется уйти до того, как проснется моя мама.

– Разве я не всегда так делаю?

Мы пошли в мою спальню. Я дала ему пару штанов и футболку, которые стянула у него пару недель назад. После того, как он переоделся, мы заползли в мою кровать и легли бок о бок. Я никогда не спала в одной кровати ни с одним парнем, кроме Логана. Иногда я просыпалась, лежа головой на его груди, и, прежде чем отстраниться, слушала его сердцебиение. Он сильно храпел, дыша ртом. Когда он остался в первый раз, я не сомкнула глаз. Но со временем его звуки начали напоминать мне дом. И вот что получается: дом – это не конкретное место. Дом – это ощущение того, о ком ты больше всех заботишься, ощущение мира, которое успокаивает огонь в твоей душе.

– Все еще уставший? – спросила я, когда мы лежали в темноте, но мой разум все еще бодрствовал.

– Ага, но мы можем поговорить.

– Я просто задавалась вопросом. Ты никогда не рассказывал мне, откуда у тебя такая любовь к документальным фильмам.

Он провел пальцами по волосам, прежде чем закинуть руки за голову и посмотреть в потолок.

– Однажды летом я оставался у своего дедушки, незадолго до его смерти. У него был фильм про галактику, который пробудил во мне желание узнать больше обо… всем. Если бы я мог вспомнить название фильма, то, не задумываясь, купил бы его. То ли «Черная дыра»… то ли «Черная звезда»… – он нахмурился. – Я не знаю. Все равно. Мы с ним стали смотреть все больше и больше фильмов вместе. Это стало нашей фишкой. Это было лучшее лето в моей жизни, – казалось, его накрыла волна печали, и он посмотрел вниз. – После его смерти я просто продолжил нашу традицию. Возможно, это единственная традиция, которая у меня когда‑либо была.

– Ты много знаешь о звездах?

– Многое. Если бы в этом городе было достаточно места, я бы показал тебе звезды без всего этого светового загрязнения, а еще и некоторые созвездия. Но, к сожалению, нет.

– Это очень плохо. Мне бы понравилось. Ну, я так думаю. Тебе следует сделать документальный фильм о своей жизни.

Он засмеялся.

– Никто не захочет смотреть его.

Я повернула голову в его сторону.

– Я захочу.

Он подарил мне полуулыбку и обнял, притягивая к себе. Его тепло всегда посылало искры по моему телу.

– Ло? – прошептала я, практически засыпая и тайно влюбляясь в своего лучшего друга.

– А?

Я открыла рот, чтобы сказать, но вместо этого получился лишь легкий вздох. Я опустила голову ему на грудь и слушала удары его сердца, считая каждый из них. Один… Два… Сорок пять…

Спустя несколько минут течение моих мыслей замедлилось. Спустя несколько минут я забыла, почему мне было так грустно. Спустя несколько минут я заснула.

Логан

В нашей с мамой квартире не было кабельного – это было отлично, и я особо не возражал. Когда я был ребенком, у нас было кабельное, но из‑за моего отца оно того не стоило. Он оплачивал счета за него, и его бесило, что я сидел перед телеком какую‑то часть дня и смотрел мультики. Словно он ненавидел то, что несколько минут в день я был счастлив. А потом в один прекрасный день он пришел в наш дом, забрал телевизор и отключил услугу.

В тот же день он ушел из нашей квартиры.

Это тоже был один из лучших дней в моей жизни.

Спустя какое‑то время я нашел телевизор в мусорке. Это был маленький девятнадцатидюймовый телевизор с DVD‑плейером, так что я принес из библиотеки кучу документальных фильмов и смотрел их дома. Я был человеком, который слишком много знал обо всем: бейсболе, тропических птицах, секретных военных базах – и все из документальных фильмов. Но в то же самое время я не знал абсолютно ничего.

Иногда мама смотрела их со мной, но чаще всего это были одиночные сеансы.

Мама любила меня, но я не сильно ей нравился.

Ну, это не совсем правда.

Трезвая мама любила меня, словно лучшего друга.

Накачанная наркотиками мама была монстром, и он стал единственным, кто жил в нашем доме в последнее время.

Иногда я скучал по трезвой маме. Иногда, закрыв глаза, я вспоминал звук ее смеха и изгиб ее губ, когда она была счастлива.

Перестань, Логан.

Я ненавидел свой разум за эти воспоминания. Они резали мою душу кинжалами, а позитивных, дающих сил держаться, почти не было.

Хотя мне было все равно, потому что я держал свой разум под кайфом – достаточно для того, чтобы забыть о той дерьмовой жизни, которой я жил. Если я имел возможность запереться в своей комнате с запасом фильмов и каким‑нибудь хорошим дерьмом, чтобы покурить, то почти мог забыть о том, что несколько недель назад моя мама стояла на углу, пытаясь продать свое тело за несколько дорожек кокса.

Это был звонок от моего друга Джейкоба, на который я хотел бы никогда не отвечать.

«Чувак. Я только что видел твою маму на углу Джефферсон и Уэллс‑стрит. Я думаю, что она мм… – Джейкоб остановился. – Я думаю, что тебе следует прийти сюда».

Во вторник утром я лежал на кровати, пялясь в потолок, пока фоном шел документальный фильм о китайских древностях, когда она выкрикнула мое имя:

– Логан! Логан! Логан, иди сюда!

Я продолжал лежать, надеясь, что она перестанет меня звать, но этого не произошло. Поднявшись с матраса, я вышел из спальни и нашел маму сидящей за столом в столовой. Наша квартира была крошечной, но даже несмотря на это у нас не было достаточно мебели, чтобы заполнить ее. Сломанный диван, грязный кофейный столик с пятнами и обеденный стол в окружении трех разных стульев.

– Чего тебе? – спросил я.

– Мне нужно, чтобы ты помыл окна снаружи, Логан, – сказала мама, наливая себе молока и закидывая пять «Чириоз» в треснутую тарелку. (Прим.: Cheerios – торговая марка сухих завтраков из овсяной муки). Она заявила, что села на новую диету, чтобы не потолстеть. Не было ни единого шанса, чтобы она весила больше пятидесяти четырех килограммов, и, будучи ростом 175 сантиметров, по моим представлениям была почти скелетом.

Мама выглядела обессиленной. Она хотя бы спала прошлой ночью?

Этим утром ее волосы были в беспорядке, но не в большем беспорядке, чем ее существование. Мама всегда выглядела разбитой, и я не мог не думать о том времени, когда она такой не была. Она всегда красила свои ногти в воскресенье утром и всегда сдирала с них лак к вечеру того же дня, оставляя маленькие цветные точки, сохраняющиеся на ее ногтях всю неделю – до следующего воскресного утра, когда она повторяла это свое действо. Ее одежда всегда была грязной, но она брызгала ее освежителем в четыре утра перед тем, как погладить. Она верила, что освежитель – хорошая замена стирке нашей одежды в местной прачечной.

Я был не согласен с этой техникой и утаскивал ее одежду, когда только мог, чтобы постирать. Большинство людей, возможно, проходили мимо таких мелочей, но для меня наличие чистых трусов на неделю было важно.

– Скорее всего, дождь зарядил на весь день. Я вымою их завтра, – ответил я. Хотя я бы не стал делать этого. Она скоро забудет об этом. К тому же, мыть окна нашей квартиры на третьем этаже без балкона казалось немного смешным. Особенно во время дождя.

Я открыл дверь холодильника, чтобы посмотреть на пустующие полки. Они были пусты уже несколько дней.

Мои пальцы удерживали ручку холодильника. Я открыл и закрыл его, словно каким‑то магическим способом там могла появиться еда, чтобы наполнить мой пустой желудок. Прямо тогда, словно по волшебству, открылась дверь, и мой брат Келлан вошел, держа в руках сумки с продуктами и стряхивая капли дождя со своей куртки.

– Голоден? – спросил он, подталкивая локтем мою руку. Может, мама ела исключительно «Чириоз» только потому, что кроме этого у нас ничего не было. Келлан был единственным человеком, которому я мог доверять, кроме Алиссы. Мы выглядели почти близнецами, за исключением того, что он был сильнее, красивее и увереннее. У него была классическая короткая стрижка, дизайнерская одежда, и не было синяков под глазами. Единственные синяки, появлявшиеся на его коже, были получены на футбольных играх в колледже – а они случались нечасто.

Ему повезло: его жизнь была лучше просто потому, что его отец был лучше. Он был хирургом. Мой отец, скорее, был уличным фармацевтом, делающим наркоту для соседских детей и для моей матери.

ДНК – такая дерьмовая штука. С ней ты можешь выиграть, а можешь проиграть.

– Блин, – сказал он, заглядывая в холодильник. – Вам нужно больше, чем я купил.

– Как ты узнал, что нам нужна еда? – спросил я, помогая ему разбирать сумки.

– Я позвонила ему, – сказала мама, съедая один из «Чириоз» и прихлебывая молоко. – Ты не очень‑то собираешься кормить нас.

Я срал руки в кулаки и прижал их к бокам. Ноздри раздувались, но я пытался сдержать гнев от ее комментария. Мне было ненавистно, что Келлан приходит так часто и спасает нас от самих себя. Он заслуживал быть далеко‑далеко от такого образа жизни.

– Я куплю еще чего‑нибудь и занесу после вечерних занятий.

– Ты живешь в часе езды отсюда. Не нужно возвращаться.

Он проигнорировал меня.

– Еще просьбы? – спросил он.

– Еды было бы неплохо, – пробурчал я, вторя своему желудку.

Он потянулся к своему рюкзаку и выудил оттуда два коричневых бумажных пакета.

– Еда.

– Ты готовил для нас?

– Ну, что‑то типа того, – он взял пакеты и бросил их на столешницу. – Я помню, когда ты оставался со мной ненадолго, мы смотрели много кулинарных шоу, где они просто дают тебе случайные ингредиенты, и ты должен приготовить еду. Алисса сказала, что ты подумываешь стать шеф‑поваром.

– Алисса слишком много болтает.

– Она без ума от тебя.

Я не спорил с этим.

– Так, – он ухмыльнулся, бросая в меня картофелину. – У меня есть немного времени до того, как пойти на работу. Приготовь что‑нибудь, шеф!

Я так и сделал. Мы с ним ели мою фантазию в виде поджаренной ветчины с тремя видами сыра под чесночным соусом айоли. На гарнир я приготовил домашние драники со специями, беконом и кетчупом.

– Как оно? – спросил я, не отрывая взгляд от Келлана. – Тебе нравится? – без задней мысли я положил половину сэндвича перед мамой. Она покачала головой.

– Диета, – пробормотала она, доедая последний «Чириоз».

– Черт, Логан, – вздохнул Келлан, как‑то не заметив мамин комментарий. Я хотел, чтобы тоже мог сделать это. – Это потрясающе.

Я усмехнулся, засветившись от гордости.

– Правда?

– Я откусил сэндвич и почти умер от того, насколько он хорош. Если бы я поверил в рай, то это было бы исключительно благодаря твоему сэндвичу.

Моя улыбка стала шире.

– Правда?! Я превзошел себя.

– Офигенно вкусно.

Я пожал плечами с самодовольным выражением на лице.

– Я вроде как крутой, – я не мог нормально поблагодарить Келлана – это был самый радостный момент в моей жизни за последнее время. Может быть, однажды я смогу пойти в колледж… Может быть, Алисса права.

– Мне пора идти. Ты уверен, что не хочешь куда‑нибудь съехать? – спросил Келлан.

Мне хотелось съехать из квартиры – в этом я был уверен. Но не был уверен в том, что мой отец остановится, и я не хотел, чтобы он оставался наедине с мамой. После его визитов ее кожа была намного более фиолетовой, чем до его прихода.

Им владел совершенно особенный демон, толкающий мужчину поднять руку на женщину.

– Нет. Я в порядке. В любом случае, сегодня позже мне работать на заправке.

– Разве она не в часе ходьбы отсюда?

– Нет. В сорока пяти минутах. Все нормально.

– Хочешь дам денег на проезд?

– Я могу дойти.

Он покопался в своем бумажнике и положил деньги на стол.

– Послушай, – он наклонился ближе ко мне и прошептал, – если тебе понадобится остаться в доме моего отца, ведь это ближе к твоей работе…

– Твой отец ненавидит меня, – прервал я.

– Это не так.

Я бросил на него недоверчивый взгляд.

– Ладно. Ты, может, и не самый любимый его человек, но, если быть честным, ты украл у него три сотни баксов из бумажника.

– Мне нужно было заплатить аренду.

– Да, но, Логан, кража не должна была быть твоей первой мыслью.

– Тогда где их было взять? – спросил я, все больше расстраиваясь из‑за того, что понимал его правоту.

– Я не знаю. Может быть, попросить помощи?

– Мне не нужна ничья помощь. Никогда не просил и никогда не буду, – моя гордость всегда была такой непоколебимой. Я понимал, почему кто‑то назвал ее смертным грехом.

Келлан нахмурился, понимая, что мне необходимо сбежать отсюда. Нахождение в этой квартире так долго – прямой путь к сумасшествию.

– Ладно, – он подошел к маме и прижал губы к ее лбу. – Люблю тебя, ма.

Она вроде улыбнулась.

– Пока, Келлан.

Проходя мимо, он положил руку мне на плечо и мягко сказал:

– Она еще похудела с того дня, когда я в последний раз видел ее.

– Ага.

– Это пугает меня.

– Да, меня тоже, – я видел, что тревога за ее вес давит на него. – Но ты не беспокойся. Я заставлю ее что‑нибудь съесть.

Его беспокойство не ушло.

– Ты тоже выглядишь похудевшим.

– Это только потому, что у меня быстрый метаболизм, – пошутил я. Он не рассмеялся. Я похлопал его по спине. – Серьезно, Кел. Я в порядке. И я попытаюсь заставить ее поесть. Я обещаю попробовать, хорошо?

Он тяжело вздохнул.

– Хорошо. Увидимся позже. Если ты не вернешься с работы к тому времени, когда я закончу, то увидимся на следующей неделе, – Келлан помахал на прощание, и, прежде чем он сделал шаг из квартиры, я позвал его по имени.

– Да? – спросил он. Я пожал левым плечом. Он пожал правым.

Так мы всегда говорили «Я люблю тебя» друг другу. Он так много значил для меня. Человек, которым я мечтал однажды стать. И к тому же, мы были мужчинами. А мужчины не говорят друг другу «Я люблю тебя». Правда, я никому не говорил этих слов.

Прочистив горло, я кивнул один раз.

– Спасибо еще раз. За… – я пожал своим левым плечом… – все.

Он подарил мне мягкую улыбку и пожал правым.

– Всегда, – с этими словами он ушел.

Я перевел взгляд на маму, которая говорила с миской молока. Представляла себе.

– Келлан – идеальный сын, – пробормотала она молоку, прежде чем повернуть голову в мою сторону. – Он гораздо лучше, чем ты.

Где же ты, трезвая мама?

– Ага, – сказал я, вставая, чтобы забрать еду в свою спальню. – Хорошо, мам.

– Это правда. Он красивый и умный, и заботится обо мне. Ты не делаешь ни черта.

– Ты права. Я ни черта не делаю для тебя, – пробормотал я, уходя, не желая этим утром иметь дело с ее безумными мыслями.

Направляясь к выходу, я шарахнулся от летящей миски, просвистевшей мимо моего левого уха и разбившейся о стену передо мной. Молоко и осколки стекла брызнули на меня. Я обернулся к маме – на ее лице была хитрая улыбка.

– Мне нужно, чтобы ты помыл эти окна сегодня, Логан. Прямо сейчас. У меня свидание, меня заберут отсюда, а это место отвратительно! – закричала она. – И убери этот беспорядок.

Кровь во мне закипела, потому что моя мама и была этим беспорядком. Как кто‑то может быть таким оторванным от жизни? И если он бы так оторвался, есть ли у него шанс вернуться назад? Я так сильно по тебе скучаю, ма…

– Я не буду это убирать.

– Нет, будешь.

– С кем ты идешь на свидание, мам?

Она села прямо, словно была какой‑то королевой.

– Не твое дело.

– Правда? Потому что я уверен: последний человек, который водил тебя на свидание, был тот мешок с дерьмом, который снял тебя на углу. А чуть раньше это был мой паразит‑папаша, и ты вернулась домой с двумя сломанными ребрами.

– Не смей так говорить о нем. Он хорошо относится к нам. Кто, ты думаешь, платит основную часть нашей аренды? Потому что это совершенно точно не ты.

Недавний выпускник средней школы, мне почти восемнадцать, не в состоянии платить аренду – этот неудачник – я.

– Я плачу половину – это больше, чем ты можешь просить, а он не кто иной, как кусок дерьма.

Она ударила руками по столу, раздраженная моими словами. Ее тело задрожало, она стала более беспокойной.

– Он больше мужчина, чем ты когда‑нибудь сможешь стать!

– Да? – спросил я, оборачиваясь и начиная обыскивать ее карманы, точно зная, что должен найти. – Он больше мужчина? И почему это? – уточнил я, находя в ее заднем кармане маленький пакетик кокаина. Я потряс им перед ней, наблюдая за паникой, разливающейся по ее лицу.

– Прекрати! – закричала она, пытаясь отобрать его у меня.

– Нет, я заберу это. Он дает его тебе, и это делает его лучшим человеком, чем я смогу когда‑либо стать. Он бьет тебя, потому что он лучше. Он плюет тебе в лицо и называет дерьмом, потому что он лучше, чем я. Правильно?

Она заплакала, но не из‑за моих слов – я был уверен, что она едва ли услышала их – а из‑за того, что ее белый дружок‑порошок был в опасности.

– Просто отдай его мне, Ло! Прекрати!

Ее глаза были пустыми, и это выглядело так, словно я боролся с привидением. С тяжелым вздохом я бросил пакетик на стол и наблюдал, как она вытерла нос, прежде чем открыла упаковку, нашла свое лезвие и сделала пару дорожек кокса на обеденном столе.

– Ты хаос. Ты проклятый хаос, и никогда не станешь лучше, – сказал я, пока она нюхала порошок.

– Говорит мальчик, который, скорее всего, пойдет в свою спальню, закроет дверь и затянется своим собственным лекарством, которое дал тебе папочка. Он большой плохой волк, но Красная Шапочка – мальчик в капюшоне – продолжает ему звонить, чтобы получить свое лекарство. Думаешь, ты чем‑то лучше, чем я или он?

– Да, – сказал я. Я употреблял, но не много. У меня все под контролем. Я не был одичавшим.

Я был лучше, чем мои родители.

Должен быть.

– Это не так. У тебя в душе самое худшее от нас обоих. Келлан хороший, он всегда будет в порядке. Но ты? – она сделала еще две линии кокса. – Я удивлюсь, если ты не умрешь в двадцать пять.

Мое сердце.

Оно перестало биться.

Шок пронзил меня, когда слова сорвались с ее губ. Она даже не вздрогнула, когда произнесла их, а я почувствовал, как часть меня умерла. Я хотел стать совершенно противоположным тому, что она думала обо мне. Я хотел быть сильным, быть уверенным, быть достойным существования.

Но я по‑прежнему был белкой в колесе.

Бегущим по кругу и абсолютно в никуда.

Я пошел в свою спальню, захлопнул дверь и потерялся в мире своих собственных демонов. Я задавался вопросом, что произошло бы, если бы я не поздоровался со своим отцом много лет назад. Я задавался вопросом, что произошло бы, если бы мы никогда не встретились.

Логан, семь лет

Я встретил своего отца на крыльце чужого дома. Мама взяла меня с собой в какой‑то дом той ночью и велела подождать ее снаружи. Она сказала, что забежит на минутку, а потом мы пойдем домой, но я понял, что веселье у нее и ее друзей затянулось дольше, чем они рассчитывали.

Крыльцо было практически разрушенным, а моя красная толстовка не очень подходила для зимнего холода, но я не жаловался. Мама всегда ненавидела, когда я жаловался. Она говорила, что так я выглядел слабаком.

На крыльце была сломанная металлическая скамейка, напротив которой я сидел, притянув колени к груди. Время шло. Вокруг снег, ни разу не тронутый лопатой.

Давай же, мам.

В ту ночь было так холодно. Я мог видеть свое дыхание, и поэтому, чтобы развлечь себя, стал выдыхать горячий пар изо рта.

В течение ночи в дом входили и выходили люди, но едва ли кто‑то из них замечал меня, сидящего на крыльце. Я дотянулся до заднего кармана и вытащил маленький блокнот и ручку, которые всегда носил с собой, и начал рисовать. Когда мамы не было рядом, я часто занимал себя рисованием.

В ту ночь я рисовал много: до тех пор, пока не начал зевать. В конце концов, я уснул, свернувшись на скамейке, подтянув ноги внутрь своей красной толстовки. Пока я спал, холод не чувствовался, и это было замечательно.

– Эй! – сказал суровый голос, вырывая меня из сна. В тот момент, когда глаза окончательно открылись, я вспомнил про холод. Мое тело начало дрожать, но я не садился. – Эй, ребенок! Что, черт возьми, ты здесь делаешь? – спросил голос. – Вставай.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒