Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Глава XI. НАВСТРЕЧУ РОКУ



Глава XI

НАВСТРЕЧУ РОКУ

 

ный паж Людовика Венгерского бесшумно вошел в зал королевской библиотеки. Увидев Колу ди Риенцо, погруженного в чтение старинного манускрипта, мальчик почтительно поклонился.

– Король приглашает вашу милость к себе. Сегодня будет новый маг. Говорят, он знаком с белой и черной магией.

– Откуда он взялся? – с сожаление отрываясь от огромной книги, прикованной цепью к специальному поставу, спросил Кола.

– Прибыл с купцами. Он понимает наш язык и успел поразить всех: угадал имя и возраст шута Иштвана.

– Зная, в чей дом попадешь, это не столь уж трудно, – чуть заметно усмехнулся Кола. – Скажи его величеству королю, я весьма благодарен за приглашение.

Заложив страницу тонкой деревянной закладкой, Кола бережно закрыл книгу и, рассеянно глядя себе под ноги, направился к королевским покоям. Уже второй месяц он жил здесь в Неаполе в качестве гостя и друга короля венгерского. Людовик окружил его заботой и обещал помощь.

Однако время шло, а обещания оставались обещаниями. Как только речь заходила о делах, находились сотни причин, чтобы отложить их. Кола начинал понимать, что помощи он не дождется. Правда, король не отвечал на требования папского легата выдать отступника, но ссориться окончательно с Авиньоном Людовик не решался.

Тем более, что положение в Неаполитанском королевстве было нелегкое. Постоянные междоусобицы сильно разорили страну. И что еще хуже, в самом Неаполе вдруг вспыхнула чума. При королевском дворе все чаще поговаривали о возвращении в Венгрию. Интерес Людовика к итальянским делам быстро угасал.

Кола ди Риенцо, преследуемый мрачными мыслями, не заметил, как дошел до королевских покоев.

В небольшой приемной, примыкавшей к тронному залу, уже толпились придворные вельможи и дамы. Здесь же находился король Людовик Венгерский, высокий, необычайно подвижной человек лет шестидесяти. На его широком, очень белом лице, обрамленном русой бородой, возбужденно поблескивали светло‑голубые глаза.

Людовик слыл человеком светским, неглупым, лишенным предрассудков. Он охотно устраивал философские диспуты и любил беседовать с учеными мужами. Однако не меньше, чем поиски вечных истин, короля занимали шумные пиры и охота.

Поймав взгляд Колы, Людовик Венгерский поманил его пальцем.

– Иди сюда, присаживайся. Сейчас сарацин покажет свое искусство. Ведь он не только угадывает настоящее, но и предсказывает будущее.

– Благодарю за приглашение. Охотно послушаю аравийского пророка, – улыбнулся бывший трибун. – Завидую этим счастливцам.

– Почему ты называешь их счастливцами? – заинтересовался Людовик.

– Магам достаточно лишь раз угадать правду, и все им верят. У нас, простых смертных, наоборот: раз ошибешься и тебя считают лжецом.

– Часто искусство в том и состоит, чтобы умело выдавать ложь за истину, – засмеялся король.

Людовик Венгерский громко хлопнул в ладоши. Через минуту открылась боковая дверь, двое слуг внесли мраморный столик с высокой серебряной курильницей для благовоний. За ними шествовал сухопарый сарацин в длинной белой тунике и чалме. На его смуглом бесстрастном лице выделялись блестящие навыкате глаза.

Движения аравитянина были медлительны и преисполнены достоинства. Выйдя на середину зала, он прижал к груди тонкие кисти рук и слегка наклонил голову.

– Говорят, ты можешь предсказать будущее любого человека? Так ли это? – спросил король.

– Да, если духи не откажутся поведать о нем, – четко выговаривая итальянские слова, ответил маг.

– Что же для этого требуется?

– Пусть тот, кто хочет узнать свою судьбу, забудет страх и приблизится ко мне.

Людовик обернулся, вопросительно всматриваясь в лица придворных сановников и дам, толпившихся за его креслом. Те смущенно поглядывали друг на друга. Никто не решался выйти вперед. Наступило тягостное молчание. Кола ди Риенцо, встретив на мгновение внимательный взгляд сарацина, вдруг почувствовал, что тот ждет именно его. Не раздумывая долго римлянин поднялся и шагнул к столику. Толпа придворных заметно оживилась.

Маг тотчас велел закрыть двери и занавесить окна плотными шторами. Когда стало темно, он начал что‑то сыпать в курильницу, произнося заклинания. Внезапно там вспыхнуло легкое синеватое пламя. Густой белый дым пополз вверх к потолку, образуя причудливые фигуры. При мерцающем свете казалось, что они шевелятся. В зале запахло серой и полевыми травами.

Бывший трибун Рима с любопытством наблюдал за действиями аравитянина. Он сразу догадался, что этот человек хорошо осведомлен о нем. Игра становилась интересной. Обычно маги были людьми, искушенными в тонкостях придворных интриг. Их предсказания могли быть полезны.

Кола почувствовал прикосновение теплых влажных пальцев сарацина. Послышался его глухой голос с едва заметным акцентом.

– А теперь спрашивай, духи согласны тебе ответить.

– Я хотел бы узнать, что ждет меня? – подумав, сказал римлянин. – Удастся ли вернуться туда, откуда я вынужден был уйти? И кто бы мог помочь в моем деле?

Аравитянин кивнул, подошел к курильнице и бросил в нее горсть мелких черных зерен. Затем он опустился на колени и произнес несколько непонятных слов.

Чуть тлевший голубой огонек вдруг начал расти и менять цвет, сперва на зеленый, потом на оранжевый и наконец превратился в длинный красный язык пламени. В курильнице послышалось потрескивание, чем‑то напоминавшее речь мага. Все затаив дыхание следили за странным диалогом.

Внезапно аравитянин молитвенно воздел руки к небу и пал ниц, издав резкий гортанный звук. В тот же миг яркая вспышка озарила стены, громовой раскат потряс зал. Раздались испуганные возгласы. Все погрузилось во мрак. Когда шторы открыли, зрители увидели поднявшегося с ковра аравитянина и Колу, невозмутимо стоявшего на своем месте.

– Да не опечалит праведного слово истины, – с поклоном обратился маг к Риенцо. – Знай же, великие испытания уготованы тебе. На пути твоем будут злоба и ненависть, ложь и измена. Многочисленные беды и разочарования ожидают тебя. Но если тяжкие удары судьбы не сломят твоего мужества, ты достигнешь желанного и вернешься в родной город.

Людовик Венгерский, придворные сановники и дамы изумленно переглянулись, пораженные пророчеством сарацина, угадавшего, кто перед ним.

– Неужели духи оставили без ответа мой последний вопрос? – пристально вглядываясь в лицо аравитянина, спросил Кола. – Где искать помощи?

– Дерзай и упорствуй, тогда небо поможет тебе, – громко произнес маг и, понизив голос так, чтобы не слышали другие, быстро добавил по‑латыни: – Обратись к герцогу Гуарньери. Король отказался от услуг его дружины. За хорошие деньги кондотьер будет воевать с самим дьяволом.

Затем аравитянин отвесил всем низкий поклон и, дав знак слугам унести столик с курильницей, величественно удалился.

– Ну как? – торжествуя, сказал Людовик Венгерский. – Не правда ли, замечательное зрелище?

– Ваш араб настоящий мудрец, – с улыбкой отозвался Кола ди Риенцо.

 

* * *

 

Два босых францисканца в грубых коричневых сутанах с палками в руках и тощими котомками за плечами шли вдоль берега моря, направляясь к видневшемуся вдали селению. Один был безус, второй, постарше и выше ростом, зарос густой черной бородой. Посматривая на огненный диск солнца, наполовину погруженный в море, бородач устало сказал:

– Не спеши, Андреа, я совсем сбил ногу. Мы отшагали уже миль двадцать. Не заночевать ли нам здесь на берегу?

– Под крышей лучше. Да и поесть бы не худо, – отозвался молодой монах. – Может быть, достанем чего‑нибудь в деревне у рыбаков.

– Ладно, как‑нибудь доплетусь.

– Борода очень изменила твой облик, – взглянув на подхрамывающего спутника, заметил Андреа. – К тому же эта сутана. В таком виде не многие узнали бы тебя в Риме.

– Не напоминай о нем, – вздохнул бывший трибун. – Все мои надежды развеялись как дым.

– Если бы не брат твоей милости, мы вернулись бы в Капитолин. Но трактирщик Бернардо оказался предателем. Он удрал вместе с нашими деньгами.

– До сих пор не могу поверить! Как же это случилось? После стольких хлопот удалось договориться с герцогом Гуарньери. Кондотьер уже готовил отряд. Оставалось выплатить солдатам аванс, и успех был бы обеспечен.

– Когда пришло твое письмо, мы тотчас стали собирать деньги, – принялся рассказывать Андреа. – Три тысячи флоринов – сумма немалая. Но каждый вносил сколько мог, лишь бы снова избавиться от проклятых баронов. Даже многие из купцов, не желавших прежде помогать нам, пожертвовали свои сбережения. Мы набрали больше, чем требовалось. Твой брат вызвался отвезти деньги. Бернардо клялся, что доставит их в срок, а сам исчез, как только получил флорины.

– Подлая душа! Он давно мечтал разбогатеть и добился своего, – хмуро произнес Кола ди Риенцо. – Прав оказался маг. Несчастья преследуют меня. Король Людовик так и не сдержал обещания, хотя до последнего дня называл себя другом и союзником. Теперь удар нанес родной брат. Кому же еще можно верить?

– Что заставило венгерского короля внезапно покинуть Италию? – спросил Андреа, желая изменить тему разговора.

– Чума напугала здесь всех. Как только мор распространился по Неаполю, Людовик сел на корабль и поспешил домой в Венгрию.

– Не удивительно. Эта страшная болезнь косит без разбора, – сказал юноша. – Говорят, что на юге Франции уцелела лишь треть жителей. При папском дворе погибло немало прелатов. После смерти кардинала Джованни Колонна Климент Шестой заперся в загородном замке на Роне и никого к себе не допускает.

– А как в Риме? Я слышал, там были сильные землетрясения?

– Мы думали, что настал конец света, – кивнул Андреа. – Такого ужаса никто никогда не видел. Я едва успел выбежать из храма святого Павла, как стены базилики обрушились и погребли под обломками всех, кто там находился. Латеранский собор тоже стоит сейчас без купола. В городе много жертв.

– Да, великие беды потрясают мир, – задумчиво произнес Кола.

– Не эти ли знамения должны возвестить приближение божьего суда? – подхватил юноша. – Видно, сбываются библейские пророчества?

– Не стоит, Андреа, гадать о неведомом. Скоро мы доберемся до горы Майелла, где нас ждет с братьями Волкано. Там, вдали от мирской суеты, будет время спокойно обдумать, что происходит на земле.

– Ты решил отказаться от своих планов? Хочешь уйти к иоахимитам и жить с отшельниками?

– Что еще остается человеку, обманутому согражданами, союзниками, родным братом; человеку, объявленному вне закона. Единственное, что он может сделать, – это бежать к таким же отверженным, где никто не спросит ни имени, ни прошлого.

– Но почему ты избрал иоахимитов? Разве нет других тайных орденов, которые охотно приняли бы тебя?

– У них свободные порядки: не надо бросать жену, отрекаться от детей, связывать себя обетами. К тому же Волкано – мой близкий друг и один из тех, кто до конца оставался нам верен. Однако поспешим, а то стемнеет, прежде чем мы окажемся в деревне.

 

* * *

 

На крутом склоне величественной горы Майелла, в глубине скалистого ущелья, прорезанного бурным потоком и густо заросшего колючим кустарником, ютился небольшой скит иоахимитов. Здесь, в самой дикой и труднодоступной части Апеннинского хребта, на границе Римской области и Неаполитанского королевства, нашли себе убежище те, кто предпочитал терпеть лишения, лишь бы оставаться свободным.

За невысоким дубовым частоколом в убогих прокопченных хижинах, кое‑как сложенных из камня и глины, жили члены гонимого братства, уже много лет воевавшего с папской церковью. Сурова природа Абруццких гор. Но голод и холод не пугали обитателей скита. Люди обходились тем немногим, что удавалось найти в столь глухой и мало пригодной для жилья местности.

Тут среди журчания ледяных ручьев и могучих сосен искал Кола отдохновенья, спасаясь от мести курии и баронов.

В своих письмах Кола ди Риенцо описывал нравы и быт отшельников, среди которых он провел почти два года.

«…Они распродали все свое земное имущество и роздали деньги бедным, довольствуясь двумя грубыми шерстяными туниками, презрительно удаляя со своих тел всякие дорогие ткани… Между ними нет ни жадности, ни зависти, ни честолюбия, ни тщеславия, но зато там царит желанная бедность, истинное смирение, радостное терпение, невинность, чистота и несокрушимое милосердие… Они спят на соломе, а многие даже на голой земле… Никто из них не дотрагивается до денег… О жизнь смертных, дающая бессмертие! Жизнь ангельская, осуждаемая разве только друзьями сатаны! Если бы я не испытал тебя, не жаждала бы тебя так душа моя!..»

 

* * *

 

Войдя по колено в ледяную воду горной речки, Кола ди Риенцо погрузил на дно длинный шест с зацепом и вытащил с его помощью толстую двухметровую вершу, сплетенную из гибких ивовых прутьев. Убедившись в том, что плетенка не пуста, он быстро вынес ее на берег.

– Ого сколько! – разглядывая бившуюся в верше рыбу, воскликнул Волкано. – Если и в других есть, нам, пожалуй, не донести.

– Ничего, возьмем лишь крупную, остальная пусть подрастет, – отозвался Кола.

Бросив мелкоту обратно в воду, он установил вершу на прежнее место и подошел к костру. Старец собрал рыб в корзину и присел рядом, подложив в огонь сухих веток.

– Ну как, не наскучила тебе еще отшельническая жизнь? – спросил Волкано.

– Нет. – Бывший трибун с улыбкой посмотрел на рваную тунику, едва доходившую ему до колен.

– Однако мне кажется, порой ты слишком задумчив.

– Что ж тут удивительного! – вздохнул Кола. – Уже несколько раз святой дух призывал меня туда, в Рим…

– В юбилейном году там будет много паломников, – сказал старец. – Тогда мы и пойдем туда вместе!.. Однако пора возвращаться в скит. Идем! Надо еще проверить остальные верши.

Старец поднял на плечо корзину с рыбой. Бывший трибун взял шест и большой охотничий лук. По едва заметной тропинке они двинулись вдоль берега извилистой горной речки.

 

* * *

 

Поток солнечного света назойливо бил в глаза. Кола ди Риенцо глубоко вздохнул и приподнял голову. Некоторое время он, щурясь, смотрел на яркое пятно, не в силах окончательно преодолеть сон. Наконец его взгляд различил на фоне окна толстую ржавую решетку. Тотчас началось пробуждение. Приступ кашля, напомнив о лихорадке, вызвал острую головную боль.

Бывший римский трибун сбросил с себя старый плащ, служивший одеялом, и с трудом встал с узкой деревянной койки. Его знобило и пошатывало от слабости. Держась за стену, чтобы не упасть, он шагнул к двери. Та оказалась запертой.

Кола в недоумении обернулся и, не совсем еще придя в себя, оглядел помещение, где находился. Заваленный бумагами стол у окна, грубо сколоченный табурет и койка занимали большую часть низкой сводчатой каморки, похожей не то на монастырскую келью, не то на тюремную камеру.

Где он? Как попал сюда? Почему ничего не помнит?

Риенцо подошел к окну и в изнеможении опустился на табурет. Внезапно взгляд его остановился на мелкоисписанном листе, лежавшем на столе. В конце листка красовалась размашистая, витиеватая подпись. Все стало проясняться.

Ну конечно, вот последнее письмо римского императора, чешского короля Карла IV. Кола не ответил на него из‑за болезни. В его памяти ожили Пражский дворец, первая встреча с монархом. Кола просил помощи у Карла IV. Император любезно принял его у себя. И был, казалось, увлечен планами Колы возродить Великую Римскую империю.

Однако великодушие Карла IV, который принял опального трибуна, было лишь искусной игрой. Выслушав необычайные предложения Риенцо, император попросил собеседника изложить все им сказанное письменно. Затем он велел взять гостя под стражу. И вот уже год, как его держат под замком, переводя из одной крепости в другую.

Кола ди Риенцо скомкал лежавшее перед ним письмо и с горестью подумал о роковой ошибке. Теперь скоро он будет отправлен в Авиньон и предстанет перед папским судом. В приговоре сомневаться не приходилось. Пощады не будет. Впереди ждали следствие, доносы, пытки. Как опасного еретика его, вероятно, осудят на мучительную казнь.

Привычным движением Кола со вздохом откинул назад упавшие на лоб волосы. Нет, боли он не боялся, и сейчас она не пугала его. Но умереть в застенке от рук палачей было унизительно.

Карл IV не спешил отправлять его в Авиньон. Ведь он понимал, что выдать опального трибуна, добровольно явившегося к нему, значило открыто проявить перед всем миром свою низость.

И Карл IV, пытаясь оправдать предательство, слал пленнику нравоучительные послания, уговаривал его, пока нс поздно, подумать о спасении души и покаяться в своих «богопротивных деяниях». Он даже обещал помирить его с папой, если тот откажется от опасных заблуждений и публично признает, что был введен в искушение дьяволом.

Бывший трибун снова закашлялся, почувствовал сильный озноб и головокружение. Подняв с койки плащ, он поспешно закутался в него и некоторое время неподвижно сидел у окна, стараясь побороть очередной приступ лихорадки. Постепенно ему удалось пересилить недуг. Что ж, хорошо, что ему разрешают писать. Император и архиепископ, ведущий его дело, получат его ответ. Упрямая складка залегла над сдвинутыми бровями узника. Отыскав в бумагах чистые листы, он придвинул к себе бронзовую чернильницу, открыл ее и взялся за перо.

 

Кола ди Риенцо писал императору, архиепископу Пражскому и друзьям на родину. В письмах он доказывал свою правоту и невиновность. Некоторые его письма неизвестно как стали достоянием гласности. Их тайно переписывали, распространяли и читали при дворе императора, и в Авиньоне, и по всей Италии. В тюрьме он оказался еще более опасен, чем на свободе.

Климент VI требовал выдачи неистового еретика. Однако император, понимая, что пострадает его честь, все откладывал свое решение, тем более что бывший трибун был тяжело болен и думали, что он вот‑вот умрет. Наконец из Авиньона прибыл в Прагу епископ Сполетский со специальным поручением привезти узника на папский суд.

О прибытии Колы в Авиньон в августе 1352 года рассказывает Петрарка: «Недавно в курию пришел, вернее, не пришел, а был приведен как пленник, Никколо ди Лоренцо, когда‑то трибун Рима, наводивший на всех страх… Я любил его доблесть, хвалил за нее, я восхищался его мужеством, я был счастлив за Италию, полагая возрожденной империю Рима и считал обеспеченным мир для всего мира. Поэтому я был охвачен такой радостью, что не мог не делиться ею, и мне казалось, что я участвую в его славе, поддерживая его и его деяния своим словом. И это придавало ему силы, чему свидетели все его гонцы и письма. С воодушевлением я старался еще больше воспламенить эту пылкую душу, ибо мне было хорошо известно, как разгораются от славы и хвалы благородные сердца… Я не пророк, и он не был пророком, но то, что он делал и, казалось, хотел делать, было поистине достойным не только моего, но и всеобщего восхищения. Итак, прибыл в курию жалким и презираемым тот, кто заставлял трепетать от ужаса злодеев всего мира, кто наполнял радостной надеждой и ожиданием сердца добрых; этот человек, сопровождаемый некогда всем римским народом и достойнейшими гражданами, представителями итальянских городов, шел теперь между солдат среди толпы подонков, жаждущих увидеть лицо того, чье имя было столь знаменито. И он был прислан римским королем римскому первосвященнику. О удивительная коммерция! Не смею говорить большего, и даже не следовало бы говорить то, что уже сказано. Как только он прибыл, святейший отец назначил суд из трех кардиналов, которым и было поручено решить, какой казни достоин тот, кто хотел освободить республику! „О времена, о нравы!“ – никогда не устану повторять я. Да, по‑моему, он достоин любой казни за то, что не сумел с достаточной настойчивостью осуществить задуманное, он не сделал того, что должен был сделать, как того требовали обстоятельства. Взявшись защищать свободу, он не сокрушил одним ударом врагов ее в тот момент, когда мог это совершить. Он упустил великолепный случай, который судьба никогда еще не предоставляла ни одному правителю. А вместо этого он отпустил всех врагов и даже не отнял у них оружия! Жестокое и роковое ослепление… Рим не был бы опять рабом, а он не был бы узником… Я основывал на этом человеке последнюю надежду на свободу в Италии. Я давно уже знал и любил его; когда же он взял на себя бремя великого дела, я не мог не преклоняться перед ним… И признаюсь: каков бы ни был конец, я не могу не считать начало великолепным».

Дальше поэт описывает, как вели Колу по городу и о своей дружбе с ним, завязавшейся здесь, в Авиньоне.

«…Теперь спасение этого человека, от которого некогда зависело спасение и сохранение стольких народов, зависит от суда других. Его жизнь и репутация находятся в одинаковой опасности. Не удивляйся, если услышишь, что суд объявит его бесчестным и заслуживающим смертной казни – тело всякого смертного, даже святого, может быть уничтожено, но добродетель не боится ни смерти, ни бесславия. Она неуязвима; никакое оскорбление, никакое оружие для нее не страшны… Его обвиняют не в том, за что винят его все порядочные люди, его обвиняют не за то, как он кончил начатое им дело, а за то именно, что он его начал… Его вина, говорят здесь, в том, что он первый вздумал вернуть Риму свободу и прежнее величие, и что он полагал, будто решать дела Римской империи возможно только в Риме! О преступление, достойное виселицы! Римский гражданин не мог молча сносить вида своей родины, превращенной в рабыню презреннейших людей. Да! Таково его преступление! За это требуют пытки Риенцо!»

По приказу Климента VI узника заключили в одну из башен папского дворца, приковав его за ногу к стене. Судили бывшего трибуна его злейшие враги: кардинал Бертран де До, первый объявивший его еретиком еще в бытность свою папским легатом в Риме, кардинал Талейран, который был вождем французской партии в кардинальской коллегии и имел с Колой личные счеты, и кардинал Гвидо Булонский. Самый состав суда уже предрешал приговор. Какой справедливости мог ожидать от этих судей Кола ди Риенцо, было ясно для всех и стало еще яснее после того, как стало известно, что подсудимому не позволили даже иметь адвоката.

Риенцо был вскоре приговорен к смертной казни, и приговор был объявлен ему…

 

Шуты и маг



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.