Глава VIII. ТУЧИ СГУЩАЮТСЯ

Глава VIII

ТУЧИ СГУЩАЮТСЯ

гадайте, чем я вас порадую?

Чекко Манчини окинул взглядом трибуна, Нину и Волкано, беседовавших за столом в малой гостиной Капитолийского дворца. Достав из‑за пояса кожаный мешочек, он высыпал оттуда несколько десятков монет.

– «Рим – глава мира»! – беря в руки одну из монет, прочел выбитые на ней слова Волкано.

– Флорентийские мастера неплохо справляются с заказом, – улыбнулся Кола ди Риенцо. – А как серебро?

– Чеканку серебряных и золотых монет еще не начали, но скоро и ее наладим. – Художник опустился на стул рядом с племянницей.

– Петрарка пишет, – тихо произнес Кола, – при папском дворе недавно обсуждался вопрос: полезны ли для церкви мир и союз между итальянскими городами. Он не находит слов от возмущения. Даже итальянские кардиналы высказались против объединения страны. Проклятые ханжи считают полезными вражду и раскол среди христиан.

– Как же иначе, – усмехнулся старец. – Пока идет резня, воюющие наперебой обращаются к папе и кардиналам, покупая золотом их благорасположение. А когда люди живут мирно, зачем им обращаться к папе.

– Значит, признаются полезными волки, если они заставляют овец уважать пастыря! – с горечью воскликнула Нина.

– Только авиньонские святоши напрасно принимают нас за овец, – хмуро посматривая в окно, сказал трибун. – Он перевел взгляд на Волкано. – Так ты уверен, что жители Гаэты хотят присоединиться к Римской республике?

– Я был там и говорил со многими, – кивнул старик. – Весь город готов подняться против графа. Никколо Гаэтани ненавидят даже собственные вассалы. Начальник его канцелярии Анжело Малабранка перейдет на сторону римлян, как только вы пошлете войска.

– Графа Гаэтани поддерживают архиепископ и сам папа, – заметил Чекко Манчини. – Орсини и другие бароны требуют, чтобы были признаны его права.

– Мы признаем их лишь в том случае, если граф явится в Рим с повинной и присягнет в верности республике, – твердо сказал Кола. – А пока я объявлю его изменником отечества и конфискую принадлежащие ему римские владения. Папский фаворит нарушает законы и отказался драться со мной в честном бою. У нас есть все основания направить в графство Фонди войска. Мы силой заставим его подчиниться. Кстати, это будет уроком для других.

– Джордано и Пикколо Орсини вряд ли согласятся принять участие в кампании, – вмешалась в разговор Нина. – Ты же знаешь, их род связан с Гаэтани дружбой.

– Зато У Колонна с графом старые счеты. Не сомневаюсь, что юный Джанни Колонна охотно поведет римскую армию против врага своего дома. Впрочем, если он откажется, командовать могу и я. Хотя было бы лучше, чтобы бароны били друг друга.

– Только не забывай, что Колонна тоже не слишком любят республику, – заметил Волкано.

* * *

– Почему ваши отряды не присоединились к войску? Разве вам не доставили приказ немедленно идти к Сорманетто? – Трибун сурово взглянул на двух воинов, стоявших перед ним в стальных латах и шлемах с поднятыми забралами.

– Согласно инструкции мы не должны покидать Рим, – ответил рыжебородый крепыш, капитан флорентийского отряда. – Мое правительство дало указание действовать только в пределах города.

– Я тоже не получил разрешения воевать вне римского дистрикта, – в тон ему отозвался рыцарь, командовавший отрядом из города Тоди.

– Но это чепуха! – сердито воскликнул Кола. – Сейчас все решается там. Стенам Рима никто не угрожает.

– Таково предписание светлейшей синьории, – пожал плечами капитан флорентийцев. – Можете спросить у посла нашей республики.

– Не очень‑то ваша республика ценит союзников. Сперва отказались брать знамя свободы, теперь не желаете участвовать в войне с изменником графом. Можно подумать, что вам чуждо дело, за которое мы боремся, и что объединение родины вас не интересует.

В этот момент в зал вбежал Паоло Буффа.

– Победа! Граф разбит! – Столяр радостно направился к трибуну.

Кола крепко обнял его.

– Рассказывай! Где было сражение?

– У подножия Сорманетто, как и наметили. Только Джанни Колонна не явился к сроку. Сначала мы не хотели начинать без него боя, но на нашу сторону перешел начальник графской канцелярии Анжело Малабранка. Он повел передовой римский отряд и удачно атаковал войска графа. Нам удалось обратить Никколо Гаэтани в бегство и захватить много пленных. Взято графское знамя.

– Слава богу! Молодцы! – Кола ди Риенцо бросил торжествующий взгляд на капитанов‑союзников и снова повернулся к столяру: – Куда же бежал граф?

– Он отступил с остатками армии в горы. Джанни Колонна, подоспевший к концу сражения, преследует его.

– Теперь путь на Фонди и другие города графства открыт, – весело сказал Кола. – В ближайшее время война кончится.

– Жители Гаэты уже прислали к нам послов с просьбой о воссоединении с Римом, – кивнул Паоло Буффа.

– Надо объявить народу добрую весть! – трибун вызвал дежурного офицера и распорядился ударить в большой колокол на дворцовой башне.

Вскоре могучий звон поплыл над Капитолием, извещая горожан о новой победе римского оружия.

* * *

Среди подстриженных кустов розария перед мраморным фонтаном тихо разговаривали папа Климент VI и двое прелатов. Легкий освежающий ветерок долетал с берегов Роны. Был послеполуденный час, когда зной спал и солнце, склоняясь к горизонту, озаряло лишь верхние этажи Авиньонского дворца.

– Из Италии поступают тревожные вести, – кардинал Джованни Колонна, обрывая лепестки белой розы, посмотрел на папу и веронского епископа Маттео Рибальдо. – Трибун начал прибирать к рукам не только баронские, но и церковные земли. Он объявил наших крестьян свободными гражданами республики.

– Вам, кажется, беспокоиться не о чем, – отозвался Маттео Рибальдо, маленький, щуплый человек с усталыми глазами. – По новому римскому декрету владения епископов и аббатов переходят теперь в ведение кардиналов и его святейшества.

– Лишь глупец не поймет, что это уловка, – оставил в покое розу Джованни Колонна. – Под видом восстановления наших прав Риенцо пытается распространить собственную власть за пределы римского дистрикта. Вслед за Ареццо под его «высокую» руку отдались почти все города Сабины и Патримониума святого Петра. Церковь лишилась почти всех своих территорий в Италии.

– Сегодня у тебя есть еще одна причина порадоваться за земляков, – не без иронии заметил Климент VI, покачиваясь в плетеном кресле. – Только что получено сообщение. Враг вашего семейства Гаэтани явился в Рим с повинной. Его знамя волокли по городским улицам. Сын трактирщика и чернь одержали победу, и помог им разбить графа не кто иной, как твой любимый крестник.

– Джанни слишком молод, чтобы отдавать отчет в своих поступках, – смущенно произнес кардинал. – Он не первый, кого обмануло коварное красноречие трибуна. Впрочем, я не думаю, чтобы участие юноши в войне могло повлиять на ход событий. В римском войске и без него немало способных капитанов.

– Дело не в военных талантах. Беда в том, что среди римских баронов нет единства. Они позволяют бить себя порознь. – Папа насмешливо взглянул на кардинала и с обычной медлительностью продолжал: – Твой племянник идет на поводу у Колы. В ущерб всему сословию грандов он сводит счеты с графом. Куда же девалась гордость и проницательность Колонна? Они стали послушными слугами бывших вассалов.

– Риенцо расчетливо использует вражду между родами, – сказал епископ Маттео. – Сперва натравил Орсини на префекта ди Вико, потом Колонна на Гаэтани. Хитроумному плебею все сходит с рук.

– Во всяком случае, до сих пор сходило, – пробормотал папа. – Пора вмешаться. Этот выскочка залетел слишком высоко. Послушайте‑ка, что он мне пишет.

Климент VI распахнул шелковую белоснежную мантию и, достав из внутреннего кармана свернутый листок, стал читать:

– «Да знает Ваше милосердие, что почти все земли Патримония и Сабины, по причине несправедливых притеснений, испытываемых ими от чиновников церкви (о чем сообщаю – бог тому свидетель – со стыдом), слезно просили через своих синдиков, законно к нам посланных, чтобы мы освободили их от ярости тиранов и дали бы этим землям возможность вести жизнь безопасную в мире и спокойствии. И так как любое народное горе вызывает острое сочувствие нашего сердца, то мы озаботились – не в ущерб или оскорбление святой церкви, за интересы которой мы всегда ратуем, – но ради торжества справедливости, к чему, не страшась смерти, стремится все существо наше, мы озаботились оказать им всякое содействие, какое было в наших силах».

Скомкав листок, папа с негодованием потряс им в воздухе.

– Если бы Ваше святейшество отлучило Колу от церкви, он бы долго в Риме не удержался, – негромко заметил кардинал.

– Риенцо достаточно скомпрометировал себя, – подхватил веронский епископ. – Он пользовался священным столом и омывался в купели Константина Великого, которую в письмах именует лоханью.

– Объявить его еретиком и предать анафеме никогда не поздно, – задумчиво глядя в глубину сада, сказал Климент VI. – Но открытая борьба повредит нам. Положение в Италии сложное. Венгерский король не зря шлет послов к трибуну. Если он начнет войну, Кола может стать его союзником. К тому же идея объединения страны пришлась многим по вкусу. Не только Петрарка увлечен ею. Лучше, не затевая ссоры, помочь баронам самим расправиться с отступником.

– Как же вы собираетесь достичь цели? – с уважением посмотрев на собеседника, вкрадчиво спросил кардинал Колонна.

– Прежде всего надо написать нашим итальянским легатам и ректорам провинций. Затем пошлем на место опытных людей. – Папа повернулся к Маттео Рибальдо: – Вероятно, этим придется заняться тебе и кардиналу Бертрану де До. Он как раз улаживает в Неаполе дела с королевой Иоанной. Я дам необходимые полномочия и средства. Главное, не терять время.

Климент VI тяжело поднялся с кресла, запахнул мантию и вызвал придворного писца.

* * *

Порывистый юго‑восточный ветер гнал с моря обрывки туч. Кое‑где на мгновение проглядывали из‑за них яркие звезды. Земля, обильно политая недавним дождем, поблескивала под ногами черными лужами. Кола ди Риенцо быстро шел вдоль берега Тибра, направляясь к Капитолию. Затянувшиеся переговоры с настоятелем и монахами из обители Сан Франциско, задержали его допоздна.

Трибун устал и был очень зол. Почти три часа пришлось убеждать несговорчивую братию отдать трапезную и часть монастырских помещений новому приюту для бездомных сирот. Его просьбы помочь богоугодному делу не находили ответа. Не подействовало и обещание щедрого вознаграждения. Только угроза применить силу и выгнать строптивых францисканцев из Рима заставила их уступить.

Кола в сердцах сплюнул, вспомнив бурную перепалку. И так почти во всем. Каждое, даже самое незначительное нововведение, которым он пытался облегчить долю простых людей, встречало яростное противодействие тех, кто жил их трудами. Погруженный в свои думы, трибун замедлил шаг, приближаясь к мосту Святой Марии.

Внезапный сильный удар под лопатку свалил его наземь. Падая лицом вниз, Кола успел сообразить, что били в сердце кинжалом. Какое счастье, что он надел под плащ стальную кольчугу. Превозмогая боль, трибун быстро перевернулся на спину и ногами оттолкнул человека, пытавшегося повторить удар.

Нападавший поскользнулся на сырой земле и на миг потерял равновесие. Это дало возможность Кола подняться. Выхватив из ножен меч, он пустил его в ход. После короткой схватки ему удалось выбить из рук убийцы оружие. Противник, рослый, дюжий малый, не ожидавший такого исхода, обратился в бегство.

Трибун в несколько прыжков настиг беглеца и, свалив с ног, прижал коленом к земле. Быстро оглядевшись и убедившись, что бандит действовал без сообщников, Кола взял его за горло.

– Кем подослан? Отвечай, мерзавец! – Он сдавил рукой шею врага. – Не вздумай лгать! Не то отправлю тебя к праотцам.

– Пощади, – задыхаясь, прохрипел незнакомец. – Все расскажу. Только отпусти.

– Отпущу, если скажешь правду. Говори, подлый пес!

– Мне велели убить тебя, – поспешно произнес тот. – Обещали тысячу флоринов.

– Кто? Францисканцы? Или архиепископ?

– Нет, римские бароны.

– Кто именно?

– Меня нанял Лукка Савелли. При этом были Стефано Колонна‑старший, Ринальдо Орсини и сыновья Аннибалдески.

– От кого ты должен был получить золото?

– Они внесли деньги поровну и дали слово заплатить мне, как только я выполню поручение.

– Когда ты виделся с ними? – спросил Кола.

– В день победы над графом Гаэтани. С тех пор я следил за вами.

– Где же ты встречался с баронами?

– В первый раз в одном из палаццо Колонна, потом у Ринальдо Орсини.

– Вот как! Значит, кровные враги нашли общий язык. – Кола снял руку с горла разбойника. – Если то, что ты сказал, правда, я отпущу тебя и за ценные сведения дам даже денег на дорогу. Здесь тебе все равно оставаться нельзя.

– Клянусь богом, не вру! – с надеждой, обрадованно воскликнул бандит. – А пожелаете, я готов послужить вашей милости. Такой человек и вам может пригодиться.

– Ну, твое ремесло тут не в моде. Да и мастер из тебя неважный, – усмехнулся трибун. – Пойдем‑ка со мной. Пока проверим твое сообщение, посидишь в капитолийском подвале. Там, правда, сыровато, но зато безопасно.

Кола ди Риенцо крепко связал ремнем руки убийцы и повел его по ночному Риму.

* * *

– В Авиньоне избили нашего гонца! – Трибун негодующе ударил кулаком по столу. – На него напали среди бела дня, сломали курьерский жезл, разбили шкатулку с корреспонденцией и разорвали в клочья мои письма.

– А что же папская стража? – удивленно вскинул брови Чекко Манчини.

– В том‑то и дело! Солдаты все видели, но на помощь не пришли.

– Там избивают римского гонца, здесь пытаются расправиться с тобой. Я уверен – это звенья одной цепи.

– Сильно ли пострадал курьер? – в волнении спросила Нина.

– С окровавленной головой, он едва добрался до гостиницы. – Кола ди Риенцо взял лежащий перед ним свиток. – Вот что пишет мне Петрарка: «…Гонец твоей светлости знает теперь по собственному опыту, какой гуманности, милосердия и справедливости можешь ты ожидать отсюда.

Мыслимо ли подобное злодейство! Напасть на безоружного, ни в чем не повинного юношу, сломать священный жезл – символ посольской неприкосновенности, разорвать драгоценнейшие письма, способные смягчить даже мраморные души. Таково господствующее здесь сейчас гостеприимство и милосердие! – Трибун возмущенно продолжал: – Нанося оскорбление твоему послу, тем самым пытаются оскорбить тебя, а в твоем лице защитника свободы и справедливости».

– Ясно одно, – тихо произнес художник, – папская курия начала против нас необъявленную войну. Климент Шестой стремится объединить баронов.

– Заговорщики еще не знают, что подкупленный убийца их выдал, – сказал Кола. – Надо вырвать у змеи жало, прежде чем она укусит.

– Что ты задумал? – быстро взглянула на мужа Нина.

– Я сделаю то, к чему призывает в письме мой друг Петрарка. Поэт дает добрый совет. – Трибун развернул свиток и негромко прочел: – «…Продолжай твердо, что начал. Ты славно поднялся. Иди же смело к остальному, сокрушая препятствия. Действуй решительнее и толстую жабу, спесиво изображающую из себя могучего вола, растопчи, сокруши, раздави!»

– Раздавить ту жабу не так просто, – в раздумье сказал Чекко Манчини.

– Тем не менее попробуем. – Кола ди Риенцо повернулся к брату Андреа, молча стоявшему у двери со своей неразлучной кожаной папкой. – Успел ли ты выяснить, кто из баронов, замешанных в заговоре, находится сейчас в Риме?

– Кроме Стефано Колонна‑младшего и Лукки Савелли, все в городе, – с готовностью отозвался монах.

– Хорошо! Немедленно пошли каждому из них приглашение явиться ко мне в полдень на званый обед. Сегодня как раз праздник – день святого креста. Чтобы не возбудить подозрений, вызови сюда и других грандов. Пусть думают, что это обычная дворцовая церемония… А ты, – обратился трибун к жене, – распорядись накрыть стол в большом зале Совета. Приготовьте самое лучшее вино и снедь. Музыканты тоже должны быть на местах.

Проводив взглядом жену и молодого францисканца, отправившихся исполнять приказания, Кола усмехнулся:

– Враги не успеют опомниться, как будут в наших руках. Мы покончим с ними одним ударом.

– Слишком похоже на заманивание мышей в мышеловку, – поморщился Чекко Манчини. – К тому же в божий день, когда все мирно празднуют. Не в моих правилах действовать хитростью.

– В политике без нее не обойдешься, – возразил трибун. – Это, во всяком случае, лучше, чем убивать людей из‑за угла.

– Не собираешься же ты схватить баронов лишь для того, чтобы потом помиловать?

– Помиловать? Ну нет! Они будут осуждены. Осуждены как убийцы и изменники. Но судить их будет открытый суд по всем правилам римских законов. – Кола нахмурился. – У нас достаточно улик, чтобы доказать преступность заговорщиков.

Трибун исподлобья взглянул на своего ближайшего соратника и, помолчав, добавил:

– Ступай готовь стражу. Выбери солдат понадежней. На столяра Паоло Буффа и наших из квартала делла Регола можно положиться.

* * *

В большом зале Совета Капитолийского дворца было шумно и весело. Римские гранды, приглашенные сюда, чтобы торжественно отметить день святого креста, дружно пировали за общим столом. Так как случай у моста Святой Марии держался в строжайшей тайне, ни у кого из заговорщиков не зародилось подозрений.

Недавние соперники из враждовавших родов Колонна, Орсини, Савелли и Аннибалдески мирно беседовали друг с другом. Кола ди Риенцо сидел в кресле между Стефано Колонна‑старшим и главой дома Орсини бароном Ринальдо.

– Эту бутыль, – разливая вино, говорил Кола, – прислал наш друг Людовик Баварский. Германский король все еще рассчитывает стать римским императором. А в том серебряном сосуде – дар от другого Людовика, короля Венгрии. Они с Иоанной Неаполитанской просят, чтобы я побыстрее разрешил их спор. Скандальное убийство королевича Андрея грозит кончиться войной. Быть третейским судьей у таких особ – дело хлопотное.

– Зато весьма прибыльное, – заметил Ринальдо Орсини, разглядывая с видом знатока большие изумруды на горловине серебряного сосуда.

– Кто бы подумал, – пряча в седых усах усмешку, сказал захмелевший старик Колонна, – кто бы мог предположить, что сыну трактирщика и прачки доведется разбирать дела королей. – Барон одним духом осушил свой кубок и, воздев глаза к потолку, негромко добавил: – Боже правый, стоило прожить на земле девяносто лет, чтобы увидеть такое.

– Человека отличает не знатность рода, – вмешался в разговор Чекко Манчини. – Главное в нем ум и талант. Что толку чваниться чистотой крови, если в голове пустота.

– У плебеев мозги встречаются еще реже, – сдвинул брови Стефано Колонна. – Благородство происхождения не ценит лишь чернь. Наследственность играет большую роль даже среди животных. Можно ли равнять чистокровного скакуна с простым лошаком или породистую гончую с дворнягой?

Смелое сравнение старого барона вызвало за столом громкий смех. Изрядно подвыпившие гранды наперебой стали развивать его мысль, приводя в доказательство новые примеры.

– Не предавайтесь иллюзии, порожденной тщеславием, – выждав, когда общий гомон утих, спокойно сказал Кола ди Риенцо. – Кто хвалит собственную породу, не становится от этого лучше. И змея кажется себе венцом творения. Но, как бы она ни обольщалась, все знают, что имеют дело с ядовитой тварью.

Слова трибуна смутили пирующих. Художник, зорко наблюдавший за гостями, заметил, как многие из них обменялись тревожными взглядами. Только Стефано Колонна сохранил хладнокровие.

– Опаснее всего те змеи, которые умеют прятать жало, – вызывающе сказал он. – Ответь‑ка мне на один вопрос, трибун. Что лучше для вождя народа – быть экономным или щедрым, беречь государственную казну или расточать ее на ненужные представления?

– Если речь идет о народном празднестве, то лучше быть щедрым, – не задумываясь, отозвался Кола. – Еще Теофраст в своей книге о богатствах хвалит великолепные зрелища. Мудрый грек‑философ убедительно доказал, что красочные зрелища – наиполезнейшее из того, что может дать богатство. Ведь они способны возвышать души смертных.

– Разве благородные души нуждаются в жалком комедианстве? – взяв Колу за отворот его расшитой золотом мантии, усмехнулся Стефано. – Не лучше ли было бы тебе вместо этой роскошной одежды носить самую простую, более подходящую для смиренного христианина, каким ты хочешь казаться?

– Я смиренный христианин для людей достойных, – отбрасывая от себя руку старого барона, сурово произнес Кола. – Для преступников и убийц я буду судьей.

Стефано Колонна, побледнев, схватился за рукоять кинжала. По знаку Чекко Манчини из распахнувшихся дверей тотчас вышли рослые римские гвардейцы. Тут же, по указанию Колы ди Риенцо, были взяты под стражу барон и другие заговорщики.

Все произошло так быстро и неожиданно, что многие гости не успели даже подняться из‑за стола.

* * *

Ночь подходила к концу. За окнами уже брезжил рассвет. Догоревшая до основания свеча, в последний раз мигнув, погасла. Кола ди Риенцо в задумчивости расхаживал по кабинету, посматривая на задремавшую жену.

Снизу из большого зала дворца доносился стук молотков и грохот досок. Зал спешно обивали красной материей, в центре его сооружали высокий помост. Прислушиваясь к шуму и голосам рабочих, трибун остановился у распахнутого окна и ожесточенно потер виски. Приближалось утро, через несколько часов должен был состояться суд над заговорщиками, а он все еще никак не мог принять решение.

Вчера, в день ареста баронов, сомнений не было. Сама судьба отдала ему в руки наиболее опасных врагов, и он был уверен, что разом и навсегда избавит от них республику. Проклятую змею, в образе римских баронов, следовало раздавить. Раздавить без жалости и снисхождения! Только тогда можно было не опасаться ее ядовитого жала. К этому настойчиво призывал в своих письмах Петрарка, это подсказывал ему собственный опыт.

Так почему, почему он стал вдруг колебаться в столь ясном, казалось бы, деле? Разве накануне вечером не было народного собрания? Разве римляне не одобрили его смелых действий и не требовали смертной казни для преступников? Коле вдруг показалось, что он вновь слышит грозный гул толпы, яростно поносившей изменников баронов. Но потом!

Потом началось иное. Трибун опустился в кресло, морщась, как от зубной боли.

Целую ночь беспрерывным потоком к нему в Капитолий приходили просители. Они умоляли пощадить арестованных. Это было сущее паломничество. Среди хлопотавших находились не только родственники подсудимых, не только Джордано и Никколо Орсини, воевавшие вместе с ним против префекта, не только молодой Джанни Колонна, помогавший разбить графа Гаэтани, в их числе оказались и многие кавалеротти и люди из простонародья.

Было от чего призадуматься. Римские цеха, связанные многолетними узами с семьями грандов, прислали настоящие делегации с просьбой о их помиловании. Того же настойчиво требовали представители духовенства и дружественных иностранных государств. Даже среди его ближайших соратников большинство высказалось против казни.

Да и сам он испытывал невольное омерзение перед необходимостью физической расправы над заговорщиками. Риенцо в отчаянии обхватил голову руками.

Что делать? Поступить, как подсказывала логика борьбы, или поддаться уговорам и чувству жалости? Казнить подлых убийц или пощадить их и опять ждать предательского удара в спину? Можно, конечно, заставить баронов публично покаяться и еще раз принести торжественную присягу. Но разве заслуживают веры их лживые клятвы?

Трибун яростно сжал кулаки и, вскочив с кресла, быстро заходил по комнате. Нет, смерть! Только смерть гадины могла спасти от ее жала. Напрасно он поддается собственным чувствам и уговорам друзей. Их снисходительность, возможно, и простительна. Они просто не видят, не способны понять последствий, а он‑то знает, что это не кончится добром, знает, что неуместная жалость может стоить им всем жизни.

Однако чем упрямее, чем настойчивее Кола убеждал себя в необходимости уничтожить врагов, тем яснее понимал, что поступит наоборот.

Он простит мятежников. Простит, как уже простил префекта ди Вико, графа Гаэтани и многих других. Но, видит бог, это будет его последняя уступка. Если кто‑нибудь из баронов посмеет снова выступить против республики, пощады им больше не будет!

Придя наконец к такому решению, трибун устало опустился в кресло и забылся тяжелым, беспокойным сном.

* * *

Большой зал Капитолийского дворца, с обитыми красной тканью стенами, был заполнен до отказа. Перед сооруженным за ночь высоким помостом расположились на скамьях члены совета «добрых мужей», синдики, консулы цехов и другие должностные лица республики. Дальше до самых дверей теснились, стоя, горожане. Среди собравшихся слышались нетерпеливые возгласы:

– Чего ждут? Почему не начинают суда? На Patibolо уже все готово к казни!

Наконец шум в зале стих. На помосте появился Кола ди Риенцо в длинной судейской мантии, с серебряным скипетром в руках.

Он напомнил о законе, принятом двадцатого мая в день установления народной власти. По этому закону каждый, кто покушался на жизнь свободных римских граждан, подлежал смертной казни. Затем трибун рассказал о ночном нападении у моста Святой Марии, о признании схваченного им наемного убийцы и перечислил имена баронов – организаторов покушения. По его знаку солдаты вывели на помост закованного в цепи бандита. Тот поклялся на Библии и подтвердил, что все сказанное трибуном истинная правда.

– Смерть! Смерть баронам‑убийцам! – раздавались негодующие крики.

– Под топор! На виселицу изменников! – неслось из дальних концов зала, где толпились простолюдины.

Кола ди Риенцо выждал, когда гомон стих, и вновь обратился к собравшимся.

– Учитывая чистосердечное раскаяние наемного убийцы, полностью признавшего вину, – громко сказал он, – я предлагаю заменить ему смертную казнь пожизненным изгнанием из пределов Римской республики.

Горожане единодушно выразили согласие поднятием правой руки. Тогда трибун сообщил о просьбе многие уважаемых граждан пощадить и других раскаявшихся заговорщиков. Поведав о ночных визитах, о настоятельных советах духовных лиц и послов дружественных государств, он призвал собрание быть снисходительным к подсудимым, если они дадут публичную клятву повиноваться в будущем народу.

Потом под конвоем ввели арестованных баронов. Они были одеты в черное, без всяких знаков отличия. Еще накануне вечером им было зачитано обвинение в организации заговора и покушении на жизнь трибуна. Ночью их как обреченных на смерть исповедовали и причастили монахи‑минориты.

Увидев обитый красной тканью зал, суровые лица горожан и подкупленного ими наемника, понуро стоявшего в кандалах перед Колой, бароны потеряли последнюю надежду и стали умолять собрание о помиловании, Они раскаивались в содеянном и клялись всеми святыми никогда больше не замышлять зла против республики.

Забыв о знатности рода, бывший сенатор Пьетро ди Агабито, бароны Орсо Орсини, Франческо Савелли и сыновья Аннибалдески опустились на колени и со слезами просили о пощаде. Лишь Стефано Колонна сохранил присутствие духа. Закрыв лицо руками, девяностолетний старик молча стоял среди рыдающих и кающихся грандов.

Кола ди Риенцо, мучимый противоречивыми чувствами, хмуро смотрел на поверженных синьоров. Зрелище унижения врагов, еще недавно считавшихся всесильными, не приносило радости. Напротив, в этот миг он больше, чем кто‑либо, понимал нелепость своего положения. Бароны были у него в руках, можно было легко избавиться от них, а вместо этого ему пришлось самому упрашивать собрание о снисхождении к ним.

Трибун до боли в руке сжал скипетр и, подняв его над головой, шагнул к грандам.

– Народ и мы согласны простить вас, – громко сказал он. – Мы не будем считать вас врагами и еще раз окажем вам доверие. Но страшитесь, если в будущем нам придется раскаяться в своем великодушии!

Опозоренным заговорщикам оставалось только благодарить за милость.

Через день в Капитолийской церкви бароны вновь принесли присягу верно служить римскому народу.

* * *

Небольшая ладья с высоко приподнятой над водою кормой и крутым носом легко скользила вдоль скалистого берега по голубой глади Неаполитанского залива. Десяток дюжих гребцов неторопливо работали веслами. Стоял почти полный штиль. На корме под широким цветным зонтом негромко беседовали архиепископ неаполитанский Джованни Орсини, его двоюродный брат, глава дома Орсини барон Ринальдо и папский легат кардинал Бертран де До.

Хотя каждому из них было под шестьдесят, выглядели они по‑разному. Изборожденное морщинами худосочное лицо и седые волосы, видневшиеся из‑под красной кардинальской шапочки, сильно старили папского легата. Оба Орсини, напротив, казались намного моложе своих лет. Особенно архиепископ. Глядя на его пышущие здоровьем щеки, ему можно было дать не больше пятидесяти.

– Жаль, мне осталось недолго пользоваться вашим гостеприимством, – вздохнул папский легат. – Сегодня от его святейшества пришло письмо. Придется ехать в Рим.

– Ах да, Риенцо, – понимающе кивнул архиепископ, – справиться с ним нелегко.

– После неудачи с нашим заговором никто не решается рисковать, – с хмурым видом произнес барон. – Угроза трибуна на многих подействовала. Все забились в свои замки и не осмеливаются высунуть оттуда носа.

– Но вы‑то? Неужели и вы готовы забыть позорное судилище? – Кардинал испытующе посмотрел на Ринальдо. – Об унизительной комедии говорят теперь не только в Италии.

– Такое смывается лишь кровью, – угрюмо пробормотал тот. – Я не пожалел бы и жизни, чтобы отомстить. Да как? Проклятый выскочка стал еще осторожней.

– Организовывать новое покушение, пожалуй, не стоит, – задумчиво сказал Бертран де До. – Для восстановления чести вы должны разбить Колу в открытом бою. Сейчас это как раз нетрудно. Римская армия распущена. Пока идет сбор винограда и большинство горожан работает в садах, можно захватить Капитолий.

– Чтобы ворваться в Рим, нужны солдаты. Много солдат, – нерешительно сказал барон. – Несколько вольных дружин предлагали свои услуги. Но им надо платить вперед. Потребуется сразу большая сумма.

– О деньгах не тревожься, найдем, – с готовностью отозвался кардинал. – Из Авиньона пришло разрешение пользоваться церковной казной.

– Кроме наемников, я должен запастись всем необходимым и как следует укрепить свои замки. В случае неудачи в них можно будет выдержать осаду.

– Думаю, тебе нечего опасаться длительных осад, – заметил архиепископ. – Если святейший отец дает средства для наведения порядка в Риме, то порядок там будет в ближайшее время.

– Однако до последнего дня папа не трогал Колу, – сказал барон. – Он мог бы давно отлучить его за присвоение церковных земель. Вместо этого с ним ведут переписку, как с достойным правителем.

– Положение сейчас изменилось. Вот послание, которое я получил от Климента Шестого.

Бертран де До вынул из кожаного футляра свернутое в свиток письмо и, развернув, прочел:

– «Мы и братья наши решили, что будет весьма полезно, если ты немедля отправишься в Кампанию и займешься римскими делами. Безумная дерзость Николая, сына Лаврентия, присвоившего себе титул трибуна, крайне беспокоит нас. Его поступки не только постоянно вредят нам, но и делают римский народ врагом всего христианского мира.

Этот Николай захватывает земли церкви, присваивает ее права. Он действует против викария и нобилей города, заключает тайные договоры, вступил в союз с Людовиком Венгерским и издал эдикты, имеющие целью ограничить первенство и власть церкви. – Кардинал многозначительно взглянул на собеседника и негромко продолжал: – Говорят, самозванный трибун совершил также многое такое, что дает право заподозрить его в отступничестве, а посему тебе следует посмотреть, нельзя ли начать против него дела, как против еретика. Под страхом тяжких бедствий увещевай народ воздерживаться от повиновения, помощи и сочувствия этому Николаю, дабы римляне не участвовали ни в каких его делах. Если же они не послушают, то подвергни Рим церковному интердикту со всеми последствиями.

По дошедшим до нас сведениям, Риенцо заставляет многих приносить священные клятвы. Религия не должна служить нечестивцу. Мы даем тебе полную власть силою наших грамот, специально на этот предмет составленных, развязать все клятвы, исторгнутые им у грандов и у народа и освободить их от соблюдения данных обещаний».

– Превосходные вести! – радостно воскликнул барон. – Теперь Кола долго не продержится.

– Это еще не все, – улыбнулся папский легат. – Послушай дальше. «Обычно безумство исправляют не словами, а ударами бича, поэтому мы назначаем для управления Патримониумом святого Петра в Тусции племянника нашего, благородного рыцаря Гуичарда де Камбрен, и хотим, чтобы он для защиты церковных владений и для обуздания дерзости Николая имел пеших и конных солдат в таком количестве, какое ты сочтешь достаточным…»

– Слава господу, – с облегчением вздохнул архиепископ неаполитанский. – Наконец‑то в Авиньоне поняли, что дольше медлить нельзя.

Бертран де До кивнул и неторопливо продолжал чтение:

– «Чтобы отвратить народ от отступника, следовало бы устроить во всех тринадцати районах города или хотя бы в некоторых раздачу денег или хлеба. Но так как римляне имеют привычку не помнить об оказанных им благодеяниях, то реши сам на месте, как лучше организовать это с пользой для дела. Если же найдешь нужным воздействовать более радикальными средствами, обратись ко всем церквам, общинам и отдельным лицам с просьбой о помощи, а также посмотри, нельзя ли некоторых непокорных нам грандов примирить с церковью, дабы скорее и легче можно было сокрушить бесчестие этого безумца».

– А как с индульгенциями? – спросил архиепископ. – Мы, кажется, писали папе? Они бы тоже пригодились.

– На этот счет у Климента свое мнение, – сказал кардинал. – В конце письма как раз говорится о них, вот: «Что касается юбилейных индульгенций, то мы полагаем за лучшее временно удержать их, ибо не знаем, желает ли римский народ отступить от пропасти или же продолжает стремиться к ней, пребывая в своих заблуждениях: но если он отречется от них и действительно вернется к повиновению нам, то мы поспешно вышлем эти грамоты и щедро изольем на Рим отеческие милости и любовь».

Значит, можно договариваться с предводителями вольных дружин? – Барон, расправив усы, взглянул на папского легата.

– Разумеется. И постарайся не терять времени, – отозвался тот, убирая послание в кожаный футляр.

* * *

Настойчивый стук в дверь разбудил Нину. Она приподняла голову и с тревогой взглянула на спавшего рядом мужа. Накануне Кола работал, по обыкновению, допоздна и теперь спал как убитый. Она принялась трясти его за плечо:

– Вставай! Вставай, что‑то случилось!

Наконец трибун поднялся, открыл дверь и увидел перед собой брата Андреа и незнакомого старика крестьянина.

– Наши опасения оправдались. Ринальдо Орсини не зря ездил в Неаполь. Он привел с юга наемников и готовит внезапный удар. – Молодой францисканец кивнул на незнакомца: – Это верный человек. К счастью, он предупредил вовремя.

– Они выступили из Марино и через час будут у ворот Сан Джованни, – подтвердил старик. – Среди ваших стражников есть их люди, которые должны открыть ворота. Я чуть было не загнал лошадь, чтобы успеть сообщить вам.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒