Глава V. НАРОДНЫЙ ТРИБУН

Глава V

НАРОДНЫЙ ТРИБУН

ъехав на площадь Сан Марчелло, Колади Риенцо остановил коня против главных ворот палаццо Колонна. Вид огромного дворца, защищенного высокими зубчатыми башнями, заставил его задуматься: «Начинать ли штурм? Удастся ли овладеть такой крепостью?»

Новый правитель Рима окинул взглядом отряды горожан, стекавшиеся на площадь. Большая часть его воинов была вооружена рогатинами, топорами, самодельными копьями, мало кто из этих людей имел понятие о военном деле. Да и сам он куда лучше владел дубинкой, чем мечом. Тяжелые рыцарские доспехи сковывали движения, лишая обычной уверенности.

Всадник невольно почувствовал волнение. Лишь бы никто не заметил его нерешительности. Ведь римляне доверились ему. Они увидели в нем человека, достойного стать их вождем. Он должен оправдать надежды сограждан или погибнуть с честью.

Привстав на стременах, Кола вынул меч. По его знаку сотни лучников и арбалетчиков приблизились к палаццо. За ними, неся штурмовые лестницы, катя осадные тараны и баллисты для метания огромных камней и бревен, двинулись остальные.

В этот момент подъемный мост перед воротами дворца стал медленно опускаться. Между зубцами приворотной башни показался капитан наемников. Он отчаянно размахивал руками.

– Не стреляйте! – донесся хриплый голос швейцарца. – Мои солдаты не будут драться!

– Отворяй ворота! – въезжая на мост, потребовал Кола. – Где барон?

– Мессере Стефано покинул город, – ответил капитан.

Чугунные створки ворот палаццо с лязгом раскрылись.

Кола ди Риенцо в сопровождении конных и пеших воинов проехал во двор грозной цитадели. Все еще держа в руке меч, он остановился перед толпой слуг и наемников Колонна. Велев отобрать у сдавшихся оружие, Кола отпустил их после того, как они заверили его в своей преданности новому правительству.

– Что будем делать с дворцом? – спросил Чекко Манчини, слезая с коня.

– Поставьте караулы и опишите имущество.

– В Риме осталось немало баронов, – сказал художник. – Если Колонна вернется с войском, они могут ударить в спину.

– До вечера все синьоры покинут город и отправятся в свои имения, – усмехнулся Кола. – У меня уже готов приказ. Пусть очищают леса от бандитов и занимаются хозяйством.

Отныне их римские замки будут находиться под охраной наших солдат.

– Думаешь, хватит для этого людей? В городе больше трехсот башен принадлежат грандам.

– Мы снесем их до основания. Камень пойдет на строительство домов. – Кола ди Риенцо вложил меч в ножны и повернулся к Паоло Буффа.

Тот стоял рядом с большим малиновым знаменем на плече.

– Принимай новые владения, Паоло! Назначаю тебя кастеляном палаццо. Теперь Рим свободный город. Лишь народ будет его хозяином.

* * *

Большой зал Капитолийского дворца гудел от возбужденных голосов. Представители от городских кварталов и цехов собрались здесь на генеральный Совет Рима. Кола ди Риенцо сидел на возвышении на месте одного из бывших сенаторов. Кресло, стоявшее рядом, пустовало. Второй правитель, епископ Раймондо, ссылаясь на нездоровье, не покидал своего палаццо. Впрочем, отсутствие папского викария мало кого тревожило.

Никогда еще Кола не испытывал такого подъема духовных сил. Видеть, как воплощается в жизнь заветная мечта, как с каждым днем крепнет созданное им свободное государство – это ли не радость? От недавних сомнений не осталось и следа. Успех окрылил его.

Просматривая списки судей и «Совета тринадцати», Кола ди Риенцо перебирал в уме достоинства избранных должностных лиц. Всюду удалось поставить надежных людей. Собрание только что приняло его нововведение, решив образовать особую коллегию синдиков. Она должна была охранять интересы римского народа и следить за соблюдением законов, как это было во Флоренции и в иных городах‑республиках. Другое его предложение – ограничить полномочия ректоров‑правителей тремя месяцами вместо шести, вызвало споры. Многие полагали, что это нанесет ущерб их престижу.

– Народ избрал самых достойных, – говорил один из участников собрания. – Зачем снова устраивать выборы? Разве мы найдем кого‑нибудь, кто сравнится доблестью и знаниями с Колой?

– Рим нуждается в крепком правительстве, – заявил другой. – Чтобы гарантировать победу новому государству, надо наделить Колу полной властью. Мы не раз давали титул римского короля иностранным владыкам. Почему же теперь не дать его истинному римлянину?!

– Правильно! Согласны! – подхватили разом десятки голосов. – Слава нашему освободителю! Да здравствует Кола ди Риенцо – король Рима.

Зал разразился бурей ликующих криков. Все подняли вверх руку в знак одобрения. Кола растерянно оглядел собравшихся, обуреваемый противоречивыми чувствами. Наконец он решительно встал с кресла и обратился к собранию.

– Граждане Рима! – покрывая общий шум, громко сказал он. – Вы называете меня освободителем. Это большая честь. Но неужели вы освободились от власти баронов только затем, чтобы иметь нового властителя. Нет, друзья! Рим должен стать свободной республикой! Лишь народ может быть здесь хозяином.

– После бегства Колонна бароны выполнили приказ и покинули город. Однако неизвестно, как они поведут себя в будущем, – заметил Пандольфуччо ди Гвидо, только что избранный в совет «добрых мужей». – Предстоит долгая борьба. Чтобы дать силу нашим законам, надо оформить их, как это принято.

– Звание ректора получают правители мелких селений, а ведь Рим – центр Италии, – поддержал его нотарий Стефанелло Маньякачча. – Мы должны подыскать для вас подобающий титул. Не хотите быть королем, станьте консулом или диктатором. Такие звания существовали и в республиканском Риме.

– Король, консул, диктатор – все это титулы грандов и патрициев. Я же сын простолюдина, – возразил Кола ди Риенцо. – Если вы непременно желаете дать мне титул, то я предпочел бы называться трибуном. Такой титул народ давал защитникам своих прав и свобод.

– Многие лета Коле – народному трибуну! – дружно отозвался зал.

– Трибун! Народный трибун – вот достойное звание! – радостно восклицали участники собрания.

Кола, с минуту задумчиво слушавший восторженные возгласы, поднял руку и сказал:

– Спасибо, друзья! Я горд вашим доверием и постараюсь оправдать его.

Художник Чекко Манчини, выйдя на балкон Капитолийского дворца, сообщил собравшейся внизу толпе горожан решение генерального Совета Рима. Оно было встречено криками одобрения. Народ славил господа и Колу, своего освободителя.

* * *

День был жаркий, безоблачный. Июньское солнце стояло почти в зените. По улицам Рима медленно ехали трубач‑глашатай и четверо всадников в латах. За солдатами, обливаясь потом, плелся грузный человек в голубом бархатном камзоле и в высокой шляпе с павлиньим пером. Его руки и ноги были закованы в цепи, на груди висела деревянная табличка с надписью: «Вор».

Мальчишки, приплясывая и улюлюкая, сопровождали шествие. На каждой площади и перекрестке трубач останавливал коня и, протрубив три раза, торжественно разворачивал свиток и зачитывал постановление народного собрания:

– «Все воры и мошенники, независимо от титулов и знатности рода, будут отныне подвергаться лишению гражданских прав и публичному позорному осмеянию».

Указывая на толстяка в цепях, глашатай громко объявлял:

– «Мессере Пьетро ди Агабито Колонна, бывший сенатор, осужден за участие в краже городской казны в день праздника святой троицы».

Собравшиеся вокруг римляне осыпали осужденного насмешками.

– Вор! Брюхатый вор! Подлец, как и все Колонна! – наперебой выкрикивали они.

В бывшего сенатора летели комья сухого помета и гнилые овощи. Выждав, когда запас ругательств и метательных снарядов в толпе иссякал, трубач и солдаты двигались дальше, таща за собой упиравшегося гранда.

Перед широкой каменной лестницей, соединявшей Капитолийскую площадь с главным рынком, невдалеке от Patibolo – места казни, с утра до вечера заседала избранная народом коллегия римского суда. Разбор дел велся по всем правилам с участием шести заседателей и писца, заносившего показания свидетелей. Решения суда тут же приводились в исполнение.

На черной смоляной перекладине виселицы покачивались на ветру тела казненных. Убийц, чья вина была доказана, ждало здесь заслуженное возмездие. Высокое зубчатое колесо с истерзанными останками наиболее закоренелых бандитов грозно возвышалось над крутым откосом, куда сбрасывали трупы. Палач и его помощники в масках дежурили у страшных орудий пыток.

Перед белым знаменем справедливости, на котором был изображен апостол Павел с пальмовой ветвью и обнаженным мечом, возле большого базальтового льва сидел Кола ди Риенцо. Народному трибуну приходилось принимать участие в работе коллегии. Он судил наиболее важных преступников.

Поглядывая на каменное изваяние льва, вывезенное когда‑то с берегов Нила, Кола вытер полой мантии струившийся по лицу пот. Ему показалось, что древнее египетское чудище затаило усмешку. Трибун отвел взгляд в сторону и заметил воронье, кружившее над местом казни.

Он подумал, что скоро наконец стервятники останутся без поживы. Число преступлений с каждым днем убывало. Грабежи и убийства в Риме почти прекратились. Решительные меры против разбойников приносили плоды. Дороги становились безопасными. Жизнь в городе быстро налаживалась.

Кола ди Риенцо вспомнил последнее народное собрание. Удалось решить еще одну трудную проблему. Очищены авгиевы конюшни римского правосудия. Накопившиеся за много лет неразобранные тяжбы были прекращены самими жалобщиками. После его речи многие согласились уладить свои споры мирным путем. Было разом изъято свыше 1800 дел. Остальные без задержки разбирались особой палатой справедливости и мира.

– Смотри! Бертольдо дель Ангвилера явился, – тронул трибуна за плечо нотарий Гуаллато. – Граф вызван по жалобе погонщика мулов Паскуале.

– Пусть подойдут оба, – расправляя мантию, произнес Кола.

В сопровождении солдат судейской стражи граф и погонщик мулов приблизились к столу правосудия. На столе, покрытом красным сукном, лежали Библия и книга новых законов в кожаном толстом переплете.

Немолодой уже граф, хозяин обширных угодий и замка дель Ангвилера, расположенного по соседству с Римом, был в рыцарских доспехах и ярком плаще с гербом своего рода. Рядом стоял босой погонщик в рваной рубахе и засаленных штанах.

– Положите руку на Библию. Поклянитесь, что будете говорить правду и только правду! – потребовал трибун.

Истец и ответчик исполнили приказание.

– А теперь, Паскуале, расскажи, как было дело.

– Я вез в город фрукты и бочонок вина, – начал, запинаясь, погонщик. – Возле замка дель Ангвилера на меня напали разбойники и отняли повозку. Люди графа видели все со стен, но не оказали помощи. Когда я пожаловался синьору, он посоветовал не ездить больше этой дорогой.

– Правду ли он говорит? – пристально глядя на графа, спросил Кола.

– Разве я должен защищать всех голодранцев, проезжающих через мои земли, – презрительно пожал плечами граф.

– Паскуале беден, но он такой же гражданин Римской республики, как и ты, – нахмурил брови трибун. – Следить за порядком и охранять дороги – главная обязанность каждого синьора. Если кого‑нибудь еще ограбят в твоих владениях, мы назначим туда другого управляющего. Теперь оба ждите решения суда. Оно будет объявлено через несколько минут.

Граф и погонщик мулов отошли в сторону. Кола ди Риенцо выслушал по очереди мнение шести заседателей, сидевших против него за столом правосудия. Совещание продолжалось недолго. Вскоре нотарий Гуаллато подозвал писца, чтобы записать решение. Солдаты вновь подвели истца и ответчика. Народный трибун, подняв скипетр, зачитал приговор:

– «Граф Бертольдо дель Ангвилера обязан дать пострадавшему от грабителей погонщику мулов Паскуале тридцать золотых флоринов. Кроме того, за плохую охрану дорог в своих владениях он должен внести четыреста флоринов штрафа в казну республики. Срок выплаты денег не позднее двадцати четырех часов с момента оглашения приговора».

Старый граф, услышав это, побагровел и хотел что‑то возразить, но один из солдат бесцеремонно взял его за плечо, давая понять, что спорить бесполезно. В это время со стороны реки послышались крики и шум толпы. В конце улицы показался отряд вооруженных всадников. Они конвоировали повозку, на которой везли связанного преступника.

– Мартино ди Порто! Мартино ди Порто поймали! Барона‑грабителя судить будут! – возбужденно сообщали друг другу римляне.

На площадь отовсюду сбегался народ. Многие спешили занять места поближе к лобному месту. К столу правосудия подвели барона с деревянной колодкой на шее.

– Взяли разбойника на месте преступления, – доложил старший конвоя столяр Паоло Буффа. – Барон со своими людьми напал на корабль, севший на мель в устье Тибра. Разбойники перебили всю команду. Лишь капитана пощадили, надеясь получить за него выкуп. – Паоло кивнул на коренастого человека в костюме моряка, который прибыл с отрядом.

Тот клятвенно подтвердил сказанное.

– Смерть убийце! На плаху барона! Колесовать его! – раздались в толпе возгласы.

– Где сообщники преступника? – дождавшись, когда шум утих, спросил Кола ди Риенцо.

– Несколько человек, уцелевших после схватки, мы повесили на деревьях у реки против места, где стоит корабль, – отозвался Паоло Буффа. – Везти их сюда было не на чем. Повозки были заняты ранеными.

– Что скажешь в свое оправдание, барон? – сурово обратился трибун к Мартино ди Порто.

– Вы не можете судить меня, – гордо ответил обвиняемый, – я вассал его святейшества римского папы. Только он вправе требовать от меня ответа.

– Здесь нет больше вассалов и сюзеренов, – насмешливо возразил Кола. – В Риме теперь правит народ и его законные избранники. – Он повернулся к членам коллегии суда и заседателям: – Этот человек обвиняется в убийстве, в ограблении и в сопротивлении властям. Его вина доказана свидетелями. Каков будет ваш приговор?

– Смерть! Смерть! Смерть! – один за другим произнесли все сидевшие за столом правосудия.

Трибун встал, торжественно поднял скипетр и громко объявил на всю площадь:

– Барон Мартино ди Порто из рода Орсини, рыцарь и бывший сенатор Рима, приговаривается за предумышленное убийство и другие преступления к лишению жизни через повешение!

Приговор вызвал одобрительные крики толпы. Палач и его подручные в черных масках‑капюшонах тотчас потащили преступника к виселице. Дежурный монах‑францисканец наскоро исповедал осужденного. Затем под гневные возгласы римлян барона вздернули на смоленую перекладину, где уже болтались тела нескольких разбойников.

* * *

Из распахнутых окон пахнуло свежестью утра. Кола ди Риенцо пробежал глазами исписанный лист, задул ненужную уже свечу и подошел к большой кровати, стоявшей в глубине просторного зала. С потолка над постелью свешивался шелковый полог. Уже вторую неделю они с Ниной жили тут, в верхних покоях Капитолийского дворца, в комнатах, занимаемых прежде сенаторами. Как не похожи были новые апартаменты на их маленький дом. Здесь все казалось чужим, временным. Только необходимость заставила его переселиться сюда. Дел было так много, что не хватало и ночи. Уже несколько дней он спал не больше трех‑четырех часов в сутки.

И сегодня пришлось подняться затемно, чтобы составить послания соседним государствам. Прежде чем явятся секретари‑переписчики, необходимо было хорошенько обдумать тексты. Потом он начнет диктовать письма, наставлять посланцев и чиновников, принимать иностранных послов. Большая политика требовала большой энергии. Малейший неверный шаг грозил бедой.

Кола ди Риенцо устало присел на край постели.

– Опять встал в такую рань, – удивленно открыла глаза Нина. – Почему не разбудил меня?

– Успеешь, дел хватит и на твою долю, – улыбнулся он. – Надо разослать новые послания всем городам Италии. Из Витербо и Мантуи уже прибыли ответные письма. Городские советы Флоренции и Перуджи направили к нам послов.

– У тебя только дела на уме, – вздохнула Нина. – Я для тебя лишь помощник в работе.

– Это не так уж мало, – обнял жену Кола. – Не всякой женщине выпадает честь заниматься государственными делами.

– Я не тщеславна. Могла бы обойтись и без них, – заметила она. – Мне важнее твое внимание.

– Разве я не внимателен к тебе? – возразил он. – Я делюсь с тобой всеми радостями и огорчениями.

– И думаешь о чем угодно, только не обо мне.

– Неужели ты хочешь, чтобы я в столь трудное для отчизны время думал лишь о тебе?

Кола покачал головой и отодвинулся от жены.

– Прости! Я глупая, слабая женщина. – Она прижалась к нему. – Так тоскливо после всех опасностей и страхов в этих пустынных залах.

– Успокойся, Нина! Мне тоже часто бывает не по себе. Не думай, что отправлять на виселицу даже таких негодяев, как барон Мартино ди Порто, легкое дело. Но надо быть выше этого и работать. Работать без устали для общего блага. Без этого не стоило начинать борьбу.

– Ты прав, – целуя его, сказала она. – Дай бог тебе силы довести начатое до конца.

– Не знаю, увидим ли мы плоды победы, – продолжал Кола. – Но что стоят наши мелкие невзгоды по сравнению с бедами народа. Чтобы наладить здесь жизнь, мало изгнать синьоров из Рима, надо освободить от них всю Италию. Однако пора заняться посланием. Скоро явятся писцы. Вот послушай, что я сочинил.

Он встал, подошел к столу и, взяв лист, принялся читать:

– «Городам, правителям и народу Италии.

Слава всевышнему, свершилась воля господа! Рим освобожден от тиранов. Святой дух призвал нас к единству и согласию, воспламенил к желанию свободы, мира и справедливости, просветил к спасению себя и вас…»

Нина взволнованно слушала мужа.

– «В целях постоянного соблюдения доброй воли к святому и праведному порядку, римский народ в полном единодушии на открытом и торжественном народном собрании вверил и предоставил мне, недостойному, полную исполнительную и законодательную власть в названном городе и в Римской области… Мы же хотя и сознаем, что плечи наши слишком слабы, чтобы нести столь тяжелое бремя, однако ясно понимая, что это совершено господом богом, и, полагаясь на чудесную в наших глазах милость апостолов, на суд и волю всего народа, с набожным сердцем и мужественным духом приняли вышеуказанную власть и направили очи нашего разума на преобразование и обновление права, свободы, на укрепление безопасности и мирного порядка города Рима и всей области… Мы и дальше думаем идти смело и решительно, в соответствии с законом древнего права, путем справедливого и твердого правления…»

Дальше от имени римского народа трибун просил города и правителей Италии поддержать новый справедливый порядок и послать в Рим послов. Затем следовало обращение ко всем истинным патриотам принять участие в «божьем деле» преобразования и объединения родины.

Дочитав лист, Кола вопросительно взглянул на жену.

– Хорошо, – сказала Нина.

* * *

Стефано Колонна‑старший, прислушиваясь к разговорам друзей и вассалов дома, молча расхаживал по оружейному залу замка в Палестрина. Здесь, в неприступной горной цитадели вдали от Рима, можно было чувствовать себя в безопасности. И все же смутная тревога не покидала барона. С той роковой минуты, когда пришлось, переодевшись в чужой плащ, бежать из собственного палаццо, он не знал покоя.

Почти каждый день из города доходили невероятные слухи. Рассказывали, что Кола ди Риенцо чуть было не стал королем. Народное собрание предложило ему корону, но он отказался и принял древний титул трибуна. Теперь этот сын трактирщика и прачки один управляет Римом. Говорят, он навел порядок. Бандиты и воры в панике бегут из города. Впервые за много столетий дороги в округе очищены от грабителей.

Старый барон подошел к своему родственнику Пьетро ди Агабито, недавно выпущенному из капитолийской тюрьмы. Бывший сенатор, бледный и сильно осунувшийся, с дрожью в голосе, заикаясь, описывал свои злоключения собравшимся вокруг грандам.

– М…меня водили по римским улицам с доской на шее. Чернь глумилась как хотела. Но еще хуже было потом: заперли в общую камеру с ворами. Чего только я не натерпелся!

– Я слышал, вы своими глазами видели казнь Мартино ди Порто?

– Окна нашей камеры выходили на Patibolo, – вздохнул Пьетро ди Агабито. – Я в…видел, как вешали барона.

– Предать подобной смерти бывшего сенатора, племянника двух кардиналов, человека из столь древнего рода! На такое не осмелился бы и папа, – пробормотал префект.

– Мартино заслужил свою участь, – заметил Стефанелло Колонна. – Давно пора проучить Орсини. Теперь у них спеси поубавится.

– Позорная казнь барона – оскорбление для всех нас, – возразил один из грандов.

– Кола рассчитывает запугать нас, – подхватил другой.

– Пожалуй, он своего добился, – усмехнулся Лукка Савелли. – Граф Бертольдо дель Ангвилера, обвиненный в потакании грабителям, по первому его требованию уплатил четыреста флоринов штрафа. И другие начали выполнять приказы трибуна.

– Поговаривают, он намерен отменить подорожные сборы. Тогда мы лишимся большей части доходов, – сказал Якопо Савелли.

– Риенцо не зря был папским нотарием. Знает, дьявол, с какого конца овец стригут.

– Ну, я овцой быть не собираюсь, – отозвался Джованни ди Вико. – Если сунется в мои владения, встречу как следует.

– С Колой надо быть осторожным, – задумчиво произнес Стефанелло Колонна. – Выступать против него сейчас рискованно.

– Он разослал всем эдикт явиться в Рим для присяги новому правительству, – сдвинул брови префект. – Уж не собираетесь ли вы идти к нему на поклон?

– Почему бы и нет, – пожал плечами Стефанелло. – Слова остаются словами. Мы должны выиграть время.

– Пока открытая борьба опасна, лучше переждать, – согласился Лукка Савелли.

– Неужели и вы так думаете? – обратился Джованни ди Вико к старому барону, до сих пор не принимавшему участия в беседе.

– Чтобы порыв урагана не свалил вас, приходится порой сгибаться, – мрачно произнес Стефано Колонна. – Но такой ветер не может дуть долго.

– Риенцо удалось заразить своими бреднями чернь. Однако удовлетворять ее прихоти ему будет не под силу, – подхватил Стефанелло. – Скоро пыл римлян пройдет. Тогда настанет наш час.

– Трибун – глупый мечтатель. Он верит, что слова всегда становятся делами, – тихо сказал Лукка Савелли. – А они могут стать и навозом.

– Этот мечтатель не так уж глуп, – возразил префект. – Вспомните его поездку в Авиньон. При панском дворе он проявил себя как умный политик.

– Как бы ни был умен этот плебей, головы ему не сносить, – уверенно сказал старый Колонна. – Он затеял игру, в которой легче все потерять, чем что‑нибудь выиграть.

* * *

– Ты хорошо выглядишь и побрился, – сказала Нина, помогая мужу надевать тонкую миланскую кольчугу, – давно не видела тебя таким.

– Да, сегодня я отдохнул, отоспался, кажется, за целую неделю, – отозвался Кола. – Иначе нельзя, нынче я должен быть свежим. Предстоит разговор с грандами.

– Думаешь, явятся?

– Придут! Иначе я объявлю их изменниками. Кто откажется присягнуть, будет лишен римского гражданства.

– Будь осторожен. От баронов можно ждать любой подлости.

– Не беспокойся, отряд квартала делла Регола уже на площади. Наши следят за каждым. Вряд ли бароны рискнут поднять на меня руку. Они еще не забыли судьбу Мартино ди Порто.

Из соседней комнаты выбежали дети трибуна, Лоренцо и маленькая Маддалена. Увидев отца, они устремились к нему.

– Опять будет суд? Разреши нам пойти на площадь, отец, – попросил Лоренцо.

– Сегодня нельзя, там будет слишком много народа, – сказал Кола. – Я принимаю присягу у баронов.

– Это должно быть интересно! – воскликнул мальчик. – Жаль, что придется сидеть дома. Но мы посмотрим все из окна.

В дверях появился Чекко Манчини в сопровождении Паоло Буффа и нескольких солдат.

– Народ собрался. Пора идти. Знамена уже вынесли, – сказал художник.

– Явились ли римские бароны?

– Многие гранды на площади. Савелли и Аннибалдески привели с собой даже свиту.

– Что епископ? Неужели опять не придет? – озабоченно спросила Нина.

– Его преосвященство, как всегда, предпочитает отсиживаться в своем палаццо, – усмехнулся Чекко.

– Бог с ним, управимся и одни. – Кола поцеловал дочь и осторожно поставил ее на пол. – Пошлите к францисканцам за братом Андреа. Я заставлю синьоров клясться на Библии.

Трибун направился к выходу. Народ встретил Колу радостными криками. Пройдя к портику Капитолийского дворца, где у развернутых городских знамен собрались тринадцать «добрых мужей», члены коллегии суда, синдики и другие представители нового правительства, Кола ди Риенцо подал знак к началу церемонии.

На колокольне Капитолия трижды ударил большой колокол. Затем глашатай объявил о вызове римских баронов к присяге. На площади воцарилась тишина. Тысячи горожан замерли в ожидании. Несколько минут длилось тягостное молчание. Но вот у церкви святой Марии Арачели возникло оживление. Сквозь почтительно расступающуюся толпу с той стороны быстро шел человек в рыцарских доспехах.

– Стефанелло! Стефанелло Колонна! – шепотом сообщали друг другу римляне.

Весть мигом облетела площадь. Все с напряженным вниманием следили за именитым грандом. Стефанелло, сын Стефано Колонна, отличался той же силой и ростом, что и отец. К тому же его считали искусным политиком. Приблизившись к трибуну, стоявшему возле знамени свободы, рыцарь снял шлем и медленно опустился на колени. Вздох облегчения вырвался у толпы.

– Готов ли ты принести присягу? – громко спросил его Кола.

– Да! – почтительно произнес Стефанелло.

– Повторяй за мной, – сказал брат Андреа. – Именем господа и святых угодников клянусь никогда не выступать против римского народа и избранной им законной власти. Клянусь спасением души честно служить Риму, не давать приюта разбойникам и дурным людям, держать дороги в безопасности, помогать сиротам и вдовам, не расхищать общественного имущества и являться вооруженным или без оружия по первому требованию трибуна.

Положив руку на Библию, Стефанелло слово в слово повторил за монахом присягу. Дав клятву, рыцарь медленно поднялся на ноги и, отпущенный трибуном, с достоинством удалился.

Его место тотчас занял представитель враждующего с Колоннами рода барон Ринальдо Орсини. Затем принесли присягу Джанни Колонна, Николло Орсини, сам старик Стефано Колонна, Лукка и Якопо Савелли, Аннибалдески и другие бароны. Явился и бывший синьор Колы Франческо Савелли. Все публично поклялись в верности римскому народу и торжественно обещали предоставить в распоряжение трибуна себя и все, чем владели.

* * *

Но к людям благородным смело

Лети, о песнь моя,

Зови их на благое дело…

– Похвально! Очень похвально! Ты решил оставить Авиньон и вернуться на родину. – Франческо Петрарка воткнул в землю садовую лопату и подвернул широкие рукава сутаны.

Откинув со лба седеющую прядь, он одобрительно посмотрел на стоявшего перед ним невысокого юношу в коротком камзоле и ярких двухцветных чулках, какие носили при папском дворе знатные гранды.

– Я должен поехать, – отозвался тот. – Хочу помочь Коле ди Риенцо воскресить Рим.

– О! «В сынах Италии моей проснулась доблесть прежних дней…» И тебя, урожденного Орсини, не смущает то, что он повесил твоего родственника? – Поэт испытующе взглянул на собеседника.

– Мне стыдно, что Мартино ди Порто из нашего рода. А Колу я уважаю. Лишь такой человек способен управлять городом.

– Рад это слышать. Из всех Орсини тебе, Джордано, одному по‑настоящему дорога судьба Рима. – Франческо взял юношу под руку и повел по песчаной дорожке к видневшемуся за деревьями дому. – Пойдем, я как раз собирался написать римлянам. Мы с Колой старые друзья. Три года назад мы частенько виделись здесь, в Воклюзе. Передашь ему мое послание.

– Буду счастлив хоть чем‑нибудь послужить вам. Но не думайте, что среди Орсини нет достойных людей. Мой брат Никколо не хуже меня. Только он предпочитает Марса[11] Минерве[12] и не признает никаких искусств, кроме военного. – Джордано с улыбкой взглянул на знаменитого земляка и, помолчав, добавил: – Я читал ваш трактат «О средствах против счастья и несчастья».

– И как?

– К сожалению, мало кто из грандов понимает, что истинное благородство зависит не от рождения.

– Еще труднее объяснить, что быть человеком чести вовсе не значит быть честным человеком, – задумчиво произнес поэт. – Ты, кажется, дрался недавно на дуэли?

– Вы хотите сказать, что быть человеком чести может и подлец?

– Вот именно…

– Но как простить оскорбление, не выказав себя трусом?

– Когда кто‑то ударил Сократа, – заметил Петрарка, – философ сказал: «Разве стоит обижаться на лягнувшего тебя осла».

Беседуя, они подошли к дому. Поэт ввел гостя в библиотеку, служившую кабинетом.

– Итак, скоро ли ты едешь? – ставя на стол прибор с гусиными перьями и чернилами, спросил хозяин.

– Как только улажу дела с папской курией, – с любопытством рассматривая книги, сказал Джордано.

– Ты, конечно, был на последнем приеме. Что болтают при дворе о римских событиях?

– Рассказывают удивительные вещи. Наместник, епископ Орвьетский, пишет, что Кола принял титул трибуна. В городе наведен порядок. Дороги в округе свободны от разбойников. Можно ездить без стражи. Бароны выполняют все приказы нового правительства.

– А что Климент Шестой?

– Пока молчит. Вы же знаете, его святейшество никогда не спешит с выводами.

– Но как двор расценивает римский переворот?

– Сначала со дня на день ждали падения узурпатора. Джованни Колонна предлагал даже послать войска. Однако теперь многие считают, что в Риме установится мир и папа сможет туда вернуться. За такую идею ухватились сторонники итальянской партии. Сейчас наши вновь с надеждой заговорили о переезде папской курии из Авиньона.

– Я так и думал! – в волнении произнес поэт. – Кола начал великое дело. Рано или поздно это поймут здесь. Только бы римляне не остановились на полпути. Во всяком случае, мой долг – поздравить их с освобождением.

Франческо Петрарка сел к столу и, вслух диктуя сам себе, стал быстро писать:

– «Коле ди Риенцо и римскому народу!

Не знаю, кого прежде поздравить – тебя, друг мой Кола, или освобожденных тобой римлян. Свобода теперь с вами, а милей и желанней ее нет ничего. В течение многих лет вы были лишены ее и испытали, что это значит. Но господь не потерпел рабства в городе, правившем некогда миром. Как птица в клетке, забавлявшая своего владельца, едва дадут ей вылететь, скрывается из глаз в стремительном полете, так и раб, почитавший до времени своего свирепого господина, стряхивает наконец с себя цепи».

Вслушиваясь в тихий, ровный голос Петрарки, молодой гранд с удивлением ловил себя на том, что и сам искренне желает свободы римскому народу. А ведь он из рода Орсини. Не странно ли? Ему, синьору, ненавистно рабство? Будто издалека доносились до него слова поэта, обращенные к трибуну.

– «…А ты, избранный муж, открыл себе доступ к бессмертию. Будь же тверд, если хочешь добиться цели; иначе знай, что насколько светлым было начало, настолько темным будет конец…»

Петрарка сравнивал Колу с Ромулом, основателем Рима, и с Брутом, борцом против тиранов.

– «…Вы же теперь впервые истинные граждане, – обращался поэт к римлянам. – Верьте этому мужу, ниспосланному вам небом, почитайте его как редкостный божий дар, положите души ваши за его благополучное существование…»

В конце перечислялись герои Древнего Рима, прославившие свои имена достойными деяниями.

– Ну, вот и письмо, – протягивая свиток, сказал Петрарка. – Передай его в руки трибуну. Это послужит тебе лучшей рекомендацией.

– Благодарю, – бережно принимая свиток, кивнул Джордано Орсини. – Не сомневайтесь, самое большее через неделю в Риме будут читать ваше послание.

* * *

Праздничный колокольный звон плыл над Вечным городом. Зеленые ветви лавров и плюща, перевитые гирляндами полевых цветов, украшали дома римлян. На улицах толпились богомольцы, паломники, монахи. День святого Иоанна Крестителя пользовался в Риме большой популярностью. На этот раз его отмечали с особой торжественностью.

В Латеранском соборе, носящем имя Крестителя, должна была состояться месса. На площади перед собором и бывшим папским дворцом собрались тысячи горожан. Епископ готовился начать богослужение. Ждали прибытия Колы ди Риенцо.

В полдень со стороны невысокой, полуразвалившейся арки Делибалла показалась многолюдная процессия. Впереди под звуки медных труб и литавров двигался большой кавалерийский отряд. Всадники, в железных панцирях и блестящих шлемах с длинными пиками и начищенными треугольными щитами, отлично держали строй.

За ровными рядами воинов ехал на белом коне трибун. Он был с непокрытой головой. Под белоснежной мантией виднелись гладкие, как зеркало, боевые доспехи. У пояса висел меч с рукояткой в виде креста. Всадник приковывал к себе общее внимание. В нескольких шагах позади него следовали знаменосцы, дальше – многочисленная свита.

Кола был бледен: сказывались напряженная работа и бессонные ночи. Черты лица сделались резче. Черные густые волосы падали до плеч, оттеняя белизну крутого высокого лба. Орлиный нос заострился. Лишь выражение глаз было прежним. В них светились решимость и отвага.

Народ смотрел на трибуна с восхищением. Многие пришли в Рим из дальних селений, чтобы только взглянуть на него. Ведь это ему удалось смирить всесильных баронов, избавить страну от войн, грабежей. По его приказу в каждом районе города строили зернохранилища, на случай неурожая. Впервые голодающим оказывали помощь.

Бродячий слепец, стоявший с девочкой‑поводырем среди поденщиков и крестьян, говорил ребенку:

– Запомни, запомни хорошенько, Розина, каков он. Не дал мне господь самому‑то увидеть. Пошли ты ему здоровья и многих лет, дева пречистая!

Кола ди Риенцо с волнением перебирал в памяти события последнего времени. Со дня святой троицы, когда были изгнаны из Капитолия бароны‑сенаторы, миновало немногим больше месяца. А сколько произошло перемен! Сколько совершено им за этот срок! Другому хватило бы на всю жизнь. Ведь жизнь человека, как утверждают философы, измеряется делами. И все же это лишь капля в море. Только первый шаг на пути к цели. Удастся ли достичь ее?

Всадник задумчиво устремил взор вдаль. Вот он стал трибуном. Как в добрые древние времена республики, избран народом законным правителем Рима. Правда, есть еще и соправитель – епископ Раймондо. Но папский наместник выходит из своего палаццо лишь для церковных служб. Старик ждет указаний из Авиньона. Папский же двор молчит. Климент VI как воды в рот набрал.

Кола вспомнил безбровое лицо и тяжелый взгляд первосвященника. Что же, пусть выжидает. Сейчас важно выиграть время. С каждым днем положение в городе улучшается. Дороги свободны от разбойников. Налаживается торговля. Почти все бароны принесли присягу. Конечно, доверять им нельзя. Но если даже они поднимут мятеж, у Рима есть теперь надежная армия.

Трибун с гордостью посмотрел на стройные ряды ехавших впереди воинов. На таких бойцов можно положиться.

Подъехав к собору святого Иоанна Крестителя, Кола ди Риенцо спрыгнул с коня и, осенив себя крестным знамением, вошел в храм.

* * *

– Приоденься сегодня. – Кола обнял жену, рассеянно осматривая накрытый к ужину стол.

– А в этом платье я тебе не нравлюсь? – Нина подняла на мужа удивленный взгляд.

– Мне ты нравишься в любом. – Трибун улыбнулся стоявшим неподалеку Чекко Манчини и Гуалл

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒