Рэйчел Кейн 14 страница

Я могла бы вертеть им, как мне вздумается. Я даже должна бы это сделать ради Дэвида. Но воспоминания об этом потом, как ничто другое, отравляли бы мне жизнь.

— Если бы ты действительно была моим другом, ты бы не захотела меня бросать, возразил он, — ты осталась бы здесь. И защищала бы меня.

Сколько лет ему было, когда она в первый раз причинила ему боль? В его дрожащем голосе слышался крик ребенка, слишком маленького, чтобы понять, что происходит. Сука. Я сгорала от желания что-нибудь с ней сделать, хоть как-то сравнять счет. Теперь я понимала черную ярость Дэвида, когда он встретил ее на похоронах. Он слишком долго имел долгие, отвратительные отношения с ней, чтобы не начать ненавидеть.

Я обошла вокруг дивана, направляясь к стойке, где Кевин дрожащими руками беспорядочно перебирал компакт-диски, вытаскивая и засовывая обратно.

Я обняла его. Одну долгую секунду это было похоже на объятия с трупом — вообще никакой реакции — затем его плечи расслабились, и он приник ко мне, впитывая ласку. От него плохо пахло, но я могла не дышать, если не хотела. Я задалась вопросом, насколько его небрежный подход к вопросам гигиены был преднамеренным — чтобы держать маниакально чистоплотную Иветту на расстоянии.

Я погладила его прилизанные сальные волосы и прошептала:

— Кевин, я твой друг. Я вернусь к тебе. Только, пожалуйста, позволь мне спасти его. Ты же не хочешь оставлять его там. Ты ведь знаешь, что с ним случится. Ты там был. Ты чувствовал это. У тебя есть возможность спасти кого-то, Кевин. Используй ее.

Его рука скользнула по карману, где, как я чувствовала, хранилась моя бутылочка, но он не достал ее. Это больше походило на прикосновение к кроличьей лапке... к его личному талисману.

— Ты вернешься? — спросил он. — Обещаешь?

— Клянусь.

Я дала ему еще несколько секунд, которые закончились, как только я почувствовала, как его ладонь сползает с моей спины вниз.

— Эй, руки!

— Прости, — пробормотал он и попятился. — Не позволяй ей ранить себя. И возвращайся.

Я потянулась и поцеловала его. Один целомудренный, нежный поцелуй. Когда я отодвинулась, он уставился на меня широко раскрытыми, ошеломленными глазами.

Его никогда не целовали. Никаких нежностей за все шестнадцать лет его жизни.

Я раскинула руки, собираясь нырнуть в эфир.

— Стой! — закричал Кевин. Я взглянула на него и увидела, что он выдернул пузырек из кармана. Суставы его сомкнутых пальцев побелели от напряжения. — Подожди. Я не могу. Ты — все, что у меня есть.

Он сделал глубокий вздох, больше похожий на всхлип.

— Кевин, нет...

— Назад в бутылку. Прости.

Я закричала в отчаянии, но серый водоворот уже засасывал меня вниз, в забвение.

Мне не хотелось никаких видений, потому что я знала, что это будет. Что-то плохое. Я пришла к выводу, что единственными видениями джиннов, запертых в ловушку забвения, были кошмары.

Я ненавидела свою правоту.

В моих снах умирали джинны.

Каждая из трех угроз — формирующееся землетрясение в Калифорнии, усиливающийся пожар в Йелоустоне, шторм, собирающийся в Атлантике — вызвала отклик Хранителей. Конечно, верхушка специалистов в каждой из областей имела джиннов, для концентрации и усиления мощи. Возможно, около сотни всего... сто жертв.

Я беспомощно наблюдала, как голубые искры изливались медленным грациозным дождем по всему эфирному плану, обволакивая джиннов радиоактивным свечением, и чем больше энергии пропускал сквозь себя джинн, тем больше холодной светящейся голубой пыли концентрировалось вокруг.

Они знали об этом. Они также знали, что это их убивает, но не могли ничего предотвратить.

Часть Хранителей поняла, что происходит. Они отозвали своих джиннов и запечатали их обратно в бутылку, надеясь, что их раны могут быть излечены. Остальные слепо бросались вперед, сосредотачиваясь на физической реальности.

В Калифорнии тектонические плиты слегка покачивались, перемещались, скользили. Хранители Земли были бессильны, вместе со своими слабыми бесполезными джиннами. Начались первые толчки, зарождавшиеся в самых глубинах планеты.

В Йелоустоне огонь тек беспрепятственно, как река; он взбирался на холмы и мчался вниз, перепрыгивая по деревьям с верхушки на верхушку, погружая стволы в жаркий поток пламени. Деревья раскалывались и взрывались с треском, похожим на ружейные выстрелы, когда вскипал древесный сок. Животных, бегущих перед огнем, не было; раскаленный воздух мчался вперед, убивая все на своем пути.

Огненные Хранители изо всех сил пытались сдержать стихию, но безрезультатно. Их джинны терпели неудачу. Йелоустон горел. Снова.

И я не хотела бы даже смотреть на неистовый шторм, формирующийся в Атлантике.

Пожалуйста, скажите, как я могу остановить это.

Объединенные силы Хранителей не могли справиться с буйством стихий. Мысль о том, что я могу сделать что-нибудь, вообще хотя бы что-то, выдавала мою полную невменяемость.

Я почувствовала некое присутствие рядом. Хладнокровное и мирное.

Возле меня сидела высокая женщина с прекрасными чертами лица, ослепительно белыми волосами и аметистовыми глазами.

— Сара, — позвала я.

Она подарила мне грустную мягкую улыбку.

— Да?

Сара разглядывала опустошения внизу.

— Так много боли... Мне хотелось бы прекратить это. Жаль, что я не могу.

— А кто-то может? — задала я вопрос, скорее всего риторический. Я сидела, положив подбородок на колени, как маленькая девочка, и наблюдала конец света в виде пожара, наводнения и медленной деформации земли.

— О, да! — Она казалась удивленной, что я не в курсе. — Конечно. Ты.

Я подняла голову и встретилась с ней взглядом. Ее глаза были такими прохладными, такими глубокими, тая в себе все нюансы и оттенки драгоценного камня. Неудивительно, что Патрик любил ее. Не удивительно, что он делал все, сколь угодно ужасное, чтобы сохранить ее жизнь.

— Я?

Она слегка кивнула. Слезы, катились по ее гладким, совершенно бледным щекам.

— Патрик знал, — сказала она. — С первого мгновения, как увидел тебя.

— Что я могу закрыть трещину!

— Что ты и есть трещина.

У меня не было времени ощутить шок от ее слов, потому что в этот момент началась боль. Сара вздрогнула тоже и, схватившись за грудь, согнулась. У меня было ощущение, что нас насадили на рыболовный крючок, прямо через все тело... и теперь тащат куда-то...

— Что за черт...

Сара подняла глаза. Теперь они были абсолютно черные, цвет аметиста пропал, ее волосы скручивались и чернели, словно сожженные, и осыпались пеплом.

— Нужно идти. Запомни. Запомни...

И тут все исчезло в серой дымке забвения.

С хлопком открылась пробка флакона.

На этот раз я была готова — кипя, выскочила наружу, приняв форму сразу же, как только освободилась от бутылки, тут же подскочила к Кевину, схватив за футболку и рывком прижала его к стене.

— Ты! — заорала я. — Ты вероломный тупой маленький...

Он был бледнее, чем обычно и пытался лепетать что-то, но я не слушала, потому, что там умирали Хранители и джинны. Я ощущала это, сидя внутри бутылки, словно сама умирала под тысячей ударов. С каждой уходящей жизнью от мира навсегда отрывался еще какой-то пласт, какая-то часть. От мира. И от меня.

И теперь этот вызов, тянущий тяжким грузом, уводящий прочь.

Он и теперь оставался внутри, как пульсация «возвращайся домой», как биение сердца.

Кевин вцепился в мою бутылочку мертвой хваткой. Я схватила его запястье и скрутила.

— Брось ее! — рычала я. — Брось или я вырву твою руку!

— Не причиняй мне вреда. — Он сумел это выдавить, и я оказалась в ловушке. Еще один барьер на пути. Проклятье! Я отпустила его — у меня не было выбора — и пошла прочь.

Мы все еще были в переустроенной квартире Патрика. Телевизор работал, показывая какие-то взрывающиеся космические корабли, но звук был отключен. Я отвернулась от Кевина, раскрылась ощущениям, так сильно, как только смогла, пытаясь найти хотя бы что-нибудь себе в помощь, потому что мне совершенно необходимо было идти.

Этот вызов был не из числа тех, что можно проигнорировать. Связь с Дэвидом оставалась — слабо, но все же ощущалась — и я чувствовала, как она перекручивается и дрожит от напряжения. Боже, что она делает... нет, Дэвид не являлся основной задачей. Не сейчас.

— Сара! — крикнула я. — Сара, пожалуйста! Я не знаю, что делать. Помоги мне!

Марево ифрита парило позади меня, едва заметное. Я попыталась ухватиться за нее, но она ускользнула.

— Накорми, — прошептала она.

Я не могла этого сделать. У меня не было запасов, а от Дэвида поступало так мало, что я просто боялась тянуть больше, это могло окончательно повредить нашу связь, истощить его до смерти.

Я повернулась к Кевину. Он так и стоял, прижавшись к стене там, где я его бросила, выглядя одновременно и напугано, и очень сердито. У меня не было на него времени, ни для его юношеских тревог, ни даже для боли.

Вокруг сейчас слишком много боли. Его — и моя, и Дэвида — была лишь каплей в море.

— Прикажи мне, — бросила я ему.

— Сделать что?

— Что угодно!

Секунду он казался совершенно сбитым с толку, потом его глаза засветились хитрым маслянистым блеском.

— Сними свои тряпки и надень другие. Те, что мне нравятся. Ну... — он жестом показал корсет.

— Конечно. Что угодно. — Я начала раздеваться, используя руки, для того, чтобы как можно сильнее замедлить процесс, поскольку у меня появился доступ к его силе. И тут же стала выкачивать из него все, что могла получить. Я словно пиявка наполняла себя густым темным потоком и искала Сару.

Она призраком парила рядом с экраном телевизора. Я вцепилась глазами в черноту, где, как мне казалось, должно было быть ее лицо, и стала пересылать энергию Кевина. Экспресс-доставка. К тому времени как я освободилась от брюк, я уже успела создать кружевное белье, так что полного стриптиза, по сути, не было, но Кевин выглядел так, словно я вертелась перед ним вокруг шеста. Ну и хорошо. Стоя столбом, он не сможет мне помешать. Я, продолжая облачаться в наряд сексапильной французской горничной, пошла вперед, туда, где ифрит получал свою пищу.

— Ты слышишь меня? — спросила я. Мне показалось, я смогла различить среди теней блеск аметистовых глаз.

— Слышу. — Это был только шепот. Но он был. И звучал голосом Сары из моих видений.

— Можешь ли ты отвести меня туда, куда я должна пойти!

— К Джонатану, — сколько печали в одном слове. — Да. Могу.

— Что с Патриком?

Казалось, она вздрогнула.

— Пропал. Я ищу его.

Я глубоко вздохнула, так что заскрипел корсет, натягиваясь по швам.

— Отведи меня к Джонатану.

— Барьер.

— Свечение? Нет, оно не может быть барьером, слишком рыхлое и проницаемое.

— Трудно преодолеть.

Мы должны это сделать.

Я подняла палец, призывая подождать, так как сзади подошел Кевин. Он крепко обнял меня, притягивая к себе, и я чуть не потеряла дар речи, ощутив, насколько он был возбужден. Боже, что я наделала...

— Я хочу, чтобы ты...

Тактическая ошибка. Я еще не закончила одеваться, что означало, что я продолжаю иметь доступ к его энергии. Он не мог одновременно отдавать два приказа.

— Спи, — сказала я, выкручиваясь из его рук и используя часть его силы, все еще текущей сквозь меня, воздействуя на него же. — Пусть тебе присниться сон обо мне.

Долю секунды мне казалось, что это не сработает, но потом его глаза закатились, рот так и остался открытым и он мешком упал на ковер. Бутылочка осталась в его плотно сжатой руке. Черт! Если бы только она свободно катилась...

Я попробовала воздействовать на его пальцы, но не смогла заставить их расслабиться. Вероятно, мешали какие-то законы для джиннов. Я также не могла сломать их, ведь он приказал не травмировать его. И убить его я не могла — а вот это хорошо; не то, чтобы я собиралась, но...

Я подтянула его к дивану, устроила поудобнее, стараясь не слушать стоны. О, да, он видел сон обо мне. Я надеялась, что не забыла блокираторы к диванным колесикам.

— Давай, — сказала я Саре.

Ифрит прыгнул, запуская когти глубоко в мою грудь и начал жрать. После первых секунд агонии...

...мы провалились на тонкий план. Быстро. Связанные вместе, неотделимые друг от друга, питающиеся друг другом. Пронеслись как метеор сквозь эфирный уровень и другие, идущие за ним. У меня было мистическое ощущение, что мы скользим сразу во всех направлениях, при этом не двигаясь ни вверх, ни вниз, ни в какую-либо сторону. Я помнила странности путешествия к жилищу Джонатана даже с использованием относительно знакомого аналога в виде лифта. Ифрит даже не пытался замаскировать наш путь под знакомые формы.

Эфир становился минным полем бедствий. На востоке шторм набрал чудовищную мощь, и здесь он представлял собой неистовый вихрь холодного голубого свечения и чистой энергии. Ауры нескольких Хранителей, все еще сражавшихся, слабо мерцали и были близки к разрушению. Джинны отсутствовали. Пожар в Йелоустоне освещал эфир как сверхновая, поглощая все сферы нашей реальности, почти туманной от обилия голубых искр. Хранителей рядом не было. И ни одного джинна.

Мы мчались к центру ада. Я пыталась кричать, но ифрит вытягивал из меня все, каждую каплю силы и воли, и к тому времени, как нас ударило огнем, я представляла собой просто мясную тушу. Боль была настолько сильной, что мне казалось, будто все кончено, я умираю, но вместе с ней пришло ощущение чего-то вязкого и плотного, нас скрутило, а потом совершенно неожиданно все прошло.

Мы быстро падали вниз, все еще связанные друг с другом, и она продолжала тянуть из меня силу.

Наконец мы свалились на что-то твердое и жесткое, и я поняла, что воплотилась вновь. Непристойный наряд исчез, сменившись длинным светлым платьем, мягким и приятным на ощупь, как шелк. Зеркальным отражением того, что было на женщине, стоящей на коленях, прямо на мне. Только ее платье было ослепительно белым, а мое — кремовым.

Сара восстановила свой облик. По крайней мере, в настоящий момент. Она тяжело дышала; несколько дикое выражение ее широко раскрытых глаз и дорожки слез на щеках, скорее всего, были вызваны волнением или посттравматической реакцией. Ее когти все еще глубоко впивались в мое тело, и я видела ровное белое пламя жизненной энергии, перетекавшей от меня к ней.

— Слезай! — сказала я, и даже сумела слабо ее оттолкнуть. Она вытащила когти, выглядя все также ошарашенной и все также истерично взволнованной, и встала с меня, только когда я перекатилась на бок. О, Боже! Я почувствовала волну тошноты и выкашляла целую россыпь голубых искр. Сара тоже была покрыта бледно-голубой светящейся пылью, но, казалось, не испытывала никаких неудобств. Фактически искры проникали в нее, не встречая сопротивления.

Я никогда в жизни не чувствовала себя настолько слабой и больной — ни в человеческой, ни будучи джинном. Я лежала, вытянувшись во весь рост, на гладком холодном деревянном полу, стараясь собраться в единое целое и слушая шаги из другой комнаты.

Ах, да. Превосходно. Она привела меня к Джонатану. Он смотрел на меня сверху вниз этими холодными темными осуждающими глазами, потом склонился и поднял. Помедлил, заметив Сару, стоящую рядом, такую неземную и прекрасную, болезненно переполненную энергией.

— Ты, — сказал он. Не приветствуя и не отвергая. Не удивляясь. — Стой здесь.

Мне нравилось снова чувствовать мужские объятия, его силу. Они наполняли меня ощущением безопасности, впервые за долгое и долгое время. Я пробовала смотреть по сторонам, но все казалось только проблесками и отпечатками — коридор, кухня — все походило на фотографию на стене в затемненном дверном проеме. Они мелькали, пока он нес меня. Потом меня поглотила мягкость кровати.

Джонатан посмотрел на меня, и я с удивлением обнаружила в его глазах нечто, что можно было бы считать уважением.

— Ты это сделала, — сказал он. — Как ты узнала, куда идти?

— Не я, — пробормотала я, — ифрит.

Он кивнул.

— Да. Она знала.

Он взял меня за руку и провел вдоль нее своими двумя, как тренер, делающий лечебный массаж; тепло заливало меня, тихое и светящееся. Жизнь, струящаяся сквозь мое тело. Его пальцы переместились к моей левой руке, наполняя ее энергией. Потом ноги — правая и левая. Равномерное теплое давление его рук погружало в полусон. Теперь спина. Моя одежда сама собой исчезла. Его руки трудились над моей спиной, разрабатывая мышцы, заживляя.

— Кто ты? — прошептала я. Я чувствовала присутствие Джонатана, словно солнце сияло позади. Его пальцы больше не давили на кожу, они погрузились глубоко в меня.

Он так ничего и не ответил.

Я проснулась в теплой и удобной постели с мягкой пуховой подушкой под головой, совершенно не помня о том, как заснула. И никаких снов. От простыней шел легкий запах сандалового дерева, они приятно холодили мою обнаженную кожу. Комната была незнакомой. Я заметила массивный комод из светлого дерева и несколько фотографий звездного неба, таких ярких, что они казались окнами в бесконечность. Тут же стоял шкаф, заполненный книгами в твердом переплете всех форм, размеров и оттенков, и ночной столик с лампой.

На коврике возле кровати свернулся ифрит. Марево, переливающееся темнотой. Как только я взглянула вниз, он поднял голову и ухмыльнулся, продемонстрировав пасть, полную острых, как иглы, зубов. На меня накатила волна ужаса, вспышка видения, воплощенного в жизнь.

— Сара?

Если это она, значит, того, что я ей передала, недостаточно, чтобы сохранять форму джинна длительное время. Но ведь я дала ей так много — почти все, что имела сама. Ифрит вновь опустил голову, по-человечески свернулся в тугой калачик и замер. Сторожевой пес? Если и так, я не имела понятия, как отозвать его. И не была уверена, что вообще могу это сделать.

— Привет, — в качестве эксперимента прошептала я и медленно села на кровати. Ифрит не двигался. Я, не отрывая от него взгляда, позвала:

— Эй, здесь есть кто-нибудь?

Дверь спальни приоткрылась, создавая тень. В проеме возник силуэт высокого мужчины, и одно долгое мгновение мне казалось, что это Дэвид, но потом он двинулся к теплому свету настольной лампы, и я увидела Джонатана. Он держал руки в карманах джинсов, его поза выглядела беззаботно, но язык тела говорил другое. Темные глаза были слишком яркими, слишком сосредоточенными.

Он не потрудился даже взглянуть на ифрита. Это показалось мне интересным. Ифрит приподнял голову и принюхался к нему, потом взвился и стал кружить вокруг хозяина квартиры.

Тот, продолжая меня изучать, вытянул руку и погладил ифрита по голове. Угольно черное марево зависло рядом, и я чувствовала в его взгляде, направленном на Джонатана, что-то похожее на обожание.

— Ну что? — спросил он меня. Я потерла свое голое плечо и обнаружила гусиную кожу, результат легкого касания прохладного воздуха, а может, присутствия Джонатана.

— Ну что ж, разваливаться, похоже, не собираюсь, — ответила я. — Должно быть, мне гораздо лучше.

— Сейчас да, хотя ты была к этому близка, — кивнул он.

— Я так и поняла. Я прочистила горло.

— Хм... Сколько еще этим занимаются?

Он, молча, смотрел на меня несколько долгих секунд, и я задала вопрос, больше всего меня беспокоивший:

— Рэйчел? Она это делала?

Он нагнулся над кроватью. Я придержала простыню, демонстрируя скромность, но не особенно переживала бы, если бы он решил оценить вид сбоку. Но его это не интересовало. Совершенно.

— Нет. Как много тебе известно?

— Не так уж чертовски много.

— Хорошо.

Он положил ладонь на мое обнаженное плечо, заставляя меня задрожать снова, но это опять был лечебный массаж, ничего личного.

— Ты в порядке. Можешь вставать.

Он повернулся спиной, не столько пытаясь выделить мне немного личного пространства, скорее уж, его вообще не заботило, одета я или нет. Но я все равно создала одежду, прежде чем подняться. Голубые хлопчатобумажные джинсы, рубашка, крепкие ботинки. Здесь это казалось уместным.

— Что с Дэвидом? — спросила я.

— Это ты должна мне сказать. — Он все так же стоял, отвернувшись, вытаскивал книги из шкафа, бесцельно листал страницы. Похоже, только для того, чтобы что-то делать. В нем было так много сдерживаемой энергии, что я удивилась, как он выжил здесь, запертый в этом доме, не имея возможности уйти. Он не был похож на спокойного тихого домоседа. — Он наслаждается? Вспоминает старые добрые времена с милашкой Прентисс?

Сарказм его слов тщательно прикрывал другое чувство. Боль. Я вспомнила видение.

— Я не хотела, чтобы он это делал. Я остановила бы его, если б могла.

— Ну да, не всегда все идет, как ты хочешь. Или любой из нас, без разницы.

Он запихнул очередную книгу на место с излишним усилием, и повернулся ко мне, скрестив на груди руки. Выражение его лица могло быть описано всего одним словом — неприступность. Твердый кремень глаз. Губы, сжатые в одну прямую жесткую линию.

Все что я могла сейчас сказать, выглядело бы как жалобы и самооправдание, поэтому я молчала. И смотрела в его глаза. Наконец, он перевел взгляд и стал изучать свои черные ботинки.

— Как я понимаю, ты смогла сбежать. Возможно, ты принесешь некоторую пользу. Хорошее пушечное мясо всегда пригодится.

— Неудивительно, что люди не слишком часто становятся джинами, — ответила я. — С вашими-то усилиями по вербовке.

Губы Джонатана дернулись. Возможно, это была улыбка, но он не позволил мне разглядеть ее.

— Ну, ты все поймешь, прожив пару тысячелетий. Извини, что мальчики не приняли тебя в свою компанию.

Я предпочла не вступать в споры по вопросам межполовых отношений.

— Он до сих пор у нее?

— У мадам де Сад? О, да. — Он покачался на каблуках.

— И...

Джонатан поднял глаза:

— Тебе нужны подробности? — Его тон мог заморозить ртуть. — Ты могла остаться там. Получила бы бесценный опыт. Я уверен, он был бы просто счастлив, зная, что ты наблюдаешь.

О, он был так зол... на лице ничего не отражалось, но его резкие черты еще сильней заострились.

— Ею займется Рэйчел, — добавил он. — Я направил ее туда.

— Но это же очень опасно...

Он предостерегающе вскинул палец.

— Нет. Не делай этого. Если ты хочешь сохранить со мной хорошие отношения, Джо, тебе придется кое-что уяснить. Никогда не напоминай мне об очевидных вещах. И никогда не допускай даже мысли, что я их не заметил.

Он повернулся и пошел к двери. Я спросила вслед:

— Насколько все плохо? То, что происходит на тонком плане?

— Иди за мной, — бросил он и исчез в коридоре. Я направилась следом. — Ты чуть не пропустила вечеринку, пока спала.

Я была не готова к виду гостиной, полной народу. Сюда набилось, по меньшей мере, тридцать или сорок человек. Здесь были джинны всех форм, размеров, расцветок и особенностей, демонстрируя одежду самых разнообразных стилей.

Некоторые, очевидно, страдали ярко выраженной манией величия; шелка и атлас использовались повсеместно, не говоря уж об украшениях. Я обнаружила, что пристрастие Рэйчел к неоновым оттенкам явно носило корпоративный характер.

Джонатан легко прошел через толпу и встал рядом с камином, наблюдая эту ярмарку тщеславия; заметив, что я осталась у дверей, он слегка дернул головой в жесте «иди сюда», что ни коим образом не означало заботу. Скорее уж, он не желал упускать врага из виду. Я заняла место за его плечом и постаралась стать незаметной, что оказалось достаточно трудно, я притягивала взгляды и рождала шепотки. Джонатан поднял руку, требуя тишины. Мгновенное повиновение.

— Это Джоанн, — сказал он, указывая на меня. Загорелый парень в идеально сидящем, похоже, сшитом на заказ костюме и серо-стальном галстуке, внимательно посмотрел на меня. Его глаза были беспокойного сине-зеленого цвета.

— Она не должна быть здесь.

— Ну да, давайте, расскажите мне об этом, — сказал Джонатан тоном, пресекающим любые попытки это сделать. — Вот и правильно. Теперь по существу. Здесь собрались все, кто остался.

Короткая насыщенная тишина. Беременная тишина.

— Что? — Кто-то в дальней части комнаты решился оглядеться, подсчитывая число присутствующих. — Так мало?

— Так много погибших? — раздался высокий встревоженный голос сбоку, я не рассмотрела чей. — Не может быть!

— Я не сказал, что они погибли. Я знаю, где они, — ответил Джонатан. — Только не могу до них дотянуться прямо сейчас. Большинство в бутылках, ждут, пока их выпустят. Некоторые... некоторые пойманы в ловушку на эфирном плане. Еще часть не может воплотиться из-за... — он повернулся ко мне, — как ты называла это?

— Искры. Свечение. Волшебная пыльца.

— Точно. Из-за этой дряни. — Он повернулся обратно к аудитории, его лицо было спокойно, никаких признаков паники. — Которая появляется из трещины.

Мистер Серый Костюм произнес:

— Значит, кто-то должен пойти и закрыть трещину.

Если предыдущая тишина была беременной, то эта — мертворожденной. Они все смотрели друг на друга. Джонатан ждал. Наконец я очень медленно подняла руку.

— Э... могу я кое-что сказать?

Он посмотрел через плечо, два раза хлопнул в ладоши, и большая часть собравшихся развернулась в мою сторону.

— Я не знаю, а ты можешь?

Отлично, вдобавок ко всему прочему он подрабатывает учителем грамматики.

— Можно мне сказать?

— Конечно.

— Льюис посылал меня запечатывать трещину. Я пыталась, но крепления не держались.

Никто не сказал ни слова, но по комнате волной прокатилась рябь, как электрический заряд, бегущий между контактами. Шла поляризация.

Джонатан нарушил тишину нарочито спокойным голосом.

— Ты пыталась! Великолепно. Пришел час дилетантов. Льюис должен бы лучше разбираться в подобных вещах. Вероятно, теперь все в сто раз хуже, чем могло бы быть.

— Он пытался просить о помощи некоторых из вас, — огрызнулась я, — но, я понимаю, в тот раз у вас была кишка тонка!

Конечно, это не было остроумным, но я слишком устала и разозлилась, и Джонатан отчаянно достал меня своим сарказмом. Комната, казалось, задрожала от негодования.

Удивительно, но Джонатан, казалось, не оскорбился. Он окинул меня взглядом с ног до головы, оценивая меня по-новому.

— Это что, новая Джоанн?

— Старая. Меня всегда тошнило от политкорректности.

— Мне это нравиться. А теперь заткнись.

Он вновь повернулся к собранию джиннов, достаточно взволнованных и возбужденных.

— У тех, кто попал в ловушку на тонком плане, сейчас неприятности, те же, кто не способен воплотиться, могут вообще умереть. Мы все должны сделать быстро и качественно, а потом нужно будет убедиться, что Хранители не наделают дел, еще худших, чем у них выходит обычно.

— Что конкретно ты имеешь в виду? — снова подал голос Серый Костюм. — Что мы опять должны убирать за ними, как всегда это делаем? Пора заставить людей нести ответственность за свои преступления. Пусть сами чистят эфир.

Его не слишком впечатлила речь Джонатана, и меня это заинтересовало, учитывая исключительное уважение, выказываемое ему частью джиннов, казавшихся согласными с его словами. Лицо у Серого Костюма было бледным, вытянутым, с тонкими острыми чертами и создавало ощущение безжалостной силы. Я все еще делала ставку на Джонатана, если бы дело дошло до голосования, но все же он вряд ли победил бы с большим перевесом.

— Да. Пустить все на самотек, наблюдая смерть наших людей. Это дерьмовое решение, Ашан. Твое желание справедливости достойно лучшего применения. — Он прервал сам себя жестом «У меня идея!» — Вот что. Ты сам пойдешь и скажешь им, что мы собираемся позволить им умереть.

— Многие из нас умрут, если мы выйдем отсюда, — ответил Ашан, не отводя взгляда. — Но это, похоже, тебя не волнует. Так как тебе, конечно же, не придется покидать свое безопасное гнездо.

Тишина. Большинство джиннов изучало лицо Джонатана. Тот смотрел на Ашана.

— Хм... — Я старалась говорить уважительно, но не уверена, что преуспела в этом. — Разве мы не должны узнать, кто создал разрыв изначально?

Джонатан уставился на меня взглядом, достаточно страшным, чтобы понять, что пора готовиться к нейрохирургической операции без анестезии. Естественно, что это меня не остановило.

— Ну, серьезно, это же важный вопрос. То есть кто-то же это сделал? Кто-то, имеющий достаточно силы и недостаточно нравственных норм. Был ли это джинн?

— Какая часть слова «заткнись» осталась тебе непонятной?

Я вернула ему взгляд, столь же твердый. С тех пор, как он последний раз напугал меня, я прошла ужасный урок того «Как быть джинном», и «единственный бог в твоем новом существовании» не мог этого отменить.

— Ответь на вопрос. Это был джинн?

— О, мы обязательно поговорим об этом позже, — пообещал он.

— Я принимаю ответ как «да». Я только повторяю азы теоретической магии... — поскольку, в отличие от джиннов, я действительно изучала теорию вещества, метафизику, правила и последствия... — но мне кажется, что кто бы ни создал трещину, у него есть вполне четкие соображения, как ее закрыть. Так как он, должно быть, знал, что делал. Я хочу сказать, что эта штука была хорошо замаскирована, когда я до нее добралась. Он действовал очень осторожно. Ты понимаешь?

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒