Убийство на Аминьевском шоссе.

«Убийство на Аминьевском шоссе.

Директор одного из московских рынков, в прошлом политик провинциального масштаба, А. Дергачев застрелен вчера утром в собственной машине в тоннеле на Аминьевском шоссе.

Машина Дергачева была остановлена „фордом“ с поддельными милицейскими номерами, после чего по ней был открыт огонь. Лобовое стекло в машине директора не имело бронированной защиты, сам он находился на переднем сиденье и был убит практически сразу. Охранник Дергачева успел открыть ответный огонь, пробил боковую дверь „форда“ и ранил одного из нападавших. После этого убийцы уехали.

Прибывшая на место происшествия милиция вскоре обнаружила „форд“ в одном из соседних парков. Машина была подожжена, однако полностью не сгорела. В ней обнаружили труп человека, который, видимо, и был ранен охранником Дергачева. Судя по всему, „товарищи“ его добили. Труп сильно обгорел, однако в кармане пиджака были найдены счета за мобильный телефон, которые позволили идентифицировать этого человека. Милиция уверена, что это известный в криминальном мире Москвы Н. Петров…»

Ивакин протер очки, снова надел их, на всякий случай еще раз проверил дату, пробежал следующую пару абзацев, изумленно качая головой, и, наконец, перешел к заключительной части статьи:

«Особую пикантность делу придает тот факт, что двоюродный брат убитого киллера, — начинающий и довольно успешный политик, кандидат в депутаты Государственной думы, уже затративший на свою избирательную компанию огромные средства непонятного происхождения. Впрочем, один из источников этих средств известен: махинации с акционированием московского предприятия „Ритрон“, которыми он занимался на пару с убитым Дергачевым. Тогда эти двое еще не были лютыми врагами, а обделывали свои дела вместе. Источники, близкие убитому Дергачеву, утверждают, что не только „Ритрон“ поссорил бывших компаньонов, но и некоторые другие вопросы бизнеса, в том числе и связанные с крупнейшими московскими рынками.

На сегодняшний день версия, основанная на заинтересованности в смерти А. Дергачева брата убитого киллера, является основной.

Леонид Маринский».

Ивакин отложил газету и задумался.

Статья, которую он только что прочитал, была опубликована в газете «Без цензуры» на следующий день после убийства. На взгляд обычного читателя она была рядовой газетной статьей, но на взгляд следователя все в ней было поразительным.

Ивакин помнил дело, он его даже недавно перелистал, заинтригованный обмолвкой Прохорова о предсказанном убийстве какой-то дамочки. Он примерно представлял себе, какие сведения могли появиться в газете «Без цензуры» на следующий день после происшествия на Аминьевском шоссе. В худшем случае это мог быть краткий пересказ официальной информации, сдобренный ничего не значащими размышлениями очевидцев (в тоннеле, естественно, очевидцев было немного). В лучшем случае — официальная информация плюс намеки, сделанные теми сотрудниками органов, которым газета приплачивает за такого рода услуги. Наконец, могло быть откровенное вранье. И это бы Ивакина не удивило. Но статья, которую он читал, была точна, правдива и явно содержала в себе факты, которые самому следствию стали известны лишь через несколько дней работы.

Почему-то сразу называлась фамилия убитого киллера и запросто был очерчен круг его знакомств. Даже общие дела убитого и убийцы, даже возможные причины их конфликтов, даже то, что двоюродный брат киллера баллотируется в Думу и вполне способен победить своего конкурента, бывшего генерала КГБ, — все это было известно Марине Леонидовой, внештатной и, по словам брата, бездарной корреспондентке газеты «Без цензуры», сотрудничавшей с этим изданием всего-то два месяца!

А потом он нашел другую статью. Суббота. Автор — Леонид Маринский. Статья об убийстве молодой женщины, произошедшем в четверг. Если верить тому же брату, материалы об этом убийстве пришли к его сестре самое позднее в среду. Но прочитать статью Ивакин не успел. Библиотекарша задвигала стулом и предупредила о том, что им пора закрываться. «Чем же там можно зачитаться-то, Господи?!» — было написано у нее на лице.

— Старикан-то, которого от Семенова прислали, начал с того, что, мол, просто интересно и на пенсии скучно. А теперь версии выдвигает! — Следователь Королев, рыжеволосый, полный жизнерадостный малый лет тридцати пяти развернул курицу, выложил на газету редиску, помидоры, огурцы, достал зеленый лучок, полкирпича хлеба, рассыпал соль, отвинтил крышку у бутылки с квасом. Обед был готов.

Столовых Королев не признавал. Он был типичный представитель кубанских благословенных мест. Курица, выращенная его женой на зерне, потом приготовленная с добавлением перца и чеснока с собственного огорода, обмазанная сметаной от своей коровы, — вот это, он считал, высокая кухня! Еще он считал, что народ стал лениться. Тут Королев обычно саркастически смеялся: в целях экономии времени люди покупают всякую гадость. А на что они тратят это сэкономленное время? На борьбу с изжогой!

— Старикан считает, что к этой Леонидовой прилетал кто-то из Москвы. — Королев хрустнул редиской. — Вечером, во вторник! В восемь тридцать. На основании того, что звонки начались с девяти. Логика, а?

— А что, тоже версия, — проговорил Прокопенко, налегая на помидоры.

— Мужика в светлом костюме хозяйка еще в семь видела. Он что, над городом из самолета выпрыгнул? Парашюта рядом с ним хозяйка не заметила?

— Ну, знаешь, у нашей версии тоже слабое место есть. Они не ограбили дом в тот вечер и наутро — понятно. Хозяйка была дома. Но почему они не сделали этого на следующий день и еще через день? У них пять дней было.

— Да испугались! Может, они эту девку вообще убивать не хотели. А когда так получилось, в штаны наложили и смылись. А я, знаешь, одного боюсь: не был бы серийный! — Королев хрустнул косточкой: домашнего цыпленка он съедал целиком.

Прокопенко суеверно поплевал в сторону.

— Интересный народ! — Королев потянулся за полотенцем, чтобы вытереть губы. — Брат, а не знает, бриллиант у нее или стекло. Ну как так? Вот у меня тетка есть, так я все знаю про ее украшения. Серьги с рубинами, кольцо с изумрудом — ящерица такая маленькая из камней, представляешь? У меня дочь младшая, как придет к тетке, вечно начинает канючить, чтобы ей ящерицу показали. А этот: не знаю, говорит, что там у нее за драгоценности.

— Москвичи! — сказал Прокопенко.

— Вот то-то и оно! — Королев сердито махнул полотенцем, отгоняя мух. — Одна радость от дождей: эти твари попрятались. А сейчас, смотри, опять повылазили изо всех щелей!

— Москвичи?!

Королев захохотал: своего молодого коллегу он считал туповатым, но, по его представлениям, этот недостаток был несерьезным и безобидным — при условии, что человек добр.

— Сам ты москвичи! Мухи!

— Да ну тебя! Скачешь мыслями, как кузнечик, — рассердился Прокопенко. Они немного помолчали, хрустя огурцами.

— Как он тебе вообще показался? — спросил Прокопенко.

— Кто?

— Брат убитой.

— Скользкий какой-то. «Ничего не знаю! Виделся редко!» Разве это может быть правдой? Пусть даже и в Москве?

— Я думаю, может. Я сам с родственниками отца годами не общаюсь, хотя они в Сочи живут. Они после его смерти совсем нас с матерью забросили, не помогали, хотя богатые. Что с ними общаться-то?

— Может быть, конечно… Но все-таки сложилось у меня впечатление, что брат этот что-то недоговаривает. Вот тебе пример: он вначале заявил, что понятия не имел, как сестра на юге оказалась. Потом проговорился, что сам ей советовал на море съездить. Вот, у меня записано: «В Лазурном она несколько раз отдыхала с отцом, в правительственном санатории. Когда ее мать заболела, Марина мечтала свозить ее в Лазурное, но считала, что это очень дорого. Так и не успела. Я и сам ее уговаривал съездить, развеяться. Но у нее с деньгами вечно проблемы были».

— Какие же проблемы, если она на пару недель две тысячи долларов привезла?

Королев пожал плечами.

— А кстати, сколько она собиралась здесь пробыть? Хозяйка что-нибудь знает?

— Говорит, речь шла, как минимум, о месяце. Леонидовой здесь нравилось. Слушай, давай займемся проработкой того, что можно купить на две тысячи долларов! — сказал Королев. Его тон стал деловым. Пустая болтовня закончилась. — Катер, чтобы уплыть в Турцию? Или, может, машину, чтобы взорвать ее на рынке?

— С ума сошел! — Тему терроризма Прокопенко не обсуждал даже в шутку. Он испуганно выпучил глаза и постучал по столу обоими кулаками.

— Итак, девка с бриллиантом на шее, длинным языком, огромной грудью и в тридцать пять лет незамужняя отправилась с каким-то парнем прогуляться. В десять вечера! Хвасталась перед ним, какая ока богатая, может, хотела его заинтересовать, намекала, что она завидная невеста. Показала ему украшение, сказала, что от бабушки графини досталось, что Третьяковская галерея спит и видит, как его заполучить. И все! А вы тут огород городите! Про доллары он мог и не знать. Ему бриллианта достаточно было.

— Звонили же весь вечер, помнишь? — осторожно напомнил Прокопенко. — И хозяйка как раз на дежурство должна была уйти. Совпадение?

— Да нет, вряд ли. — Королев в раздражении снова взялся за курицу. — И правда, почему дом не обчистили?

Они немного помолчали.

— А ты понял, она этому московскому старикану родственница, что ли? — спросил Королев. — То есть она и Семенову родственница?

— Мы с Семеновым не родственники, — произнес Ивакин, просовывая голову в кабинет. — Мы учились вместе. Здравствуйте. Ну что, проверили рейсы?

— Парня одного отправили, — недовольно отозвался Королев. Он хотел проявить строгость и показать старикану, что пенсионерам положено греться на солнышке, а не лезть в чужие дела, но природное дружелюбие и склонность к пропаганде здорового питания возобладали в нем. — Давай, Владимир Саныч, присаживайся, угощайся. А то знаем мы, как в ваших санаториях кормят.

— Ну, не скажите! Икру вчера давали. Я бы вот огурчика, — Ивакин присел к столу, взял в руки огурец, покачал головой, увидев, что огурец меньше его среднего пальца. — Вы уж извините, я из коридора конец вашего разговора слышал. Мне тоже непонятно, почему же преступник не обыскал комнаты с ее вещами. Мне это совершенно непонятно!

Королев с Прокопенко переглянулись. В коридоре послышался шум. Дверь распахнулась. Молодой парень стоял на пороге и сиял, как вымытая витрина.

— Ну, ребята, с вас бутылка! Я нашел! И нашел я нечто!

Парень был от природы веселый.

— Бутылка! — возмущенно сказал Прокопенко. — Перетопчешься! Что нашел-то?

Парень, довольно улыбаясь, прошел в кабинет и с видом начальника уселся к столу, немедленно водрузив ноги на его полированную поверхность.

— Я проверил все рейсы третьего и четвертого июля. Знаете, кто прилетал? Леонтьев! Певец Валерий Леонтьев!

Королев начал багроветь, но парень вовремя спохватился.

— Нет, это я к слову! У него два концерта в Сочи было. А я думал, у него свой самолет…

— Это все, что ты нашел? — спросил Прокопенко, тревожно оглядываясь на Королева.

— Ну прямо! Вы сейчас будете бегать по кабинету и кричать от радости. Я по порядку расскажу?

— Ты по порядку и, главное, быстрее, — попросил Прокопенко.

— Самолеты, надо сказать, полупустые летели. Даже самый дешевый, утренний. Да-а. Это вам не прошлый год. Помните, что творилось?

Королев засопел, и парень быстро закивал, как бы подтверждая, что понимает его нетерпение, но…

— Я все три рейса просмотрел.

— Их было три? — уточнил Ивакин. — Во сколько прилетали самолеты?

— Один в полдень. И два вечером, причем эти почти друг за другом шли, там разница в час. Тот, что в двадцать часов тридцать минут, был последним. И кстати, самым дорогим. Почти вдвое дороже утреннего.

— Ты такой ерундой весь день занимался? — спросил Королев. — Цены узнавал?

— Это не ерунда, — вступился за парня Ивакин.

Прокопенко закатил глаза и потянулся за помидором.

— Вы мне поручили подробно изучить тот, что в двадцать тридцать, — невозмутимо произнес парень. — Но я просмотрел все три. И кстати, не один, а все три рейса в Москву на следующий день я на всякий случай проверил. Искал, как вы мне и сказали, тех, кто прилетел и сразу же улетел. Таких оказалось немало, четверо или пятеро. Вначале я подумал, что нашел серьезную зацепку. Там был некто Олейников. Мне помогал списки просматривать Андрей Петрович из аэропортовской милиции, он-то и обратил внимание на эту фамилию. Олейников жил в Лазурном когда-то, потом сел за грабеж, потом уехал и затерялся. Андрей Петрович тогда в городе работал, помнит его дело. Он мне сообщил: «Я Олейникова этого видел, когда он прилетел. Он выходил из зоны прилета, и я к нему подошел поздороваться. У меня младший брат с ним в одном классе учился. Тот ему однажды даже челюсть сломал в драке». Я его спросил: «Какими судьбами к нам? Давненько тебя видно не было». Он сказал: «По бизнесу прилетел». Андрей Петрович засмеялся: мол, какой же у нас в Лазурном бизнес? А сам подумал: не к браткам ли нашим он с визитом заявился? Или, черт его знает, с Грузией замутил. Тип такой неприятный. Он бы и с чеченами мог, не задумываясь.

— Так это ты его нашел? — перебил Прокопенко.

— Нет. Да он и не в двадцать тридцать, он утренним рейсом прилетел. Он не подходит.

— Ну так рассказывай! — не выдержал Королев.

Ивакин даже вздрогнул.

— Я и рассказываю! — удивился парень. — Роюсь я, роюсь, потом смотрю: фамилия знакомая! Где-то видел!

— Пугачева? — съехидничал Прокопенко.

Парень презрительно скосил глаза в его сторону, но до ответа не снизошел.

— И главное, — продолжал он, — совпадают рейсы! Прилетел третьего июля, в день убийства, московским рейсом в двадцать тридцать, а улетел четвертого июля московским рейсом в восемь тридцать. И знаете кто? Михаил Сухарев! Ну, ничего не напоминает? — парень, видимо, хотел выдержать паузу, но не выдержал. — Брат ее!

— Который хоронил? — ахнул Прокопенко. — Или другой?

— Других у нее нет, — пробурчал Ивакин.

— Так мы же его допрашивали! Он ничего не сказал! Господи, он вообще заявил, что первый раз в Лазурном! Морщился: «Городишко-то какой противный! Неужели это о нем Марина хранила приятные воспоминания?» И вот еще: говорил, что он первый раз в жизни на море!

— Дурак какой-то, — прокомментировал Королев. Ивакин согласно покивал головой. — У него мотив-то есть?

— Если у нее много добра, то мотив есть. Он единственный наследник. — Ивакин нахмурился.

— Он еще здесь? — поинтересовался Королев.

— По-моему, улетел, — ответил Прокопенко. — Похоронил и сразу отбыл.

— Здесь похоронил?

— Ага. Вообще-то он парень как раз среднего роста. Если того, кто ошивался возле дома, отбросить, то у нас остается только приблизительное описание, которое дали влюбленные в парке. Темно было. Вряд ли они его опознают. Они помнят только средний рост и светлый костюм.

— На тебя, Прокопенко, похож! — заметил парень, приехавший из аэропорта, и засмеялся. — Ты и живешь там, рядом!

— Но ведь, кроме мотива, зацепок никаких! — продолжил Прокопенко. — Ну, если только еще какую-нибудь грудастую бабу так же не задушат. Тьфу-тьфу-тьфу. — Следователь постучал по столу. Серийного убийцу, побывавшего в Лазурном десять лет назад, здесь до сих пор помнили. — Вода, найденная в ее легких — морская. Убили ее на самом краю парка. Там тихое пустынное место, даже днем никого не бывает. Обрыв, дно отвратительное, берег из валунов состоит. Мы все облазили… Дожди, как назло, начались. Да и что там найдешь: сильный мужчина набросил сзади веревку, ударил несколько раз, чтобы не трепыхалась, а потом затащил подальше в воду, где сильное течение. Там, вдоль берега, лодки брошенные есть. Мы только не могли понять, зачем она пошла с ним в темноту к морю, почему не боялась? Поэтому, собственно, и решили, что это любовник. Море, романтика…

— Брата тоже не боятся! — сказал Королев.

— Ну да. Если это брат, тогда понятно, почему никто не попытался забрать ее деньги. Все равно ведь ему достанутся… И вообще, какие другие причины могли быть у него для того, чтобы прилететь сюда на несколько часов? Он так плакался, что у него мало денег! Похоронил ее, как бомжа. А тут оказывается, что он может себе позволить кататься туда-сюда на самолете!

— Похоронить не смог нормально? А две тысячи? — спросил парень, приехавший из аэропорта. Королев сочувственно посмотрел на него.

— Видишь, Владимир Саныч, кого присылают? Чему тебя учили, милый? Денежка у нас опечатана как вещественное доказательство. И в права наследства этот брат вступит только через полгода. Если там есть что наследовать. Ты где учился, голубь?

— Я не учился! — весело ответил парень. — Я сюда устроился, чтобы в армию не ходить.

Несмотря на плохое настроение, Ивакин рассмеялся.

Солнечная погода держалась уже несколько дней. Владимир Александрович, наконец, выполнил свой курортный долг: полежал на пляже, искупался в море и сфотографировался с обезьяной на плече. Икра больше не появлялась. Более того, библиотеку закрыли на инвентаризацию фонда. «Может, теперь выбросят к чертовой матери все криминальные газетенки? — думал Ивакин. — Чтобы не мешали лечению. И завезут побольше Пушкина». Мыслями он уже был дома — соскучился. Теперь звонил в Москву каждый вечер. Сегодня трубку взяла дочь.

— Ой, папашка, совсем затосковал? — спросила она, что-то жуя.

— А вы хоть скучаете? — ревниво поинтересовался он.

— Не то слово! Погода как?

— Купался.

— Купа-ался? — уважительно протянула она, словно он звонил ей с моря Лаптевых. — Моржуешь? Здесь о ваших температурах всякие ужасы передают. Опять врут, журналюги проклятые?

— Ладно, Ленка. — Ивакин любил дочь, но быстро утомлялся от ее болтовни. — Мать дома?

— Мать к тете Вере пошла. Чего передать? Что любишь? Или наоборот?

— В смысле? — насторожился Ивакин.

— Ну, что нашел там молодую, красивую, загорелую, — «г» она произнесла фрикативно, по-кубански.

Таких шуток Ивакин не любил. Он насупился, соображая, как бы дочь на место поставить. В голову ничего не шло.

— Ты чего, папашка? — жалобно спросила Лена. — Обиделся? Зря. Это я шучу. Ты там чувство юмора не отморозил?

— Ну тебя! До свидания! — рявкнул Ивакин и бросил трубку. Болтлива дочь была не в меру. И, кстати, училась на журфаке.

Когда он вышел из гостиницы, было еще светло, только в глубинах аллей сгущались тени. Скоро они расползутся по всей территории. Замигали, затрещали и зажглись фонари вдоль дорожек и у пляжа. Южная ночь наступает мгновенно. Ивакин уже знал: через час будет темно — глаз выколи. Он посмотрел на часы: полдевятого. Ему предстояла дорога в Комсомольский парк. Начать он ее решил с дома Анжелы Сергеевны: не поленился забраться по холму наверх. В дом заходить не стал, хотя окна светились, — просто засек время и, поразмышляв немного, встал у края дороги. Минут через пять на пустынной улочке показалась машина. Владимир Александрович поднял руку.

Водитель попался неразговорчивый. «Нет, не местный, — буркнул он. — Был здесь по делам, а теперь еду в свою станицу. Как раз по пути… Нет, никого раньше отсюда не возил. И никого из тех, кто извозом занимается, не знаю. А вы что — из ОБХСС?» — «Сейчас нет ОБХСС», — заметил Ивакин. Но водитель замолчал окончательно. И деньги в карман сунул молча.

Дорога заняла тридцать минут — вроде город маленький, но сильно растянут вдоль моря. Итак, Марина Леонидова могла оказаться здесь в 21.30. Ивакин огляделся. «Насколько все-таки описания одного и того же места у разных людей отличаются!» — в который раз удивился он. По рассказам Прокопенко выходило, что парк этот — заброшенная окраина. Оказалось, наоборот: это Марина жила на окраине города, а здесь, можно сказать, прописалась местная тусовка. Не в самом парке, правда, а на пятачке возле него. Столики во всех кафе заняты, горит неоновая вывеска над кинотеатром, бьет кривобокий фонтанчик с оранжевой подсветкой.

Цивилизация. Только шумно: каждое из трех кафе старается забить конкурентов музыкой.

Милиция опросила всех официантов, работавших в тот вечер, но они лишь улыбались, разводя руками. В девять тридцать закончился последний сеанс, и целая толпа вывалилась из кинотеатра. Запомнить среднестатистическую парочку, состоящую из грудастой женщины и невысокого мужчины, было бы, действительно, трудно. Ивакин все-таки прошелся по площади, постоял у тумбы с киноафишей, приглядываясь к прохожим. Его впечатления о Лазурном подтверждались и здесь: публика в городке была не ахти. Самый небогатый народ со всей страны съехался в Лазурное, поверив в рассказы о дешевизне российского юга. Как всегда, небогатые, решив сэкономить, переплатили. За те же деньги можно было прекрасно отдохнуть за границей.

Судя по всему, Марина, приехавшая на юг впервые за много лет, ничем не должна была выделяться в этой толпе. По описаниям найденных в ее комнате вещей, по фотографиям, по воспоминаниям хозяйки дома выходило, что она была такой же, как и те люди, что сидели сейчас за столиками или шли от кинотеатра. Она была нарядной, надушенной, завитой, кокетливо стрелявшей глазами по сторонам, на ней, по словам Анжелы Сергеевны, были лосины. «Лосины!» — изумленно повторил Ивакин про себя. Этот вид одежды он люто ненавидел. К тому же, он плохо представлял себе, как могла выглядеть в лосинах женщина Марининой комплекции. «Вообще-то, она была немного смешной, — осторожно согласилась хозяйка. — Безвкусной в одежде. Носила, например, перья на шее». — «Перья?!» — «Ну да. Как это называется… Боа. Розовое такое». Вот как раз это боа сразу очень многое сказало Ивакину об убитой. Он представил ее себе, он ее почти видел: идущую к пасмурному морю по выщербленной улочке вниз. На ней лосины и боа из перьев. Она гордо посматривает по сторонам и, видимо, довольна производимым впечатлением. «Соседи сразу поняли, что она со средствами, — сообщила Анжела Сергеевна. — Она и по дому ходила в шелковом халате, причем не стеснялась выйти в нем не только в сад, но и в магазин, представляете? Богатый халат. Китайский, наверное, они умеют халаты шить. А помните, какие были китайские полотенца?» — «Да, — вежливо сказал Ивакин. — Замечательные были полотенца. Значит, прямо в халате в магазин ходила?» — «Прямо в халате. Даже так немного его распахивала… на груди. Ну, там было чем гордиться».

Глядя на толпу, идущую от кинотеатра, разбивающуюся на несколько потоков: к трем ресторанам, к морю, на остановку — Ивакин замечал немало похожих дамочек. Одна тоже была в боа, но не розовом, а синем. Он вспомнил показания соседки Анжелы Сергеевны из дома напротив. «Видно было, что она обеспеченная, — так было записано в деле. — На шее всегда огромный камень, похожий на бриллиант, он постоянно был на ней, даже когда она шла на пляж. По саду ходила в прекрасном шелковом халате с драконами, у моей свекрови такой». «Да, — вздохнул Ивакин. — Эта Леонидова прямо нарывалась. В конце концов, в Лазурном довольно часто грабят приезжих. Не убивают, конечно, но сумочки отнимают запросто. Более десяти случаев только за последние два месяца. И никого не нашли! А где гарантия, что последствия всегда будут сводиться только к мелким имущественным потерям да испугу? Нет такой гарантии. Вчера сумочки выхватывали, завтра морду набили, послезавтра задушили. И что такое, в самом деле, говоришь им, говоришь: будьте осторожнее, не носите украшений по вечерам, не вытаскивайте из карманов пачки денег, будьте скромнее!»

Он вдруг вспомнил свой приход на телевидение: в прямом эфире выступал их шеф, а он, Ивакин, сидел на телефонах. Так шеф тоже стал призывать к бдительности. «Я вас понимаю, — ехидно отозвался журналист. — Вам будет намного проще работать, если все будут ходить в телогрейках. Но мы все-таки живем. Жизнь у нас одна, вы помните об этом? Хочется ходить по этой жизни нарядным». — «Ну так ходите нарядным и не жалуйтесь, что вас грабят!» — рассердился шеф. «Да нет уж, будем мы жаловаться, — издевательски-спокойно ответил журналист. — У меня тут, знаете, недавно был начальник пожарной охраны, так он сказал, что все лоджии должны быть освобождены от всего абсолютно. Должен быть голый бетон, и только тогда пожарные могут хоть что-то гарантировать. Я его понимаю. Но пусть и он поймет меня, обившего лоджию вагонкой, чтобы прибавить себе метров. И вы также меня поймите: не могу я ходить в телогрейке!» Вот и весь разговор о бдительности.

В связи с появлением брата версия об ограблении отошла на задний план, но все же она оставалась убедительной. Весь этот дешевый шик, которым убитая Леонидова наполнила две недели своей жизни в Лазурном, вполне мог произвести впечатление на местных хулиганов. Ивакин был согласен с Прокопенко: в Лазурном способны убить и за тысячу рублей. Как, впрочем, и в Москве.

Накануне Ивакин сходил и к министерскому санаторию, в котором, по словам Анжелы Сергеевны, убитая журналистка отдыхала ребенком. Санаторий оказался престижным, но слегка обветшалым, как и вся отрасль — некогда перспективная, но теперь переживавшая не лучшие времена. «Ее отец мог быть небедным человеком, — подумал Ивакин, идя к воротам парка. — Даже если не было денег, имущество должно было остаться. В те годы в этом министерстве не скупились». Музыка в ресторанах усилилась в расчете на выходивших из кинотеатра людей. Ивакин поморщился: думать при таком шуме было невозможно.

Зато уже за воротами царили ночь и тишина. Такова была особенность этого южного городка: улицы практически не освещались, парков местные жители боялись и в них не гуляли, оживленными были лишь окрестности санаториев, центральная улица да вот еще две площади.

Ивакин шел по главной аллее. Ветви платанов над его головой смыкались, не давая электрическому свету рассеиваться. Можжевеловые изгороди, которые годами никто не подстригал, неопрятно топорщились во все стороны, многие деревья загнили из-за дождей и никто не озаботился тем, чтобы их вырубить. Большинство фонарей были разбиты, лавочки валялись кверху ногами. Но люди попадались и здесь. Ивакин отметил, что это все курортники — совсем белые, видимо, недавно приехали. Привыкли у себя в столицах, что в парках гуляют, что, если жизнь бьет ключом у входа, то и войти можно без опаски. Постепенно они, видимо, понимали, что в этом парке им никто безопасности не гарантирует, и поворачивали обратно.

Последним плацдармом цивилизации была скудно освещенная смотровая площадка над морем. Ивакин подошел к ее краю. Издалека ему показалось, что площадка висит над водой — он страшно любил такие места, но выяснилось, что внизу, за каменными перилами — пологий неглубокий обрыв, а дальше — берег моря. Свет на площадке не давал разглядеть его. И вдруг, как по заказу, фонарь погас. «Десять», — понял Ивакин. Уличное электричество, как и горячая вода, в Лазурном были по часам. Парк стал совсем темным, зато когда глаза привыкли к этой темноте, в свете луны Ивакин разглядел под площадкой дикий пляж. Он показался ему знакомым: и валуны эти, и пара брошенных лодок. «Ну, конечно! — сказал он себе и даже усмехнулся: смекалистый, как Штирлиц, правы ребята. — Этот берег Прокопенко и описывал». Ему стало жутковато, он потоптался на площадке, но все-таки пересилил себя: пошел дальше. И сразу обнаружил тропинку, ведущую вниз, к воде. Туда уже он спускаться не стал: все равно оперативники облазили здесь каждый сантиметр.

Возвращался Владимир Александрович уже в полном одиночестве. Напуганные внезапным выключением фонарей курортники покинули парк. Ни одной живой души! Только шумят вершины деревьев, бьет море о камни, да орет музыка в трех ресторанах. Выйдя на свет, Ивакин замедлил шаг.

Ничего удивительного в том, что Марина зашла в парк: ей и ее спутнику, видимо, надо было срочно переговорить, а на шумной площади пришлось бы кричать. Все логично, даже если человек, с которым она встречалась, был ей плохо знаком. Вот только убивал он ее у моря — это доказанный факт. Она захлебнулась. Значит, они спустились с площадки вниз. Только это удивляло Ивакина. Спускаться на берег было жутко даже ему. А ей? Получается, что спутнику своему Марина доверяла.

Накануне отъезда, купив бутылку местного вина и торт, Ивакин зашел в следственный отдел к Прокопенко.

— А, Владимир Александрович! — вежливо улыбнулся Прокопенко. С тех пор как Ивакин перестал приходить, отношение к нему улучшилось. — Ну, что вы! Зачем это!

— Уезжаю завтра. Накупался, назагорался.

— Да-а, не повезло вам с погодой.

— Есть какие-нибудь новости?

— Ну, какие новости. В Москву бумаги отправили — по поводу Михаила этого.

— Новых свидетелей не нашли?

— Нет, но искать продолжаем. — Прокопенко разлил вино и замер с ножом, примериваясь к торту. — Публика-то у нас тут какая — в основном, приезжие. Может, кто-то что-то и видел, но они разъехались все. Сейчас приезжают-то на неделю всего, максимум на две! И не лень им тащиться в такую даль ради десяти дней, а?

— Сейчас многие отпуск дробят. Две недели летом, две недели зимой.

— Дурдом, — оценил Прокопенко новую моду. — А нам теперь ищи свидетелей по всей стране.

— Ну, местные тоже найдутся, я уверен. Хозяйка говорила, что Марина звонила из автомата. Кому, узнали? Брату?

— Еще не выяснили. Но вот что интересно: накануне убийства, в понедельник, она звонила в Москву дважды. Один раз с переговорного пункта, который находится прямо напротив дома, это запомнила телефонистка… часа так в четыре, а второй раз из автомата по карточке, которую купила, по словам продавщицы киоска, на набережной, перед самым закрытием, то есть где-то в шесть. И это, скажу я вам, очень много дополнительных усилий требует: ближайший автомат не меньше, чем в километре, да все в гору. То есть надо сначала спуститься вниз к киоску, чтобы купить карточку, потом полчаса подниматься наверх. Неудобно. Правда, с автомата дешевле…

— И телефонистка не прослушивает, — заметил Ивакин, принимая от Прокопенко кусок торта. — А до этого она звонила куда-нибудь?

— За две недели ни разу.

— И мобильного у нее не было?

— Не было.

— Ее вещи больше ничего не дали?

— Вы же видели описание. Обычные вещи. Книги, платья… Ничего особенного. Вот телефонную карточку на днях хозяйка нашла в тумбочке. Ее карточка, Леонидовой. Она наговорила с нее двадцать минут.

— Двадцать? Это длинный разговор.

— Да… Слушайте, а про цепочку с кулоном вы, наверное, тоже не знаете, которую Леонидова носила, фамильную?

Ивакин покачал головой.

— Нашли ее. Бывает же такое! Она уже давным-давно в бюро находок аэропорта валялась. Случайно мы об этом узнали.

— И кто же ее нашел?

— Уборщица, которая в мужском туалете убирается. Мусорное ведро вытряхивала и нашла. А она женщина верующая. Да и побрезговала, наверное. Кулон-то оказался недорогой. Врала все Леонидова. Камень… — Прокопенко порылся в бумагах. — Топаз. Красивый! Украшение не старинное, но и не современное. Скорее, довоенное. Брат так и говорил: блокаду пережило, ее матери от бабки досталось. Кстати, о брате. Я думаю, вокруг него накопилось слишком много совпадений. Ведь цепочка в аэропорту нашлась. В среду вечером. Так что местный убийца совсем отпадает… Что ж! В командировку прокачусь. Надоело здесь сидеть.

Ивакин кивнул без особых эмоций. Судя по всему, причины этого убийства кроются не в Лазурном, даже если убил и не брат. Цепочка с кулоном нашлась в аэропорту… Убийца улетел.

— Не мог он ею душить? — спросил Ивакин.

— Да ну! — Прокопенко махнул ножом. — Душили удавкой. Профессиональной, можно сказать. И потом, это у новых русских сейчас такие цепи, что быка задушить можно, а эта обычная такая, какие раньше носили: то-оненькая, еле видно.

— Как она у него оказалась?

— Да сорвал с шеи.

— Следы на шее остались?

— Нет. Но я же говорю: цепочка тоненькая. Он ведь мог подумать, что это дорогое украшение. Из-за камня. Может, Леонидова наплела что-нибудь, что бриллиант в сорок карат, он и не выдержал. Сорвал, а она стала орать да сопротивляться. Вот он ее и! — Прокопенко снова махнул ножом.

— Так теперь же брата подозревают, — напомнил Ивакин.

— Подозревают. — Прокопенко сразу заскучал и углубился в торт. Видимо, предыдущая версия, автором которой был он сам, нравилась ему больше. — Тогда не знаю!

— То-то и оно! Если это брат, зачем ему нужна была цепочка? А если нужна была, зачем выбросил?

— Да мы тоже тут думали. Королев даже предположил, что кулон поменяли, что настоящий был дорогим и действительно бриллиантовым, антикварным, а то, что мы нашли в аэропорту и что опознала хозяйка, — уже подделка. Но у нас данных мало для такой версии. Надо в Москве опрашивать тех, кто мог быть в курсе, что за кулон был у Леонидовой. Надо искать и тех, кто делал копию. И еще не факт, что найдем. Но подделка кулона имеет смысл только в том случае, если убийца — посторонний. Брат и так бы его унаследовал.

Что-то очень знакомое вдруг промелькнуло в памяти Ивакина.

— Замок у цепочки без брака? — спросил он.

— Замок без брака, но открывается очень легко. Это и эксперт отметил, — сказал Прокопенко. — Но если вы думаете, что Леонидова ее сама потеряла, то учтите: это был мужской туалет, и мусор там каждый день выбрасывают. И сдала ее уборщица именно в среду, вечером того дня, когда брат Леонидовой улетел. Значит, и выбросил он ее тоже в среду! Ведь эта цепочка доказывает, что он с Леонидовой виделся! Или вы думаете, что там на берегу ее «колье» с нее свалилось? — Ивакин молчал, и Прокопенко решил, что он соглашается. — Хорошо, свалилось. Но если это произошло, то при ее сопротивлении. Как он его потом нашел? Там знаете, какие валуны?

— Знаю.

— Вы теоретически знаете, а я там был! Там темно, камни, водоросли, щепки всякие. Зачем поднял, спрашивается? Не хотел, чтобы мы место убийства определили? — Прокопенко теперь вел беседу за двоих. Сам спрашивал за Ивакина, сам отвечал. — Ну, так и в аэропорту не надо было выбрасывать, если уж ты такой предусмотрительный. Что еще могло быть? Просто потеряла? Но когда? Ведь хозяйка говорит: после девятичасового звонка она с кулоном своим и ушла, та еще сказала ей вслед: «Не носила бы ты украшения по вечерам». Предположим, Леонидова потеряла цепочку не на берегу, а по дороге в парк, в машине, или в самом парке, и кто-то, не имеющий отношения к убийству, ее нашел. — Прокопенко наклонил голову к плечу, подумал немного. — Маловероятно. Очень маленький временной промежуток, да еще такое совпадение, что он тоже улетал в среду. Но пусть нашел. Зачем выбросил?

— Логично, — произнес наконец Ивакин. — И главное, цепочка ничего не решает. Как вы правильно заметили, слишком много совпадений вокруг этого Миши. И единственный наследник, и трудное финансовое положение, и тайная поездка в Лазурное, и Маринина доверчивость. Хотя… — он посмотрел на часы и встал. — Ну, спасибо вам за все! Не сердитесь на старика, что лез со своими советами. Только на пенсию ушел, еще не привык. — Он пожал Прокопенко руку и пошел к двери.

— Владимир Александрович, — сказал Прокопенко. — А что — хотя? Вы сказали «хотя».

— Хотя? — Ивакин замялся. — У меня как-то было нечто похожее…

— Серийный убийца, думаете? — испуганно спросил Прокопенко.

— Да нет, вы меня не поняли. Я имею в виду похожую логику… Марина могла и не очень хорошо знать убийцу. — Прокопенко смотрел сквозь него, задумавшись о чем-то своем, и Ивакин решил не продолжать. «Тоже Штирлицем станет называть», — огорченно подумал он, выходя из кабинета.

Прокопенко снова сел за стол, отрезал себе еще один кусок торта. О старом следователе из Москвы он забыл сразу же, как только за ним закрылась дверь. Ему и дамочка эта, незамужняя корова тридцати пяти лет, не особенно была интересна. Прокопенко не любил старых дев. И очень не любил москвичей.

Туристы, приезжавшие в Лазурное из столицы, с каждым годом становились все капризнее. Раньше у его свекрови одни и те же семьи каждое лето комнату снимали. Звонили за полгода, разговаривали заискивающе. Теперь приедут один раз — и больше не возвращаются. Говорят — нет условий. И это при том, что он воду провел! А те, что были раньше, вообще в летнем душе мылись и не капризничали. Прокопен<

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒