Поразный (Максим)

Ли

Мне наверно уже реально пора в психушку. Или в ад. Потому что я реально не понимаю, почему Бог еще не долбанул меня молнией, почему он терпит на земле такую тварь, как я!

Я включила магнитофон в надежде, что крики «Агаты Кристи» заглушат дальнейший монолог.

Ты убила все свои игрушки.

Ты заткнула маме рот подушкой.

Но музыка только усилила воспоминания.

Первый раз это случилось лет в семь. В деревне. Мы с мальчишками кидались песком, прячась друг от друга в этой же куче. И настолько равномерно распределили бывшую гору по дороге, что хозяйка этого несметного богатства, бабка в расцвете физических сил (мне кажется, что именно в этом возрасте у женщин проявляется особенно сильно мужская энергия) пришла в какую-то буйную ярость. Она отстегала половину из нас хворостиной, а двоих умудрилась отловить (будь у нее больше рук…): мальчишку, посчитавшего ниже своего достоинства обращаться в трусливое бегство, — за ухо, и меня с моей тормозной нерасторопностью — за волосы.

Нас затащили в пропахшую свиным салом каморку. И в этом располагающем для размышления месте предложили альтернативу: или нас таким же образом (за волосы и ухо) сдают на руки родителям, или мы выполняем одно дело, за успешное выполнение которого получаем целый брусок мороженого.

Теперь ближе к делу. Бабка держала свиней, и, как в любом подобном заведении, там объявились крысы. Извести их надо было как можно скорей, пока не привели и не завели сородичей. И сделать это предлагалось нам. Способ был выбран довольно интересный. Думаю, не для кого не секрет, что крысы в наше время умные и в мышеловки не попадаются, в клетки тоже, присутствия кошек не боятся, крысиный яд не едят. Чтобы с ними справиться, нужен отряд кошек— крысоловок или такая изобретательная бабка, как та, что нас поймала.

Крысы имели обыкновение приходить поживиться к кормушке, сразу после того как свиньи заканчивали свою трапезу. Причем привыкли моментально исчезать, заслышав хозяйку. Та говорила, что гостей они вообще не боятся и расхаживают перед ними, тряся пузом.

Нам выдали две огромные палки, бывшие черенки от лопат. Поставили в два противоположенных угла подальше от кормушки и толкающихся возле нее и самозабвенно чавкающих животин.

Мальчишка кривился от едкого свинарного духа. Хозяйка погрозила ему выпачканным в комбикорме кулаком и удалилась.

Мы прикусили языки и сосредоточились на деле. Глаза адаптировались к темноте, а легкие к смраду. Свиньи быстро доели и стали расходиться. Они, постукивая влажными копытами, направлялись к лежанке, чтоб там завалиться на бок.

Мальчишка махнул мне, мол начали, и мы пошли, я даже представила, что на нас маски ниндзя. Застыли как истуканы с двух концов корыта. Идти сквозь свиней жутко — они тяжелые, щетинистые, клыкастые и всеядные. В некоторых русских народных рассказах они откусывали взрослым пальцы, а иногда даже съедали целиком младенцев.

Одна свинья получила палкой по рылу от мальчишки за то, что стала нагло его обнюхивать. Должна сказать, держался парень на высоте, очень серьезно посматривал на меня, чтоб я не подпускала рыла близко к себе, а то ведь отхватят полруки и не задумаются.

Крысы показались минут через пять. Две. Одна тут же схватила кусочек тыквы, которую хозяйка добавляла в залитый горячей водой комбикорм, и быстро-быстро зашевелила мордочкой — пробовала.

Замахнулись мы почти одновременно, но мальчишка, похоже, чуть отстал.

Я била по той, что держала тыкву… Попала как-то вскользь. Вторая крыса моментально скрылась. Мальчишка долбанул по корыту.

Дальше я помню все по секундам. Кусочек тыквы пролетел через весь свинарник. Крыса замерла в сидячем положении и медленно-медленно подняла лапки к мордочке. Ее голова была запрокинута и по двум ма-а-аленьким желтым резцам текла кровь.

Лицо мальчишки исказила гримаса отчаянья.

Мы в один миг осознали, что происходит, и чем мы тут занимаемся.

Этот странный детский разум — он рассматривает животных, как предметы, которыми так интересно поиграть. Даже представляет, например, как проткнет червяка шприцем и надует его водой, и ему становится интереснее. Но как только он видит первые сигналы боли, страха, страданий со стороны животных — наступает прозрение. Достаточно просто уколоть червя, и тот начинет извиваться и биться о землю. Этого оказывается достаточно, чтоб ребенок понял — червяк чувствует, червяк, как я. Дети не жестоки, они наоборот, очень щепетильны к жизни и боли, просто им надо вначале пройти этот рубеж — увидеть самим, что другие тоже чувствуют боль. Что они ближе к нему, ребенку, чем к его игрушке. Это никак не объяснить детям на словах.

А потом я замахнулась второй раз.

Мальчик вскрикнул, отскочил на пару шагов, отвернулся от того, что было крысой. Я тоже отвернулась и посмотрела на мальчишку. Из него прямо струилась лютая ненависть, пополам с негодованием. Потом его глаза менялись, в них просачивалась жалость, эта эмоция вытеснила предыдущие две и хлынула слезами. Не желая больше находиться в этом аду, парнишка бросился прочь. А я осталась.

Смерть танцует вальс,

По залу кружат, кружат пары.

Пела «Агата Кристи».

В голове пульсировало. Я покосилась на палку, которую все еще сжимала в руке. На конце ее было маленькое пятнышко, которое цветом напоминало про кровь. Я повернулась в полоборота к свиньям, смутно припоминая, что они опасны, тупо уставилась на них.

Мы танцуем смерть.

Смерть танцует нас.

«Агата Кристи».

Мне всегда казалось, что, когда мы бьемся в агонии, смерть в гриме мима, корчась, подражает нам.

И тут на морде одной из свиней мелькнула усмешка.

Это был первый случай, второй произошел относительно недавно.

Я с трудом удерживала хрупкий утренний сон. Гребаное летнее солнце имеет обыкновение всходить в Москве около четырех часов и нагревать комнату до уровня финской бани. Дом деревянный. Щели. Когда дует ветер или ходишь по дому — все скрипит. В рамах — двойные стекла, между ними скопились пыль, дохлая мошкара и сброшенная шкурка паука. И когда луч солнца даже через это пыльное двойное стекло касается кожи, понимаешь вампиров.

Тем не менее, изнывая от духоты, я все-таки проспала бы еще часа два, да крайне надоедливая муха мерзко топала по нервам!

В бешенстве вскочив, я попыталась прихлопнуть ее наволочкой от подушки, пеналом с ручками или лишить координации новым бабушкиным беретом, но эта засела в каком-то темном углу и полностью лишила меня возможности ее видеть и слышать.

И тут я наткнулась на стопку старых газет. Свернув универсальное оружие в валик, я направилась вниз, прямо в мятой влажной майке.

Кипя жаждой расплаты и даже минуя турник, за который всегда хватаюсь, спрыгивая с лестницы, я протопала в кухню. Это место имело обыкновение, вероятно из-за своего характерного в это время года запаха маринадов и варенья концентрировать в себе всех мух Ухтомки, несмотря на сетки в окнах, занавески на входных дверях и липкие ленты, свисающие с люстры. Мухи в наше время тоже умные. Они часами выжидают, и когда кто-то подходит к входной двери и чуточку приоткрывает занавеску, чтобы просочиться в дверь, стремглав летят в дом.

Ну, теперь представьте злую меня в этом муховом поле. Опустим описание того что там произошло. Просто пол был усыпан хитиновыми шариками, парочка даже налипла мне на пятки. На шкафах висели вывернутые белые кишки, красноватые черточки мозгов.

Я не настолько примитивна, чтоб не отдавать себе отчета, что лишаю жизни существ, так же достойных жизни, как я. Со мной что-то не так, я вам про то и говорю!

Одна муха без брюшка сильно дергала лапками. Агония? Или боль? Хотя и то, и то — по сути, всего лишь сильное воздействие на нервную систему. Только первое сильней второго. А другая муха шарахнулась от газеты и задела раскаленное масло на сковородке — зашипела. И в том и в другом случае у меня мелькнула одна и та же мысль: «У-у-у-х! Никак не спасти». Хоть и корчились они долго, и времени было много, но для них оно зависло в одной точке — смерть.

Почему кому-то достается мгновенная смерть, а кому-то долгая? Опыт? Чему должна была научиться муха, на шипящей сковородке? Говорю же, они умные!!!

Я знаю, что поступаю неправильно. Знаю и чувствую.

Говорят, что в человеке много составляющих. Во мне в тот момент были как минимум три. Одна из них, скорее всего, разум, хладнокровно констатировал факты: попала, не попала, упало слева, упало справа, бабушка смотрит. Другая, возможно, душа, вопила или скулила о том, что мух жалко, что они никогда больше не полижут варенье, что глупо поступать так, как сама считаешь неправильно! И третья моя часть пульсировала, а не мыслила: «У-бей. У-бей». Скорее всего, это сердце.

Наверно, когда-то, давным-давно Бог дал в аренду Бесу (уж не знаю, за что) часть своего мира. И по договору некоторым людям полагалось злое сердце. Их выбирали наобум, по принципу «простите», не повезло. И вроде, все в человеке как надо: нравственные гуманные рассуждения, чистая, любящая душа. Да вот только вечный отравляющий источник в груди, распределяющий тошнотворными толчками яд по всему существу.

К тому же кто сказал, что поступать не так, как считаешь правильным, не вариант действия?

Да и этот процесс так похож на охоту. Охота вот уважаема.

Я часто охочусь на страх, используя в качестве жертвы своего младшего брата или изнеженного домашнего питомца у кого-нибудь в гостях.

Я предлагаю им сыграть в охоту почти официально. Сначала им интересно, они втягиваются, невольно принимая мои правила игры (они жертва), и в тот самый момент, когда ты настолько втягиваешься, и игра становится почти правдой, я открываю свое сердце и довожу жертву до порога животного страха, в порыве которого они убегают любой ценой. Преследуя их, я словно вдыхаю их эмоции, насыщаюсь этой мощной энергией и испытываю дикое удовольствие.

Питаться за счет других? Отрицательно. Негативно. Отвратительно.

Но. Путь хищника — так же божий путь. И мне он понятен. Все в мире честно. Хищники редко умирают своей смертью. Да и их полная жизнь до старости редко бывает дольше двадцати-тридцати лет. Сколько живут собаки, кошки, волки, тигры, гепарды, акулы? Каждый хищник знает, что его смерть будет, скорее всего, насильственной, каждый хищник подписывается под этим.

Что, не видели подписи гепарда? Он подписался в тот момент, когда первый раз начал убивать, понял, что делает, и не остановился.

Ну вот, теперь можно поговорить о том, что было сегодня.

Сегодня была кошка. Я играла с ней в эту самую охоту и настолько вошла в раж, что догнав ее, схватила и несколько раз треснула об пол. Она заорала и совсем очумела от ужаса, а я захлебнулась энергией и дальше помню только обрывки.

Вроде, как я иду по двору и тащу за веревку завалившуюся кошку, веревка почти полностью перекрывает ей кислород — веревка на ее шее. А я пою…

Маленький ежик.

Четверо ножек.

Ежик по лесу ползет…

Помню ужас и боль в глазах бабушки. Немой бессильной бабушки. И апатию свою, апатию ко всему, что происходит.

Еще чуть дальше — отец. Он подскочил ко мне, вдарил по лицу со всего размаха. Освободил кошку. Кожа на щеке словно лопнула от его удара, а глаз…Я думала, что глаз вылетел. Отец так наказывает меня только в особенно тяжелых случаях, и тогда мне кажется, что его рука больше моего лица.

Не волнуйтесь, кошка выжила.

Поразный (Максим)

Для меня он один из лучших людей на свете.

Умный парень, не просто так он учится на факультете биофизики при ветеринарной академии. Радиация, биологическое оружие, биоинженерия — это к нему.

Странный он человек, нелюдимый, хоть все тянутся к нему. Парадокс — он прямо забитый человек, зажатый, а каждый знает его: с кем-то он живет в общежитии, с кем-то учится, с кем-то работает, с кем-то ходит в спортивную секцию, в баню, в походы, с кем-то репетирует спектакль. Ага, спектакль. Он играл Гитлера. И делал это без дрожи в ногах — ярко, смело. Гитлер прямо выпрыгивал из него, и весь зал невольно симпатизировал его персонажу. Но заканчивался спектакль, и он шел домой в общагу. Сутулый, обросший, лица не видно, только глаза поблескивают, как у собаки из будки. Кажется, он из Смоленска, и одежда на нем не московская, и фенечки на руках, и говорит он с определенным говором, будто вот-вот скажет «Вуф!». Голос хриплый, песий.

Он высокий. Это особенно видно, когда он выходит на спортивную площадку и исчезает его сутулость. Его любимое упражнение — крутиться на турнике — десять раз вперед и десять раз назад. По нему и не скажешь, что он подтягивается больше сорока раз и отжимается больше ста. А еще ему ничего не стоит пробыть неделю в можайском лесу или переночевать в подземных пещерах. Он съездил автостопом в Крым и собирается повторять это каждое лето.

У него много приятелей и поклонниц, которые сходят по нему с ума, но нет девушки и лучшего друга. Его явно любят, хотя немного принижают, действительно, как пса. Взять хотя бы то, как появилось его прозвище.

В общаге, на их этаже всем решили подобрать клички и спросили у Максима, как его раньше в Смоленске называли. Он ответил: «По-разному». И стал Поразным. Теперь, когда он идет по территории академии, на каждом углу ему кричат: «Поразный!», вроде мило кричат, а вроде и дразнятся.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒