|
|||
Крона. Ли (Алиса)Крона Было уже темно. Самое мое любимое время суток, когда вещи не однозначны. То ли это береза, то ли левая половина лица наклонившегося к дому великана — он прислушивается, занят, я могу пройти. Мне нравится ходить босиком вечером — земля прогрета, ветер теплый. Стоишь, а как будто в одеяле на мягкой перине лежишь. Насчет одеяла и подушки — надо заплести волосы обратно в косу, прогулка закончилась и мне возвращаться к людям. Я шла через соседний участок, мне разрешено тут ходить, мы дружны с соседями. Проходя этой тропинкой в темноте, всегда можно увидеть, что творится за окнами. Интересней всего бывает в крайнем окне — это комната Никитки. Мальчишке одиннадцать лет. То он сидит в выстроенном из стульев и одежды военном бункере, то сплавляется в тазике по гладкой доске, спущенной с кровати на пол, то облачившись в картонный костюм трансформера, гоняет кота. За этим окном всегда весело. Вот и сейчас, заранее улыбнувшись, я туда заглянула. Никитке было плохо. Он лежал под одеялом, и лицо у него было бледно-серого цвета. Мама суетилась вокруг него. И в этой картине тазик был тазиком, одеяло — одеялом, только Никитка не был Никиткой. Ну вот, разговор подошел вплотную к тому, о чем я обычно молчу. О разных человеческих способностях. Если бы меня спросили, что хочу развивать в себе, я бы ответила, что хочу развивать Это. Названия я еще не придумала, все надеюсь встретить таких же, как я, и спросить у них как Это называется. Лучше опишу. Когда я вижу больное животное, то интуитивно знаю —заразна его болезнь или нет. Заразное я воспринимаю, как холодное, липкое, зудящее, вонючее, но это лишь ощущения. К таким животным мне прикасаться сложно. Незаразное определяется отсутствием таких ощущений. Теперь второе. Я чувствую, когда животное на гране болезни. Оно еще здорово, но завтра заболеет. Я словно вижу у такого животного чуть ввалившиеся глаза. Причем на самом деле они еще не скоро так ввалятся, только на последних стадиях болезни, я просто вижу это заранее. И наконец, третий аспект. Вот его я особенно хотела бы развить. Мама Никиты вышла, и у меня было несколько минут. Я толкнула оконную раму и та открылась. Никитка поглядел на меня, попытался улыбнуться. — Мила…— протянул он. — Привет! — я уселась на окно. — Можно войти? — Я не в лучшей форме. Я вошла. Присела у кровати, погладила паренька по лбу, по волосам. Он сам вытащил из-под одеяла руку и протянул мне. — Хочешь, расскажу длинную и страшную сказку? В тазике была рвота. Мама ушла разводить марганцовку, врача можно ждать только завтра. Я рассказала «Марью Моревну». У Никитки заблестели глаза. — Мне пора, — я встала. Напоследок потрепала пареньку волосы. Идти было очень сложно. Я собрала все силы, чтобы непринужденно выпрыгнуть в окно, закрыла за собой окно, счастливо помахала рукой, хотя уже ничего не видела — перед глазами прыгали серые пятна. Несколькими быстрыми прыжками я отбежала от их дома и началось. Упала, рвота вывернула из меня все силы, все соки, все мысли. Я провалялась, наверное, с полчаса в траве под малиной, прежде чем понять, что Собакки скулит рядом — зовет домой. Никиткина болезнь была не заразной — он отравился испортившейся курицей. Слопал с голоду и не заметил, что несвежая. По идее, сейчас ему в два раза легче, и завтра врач не понадобится. Я встала, отряхнулась и пошла домой. Мой организм перерабатывает забранную «половину» болезни за полчаса-час, если я не зациклюсь и не сделаю случайно эту болезнь своей. Сегодня все прошло удачно — годы тренировок. Больше чем половину я забрать не могу — что-то типа программы самосохранения включается и блокирует дальнейшее втягивание. Ли (Алиса) Мысли о ней сродни сквозняку, грязной зернистой слякоти, Японии средних веков. Бледно фиолетовый цвет сакуры. Дома, пол которых устлан циновкой. Раздвижные матово-прозрачные двери. Жесткие бескомпромиссные лица мужчин. Бесполезные крики наложницы, которую подарили знатному господину, остановившемуся переночевать. Сколько раз ей придется сплетать ноги с безразличным к ней и до тошноты отвратительным чудовищем. Кровь вперемешку с калом от харакири, имеющая сладковатый запах. Вот и сейчас, глядя на, нее я ежусь. Она сидит в углу кровати, уткнувшись подбородком в колени, отколупывает с махрового носка грязь, налипшую с линолеума. Природа одарила ее чисто женским телосложением: маленькие стопы и кисти рук, отчетливая восьмерка фигуры, тонкая атласная кожа теплого оттенка, средний рост, наверно около ста шестидесяти двух сантиметров. Эдакая статуэточка. Глянцевый каштановый блеск волос и имя вовсе делали ее похожей на куклу. Реалистичность придавали слегка восточный разрез глаз и немного кривые зубы. Ли оставила в покое носок, закрыла глаза руками и окунулась в болезненный для нее самоанализ.
|
|||
|