— Да? 1 страница

— Все сочувствуют твоему другу.

— Но?..

— Но мы ничего не сможем здесь изменить. Все, что ты сделал, не сработало, и мы уже поставили под угрозу наши взаимоотношения с РТЕ. Вон Чи действительно расстроен. Мы встречались с исполнительными лицами, и они проголосовали. Мы просим тебя больше не предпринимать никаких действий. Все с этим согласились, включая Мартина.

Пять секунд молчания.

— Бен, ты меня слышишь? Ты слышал, что я сказал?

— Да. Хотелось бы мне этого не слышать.

— Ну ладно, это просто потому, что...

— Это просто потому, что нас больше интересуют деньги, чем права человека.

Дедушка, отец и сын встали рядом, плечом к плечу, а Читатель, стоя перед порталом над Землей, прочитал древние слова:

Зачем мятутся народы, и племена замышляют тщетное? Восстают цари земли, и князья совещаются вместе против Господа и против Помазанника Его. «Расторгнем узы их, и свергнем с себя оковы их». Живущий на небесах посмеется, Господь поругается им. Тогда скажет им во гневе Своем и яростью Своею приведет их в смятение: «Я помазал Царя Моего над Сионом, святою горою Моею; возвещу определение: Господь сказал Мне: Ты Сын Мой; Я ныне родил Тебя; проси у Меня, и дам народы в наследие Тебе и пределы земли во владение Тебе; Ты поразишь их жезлом железным; сокрушишь их, как сосуд горшечника».

Наблюдатель посмотрел вниз на несколько сот лиц, рассыпанных по всей земле. Это в основном были мужчины, пребывающие во дворцах и поместьях, в белых домах и королевских особняках. Большая часть из них жила в роскоши и изобилии, питая себя иллюзиями о своей безграничной власти. Он возвысил свой голос:

Итак, вразумитесь, цари; научитесь, судьи земли! Служите Господу со страхом и радуйтесь с трепетом. Почтите Сына, чтобы Он не прогневался, и чтобы вам не погибнуть в пути вашем, ибо гнев Его возгорится вскоре. Блаженны все, уповающие на Него.

— Я верю, что вы ничего об этом не знали, Чи, — сказал Бен. — Но этот человек в тюрьме. На сегодняшний день он находится в тюрьме уже две недели. «Гетц» является совладельцем этой фабрики, и мы не можем участвовать в принудительном труде политических и религиозных заключенных.

— Это китайская фабрика.

— Да, но мы ваши партнеры. Мы вложили в нее большие деньги.

— В контракте сказано, что владельцами являются китайцы.

— Я с этим не спорю. Я просто говорю... это очень щепетильный вопрос.

— Говорит ли это совет директоров вашей компании, или это личное мнение Бена Филдинга?

— Ну, я разговаривал с Мартином, и он озабочен этой ситуацией.

— Мистер Гетц вчера звонил, чтобы подтвердить руководству РТЕ, что не желает никаких осложнений в наших взаимоотношениях.

— Именно поэтому я надеюсь, что вы сделаете все, чтобы моего друга освободили.

— Я не надзиратель. Я бизнесмен.

— Послушайте, вы не можете соглашаться с христианами, но это порядочные люди. Они хорошие граждане.

— Хорошие граждане нарушают закон?

— Нет, обычно нет, но...

— Ну вот, хорошие граждане закон не нарушают. Мне говорили, что Библия требует уважительного отношения к своему правительству. Тогда почему ваш друг не подчиняется библейской заповеди?

— Ну, я...

— Может, вместо того, чтобы заставлять деловых партнеров изменить китайское общество, мистер Бен Филдинг попросил бы своего доброго гражданина и друга повиноваться тому, во что он верит, по его утверждению?

— Оставь все это, Бен, — сказал Мартин.

— Мы влезли в партнерство с рабским трудом. Как я могу все это оставить?

— Рабский труд — несколько преувеличенное выражение, тебе не кажется? Как и влезли. Мы никогда с этим не соглашались. И никогда об этом не знали.

— Ну а теперь знаем.

— Хорошо. Они заверили нас, что подобного больше не случится, разве нет? Чи говорит, что они обо всем позаботились. — Мартин вздохнул. — Кроме того, это совершенно другая культура.

— Это плохо для любой культуры.

— Заключенные в Америке тоже работают, не так ли?

— Но у них есть выбор. И им за это платят, хотя и не так много. По крайней мере, они проходят через судебное разбирательство, их судят и выносят приговор. И условия содержания приличные. Это не одно и то же.

— Ты рассуждал бы так же, если бы эта ситуация не касалась твоего друга?

— Да, конечно.

— Правда? Когда мы только начали наш бизнес в Китае, разве не ты ратовал за чуткость по отношению к особенностям их культуры? Разве не ты говорил, что Китай — это восстающий Гигант, и что мы можем наладить взаимовыгодные отношения с ним? Ты говорил, что это симбиоз, помнишь? Мы тогда смеялись над Джонни, потому что он не знал, что это такое, — думаю, он часто пропускал занятия в колледже. И разве не Джек с Дагом и кто-то еще из отдела продаж вынесли на белый свет тему с китайскими политическими заключенными и диссидентами, нарушением прав человека, взятками и все такое? А помнишь, что ты сказал, когда люди стали нервничать?

Одним из неприятных качеств Мартина была его отличная память.

— Я сказал: «Конечно, в этой стране есть проблема с правами человека, но эту тему они преувеличивают сверх всякой меры. Некоторые из этих людей действительно правонарушители. Поэтому они и сидят в тюрьмах, и мы не можем утверждать, что все заявления организации “Международная амнистия” — правда». Но теперь все иначе, Мартин. Мы действительно знаем, что это правда. Цюань не нарушитель закона.

— В твоих глазах не нарушитель. Но, в конце концов, это не твоя страна.

— Я знаю, этим людям не платят много. Но совсем не платить? Это принудительный труд.

— Они преступники. Почему бы не использовать их?

— И ты хочешь сказать, что твою совесть это не тревожит?

— Послушай, Бен, мне жаль твоего друга и его семью. Но если мы попытаемся пробить тему прав человека, тогда Англия, Германия и Франция, не говоря уже о десятках американских компаний, тут же перехватят у нас бизнес. Ты сказал, что свободные взаимоотношения — это право человека, и люди будут страдать, если мы попытаемся наказать их правительство. «Бизнес стоит выше политики» — это твои слова. Помнишь?

— Я все еще в определенной степени соглашаюсь с этим. Но может, я отчасти был... неправ?

Последовала долгая пауза, во время которой оба мужчины обдумывали слова, которые раньше Бен никогда не произносил.

— Ну что ж, — голос Мартина был несколько напряженным, — ты не думаешь, что немного поздновато мучиться угрызениями совести? То есть, сначала ты уверяешь всех нас, что нет никаких моральных причин чуждаться бизнеса с Китаем, и на самом деле мы помогаем огромному населению этой страны дышать немного свободнее. А теперь, когда «Гетц» так зависит от бизнеса в Китае, если мы провалим дела в Шанхае или Пекине, наши акции упадут до нуля. Чего ты ждешь от меня? Объявить совету директоров, что «Getz International» намерен остановить бизнес в Китае, потому что товарищ по общежитию Бена Филдинга был арестован за нарушение китайских законов?

— Нам не нужно останавливать бизнес. Но мы не должны молча смотреть, как они преследуют Цюаня, потому что он христианин.

— А может всему проблемой твой друг, ты об этом не подумал?

— Что ты имеешь в виду?

— Разве не ты уволил Дага Робертса, помнишь? Разве не его религиозные убеждения сделали его таким навязчивым, что люди не могли с ним работать?

— Это не одно и то же. Цюаня посадили в тюрьму. И его принуждают к рабскому труду.

— Это разница в степени или роде? Ну хорошо, мы знаем, что Пекин перегнул палку в этом смысле, но мы точно так же стоим над нашими людьми, а Пекин стоит над своими людьми. И если кто-то думает, что религиозные убеждения мешают человеку эффективно выполнять свою работу или, в их случае, нормально жить в обществе, тогда ответственные люди имеют право предпринимать определенные действия. Думаю, ты первый должен оценить такую реакцию.

— Не могу поверить, что ты говоришь все это.

— Не могу поверить, что ты хочешь утопить мою компанию.

— Дело совсем не в этом.

Мартин вздохнул:

— Я должен руководить бизнесом в отсутствие моего высшего ключевого руководителя. Чего ты хочешь от меня, Бен?

— Вон Чи не хочет со мной разговаривать. Он закрылся. Разреши мне обратиться напрямую к Дэсину или кому-нибудь из высшего руководства РТЕ. К кому угодно, кроме Чи. Помоги мне добраться до руководителей фабрики РТЕ. Направь меня от лица руководства «Getz International» к руководству МОБ, к начальникам тюрем в Пушане, к мэру, к заместителю мэра, ловцам собак, к кому угодно, ко всем!

— Держись подальше от офиса мэра! Я не хочу никаких сцен. — Мартин снова вздохнул. — Ну хорошо, иди к Дэсину. Я отправлю ему письмо и объясню, что ты просто хочешь кое-что выяснить, пытаешься помочь другу, но мы абсолютно уверены в добром сотрудничестве с фабрикой РТЕ. Мы знаем, что произошла чистая ошибка. Хорошо? Но действуй осторожно. Может, это действительно была ошибка. Может быть, на фабрику попали всего несколько заключенных, и ничего страшного в этом нет. Но послушай меня, Бен, и послушай внимательно. Я не хочу, чтобы ты поставил под угрозу бизнес «Гетца». Ты слышишь меня?

— Я тебя слышу.

— Я не хочу убрать тебя и отдать партнерство с РТЕ Джеффри. Я не хочу лишить тебя продвижения по карьерной лестнице и занятия моего кресла после моего ухода на пенсию. Но смотри, если ты воспользуешься своим положением и захочешь эксплуатировать наших партнеров ради собственных интересов — твоей репутации конец, а вместе с ней и репутации «Getz International». Я не допущу этого, Бен. Помни это. Наша дружба на этом закончится. И поверь мне, ты стоишь на самом краю.

Бен колол трухлявый пень, сильно размахивая топором и наслаждаясь возможностью сломать что-то крепкое. Он возобновил запасы угля, и к его вспотевшей коже прилипла черная угольная пыль. Он вытер с себя то, что мог, затем направился к раковине и наспех обмылся. Он скучал по своим еженедельным отлучкам в отель, но более всего ему не хватало горячего душа. Через четыре дня наступит декабрь, и со времени его приезда пройдет уже два месяца. Он представил Пэм, Мелиссу и Ким, наверное, все они собрались у мамы Пэм на День благодарения. Интересно... кто-нибудь вспоминает о нем?

Минь сидела на полу, снова рассматривая семейные фотографии. Он увидел, что она прикоснулась пальцем к фотографии Цюаня в инструментальной мастерской.

Бен налил себе стакан воды и сел на пол:

— Похоже, вы с Цюанем по сей день влюблены друг в Друга.

Ее лицо покраснело. Глаза заблестели, но прежде чем она опустила глаза, Бен заметил, что края ее губ тронула чуть заметная улыбка.

— Да, — сказала она девичьим голосом. — Очень.

— Мы с Пэм тоже когда-то были влюблены друг в друга. Но, похоже, это было очень давно. — Произнеся эти слова, он тут же пожалел об этом. Минь взглянула на него. Он увидел в ее глазах жалость и съежился.

— Цюань знал вас обоих в колледже, — сказала Минь. — Он не понимает, почему вы развелись.

Бен пожал плечами:

— Всякое бывает. Люди меняются. Мы просто перестали любить друг друга.

— Что это значит?

— Мы живем каждый своей жизнью. У меня карьера, гольф, теннис. У нее — книги, аэробика, дети. Ну, ты знаешь, как это бывает.

Минь смотрела на него с непонимающим выражением лица. По всей видимости, она не знала, как это бывает.

— Разве дети не объединяют?

— На какое-то время — да.

— И разве нет в вашей жизни трудностей, которые легче преодолевать вместе, враждебности со стороны внешнего мира, преследований, которые заставляют вас объединиться?

— У нас бывали трудные времена. По-настоящему трудные. Но враждебность, преследования? Нет. Такое в Америке случается нечасто.

Минь кивнула:

— Наверное, в этом и есть проблема.

— Никогда не думал, что отсутствие враждебности и преследований может быть проблемой.

— Жена и муж — это не только влюбленные друг в друга люди. Это также друзья, товарищи по борьбе, которые бок о бок сражаются за одни и те же идеи. Мама Минь говорила: «Жена и муж не только лежат лицом друг к другу — они также стоят плечом к плечу друг с другом». Они вместе встречают самое худшее, что приготовил для них mogui. Тогда они берут силу у Иисуса, и Он связывает их вместе.

— Так произошло у тебя с Цюанем?

— Мы зависим друг от друга, нуждаемся один в другом. Цюань говорил мне, что пары в Америке очень свободно говорят о любви. Но они быстрее теряют любовь и переходят от одного к другому. Этого я не понимаю. Минь скучает по любви Цюаня, — сказала она, и голос ее задрожал. — Но более всего я тоскую по его дружбе и общению.

Бен подумал о своем бедном и неудачливом товарище по общежитию, чьи профессиональные мечты не осуществились, кто зарабатывал в сотни раз меньше, чем он, а теперь сидел в убогой тюрьме. Но что более всего поразило Бена, так это конкретное чувство, которое он ощутил по отношению к другу. Он ему завидовал.

— Хорошие новости, — сказал Джонни. — В результате новых свидетельств мой источник сообщил, что они снова перевели Ли Цюаня в строение номер шесть в Пушане.

— Перевели? Не освободили?

— Но это же шаг в нужном направлении, не так ли?

— Начальник полиции Пушана ненавидит его. Не знаю, какое влияние он имеет в тюрьме, но...

— Если ты хочешь сказать, что ему лучше было на фабрике, тогда немного поздновато!

— Извини, Джонни. Я очень ценю все то, что ты сделал. По крайней мере, «Гетц» теперь чист. С Цюанем хотя бы. Кто знает, сколько еще заключенных там работает.

— Думаю, я и знать этого не хочу, — сказал Джонни.

— Теперь, поскольку он вернулся в Пушан, я завтра же пойду в строение номер шесть. Они должны позволить мне увидеться с ним.

— Не думаю, что они должны тебе это позволить. Но пока ты стучишься в двери со своего конца, я проверю ситуацию через мой источник. Надеюсь, мы сможем обеспечить тебе доступ к твоему другу. — Джонни откашлялся. — Есть еще одна вещь, Бен. Хотя не знаю, как об этом сказать.

— Что это?

— Мой источник достал фотокопию обвинений против Ли Цюаня. Этот список перевели для меня. Ничего нового, кроме одной детали. Судя по отчету, есть человек, который сообщил информацию о том, что Цюань нелегально преподавал христианство своему несовершеннолетнему сыну. А это одно из самых серьезных обвинений против него. И это главное его преступление.

— Кто сообщил об этом?

— Это донесение было составлено нашим партнером из РТЕ Вон Чи. Но в качестве источника информации он называет имя... Бена Филдинга.

Простояв около часа у строения номер шесть, показав свои верительные грамоты и продемонстрировав свободное владение мандаринским языком, Бен, наконец, дождался момента, когда вооруженный часовой проводил его до круговой металлической сетки высотой в восемь футов с колючей проволокой, плотно опутывавшей сетчатый забор. Часовой снаружи поговорил с охранником внутри, и тот исчез за смутно видневшейся дверью, ведущей в блок с камерами.

Бен знал, что разрешение на свидание с Цюанем он получил как подтверждение своего выдающегося положения американского бизнесмена, помогающего стране производить выгодную для Китая продукцию. Если бы не связи «Гетца», он бы никогда не добрался до Цюаня. Ему нужно было правильно сыграть свою партию и демонстрировать им свою лояльность до тех пор, пока он не вытащит Цюаня отсюда.

Даже здесь, за сорок футов от ближайшего здания, блоки с камерами исторгали отвратительные запахи. Через десять минут появился надзиратель, ведя перед собой бледного и согнувшегося человека. Ли Цюань! Как только Бен увидел его, он испытал одновременное чувство облегчения и шока. Его педантичный товарищ, который в колледже ежедневно принимал душ, шел к нему в той же одежде, в которой его арестовали две с половиной недели назад. Только теперь его одежда была помятой и испачканной. Бен подумал, что, наверное, помимо рабочей куртки на фабрике, у Цюаня не было другой одежды.

Цюань просунул палец через сетку.

Бен схватил его:

— Как у тебя дела?

Цюань улыбнулся и кивнул:

— Господь Иисус верен.

— Я принес тебе одежду от Минь. — Бен приподнял сумку, которую принес с собой, затем открыл ее и вытащил голубую рубашку с длинными рукавами, коричневые брюки, носки и туфли из коричневой кожи. Глаза Цюаня загорелись, когда он увидел одеяло, выглядывавшее из сумки.

— Надеюсь, мне разрешат оставить все это. Здесь холодно.

— Подумаем, как это устроить, — сказал Бен. — Здесь также большая бутылка воды.

— Свежая вода — это хорошо. Мои товарищи по камере будут благодарны. — Он заглянул Бену в глаза. — Ты почему до сих пор не уехал?

— Ты думаешь, я мог оставить тебя в тюрьме, ничего не предпринимая и не пытаясь тебя вытащить?

— Бен Филдинг еще более могущественный, чем я думал, если он может вытащить меня из китайской тюрьмы.

Бен посмотрел на надзирателя, стоявшего в шести футах от Цюаня. Затем он перешел с мандаринского на английский:

— Ну что?

Цюань пожал плечами:

— Еды мало. Меньше после того, как я перестал работать на фабрике.

— Думаю, это моя вина, что тебя перевели оттуда.

— Здесь мы просто сидим в камере. Нам не нужно много пищи. Но вчера нам всем дали по яйцу. Мои товарищи по камере научили меня растереть скорлупу в порошок и пить этот порошок с водой, чтобы получить кальций.

Бен чуть не задохнулся.

— Должно быть, у вас проблемы с... санитарными условиями. Цюань, которого я знал, мыл руки даже после прикосновения к собаке.

— Я уже не тот Цюань, которого ты знал.

— Минь упаковала твою сумку в тот же день, когда тебя арестовали. Она сказала, что знала, что они придут за тобой.

— Один из наших... друзей в МОБ видел мое имя в списке людей, которых должны были арестовать. Он сообщил мне эту информацию.

— Ты не думал бежать?

— В какой-то момент эта мысль пришла мне в голову. Но я не хочу, чтобы они преследовали Шэня и Минь. У Шэня после этого начнутся серьезные сложности в школе. Я знаю, как это трудно.

— Почему тебя арестовали?

— Когда ты слишком часто поднимаешься в горы, ты обязательно однажды встретишься с тигром. Вопрос был только о времени этой встречи. Но меня и раньше арестовывали. И каждый раз отпускали.

— Минь сказала, что однажды ты сидел восемь месяцев.

— На этот раз, надеюсь, будет меньше. Как моя семья?

— У них все хорошо. Они скучают по тебе.

— Скажи им, пожалуйста, что я тоже скучаю. И скажи им... здесь не так плохо. Здесь много христиан. Я могу говорить о Евангелии и вместе с братьями поклоняться Богу. Некоторые надзиратели очень жестокие. Некоторые не такие плохие. Мы молимся за них.

— Это, должно быть, ужасно.

— Нет, не так ужасно. Для меня это не самое худшее. Надзиратель сказал одному из братьев, что в нижнем блоке сидит пастор, в камере-одиночке и в темноте. Он не видел солнца вот уже полгода.

— Полгода?

— От моих новых друзей я услышал много историй. В некоторых деревнях христиан не трогают. В других избивают, а дома разрушают. В одной деревне одного брата распяли. В другой сестру облили бензином и подожгли. Один рассказал о христианах, которых живьем закопали в землю. Это самое страшное, что я слышал. В тюрьме не так плохо. По сравнению с зимними преследованиями христиан в дни моего отца, мы живем в весеннее время.

— Я все еще не могу поверить, что они заставляют заключенных работать, — сказал Бен.

— Я слышал о фабриках Лаогай, но сам попал туда впервые. Я и раньше выполнял работу на заводах во время тюремного заключения. Два года назад меня арестовали в садовой семинарии. Вместе с другими заключенными меня посадили клеить коробки. Каждый из нас должен был склеить двести коробок в день, иначе нас избивали. Пять лет назад я сидел в другой тюрьме. Каждый день я собирал рождественские гирлянды.

— Рождественские гирлянды?

— В день я должен был собрать три тысячи лампочек. Когда в течение двух дней я сделал больше, чем положено, они повысили мою норму до четырех тысяч. Я плохо видел ине справился с заданием. Меня избили. На следующий день я встал на заре и работал при свечах до одиннадцати ночи. Вот сколько времени мне понадобилось, чтобы справиться со своей нормой. И каждый день я выполнял свою работу в течение семнадцати часов.

— В это время года рождественские гирлянды вывешивают и на домах, и внутри домов. Но я не знал, что китайцы тоже их используют, — но явно не для Рождества, так ведь?

— Мне сказали, что их отправляют в Америку для продажи. Ты видел рождественские гирлянды, Бен?

— Последние несколько лет я не праздную Рождество. Но когда мы с Пэм и детьми были вместе, да, мы вывешивали эти гирлянды.

— Тогда, возможно, ты пользовался гирляндами, которые собирал твой бывший товарищ по колледжу.

Бен смотрел на него, пытаясь найти правильные слова.

— У тебя какие-нибудь лампочки не загорались? — спросил Цюань.

— Да. Каждый год у нас бывали подобные проблемы.

— А, тогда это не то, что я собирал, — сказал он улыбаясь. — Ибо Ли Цюань самый лучший сборщик гирлянд во всем Китае.

— Уверен, что это так, — сказал Бен.

Надзиратель схватил Цюаня за плечо и оттащил назад, а затем направил к кирпичной двери.

— Я вытащу тебя, — крикнул ему Бен. — Обещаю.

Цюань исчез в темноте дверного проема. Бен подошел к часовому снаружи, стоявшему в шести футах от него. Он попросил его отнести сумку в камеру Цюаня. Человек покачал головой. Бен вытащил из кармана три банкноты по двадцать долларов и вручил ему. Человек кивнул и взял сумку.

Бен стоял, прислонившись к дереву гинкго, пока в доме несколько женщин молились вместе с Минь. Шэнь был в школе.

Наконец женщины вышли из дома, как рой радостных пчел; трое из них сели на велосипеды, а четверо направились к главной дороге. Бен вошел в дом.

— Я рад, что у тебя есть подруги, с которыми ты можешь молиться. Но я должен сделать что-то большее.

— Что может быть больше молитвы? — спросила Минь.

— Мне нужно растревожить кое-какие слои.

Она склонила голову, пытаясь понять смысл сказанных слов:

— Сегодня не так холодно. Не хочет ли Бен Филдинг выпить чаю под деревом гинкго?

Минь заварила зеленый чай, налила его, и вынесла две чашки на маленьком подносе под дерево. Они сели прямо под вырезанным на коре дерева сердцем с инициалами Минь и Цюаня. Минь, казалось, было комфортно сидеть в молчании. Но Бену было неуютно.

— Как тут обстоят дела с женщинами? — спросил Бен. — Правду о них говорят?

— А что о них говорят?

— Ну, когда в Пекине организовали конференцию по женскому вопросу, там было много споров. Некоторые делегаты из западных стран утверждали, что женщины здесь живут в угнетении. Я уверен, ты слышала о протестах на конференции.

— Я вообще ничего не слышала о конференции.

— Ничего?

— В Китае происходит много всякого, о чем китайцы не знают! И многое, о чем мы знаем, наверное, не происходит. — Она засмеялась. — Но, пожалуйста, расскажи Чань Миньхуа об этой конференции.

— Надеюсь, ты не обидишься, но, честно говоря, больше всего говорили о том, что религии, и в особенности христианство, заставляют женщин почувствовать себя униженными.

— Не понимаю.

— Выступающие говорили, что христианство учит превосходству мужчин и зависимому положению женщин.

Минь с недоверием посмотрела на Бена, как человек, который готов был назвать его глупцом, если бы не его доброе сердце.

— Может, они говорили о конфуцианстве? Старая пословица гласит, что когда рождается сын, ему нужно дать нефрит в качестве игрушки. Но когда родится дочь, ей можно дать черепок от горшка. В буддизме и конфуцианстве одинаковое отношение к женщине. Мао Цзэдун говорил: «Женщины поддерживают половину неба». Но это только слова — все знают, что мужчин всегда воспринимают более важными личностями, чем женщин.

— Должно быть, тяжело расти с таким отношением к женщине.

Она наклонила голову:

— Я не росла с таким отношением.

— Но ты же выросла в Китае, так ведь?

— Я выросла в христианской семье. Я выросла в церкви. — Она широко улыбнулась. — Мама и папа Миньхуа дали ей нефрит.

Она засмеялась.

Конечно, они не могли позволить себе нефрит. Но ко мне и брату относились одинаково. Я никогда не чувствовала, что родители любят меня меньше. Знает ли Бен Филдинг, что долгое время китаянки во время беременности проходили тест? Теперь эти тесты объявлены вне закона, но за взятку по-прежнему можно пройти этот тест. Когда тест показывает, что мама носит в себе девочку, родители убивают ее, потому что хотят мальчика. Верующие в Иисуса не убивают своих дочерей. Об этом не говорили на конференции в Пекине?

— Нет, не думаю.

— Там говорили о том, как миссионеры учили людей уважать женщин?

— Ну, на самом деле, на той конференции миссионеров... э-э, воспринимали как часть существующей проблемы.

Она покачала головой:

— Об этом лучше мог бы сказать Цюань, потому что его предки пришли к вере через миссионеров. Но вместе с Евангелием впервые пришло учение о том, что мужчины и женщины равны в глазах Бога. Миссионеры настаивали на одинаковом отношении к здоровью мужчин и женщин. Они утверждали, что девочки должны получать такое же образование, как и мальчики. Миссионеры открыли первые школы для девочек. Позже они организовали женские колледжи. Тетя Цюаня училась в одном из таких колледжей до того, как ее застрелили коммунисты.

— Но я думал, что это китайское правительство построило первые женские школы.

— О нет. Они стали строить школы только после миссионеров.

— Расскажи мне про политику «одна семья — один ребенок».

— Тяжело рассказывать. Жестокая политика. — Она опустила глаза. — После того, как я родила Шэня, они стерилизовали Чань Миньхуа.

— Сожалею.

— У сестры Минь, Яомэй, ее единственный ребенок, девочка, умерла, но Яомэй уже успели стерилизовать. Больше детей у нее не будет.

— Ей, должно быть, очень тяжело.

— У Бена и Пэм Филдинг было трое детей?

— Да, двое до сих пор живы.

— Великое благословение. Так говорит Библия.

— Я слышал о насильственных абортах со вторым и третьим ребенком. Это правда?

— В деревне Цайдянь в центральной провинции Хубэй четвертого ребенка власти утопили на рисовой плантации за домом прямо на глазах у родителей. Они ждали их возвращения из роддома. Люди возмутились, поэтому тех чиновников наказали. Но если бы это было сделано тихо, никто ничего не сказал бы. Да, много принудительных абортов. В некоторых деревнях формируются вооруженные отряды, которые захватывают беременных женщин и на грузовиках отвозят в больницы, чтобы убить детей. Это ужасно.

Бен вспомнил несколько случаев, когда он защищал китайскую политику планирования рождаемости. Он был рад, что Минь не слышала его тогда.

— Нелегко воспитывать одного ребенка. Я не хочу, чтобы он был избалованным «маленьким императором», как многие мальчики. Миньхуа беспокоится о том, будет ли у него жена.

— Почему?

— Аборты по причине выбора пола будущего ребенка. Сейчас рождается намного больше мальчиков, на миллионы больше. Очень печально. Бог гневается за это. Чжоу Цзинь говорит, что Бог будет судить Китай. Библия говорит, что Бог будет судить все народы, которые разрешают убивать детей. Об этом говорили на конференции в Пекине?

— Уверен, что нет.

— Они говорили о практике обертывания ног? Я помню, какие ноги были у бабушки после такого обертывания. Я видела, как она мыла ноги. Они были очень маленькими и острыми. Все ее пальцы были свернуты на одну сторону. Девочкам начинали туго забинтовывать ноги, когда им было всего несколько лет. Считалось, что чем меньше размер ноги у женщины, тем она красивее. Женщинам, у которых ноги не были деформированы таким образом, было трудно найти мужа. Очень жестоко. Миссионеры учили людей не обвязывать ноги.

— Странно. Я слышал о миссионерах только то, что они не уважали китайскую культуру.

— Они не уважали обертывание ног. Они не уважали учение, по которому женщины являются низшими существами по сравнению с мужчинами, и им не следует давать образования. Они не уважали брак с детьми и проституцию. Миссионерами были, в основном, женщины, вы знаете?

— Не знал. Думаю, я многого не знал о Китае, и особенно о христианах.

— Поскольку миссионеры учили как женщин, так и мужчин, когда большая часть мужчин попала в тюрьмы и трудовые лагеря, женщины заняли их место. Правительство полагает, что если оно арестует мужчин, церкви умрут. Очень неправильно. Хотелось бы иметь больше пасторов-мужчин. Но когда мужчины в тюрьме, женщины должны выступить вперед. Большая часть христиан в Китае — это женщины. Церковь — единственное место, где мужчины и женщины действительно равны. — Минь широко улыбнулась. — В Китае правительство дает женщинам черепки от горшков. Иисус дает нам нефрит.

Бен Филдинг заметил Цюаню:

— Ты выглядишь ужасно.

— Большое спасибо за такое вдохновляющее мнение о внешности старого товарища.

— Я не шучу. Твой арест оставил тяжелый след на тебе и твоей семье. Теперь уже декабрь, и все время становится холоднее.

— Да, я тоже это заметил.

— Я хочу спросить — неужели все это того стоит?

— Делать правильно — всегда стоит. Сегодня будет не всегда. Но завтра будет всегда. Бен Филдинг считает, что оно того стоит?

⇐ Предыдущая 31 32 33 34 353637 38 39 40 Следующая ⇒