Габышев Леонид 18 страница

- Ты что, сдурел? Вот сволочь!

- А что, я замерзать должен? Зуб на зуб не попадает.

- Туши, туши, тебе говорят, а то хуже будет.

Глаз открыл парашу и побросал в нее разгорающиеся обломки доски. Они зашипели, и от них пошел пар. Длинные доски он сломал и тоже затушил в параше.

В карцере невыносимо пахло мочой. Дубак закашлял и, оставив открытой кормушку, побежал вызывать корпусного. Тот наорал на Глаза, но бить не стал. Он обыскал его, забрал несколько спичек, которые Глаз для них оставил в кармане, и его закрыли в боксик, так как все карцеры были заняты.

Лежа на бетоне, Глаз блаженствовал: в боксике было жарко. Он перевернулся на живот и за трубой отопления, которая проходила по самому полу, увидел пачку махорки. Глаз быстро ее схватил и сунул в карман. Обыскивать его второй раз не будут. А клочок газеты у него был. На пару закруток хватит.

Часа через два Глаза закрыли в карцер. Новые доски были настланы, Глаз ликовал: "Господи, раз в жизни может быть такое счастье: пару часов в боксике погрелся и, основное, пачку махры нашел. Ну, спасибо, спасибо тому, кто курканул махорку. Вот только жаль, что спичек не оставили..." Глаз от радости, хотя еще и не замерз, присел быстро десять раз и начал крутить цигарку.

Двух скруток, с палец толщиной, ему хватило на весь день. А когда заступил новый дубак, Глаз попросил:

- Дай бумаги немного!

- Зачем тебе?

- В туалет хочу.

Дубак принес.

Ночь и следующий день Глаз курил. А после отбоя спички кончились. Он оставил одну. Но не трогал. Он решил, что скрутит цигарку побольше и будет курить и сворачивать новые до тех пор, пока не кончится махорка. Газеты ему еще дали. Для туалета. А в парашу он ходил редко, не с чего было.

И снова ночью на Глаза накатило: вскрыть вены или удариться с разбегу головой о стену на глазах у дубака. Третью ночь он дремлет. Силы покидают его.

Он ругал вслух тюремное начальство. Он согласен сидеть в пятом целую зиму, но только пусть переводят на ночь в теплый карцер. Он просил у них всего шесть часов нормального сна. А потом целый день будет ходить, приседать, бегать. И еще, чтоб ему давали курить. И он бы перезимовал. Он чувствовал в себе силы.

"Не-е-ет, суки, пидарасы, чекисты зачуханные, жертвы пьяной акушерки, вы, господа удавы, вы... - он задыхался от злобы, - вы... нет-нет, я не буду вскрывать вены, я не буду биться головой о стену, умрите вы сегодня, а я умру завтра. Нет, в натуре, не дождетесь вы от меня этого. Назло вам, шакалы, я ничего с собой не сделаю. Я хочу жить. Я хочу любить. Готов отдать полжизни, только чтоб взглянуть на тебя, Вера. Я не простыну. Я все равно тебя увижу. Господи! Но когда это будет? Когда? Я хочу быть человеком. Я ради Веры готов бросить преступный мир. Но кто мне в это поверит? Кто меня выпустит из тюрьмы? Кто?"

Думая о Вере, Глаз фени не употреблял. Нежный настрой души Глаза вдруг моментально заледенел. В нем кипела ярость. Карцер стал тесен. Ему захотелось вырваться на волю, побежать к Вере и сказать: "Вера, Верочка. Я тебя люблю! Я разбил стены тюрьмы и прибежал к тебе. Мне опостылело все: зеки, параши. Я хочу видеть тебя. Одну тебя. И никого мне не надо".

Ярость постепенно прошла. Глаз разжал кулаки. Стены ими не сокрушишь. Двое с половиной суток надо досиживать.

И снова, ради жизни, ради Веры и назло тюремному начальству он начал приседать. Душа угомонилась. Ноги выполняли работу и грели тело. Постепенно согрелась и душа.

Ему вспоминался дед. А перед дедом он был виновен, и чувство раскаяния одолевало его. Коле шел седьмой год. Жили они тогда в Боровинке. Как-то вечером дед не отпустил Колю на улицу: темнело и мороз ударил. Коля, разобидевшись, расстриг у него на шубе петли. Утром дед стал собираться во двор, а Коля наблюдал из соседней комнаты в щелочку. Дед надел шубу, взялся за верхнюю петлю и хотел застегнуть ее, но петля соскользнула с пуговицы. Дед взялся за вторую петлю... Затем, уже судорожно тряся рукой, он прошелся по оставшимся петлям и горько заплакал.

И вот теперь, ровно через десять лет, прокручивая в памяти этот случай, Глаз сказал: "Дедушка, прости меня".

Утром, после завтрака, Глаз чиркнул последнюю спичку и прикурил. Курил оставшуюся махорку полдня. Кончалась одна цигарка - сворачивал другую, прикуривал от горящей и курил, курил, курил. Его стало тошнить, а потом вырвало. Он ходил, как пьяный, голова кружилась, в теле чувствовалась слабость.

К вечеру стало лучше. В полночь, когда открыли топчан, напился воды, лег и задремал.

Пять суток подходили к концу. Оставалась еще одна ночь. Но утром его перевели в третий карцер. На взросляке кто-то отличился, и его заперли в пятый. Пусть, как и Глаз, померзнет. Но только десять суток. Взрослякам давали в два раза больше.

О-о-о! В третьем карцере благодать. Здесь можно не приседать и не бегать. А только от нечего делать ходить.

Глаза подняли в камеру к ментам. Войдя, он сразу заметил, что коренастого мента нет. Вместо него - новичок.

- А где коренастый?

- На этап забрали.

- В КПЗ?

- Нет, в зону. Он осужденный был.

- А у вас что, и следственные и осужденные сидят вместе?

- Да, вместе. Отдельных камер не дают. Тюрьма и так переполнена,отвечали бывшие менты.

"Что ж, раз нет коренастого, я вам устрою веселую жизнь. Отдельные камеры вам подавай. Боитесь в общих сидеть..."

Несколько дней Глаз жил тише воды, ниже травы. Ментов узнавал.

И вот решил нагнать на них страху. Будут знать, как плохо встречать малолеток.

- Я не жалею, что мне плечо прострелили и я в карцерах сижу. Я больше всего жалею, что козла одного в КПЗ не замочил. Сука он был. Я больше с ним не увижусь, наверное. Короче, он наседка был. Но здоровый, козел. В камере был обломок мойки, но маленький вены только вскрывать. А то бы я его чиркнул по шарам. Я потом у декабриста от раскладного метра звено выпросил. Заточенное было. Бриться можно. Ну, думаю, когда ляжет спать, я его по глотке... Больше десяти мне все равно не дадут. И я решился. Но меня, в натуре, на этап забрали. А козел там остался. Не вышло. - Глаз вздохнул.

Менты стали меньше разговаривать с Глазом.

Из всех ментов Глазу нравился только Санька. Его сейчас забирали на этап, в зону. В ментовскую. В Союзе было несколько зон, в которых сидели бывшие работники МВД. Их в общие зоны не отправляли - боялись расправы над ними.

Санька был солдат из Казахстана. Но русский. Ему было всего девятнадцать лет. Он сбежал из армии. Месяц покуролесил по Союзу, а потом приехал домой, и его забрали. За самовольное оставление части ему дали два года общего режима. Санька был отчаянный балагур, весельчак и юморист.

- Что в армии, что в тюрьме,- говорил он,- один хрен. В армии бы мне служить три года, а в зоне - два. Я раньше домой приеду, чем те, с кем меня в армию забирали. Аля-улю!

Служил он в войсках МВД здесь, в Тюмени. Охранял зону общего режима. Двойку. Потому и попросился в ментовскую камеру.

На другой день на Санькино место посадили малолетку Колю Концова обиженку. В камере над ним издевались. Он был с Севера. Попал за воровство. Дали полтора года. Коля Концов - тихий, забитый парень с косыми глазами, похожий на дурачка. Дураком он не был, просто - недоразвитый. Медленно соображал, говорил тоже медленно и тихо, рот держал открытым, обнажая кривые широкие зубы. Глаз сразу дал ему кличку - Конец.

Теперь Конец шестерил Глазу. Менты не вмешивались. Их это даже забавляло. Если Конец медлил, Глаз ставил ему кырочки, тромбоны, бил в грудянку. Конец терпеливо сносил. "Этот,- думал Глаз,- на зоне будет Амебой. И даже хуже. Что сделаешь, такой уродился".

- Конец,- сказал как-то Глаз,- оторви-ка от своей простыни полоску. Да сбоку, там, где рубец.

Конец оторвал.

- А теперь привяжи к крышке параши.

Тот привязал.

- И сядь на туалет.

В трехэтажном корпусе разломали печки, на их месте сделали туалеты и подвели канализацию. Но туалеты пока не работали.

Конец стоял, глядя на Глаза ясными, голубыми с поволокой глазами.

- Кому говорят, сядь!

Конец сел.

- Вот так и сиди. Кто захочет в парашу, ты дергай за веревочку, крышка и откроется. Понял?

- Понял,- нехотя выдавил Конец.

Менты, кто со смехом, кто с раздражением, смотрели на Глаза, но молчали. Забавно им это было.

- Итак, Конец, я хочу в туалет.

Глаз подошел к параше. Конец потянул за отодранный рубец, и крышка откинулась. Оправившись, Глаз отошел, а Конец встал и закрыл крышку.

- Техника на грани фантастики,- веселился Глаз, - сделать бы еще так, чтобы Конец закрывал крышку не вставая со шконки.

Двое ментов тоже оправились, воспользовавшись рационализацией. Они балдели.

В камере сидел мент Слава. В милиции несколько лет не работал. Попал за аварию. В ментовскую камеру попросился сам: очко не железное, вдруг кто-нибудь его узнает. Это был спокойный, задумчивый мужчина лет тридцати с небольшим. Он был всех старше.

- Глаз, что ты издеваешься над пацаном? - вступился он за Конца.- А вы,- он обратился к ментам,- потакаете. Конец! - повысил он голос.- Отвяжи тряпку и встань. В тебе что, достоинства нет?

Конец отвязал и сел на шконку.

- Слава,- сказал Глаз,- о каком достоинстве ты говоришь? Ему что парашу открывать, что...

- Раз он такой, зачем над ним издеваться?

- Сидеть скучно. А тут хоть посмеемся.

Вечером Глаз с Концом играли в шашки. "Достоинство, говоришь! возмущался Глаз.- Я покажу сейчас вам достоинство".

- Конец, слушай внимательно,- тихо, чтоб не слышали менты, заговорил он,- мы с тобой разыграем комедию. В окне торчит разбитое стекло. Вынь осколок небольшой и начинай его дробить. Пусть менты заметят. Они спросят, зачем долбишь, ты скажи, только тихо вроде, чтоб я не слышал,- мол, Глаз приказал. Спросят, для чего, ты еще тише скажи, что я приказал тебе мелкое стекло набросать им в глаза. Если не сделаю, он меня изобьет. Бросать не будешь. Мы их просто попугаем. Усек?

- Усек.- Лицо Конца расплылось в улыбке.

- Сейчас закончим партию - и ты начинай.

Конец долбил осколок коцем на полу. Когда стекло захрустело, менты заперешептывались. Высокий белобрысый парень подошел к Концу. Белобрысый был тюменец. Работал в медвытрезвителе шофером. Попался вместе с братом жены, несовершеннолетним разбитным пацаном. Он его часто катал на машине. Шуряк у пьяного вытащил получку и снял часы. Теперь ждали срок. Мента звали Толя, фамилия - Вороненко. Фамилию он взял жены. Своя - Прорешкин. Невеста не захотела записываться на его фамилию. Две недели назад жена родила. И Толя по камере бил пролетки *, беспокоясь, как прошли роды и похож ли на него сын. За жену он переживал сильно, но еще сильнее за ее стройные ноги: как бы после родов не вздулись вены.

Вороненко пошептался с Концом и выбросил в парашу истолченное стекло.

"Нештяк, в натуре, очко-то жим-жим. Ладно, на сегодня хватит, а завтра еще чего-нибудь придумаем".

На другой день Конец взял ложку и стал ее затачивать о шконку. Менты переглянулись, и Вороненко сказал:

- Конец, иди-ка сюда.

Конец стал перед ним.

- Для чего ты точишь ложку? - спросил он тихо.

Конец молчал.

- Говори, не бойся.

- Глаз сказал, чтоб я заточил ложку, а ночью, когда будете спать, чтоб я вам кому-нибудь глотку перехватил. Говорит, порежет меня, если не выполню.

Вороненко отобрал у Конца ложку и отломил заточенный конец.

Через день Глаз сказал Концу:

- Ты поиграй в шашки с Вороненко. И скажи ему по секрету, что я хочу замочить одного из них. Отоварю кого-нибудь спящего по тыкве табуреткой и начну молотить дальше. Скажи: кого Глаз хочет замочить, он еще не надумал. Кто больше опротивеет, мол.

Конец передал это Вороненко, тот - ментам.

В камере сидел земляк Глаза Юра Пальцев, однофамилец начальника заводоуковской милиции. Пальцев тоже работал в медвытрезвителе, но медбратом, или, как называют в армии, тюрьме и зоне, коновалом. Он у работяги из Падуна вытащил десять рублей. За Пальцевым наблюдали давно. Замечали, что он брал домой простыни.

Начальник уголовного розыска Бородин приехал к нему домой и с порога сказал: "Ты зачем у Данильченко вытащил десять рублей?" Пальцев растерялся. Бородин заметил это. "Не вытаскивал я никаких десять рублей". Бородин сел на табурет возле стола. Оглядел кухню. Потом поднял клеенку на столе - туда обычно кладут деньги - и вытащил десятирублевку. "Вот куда ты спрятал. Ах сукин ты сын, позоришь органы".- "Это не те деньги. Не те. Это жена положила".- "Не те? Нет те! Данильченко сказал, что у десятки уголок был оторван. Вот видишь?" - "А я говорю вам - не те!" И Пальцев завел Бородина в комнату и вытащил из-за электросчетчика скомканную десятку. "Вот она!" "Ну и дурак,- резюмировал Глаз, выслушав рассказ Пальцева.- Зачем ты ему десятку показал? Сказал бы, нет, не брал - и все. А простыни зачем воровал?"

- Да у меня на спине чирьи. Свои простыни завсегда в гною и крови были. А жена стирать не хотела. И тогда я на работе стал брать чистые, а грязные назад приносил. А они мне и это приписали.

- Болван. Хоть и земляк. Года полтора-два влепят. Поумнеешь. Мне бы такие обвинения. Э-э-эх. - Глаз тяжело вздохнул.

Пальцев был деревенский. Переживал сильно. Он и так был худой, а на тюремных харчах дошел вовсе. Болела его душа - жена дома осталась. Она и так-то, признавался он Глазу, ему изменяла. Не девушкой он взял ее. Пальцев показывал фотографию жены - симпатичная, смуглая, с длинными волосами. Заводоуковские менты, когда он сидел в КПЗ, несколько раз устраивали ему личные свидания. А за это она отдавалась ментам. С удовольствием.

Перед отбоем Глаз подсел к Пальцеву. Глазу нравились его тельняшка и солдатские галифе.

- Давай, Юра, сменяемся брюками. Я тебе хэбэ, а ты мне галифе. В зоне тебе все равно в них не ходить. А в моих разрешат.

Юра согласился.

- Тельняшку в зону тоже не пропустят,- врал Глаз,- а я по тюрьме буду хилять, тебя вспоминать. Варежки тебе дам новые, шерстяные.

Пальцеву было жаль тельняшку. Но жизнь-то дороже. "Вдруг Глаз осерчает и сонного табуретом начнет молотить?" - думал он.

Глаз надел галифе, тельняшку и важно прошелся по камере, выпячивая грудь. "В этой форме я приеду в КПЗ и на допросе скажу Бородину: вот посадили Пальцева, а ему в тюрьме несладко живется, видишь - я снял с него одежду. Жалко ему станет Пальцева или нет?"

Ночью Глаз проснулся от шепота. Вороненко, свесившись со второго яруса, тормошил Пальцева. Пальцев проснулся и закурил. У Глаза сон как рукой сняло.

Пальцев покурил, заплевал окурок, заложил руки за голову и остался лежать с открытыми глазами.

"Уж не караулят ли они меня, чтобы я кого не замочил?"

Часа через два - а как долго ночью тянется время! - Пальцев, встав со шконки, разбудил очередного мента.

Теперь ночное дежурство принял Володя Плотников. Он работал надзирателем на однерке, что находилась через забор от тюрьмы. Посадили его за скупку ворованных вещей. Соседи-малолетки обокрали квартиру и принесли ему посуду. Он купил. А потом они попались и раскололись. Его заграбастали. Он был членом партии, единственный из всех сокамерников. Ему было лет тридцать. Он тоже скучал по жене. Любил ее.

"Конечно, я могу сейчас встать, закурить. Подойти к табуретке, постоять возле нее. Посмотреть на волчок. Подойти к двери. Послушать, не шаркает ли по коридору дежурный. Плотников в этот момент будет за мной пристально наблюдать. Только я подниму табуретку - он заорет и разбудит всю камеру. Вот будет потеха. Меня, конечно, сразу в карцер. А потом к ним не поднимут. Ну-ка это все на хер. Они такие же зеки. Зачем их пугать?"

Забрали на этап Пальцева - на суд. Глаз дал ему пинка. Через день забрали Конца. На зону. И бросили новичков. Один был взросляк с двойки. Он отсидел полсрока от трех лет. Его этапировали в спецзону. В армии он служил в войсках МВД. Недавно на зону пришел зек - он знал его - и рассказал об этом заключенным. Гена пошел к Куму и попросился у него в ментовский спецлагерь. В зоне Гена работал поваром и наел неплохую ряшку. Он был среднего роста, коренастый, с сильными, мускулистыми руками и красивый.

Второй новичок - малолетка. Обиженка. Ему недавно исполнилось пятнадцать. Попал за воровство. У него - голубые глаза, пухлые щеки, алые, как у девушки, губы, стройные ноги и притягательный зад. Его движения плавны, он красиво, как девушка, выгибает руку и неуклюже, как женщина, залазит на второй ярус кровати. Зад перетягивает. Тело - рыхлое, кожа белая и гладкая, а волос ни на руках, ни на ногах нет. На его женственную фигуру обратили внимание все. Но больше всех - Гена-повар. Он подолгу разговаривал с Сенькой и валялся с ним на кровати.

Однажды Глаз заметил, как Гена гладит Сеньку по заднице. Тот от удовольствия закрыл глаза.

Сенька - педераст. Еще с воли. В камере его перли все, и он не знал устали, ловя кайф. За столом не ел и получал по тыкве. Воспитатели заметили это, и его перевели в ментовскую камеру.

И вот повар обхаживал Сеньку, а тому не терпелось подвернуть задок.

Постепенно Сенька обшустрился и стал спрашивать, можно ли из тюрьмы убежать. Как ему хотелось на волю!

И Глаз решил его разыграть.

- Сенька, - сказал Глаз. - Убежать из тюрьмы можно. Я в прошлом году лежал в больничке. Там, в коридоре под лестницей, есть люк. Он в теплотрассу выходит. На нем стоит тяжелая бочка. Но бочку можно отодвинуть. Если сумеешь это провернуть, то вылезешь за тюрьмой. Только в этой одежде тебя с ходу сцапают. Придется кого-нибудь раздеть.

- Я запросто убегу. Но как в больничку попасть?

- Я знаю много мастырок. Вот самая простая: проглоти кусочек мыла, и у тебя определят дизентерию.

Гена-повар стал Сеньку отговаривать. Но потом плюнул. Сенька мыло проглотил.

К отбою заболел живот. Да так сильно, что он извивался, как змея, и стонал, будто у него вытягивали внутренности.

Утром Глаз спросил:

- Пронесло?

- Нет, - ответил Сенька, - все еще нет.

Скоро Гену-повара забрали на этап, а на его место пришел Юра Пальцев. Дали ему полтора года. Следом на этап забрали Сеньку.

Свято место пусто не бывает, и в камеру посадили здоровенного татарина. Татарин назвал себя Николаем и сразу захватил верхушку в камере. Он обращался со всеми запросто, будто всех знал давно, а тюрьма была для него дом родной. Татарин - темнило. Трудно было понять, за что его посадили и как он попал в ментовскую камеру. Он был высокий, психованный, целыми днями ходил по камере. Размахивал длинными ручищами, когда что-нибудь объяснял, и держал себя выше всех, зная наперед, что никто и ни в чем ему возразить не сможет.

Глаз больше других с ним разговаривал. Постепенно татарин стал рассказывать о себе.

Давно, лет десять назад, он работал в милиции. Потом от него ушла жена, и он стал пить. Допился до белой горячки. Чуть не убил человека. Но все обошлось - его подлечили. Потом опять стал пить и что-то украл. Его посадили. Дали срок. Так он попал в пермскую ментовскую зону общего режима. Освободился. Немного погулял и попал вторично. Теперь его направили в иркутскую зону.

- Хоть зоны и называются ментовскими,- рассказывал татарин,- но в них и половины ментов нет. В них направляют зеков из других, обыкновенных зон, ну, козлов всяких, а на этих зонах старого не вспоминают. Не важно, кем ты был. Хоть министром внутренних дел. Тебя за это не обидят.

В начале шестидесятых годов, рассказывал татарин, в иркутскую спецзону пригнали по этапу бывшего полковника. На воле он работал начальником управления внутренних дел. Ему должны были вот-вот присвоить комиссара, но он влип на взятке. На крупной, конечно. Его раскрутили. Дали восемь лет. В зоне полковник ни с кем не кентовался. Жил особняком. Все молчал. И через год сошел с ума. Еды ему не хватало. Он лизал чашки, собирал с пола корки хлеба, а когда ему особенно жрать хотелось, он залезал в помойную яму и там выискивал крохи. Он как был молчуном, так и остался, только все говорил себе под нос: "Ту-ту". Из помойной ямы так и слышалось "ту-ту".

- Так что,- закончил свой рассказ татарин,- вы, мелкие сошки, не расстраивайтесь и не переживайте, что вас посадили. И не таких людей садят. Отсидите - умнее будете. Полковник десятками тысяч ворочал, а вы у пьяных копейки забирали. На зоне научитесь, как надо по-крупному делать деньги. В следующий раз, когда я с вами опять встречусь в тюрьме или зоне, я думаю, вы уже попадете не за копейки. А будете, как полковник Ту-Ту.

Менты молчали. Они теперь не боялись Глаза. Перестали дежурить. Сейчас они побаивались татарина и ему не перечили. А с Глазом были на равных. Глаз рассказывал ментам свои похождения, а те с ним делились своим горем. По воле они тосковали сильно. А Глаз, слушая мента-рецидивиста, набирался опыта.

- Парни! - объявил однажды Глаз.- Я сотворю сейчас хохму. Сегодня заступил новый дубак, он меня плохо знает.

Он оторвал от одеяла кромку и сплел веревку. Один конец привязал к кровати, а другой накинул себе на шею: сел на пол и подтянул веревку, а чтоб надзиратель не узнал его, надел шапку, сдвинув ее на глаза.

- Ну, стучите.- И Глаз откинул в стороны руки.

Менты забарабанили в дверь.

- Чаго там? - открыл дубак кормушку.

Перебивая друг друга, менты закричали

- Удавился, удавился у нас один!..

Надзиратель посмотрел через отверстие кормушки в камеру и увидел зека, сидящего возле кровати. С середины кровати к шее спускалась туго натянутая веревка. Язык у зека вылез наполовину, на глаза съехала шапка, а ноги и руки были раскинуты по сторонам. Зная, что камера ментовская, дубак, бросив кормушку открытой, понесся к телефону. Не прошло и двух минут, как застучали кованые сапоги и распахнулась дверь. В камеру вбежал дежурный помощник начальника тюрьмы лейтенант Зубов. Он был без шапки и в одном кителе. Галстук от быстрого бега повис на плече.

- Петров, это ты, что ли, задавился?- спросил Зубов, тяжело вздохнув и снимая галстук с плеча.

- Я,- ответил Глаз, убирая с лица шапку.

- Ну и как на том свете?

- Скучно, как в тюрьме. Вначале будто я попал в карантин, а куда хотели меня поднять - в ад или рай, - я и сам не понял. Вы прибежали и воскресили. И опять я в тюрьме. Помню одно: налево был ад, направо - рай. В аду - толпы кровавых, их черти жарили на сковородке. Вас, правда, не было.

Глазу горело пять суток, но лейтенант был добряк.

- Не шути больше так, Петров,- кинул он на прощанье.

На днях осудили Плотникова и за скупку ворованных вещей дали полтора года общего режима. Он с защитником написал кассационную жалобу и теперь ждал результата. Глаз утешал Володю:

- Тебе светил бы срок, если бы они доказали, что ты эту чертову посуду купил, зная, что она ворованная. А ты ни на следствии, ни на суде не сказал, что это знал. Понял? Да тебя освободят. Или, на худой конец, год сбросят. Ты уже пятый месяц сидишь, не успеешь моргнуть - и дома, с женой.Глаз помолчал.- А вот если тебя освободят, отдашь мне свой полувер?

- Отдам. Я готов отдать с себя все, только б свобода. Глаз, едрит твою в корень, неужели меня освободят?

Плотников Глазу о себе рассказывал все, даже интимное. Иногда смешное.

- Лет пять назад, - травил Володя, - я поехал к матери в деревню. Вечером, после кино, пошел провожать деваху. Поцеловал ее, обнимаю, а у нее тело такое сбитое, глажу и восхищенно шепчу: "Что за руки у тебя, что за груди!" А она: "Картофки и пироги, все тело еко".

На удивление всем, через полмесяца надзиратель крикнул в кормушку блаженные слова:

- Плотников, с вещами!

Глаз шементом подскочил к нему первый:

- Ну вот и свобода! Что я тебе говорил, мать твою мать?

- А вдруг - на зону? - Плотников побледнел.

- Да ты что,- наперебой заговорили менты,- тебе же отказа от жалобы не было.

- Ну что, Володя,- сказал Глаз,- полувер отдаешь?

- Да я не знаю, куда меня.

"Бог с ним, с полувером",- подумал Глаз, но сказал:

- Собирай быстрее вещи.

Когда открылась дверь, все попрощались с ним за руку, а Глаз, попрощавшись последним, вдарил ему по заднице коцем.

Дверь захлопнулась. Человека выпускали на свободу.

Вечером заявился Сашка-солдат. Он осветил камеру улыбкой, бросил матрац на шконку и сказал:

- Отправили на двойку, и меня сразу узнали. Все смотрят косо, и пошел я к Куму...

Санька-солдат рассказал Толе Вороненко, почему он дернул с двойки. Зеки в зоне не узнали, что он их охранял. Но работа тяжелая - таскал шпалы. И решил он смыться на спецзону, может, там работа полегче. Да по этапу прокатится и в тюрьмах посидит.

Уходя на этап, Санька, дойдя до дверей, обернулся и весело сказал:

- Приезжайте в гости: Джамбулская область...

Все менты теперь по фене ботали и чудили как закоренелые уголовники. Дежурные их часто усмиряли. Однажды Глаз днем уснул, а Вороненко поджег на нем старенькую футболку. Секунда, другая, и она вспыхнула - как порох, и Глаз - горящий факел - как бешеный соскочил. На него накинули одеяло.

На прогулке Глаз услышал за стеной визг.

- Бабы!

Когда дубак, ходивший по трапу поверху прогулочных двориков, ушел в другой конец, Глаз крикнул:

- Девочки, как дела?

- Дела - хорошо, но без мужиков - плохо,- ответил из соседнего дворика звонкий девичий голос.

- Щас я к вам перелезу.

Женщины засмеялись. Они приняли это за шутку.

На всех прогулочных двориках сверху была натянута сетка. В дворике, где гуляли менты, сетки не было.

- Подсадите, чтоб я за верх стены зацепился,- сказал Глаз.- У баб вроде тоже нет сетки.

Женщин было четыре. Все молодые.

- Открывай третий! Камбала перелазит к женщинам! - раздался свисток и крик надзирателя.

Дворик открыли. Глаз спрыгнул. Его повели в карцер.

- Сейчас в карцере сидит молодая. За пять суток вдоволь с ней наговоришься,- сказал дубак.

- В каком карцере?

- В пятом.

Глаза закрыли в четвертый. Когда дубаки ушли, Глаз крикнул:

- Пятый карцер! Девушка, как настроение?

Он стоял у самой двери и слушал. Девушка в своем карцере тоже подошла к двери и ответила:

- Настроение бодрое, еще сутки остались. А откуда ты знаешь, что я в пятом сижу?

- Мне дубак сказал, когда вел.

- За что тебя?

- Если б ты знала, за что,- Глаз засмеялся,- из-за тебя.

- Я серьезно спрашиваю.

- Я на прогулке перелазил через стену к женщинам.

- А ты отчаянный. Сколько тебе дали?

- Пять суток.

- Что мало?

- Я малолетка.

- Осужденный?

- Нет, под следствием. А тебя за что в карцер?

- Да в камере там...

- А в тюрьму за что попала?

- Гуляли у подружки. Пришел ее сосед. Мент. Следователь. Сел с нами. Начал ко мне приставать. Я его бутылкой по голове.

- Пустой?

- Полной.

- Ты тоже по малолетке?

- Нет. Мне девятнадцать.

- Скоро суд?

- Скоро.

- Хватит разговаривать! - закричал дубак.

- Старшой, мне сегодня положено.

- А я говорю - хватит. А то еще пять суток добавим.

Дубак ушел.

- Девушка, тебя как зовут?

- Люся.

- Меня Коля. Будем знакомы. Ты откуда сама?

- Из Тюмени.

"Наверное, красивая, раз следователь клинья бил".

- Люся, а ты смелая девушка, молодец.

- А ты, раз перелазил через стену, чересчур отчаянный.

- Люся,- как можно нежнее сказал Глаз.

- Что?

- Ты хотела б, чтоб меня к тебе посадили?

- Очень. Но это невозможно.

- Сильно хочешь?

Люся молчала.

- Спрашиваешь. Еще как.

- Я сейчас стену сломаю. Ты только отойди от нее, а то кирпичами придавит.

- Ты, парень, огонь. Но не горячи себя, так лучше.

- Камбала, хватит кричать,- тихо сказал, открыв кормушку, дубак.- Если молчать не будешь, я скажу Люсе, что у тебя один глаз.

Глаз чуть не заплакал. Давно, еще в Одляне, он решил, что, когда освободится, замочит двух козлов, выстреливших ему в глаз.

Вечером, когда дубаки сменились, Глаз опять заговорил с Люсей. Почитал ей стихи, а ее попросил спеть песню. У нее был высокий голос, и петь она умела.

- Коля, когда освободишься, можешь в гости зайти.

- Люсенька, я не знаю, сколько мне дадут. У меня статья сто сорок шестая. Дадут около десяти. Ты меня сто раз забудешь.

На следующий день Люсю из карцера освободили. Она крикнула Глазу: "До свидания!" - и застучала каблучками по бетонному полу.

После карцера Глаза бросили в камеру, рядом с той, где он сидел с Чингизом Козаковым, заместителем начальника строительного управления. В камере - три взросляка. Глаз занял четвертое место. Два остались свободными.

Чернявый, с седеющими волосами взросляк на воле работал управляющим трестом. Его посадили за взятки. Дали три года. Прокурор опротестовал, и теперь у него шло переследствие. По всему выходило, что на второй раз ему дадут больше. Но он надеялся, запутывая следствие, освободиться вообще. Несколько свидетелей дали противоречивые показания. Этим он и воспользовался вбив в следствие клин.

Второй подследственный - двадцатипятилетний студент последнего курса тюменского медицинского института Костя Кобзев сидел тоже за взятки. Он подельник Чингиза Козакова. Костя был связующим звеном между начальником управления Ипатовым, его заместителем Чингизом Козаковым и людьми, дающими взятки. Большие деньги проходили через Костю, и солидные суммы оседали у него. Посредником он стал благодаря отцу. Отец в свое время в Тюмени занимал высокую должность. Теперь отец на пенсии, и Костя по старой дружбе приводил к Ипатову и Козакову людей, искавших легковые машины, мотоциклы и другие дефицитные вещи.

⇐ Предыдущая 13 14 15 16 171819 20 21 22 Следующая ⇒