Габышев Леонид 19 страница

Глаз с Костей, так же как и с Чингизом, подружился и рассказал, что сидел с его подельником.

- Так это ты барабанил в двери и кричал? - спросил Костя.

- Бывало, - ответил Глаз.

Третий заключенный сидел за неуплату алиментов. Это был прораб Иван Иванович Кичко, мужчина в годах, ленивый на вид, молчаливый.

Все взросляки шикарно одеты. У всех пальто с каракулевыми воротниками. Шапки у двоих - каракулевые, у Кости - ондатровая.

Когда камеру вели на прогулку, Глаз в этом обществе казался лишним. Одет он был в застиранную фуфайку и такую же шапку.

Взросляки и в тюрьме достоинства не теряли. Они медленно спускались с лестницы и медленно поднимались.

Как-то они шли на прогулку, а Глаз отстал. Двое работников хозобслуги, увидев представительных мужчин, поздоровались, низко кивнув головами. Хозобслуга подумала, что это какое-то начальство.

Однажды в тюрьму пришла комиссия во главе с начальником управления внутренних дед Нытиковым. В камеру первым вошел начальник тюрьмы, подполковник Луговской, лет пятидесяти, с белыми длинными волосами, зачесанными назад, а за ним свита во главе с комиссаром. Оглядев заключенных, Нытиков увидел Костю и, сделав к нему шаг, протянул руку. И они, на удивление зеков и комиссии, пожали друг другу руки.

Комиссар спросил, есть ли жалобы. Но жалоб не было, и комиссия удалилась.

- Костя, - заорал Глаз, - а почему Нытиков со мной не поздоровался? Стучи, пусть вернется и отдаст мне честь.

Костя улыбнулся.

- Правда, а откуда тебя Нытиков знает?

- Мы с ним в одном доме жили.

- А где Нытиков живет?

- Наш дом стоит на углу Хохрякова и Володарского, это рядом с управлением внутренних дел. Буквой гэ, знаешь?

- Нет. Вот когда освобожусь, зайду к тебе в гости.

В этой камере Глазу баловаться не хотелось. Он, как и взросляки, целыми днями валялся на шконке. Единственное его занятие - тюремный телефон. Однажды по трубе Глаз услышал:

- Доктора позови,

- Доктор, Костя, тебя на провод.

На тюрьме у Кости была кличка Доктор.

- Кто спрашивает?

- По поручению Ипатова.

Доктор, подумав, сказал:

- Не буду я разговаривать. Пусть тебе скажет.

Выслушав, Глаз залез на шконку.

- Костя, Ипатов просит, чтоб ты брал все на себя. Он гарантирует, что поможет освободиться досрочно, подогреет деньгами.

- И все? - спросил Доктор.

- Все.

- Ишь чего захотел. Я не собираюсь за него срок тянуть.

Скоро Костю вызвали на допрос к следователю. Вернувшись, спросил разрешения у дубака вынести парашу. Сегодня Костя - дневальный. У этой камеры - привилегия: окна выходят на солнечную сторону, и можно выносить парашу в любое время.

- Глаз, - попросил Доктор, - помоги мне.

В туалете Доктор быстро заговорил:

- Следователь сказал, что знает о разговоре по трубе. У нас в камере подсадка.

- Кто?

- Кичко. Ты видишь, как его часто вызывают к следователю, а сидит всего-навсего за неуплату алиментов. Это он к Куму ходит. И еще: тебя тогда не было - он несколько раз подряд от следователя передачу приносил. Говорил, что сестра упросила следователя. У него и сестры в Тюмени нет. И что-то он долго под следствием сидит. Крутят его - будто за убийство. Я сказал следователю, что да, был такой разговор по трубе. Это в мою пользу. Теперь следователь на днях тебя вызовет. Глаз, ты подтвердишь, что все так и было? Врать тебе не придется. Никто знать не будет.

Глаз задумался. Топить одного зека ради другого?

- А что, без меня не обойтись?

- Нет. Нужен свидетель. Кичко не может идти за свидетеля. Он подсадка. А ты, когда придешь от следователя, не говори, к кому вызывали. Скажи - по своему делу. Ну сделай, Глаз?

- Ладно, но об этом - никому.

И вот Глаза вызвал следователь по делу взяточников. Он был молодой, невысокий, веселый.

- Так, - сказал следователь, - твоя фамилия Петров?

- Так точно, Петров.

Следователь оглядел Глаза. Он был в галифе, а из-под расстегнутой куртки выглядывала тельняшка.

- Садись.

Глаз сел на прибитый к полу табурет. Следователь курил хорошие сигареты.

- Не угостите меня?

Следователь достал пачку и протянул Глазу. Глаз взял две сигареты.

- Мне и цыганенку.

- Ты сидишь в одной камере с Кобзевым Костей?

- Сижу, а что же делать.

- На днях какой-то разговор был, касающийся его дела. Объясни, как он произошел?

- Объясню, раз надо.

И Глаз рассказал.

- Слушай, Петров, а как это вы по трубам переговариваетесь?

- Да очень просто. Вы в школе физику учили?

- Учил.

- Плохо учили. Ставлю два. Даже кол. Давайте дневник, и пусть мать распишется.

Следователь засмеялся.

- Веселый ты парень. Но объясни.

- Трубы обладают, это самое, проводят звук. Да что объяснять, я на деле покажу. Отведите меня в другой кабинет, я оттуда буду кричать в трубу, а вы здесь ухо к трубе приложите и слушайте.

Следователь повел Глаза в соседний кабинет. Там сидел Кум.

- Григорий Иванович, Петров хочет мне показать, как они по трубам разговаривают. Пусть он тут покричит в трубу, а я там послушаю, - сказал следователь и вышел.

- Григорий Иванович, приветствую вас. Вы что-то меня больше не вызываете? А я жду. Аж соскучился, - сказал Глаз, подошел к трубе и нагнулся, затем выпрямился, шагнул к столу Кума и проговорил: - Мне надо что-то взять, чтоб постучать по трубе.

Глаз вынул из графина пробку, Кум хотел перехватить его руку, но Глаз был уже у труб отопления и стучал пробкой по верхней трубе.

- Тише ты - расколешь.

Глаз нагнулся, приложил к трубе лодочкой ладонь и прокричал:

- Товарищ следователь, как слышимость? Если хорошая, то приготовьте пару сигарет.

Дверь отворилась. Заглянул следователь.

- Пошли.

Глаз вышел, бросив Куму:

- Если повинные никто не пишет, вызывайте меня.

Следователь запротоколировал показания Глаза и отдал ему пачку сигарет.

Бывший управляющий трестом Виктор Иванович Редькин и Костя Кобзев передачи и отоварку клали в один котел. После того, как Глаз дал показания следователю, Костя предложил ему гужеваться вместе. Глазу отовариваться не на что, да и передачу никто не носит, и он согласился. Но из общего котла ел мало. Скромничал.

Глаза вызвал на допрос старший следователь особого отдела управления внутренних дел Эмиргалиев. За столом сидел седоватый подполковник с узким разрезом глаз. Лицо рябое и некрасивое.

- Я занимаюсь твоим побегом. Больше в побег не пойдешь?

- Пойду,- не думая ответил Глаз.

- Я взял уже показания у милиционеров, которые тебя конвоировали. Теперь ты расскажи, как было дело.

- Показания я вам сейчас дам, а вы скажите: что будет Колесову за то, что он меня продырявил?

- Да ничего, наверное, не будет.

- Это почему?

- Он не знал, что бежит малолетка.

- Как же это "не знал"? - возмутился Глаз.- Я, прежде чем побежать, крикнул: "Не стрелять - бежит малолетка!"

- И Колесов, и конвой об этом не говорят.

- Вы их в больницу сводите.

- Зачем?

- А проверьте слух. Они что - глухие? Если они не слышали, что я кричал "не стрелять - бежит малолетка", тогда давайте допрашивайте весь этап. Двадцать восемь человек было. Они-то, я надеюсь, не глухие.

- Кричал или не кричал - какая разница? Ты ведь живой остался.

- Ну и шустрый вы, товарищ подполковник. Разница есть. По советскому законодательству в малолеток и беременных женщин стрелять нельзя, если они идут в побег. А в меня стреляли. Я вот нарушил закон - меня посадили. Он нарушил закон - пусть его тоже судят.

- Твое преступление - разбой - все равно побег перетягивает. Лишнего сроку за побег не дадут.

Глаз, не читая протокол, расписался.

- Защищайте их, защищайте. Рука руку моет. Чума на вас всех...

Глаз решил вызвать воспитателя, воспитатели к нему не ходили, и попроситься в камеру малолеток. Он подошел к дверям и стукнул два раза в кормушку. Дубак не подошел. Глаз постучал еще. В коридоре тишина. Глаз забарабанил в кормушку, и она открылась. Он просунул в отверстие голову и осмотрел коридор. Дубака не видно. "А что, - подумал Глаз, - я в кормушку пролезу. Вот было б здорово! Вылезу в коридор, закрою кормушку и зайду в туалет. Когда начнут водить на оправку, я с чужой камерой и уйду. На вечерней поверке меня хватятся. Вот будет потеха! А если туалет закрыт, я через кормушку в чужую камеру..."

Глаз просунул в кормушку обе руки, втиснул плечи и вылез наполовину. Зад не пролазил. "Все равно пролезу",- подумал Глаз и хотел сделать усилие, но из туалета вышел надзиратель, поправляя на себе портупею.

- Куда! Куда! - как будто Глаз мог из тюрьмы убежать. - Вот сволочь! Не сидится спокойно, - кричал надзиратель, а Глаз еле залез назад.

Надзиратель, закрывая кормушку, сказал:

- Пять суток обеспечено.

Глаз расхаживал по карцеру, напевая лагерные песни. Он доволен: пронес курева и спичек.

Курил экономно, всасывая дым с воздухом, и кружилась голова.

На следующий день к Глазу посадили здоровенного малолетку. Привел его корпусной с шишкой на скуле.

Малолетка зашел в карцер робко. Глаз обрадовался и завел разговор. Но парень разговаривать не хотел и отвечал на вопросы, будто следователю, и все разглядывал Глаза.

Глаз подумал, уж не обиженку ли к нему посадили, забитый какой-то, слова не вытянешь. Но парень разговорился.

- А за что тебя? - спросил Глаз.

- Да мы камеру вверх дном перевернули, у нас курево кончилось, а нам не передавали.

- А ты не знаешь, в какой камере сидит Гена Медведев? Какая у него кличка, не знаю. Он мой подельник. С Заводоуковского района.

- Медведь у него кличка, сидит он, кажется... подожди, сейчас вспомню, а-а-а, в шестьдесят второй. Точно, в шестьдесят второй.

Глаз с Витей разговорились. Он из Тюмени. Попал по хулиганке. Освоившись, он признался:

- Знаешь, Глаз, нас корпусной этот, что меня привел, все тобой пугает. Вот посажу, говорит, кто шустрит, к Камбале, покажет он вам, что такое тюрьма. Когда вел меня, все стращал. Ну все, Камбала в карцере, веду к нему. Только не просись от него. Я представлял тебя не таким. Здоровый, думаю. Сказать по правде, я шел в карцер и тебя боялся.

Глаз не ожидал такого откровения и удивился. Не думал, что им малолеток пугают.

Витя просидел с Глазом до вечера, и его увели в шизо. Мест в карцерах не хватало.

"Так, Генка сидит в шестьдесят второй. А что, если попытаться в шестьдесят вторую попасть?"

Через пять суток за Глазом пришел разводящий. Не тот, что уводил его в карцер.

- Ты в какой камере сейчас?

- В шестьдесят второй, - спокойно ответил Глаз.

- Так ты же у взрослых сидел?

- Сидел я у взрослых, сидел у малолеток, снова у взрослых и опять к малолеткам попал.

- А не врешь?

- Что мне врать? Ты же в карточке сверишься.

Разводящий повел Глаза на второй этаж.

- Здорово, ребята, вот и отсидел я пять суток! - заорал, переступив порог камеры, Глаз.

Малолетки уставились на Глаза. Одет он был не так, как они. На нем солдатские галифе, из-под куртки выглядывает тельняшка, на голове зековская расшитая кепка. Разводящий стоял в дверях, а Глаз подошел к малолетке, хлопнул его по плечу: "Здорово, Толя", - и затряс обалдевшему пацану руку.

Разводящий не закрывал дверь, а Глаз, чувствуя на себе его взгляд, сделал шаг ко второму. "Братан, здорово, чего такой грустный?" - и, выпустив очумевшего пацана из объятий, повернулся ко всем ребятам.

- Ну, как вы без меня?

Все молчали, и разводящий спросил:

- Он сидел у вас в камере?

Стоя спиной к разводящему, Глаз моргнул пацанам. Его поняли.

- Сидел.

- Конечно.

- Он с нашей камеры.

Разводящий захлопнул дверь и пошел сверяться в картотеке.

Только теперь Глаз заметил Гену Медведева. Он стоял возле шконки в углу камеры.

- Привет.

- Здорово.

- Как живешь? - громче спросил Глаз.

Он рассчитывал, если Генка живет не очень, его визит изменит отношение к парню.

- Хорошо, - негромко ответил Гена.

- Как дела? - тихо спросил Глаз.

- Плохо. Мишка колонулся.

- Так... В какой камере Робка?

- В шестьдесят четвертой.

Благодаря тюремному телефону Глаз знал, что не так давно из зоны в тюрьму привезли его второго подельника Робку Майера, а Робке в колонии оставалось жить два дня до досрочного освобождения. По вине Глаза вместо свободы Робку раскрутят, и Глаз решил, если удастся переговорить с Генкой, отшить Робку. Взять преступление на двоих.

- Я сейчас с ним перебазарю, - зашептал Глаз, - а не успею - за мной сейчас придут, - передай ему, чтоб отказывался. Ты сказал, что он с нами был?

- Они об этом знали.

- Ты это же показал?

- Куда мне было деваться?

- Ну ничего, откажешься от показаний. Глаз залез под шконку - трубы отопления в корпусе малолеток проходили над полом - и только переговорил с Робкой, как открылась дверь и разводящий крикнул:

- Петров, на выход!

Дойдя до дверей, Глаз обернулся. Пацаны смотрели на него. Он поднял вверх правую руку и, сказав: "Покедова", вышел из камеры.

Разводящий поругал Глаза за обман и отвел к малолеткам в другую камеру.

С месяц назад воспитатели убрали из нескольких камер самых отчаянных парней и посадили в одну. Глаз оказался шестым. Четверо - тюменские, а Глаз и Подвал, у него одна нога - сухая и он без костылей ходить не мог, - из районов.

Малолетки о Глазе наслышаны. Они представляли его здоровым и сильным и разочаровались. И стали игнорировать. Не замечают - и все. Они, городские, знавшие всю блатню Тюмени, должны перед ним преклоняться? Не бывать такому. И его, деревенского, неизвестно как вышедшего в шустряки, они и за равного принимать не будут.

Парни были самоуверенны и зоны не боялись. На свободе шустрили, думали они, в тюрьме живем отлично и в зоне не пропадем. Иногда просили Глаза рассказать о зоне. А раз Масло - тюменский парень, на свободе не в меру шустривший, хотя и был щупленький и ростом не выше Глаза, - спросил:

- А сам-то ты как в зоне жил? Вором? Или в активе был?

- Как я жил? Вором не был. В активе тоже не состоял. Вы что, думаете, если придете на зону, сразу ворами станете или лычку рога прицепите?

Дни шли, и постепенно ребята к Глазу привыкали. Хотя и держались высокомерно. Но тюремная обстановка заставляла обращать на него внимание.

Глаза часто по трубам спрашивали, и парням приходилось приглашать его. Если в камеру заходили работники тюрьмы, разговаривать начинали с ним.

Парни любили рассказывать забавные истории. Чаще всех травил были и небылицы Масло. Сидел он за хулиганство и срок ждал небольшой. На свободе у него был друг по кличке Репа.

После прогулки Масло, сев на шконку и засмолив здоровенную козью ножку, сказал:

- Я сейчас про Репу расскажу. Подохнете со смеху. Мы засосали тогда по пузырю и канали по улице. На остановке - глядь - стоит красивая чувиха. Разукрашенная. Распомаженная. Расфуфыренная. Репа говорит: "Постойте. Я сейчас". Он подкатил к чувырле и громко: "Ах ты шалава! Потаскуха! Профура! Где ты шляешься? Опять шлея под хвост попала? Разукрасилась! Мать тебя третьи сутки ищет, по всем шалманам пробежала, не найдет тебя. Куда ты забурилась? Топай домой, лярва". Деваха вся красная и еле вымолвила: "Отойдите, пожалуйста, я вас не знаю". - "Ах, не знаешь! Вот придешь домой, мать тебе задаст "не знаю". Люди стоят на остановке и слушают, а он поливает ее. Девка крутится, скорее бы подошел автобус или мент показался. Но ни автобуса, ни мента не видно. Тогда она остановила проходившее такси и уехала. Мы потом заняли денег и еще вмазали, надрываясь над Репой. Ох, и чудил же он".

Подвалу тоже захотелось потравить, и он начал:

- Закосил я на дурака, и меня в Тюмень вернули. Привозят к профессору Водольскому, и он начинает меня расспрашивать. Откуда я и так далее. Я отвечаю. Стараюсь почуднее. Потом спрашивает: "А ты Пушкина знаешь?" "Знаю, - отвечаю, - в одной школе учился. У меня правая нога сухая, а у него левая короче. Я с ним за одной партой не сидел, но знал хорошо. С одного класса все-таки". - "А что можешь о Лермонтове сказать?" - спросил он. Ну я и понес. "Лермонтов, это который на стройке сторожем работал? Если он, так я с ним выпивал даже. Он все бутылки собирал. Жена от него за пьянку ушла. А так неплохой был. Когда трезвый. Только я трезвого-то его не видел".

Профессор перестал расспрашивать и постукал молоточком по коленке. Я ему: "Вы и по другой постукайте и задрал штанину.

Подвал продемонстрировал пацанам.

"Ну, - говорю, - постукайте и по этой". - Ребята посмотрели на сухую ногу Подвала. Нога - не толще руки, и колена не видно. Подвал взялся левой рукой за ступню, поднял ее до головы и начал крутить ногой. Она поворачивалась во все стороны, будто не было суставов. Он повращал ногою и говорит: - То же и Водольскому показал, потом прислонил ступню к левому плечу, вот так, и стал водить правой рукой по ноге, будто по струнам скрипки, насвистывая: "Была бы шляпа..." Профессор заключил, что я здоровый. Не вышло у меня с дураком, - Подвал вздохнул,- а я-то ду-у-мал сумасшедшим признает.

Кончилось курево. До отоварки - неделя. Надо просить у малолеток и договариваться с дубаком, чтоб передал. Но Глаз предложил:

- Давайте наведем в камере порядок: выскоблим пол, аккуратно, как в зоне, заправим кровати и вызовем воспитателя. Ему понравится, и он принесет.

Дубак давно прокричал отбой, а ребята скоблили полы. Половые доски были черные, и парни в окне разбили стекло и принялись им скоблить. Надзиратель несколько раз предупреждал пацанов, чтоб спать ложились, но они упрашивали, и он махнул рукой.

Утром заправили кровати и убрали кружки с труб.

- Ну, - сказал Подвал, - зовем воспитателя.

Юрий Васильевич, добряк воспитатель, перешел работать во взрослую колонию, и пришел старший воспитатель майор Рябчик. Осмотрев камеру, восторга не выразил.

- Что звали? - спросил.

- Павел Семенович, хороший у нас порядок?

- В других камерах не хуже. Чего хотите?

- Мы хотим, - сказал Масло, - курева.

- Бросьте курить да еды больше покупайте. - Он помолчал. - Хорошо, к вечеру будет. - Рябчик еще помолчал. - Ну, Петров, как дела?

- Дела, Павел Семенович, плохи. Посмотрите, у меня уши опухли.

Перед ужином надзиратель подал две пачки махорки. Парни взревели.

- Мало, - кричал Масло.

- Вот петух, - орал Подвал.

- Пидар, - гаркнул Глаз.

После ужина Глаз два раза стукнул по лампочке. Минут через десять она потухла, и парни загоготали. В темноте полетели подушки. Кто-то швырнул на пол шахматы, и фигуры запрыгали по полу. В камере стоял визг. Дежурный принес новую лампочку.

- Так, - сказал Глаз, - я сейчас Рябчику мат поставлю.

Он поднял с пола черного короля и запустил в дверь.

- Пидар-Рябчик, это тебе шах.

Он снова схватил швабру и постучал по лампочке.

- Я в темноте лучше поставлю.

Надзиратель открыл кормушку.

- Что, опять перегорела? Вот напишу рапорт.

- Пиши, пиши. - И Глаз с силой пнул тазик от бачка с питьевой водой. Тазик перевернулся, обдав дубака брызгами.

- Петров, - сказал дубак, - я сейчас тебе поставлю мат. Пойдешь в карцер новую партию играть.

В карцере сидеть - тепло, на дворе - весна. Глаза тянуло на улицу.

В соседнем карцере сидела женщина и часто стучала крышкой параши. Стук звонкий. "Как она так звонко стучит?" Глаз подошел к параше и стукнул крышкой. Удар получился глухой.

- Соседка, как ты так звонко стучишь парашей? - крикнул Глаз. - И что, у тебя параша автоматическая?

- А я к крышке привязала резинку, - ответила женщина. - Подниму, а затем опускаю. Дубак, падла, пусть рехнется от этого стука.

- Дубак не рехнется, мы - точно. Ты где резинку взяла?

- Где, - женщина засмеялась, - из трусов выдернула.

- Они у тебя не спадают?

- Я их узлом завязала.

- Тебя как зовут?

- Мария.

- А сидишь за что?

- За хулиганство. Год дали.

- Что ты натворила?

- Муж работал в зоне. Дубаком. Жила в Лобытнангах. Он пил часто. Любовницу имел. Я как-то пришла к нему на работу, у меня на него накипело, и побила стекла на вахте, прибор какой-то сломала. Вот меня муженек и упрятал.

Хотя Мария и толково рассуждала, но по выходкам напоминала сумасшедшую. Чашкой, из которой пила, несколько раз зачерпывала в параше и плескала в лицо надзирателям.

Под стук параши, под матерки и песни Марии Глаз отсидел пять суток.

Разводящий повел Глаза не в камеру, а на склад. А матрац-то в камере оставался. Глаз получил постельные принадлежности, и разводящий привел его к карцеру.

- А почему снова карцер?

- Будешь сидеть на общих основаниях.

Разводящий открыл топчан, Глаз расстелил матрац и забегал по карцеру.

- Старшой, я на общем основании? - постучал он в кормушку.

- На общем.

- Ну тогда возьми у малолеток пачку махорки, газету и коробок спичек. Сделай доброе дело.

Дубак принес.

- Вот спасибо. Пусть на огороде у тебя урожай хороший будет.

- Да нет у меня огорода. Я в казенном доме живу.

- Тогда пусть жена хорошо кормит, а не так, как нас хозяин.

- Ну и чудак ты, Петров. Сидеть тебе теперь в карцере долго. Добился.

На следующий день после прогулки Глаз разделся по пояс и лег на бетонный пол. Он решил простыть и попасть в тюремную больничку. Он отчаялся. Отсидеть пять суток в карцере для него ничего не стоило. Но сколько теперь?

Два дня он валялся на бетонном полу. Заслышав шаги, вскакивал и падал на топчан.

Ему захотелось поплакать. Может, станет легче. Он, распластанный на бетоне, силился заплакать. Но слез, ох этих слез, - как они сейчас нужны! не было.

Лежа на бетоне, он вспоминал Веру. "Она, наверное, сейчас гуляет на улице. А правда, что она сейчас делает? Может, в кино собирается? А может, на свидание? Верочка, милая, будешь ли ты моей?"

Глаза бесило - не может заболеть. Люди чуть простынут, и сразу температура. А тут никакая холера не берет.

"Господи, освободи меня от карцера".

И правда, будто Бог услышал Глаза: его забрали на этап. Какая радость! Конец карцеру! Да здравствует родная КПЗ! "Улица, улица, я увижу тебя из окна "воронка"!".

Глаза привезли в милицию на закрытие дела. В кабинете - Бородин и следователь прокуратуры Иконников. Иконников еще больше поседел.

Глаз щелкнул каблуками:

- Солдат армии войска польского прибыл.- И без приглашения сел на стул.- Федор Исакович, что же вы Пальцева Юру, друга своего и соратника, на полтора года упрятали! Не-хо-ро-шо.

- Ты с ним сидел? - спросил Бородин.

- Я снял с него тельняшку и галифе. В тюрьме у Юры житуха плохая. Зашибают его. Переживает он сильно и почти ничего не ест. Боюсь, помрет с голоду. Не выдержать ему полтора года.

- Ты же выдержал. Выдержит и он.

Бородин вышел. Иконников стал брать у Глаза последние показания. Прижатый признаниями Мишки Павленко, Глаз признался в совершении разбоя. Он только сказал, что преступление они совершили вдвоем, с Генкой Медведевым. Робки Майера не было.

О краже из старозаимковской школы магнитофонов и проигрывателя Иконникову известно. Мишка Павленко и в этом преступлении колонулся, а Генка Медведев чистосердечно признался. Глаз кражу отмел.

Иконникову большой разницы не было, вдвоем совершено разбойное нападение или втроем. Доказано главное - преступление совершили они.

Робку недавно увезли из КПЗ. Он ни в одном преступлении не признался. Следователь прокуратуры жать на Робку не стал. Пусть суд устанавливает, кто с кем совершил разбой и кражу.

После допроса Глаза завели в кабинет начальника милиции. Начальник милиции сидел за столом, за другим - Бородин. Около окна стоял прокурор района и курил.

- Ну как, Колька, твое здоровье? - улыбнулся прокурор.

- Как здоровье? Вы лучше скажите, что Колесову будет?

- Колесову дали строгий выговор за то, что он тебя не убил.- Прокурор беззлобно рассмеялся.

Глаза после такого ответа передернуло. Он решил кинуться на прокурора и схватить его зубами за глотку.

Еще секунда - Глаз напрягся, готовясь к прыжку, - но прокурор опять улыбнулся:

- Дак как твое здоровье?

Улыбка прокурора и повторный вопрос о здоровье растопили ярость Глаза. Он расслабился, обложил Колесова матом, но на вопрос отвечать не стал.

Иконников Глаза несколько раз допросил, запротоколировал и на закрытие дела пригласил защитника Барсукову. В прошлый суд она его защищала. Глаз сел за стол.

- Давай посмотрим дело, - сказала Лидия Васильевна.

- Я сам буду листать.

Иконников за защитника ответил:

- Нет, Коля, дела в руки тебе не дадим. Еще порвешь какие-нибудь листы. Садись рядом с Лидией Васильевной и смотри.

Глаз подсел к ней, и она стала быстро листать.

- Помедленнее, я и двух строчек не успеваю прочитать.

- Можно помедленнее.

- Хорош. Не хочу больше. Галопом по Европам. Если б я сам полистал да почитал там, где мне интересно, тогда другое дело. А так, - Глаз фыркнул, что от этого проку. В деле есть показания заключенных, которые видели, как я с этапа бежал?

- Что ты за побег переживаешь, - сказал Иконников, - когда я буду составлять обвинительное заключение, то напишу о нем только одну строчку. Не повлияет побег на приговор.

- Следователь особого отдела Эмиргалиев это же говорил. Я хочу, повторяю вам, чтоб наказали Колесова. Почему он стрелял в малолетку? Пусть перед судом отвечает.

Защитник молчала. Глаз посмотрел на нее, потом на Иконникова и сказал:

- Не буду дело смотреть. Я согласен со следствием. Давайте распишусь.

Закрытие дела Глаз подписал. Со следствием - согласен. На этот раз уголовный розыск сработал четко, и претензий у него не было. Вот только Колесова выгородили. И защитником Глаз недоволен. Сидит, как пешка, и Иконникову поддакивает. Дела почитать не дает. Будто не защищать, а обвинять берется. И Глаз сказал:

- Я не хочу, чтоб вы меня защищали. Что от вас толку.

- А какой тебе толк нужен? - спросила она, улыбнувшись.

- Толк нужен. Мне тогда три года дали, и зачем вы меня защищали? Если б вас не было, больше б не дали. Я отказываюсь от вас. Я возьму защитника из Тюмени.

- Что ж, твое дело. Ты вправе брать любого защитника. Хоть из Москвы.

Мент повел Глаза в камеру обнявши. Он боялся, чтоб Глаз не ломанулся, когда будут мимо выхода проходить. Пока мент вел его по коридорам, Глаз шарил в карманах его кителя прямо на виду у посетителей. Он вытащил у него пачку "Беломора" и с ней зашел в камеру. Угостил зеков.

В камере сидел пожилой мужчина. Он много забавных историй знал. Сейчас мужчина рассказывал о лошади по кличке Серко.

- Ну до того Серко умный был, что половина колхозников его сахаром угощала. У Серко был номер, с которым бы ему в цирке выступать. Частенько по утрам, перед работой, конюх этот номер колхозникам показывал. "Серко, говорил он, - пойдешь в коммунизм?" Серко вставал на дыбы, мотал головой, храпел, рыл копытом землю, но в коммунизм идти не хотел.

В камере была интересная личность - рецидивист Никита. Из пятидесяти лет он около половины просидел в лагерях и чего только о зонах не рассказывал. Заговорили об Александре Матросове.

- Прежде чем базарить об Александре Матросове, надо знать, кто он был. Он в зоне сидел, на малолетке. В Уфе. Его там страшно зашибали. Вон спросите у Глаза, как на малолетках ушибают. Там все на кулаке держится. Так вот, Сашу в зоне били по-черному. Он с полов не слазил. И рад был, когда на фронт попал. Я с ним в одной зоне не был. Но кент мой, Спелый, с ним вместе в Уфе сидел. И он рассказывал, как опустили в зоне пацана. Вас бы вот с годик-другой подуплить, а потом отправить на фронт и отдать приказ уничтожить дот. А ведь как получается: парня били в зоне, а потом, когда он совершил подвиг, эту зону, где у него здоровье отнимали, назвали его именем. Уфимская малолетка имени Александра Матросова *. Знаешь, Глаз, эту зону?

- Знаю,- ответил он,- я в Одляне сидел, а Матросова от нас недалеко была. Она показательная. У нас кулак сильный был, а в матросовской, говорят, еще сильнее.

Однажды, когда заключенных повели на оправку, Глаз увидел в конвое старшего лейтенанта Колесова. Глаз шел последним. За ним следовал Колесов. Глаз обернулся.

- Я думал, по тебе панихиду справляют. Живучий ты, падла.

Колесов дождался, пока заключенные зашли в камеру, и дернул Глаза за руку.

- Стой! Ты, сволочь, если будешь так говорить, я тебя,- он судорожно схватился за кобуру, расстегнул ее, но вытаскивать пистолет не стал,пристрелю.

Глаз зашел в камеру и подумал: "Вот сука, даже обругать его, козла, нельзя. Псих он, что ли? Еще и правда пристрелит".

На этап Глаза повезли в наручниках, опять спаренным с заключенным. Два часа утомительной езды в душном "Столыпине" - и Глаз в тюменской тюрьме.

⇐ Предыдущая 14 15 16 17 181920 21 22 23 Следующая ⇒