Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Примечания 4 страница



— Я справлюсь.

Как ему это удалось, этого я не пойму никогда. На подъем у нас ушел почти час. К тому моменту, когда он уже лежал на уступе с побелевшим лицом и весь в поту, я чувствовала себя так, словно сама пробежала путь от Марафона до Афин, к тому же с плохими вестями.

Немного погодя я села и посмотрела на него. Глаза его были закрыты, выглядел он ужасно, но сейчас наше убежище было залито солнечным светом, и Марк лежал, повернув лицо к солнцу и с жадностью впитывая его растущее тепло.

Я привстала на колени.

— Теперь схожу за рюкзаком, а заодно замету наши следы в хижине. А когда вернусь, разожгу костер, что бы ты ни говорил.

Веки его дрогнули.

— Не глупи.

— И не собираюсь. Но надо отделять главное от второстепенного, а для тебя сейчас самое важное — это тепло. Тебе нужно выпить чего-нибудь горячего, к тому же, чтобы заняться твоей рукой, мне понадобится горячая вода. — Я кивнула в сторону небольшой расселины в скале позади нас. — Если я разожгу в глубине этой пещерки костер из очень сухого топлива — так, чтобы дыма было поменьше, то у нас будет горячая вода. Лучше сделать это сейчас, пока маловероятно, что кто-нибудь появится поблизости.

Он снова закрыл глаза и безразлично прошептал:

— Как хочешь.

Чтобы замести следы нашего пребывания в хижине, не понадобилось много времени. Подстилку мог оставить здесь любой пастух, и, хотя какие-то подозрения по этому поводу возникнуть все-таки могли, мне очень не захотелось уносить ее отсюда — вдруг она снова понадобится Марку сегодня ночью. Я просто-напросто переворошила ее, пока не ликвидировала малейшие признаки того, что на ней недавно кто-то лежал, а затем, соорудив из веток метелку, старательно припорошила песком наши следы.

Последний быстрый взгляд на хижину — и вот я уже снова карабкалась по склону, бережно держа в руках полный котелок воды и перекинув через плечо сумку и рюкзак, до отказа набитые сушняком для костра.

Марк лежал на том же месте, где я его оставила; глаза его были закрыты. Стараясь не шуметь, я оттащила свою ношу в расселину, которая, как я и надеялась, довольно глубоко уходила в скалу.

Быстро отыскав подходящую нишу, весьма напоминавшую камин, я разложила сушняк, а когда все было готово, еще раз быстро, но внимательно оглядела окрестности. Никого, ни малейшего движения, не считая пустельги, рыскавшей вдоль края лощины. Я вернулась и, чиркнув спичкой, разожгла огонь.

Вообще-то я не специалист по разведению костров, но, имея в своем распоряжении сухие шишки и веточки вербены (а все это я предусмотрительно собрала), любой справился бы с этим делом. От первой же спички занялось пламя, пробежав сначала яркими ниточками по сухим веткам, а затем взметнувшись вверх ровными, красивыми языками. Как же замечательно было вдруг ощутить тепло — такое сильное, живительное. Котелок стал быстро нагреваться и вдруг угрожающе накренился, когда ветка под ним обуглилась и сломалась. Вода зашипела, вспениваясь у краев раскаленного металла.

Я с тревогой взглянула вверх. Дым от костра был практически невидимым — прозрачная пелена, не гуще светло-серого нейлона, скользнув вверх по склону утеса, исчезла, не успев достигнуть вершины, превращаясь в простое колебание горячего воздуха. Пусть десять минут погорит — ничего страшного не случится.

Вода в котелке шипела и пузырилась. Я накрошила остатки шоколада в кружку, залила его кипящей водой и размешала чистым прутиком. Пламя быстро угасало, оставляя после себя кучку светящейся золы. Вернув котелок на место, я отнесла Марку кружку, из которой поднимался пар.

— Сможешь это выпить?

Он с усилием повернул голову и открыл глаза.

— Что это?

Голос его звучал невнятно, едва слышно, и меня вдруг охватил настоящий ужас: не зря ли я позволила ему взобраться сюда ценой таких неимоверных усилий?

— Боже, горячее питье! Как тебе это удалось?

— Я же тебе говорила — я развела костер.

Я заметила, как в глазах его мелькнула тревога, и поняла вдруг, что он был настолько обессилен, что содержание нашего предыдущего разговора просто не дошло до него. Улыбнувшись, я опустилась на колени рядом с ним.

— Не беспокойся, костер уже потух. Лучше выпей-ка это, да поскорей. А потом я займусь твоей рукой — я специально оставила немного горячей воды.

Он взял кружку и отхлебнул обжигающей жидкости.

— Что это?

— Приготовлено по моему собственному рецепту: лечебные травы, собранные под убывающей луной в Белых горах.

— По вкусу напоминает разбавленное какао. Где ж ты его достала? — Осененный внезапной догадкой, он вдруг резко вскинул голову, и немного какао пролилось. — Они… Ламбис вернулся?

— Нет, пока нет. Это всего лишь растопленный шоколад.

— Там ведь совсем немного оставалось, я видел. А ты уже пила?

— Еще нет. Кружка-то у нас одна. Ты выпьешь, а потом и я. Давай скорее.

Он покорно повиновался, потом снова улегся на спину.

— Чудесно. Мне сразу стало лучше. Ты хороший повар, Николетта.

— Никола.

— Прости.

— Уж так и быть. А теперь, герой, скрежещи зубами, я собираюсь взглянуть на твою руку.

Я вернулась к костру, от которого осталась лишь кучка белого пепла. Выпила полную кружку горячей воды, показавшейся мне удивительно приятной на вкус, а потом вернулась к Марку с дымящимся котелком в руках, собрав все свое мужество.

Не могу сказать с уверенностью, кто из нас проявил больше решимости и силы воли в ходе последующей процедуры — Марк или я. Я очень мало что понимала в ранах и уходе за больным — да и откуда бы? — и была заранее убеждена, что при виде крови вполне могу самым позорным образом лишиться чувств. Кроме того, мне ведь придется, возможно, причинить ему боль, и одна эта мысль приводила меня в ужас. Но сделать это было необходимо. Я постаралась унять дрожь в руках и, придав своему лицу спокойное и уверенное выражение, принялась разматывать грязные клочья материи, которыми Ламбис прошлой ночью обвязал руку Марка.

— Не смотри ты так испуганно, — ободряюще заметил мой пациент. — Рана перестала кровоточить уже несколько часов назад.

— Испуганно? Я? Боже, где Ламбис раздобыл эти тряпки?

— По-моему, разорвал свою рубашку.

— Святые небеса! Да, похоже на то. А это что такое? Вроде бы листья.

— Они самые. Твои любимые лечебные травы, собранные под убывающей луной. Ламбис их отыскал; не помню, как они называются, но он клялся, что его бабушка применяла их практически при всех болезнях — от абортов до укуса змеи, так что можешь…

Он вдруг замолчал и резко втянул в себя воздух.

— Прости, но листик слегка приклеился. Держись, сейчас будет больно.

Марк не ответил, он лежал, отвернувшись в сторону, и с деланным интересом изучал скалу выше нашего уступа. Я нерешительно посмотрела на него, прикусила губу и принялась с помощью мокрой губки отделять от раны прилипшие листья и клочья материи. В конце концов мне это удалось.

Взглянув на открытую рану, я испытала потрясение, которое не выразить словами. Ведь никогда прежде я не встречалась ни с чем подобным, и при виде глубокой длинной борозды с рваными краями (такой след оставила пуля, пройдя сквозь мякоть) тошнота подступила у меня к горлу. Марку, конечно, повезло, несколько раз повезло. Не только убийца, целившийся ему в сердце, слегка промахнулся и в итоге не задел никаких жизненно важных органов, но и пуля чисто прошла насквозь, пропахав борозду около четырех дюймов в мякоти плеча. Но сначала рана показалась мне ужасной. Края ее были разомкнуты, и неровный рубец казался чрезвычайно болезненным.

Я поспешно закрыла глаза, взяла себя в руки и снова взглянула на рану. На сей раз, к моему удивлению, я смогла смотреть на нее, не испытывая при этом спазмов в желудке. Отложив грязные обмотки в сторону с глаз долой, я сосредоточилась.

Сначала надо выяснить, чистая ли рана, это главное. Высохшие пятна и запекшиеся корки крови необходимо аккуратно смыть, тогда будет видно…

Я осторожно взялась за дело. Один раз Марк непроизвольно дернулся, и я замерла с платком в руке, но он промолчал. Казалось, он неотрывно следил глазами за полетом пустельги, устремившейся вверх, к своему гнезду, расположенному над нами, И я упорно продолжала свое занятие.

Наконец рана была промыта, и я решила, что она чистая. Кожа вокруг нее была вполне нормального цвета, никаких признаков воспалительного процесса. Я осторожно ощупала пальцами область вокруг раны, следя при этом за лицом Марка. Никакой реакции, если не считать прямо-таки болезненной сосредоточенности на гнезде пустельги над нашими головами. Я замерла в нерешительности, а затем, вдруг смутно припомнив какой-то прочитанный мной приключенческий роман, склонилась и принюхалась к ране. Я уловила слабый запах кожи Марка и запах пота, вызванного недавним подъемом. Я выпрямилась и увидела, что он улыбается.

— Ну как, гангрены нет?

— Будем надеяться, — осторожно заметила я, — она ж не сразу начинается, а через несколько дней… Ах, Марк, я ведь ни черта не понимаю в этих делах, но вроде бы рана и вправду чистая. По-моему, она заживает.

Он повернул голову, чтобы взглянуть на рану.

— Выглядит вполне нормально. Теперь подсуши ее, и сойдет.

— Нормально?! Да она ужасно выглядит! Болит жутко, да?

— Такие вещи вообще не принято говорить, не знаешь разве? Ты должна держаться весело и бодро. «Ну, дружочек, все просто замечательно. А теперь поднимайтесь и можете делать своей рукой все, что угодно». Да нет, она действительно вполне сносно выглядит, и она чистая, хотя одному Господу Богу известно почему. Может, эти лекарственные травы сотворили такое чудо; порой случаются и более странные вещи. Хотя если б я был в своем уме и знал, что это старая рубашка Ламбиса, которую он не снимал с тех пор, как мы выехали из Пирея…

— Уж эти мне невежды. Это только лишний раз показывает, что получается, когда все оставляешь на милость ее величества Природы. К чему эти новомодные глупости вроде антисептики? Полежи спокойно, ладно? Я снова перевяжу тебе руку.

— Чем? Что это такое?

— Это старая нижняя юбка Николы, которую она не снимала аж от самых Афин.

— Но послушай…

— Не дергайся. Успокойся, я выстирала ее сегодня утром. И высушила, привязав, словно белый флаг перемирия, к кусту внутри расселины.

— Я же не об этом, глупышка. Но ты же не можешь перевести на меня всю свою одежду. У меня твоя кофта, а теперь еще и нижняя юбка…

— Не волнуйся. Больше я тебе ничего не отдам. Если уж на то пошло, больше мне нечем с тобой поделиться. Ну вот, так-то лучше, и рана будет оставаться сухой. Ты сам-то что ощущаешь?

— Все чудесно. Нет, честное слово, она действительно стала получше. Нет больше пульсирующей боли, только ноет противно, а уж если стану шевелить ею — адски болит.

— Ну, двигаться тебе нет нужды. Оставайся на месте и следи за склоном. А я сейчас закопаю это тряпье, а потом принесу еще воды, чтобы у нас был запас, если придется провести здесь какое-то время.

Когда я вернулась с водой и свежим сушняком и снова подготовила все для костра, было без нескольких минут восемь. Я улеглась рядом с Марком и уперлась подбородком в ладони.

— Теперь я послежу. Отдыхай.

Не сказав ни слова, он подчинился и закрыл глаза все с тем же сосредоточенно-терпеливым видом.

Я посмотрела вниз, на широко простиравшиеся голые склоны. Ничего и никого. Занималось ясное солнечное утро. А впереди нас ждал долгий-долгий день.

ГЛАВА 6

Исчезни…

Альфред Теннисон. Одиссей

Однако на деле все сложилось иначе. Не прошло и двадцати минут, как появился тот человек.

Я уловила какое-то движение далеко внизу, к юго-востоку от того места, где мы лежали. Естественно, первой моей мыслью было — это возвращается Ламбис, но затем, по мере приближения крохотной фигурки, меня вдруг поразило, что человек этот прилагает удивительно мало усилий, чтобы остаться незамеченным.

Я сощурилась, чтобы яркое солнце не слепило меня. С такого расстояния я мало что могла разглядеть, не считая того, что человек этот был одет во что-то темное — вполне возможно, это были коричневые брюки и джемпер цвета морской волны Ламбиса; но в руках у него, казалось-, не было ничего, кроме палки, и он не только совершенно открыто, не таясь, шел по лишенным растительности склонам гор, но, по-видимому, никуда не спешил, часто останавливался и озирался но сторонам, поднося руку к глазам, словно защищаясь от яркого солнца.

Когда он остановился в четвертый раз, я вдруг осознала — скорее с любопытством, нежели с опаской, — что это не Ламбис. Потом он поднял руку, и я на мгновение увидела солнечный блик, отразившийся от предмета, который он поднес к глазам. Бинокль. А затем, когда он двинулся дальше, — еще один блик, на сей раз отразившийся от «палки», которую он держал под мышкой. Это была винтовка.

Я распласталась на можжевеловых иголках, которыми был усыпан уступ; теперь я наблюдала за ним столь же напряженно, как следила бы за гремучей змеей. Сердце мое, поначалу сжавшееся от страха, теперь глухо и неровно стучало. Я несколько раз глубоко вздохнула, стараясь справиться с волнением, и перевела взгляд на Марка, лежавшего рядом.

Он лежал не шевелясь, с закрытыми глазами, все с тем же жутким выражением полнейшего бессилия на лице. Я потянулась было к нему, но тут же убрала руку. Еще будет время потревожить его, когда убийца подойдет поближе.

В том, что это именно убийца, сомневаться больше не приходилось. По мере того как человеческая фигурка, казавшаяся совсем крохотной из-за разделявшего нас расстояния, приближалась, двигаясь по открытому пространству горного склона, я заметила на голове у человека что-то красное — об этой красной повязке и говорил Ламбис, — а также мешковатые очертания критского национального костюма. Кроме того, человек явно что-то выискивал. Чуть ли не каждую минуту он останавливался, чтобы внимательно осмотреть часть горного склона с помощью своего бинокля, а один раз, свернув в сторону и продираясь сквозь заросли кипарисов, он даже вскинул винтовку к плечу…

Вот он появился из тени кипарисов рощицы и снова остановился. Теперь бинокль его был нацелен вверх… вот он повернулся в направлении уступа… пастушьей хижины… тропинки, по которой придет Ламбис…

Скользнув взглядом мимо нас и даже не остановившись, человек снова повернул свой бинокль восточнее и долго рассматривал густо поросшие деревьями склоны выше кипарисовой рощицы, где он стоял. Наконец он опустил бинокль, вскинул винтовку и начал медленно подниматься вверх по склону, пока не скрылся из вида за выступающим утесом.

Я легонько коснулась Марка:

— Ты спишь?

От моего шепота глаза его мгновенно открылись, и их выражение, когда он резко повернул голову, говорило о том, что мое осторожное движение и приглушенный тон не ускользнули от его внимания.

— Там кто-то ходит, ниже по склону, и, по-моему, это и есть твой тип. Судя по всему, он что-то ищет, и в руках у него винтовка.

— Отсюда его видно?

— В данный момент — нет.

Марк неловко перевернулся на живот и осторожно посмотрел вниз сквозь кусты можжевельника. Я прошептала ему на ухо:

— Видишь кипарисы, вон там, внизу? Рощицу позади сваленного дерева с сухой веткой, торчащей, словно олений рог? Так вот, именно оттуда он сейчас поднимается наверх. Отсюда тебе не видно, но над этим местом растут деревья, по ту сторону утеса, и там еще ущелье вроде этого, только поменьше. Кажется, я видела там водопад. — Я судорожно сглотнула. — Я… я же говорила, что он будет искать вблизи воды.

Марк, вытянув шею, старался разглядеть склоны гор выше и ниже нашего уступа.

— Скажи, это место действительно незаметно снизу? Когда мы сюда карабкались, у меня не было сил обратить на это внимание.

— Да, незаметно, по крайней мере, никому не придет в голову, что здесь есть уступ. Видны только эти кусты, и создается впечатление, что они растут в расселине скалы.

— А подъем?

— Он тоже скрыт среди зарослей кустарника внизу, рядом с фиговым деревом.

— Хм. Что ж, придется нам рискнуть. Сможешь заползти обратно в эту пещеру незаметно и без единого звука?

— Я… наверное, смогу.

— Тогда залезай туда поскорей, пока его не видно.

— Но если он поднимется сюда, он и туда заглянет; спрятаться нам негде. Здесь же так голо. — Я пожала плечами. — В любом случае я… лучше я останусь здесь. Если будет драка, лучше драться прямо здесь…

— Драка! — От гнева Марк чуть не задохнулся, — И чем же мы будем драться против его винтовки? Перочинными ножами?

— Да, понимаю, но ведь я могла бы…

— Послушай, для споров нет времени, так что спрячься там, чтоб тебя не было видно, умоляю! Я не в силах заставить тебя это сделать, но хоть раз в жизни можешь ты поступить так, как тебе говорят? Прошу тебя!

Ни разу в жизни я не видела, как у человека отвисает челюсть, но уверена, что у меня она и впрямь отвисла при этих его словах. Я просто почувствовала это, но продолжала сидеть, в оцепенении уставившись на него.

— Он ищет меня, — терпеливо объяснил Марк, с трудом сдерживая гнев. — Меня. И больше никого. Он даже не знает о твоем существовании, да и о Ламбисе тоже. В пещере ты будешь в полной безопасности. Теперь сообразила, дурочка?

— Но… он убьет тебя, — тупо пробормотала я.

— И как же ты собираешься ему помешать?! — взорвался Марк. — Желаешь сама отправиться на тот свет и составить мне компанию? Лучше заткнись и спрячься. У меня нет сил спорить.

Я повернулась, ни слова не говоря.

Но было уже слишком поздно. Едва я начала отползать назад из своего укрытия среди можжевельника, как вдруг Марк резко ухватил меня здоровой рукой и крепко сжал, не давая мне шевельнуться.

Сначала я даже не поняла, в чем дело, затем, бросив быстрый взгляд сквозь зелень, заметила красный головной убор. И почти тотчас же — так близко он теперь находился — услышала скрип его подошв по песку и щелчок отскочившего камушка.

Марк лежал неподвижно, как статуя. Вид у него был, несмотря на забинтованную руку и потрясающую бледность, удивительно угрожающий. Удивительно, если знаешь, что все его оружие состояло из складного ножика и горсти камней.

Критянин неуклонно приближался, идя вдоль тропинки, по которой ушел Ламбис. По ней он пройдет мимо небольшого поля асфоделей, чуть ниже пастушьей хижины, мимо родника, знаменующего начало подъема к нашему укрытию…

Теперь я смогла разглядеть его. Это был крепко сбитый мужчина, невысокий, но сильный на вид, с коричневато-красной кожей. И хотя рассмотреть черты его лица с такого расстояния я не могла, видно было, что у него квадратные скулы и полные губы под густыми усами. Рукава его темно-синей рубашки были закатаны, обнажая коричневые жилистые руки. Я даже разглядела алую отделку на его безрукавке и широкий пояс, за который был заткнут нож, дополнявший критский «героический» костюм.

Он снова поднял к глазам полевой бинокль. Мы лежали неподвижно, словно камни. Прошла долгая, душераздирающая минута. Лучи солнца осветили скалу, вокруг нас в жарком воздухе витали ароматы вербены, чабреца и шалфея. Ободренная нашей неподвижностью, небольшая коричневая змейка выползла из щели в скале в нескольких футах от нас, замерла на мгновение, наблюдая за нами, — в ее крохотных глазках, словно в каплях росы, переливался солнечный свет — потом скользнула в какое-то отверстие. Я едва обратила на нее внимание. Для страха просто не оставалось места: вряд ли стоило волноваться из-за какой-то маленькой коричневой змейки, когда внизу, под нами, у края альпийского луга, стоял убийца, приставив к глазам бинокль…

Движение бинокля прекратилось. Человек замер, словно гончий пес. Он увидел пастушью хижину.

Будь он из местных, ему заранее следовало бы знать о ее существовании, но, на мой взгляд, совершенно очевидно, что до сего момента он не знал о ней. Он опустил бинокль — тот повис на шнуре, привязанном вокруг его шеи, — и снова вскинул винтовку, потом, не сводя глаз с двери хижины, осторожно двинулся вперед через полянку асфоделей.

Повернув голову, я уловила вопрос в глазах Марка. Я понимала, что он имеет в виду. Уверена ли я, что замела все следы? Лихорадочно я стала перебирать все в памяти… Постель, пол, моя сумка и ее содержимое, рюкзак Марка, следы нашей трапезы, обрывки перевязочного материала с плеча Марка, корки от апельсина… Да, я уверена. Я порывисто кивнула Марку, успокаивая его.

Он поднял вверх большой палец, что означало одобрение, а затем мотнул головой в сторону расселины позади нас. На сей раз в глазах его играла улыбка. Улыбнувшись в ответ, я послушно проскользнула, на манер коричневой змейки, в тень узкой пещеры.

Расселина уходила в глубь скалы под углом к уступу, так что с того места, где я устроилась, мне были видны лишь полоска света, кусочек уступа да еще одна нога Марка — от колена и ниже.

Хоть пещера и создавала иллюзию надежного укрытия, на самом деле здесь было хуже, чем снаружи, — оттуда, по крайней мере, можно было вести наблюдение. Я замерла, прислушиваясь к толчкам собственного сердца.

Немного погодя я услышала и его. Шел он очень осторожно, но в утренней тишине шаги его гулко отдавались в горах. Они все приближались, переходя с травы на камень, с камня на песок, и вдруг, затерялись позади скалы, где их заглушило журчание ручейка…

Тишина. Такая долгая, томительная тишина; я готова была поклясться, что, пока я, не отрываясь, смотрела на узкую полоску света, солнце описало круг и тени сместились…

А затем он неожиданно оказался прямо под нашим уступом. Послышались его тихие шаги по затвердевшей пыли. Ветви фигового дерева зашуршали, когда он раздвинул их. Я увидела, как напряглись мышцы на ноге Марка.

Шуршание прекратилось. Снова послышались звуки шагов, через некоторое время и они затихли…

Мысленно я представила себе, как он стоит, приложив бинокль к глазам, и рыскает взглядом по трещинам и расселинам в поисках возможного укрытия. Возможно, как раз сейчас он заметил пещеру, в которой я скрючилась, и прикидывает, как бы к ней подобраться…

Чья-то тень скользнула, на мгновение затмив полосу света. Пустельга. Среди этого жутковатого безмолвия до меня донесся легкий шум, создаваемый птицей, подлетавшей к своему гнезду; и я по сей день готова поклясться, что слышала свист воздуха в ее перьях, когда она притормозила, опустив крылья и изготавливаясь к последнему броску. Свист и восторженное мяуканье птенцов прозвучали в этой тишине столь же пронзительно, как барабанный бой в затхлой атмосфере заунывной церковной службы.

И вновь тень закрыла на мгновение полоску света. Птенцы разом умолкли, как по команде. Под фиговым деревом хрустнула ветка.

Потом вдруг показалось, что наблюдатель двинулся прочь. Возможно, тот факт, что птица без опаски подлетела сюда, убедил его, что здесь ничего подозрительного нет; как бы то ни было, он определенно уходил отсюда. Его удаляющиеся шаги звучали все глуше и наконец совсем замерли. Пульс мой постепенно выравнивался, и я вдруг осознала, что сижу с закрытыми глазами — наверное, чтобы лучше слышать, как стихают вдали его шаги.

Наконец-то снова воцарилась тишина. Открыв глаза, я посмотрела на клин света у входа в пещеру и обнаружила, что нога Марка исчезла.

Будь я в состоянии нормально мыслить, я бы, пожалуй, предположила, что он просто отполз в сторону, чтобы лучше видеть удалявшегося критянина. Я же в ужасе воззрилась на пустой светлый проем и минуты две, показавшиеся мне вечностью, сидела словно оглушенная, пытаясь собрать воедино обрывки здравого смысла, а мое бешено разыгравшееся воображение рисовало картины одну страшнее другой, достойные фильма ужасов в трех частях… Может, на самом деле убийца никуда не уходил, может, сейчас Марк лежит с перерезанным горлом и смотрит невидящими глазами в небо, в то время как убийца поджидает меня у входа в пещеру, держа нож наготове…

Однако в конце концов верх одержали остатки мужества и здравого смысла. У этого человека была винтовка, и, как бы ни был беспомощен Марк, вряд ли критянину удалось бы застрелить, или заколоть, или придушить его без единого звука…

Я вытянула шею, но не увидела ничего, кроме примятого кустика декоративного шалфея с лиловыми цветками и ароматными серыми листиками, на том месте, где лежал Марк. И ничего не слышно, кроме едва уловимого шороха…

Змея!.. Как же я не догадалась… Вот в чем дело. Его укусила змея! С ужасающей быстротой перед глазами моими возникла новая картина: Марк, умерший в страшных мучениях (но не издав ни звука), лежит с почерневшим лицом, устремив невидящий взгляд в небо…

Если б я сама не взглянула поскорей на небо, то, наверное, сошла бы с ума. Я поползла вперед, к выходу из пещеры, улеглась ничком, а потом огляделась по сторонам.

Марк не валялся замертво, и лицо его не почернело. Напротив, оно было совершенно белым, и он стоял на ногах, судя по всему собираясь слезть вниз с уступа и преследовать убийцу. Последний ничем не выдавал себя. Марк как раз раздвигал побеги жимолости, загораживавшие вход на уступ.

— Марк!

Он обернулся резко, словно от удара.

Я стрелой метнулась к нему и, ухватив за здоровую руку, в бешенстве прошептала:

— И куда же ты собрался?

Он ответил с каким-то безрассудным отчаянием:

— Он ушел вдоль склона. Я хочу узнать, куда он идет. Если я выслежу его, он, наверное, приведет меня к Колину.

Я только что пережила сильнейший испуг и все еще испытывала неловкость по этому поводу. А посему в данный момент мне было трудно собраться с мыслями.

— Ты хочешь сказать, что собрался попросту уйти и оставить меня здесь одну?

Он вроде бы смутился; вопрос явно показался ему неуместным, впрочем, так оно и было.

— Ты же в полной безопасности.

— Думаешь, меня больше ничего не волнует? Думаешь, мне безразлично, что с тобой…

Я внезапно осеклась. Впрочем, все было очевидно и без слов. В любом случае он меня не слушал. Я заметила все так же сердито, поскольку была зла на себя:

— Ну и как далеко ты рассчитывал уйти? Есть у тебя хоть крупица здравого смысла? Ты не прошел бы и ста ярдов!

— Я должен попытаться.

— Но ты не в состоянии!

Я судорожно сглотнула, сознавая, что мне не хочется больше ничего говорить. Ох, лучше бы мне до конца жизни не покидать этого укрытия на уступе скалы… Но должен же человек сохранять остатки самолюбия.

— Я сама пойду, — осипшим голосом проговорила я. — Я смогу держаться незаметно…

— Ты рехнулась?

Теперь настал его черед прийти в ярость — как я понимала, скорее от собственной беспомощности, чем от моих слов. Тот факт, что беседа наша велась свистящим шепотом, ничуть не умалял ее убедительности. Мы свирепо уставились друг на друга.

— У тебя не хватает даже… — начал было он, но вдруг замолчал, и я заметила, как изменилось его лицо.

Отразившееся на нем облегчение было столь очевидным и сильным, что, казалось, вмиг изгладило следы страданий и тревог; он улыбнулся, чуть ли не весело. Я резко обернулась, чтобы понять, куда он смотрит.

Какой-то человек легко спрыгнул с груды камней выше той небольшой площадки, где стояла хижина, и осторожно пробирался между кустиками асфоделей. Коричневые брюки, темно-синяя кофта, непокрытая голова… Да это Ламбис! Ламбис, следящий за наблюдателем, идущий вслед за ним к Колину…

Через несколько мгновений он тоже обогнул подножие отвесной скалы и скрылся из виду.

Прошел, наверное, час. Мы с Марком ждали, не сводя глаз со склона, когда увидели наконец, что Ламбис возвращается. Он шел медленно, устало и вот остановился у края цветочной поляны и, подняв голову, посмотрел вверх, в направлении скал, где мы лежали. Из его поведения явствовало, что он один, поэтому Марк помахал ему рукой, показывая, где мы, а я стала поспешно спускаться вниз, чтобы встретить его на узкой тропинке над родником. В руках у него ничего не было. Я догадалась, что он запрятал куда-нибудь все, что принес, чтобы проследить за критянином.

— Он ушел, — с трудом переводя дыхание, сказал Ламбис по-гречески. — Дальше есть еще одно ущелье, откуда вниз стекает речка. Там полно деревьев, и прекрасно можно укрыться. Там я его и потерял.

— Он направлялся к подножию горы вдоль ущелья? — быстро спросила я. — Наверное, оттуда тоже можно попасть в Агиос-Георгиос. Вообще-то я не знаю, куда еще оттуда можно попасть. Ты не заметил?

Грек отрицательно покачал головой, потом провел тыльной стороной ладони по лбу. Он выглядел усталым и сильно вспотел. Он говорил на своем родном языке, словно был слишком измотан, чтобы сделать над собой усилие и говорить по-английски, и я отвечала ему на том же языке, однако он, казалось, даже не заметил этого.

— Нет. Я не мог подойти к нему слишком близко, ты ж понимаешь, так что следить за ним было нелегко. Я потерял его среди этих камней и кустов. Возможно, он выбрался наверх из ущелья и пошел дальше на восток, а может, в сторону деревни. Послушай, я должен поговорить с Марком. Он забрался туда, наверх?

— Да. Я помогла. Ему гораздо лучше. А что насчет Колина?

— А? Да нет, ничего. Его там не оказалось. Он не появлялся на яхте.

Он говорил так, словно мысли его были заняты чем-то другим. На меня он почти не смотрел, не сводил глаз со скалы, где лежал Марк. Он снова вытер пот с лица и сделал движение вперед, точно стремился пройти мимо меня без дальнейших разговоров.

Я поймала его за рукав, охваченная внезапным предчувствием.

— Ламбис! Ты говоришь мне правду?

Он остановился и повернулся ко мне. Прошло, казалось, две или три секунды, прежде чем глаза его остановились на мне.



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.