Сергей Лукьяненко 17 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 17 из 24Следующая ⇒

направлении. Но теперь они сбились в более-менее

неподвижную кучку и, белозубо улыбаясь, разноголосо

завопили:

- Травствуйте!

- Здравствуйте!

- Здрасте!

- Сраствуйте! И

даже:

- Расте!

Самая маленькая девочка не в лад, но зато

более чисто пискнула:

- Привет!

Я выдавил немного натужную улыбку и

воскликнул:

- Привет! Здравствуйте!

Видимо, ритуал знакомства был исполнен, и дети

тут же разлетелись в разные стороны. Девушка осталась

стоять, видимо, дожидаясь меня. Я подошел ближе.

- Здравствуйте! - на чистом русском, хотя и с

акцентом, произнесла негритянка. - Мы вам не

мешаем? Своим гвалтом?

- Нет, нет, ничего, - запротестовал я. - Дети! Как

могут дети мешать, очень люблю детей!

- Ох, это не дети, это ироды. - Девушка

картинно утерла со лба несуществующий пот и

засмеялась. - Маша. Марианна Сейласи.

- Кирилл.

- Они с Берега Слоновой Кости, - чуть

приглушив голос, сказала Марианна. - Неделя как

приехали.

- А! - Я сообразил, что, по мнению девушки,

должен был что-то понять. - Ясно. Ну как им

Москва?

- В восторге, конечно. Мы сейчас с ними пели

песенку про Москву. Вы знаете французский?

- Так это французский был? - удивился я. -Ну...

чуть-чуть понимаю, да. «Всем своим друзьям, всем

своим друзьям!» Хорошая песня.

Марианна кивнула. Покосилась на

подопечных.

- Нам пора. До свидания, Кирилл! Дети, раз-

два-три!

- Тосвидань!

- Досведанья!

- До свидания!

- Дозьвидьянья!

И только самая маленькая девочка опять

выделилась, четко сказала:

- Пока!

Я решил, что эта девочка если и не самая

способная к языкам, то явно самая сообразительная.

Процессия удалилась в сторону моей башни, а я все

еще стоял, с любопытством глядя вслед.

Туристы? С Берега Слоновой Кости? Да уж...

Беженцы? Вот это более вероятно.

Только что это за Россия и Москва, где

принимают беженцев из самых задрипанных

африканских стран?

Все интереснее и интереснее.

В задумчивости я двинулся дальше. Попадись

мне теперь навстречу компания из старых японцев или

беременных полинезиек, я бы уже не удивился. Но больше

встреч не было. Зато тропинка из натоптанной

превратилась в утрамбованную, потом - в вымощенную

камнем, а еще метров через сто - в асфальтированную

дорожку. Вдоль нее то тут, то там стояли фонари на

невысоких столбиках. Грубоватые, чугунные, но с

чистыми и целыми стеклами.

Да уж. Это не моя Москва.

А потом я вышел к дороге - ровной, двурядной,

бетонной полосе. От парка ее отгораживала невысокая,

по пояс, изгородь из металлической сетки, похоже,

чтобы зверюшки не попадали под машины.

С другой стороны шли рядком бетонные столбики вроде тех,

что устраивают на горных дорогах. Для людей в

изгороди была калитка на щеколде, за которой

пешеходная «зебра» вела через дорогу к

маленькой, чистенькой асфальтированной

площадке: зеленые деревянные скамеечки,

массивные каменные урны, парапет с вертящейся на

подставке смотровой трубой. Нормальная обзорная

площадка. Я такие видел. Только не в России.

Как завороженный я открыл калитку, вышел,

аккуратно закрыл дверцу за собой, перешел через дорогу

(машин не было, хотя откуда-то издалека доносился

удаляющийся гул).

Сразу за площадкой был обрыв. И - Москва.

Что это за место? Воробьевы горы? Да нет, не

похоже... скорее... я сориентировался по шпилю

Останкинской башни и четкому силуэту Кремля.

Провалиться мне на этом самом месте, сверзиться с

холма (а ничего так себе холмик!) в текущую метрах в

двадцати внизу речушку - я стою ровно там, где стоял

бы, проделав этот путь в нашем мире! То есть в районе

станции метро «Алексеевская».

Несуразица!

Ну, что разброса между географическим

положением моей башни в двух мирах нет, так это ничего.

Видимо, случается.

Страннее другое. Москва здесь местами все-таки похожа

на мою Москву.

Но при этом рельеф местности кардинально отличается.

Скажете, чему удивляться, если кое-где и воздух для дыхания негоден,

и луны на небе нет? А вот тому и удивляться! Как мог

на совершенно другой местности вырости почти такой же

город? Воткнуть в центр Москвы здоровенные холмы - и

при этом получить Кремль и Останкинскую башню, такие

же и на тех же местах?

Не могло такого быть! С какого перепугу

Дмитрий Донской велел бы строить Кремль, главную

крепость княжества, под такими холмами, фактически

- под горой? Вот тут бы, где я стою, и возвел, на страх

всему татаро-монгольскому игу.

Да и Брежнев не с молодых лет в благодушном

маразме пребывал. Во всем мире помпезные телевышки

ставят на холмах, если уж те случились в столице.

Нет, странно это...

Бросив гадать, я подошел к смотровой трубе.

Интересно, это какой тип? Бывают такие, где блокируется

движение, пока не бросишь монетку. Смотри себе в одну

точку, пока не надоест... А есть и более суровые, там

сама подзорная труба перекрывается изнутри

заслонкой.

Эта труба оказалась совершенно бесплатной.

В ней даже щели для монетки не было предусмотрено. Я

приник к окуляру и стал жадно обозревать город.

Кремль. Вроде бы совершенно обычный. Так...

что там у нас на башнях... ну-ка, ну-ка...

Звезды. Красные, рубиновые. Что ж, начинает

вырисовываться рабочая гипотеза... Я поискал

государственный флаг - и гипотеза была стерта.

Бело-сине-красный. «БеСиК», как

запоминают цвета полос ленивые школьники. Никаких

красных полотнищ с серпами и молотами.

Даже жаль! Я уж было решил, что оказался в

какой-то коммунистической утопии, выжившей

вопреки всей исторической логике.

Так, смотрим дальше. Манежная площадь... это

что же, она у нас вся зелененькая, с цветниками и

зонтиками летних кафе, и это в самом центре города?

Так-так... Где у нас... ну, допустим, памятник Петру

Первому, бывший при рождении памятником Колумбу? Я

поводил трубой по Москва-реке и ничего ужасного не

обнаружил. А где «Шашлык»? Я нашел Тишинскую

площадь. И даже на мгновение оторвался от окуляра,

чтобы посмотреть в небо и с чувством сказать:

- Спасибо тебе, Господи!

Эта Москва явно начинала мне нравиться!

Мой взгляд жадно бегал по знакомым с

детства московским улицам. Бот Большой театр. Все в

порядке. Вот ЦУМ, тоже... Нет, не тоже! Верхний этаж -

все сплошное стекло, что-то вроде ресторана с обзорной

площадкой. Василий Блаженный на месте. А это что за

церковь? Явно старая. Но в моем мире на месте этой

церкви какое-то уродливое министерство...

Нет, так я далеко не уйду. Я перестал искать

какие-то знаковые здания, а стал разглядывать

центральные улицы.

Вскоре выявились основные отличия. Больше

старых зданий: и церквей, и дворцов, и просто

старинных домов в центре. Но немало и того, что принято

называть сталинской архитектурой. Новостройки если и

есть, то вписаны в общий ансамбль. При этом окраины в

общем-то не сильно изменились. Полным-полно спальных

районов с простенькими панельными домами... разве

что зелени побольше и с дорогами получше, всюду

какие-то крошечные парки и неожиданные развязки, не то

чтобы нью-йоркского размаха, но солидные. Машин

много, пробок меньше. Очень часто попадаются

бульвары и пешеходные улочки. В общем, на

воплощение коммунистической мечты не тянет, но в

целом очень симпатично.

Вздохнув, я отпустил трубу. Достал

сигареты,закурил.

Как-то нескладно. Что мы все-таки будем

делать с холмом? Город, который я видел, словно бы

игнорировал вздыбившийся почти в центре холм...

вздыбившийся?

Я снова приник к окуляру. И стал изучать

окрестности холма.

Да, так оно и было. Холм, на котором я

стоял, был словно выдвинут из земли чудовищной

силой. Выдвинут, вырван, выброшен вверх. И

относительно недавно - город залечил раны,

оборванные улицы либо изогнулись, обходя

преграду, либо закончились в явно

непредусмотренных архитектором местах. Даже

было заметно, что какие-то здания вблизи холма

отреставрированы, а другие слишком новые,

построенные уже после катаклизма. На месте руин?

Вероятно, да.

А речушка, протекающая под холмом? Яуза?

Нет, расстояние не то. Видимо, в моем мире этой реки

нет совсем.

- Землетрясение, - сказал я. - Наверное.

В том-то и дело, что «наверное». Не слыхал я

про землетрясения такой силы, чтобы поднять из земли

такой огромный участок, опоясать его оврагом, пустить

новую реку по периметру.

Может быть, градостроители тренировались?

Готовились к переносу сибирских рек на юг, вот и

соорудили в центре Москвы парк. Тоже гипотеза ничуть

не хуже других.

Все, дальше гадать непродуктивно. Надо

спускаться с холма, очевидно - по дороге. Идти в город и

там уже выяснять, куда я попал и что здесь происходит.

Но топать с холма пешком мне не пришлось. С

шоссе донеслось натужное гудение мотора. Через минуту

к площадке из-за деревьев, скрывающих поворот,

выкатил автобус. Короткий, двухдверный, при этом с

высоким салоном и огромным, на всю кабину водителя,

так что было видно даже его ноги на педалях, лобовым

стеклом! Модель совершенно незнакомая, но в целом

дизайн автобуса «зализанный», старомодный... и

какой-то русский. Не знаю, почему я так решил. Но как

отличаешь обычно стиль французских

автомобилей от немецких, японских от американских - так и здесь было

что-то, беззвучно сигналящее: «Я свой, местный,

здесь сделан». Кстати, из всех наших машин такое

ощущение «своего» у меня вызывали разве что «Нива»

и «Победа».

Автобус плавно остановился напротив

площадки. Открылись двери, вышли с десяток человек.

На этот раз негров не было, все русские или по крайней

мере европейцы. Каждый словно считал своим долгом

вежливо мне улыбнуться, а старичок с тростью и в

костюме слегка прикоснулся к светлой соломенной

шляпе.

Шляпа меня доконала. Не принято в Москве

носить соломенные шляпы. Даже в жару. Даже

старичкам, если они еще не впали в маразм.

Еще у всех были в руках букетики. У

некоторых розы, у других гвоздики и тюльпаны. И все

букетики - из четного количества цветов. Куда же они

направляются? Что там, на вершине холма, куда я не

удосужился подняться? Кладбище? Мемориал?

Усыпальница местного вождя?

Автобус очень негромко, вежливо прогудел.

Водитель из-за своего стекла помахал мне рукой:

«Едешь?»

Оставив сомнения, я быстро поднялся в

автобус. Салон был абсолютно пуст. Видимо, все ехали

до этой площадки... чтобы потом, через лес, пойти

куда-то с цветами.

Я прошел по салону. Опять же все как-то

немного старомодно, не характерно для мира,

который на тридцать пять лет нас опережает, но при

этом все уютно и хорошо - потертая, но чистая и нигде не

прорванная или порезанная обивка кресел из коричневого

кожзаменителя, пузатые плафоны на потолке, ярко

сверкающие медные таблички: «Места для детей», «Места

для инвалидов», «Места для дам в положении», «Места

для уставших». Табличка про дам в положении

окончательно убедила меня, что дело не в победе

коммунизма на одной шестой части света. А вот табличка

про места для уставших -снова заставила сомневаться.

Черт возьми, что это за мир? В тетрадке,

которую я бегло пролистал перед выходом, среди

пяти обитаемых миров ничего подобного не было.

Земля-два - моя Земля, Земля-три - там расположен

Кимгим и тысячи других городов-государств, там нет

нефти и развитие техники заторможено. Земля-

четыре - Антик, очень странный мир (как будто есть

не странные), вот уже тысячи лет застывший на

античном уровне развития - зато выработавший

уровень античности до предела, до блистательного

уровня, до гениальных в своей простоте

механизмов, странных общественных

взаимоотношений (рабство разрешено, но у рабов есть

законное право на восстание, которое можно реализовать

два раза в году - бунтовщикам будет выдано оружие и дана

возможность начать бунт, у власти - останется возможность

защищаться). Земля-четыре - жесткая тео-кратия, какая-то

извращенная, слегка болезненная версия христианства,

развитые биотехнологии при подчеркнутом игнорировании

электричества, власти знают про функционалов и пытаются их выслеживать.

Земля-пять - мир в целом дружелюбный и симпатичный, по

развитию даже опережающий Кимгим и близкий к выходу в

космос, но с одной-единственной особенностью,

превратившей социальный строй в хитрый ребус

-сексуальное влечение у местных возникает лишь раз в

году, весной, как у животных.

Так на что же я напоролся? На Аркан? Или на

Землю-первую?

Я остановился у кабины водителя - со стороны

пассажиров ее отделяла невысокая стеклянная

перегородочка, над которой виднелась коротко стриженная

голова. Водитель на меня не оглядывался, внимательно

следил за дорогой. Кстати, ехали мы не вниз. Ехали мы

спирально вверх по холму, медленно его огибая, - сейчас

мы были где-то в районе Садового... проехали бы мимо

Склифа...

На стекле, отгораживающем кабину, как я и

рассчитывал, оказалось несколько табличек. Одна -медная,

завода-изготовителя. Из нее следовало, что я еду в

автобусе марки «ЩАЗ», выпущенном на Щукинском

автомобильном заводе в 1963 году. Ничего себе, такая

древность - а поддерживают в хорошем состоянии! Еще из

двух листков, закрепленных в пластиковых держателях, я

прочитал правила пользования автобусом (почти ничего

не-обычного, кроме немного витиеватого тона и первой

фразы: «Дорогие пассажиры! В автобусах Москвы

считается хорошим тоном по возможности

оплачивать свой проезд...», и рассмотрел карту-схему

движения «Маршрут Памятный». Москва на ней, к

сожалению, была представлена лишь фрагментом.

Но теперь я знал, что нахожусь на холме подозрительно

ровных очертаний - словно воткнули в землю гигантский

циркуль и прочертили, пробороздили в земле половинку

круга диаметром в четыре километра. Моя башня стояла

совсем рядом с той точкой, где крепился бы этот

циркуль. Привычные в целом московские улицы

изгибались вокруг холма - будто в сетку из мягкой

проволоки уронили тяжелое ядро, порвавшее и

искривившее все вокруг себя. Холм был весь

заштрихован зеленым и подписан «Холм Памяти».

Тут что-то произошло. Совсем недавно... я

повнимательнее глянул на проносящиеся слева от

автобуса деревья. Максимум полвека назад

произошел катаклизм, после которого этот холм

засадили деревьями и создали парк. В память жертв?

Похоже.

Автобус тем временем миновал еще две

обзорные площадки, на которых никого не оказалось.

Водитель каждый раз поглядывал на меня, но я качал

головой. Дорога, судя по карте, должна была свернуть

в лес - и привести меня обратно, почти к самой башне.

Там, на основании полукруга, находилась конечная точка

маршрута. И, видимо, еще одна обзорная площадка,

ориентированная куда-то в сторону Преображенской

площади.

Все так и получилось. Автобус свернул,

некоторое время мчался по дороге через парк (ветви

деревьев почти смыкались над головой). Навстречу нам

проехал еще один точно такой же автобус, набитый

битком. Водители просигналили друг другу.

А потом автобус выскочил на обзорную

площадку - большую, не чета первой, выложенную

каменными плитами. Тут были и навесы от солнца, и

автостоянка (два автобуса, десяток легковушек), и

ресторанчик со столиками внутри и на улице, и

небольшая деревянная часовенка - легкая, светлая, с

сияющим позолотой крестом. И высокая стела красного

гранита на самом краю обрыва рядом с кирпичными

руинами какого-то маленького здания. На черной плите

перед стелой пестрым красочным ворохом лежали

цветы.

- Приехали, - глуша мотор, сказал водитель. -

Стоянка полчаса. Если спешите - вон тот,

синенький, скоро поедет.

Он улыбнулся белозубой улыбкой здорового,

никогда не курившего, регулярно чистящего зубы и

посещающего стоматолога человека. Мой ровесник,

кажется чуть простоватым, но симпатичным

человеком. На руке обручальное кольцо, за круглый

циферблат спидометра заткнуто маленькое цветное фото

женщины с ребенком на руках.

- Спасибо, - от души поблагодарил я. - Я

тут... побуду некоторое время.

Выйдя из автобуса, я тут же двинулся к

монументу... а точнее - к кирпичным руинам. Что-то они

мне напоминали.

Что-то до боли знакомое.

19.

Страх бывает разный. Не верьте тем, кто

говорит, что страшнее всего - неведомая, непонятная,

таящаяся невесть где опасность. Страшнее всего вещи

зримые и грубые - холодная сталь клинка у горла,

бесконечная тьма внутри пистолетного ствола, тяжелый

запах навалившегося зверя, врывающаяся в горло

соленая вода, отозвавшийся хрустом на шаг дощатый

мостик через пропасть.

И только потом будет место для слов «я не

люблю тебя» и «надо оперировать», для чего-то

сопящего и ворочающегося в темноте, для кладбища в

грозовую ночь, для первого прыжка с парашютом, для

угроз «мы тебя еще найдем, да?».

Настоящий страх рельефен, четок и

задействует тебя полностью. Ты его видишь, слышишь,

обоняешь и осязаешь. Ты можешь его попробовать на

вкус.

Пистолетный ствол пахнет порохом и имеет вкус

железа. Треснувшая доска воняет гнилью.

Натянувшаяся пт птраха кпжа на гпрпе шуршит, когда

ее касается лезвие. Страху нужны все твои органы

чувств до единого. Если у тебя есть шестое чувство -

страх и его возьмет в оборот.

Так что мне еще повезло. Я стоял у монумента

и смотрел на руины - до боли знакомые руины башенки.

Точно такой же, как моя, прячущаяся среди деревьев

метрах в ста. Даже кусочек барельефа сохранился - кролик в клетке и

тянущаяся к нему детская рука. Кирпичные стены

обуглены и будто оплавлены, ни одного острого угла,

словно кусочек рафинада, на мгновение опущенный в

кипяток.

Это была уничтоженная функция.

Я медленно перевел взгляд на стелу, на гору

цветов, на черный мрамор плиты и бронзовую доску с

надписью:

«Памяти Московского метеорита, упавшего на

Землю 17 мая 1919 года. Вечная благодарность

москвичей ученым-астрономам и лично тов. Кулику,

заметившим приближение небесного тела и вовремя

предупредившим горожан об опасности! Вечная память

товарищам, погибшим при катаклизме!»

Чуть ниже, почему-то уже не на доске, а

просто на мраморе, была еще одна надпись:

отдельными бронзовыми буквами:

«ПРИ ПАДЕНИИ МОСКОВСКОГО

МЕТЕОРИТА ПОГИБЛО ТРИСТА ЧЕТЫРНАДЦАТЬ

МОСКВИЧЕЙ».

Нет, конечно, цифра немаленькая. Но по всем

понятиям она должна была быть в десятки, если не в

сотни раз выше. Даже учитывая, что в девятнадцатом

году это место и Москвой-то считалось весьма условно...

так, дальняя окраина города. Молодец товарищ Кулик и

его коллеги. Надо же, в девятнадцатом году заметить

приближение метеора, вычислить точку падения,

предупредить людей и уговорить их эвакуироваться...

Неужели этого события было достаточно, чтобы

история пошла другим путем? Чтобы Советская Россия

развилась во что-то вполне цивилизованное,

дружелюбное, человеческое? Почему же тогда наш

метеор мимо пролетел?

- Да, - задумчиво сказали за спиной. -

Пятьдесят два года прошло... не шутка.

Я кивнул, предпочитая не вступать в разговор.

Но через мгновение до меня дошло.

- Сколько вы сказали? - спросил я,

оборачиваясь.

За мной стоял дедок - тот самый, из автобуса,

с тростью и в соломенной шляпе.

- Пятьдесят два года назад, - повторил он.

Так, понятно. Это не Аркан, увы... Это его

антипод. Мир, где время отстает от нашего. Я открыл

новый населенный мир.

Ура? Ура! И тут меня скрутил приступ

подозрительности:

- Вы дошли сюда раньше меня? Через лес,

пешком?

- Так мы же напрямки. - Старичок улыбнулся. -

Пока вы кругаля в автобусе-то давали... а мы напрямки,

через лес, тропочками... Я каждый месяц сюда езжу, все

пути знаю. Двадцать минут- и тут.

- Каждый месяц? У вас кто-то погиб здесь?

- Господь миловал. - Старик перекрестился. -Но

как все это было - помню прекрасно. Да... помню.

Присядем, может быть?

Он вытянул руку с тростью, указывая на столики

кафе. Странное дело, пальцем ткнуть - было бы

невежливо. А тростью указать - чуть ли не

изысканный жест. Может, это еще с обезьян пошло? «Не

тычь пальцем, ты же предок человека и освоил орудия

труда! Возьми палку!»

- Да... Но... - Я заколебался. В транспорте-то у

них проезд условно бесплатный...

- Не при деньгах, молодой человек? - Старик

улыбнулся. - Позвольте угостить вас кружкой пива.

Пить после прогулки и впрямь хотелось.

- Мне не совсем удобно, - промямлил я.

- Пойдемте, юноша, пойдемте. - Старик

пристукнул тростью по камням. - Я вовсе не старый

извращенец, норовящий познакомиться с

мальчиком. И не алкоголик, травящий байки за

выпивку. Ну!

Я смирился. В стариковской настойчивости было

что-то одновременно комичное и трогательное. Конечно, за

извращенца или алкоголика я его не принимал. А вот за

любителя поговорить, рассказать о самом главном

приключении в жизни...

Мы уселись под бежевым зонтиком, на ткани

которого был напечатан странно знакомый

очертаниями логотип: «Квас-Спас». Столик был

основательный, алюминиевый, а вот стулья легкие,

пластиковые, но с заботливо постеленными

подушечками из яркой синтетической ткани. Подошел

официант - совсем молодой парнишка. Чернокожий.

- Здравствуйте, Кир Саныч, - сказал он

старику, улыбаясь. Не менее широко и дружелюбно

он улыбнулся мне: - Здравствуйте.

- Добрый день, - сказал я. Парень вызывал

невольную симпатию, сразу хотелось что-нибудь у него

заказать.

- Здравствуй, Роман. - Старик снял шляпу,

аккуратно пристроил ее на свободном стуле. Трость

почему-то прислонил к столу, хотя естественно было бы

повесить ее на спинку стула. - Нам, пожалуйста, по

кружке пива. «Московского черного». Нет, пожалуй,

юноше - «Яузского золотого», ему жарко. И к пиву как

положено. Да, твоя матушка пирожки пекла?

- Уже ставит в духовку. - Негр Роман прямо-таки

расцвел в улыбке.

- Матушке от меня привет, а нам - пирожки,

-решил старик. Когда официант отошел, повернулся ко

мне и заговорщицки произнес: - В это трудно поверить,

но лучшие в Москве пирожки с капустой печет его мать.

Которая капусту увидела, только в Союз приехав!

Значит, все-таки Союз...

- Удивительно, - сказал я, имея в виду вовсе не

кулинарные таланты чернокожей иммигрантки.

- Давайте знакомиться, - продолжал старик.

-Кирилл Александрович.

- Кирилл. Кирилл Данилович.

- Тезка! Очень приятно.

Летняя стойка с пивными кранами и высокими

разноцветными стеклянными конусами -неужели сироп

для газировки? - стояла перед входом в ресторанчик.

Официант быстро вернулся с двумя кружками пива.

Неуловимым движением обронил перед нами на столик

картонные кружочки,следом опустил запотевшие кружки с пивом.

Старику - чернейший портер с густой шапкой пены. Мне -

золотистое, светлое, но без той нездоровой бледности, что

отмечает всякие мексиканские и южноамериканские

сорта.

Пиво оказалось хорошим. Прохладным,

легким, без кислого привкуса.

Следом за пивом были принесены орешки

нескольких сортов, тарелка с сырной нарезкой, мелкая

копченая рыбешка.

- Пирожки скоро будут. - Роман приложил

палец к белому берету, будто шутливо отдал честь,

и удалился.

- Так вот, - отхлебывая пиво, сказал старик. -

Было это в мае... слухи-то по Москве с первого

числа ходили, но мало кто им верил. Сами знаете,

какое это время было. Тревожно, голодно... Но

восьмого мая все-таки стали людей эвакуировать.

Обьясняли, что упадет огромный метеорит. Народ,

конечно, не шел. Не верили. За дома боялись, за

скарб... - Он задумчиво посмотрел на памятник. -

Там написано, что триста четырнадцать человек

погибли. Врут! Это только те, кто отказные листы

подписал: мол, предупреждены, эвакуироваться

отказываемся. Их и засчитали. Еще, полагаю,

столько же не нашли, не предупредили. Кто двери

не открывал, кто прятался, ничего хорошего от

властей не ждал. Да и ворья с дураками набежало...

сквозь оцепление всегда просочиться можно.

Квартиры грабили, веселились. Всю ночь тут костры

горели, пьяные вопли были слышны, визги женские...

Я в оцеплении стоял. Ох, ругались красноармейцы...

мат стеной стоял. А утром ударило.

- Вы видели, как упал метеорит? - спросил я.

- Нет, конечно. Что вы, Кирилл! Был удар.

Страшный удар, Спасская башня у Кремля

накренилась... Земля будто море волнами ходила.

Свет- ослепительный, ярче тысяч солнц. Грохот- кто

от страха вопить не начал, тому барабанные

перепонки порвало. Потом говорили, будто видели

кто огненный шар, с неба валящийся, кто дымный

след... Нет, ерунда все это. Удар, свет, грохот. Все

отсюда, вот именно с этой точки, и шло.

Телеграфные аппараты на пятьдесят верст вокруг

погорели...

Я кивнул. Покосился на руины башни.

- Да, тут мемориал и построили, - кивнул старик.

- Все было выжжено, в прах превратилось. А она -

устояла. Чудеса, правда?

- Угу... - Я поднес кружку с пивом к губам, но

так и замер.

Страшный удар. Земля ходит волнами.

Ослепительный свет. Грохот. Электромагнитный

импульс.

- Телеграфные аппараты сгорели?

- Ну да. Говорят, будто и на кораблях в

Балтике радио отказало. Может, и брешут, конечно.

Я отставил кружку. Покачал головой.

- Кирилл Александрович, это не метеорит был.

- Конечно, - легко согласился старик. -

Какой, к чертям собачьим, метеорит? Какой еще

расчет траектории в девятнадцатом году?

Термоядерный взрыв!

- Но в девятнадцатом году...

- Это здесь был девятнадцатый. А на нашей с

вами Земле - пятьдесят четвертый. Тоцкие учения. С

самолета сбросили сорокакилотонный ядерный заряд, но

это было лишь прикрытием. Термоядерный заряд был

нетранспортабельным, его собрали прямо у стен башни. -

Старик кивнул в сторону обгорелых руин. - Здоровенная

бандура. Тут я и понял, что пора делать ноги... А башня

не выдержала. Стену смело, на миллисекунду между

мирами открылся прямой проход. Весь удар туда... то

есть сюда, всосало. Земля дыбом встала. Уникальный

эксперимент по изменению рельефа вышел. Еще,

наверное, Земле-двенадцать досталось. Но ее не жалко.

Что этих пауков-то жалеть? - Старик захихикал. - Мне

пауки никогда не нравились, а волосатые и

здоровенные - тем более.

- Вы - тот самый таможенник, что открыл

дверь в Аркан? - воскликнул я.

- Совершенно верно, молодой человек.

Егоров Кирилл Александрович, бывший мастер-

таможенник, бывший сотрудник комитета

государственной безопасности СССР, бывший

⇐ Предыдущая 12 13 14 15 161718 19 20 21 Следующая ⇒