|
|||
Сергей Лукьяненко 14 страницапо какому-то капризу природы человек пребывает в легкой эйфории. Кто-то чем-то помешал функционалу - не надо его убивать, не надо запугивать. Схватил и доставил в Нирвану - он сам оттуда не уйдет. Для полной гуманности здесь даже поставили сборные домики (я был уверен, что дядя Сашко со товарищи этим бы не озаботился), посадили яблони... по другую сторону реки, похоже, картофельные поля. В реке есть рыба. Куры несутся. Что еще надо для жизни? Если что-то надо, то им доставляют, не сомневаюсь. И какие-нибудь аспирины с тетрациклинами, и одежонку. Наверное, даже молочную смесь для детишек... Я понял еще и почему в поселке живут либо взрослые, либо маленькие дети. Массовое заселение Нирваны началось лет семь-восемь назад. Дети родятся (видимо, эйфория не отбивает все желания до конца), но пока еще не успели вырасти. Пожалуй, ругать меня не будут. Этот мир вполне востребован функционалами. Но почему, почему я открыл проход именно сюда? И вдруг я совершенно отчетливо понял почему. Я ведь хотел увидеть Россию будущего. Кто виноват, что в моем сознании это будущее вот такое: вялые наркотизированные жители, лениво ковыряющиеся в земле, не менее лениво плодящиеся и ничем толком не интересующиеся? Политик убеждал меня открыть дверь в Аркан. Но так много говорил про будущее России, что во сне я «нашел» мир, максимально отвечающий моим представлениям об этом будущем. Верил бы я в хрустальные города и мраморные дворцы - может, отыскался бы и такой мир. Слова - это капкан. Если ты неверно понял собеседника, то как ни дергайся, как ни рвись, все равно первый, неправильный смысл болтается в подсознании. - Дядя Сашко, а откуда сюда люди приходят? - спросил я. - С верховья реки, - охотно сообщил бывший полтавчанин. - Там проход. Близенько, полчаса идти. - Ага. - Подумав секунду, я достал пачку и выдал ему еще несколько сигарет. - Спасибо. Скажи, дядя Сашко, а ты в свою Полтаву вернуться не хочешь? - Чего я там забыл? - Мужчина искренне удивился. - Колбаса по талонам, курочка по праздникам? Объяснять, что талоны на колбасу не в ходу так же давно, как и бывший генсек Горбачев, я не стал. Кто его знает, как сейчас живут в Полтаве? И уж тем более как там сумеет устроиться дядя Сашко, проживший пятнадцать лет в растаманском раю. - А то оставайся, - предложил Сашко. - Покушаешь с нами, жена с утра борщечок с курочкой готовила. Ну да, разумеется. Если тут и мужчины, и женщины, то странно было бы ожидать от них монашеского поведения. Появились семьи, народились дети. Или наоборот. Не важно. - Спасибо. Пойду я. - Как знаешь. - Дядя Сашко привстал, отряхнул с рубашки налипший песок. - А то возвращайся. Тут знаешь как хорошо? Даже пить не хочется! Но и этот аргумент меня не убедил. А вот повидаться с соседом-функционалом мне очень хотелось. Учитывая ту путаницу со временем, что царила у дяди Сашко в голове, я ожидал, что идти придется несколько часов. Но расстояние не превысило три километра - действительно полчаса небыстрого туристического шага. По левому берегу реки тянулись сочные зеленые луга, по правому, где я и шел, все тот же заброшенный яблоневый сад. Коллега-таможенник жил на реке. Именно «на реке» - ее перегораживала невысокая плотина, в цент-ре которой стояло высокое, в два человеческих роста, водяное колесо. Над плотиной и колесом на толстых деревянных сваях стояла... наверное, это надо называть мельницей? Во всяком случае, туда уходила с колеса ременная передача, а внутри сооружения что-то крутилось и бухало. На оба берега реки спускались щелястые дощатые мостки. Дверь - во всяком случае, со стороны правого берега, - была открыта. За ней плясали красные блики, будто огонь горел. Впрочем, огонь там действительно горел - в небо струился легкий дымок. - Эй, сосед! - крикнул я, останавливаясь у мостков. Почему-то я почувствовал, что шагнуть на них без разрешения будет неправильно. Невежливо. - Как мука? Мелется? Раздался беззлобный смех. И в дверях появился мой сосед-таможенник. Рослая, плечистая женщина в кожаных штанах и грубом кожаном фартуке на голое тело - я невольно отвел глаза и стал смотреть только на лицо. Русые волосы были собраны в тугой пучок и перевязаны... ну, я бы сказал, ленточкой, только не из ткани, а из крошечных серебряных звеньев. В руках женщина держала массивные металлические клещи, в которых был зажат раскаленный докрасна кусок металла. - Привет, сосед! - поздоровалась она. - Я с самого утра почувствовала, как новая дверь появилась, все тебя ждала. Вот только нет у меня муки, извини. Это не мельница. Это кузня. - Извини... - Я даже не знал, от чего смутился больше - от своей глупой ошибки или от вида этой... как бы назвать... кузнечихи? - Кузнец я, - сказала женщина, улыбаясь. - Не мучайся, нет у слова «кузнец» женского рода. Я - кузнец Василиса. - А я добрый молодец Иванушка, ищу суженую, что Кащей похитил, - сказал я. Анька мне часто говорила, что шутки у меня дурацкие. И я не спорю. Но иногда они удаются. Вот и сейчас кузнец Василиса опустила руку с клещами и с чистым, искренним любопытством спросила: - Серьезно? - Нет, конечно. Музыкой навеяло. - Я развел руками. - Кузница... Василиса... - Между прочим, красивое, исконно русское имя, - с легкой обидой сказала женщина. - Да, назовешь Васей - получишь затрещину. У меня рука тяжелая, сам понимаешь... Заходи, Кирилл, гостем будешь. Если вначале мне показалось, что она меня старше, то сейчас возникло ощущение, что мы почти ровесники. Какая-то была в ней добродушная простота... действительно из разряда тех, которые встречаются в народных сказках. Первый этаж здания занимала кузня. Я не знаю, как выглядят обычные кузницы. В этой было пять или шесть наковален, стоявших в ряд- начиная с большой, со стол размером, и кончая крошечной, на которой разве что блох подковывать. Было три горна - тоже разных размеров. Разожжен был средний. Еще были огромные меха, будто сошедшие с чертежей да Винчи, - их и качало водяное колесо. Меха крепились на поворотном колесе, и их можно было подводить к любому горну. Были горы железок на полу - удивительное
ассорти из ржавых рессор и сверкающих мечей. - Нравится? - с любопытством спросила Василиса. - Вижу, нравится. Давай подарю чего- нибудь... В металлоломе она рыться не стала. Открыла шкаф у стены - самый обыкновенный шкаф, только вместо рубашек и простыней в нем хранилось оружие. - Держи! Я получил длинный кинжал в кожаных ножнах. Рукоять была крепко и аккуратно, петля к петле, обмотана сыромятным ремнем. Выглядело оружие красиво - и в отличие от сувенирных железяк, продающихся в магазинах, грозно. - Спасибо. - Я понял, что отказываться нельзя. - Слушай, нельзя же ножи дарить... - Я не суеверна. - Зато я суеверен. - Я нашел в кармане рубль и вручил Василисе. - Ну... спасибо, соседка. Ты мастери... мастер! Да уж, слово «мастерица» вполне бы пошло к вышивке или вязанью, но вот к кованому кинжалу -совершенно не шло. - Дура я, - вздохнула Василиса. - Кому все это надо... а... - Она махнула рукой. - Пошли наверх, буду тебя чаем угощать... Ты откуда, Кирилл? - Из Москвы. - А я из Харькова. Ей было пятьдесят два года. Выглядела она на тридцать с хвостиком, но это у функционалов обычное дело. Когда-то она работала на тракторном заводе, и не в бухгалтерии или профкоме, а в кузнечном цеху. Разумеется, молотом не махала, управляла кузнечным прессом. Потом - обычная история. Про нее забыли на работе. Она была упрямой и дважды устраивалась заново, но на следующий день ее снова забывали. Муж закрыл перед ней дверь, несмотря на рев детей: «С ума посходили? Умерла ваша мамка три года назад!» Видимо, подсознание окружающих искало какое-то обьяснение происходящему. А через день ее забыли и дети. Зато прямо на улице почтальон вручил телеграмму, предписывающую прибыть на окраину города. Там она и увидела - нет, не башню, заброшенный кирпичный домишко. Дверей у нее было всего три. Одна, разумеется, вела в Харьков. Другая в пустынный каменистый мир с ледяными зимами и удушливо жарким летом - функционалы сказали, что это мир номер четырнадцать и он никому толком не нужен. Третья - сюда, в Нирвану. И вот к этому миру интерес у функционалов был. - Ссылка, - сказал я, отхлебывая чай. Василиса накрыла стол на втором этаже - типично женский стол с чаем, вареньем нескольких сортов, фруктами и конфетами. Впрочем, был предложен и коньяк, но я отказался. Василиса переоделась в светлое платье, распустила волосы и выглядела уже не столь экстравагантно, просто очень крупной женщиной, которой впору заниматься метанием молота или ядра. При этом она оказалась не мужикоподобная, а даже симпатичная - ну, если вам нравятся очень крупные женщины, конечно. - Нет, не только ссылка, - запротестовала Василиса. - Есть такое дело, конечно. Если кто-то вдруг... Но на самом деле это перспективный мир. Она явно комплексовала по поводу ссылки, куда открыла проход. - Перспективный? - Да, конечно. Он для жизни очень комфортный. Но обычные люди тут пьянеют. - Я тоже, вначале. Все такое яркое... хорошо все так... Василиса понимающе кивнула, и я рискнул выдвинуть предположение: - Кислород? - Что? - Василиса очень удивилась. - При чем тут кислород... Психоделики. Я только и мог, что хлопнуть себя по лбу. Идиот! Пускай я никогда никакой наркотической дряни не пробовал, но симптомы-то классические... - Тут очень мягкий климат, - продолжала Василиса. - Снега даже зимой не бывает. А в почве живут какие-то крошечные грибки, которые со спорами выделяют психотомиметик ЛСД-подобного действия. Хотя по действию ближайший аналог не ЛСД, а ЭСТЕТ... Не удивляйся, я вопрос досконально изучала. Делать-то все равно нечего, у меня клиентов немного... Идея колонизировать Нирвану (она же -двадцать второй мир) возникла у функционалов почти сразу. Василису и назначили ответственной за проект. Помимо людей, так или иначе вступивших в конфликт с функционалами, сюда отправляли алкоголиков и наркоманов, как правило, приходящих в восторг от бесплатного постоянного кайфа, не омраченного ни ломкой, ни похмельем. По сути, это действительно был наркоманский рай. Уйти из Нирваны никто не порывался. Яблоневый сад был идеей Василисы и, как я понимаю, ею одной и посажен за несколько первых лет. То ли ею руководила какая-то ирония, заставляющая делать Нирвану пародией на райский сад, то ли трезвый расчет - яблоня оказалась самым неприхотливым из плодовых деревьев. Впрочем, после нескольких недель полной дезадаптации жители Нирваны становились способны к минимальному самообслуживанию: ловили рыбу, выращивали какие-то овощи в огороде, ухаживали за курами. - У нас большие надежды на детей, -обьясняла Василиса. - Взрослые со временем становятся адекватнее, но вряд ли протрезвеют до конца. А вот родившиеся здесь детишки уже почти приспособились. Они ласковые, веселые. Немножко неусидчивые, но способны обучаться. - Ты учишь? - спросил я. - Да. - Почему-то она покраснела, будто я уличил ее в каком-то нехорошем поступке. - Читать, писать, считать. Кто постарше, те даже читают самостоятельно, просят принести еще книжек. Фантастику очень любят, особенно наши книжки про детей, поступивших учиться в волшебную школу. Ой, сколько я им этих книжек переносила! Хорошо хоть, их много выпускают, каждый месяц новая. Только про Гарри Поттера плохо читают, там уже думать надо, не могут сосредоточиться, капризничают. Я к ним часто хожу, смотрю, что и как. У меня дел-то немного. Как не помочь, и детишкам, и взрослым... - А если их в наш мир отправить? - спросил я. - Хотя бы детей? Ну зачем им тут страдать? - Почему страдать? - возмутилась Василиса. - Тут родители, они их любят. Тут никаких войн, никаких бандитов, никто никого не убивает. Все сыты, одеты. Да и нельзя им уже к нам. - Почему? - Ломка начинается, - разьяснила Василиса. - Слушай, соседка, - спросил я, помолчав. -Ты к нам не занесешь эти грибки? - Не беспокойся, они в нашем мире не выживают, - невозмутимо ответила Василиса. - Проверено. - А если окультурить? Она непонимающе посмотрела на меня. Потом засмеялась. Резко оборвала смех. - Нет, сосед. Не стоит. Знаешь, что это такое, когда человек рубил дрова, попал себе по руке, рассмеялся и сел смотреть, как кровь вытекает? - Не знаю. - А я - знаю. - Извини. - Мне стало немного стыдно. - Шутки у меня бывают дурацкие. - Да я заметила. Варенья? Я отказался. Встал, прошелся по комнате, посмотрел в окна. Со стороны Харькова это был второй этаж здания, стоящего где-то на тихой и, несмотря на позднюю осень, все еще зеленой и солнечной улочке. Мимо шли легко одетые люди. В километре, на крыше высокого, сталинской архитектуры здания, торчали антенны - чуть ли не телевизионный ретранслятор. Симпатичный город... я подумал, что однажды стоит сюда прийти, поесть пельменей, выпить горилки. Конечно, если найдется кафе или ресторан поблизости - моя связь с башней была напряжена. Я, наверное, мог отойти еще на километр. Или на два... три... И не более того. В другом окне пейзаж был совсем не столь идиллический. Низкие серые тучи, сквозь которые едва проглядывает солнце, заснеженная равнина, по которой ветер гнал колючую ледяную пыль. - Там у дверей - центнера два фруктов намороженных лежит. Я заместо морозилки этот мир использую, - сказала Василиса. - Зимой, конечно. Но тут зима - девять месяцев. - Север? - Нет, не север. Говорят, что экватор. Это по вееру очень далекий мир. Мне кажется, тут дело даже не в Земле. Тут само солнце плохо греет. - Она помолчала и добавила: - Да, еще тут нет Луны. - Как тебя сюда занесло? - неосторожно брякнул я. - Жить мне не хотелось, Кирилл, - сказала Василиса, подходя ко мне. Не пытаясь разжалобить, всего лишь информируя. - Я мужа любила. А уж когда дети забыли... Она замолчала. - Прости. - Я неловко пожал плечами. - Не подумал. Мне очень жаль. Я неженатый, да и с девушкой своей недавно поссорился... мне было легче. Родители только... но они у меня люди вполне самодостаточные. Очень тяжело было? - По первости - да, - ответила она, не рисуясь. - Но время лечит. Опять же - дети живы- здоровы, выросли уже... Я повернулся, посмотрел на нее - и был немедленно заключен в крепкие объятия. Поцелуй кузнечихи (в данной ситуации лучше неправильное слово, чем поцелуй кузнеца!) оказался на удивление мягким, страстным и приятным. Но уже через секунду Василиса оторвалась от меня. Вздохнула: - Извини, Кирилл. Молодой ты... не хочу тебе голову морочить. Будем друзьями, сосед? Ситуация, честно говоря, была идиотская. Я прекрасно видел, что скучающей Василисе банально хочется секса. И не с улыбчивым идиотом из поселка в Нирване, а с кем-нибудь из функционалов. Честно говоря, мне хотелось того же. Секса. Без обязательств. С красивой, пускай и необычной женщиной. Никогда раньше мне не приходилось заниматься любовью с женщиной крупнее и сильнее себя, но это только возбуждало. И в то же время я чувствовал: в чем-то она права. Не стоит. Сейчас - когда я только-только нахожу себя в новой роли, - не стоит. Из наших отношений не получится легкой интрижки, мы попытаемся придать им серьезность. Василиса неизбежно начнет главенствовать. Меня это не устроит. Мы расстанемся - но вовсе не друзьями. А вот если сейчас избежать этого случайного и ненужного романа... - Ты права, - сказал я. - Будем друзьями. Слушай, а ты море любишь? Василиса только усмехнулась. - У меня выход на Землю-семнадцать, -пояснил я. - Приходи, когда захочешь искупаться и позагорать. - Это спасибо, Кирилл, - серьезно сказала она. - Это хорошо. Ах, какой ты молодец! Я был удостоен еще одного поцелуя, но на этот раз не страстного, а благодарного. - Приходи, - повторил я смущенно. - А сейчас пойду, ладно? Меня звали на вечеринку в Кимгим. - Ух ты! - Василиса задумалась. - От твоей функции до места вечеринки далеко? - Километров пять. - Отпадает. От меня до тебя по прямой семь километров. Я могу удаляться от кузни на девять. Но к тебе я загляну. - Обязательно! Между нами повисла та неловкая пауза, которая неизбежно возникает между мужчиной и женщиной, собравшимися было заняться сексом - и передумавшими. У меня такая беда случалась лишь раз в жизни, но я прекрасно понимал, что тянуть в таком случае не следует. Надо быстренько расстаться - тогда есть шанс сохранить хорошие отношения. - У меня дела, - неискренне сказала Василиса. - Да и ты спешишь, наверное. Назад пойдешь через поселок? Я пожал плечами. - Если не сложно... подсобишь немного? Давно собиралась убогим одежонки подбросить. - Какой разговор! Конечно, помогу.
16. Не знаю, как для кого, а для меня в любой благотворительной акции есть момент личной неловкости. Бросаешь ли ты мелочь в чехол из-под гитары, на которой в подземном переходе молодой парень наигрывает чужие мелодии; кладешь ли мелкую купюру в дрожащую руку бабуси-нищенки или относишь в церковь свои старые шмотки «для бедных» - всегда чувствуешь себя виноватым. Тем, что богаче? Не всегда нищий, скорбно стоящий у магазина, зарабатывает меньше тебя. Тем, что удачливее? Но удача такая непостоянная дама, а твоя благотворительность ничуть не гарантирует ответной - если беда придет к тебе. Тут, наверное, принципиален сам момент попрошайничества - и его одобрения. Недаром Киса Воробьянинов до последнего отказывался нищенствовать, кричал, что не протянет руки, а сломленный напором Остапа Бендера в конце концов дошел до убийства. Принуждение к нищенству не менее отвратительно, чем принуждение к проституции А каждая брошенная R кружку монета - это отчасти поощрение нищенства. Недаром известная мудрость призывает давать человеку не рыбу, а сети для ловли этой рыбы. Двигаясь по речному берегу обратно к поселку, я чувствовал себя ответственным за это странное поселение. Пусть не я придумал такую экстравагантную ссылку и планы по заселению Нирваны. Но я - функционал. Один из тех, кто запихивает сюда людей. Сажает на иглу. Делает беспомощным человеческим материалом, вся функция которого - плодиться и размножаться. По большому-то счету, это и есть единственная функция каждого человека. Но у нас есть хотя бы иллюзия, что мы рождаемся не только для того, чтобы стать звеном в цепочке поколений и лечь в землю. У кого-то иллюзия денег, у кого-то иллюзия власти, у кого-то иллюзия творчества. Отсюда, наверное, и смущение при встрече с людьми, уже утратившими свои иллюзии, чья жизнь свелась к простейшим функциям: есть и пить, спать и совокупляться, затуманивать разум алкоголем или наркотиками. Прогулка по берегу реки с тяжелым узлом за плечами как нельзя лучше располагала к подобным философствованиям. Это самое выраженное свойство русского характера: призывать милость к павшим, сочувствовать каликам и юродивым, чувствовать личную вину за несовершенство мира. Наверное, это то самое свойство, которое мешает стране найти свою «национальную идею» и благоденствовать. Но почему-то мне не хотелось предлагать Диме в качестве национальной идеи лозунг «горе слабым». Может, стране это и пойдет на пользу, только это будет уже другая страна. В поселке все было по-прежнему. Только рыбаков поубавилось - сидели человек пять, встретивших мое появление дружелюбными улыбками даунов. Я поискал глазами своего знакомого, но дядя Сашко, видать, после борщечка с курятиной лег поспать. Василиса советовала отдать вещи либо ему, либо неведомому мне Мареку, либо женщине по имени Анна. Как я понял, это были самые давние и самые адаптировавшиеся обитатели Нирваны. - Марек! - позвал я. - Анна! Никакого ответа. Только таращатся через реку дружелюбные торчки. Вздохнув, я двинулся вброд. Надо было перейти на другой берег через кузню, что ж я сразу-то не подумал... Ну ничего. Высушат тряпки. Мокрый и оттого злой, с набившимся в кроссовки илом, я вышел на левый берег. Узел с одеждой весь намок и катастрофически отяжелел. Пожалуй, не будь я функционалом, не удержал бы. Подаренный Василисой кинжал в кожаных ножнах мягко шлепал по бедру. Не очень-то нужный подарок, но отказаться или выбросить было неудобно. - Где мне найти Анну? - резко спросил я ближайшего рыбака, молодого худющего парня с нездоровым, желтоватым цветом лица. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что рыбу парень удит очень своеобразно - леска болталась в воде без крючка. - Анна, - кивнул парень. - Анна... Глаза у него были пусты и безмысленны. Пожалуй, толку от него не добьешься... - Анна там, - сообщил сидящий рядом с парнем мужчина постарше и поздоровее на вид. -Там. Я проследил за неуверенным движением его руки, поморщился при виде грязных длинных ногтей и кивнул: - Спасибо. Анна и впрямь нашлась в указанном домишке. Дверь была распахнута, в единственной комнате, довольно чистой и с влажным от недавнего мытья полом, находились две женщины. Одна спиной ко мне неподвижно лежала на грубом, сколоченном из досок топчане. Похоже, сон на голых досках не доставлял ей дискомфорта, хотя из одежды на ней были только трусики и лифчик. Вторая, одетая в ситцевое платье в горошек и босиком, стирала в красном пластиковом тазике, водруженном посередине комнаты на шаткий стул того же цвета и материала. Выглядела женщина потрепанной, поизносившейся, но обладавшей упрямством и выносливостью. На бултыхающуюся в тазике рубашку она смотрела ласково, будто на щенка или котенка, взятого в дом и теперь отмываемого от уличной грязи. - Анна? - Да? - Мое появление любопытства не вызвало. Наверное, это их главная беда - отсутствие любопытства. - Василиса передала... - Я бросил мокро хлюпнувший узел на пол. Это была то ли штора, то ли покрывало, в которое была завернута одежда, явный сэконд-хенд. Сквозь мокрую ткань четко виднелась и подошва маленького детского ботинка. - Хорошо, - сказала женщина. - Спасибо. Отрываться от стирки она явно не собиралась. Судя по выражению лица, процесс ей даже нравился. И она что-то едва слышно шептала рубашке, которую стирала, - мне показалось, что я прочитал по губам: «Ты моя хорошая...» Ужас какой-то. Я представил себе домохозяек, неж-ничающих с пылесосом, играющих с кастрюлями и обожающих стиральные машины. Домашний труд перестал быть рабством и стал развлечением - всего-то чуток психоделиков в воздухе... - А что с ней? - уже собираясь уходить, спросил я. Анна покосилась на лежащую на топчане женщину. Та пошевелилась, будто поймала взгляд. - Новенькая она, - сообщила Анна. - Спит. Все поначалу много спят, много думают. Что-то меня тревожило в этой женщине, дремлющей на топчане. Словно... словно я ее уже где-то встречал... не так легко одетую, конечно... точнее - тепло одетую... Я подошел к топчану, взял женщину за плечо, осторожно повернул. Девушка, два дня назад бросившая на пол башни записку, улыбнулась мне и сказала: - Таможня... Изо рта у нее стекала тонкая ниточка слюны. Правая щека была вся красная, отлежанная на досках. Возможно, если бы она меня не узнала, я бы колебался. А так - нет. - Она пойдет со мной, - сказал я. - Тяжело ей сейчас ходить, - не протестуя, а лишь доводя до моего сведения, сказала Анна. Видимо, это был самый сильный протест, на который способны жители Нирваны. - Ничего, я помогу, - поднимая девушку и укладывая себе на плечо, сказал я. В бытности функционалом все-таки немало плюсов! - Как она у вас оказалась? - Мастер ее привел. Вчера. - Какой мастер? - Мастер. - Видимо, имени она не знала. - Мастер будет сердиться, что увели. - Ничего, - сказал я. - Главное, чтобы я не рассердился. Ага? Кто ближе, тот и главный мастер. Кажется, она еще что-то сказала вслед. Но я уже вышел из домика. Огляделся, чувствуя себя то ли перевоспитавшимся Терминатором, спасающим Сару Коннор, то ли средневековым солдатом, прихватившим из завоеванного города девушку на три дня. Никто не пытался отбить симпатичную пленницу. Во взглядах нескольких мужчин мелькнул естественный интерес - и только. - Совсем вы тут закисли, горемыки, - пробормотал я и пошел вброд. Маленькая холодная ванна девушке не помешает. Один привал я все-таки устроил. Недалеко от башни, можно было и дойти, но я решил передохнуть и проверить, как там моя поклажа. Девушка блаженно улыбалась, глядя куда-то внутрь себя. Я похлопал ее по щеке, услышал в ответ тихое хныканье и решил пока с расспросами повременить. Закурил сигарету, радуясь тому, что могу испытать кратковременное удовольствие от привычной отравы, а не постоянный и бессмысленный кайф. - Таможня... - снова сказала девушка. Нахмурилась. Казалось, она пытается сфокусировать на мне взгляд. - Не... не бросай... Я понял и похлопал ее по ладони. - Не бойся. Не брошу. Она расслабилась, и взгляд сразу поплыл, оглупел. Я курил, смотрел на девушку и с удивлением думал, что она не вызывает у меня никаких сексуальных эмоций. Ну совершенно никаких - хотя куда красивее той же Василисы... да и моей Аньки, если честно. Ни загорелое юное тело, ни дорогущее кружевное белье не возбуждали. Наверное - из-за бессмысленных, осоловелых глаз. А может быть, она не вызывает у меня эмоций, потому что я никогда и не заглядывался на таких девушек? Это все равно что иметь виды на кинозвезду или фотомодель. Пацану в пятнадцать лет - очень полезно для эротических фантазий. Взрослому человеку как-то несерьезно. Такие девушки - для тех, кто ездит в «бентли» и «ягуарах». Ну или для функционалов. Я со вздохом забычковал сигарету в мягкую землю, поднял девушку на руки - совершенно рефлекторным движением она обняла меня за шею -и двинулся к башне. Так идти было тяжелее. Но после того, как она попросила о помощи, я уже не мог нести
|
|||
|