Затишье перед грозой 1 страница

Я сидела на корточках в самом тёмном углу закута в ногах у лошади. В сарае на ящиках развлекались Зина, Катя и «кожаный» Паша. Вели они себя очень развязно. Я не могла понять, почему они так ведут себя, ведь они здесь не одни, мне было стыдно, что я присутствовала при этом. Ну не дразнили же они меня? Может, вовсе меня не замечали, потому что я для них что-то вроде ящерки.

Мне всегда бывает стыдно, когда при мне то, что интимно, выставляют напоказ. Меня, конечно же, многие назовут ханжой. Пусть, пусть ханжа. Но я хочу понять, откуда во мне возникает это чувство и отчего у меня, а не у них, которые лижутся на эскалаторе или в вагоне метро. Кто-то съязвит, мол, я им завидует. Да нет же, нет. Я честно пытаюсь проанализировать, как во мне нарастает отвращение, возмущение, гнев. Что это? Я тоже любила и, наверное, была любима… Но так… Когда нарочито напоказ – появляется чувство, что тебе плюнули в лицо.

Помню, когда вышел на экран фильм «Еще раз про любовь», я возненавидела актера, играющего главную роль. Он мне показался отвратительным, на виду у всех обсасывающим, облизывающим, засасывающим женщину. Я им брезговала. И помню «Оптимистическую трагедию», когда женщина-комиссар и матрос (красавец и буян) оказались в плену. И этот матрос (молодой Вячеслав Тихонов!) говорит женщине: «Да что на тебя - молиться что ли?» Только сказал и больше ничего! Но как сказал! Меня как громом ударило. А я сидела в огромном кинозале, и мне не было стыдно того, что было в этот момент между мужчиной и женщиной. Там не было ни поцелуев взасос, ни … ничего такого… Была любовь, была страсть… И как сыграно! Нет, это не любовь, когда при всех парень тискает девушку. Это не любовь, когда девушка виснет на шее у парня и лезет ему в рот.

Может быть, поэтому так редко сейчас встретишь крепкую счастливую семью, что все уже всё раскидали, разбросали, растеряли, всё выставили напоказ, как на продажу - для двоих ничего не осталось.

Возвращаюсь в сарай к моим знакомым. Разговоры у них были довольно пошлые, даже бесстыжие. «Кожаный» Паша приставал к девчонкам, всё пытался показать, как «клёво» он целуется, объяснял, какое у него большое орудие и что он может им делать; уговаривал беременную Зинаиду испытать его, настаивал, что с ним ей будет интереснее, чем с Романом. Надо же, Роман поглавнее, кажется, в этой своре, и ведь «кожаному» Паше может за такие разговоры не поздоровиться. Но, видно, у них свои нравы, которые я не понимаю.

После продолжительного тисканья девчонки, громко заржав, выскочили на улицу. «Кожаный» Паша соизволил обратить внимание на меня.

- Ну что, живём? - Это он про коня. - Зинка-то сильно прицепилась? А вы вот чем-то на мамку мою похожи... - Промелькнула мысль: чем ты свою бедную мамку радуешь? - А вы за постой деньги Зинке заплатили?

- За месяц вперед.

- А за кормежку?

- Заплатила, за месяц вперед.

- Тогда Зинка просто дура...

Надо же, и у «кожаного» Паши бывают здравые мысли. Это очень меня удивило. И о матери вспомнил...

Весь день я не отходила от Изюма. Подкармливала сеном, воды давала только два раза по глотку, помня о строгом наказе доктора. Постоянно массировала щеткой и руками тело коня. Мне почему-то казалось, что это ему помогает. Уставала – садилась у него в ногах на корточки и о чем-то думала. Время от времени выходила наружу посмотреть на солнце, на искрящийся снег, на зеленые ёлки, на собак, бегающих по дорожкам парка. И даже удалось мне подсмотреть одну любопытную сцену.

Из-за бани появились Тоська и Яшка. Кобыла делала вид, что ей нет дела до жеребца. Она что-то неторопливо подбирала на снегу толстыми губами. Рыжий мех отливал красным золотом на солнце. Красиво! Белый сверкающий снег и ярко-рыжая кобыла! Яшка терся мордой о бедра самки. Губами прошелся по ноге выше, еще выше, прошел по пушистому брюху, жадно втягивая ноздрями в запах кобылы. Затем по передней ноге спустился вниз, к запястью, и неожиданно взял ногу кобылицы в зубы! Тоська замерла. А Яшка прожевал сверху вниз, задержал ненадолго в своей пасти бабку и – отпустил. И вдруг, весело захрюкав и задрав хвосты, оба пустились вскачь мимо своего сарая - не нагулялись, не налюбились.

Роман зачем-то пошел к главному корпусу с ведрами. Может быть, за отходами для собак? У него есть злющая овчарка, ее не выпускают - опасна. Говорят, в милицейском питомнике натаскивали. Как-то привели ее в конюшню, а она давай на лошадей кидаться – и все норовит за морду схватить. Мне страшно стало. Парни сами перепугались, быстро ее увели.

Роман, возвращаясь, спросил меня: «Ну как, конь-то жить будет?». Я утвердительно кивнула. А неплохой он, видно, парень.

У бани на тропе он столкнулся с Зиной. Они о чем-то посовещались. Она, щурясь от ослепительного солнца, посмотрела в мою сторону. Проходя мимо меня, сквозь зубы произнесла, что, пока не заплачу, лошадь не отдаст, а если буду кочевряжиться – сдаст коня на мясо.

Это тебе не шутка. Это угроза.

Нехотя собралась домой. Боялась я оставлять коня без присмотру. Здешним обитателям я уже давно не доверяла. Пока поблизости никого не было, забрала седло. Изюму оно в ближайшее время не понадобится, а отнять могут, якобы в уплату долга. Да и не моё оно, Тоня Варламова на время дала, пока своим не обзаведусь.

Коня надо перевозить срочно, до выходных - от них можно всего ожидать. Да и лечение необходимо, доктор больше сюда не приедет.

Завтра у нас что - четверг? - надо появиться на работе, разгрести завалы, выяснить ситуацию, объяснить свое отсутствие, немножко со стороны взглянуть на происшедшее, послушать совета. А с конем срочно нужно решать, срочно, хорошо бы в пятницу, послезавтра, перевезти его на новое место. Как? Ведь не отдадут. Надо все расчёты предоставить Зине, доказать ей, что я ничего не должна. Полтора миллиона, фантастика! В страшном сне такое не приснится. К этому… ко врачу Ильичу, к этому горе-ветеринару нужно съездить и взять у него квитанцию об оплате вызова. Документ все же!

Допоздна я сидела на телефоне, всё пыталась найти себе на завтра замену у больной лошади. Уговорила Пашу побыть у коня хотя бы до обеда. Пашка, правда, безответственный. Но… выхода нет.

Немного об этом безответственном, но хорошем человеке.

Рассказ о Пашке Коркине

Прошлым летом угораздило меня отправиться в конный поход по Вологодчине. Места – сказка! Шекснинское водохранилище, Кирилло-Белозерский монастырь, Ферапонтов монастырь! Фрески Дионисия! Так вот инструкторов у нас там было два: Паша Коркин и Тоня Варламова. Оба ездили на жеребцах, которые ненавидели друг друга и постоянно искали возможности подраться. Тоня просила Пашу держаться подальше от неё во время движения - на разных концах смены. Но Пашка - страшный выпендрёжник - так и старался проехать мимо Тони. Жеребцы при этом подбирались, животы втягивали, хвосты оттопыривали, шеи серпом гнули, начинали, как на раскалённых углях, подскакивать, ноги высоко поднимать, а то козлить и повод из рук рвать.

Все-таки лошадь – величайшей красоты и силы животное. И ощущать добрую власть над ним – ни с чем не сравнимое удовольствие. В принципе Пашка - хороший парень, но бесшабашный, без какого-то винтика в голове. Как-то во время верховой прогулки - а Пашка всегда шёл головным - у кого-то либо отстегнулось что-то, либо съехало, Пашка на своём белоснежном, но побитом в драках Булате, прогарцевав назад вдоль смены, опасно приблизился к серому Карату, на котором была Тоня. Булат мгновенно прыгнул на ненавистного противника и вцепился зубами в Тонино колено. Может промахнулся, а возможно, пытался ее стащить, чтоб не мешала. Карат не растерялся и тоже пустил в ход зубы. Булат, желая перехватить поудобнее колено, на мгновение выпустил его. Тоня, в ужасе пытаясь убежать от зубастой пасти разъяренного жеребца, опрокинулась назад, упала спиной на камни и больно ударилась позвоночником. Этого она долго не могла простить Пашке. Но и это еще не всё. В последний день похода Пашка так носился на кобылице Льдине, что упал с ней вместе на лесной дороге и сломал себе ключицу. Боль он выносил стойко. А вот кобыла, как мы узнали позже, скинула жеребёнка.

Можно много чего вспомнить о Пашкиной бесшабашности. Почти все лошади вернулись на родной ипподром хромые, потому что Пашка почти ежедневно устраивал бешеные скачки не разбирая дороги. А за ногами лошадей следили плохо. Даже я своей Капле почти не расчищала копыта - боялась, ибо у нее была привычка бить задними ногами во все стороны. Особенно любила она это дело во время подтягивания подпруги. Ты ее затягиваешь, пыхтишь, а она тебе в бок копытом.

В самом начале нашего заезда приехали к нам на стоянку французы. Оказывается, здесь проходил зимний маршрут на тройках. Так французы приехали летом проверить состояние лошадей! На наш взгляд, лошади были в норме. И кормили мы их как положено – овсом с отрубями. Все время они стояли на траве. Другое дело, что днем их жрали мухи, оводы, слепни, вечером донимали комары, а ночью нападала мошка. Несмотря на то что дежурные ночью проверяли и переставляли лошадей на новое место, на новую траву, они плохо ели. Идёшь к ним ночью, а они человеку в темноте радуются, в носы трубят, не то хрюкают, не то хлопают как-то. Приятно, что тебя так встречают. Вроде бы не за что, не заслужили. Проведешь по шее и спине лошади, а под рукой кровь. Лошадь, как одеялом, покрыта слоем мошки. Она и есть-то ничего не может, крутится как заводная по кругу, насколько верёвки хватает, а от кровососов убежать не может.

И при всём при том лошади были в теле. Но как Паша ни объяснял французам при помощи Жанны (она в известной турфирме работала, знала языки), что лошади не могут быть упитаннее при этих условиях, гости остались очень недовольными. Маршрут был закрыт.

* * *

Так вот, Паша согласился завтра подежурить у коня в первой половине дня. У него завтра нет уроков. Интересно, что он, специалист в какой-то космической области, не выдержав перестроечного запустения у себя в институте и сидения без денег, ушел на работу в школу. Сменял шило на мыло. Ведь в школе всегда плохо платили. И без педагогического или университетского образования туда не брали. Но Пашку взяли, время такое пришло: некому ребят воспитывать, все кинулись торговать. Пашка набрал много часов. Он преподает физику, математику, астрономию, черчение, физкультуру, даже ритмику. Может быть, еще что-то - я забыла.

Вторую половину дня я уговорила подежурить Свету Печёнкину, дочку моей одноклассницы. Ей пятнадцать лет. Она еще недавно занималась в школе верховой езды, так что умеет с лошадьми обращаться. Она спросила, можно ли взять на дежурство кого-то из друзей, и я разрешила, объяснив, что главное - не отходить от лошади. Я боялась, сама не знаю уж чего - боялась: что могут дать нарочно овса, какой-нибудь гадости, или просто будут издеваться над бессильной скотиной. Или сдадут на бойню.

О Свете

Свету я привела в конноспортивную школу года три назад. Выдала за свою племянницу, и на первое занятие мы с ней пришли вместе. Детям раздали щетки и развели по денникам, каждому предоставив по лошади. Я с огромным удивлением смотрела, как дети, не получив никаких указаний от тренера, старательно начищали лошадей. Ни один ребенок не был обижен лошадью.

Я иногда забегала в конюшню, посмотреть на успехи Светы. На одном из первых занятий детям вывели оседланную лошадь, поставили перед группой, отстегнули стремена и сказали, что не сумевший залезть в седло будет сегодня отстранен от занятий. Не залез никто. Группу распустили по домам, предупредив, что следующее занятие начнется с этой же процедуры. Света рыдала. Но с этого дня она стала заниматься на турнике в соседнем дворе. Не очень скоро, но на лошадь под седлом без стремян она научилась забираться. Практиковалось и еще одно упражнение в школе. Выводили застоявшуюся лошадь на плац, брали на корду, сажали ребенка и лошадь отпускали на длину корды. Та начинала бешено «козлить» и быстро сбрасывала неопытного всадника. Травм было много. У Светы был перелом руки, двух ребер и много ушибов. Но она упорно посещала школу.

Однажды зимним вечером после работы я зашла за «племянницей». В конюшне был приглушенный свет. Тихо. Все дети разошлись. Только Света и ее подружка Рита не уходили от своих любимцев. Света сидела на опилках в ногах у коня, кажется, его звали Камзол. Девчонка нежно кусала склонившуюся к ней морду лошади. Захватывала зубами складки мягкой бархатной кожи у носа и секунду-две держала. Лошадь, ничтоже сумняшеся, так же нежно огромными зубищами брала Светину щеку и так же ненадолго задерживала. Я завороженно наблюдала эту сцену.

-Не боишься?

-Нет, он аккуратно.

-А если не рассчитает?

-Да нет, тёть Лер, мы с ним все время это делаем. Он понимает. Мы же с ним друзья.

Честно говоря, такого доверия к лошади я никогда не встречала. В соседнем деннике в ногах своей лошади сидела Рита. У нее с Бардом была своя игра. Она надевала шапку себе на голову и делала вид, что растирает коню ноги. Он щекотал мягкими губами ей шею, уши, добирался до шапки и воровато срывал ее и начинал ею размахивать. Рита отбирала родную вещь, и все повторялось сначала. Свете хотелось еще чем-нибудь меня удивить.

- Рит, покажи, как ты Барда поднимаешь.

Рита села на корточки прямо перед мордой своей лошади, пощелкала пальцами, причмокнула и Бард, собравшись, взвился перед ней на дыбы, еще мгновение – и он опустит копыта на голову девчонке! Но нет, опустился он сбоку от девочки. Еще щелчок, призыв, и конь, опять сжавшись, спружинив, встал на дыбы, перенес передние ноги через голову девочки и опустился с другого боку от Риты. Глаз огромный, игривый. Мышцы буграми. Грива то взовьется, то опустится, разлохматилась. Эдакий рыжий красавец.

Секцию через два года закрыли, конюшню отдали в аренду частнику. Камзола продали в Германию. Он, наверно, в этой Германии в соревнованиях по конкуру выступает. Света долго не могла забыть коня. Разве друзей забывают. Ну а о том, что плакала, и говорить нечего. Даже заболела...

Голова распухла от разных нужных и ненужных мыслей. Необходимо было сделать одновременно много дел. Я уже не знаю, кому только ни звонила. Кажется, всем. И спать не могу. Вся в напряжении. Достала альбом с фотографиями похода по Вологодчине.

Четверг. Как глупо я влипла!

На работе я рассказала все в подробностях своим девчонкам, объяснилась с директором, попросив, чтобы мой вынужденный прогул зачли в счет будущего отпуска. После обеда мне позвонил Паша и сообщил, что парни с Зинкой что-то не поделили и ночью сожгли ее сторожку – полностью. Все сгорело, даже старый телевизор, из-за которого она, как выразился Паша, убивается (правда, я телевизора что-то в сторожке не видела). Еще он сказал, что ссора не утихла, ребята, как встали утром, так и колобродят. Говорят, ночью конюшню ей сожгут, вместе с лошадьми. Такие вот новости. Дежурство сдал Свете, она не одна, с ней пацан.

- Паша, умоляю, уговори кого-нибудь из наших ребят, Колю Ягодкина или Олега Веленского или ещё кого… Помогите, ведь что-то нужно делать. Эти сожгут – за ними не задержится. Пусть хоть кто-нибудь из ребят приедет вечером туда, нам бы только до завтрашнего вечера продержаться - я сейчас машину для перевозки ищу на пятницу. Паш, прошу, найди кого-нибудь, мне одной там страшно!

Паша долго отнекивался, отбрыкивался, мол, он сам не сможет и других не берется уговорить. Я ныла и умоляла, он перебивал мое нытьё криком. Трубки бросили одновременно, оба недовольные - каждый собой и другим. У меня нервы были скручены и натянуты, так натянуты – гудели, создавая невозможную внутреннюю вибрацию. Весь организм был настроен на борьбу.

В промежутках между срочной работой пыталась найти машину для перевозки лошади. Машина нужна была особенная, в лесу не было приспособления для того, чтобы лошадь могла подняться в кузов, нужна была либо специальная коневозка с низким дном, либо грузовик с откидным бортом, который автоматически превращался в широкий безопасный трап. Обещали знакомые ребята на ипподроме поискать. Александр Николаевич обещал поговорить со своим шефом - уж у них-то должна быть хорошая машина, специальная: они же лошадей на соревнования возят. И еще в одном месте обещали машину, но обычную грузовую с крытым верхом. Надо было готовиться к любому варианту. На случай использования последнего, напряженно думала, где найти прочные длинные доски, чтобы сбить трап. Не знаю почему, но машину я у всех одновременно просила на завтра, на пятницу. Я боялась, что не будет ни одной.

А сегодня еще предстояло провести вечер у больного коня. Одной мне как-то уже не хотелось туда ехать. Я на минуту выскочила из комнаты в коридор, проскользнула мимо двух шкафов в импровизированный секретариат, здесь было тепло, светло и вкусно. Аня с нашим молодым завхозом Андреем Крапивиным пила чай с вычурным печеньем. Я сразу к Ане. Зову с собой в лес. Андрей заинтересовался, а почему его не зовут.

- Поехали! Чем больше народу, тем лучше. Я уже тамошнюю братву бояться стала - никогда не знаешь, что им в голову взбредёт.

- Лера, бери меня, я с ними поговорю, объясню, что к чему. У меня друг – главный мафиози района! Мой однокашник!

Тьфу, опять его понесло! Врёт, небось, хвастун несчастный. Да и чем гордится?

- Лер, да ты не переживай, я ведь серьёзно. Ну не за Кольцом, конечно, а внутри, но главный. А ещё одного моего одноклассника в этом году убили. Знаешь продуктовый магазин на углу, около метро? Директором был…

Как только часы показали шесть, закрыла папки, выключила компьютер, всё, кроме коня, выкинула из головы и помчалась к выходу. Меня уже поджидал Крапивин, один, – Аня не может сегодня. Мы торопились, чтобы сменить Свету с ее другом. Ехать далеко. Успеть бы хоть к восьми.

-Что ты там говорил о своем однокашнике, которого убили? Это в магазине на углу он директором был? А за что его?

-Да своего хотели поставить, а он не уступал.

-Так он тоже, небось, чей-то ставленник был?

-Значит те, кто его ставили, оказались слабее.

-Слушай, что за безобразие! Что происходит? По улицам уже ходить стало страшно. Одних калечат, других убивают… Меня что поражает, убил человека – отсиди по закону восемь лет. Пытал, насиловал, замучил до смерти – опять отсиди, ну немного побольше. Да расстреливать их надо! Чтобы неповадно было!

- Нет, я с тобой не согласен. Я тут в суде часто бываю, общественную нагрузку несу - всякого насмотрелся. Нет, уж лучше без расстрелов обходиться. Знаешь, сколько бывает судебных ошибок? А иногда и злого умысла. Подстава бывает. Сколько невинных под расстрел пойдёт…

- Ну тогда бы хоть срок давали огромный: сто, двести лет… Или в урановые рудники… Ты сам посуди, вот твоего близкого, не дай Бог, убьют, а перед этим еще и помучают? Ты тоже будешь против смертной казни? Нет, скажи! Против? Это когда чужих убивают – у нас принципы! Нельзя! А когда своих?

- Я никому не желаю в такой ситуации оказаться. Я представить себе не могу, что бы я тогда чувствовал и делал… И…всё же я против смертной казни, против.

- Против… Я не понимаю всех этих родителей, у которых детей насиловали, мучили, убивали, а они…Да они бы в зале суда сами бы убили подонка, через ограждение бы перелетели, в глотку вцепились… Охрану бы подкупили, чтобы его в камере повесили или отравили… Как такое можно терпеть… А они терпят… Упекли гада ненадолго в тюрьму – они и довольны. Ну не довольны, но мирятся с этим. Нет, я что-то не понимаю. Убил – пусть получает по заслугам, пусть его тоже убьют!

- Око за око, зуб за зуб?

- Да, так, око за око! И зуб за зуб!

- Я тебе вот что скажу: существуют законы не только написанные человеком, но и законы высшие. Космические, божественные, как угодно назови. Так вот, всё, что происходит с тобой, с каждым из нас - не случайно! Есть закон воздаяния, например. Можно назвать его кармическим, причинно-следственным. Как хочешь, назови, но суть одна: нагадил – отработай, а не успел отработать - болезнями там всякими, неприятностями по жизни, умер, не успел – значит, всю свою дрянь переложил на своих потомков, родственников и близких людей. Они будут эту грязь отрабатывать своими болезнями, неприятностями, несчастьями, мучительными смертями… Сваливая всю вину на обидчика, например на убийцу, требуя его смерти, ты умножаешь во много раз свой негатив. Да, он ворует, убивает, грабит, он за это ответит перед Высшим Судиёй, но и ты ответишь за свои мысли и дела! Поняла? Око за око, зуб за зуб. Это из Ветхого Завета. А Новый Завет гласит - молитесь за врагов ваших! БЛАГО… ТВОРИТЕ ненавидящим вас. Сильно! Не каждому дано! А то: око за око… Это в далёкие времена было актуально. Представь: он тебе выбил глаз, а ты за это убил всех его детей, родных - всю деревню вырезал. Отомстил, называется. План перевыполнил! Поэтому для того времени, для дикого народа, закон «око за око, зуб за зуб» был прогрессивен, справедлив. Хотя, наверное, кому-то это тоже не нравилось. А сейчас «око за око» – не актуально, не прогрессивно, а страшно вредно! Мы просто многого не знаем и не хотим знать. А человечество – одно целое, одно целое! Потому и дана нам заповедь: не убей! Убивая другого или приговаривая к смерти, ты убиваешь себя! И умножаешь зло.

- А я слышала одного мужика по телевизору, он верующий, в церковь ходит. Знаешь, что говорит? Смертная казнь всегда была в России. Церковь не запрещала властям вешать преступников. Мол, сиди он долго в тюрьме или вкалывай на каторге – все одно будет думать о мирском, грешить, упорствовать в своем падении. А если его поставить перед лицом смерти - испугается скорого суда, и покается, и, может быть, спасется…

- Это все словоблудие. Заповедь «не убей» для всех без исключения дана: и преступникам, и для тем, кто их судит. Я тоже не раз слышал такие рассуждения. Вот говорят, что убийца уже не человек. Зверь. Кровожадное животное. Его не только можно, но и нужно убить. Он опасен…

- Правильно. Почему от него должны страдать другие… нормальные люди?

- Что ты имеешь в виду под «нормальными людьми»?

- Что все имеют! Слушай, а где ты всего этого набрался?

- Чего – «этого»?

- Про карму, про законы, чего можно, чего нельзя….

- Лер, ты в какое время живёшь? Перестройка! Что хочу – то печатаю, что хочу – то читаю. Да во всех ларьках, на всех книжных развалах такой выбор! Не то что раньше! А мне всё интересно: и Библия, и Коран, и «Роза мира»… Знаешь, как интересно – времени не хватает, спать некогда!

- Ты верующий?

- А ты?

- Я? Как сказать… Я всегда знала, что есть что-то… ну назовем – Бог. Я, вообще-то. крещёная… Но, конечно, в церковь не хожу… Креста не ношу… И вообще, мало что об этом знаю. Раза два с подругой заходила в церковь – из любопытства. Но там обязательно находились какие-нибудь вредные бабки, которые начинали ругаться: то почему в брюках, то почему в короткой юбке… Мы поворачивались и уходили.

У меня сложилось такое впечатление, что в церковь ходят одни старики. Иногда едешь в метро, а рядом сидит женщина – молитвы читает по книге. Я думаю, как ей не скучно, ну, что в них может быть интересного? Раньше у меня было желание прочитать Библию, потому что, в какой музей ни придешь, на какую картину ни глянешь, - везде сюжеты на библейские темы, а самой Библии нигде нельзя было достать! А сейчас всё что-то руки не доходят – купить и прочесть. Я так понимаю, что это как древнегреческие мифы. А мифы – они и есть мифы.

Правда, знаешь, один раз – давно - была на Пасху в Елоховской церкви. По пригласительному билету… Наш сосед на работе в парткоме получил, а пойти не смог. Вот мне и предложил. Я и пошла. Вокруг церкви оцепление, милиция, пропускают строго по билетам. Народу! Не продохнуть! Чуть не давка. А в церкви что-то долго поют, читают, а я ничего не понимаю. Кажется, что всё одно и то же. Очень стоять было тяжело, да ещё в пальто. Потом народ за священниками и хором двинул не улицу. На крестный ход, после которого многие ушли. А я осталась посмотреть – что же дальше будет?

Служба шла очень долго, а в конце, как я поняла, было причастие. И здесь меня поразили люди, которые со скрещенными на груди руками подходили к чаше. У них были одинаковые лица: светлые, радостные, у некоторых блестели слёзы на глазах. И я им позавидовала… честно…. Мне захотелось верить, как они, и вместе с ними причащаться… И я хотела пойти и встать в эту счастливую очередь. Но потом испугалась, а вдруг нельзя, вдруг поймут, что я впервые и даже креститься не умею, не пошла. Но позавидовала, я это хорошо помню! И еще я вспомнила, как меня, пятилетнюю, бабушка, мать моего отчима, баба Таня, как-то водила в церковь на Солдатской и причащала. Я даже помню вкус сладкого вина…

Мы встретили Свету с её другом в тёмном лесу, чуть было за разговорами не прошли мимо. Моросил дождь. Скользко, мокро, ветер бьёт водяными брызгами в лицо. Света – приземистая и довольно плотная девчонка, почти квадратного формата, – в папу и маму одновременно, конечно же, без шапки, с прилипшими ко лбу и щекам мокрыми волосами, с широкой улыбкой – идёт не разбирая дороги. Рядом парнишка – невидный, - да я и не приглядывалась особенно – перепрыгивает с кочки на кочку. Ну Светка - из молодых да ранняя! Наскоро обменялись, перебросились фразами и разошлись.

Спасибо им. Замёрзли, вот и не выдержали. не дождались нас. Ещё и родители дома беспокоятся…

Задыхаясь от быстрого шага и обходя собак, облаивающих всех встречных, мы с Андреем добрались до конюшни. Слева от неё лежала в развалинах сгоревшая сторожка. Зрелище неприятное. Еще и гарью попахивает. Здесь мы разделились. Крапивин отправился к хозяевам в баню. А я к коню.

* * *

В конюшне, как всегда, светло и холодно. Изюм заметил мой приход. Узнал. Ткнулся мне в подмышку, а затем несмело потрогал мой карман. Знает, что там всегда что-нибудь для него есть. Получил кусочек сахара и захрумкал. Я почистила коня и села к нему в ноги, ожидая возвращения Андрея.

Андрей вернулся не скоро. И был уже слегка навеселе, с порозовевшими шеками.

- Лера, всё в порядке. Я их припугнул. Сказал там про своего кореша. Они его знают. Обещали, что тебя не тронут. Так что ты не бойся, всё будет о`кей. Мы с ними погутарили немного, даже чуть выпили, классные ребята. Все понимают. Да, а с этой девахой они помирились - блин их дери. Пожара не будет! Не боись! Ну, я пошёл. Дома ждут. Да, знаешь, у Антаровой я запомнил интересную мысль: «Никто тебе не друг, никто тебе не враг, но каждый человек тебе – учитель»! Здорово, да? Ну всё, побежал!

Я было запротестовала. Но он весело помахал мне ручкой и скрылся за дверью. Бросил меня одну. Вот и доверяй потом мужикам!

Сразу после исчезновения Андрея в дверях возникли Зинаида и Катерина, хозяйка серого Яшки.

- Ну как, Лера, деньги когда принесете? Я долго ждать не люблю.

- Слишком много вы мне накрутили, Зина. Завтра собираюсь съездить к вашему врачу и выяснить, сколько он взял, и получить какой-нибудь документ по этому поводу.

- Не вздумайте к нему ехать! Нечего ему пакостить! Жизнь портить! Хороший человек. Еще согласился приехать! Да и в бумажку я вашу смотреть не буду! Плевать мне на Вашу бумажку. Сколько сказала – столько вы мне и должны! А не заплатите – останетесь без коня. Кстати, ключик от сарая верните, без денег вам здесь больше делать нечего.

- Еще неизвестно, кто кому должен. Во всяком случае, я вам ничего не должна, и коня завтра забираю.

- Коня не отдам, у меня ребят много, сами знаете.

- А я в милицию заявлю.

- Что?! Да у нас вся милиция давно куплена! Куда пойдете? Что скажете? А я скажу. Скажу, что за постой не заплатили, – вот коня и удерживаю, в счет оплаты долга беру себе! Что, взяли?

- Как вам не стыдно! Я же заплатила, за все заплатила!

- А кто докажет? Где расписка? Вот Катя подтвердит, что я ничего от вас не получала. Ничего! Ни копейки!

Зинаида запахнула пальто и выскользнула на холод с голыми ногами и непокрытой головой, за ней смущенно, не глядя на меня, проследовала Катя. Разговор девчонок за стеной удалился. Рыжая Тоська громко вздохнула и принялась что-то собирать толстыми губами у себя под ногами. Стало тихо. Я села в угол за Изюмом на корточки и затаилась. Что делать? Как глупо я влипла!

Я долго сидела на корточках, пока не затекли ноги. Встала их размять. Глаза Изюма оживились, наблюдая за мной. Я немножко прошлась по сараю. Холодно, и делать нечего. Тоска. Противная девчонка! Тысячу долларов захотела! Нет, вы только подумайте, ни с того ни с сего - дайте ей! Даже ста долларов за аренду много для нее – не убирает у лошадей, не кормит, не поит их, ничего не делает, ни за что не отвечает. Только деньги давай! Внутри у меня все кипело, мысли крутились вокруг одного и того же. Заело, отвлечься не могу.

Неожиданно открылась дверь, и ввалились Паша Коркин и Олег Веленский! С термосами, рюкзаками, экипированные, как будто в Гималаи собрались.

- Боже! Мальчики! Я вас совсем не ждала! Как здорово! Спасибо вам! Паша, не ожидала, никак. Спасибо. Ребята, я вам так рада, так благодарна. Но ночевать не придется, пошли домой.

- Что? Пожар отменяется?

- Помирились, блин их дери. Но ваша помощь понадобится завтра - ребята, не оставьте.

…Дома я позвонила Коле и договорилась с ним о завтрашнем походе ко врачу и о перевозке коня.

Рассказ о Коле Ягодкине – очень хорошем человеке

Где-то я слышала, что Кант удивлялся двум вещам: огромности звёздного неба и нравственному принципу в себе. Колиному нравственному принципу можно было удивляться до бесконечности. Интеллигентный, грубого слова от него не услышишь. Очень трепетно относится ко всему живому. Нигде бумажки, бутылки не бросит – будет нести с собой в сумке, даже если за километры от него нет мусорного контейнера. Костер разведет по всем правилам цивилизованного туризма – срежет аккуратно дёрн, сохранит его, даже поливать будет, а перед уходом со стоянки положит его на прежнее место, чтобы прижился и чтобы следа пребывания человека в лесу не осталось. Не рвет лесных цветов – ну там ландышей, ночных фиалок – и никогда не купит их в городе, чтобы не поддерживать браконьеров. Не курит, не пьет (ну понятно, в каком смысле), правда, у меня все знакомые конные походники не курят и не пьют. К ним считалочка о том, что «кто не курит и не пьет, матом не ругается – в конники не попадет – пусть и не старается», эта считалочка, к ним, настоящим конникам, отношения не имеет!

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒