Затишье перед грозой 5 страница

Мы долго стучали в ворота. Скорее всего, на грозный лай собаки, а не на наш стук вышел заспанный сторож. Он молча открыл ворота и так же молча ушел обратно в вагончик, досматривать сны. Да, здесь много изменилось за полторы недели, что мы тут стоим. Двор - уже не прежний открытый всем ветрам - это почти крепость. Соседями закончено строительство забора, ворота заперты, собаки и сторож на посту.

Пошли открывать контейнер. Под ногами хрустит ледок, предупреждает о нашем приближении. Конь услышал - фыркает, радуется. Нет, это ужасно, в железном ящике жить.

- Здравствуй, мой мальчик! – угощаю сахаром, треплю гриву, похлопываю по шее.

Олег принес воды, напоили коня, бросили в ноги ему сена. Пока будем собираться – немного поест.

Подошла Жанна, жена Вадима, того самого, что сопровождал нас сюда на красной машине. Это она была со мною в конном походе и переводила на русский недовольные разглагольствования французов там, в лесу под Вологдой.

Чистим коня. Набиваем рюкзак сеном. Седлаемся, седло всё то же, Тонино. Торопливо прощаемся с Жанной, путь неблизкий, всякое может случиться. За воротами расстались. Жанна домой, мы в путь, пока пешими.

Олег несет рюкзак. Я веду коня. Но он упрямится. Встал – не идет. Назад в свой контейнер хочет, глупый. Хоть и слабый, а не перетянешь. Олег взял под уздцы. Что значит – мужчина. Изюм смиренно потопал за ним. Метров через пять Олег отдал повод мне. Изюм понял – назад пути нет. Идем все время по асфальту мимо асфальтобетонного завода, мимо других предприятий. Дорога не из приятных. До железнодорожной платформы Северянин всё родные, но неузнаваемые места.... Вот там стояло двухэтажное общежитие, на втором этаже мы жили с мамой. Я, во всяком случае, прожила здесь пять лет. Пока мама не вышла замуж, и мы не переехали к отчиму в длинный-предлинный барак.

Поднимаемся на мост. Теперь до самого Софрина будем топать по Ярославке. Олег идёт впереди. Я за ним, за мной на поводу Изюм. В основном молчим, лишь изредка перебрасываемся замечаниями. Солнце светит ярко, но ветер дует холодный, северный, как раз оттуда, куда мы держим путь. Я в штормовке, под ней дублёнка без рукавов – я в ней все походы прошла. Тёплая, но короткая. А может, оно и хорошо. На лошади в ней ездить удобно, она не попадает между попой и седлом, когда едешь рысью: встал – сел, встал – сел. Сразу вспомнила, как Вадим – тот самый, что на красной машине и Жанна у него жена – рассказывал, как его обучали езде рысью:

– Мне, - говорит, - тренер кричит: «Ты что - глухой? Я говорю: встать, сесть, встать, сесть! А ты - сел, встал, сел, встал!»

Кто ездил рысью, поймёт разницу.

Сапоги у меня всё те же – резиновые на искусственном меху. На голове шапка-«чебурашка», у нее «уши» не как у шапки-ушанки, не наверху завязываются, а сзади.

Интересно, когда идёшь по знакомым местам, память разные картинки из твоей прежней жизни тебе показывает. А иногда мысли просто сами по себе скачут с одного предмета на другой. Незаметно на какой-нибудь теме остановишься и пропадёшь в ней. Как-то маму спросила, была ли у них в деревне своя лошадь, - мама у меня деревенская.

– А как же? Куда без лошади в деревне? Только я маленькая было и не всё помню. Серая лошадь была. Отец на ней и на поле, и на базар. Только вот он отказался в колхоз вступать, у нас всё и отобрали. Семья большая была, мал мала меньше, да еще братовы дети. Мне совсем мало было лет, шесть или семь. Лошадь забрали в колхоз, она там в ту же зиму пала, от голода. Много лошадей пало. Придешь в конюшню, холодно, они лежат, сил нет стоять, солому под собой едят, какашки свои. Жалко лошадок. Корову-то отец успел знакомым продать – в другую деревню. Хорошая корова была, смирная. Я ее из стада встречала. Не обижала меня. Я ей положу на бок руку, до спины-то я не доставала, она и идет домой. А молока давала мало, но такое густое молоко было, как сливки!..

Прошли три часа. Подошли к Московской Кольцевой автодороге. Впереди замаячил пост ГАИ. Остановят – не остановят? Лучше пройти мимо незамеченными, вдруг потребуют документы, справки какие-нибудь, кто их знает...

Лезем задворками по сугробам. Откуда они тут только взялись, эти сугробы, ведь апрель на дворе? Но конь у нас хоть и больной, а молодец. Сразу видно горскую лошадь. Идет нога в ногу, никаких шагов в сторону. Аккуратно. Обошли ГАИ и вышли из Москвы. Впереди Подмосковье, Мытищи, Королев и прочее. По очереди бегаем в кусты. Прощаюсь с Олегом. Подтягиваю коню подпруги, тяжело влезаю в седло. Рюкзак переходит с плеча Олега на мои плечи. Н-да. На лошади с таким рюкзаком очень неудобно. А пешком с таким рюкзаком еще неудобнее. Изюм, чувствую, просел немного. Хоть я и лёгкая, никогда не весила более пятидесяти четырех килограммов, но и конь сильно сдал, похудел, потерял мышцы и силу.

- Олег, спасибо тебе.

- Не за что, дойдите.

«А путь и далёк, и долог…»

Дальше долгий путь вдвоём. Из головы не идут бандюжки. Глупо, но все равно побаиваюсь нечаянной встречи. Постоянно озираю окрестности, присматриваюсь к машинам. С полчаса ехала по правой стороне прямо по мостовой, машины на огромной скорости догоняли нас, оглушая и поднимая адреналин в крови, но нет, слава Богу, не задевали, мчались дальше. Устала то и дело вздрагивать и оборачиваться. На ближайшем перекрестке спешилась и перевела коня на левую сторону. Еду по левой стороне, навстречу движению. Ехать очень неудобно: как такового тротуара почти нет, приходится часто выезжать на проезжую часть навстречу движению. Один раз, обходя справа огромный трейлер, загородивший нам путь, чуть не столкнулись лоб в лоб с грузовиком. Полкорпуса Изюма уже вылезли на шоссе, когда я резко вырулила поводом голову коня влево за трейлер. Мимо уха промчался горячий ураган, обдав нас пылью и смрадом. Спаслись чудом.

У крайней избы какого-то населённого пункта решила дать отдых коню. Слезла. Отпустила подпругу. Достала из рюкзака сено. Сама присела на камешек. Подставила лицо весеннему солнцу, прохладному ветру.

Не ест Изюм сено. Чего ждет? Вот зараза.

- Ешь, сил не будет!

Даже не нюхает. Ну, нечего рассиживаться, потопали дальше. Сено бросили. Подошли к большому мосту, перекинутому через железнодорожные пути. Уперся. Не идет на мост. Ни в какую.

Я спешилась, взялась за повод, тяну. Закусил железо, упирается и тащит меня за собой. Вылез задом на проезжую часть и перегородил собою половину шоссе. Движение застопорилось, нам гудят, образовался затор . Пришлось попотеть, чтобы стащить упрямую скотину с дороги. Внутри у меня что-то хлюпает, хочет заплакать, но я это хлюпанье затолкала куда-то ниже сердца – не раскисать! Себе не поможешь – никто не поможет.

Стоим на обочине, думаем. Всё-таки устал Изюм, коли так упрямится. Как заставить его идти дальше? Сила не поможет. Яблоко! Для себя брала, да, видно, не судьба. Достаю из рюкзака ярко-желтое яблоко. Красивое. Пахнет!.. У меня даже слюна под языком забулькала. Изюм потянулся к фрукту ноздрями. Я надкусила плод, чтобы сильнее обворожить. И повела коня на мост, неся у него перед вытянутой мордой сладкий запах осеннего сада.

Ура, помогло, мост пройден! Но сколько еще мостов будет впереди? Яблоко пришлось отдать коню, иначе верить не будет.

* * *

Потеряла счёт времени. На часы не смотрю, чтобы не расстраиваться. Коня уже давно веду в поводу – так быстрее. Он под седлом как вареный. Видно, ему тяжело все-таки. Идем мимо родных для него мест. Поселок Чкаловский, чуть дальше Тарасовка. Отсюда, от шоссе, до родного его ангара десять минут ходьбы. Конь заволновался. Поднял голову, ушки поставил, глаза вперил в даль, ноздри раздул, даже зашагал легче, собраннее. И все смотрит туда, за дома, как будто увидеть хочет знакомые места, знакомых лошадок.

Но нет, не видно ничего. И знакомых звуков не слышно. И запахи все какие-то чужие, незнакомые.

Минут через пятнадцать Изюм погрустнел, сник и нехотя пошел за мной дальше. По левой стороне не было места для пешего народа, и мы с конем перебрались опять на правую. На краю очередного посёлка увидели торговую точку. Три машины припаркованы рядом. Народ закусывает, что-то покупает. Мы решили тоже отдохнуть.

Поднялись на взгорок, здесь на солнышке снега не было, виднелась прошлогодняя трава. Изюм потянулся к траве и начал что-то там выкусывать. Я достала ему из рюкзака сено. Села на рюкзак как на пуфик. Стала разворачивать бутерброды с варёной колбасой. Но не успела ко рту поднести, как этот вялый жеребец нагло влез мне под нос своей мордой и взял у меня из рук бутерброд! А потом и второй прихватил! Я понимаю – хлеб, но это же колбаса! Ты же не волк! Вот зараза всеядная. Сожрал колбасу и не моргнул. Сено не ест. Подавай ему мясо…

Отдыхали мы недолго. Я вынула ноги из сапог, проветрила их, дала им немного подышать воздухом. Очень тяжело все время в резине ходить. Ноги не дышат. Быстро собрались, сено, что я выложила Изюму на обед, обратно в рюкзак класть не стала – все равно не ест, а нести тяжело. Даже еще одну охапку выбросила.

Долго ли, коротко ли, а не успела я и одних железных башмаков стоптать, как оказалась опять перед мостом, да не одним: с обеих сторон от него еще по мостику было, только поменьше. Изюм опять упёрся. Другого пути нет, мосты наведены через речку. Чтобы опять не перегораживать шоссе, решила пойти с конем по малому мосту. Пришлось пустить в ход сахар. Правда, с хитростью. За сахаром, как за яблоком, не пойдет. А за карманом – может. Дала ему один кусок съесть, несколько кусков на глазах у него положила в карман. Хитрость удалась. Изюм пошёл за карманом, правда, пытался его оторвать.

Ну вот, мост взят.

Вижу, устал конь, устал. Слаб ещё. Я в панике.

Проходя под очередным, наверное стотысячным, мостом, он стал. Намертво. Прямо посередине водного потока. Ледяная талая вода охлаждала горячие копыта. А у меня мысль, как бы не простудился. Под мостом, как это бывает в арках домов, страшно сквозит. Не просто ветрено - сдувает. Холодно. Я долго не выдержу. А он – не знаю…

Стоять пришлось с час. Мимо пролетали машины, проходили - очень редко - люди. Я коченела. Мне казалось, что уже никогда мы не выйдем из-под этого моста, но неожиданно Изюм тронулся. Пошли. Проходим всё какие-то пустынные места. Иногда наблюдаем населенные пункты, но они далеко от дороги. Светит солнце. Бегут ручьи. А мы всё идём.

Монотонность и пустынность навеяли тоску на Изюма. Он поднял голову и уставился куда-то в даль, в сторону далёких построек. И вдруг заржал. Раскатисто и непривычно высоко. Я вздрогнула, по спине побежали мурашки. Конь, не получив ответа, опять заржал, задрожав всем телом. И опять тишина. И снова он закричал, и на этот раз его никто не услышал. Отчаяние послышалось мне в его ржании. Будто искал он друга себе в новых местах и не находил. Проезжающие машины больше не пугали нас. Мы, уставшие и равнодушные, тупо шли вперед.

Все чаще и чаще нам приходилось идти мимо лесов. Пути вправо нет. Большие сугробы тянутся без перерыва вдоль дороги. А за ними чаща. Но в кусты не сбегать даже по нужде - сугробы очень глубокие, грязные, а под ними, возможно, вода.

А мы все идём и идём. Дороги не видно конца. Я нервничаю. Временами громко пою: и про юного барабанщика, и про золотую Москву, и про зайцев, которые косили в полночь траву. Коня приходится тянуть. У меня давно уже болит нога. В колене что-то постоянно трётся и хрустит. Как будто смазка кончилась. Временами нападает страх. Я совсем одна и беспомощна, конь не в счет. И пробегающие мимо машины, а в них разные люди...

Идём и идём. Впереди одна дорога до горизонта - и леса по обеим сторонам... небо, лес и дорога. Идешь, и все горизонт, и никак до него не дойдешь... И не знаешь, сколько еще идти... Начинаю плакать... Это уже истерика. Реву в голос... Все равно никто не услышит… Устала и страшно мне. И не знаю, как дальше будет себя чувствовать эта животинка, которая последний час идет монотонно, тупо переставляя ноги, даже не вздрагивая на резкие сигналы недалеких водителей. Когда наступит предел возможностей? И как это будет выглядеть?

Слёзы застилают глаза. Устала спина, и плечи падают вниз. А дорога все тащит вперед. Всё дорога, дорога и леса... И машины, уже довольно редкие. Вдали какой-то человек. Всматриваюсь так, что боль в глазах. Никаких тебе населённых пунктов, а идёт мне навстречу. Кто идёт, куда, с какими намерениями?

Пока человек приближается, я лихорадочно прикидываю, чем буду защищаться… Нечем… А человек всё ближе…

Боже мой! Да это Тоня спешит мне навстречу!

Я, вся зарёванная, бросаюсь к ней на шею. Вдвоём не так страшно. Одной уже просто невмоготу... Обнимаемся, обе плачем. Она сбивчиво рассказывает, как ехала в автобусе из Москвы, все глаза проглядела, высматривая меня с Изюмом. Нет, не видела. Вся испереживалась. Куда мы могли запропаститься. Приехала на ферму, ждала, ждала, не выдержала, сказала Марине, что пойдёт встречать...

И вот уже два часа идёт, а нас всё нет. Несколько раз спрашивала шоферов, не видел ли кто женщину на лошади. Один сказал, что видел, как одна с лошадью вылезала из кювета... Чего только не передумала! Кювет... Что вы там могли делать?.. И где вас искать?..

Значит, если она до нас шла два часа, нам втроем предстоит идти еще два часа. Не очень весело. Хотя конь приободрился, пошел быстрым шагом, наступая нам на пятки. Скоро он принялся нас кусать. Я на ходу начала из рюкзака давать ему сено. Он ел и зверел: своей огромной пастью рвал из рук сухую траву, да так грубо, что мне стало страшно. Голодный конь не менее опасен, чем волк. Сена было мало, я же бо’льшую часть по дороге выбросила, чтобы легче было идти. Кто знал, что он так остервенеет от голода.

Скоро сено кончилось, Изюм рванул зубами рюкзак, ткань с треском подалась, ручка оторвалась. Воз зараза. Теперь, боясь, что от голода он нас совсем закусает, мы сильно прибавили, почти бежали... И откуда у него только силы взялись, у этого доходяги, - верно, почуял, что конец пути близок.

«Вот моя деревня, вот мой дом родной…»

Через полтора часа мы свернули с главного шоссе на старую шоссейную дорогу и пошли по деревне, я называю такие деревни придорожными, так как дома стоят при дороге, а вокруг и дальше поля, леса, фермы и другая недвижимость.

Деревня тянулась по высокому длинному холму, справа вниз шла дорога к ферме, сама ферма находилась на противоположном холме. Были видны белёные одноэтажные постройки, огороженные для выгула скота сваренными железными трубами площадки, внизу между холмами протекал ручей. Дальше, за фермами, бежали сильно уменьшенные машины - это осталось в стороне шоссе, по которому мы шли с Изюмкой двенадцать часов. Да, сейчас стрелки часов показывали семь вечера!

По мере приближения к ферме в нос нам все сильнее бил запах коровьего навоза. Нас увидели. На улицу выскочила невысокая полнушка, поздоровалась, по-хозяйски повела в глубь фермы. Мы шли по затопленным вонючей жижей помещениям. Старались выбирать места повыше, чтобы сильно не утопала нога, чтобы не поскользнуться, перепрыгивая с доски на кочку. Только конь шел упрямо-устало не разбирая дороги. За двумя поворотами уткнулись в закрытую дверь…

- Эх, забыли про дверь... Ладно, пошли в обход.

Мы проделали обратный путь по вонючему болоту и вышли к небольшой асфальтированной площадке для выгула молодняка. Миновали её и подошли к большой двери в виде ворот, дверь-ворота были распахнуты, прямо в них была выгружена огромная гора сенажа (это что-то вроде консервированной мелко нарезанной травы). В сенаже копались две женщины, выбирая из резко пахнущей массы морковь.

- Проходите, проходите, не бойтесь.

Мы полезли по горе внутрь, глубоко утопая в коровьей еде. Голодному Изюму удалось схватить несколько жвачек этой экзотической пищи. Видно, ему она понравилась, и он обиженно скосил глаз на это вонючее богатство. Идти дальше ему явно не хотелось.

Нам открылся огромный зал, где гулял ветер. В центре был длинный и достаточно широкий настил из досок. Вокруг этого гигантского настила шла механизированная сточная канава, выше этой сточной канавы на наклонных полах находились телята. Они были прикованы к стойкам цепями. Мы осторожно переступили через сточную канаву и по настилу прошли в самый дальний конец зала. Здесь было отдельное довольно просторное помещение, устланное толстым слоем соломы. Туда завели Изюма. Но даже голодный, он не стал есть солому.

Мы с Мариной пошли за сеном. Оно находилось в огромном сеннике, под крышей, но вместо стен была мелкая металлическая сетка.

-Сена у нас много, прокормим, если всё не разворуют. Воровать сейчас начали по-наглому. Это даже не воровством называется, а грабежом. Приезжают ночью на грузовиках, с автоматами, - сторожа, конечно, от страха все разбегаются. И грабители грузят спокойно корма, сколько хотят. Скоро до стада доберутся, коров начнут таскать… Сена-то пока много… А вот овса со времён царя Гороха не держали: лошадей нет не только у нас, но даже у дальних соседей.

Одно время орудовали цыгане - мне всегда казалось, что цыгане понимают и любят лошадей, ан нет, они денежки только любят. Та вот цыгане воровали лошадей и свозили их на бойню. Как-то увели у нас ночью всех лошадей. Мы заявили в милицию. Через некоторое время милиция на шоссе задержала машину с пятью головами, привезли нам, мы говорим, не наши лошади, а они: какая вам разница? Ваших уж давно, наверно, на колбасу сдали. Может, и колбасу ту уже съели. Берите, пока дают. Но и этих тоже вскоре увели. С тех пор лошади у нас не водятся...

Вернулись с большими охапками сена. Вокруг коня уже собралось несколько человек. Мальчик лет одиннадцати, сынишка доярки, с любопытством разглядывал Изюма. Очень сокрушался, что он такой худой, с тонкими ножками, с узенькой грудью. Разве он может работать? Ему не утянуть даже пустую телегу.

- Он не упряжной, не умеет ходить в телеге.

- А для чего такая лошадь?

- На ней верхом ездят.

- Как такой худой может кого-нибудь увезти?

- Да он не всегда такой был. Он просто сейчас от болезни не оправился.

И пошло, а почему да как...

Подошли полюбопытствовать доярки, скотницы. Удивлялись. Удивлялась и я, - деревенские люди, а кое-кто и лошадь-то в глаза не видел... Пришел бригадир. Неторопливый, положительный, Николай Петрович.

- Ну-ка, покажите мне коника.

Познакомились. Смотрит умно и хитро. Кажется, мужик добрый. Мы, утонув по щиколотку в соломе, еще плотнее обступили коня.

- Вот, Николай Петрович, мне подарили коня, а я дарю его совхозу! - как школьница, громко и весело доложила бригадиру Марина.

Я обомлела. Такого поворота я никак не ожидала - может, шутит? Я онемевшим языком промямлила что-то протестующее. Понять слов было нельзя, но смысл бригадир уловил и вопросительно взглянул на Марину.

Тему немного смягчили. Коня надо ставить на баланс, если какая проверка, что за конь, чей и так далее...

Из разбитого окошка сильно дует - завтра пришлют заделать дыру. В углу стоит какой-то огромный агрегат. Как бы Изюмка не поранился об него. Двери нет. Проем пока загородят. Потом приварят что-то вроде железной калиточки. Мне нужно купить замок. Надо бы овса выписать, но это после того, как коня поставят на баланс, коровы и телята овёс не едят, вот его и не положено иметь в безлошадном совхозе. Вместо овса будет есть пока комбикорм, ничего, это не вредно. Даже полезно. Завтра приедете, привезите замок.

Марина повела меня в свой ветврачебный кабинет. Здесь в шкаф под замок положили седло с уздечкой, чтоб надежнее было. Седло Тонино, надо будет со временем своё купить. Впрочем, прежде следует решить, чей же конь? Наш или совхоза?

* * *

Через час мы с Тоней были у Марины. Живёт она недалеко от станции в двухэтажном доме на втором этаже вдвоем с большой черной собакой - помесью ризена с кем-то. Марина, чувствуется, женщина простая, грубоватая, прямая. Профессия сельского ветврача не для женщин, это очень тяжёлый труд. По окончании ветакадемии её направили сюда и дали отдельную однокомнатную квартиру. С мужчинами что-то не заладилось, поэтому живет одна и поминает мужское племя с иронией.

С собакой они живут как две подруги. В центре просторной комнаты две софы: одна Маринина, другая её лохматой подружки. Стол со стульями. Если что-то и было ещё в комнате, то я не заметила. Два окна – светло, но в целом жильё неухоженное, необласканное, голое какое-то.

Уходя, я отдала Марине копию родословной и договор о купле-продаже лошади. Она запротестовала. Ей это не нужно. Но, видно, Бог меня надоумил, я положила бумаги на стол, предложив прочитать их на досуге.

Девчонки с собакой провожали меня на станцию. Здесь, в поселке, много ещё снега, не то, что в Москве. Поднялись на платформу, встали у ограждения, там, где первый вагон останавливается. В сторонке две женщины, одна другую уговаривает пирожки попробовать. Пирожки еще горячие, запах от них чудесный! Собака, недолго думая, отвалила от нас и быстро направилась к женщинам. Села перед ними, подняла передние лапы и начала выслуживать лакомство, корча уморительные рожи. Хозяйка пирожков рассмеялась и, сказав весело «заслужил», бросила собаке пирожок. Дар мгновенно исчез в огромной пасти, собака, по-моему, даже не жевала, пирожок пролетел сразу в желудок. Псина опять принялась за работу. На этот раз она рухнула на платформу и начала валяться на спине. Перекатываясь с боку на бок, она не спускала глаз с женщин, пытаясь понять, понравился ли на этот раз ее номер и будет ли награда. Женщине, вероятно, показалось, себе дороже кормить чужую собаку. Она энергично стала уверять лохматую артистку, что ничего больше нет, и показала пустые руки. Собака нехотя вернулась к нам.

Марина спокойно смотрела на происходящее. Ей нравилось, что собака предприимчивая – одна не пропадет.

- Я вот тоже подумываю о собаке. Здесь так далеко до фермы от станции, страшновато одной идти. Марина, а какую бы вы мне посоветовали завести?

- А какая нужна?

- Небольшая, умная и чтобы защитить могла.

- Боксёр. Универсальная собака для города. Средний размер, умна, смела, преданна, отличные защитные качества, а после трёх лет вообще становится человеком.

- Это как?

- Всё понимает, даже тренировать не обязательно.

- Боксёр, значит?

- Значит, боксёр.

- А у вас - откуда это чудо?

- На станции подобрала, кто-то бросил. Худая, грязная, голодная. Стоит на платформе – каждому в глаза заглядывает. Ну не смогла я пройти мимо. Что она о нас, людях, думать бы стала? Как можно бросить на улице животное?!

Эх, что - собаки! Детей бросают. Вот у меня знакомая есть. Не поверите: без ног и с уродливыми руками родилась! От кистей - не ладонь с пятью пальцами, а вилка с двумя длинными отростками. Ужас! Так её родная мать бросила! Отказалась от неё, в роддоме оставила. И здоровых оставляют, а таких - тем более. Родили - не понравилось, что выродили, и выбросили… государству. И не задумываются, почему у них такие дети рождаются. И не хотят знать, что это их грех, грех их рода на белый свет родился!

А другая женщина - совсем чужая - пожалела ребенка. Мол, кто такого уродца приласкает, отогреет? Ведь душа у него человеческая, тело только чудн’ое. Взяла себе. Вырастила девочку, образование дала. Теперь её приёмная дочь на протезах передвигается, работает в институте. Уж не знаю кем, но работает. Живёт, как может, а если бы не её приёмная мать, что бы с ней стало? Кому она нужна?

- У меня мужик был, так он считал, что всех уродов сразу после рождения убивать надо. Мол, зачем их кормить? Какая от них польза? Время и средства на них тратить. Всё равно ведь – не люди. Многие ничего не соображают, дауны, например. Не знаю я, нужны ли они, а если не нужны, что с ними делать? Но убивать как-то … не знаю…

- Всё, что Бог создал, для чего-то да нужно. Может быть, несчастные нужны, чтобы мы могли милосердие проявить… Человечность. Что-то вроде проверки нас на вшивость… Как у тебя насчёт человечности, доброты, жертвенности? Выдерживаешь ли ты экзамен? Чтобы это качество – человечность - в людях жило, не пропадало. Иначе от бесчеловечности человечество погибнет.

- А может быть, несчастные нужны ещё и для того, - подхватила разговор Тоня, - чтобы мы больше ценили то, что имеем, чего они лишены. А то мы вечно всем недовольны.

Воскресенье

Два дня пролетели незаметно. Работы накопилось много, да и домашние дела я из-за Изюма подзапустила. А в воскресенье наконец вырвалась навестить его.

Сойдя с электрички, я обнаружила, что автобус уже ушёл. Пришлось идти пешком, километров пять. Дорога грунтовая, подсохла, так что дошла легко и быстро до знакомой придорожной деревни. Отсюда ферма как на ладони. Прямо - телятник, справа - коровники, сеновал и другие строения. Время от времени пробежит кто-нибудь из коровника в коровник. И тишина. Только редкое мычание раздается да издалека, с шоссе, которое тоже хорошо просматривается отсюда, доносится автомобильный шум. Дальше выбор: либо по старому шоссе до дороги, что идет на ферму, но это большой крюк, либо напрямик через заболоченный овраг, по которому течет ручей.

Достала из рюкзака резиновые сапоги, ботинки - в рюкзак, и пошла прямым путем, нам не привыкать. Утопая в грязи, перебралась через овраг, тяжело дыша, поднялась по крутому откосу прямо к телятнику. На асфальте в загоне гуляли телята. Я прошла мимо них вглубь фермы, к коню.

Приятно, что Изюма не забыли: приварена металлическая калиточка, ушки ее перевязаны веревочкой. А я замок привезла – по дороге на рынке купила. Окно заделано, стекло вставлено – не дует.

Возле коня были мальчик и девочка, лет семи, наверное, дети доярок. Стесняются. Но, помявшись, спросили, можно ли будет покататься на лошади.

– Конечно, вот уберусь у него здесь, самого почищу, седло возьму с уздечкой и покатаю.

Оставив рюкзак и ребят возле коня, пошла искать Марину.

Встретившаяся мне доярка сказала, что ветврач в коровнике. К нему можно было подойти с трех сторон, с четвертой заграждало путь море разливанное жидкого черного коровьего навоза. Интересно, какая здесь глубина? Наверно, в этом дерьме и утонуть недолго – мелькнула в голове картинка - тьфу, тьфу, тьфу! Интересно, всегда оно здесь или его куда-нибудь потом девают?

Коровник большой, всё бетонное, зал огромный, жутко холодно, двери и проходы широкие. Коровы стоят рядами на возвышении, прикованы цепями к стойкам. Бедные животины! Как неуютно им жить! И теляток у них сразу отнимают. Для того, чтобы мы, господа природы, пили молоко, ели масло, творог, сметану. И живут эти пеструхи мало, пока норму молока дают. Неуютно здесь, а какой сквозняк!

- Скажите, где мне найти Марину?

- Да она в соседнем коровнике, только вы туда не ходите. Я вам сейчас ее позову. Там бык нечаянно корову убил.

- Как – нечаянно?

-Да как-то неловко башкой мотнул и пропорол рогом корову-то. Может быть, зачесалось у него где, вот он и дёрнулся. Сейчас позову.

* * *

Я вспомнила, как была когда-то в Кривом Роге. Подруга-училка собиралась со старшеклассниками в трудовой лагерь. Не хватало педагога. Вот она меня и уговорила третьим взрослым быть в группе. В совхозе нас приняли радушно, разместили, накормили и отправили на автобусную экскурсию по местным достопримечательностям. Экскурсовод - пожилой маленький худенький мужчина, в потертом пиджачке и стоптанных ботинках, очень хотел, чтобы мы, гордяки-москвичи, сразу и навсегда влюбились в его край. Рассказывал он страстно, ярко, даже читал стихи.

Экскурсия длилась шесть часов! К концу все в автобусе устали и заснули. Но мне было стыдно спать, я держалась изо всех сил. Я сидела наискось сзади от увлеченного рассказчика, и он постоянно, ведя экскурсию, оборачивался ко мне, видно, по мне проверяя, как воспринимают его рассказ. Он поведал об истории города, обо всех его знаменитых людях (показывал высоко над головой фотографии, не заботясь о том, смотрят на них или нет).

Во всей экскурсии были две очень интересные остановки. Сначала у карьера. Такого я никогда не видела! Огромный правильный конус, упавший вершиной вниз. Раз в неделю здесь взрывали породу, в результате чего поднималось большое рыжее облако, потом, когда оно оседало, начинали выбирать руду. По стенке карьера полого вниз (по спирали) шли железнодорожные пути. Внизу работали экскаваторы, вверх тянул состав с рудой тепловоз. Я стояла на смотровой площадке и у меня от высоты начинала кружиться голова. Дух захватывало! Какова же глубина этого карьера? А диаметр?

А потом нас повезли на молочную ферму. Показали лабораторию, где хранится сперма и работают те, кто производит коровам искусственное осеменение. У школьников появился интерес. Посыпались вопросы. А выйдя из лаборатории, мы увидели двух упитанных быков, гуляющих в отдельном загоне на глазах у коров.

- Зачем же быки, если…

- Ну, корова не машина, подошел, влез - и готово. Она ведь тоже чувства имеет. Быки им нужны для мечты; там, сзади одно, а здесь другое… Всё это совмещается, и происходит чудо: зарождается телёнок! А знаете, как коровы любят тех, кто их осеменяет! Вон у нас Марья Петровна как появится на горизонте, все бурёнки к ней тянутся, радостно мычат, улыбаются! Знают её! Любят! Так-то. А потом… эти быки малоценные, они для племенной работы не годятся. Семя мы закупаем на специальной ферме. Быков племенных содержать – это целая наука! У нас свои задачи, у них свои. Каждый делает своё дело.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 11 121314 15 16 Следующая ⇒